Орёл изначальный - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Владимир Неделин (ч. 4)

*Дорога получила свое название по речке Моховице. Она проходила между Болховской и Наугорской дорогами.

Вооружение стрельцов традиционно состояло из пищали или мушкета, сабли и бердыша. Через плечо стрельцы перебрасывали кожаную перевязь - берендейку (банделиер) с подвешенными к ней зарядцами - патронами с заранее отмерянными порциями пороха, пыжем и пулей. Сбоку к берендейке подвешивался рог с порохом и сумка со всякой «ружейной снастью». Отличительной особенностью стрельцов являлась форменная одежда - служилое платье, причем каждый полк имел кафтан, шапки и сапоги определенного цвета. Цвет кафтанов орловских стрельцов неизвестен, возможно, это был один из оттенков красного цвета, традиционного для стрельцов. Но поскольку стрельцы из пограничных городов получали жалованье куда меньше московских, то возможно, что многие орляне не имели «цветного» платья, ограничиваясь походным, обычно из серого сукна, служилым кафтаном или даже общегражданским платьем - однорядкой, а вместо сапог зачастую носили лапти.

Стрелецкая служба была пожизненной, от нее могли отставить только в результате увечья, крайней дряхлости и «худобы» - бедности и, как следствие, полной невозможности нести службу. В одной из своих челобитных стрельцы жаловались, что они несут государеву службу «лет по двадцати и по тридцати, а иные по сороку и по пятидесяти и болши». Всего на Орле в 1638 году в стрелецком гарнизоне служило четыре пятидесятника, шестнадцать десятников и сто семьдесят рядовых стрельцов. К 1702 году количество стрельцов увеличилось до 345 человек (в т. ч. 156 недорослей. - В.Н.) (4).

В одной из челобитных стрельцы подробно описывали свою службу на Орле: «Служим мы холопи твои твою государеву службу в Серпейску* по десяти человек, а стоим на твоей государевой службе по два месяца переменяясь меж себя, да мы же холопи твои служим твою государеву службу на Орле по короулом в меншом остроге в башни стоим по десяти человек, а в болшом остроге на четырех башнех стоим по пяти человек на сутки, переменяясь меж себя, да мы же холопи твои служим твою государеву службу, ходим в провожатых за твоею государевою казною и за колодники до Курска и до Кром и до Болхова и до Мьценска человек по двацать и по трицати и по сороку и болши, посылают нас холопей твоих по уездом человек по пяти и по десяти и по двацати и болши… высылать орлян дворян и детей боярских в город для всякова дела» (5). Стрельцы также выполняли полицейскую и противопожарную службу в городах: «А как случится… пожар, и они, стрельцы, обязаны все ходить на его тушенье - с топорами, ведрами… и с баграми… а после пожара устраивают им смотр, чтоб кто-чего во время пожара не утаил из пожитков, а кто на смотр не придет, наказывают батогами» (6).

*Серпейск - город в современной Калужской области, куда на временную службу высылались орловские стрельцы.

Поскольку государева жалованья не хватало, да и выплачивалось оно через пень-колоду, то в свободное от службы и караулов время стрельцы занимались ремеслами и «торговлишкой», держали лавки и харчевни, причем благодаря имевшимся у них льготам некоторые из них сколотили достаточно значительное состояние. Были и такие, кто занимался кузнечным делом. Так, например, в 1692 году стрельцу Сергею Полунину передали по его челобитью «порозжее» место для строительства кузницы у Воскресенского погоста в кузнечном ряду. За пользование кузницей ему было указано «платить… в казну Великих Государей по шти (шести. - В.Н.) денег на год» (7).

К 1636 году относится и восстановление Пушкарской слободы. При возобновлении города воевода Борис Колтовский хотел поселить пушкарей и затинщиков в кремле - Малом острожке, но пушкари воспротивились этому, заявив, что там им из-за тесноты «вместитца негде», «и по саженю человеку недостанитца под двор». Во главе со своим начальным человеком Андреем Селчюковым они подали челобитные, в которых просили разрешения поселиться на своих старых местах, где ранее жили до «литовского разорения» - в остроге, благо, писали они, «…ныне те дворовые наши месты лежат порожни, неотданы никому» (8). Они утверждали: «А теми дворовыми местами владели исстари прадеды и отцы их, и они, а дворы де у них были в Орле в большом остроге: пушкарских 33 двора в Богоявленском приходе, по обе стороны, едучи от кружечного двора к проезжей Корчаковской башни». Воротникам, приписанным к «людям пушкарского звания», принадлежали дворы в «Никольском приходе, у Кромской башни, едучи от кружечного двора к Кромской проезжей башне, в правой стороне два двора, а в левой стороне двор» (9). Выше по течению реки Орла за бывшей Посадской слободой пушкари владели пашенными и сенокосными угодьями, на месте которых располагается современная Пушкарная слобода.

Пушкари просили также о выдаче им денежного жалованья на дворовое строительство: «Приехали мы на пустом месте, помираем голодною и студеною смертью, живем по ямом и шелашом, людишка бедные». Их челобитье было удовлетворено по обоим пунктам, и 14 орловским пушкарям и затинщнкам было выдано на «хоромное строение» по два рубля «против орловских стрельцов» (10).

Пушкари так же, как и стрельцы, в свободное от службы время занимались ремеслами и торговлей. Некоторые из них, например К. Марков, превратились в весьма крупных торговых дельцов, уступавших по размерам сделок лишь москвичам Гостинной сотни (11). К 1702 году число орловских пушкарей и «людей пушкарского звания» выросло до 123 человек (в т. ч. 45 недорослей и 30 отставных. - В.Н.) (12).

На месте бывшей казачьей Студеной слободы была устроена в 1638 году Черкасская слобода - из выходцев с Украины, записанных на Орле в казачью службу. На первых порах она состояла из 34 дворов, в которых проживало черкас «34 человека, а детей у них 44 человека». Начальствовал над ними атаман Михаил Олфимов. Московское правительство было заинтересовано в увеличении населения южных порубежных городов, поэтому переселенцы пользовались весомыми льготами и им выделялись земельные владения даже более значительных размеров, чем у местных служилых. Так, например, дворовые, гуменные и огородные участки черкас были размером 31x21 сажен, пашни им отвели по 20 четвертей человеку, а с сенокосных угодий они собирали по 50 копен сена на человека (против, соответственно, 25x12 сажен, 8 четвертей и 20 копен человеку, полагавшихся орловским стрельцам). В 1702 году в Орле на службе числился 121 черкашенин (в т. ч. 27 недорослей и 51 отставной. - В.Н.) (13).

За рекой Окой в XVI веке располагались казачьи Покровская и Пятницкая слободы. Из них Покровская находилась в Большом остроге в приходе церкви Покрова Пресвятой Богородицы. Возникшая, по-видимому, несколько позднее Пятницкая слобода протянулась от речки Пересыханки вдоль Оки и Ливенской дороги до Пятницкого погоста. Свое название она получила по деревянной церкви Параскевы Пятницы, стоявшей в XVI веке на месте современной Никитской церкви.

Чертеж города Орла и прилежащих к нему драгунских земель по рекам Оптухе и Рыбнице. 1678 г .

Транскрипция надписей на чертеж автора.

Городовые казаки в отличие от вольных подобно стрельцам «прибирались» на службу в пограничных городах из «гулящих» и «охочих» людей, донских и вольных казаков и даже бежавших из центральных уездов на юг холопов и крестьян. Правительство зачастую вынуждено было закрывать на это глаза, поскольку нехватка ратных людей в южных городах была хронической, да и воеводы неохотно отдавали бывшим владельцам уже поверстанных людей. В служилые могли принять и родственников тяглых крестьян - «от отцов детей, от братьев братью, от дядей племянников, от тестей - зятьев», при условии, чтобы «в их место на дворах и на пашне» во владении помещика «люди оставались». При соблюдении этого условия в казаки мог записаться и тяглый крестьянин, подыскавший себе замену, - в этом случае власти посылали владельцу «отказную грамоту». Новонабранные казаки получали за службу земельное, денежное и хлебное жалованье, делились на сотни, имели своих сотников и голов и ведались Стрелецким приказом в Москве. Конные городовые казаки должны были иметь «по два коня добрых, или к коню мерин добр», приобретать за свой счет саблю, седло и «рушницу» (ружье) или пищаль. Казачьи головы и сотники, как и у стрельцов, либо назначались из дворян и детей боярских, либо приравнивались к ним, получая от правительства обширные поместья. Внутренняя организация казачьих слобод была подобна стрелецкой: к дворам десятника и пятидесятника примыкали дворы подчиненных им казаков - «сряду, чтоб всякий сотник ведал своих казаков и дворы их». Как и стрельцы, казаки, пушкари и прочие служилые люди не имели права отлучаться из города без позволения голов и сотников под страхом сурового наказания. От воеводы и сотников требовалось, чтобы казаки из города «никуды не съезжали».

В годы Смутного времени и «орловского разорения», особенно во время большого голода 1601-1602 годов и набега Лисовского в 1615 году, многие стрельцы и казаки бежали из Орла и больше туда не вернулись, проживая по «розным городом»: в Курске, Мценске, Ливнах, Ельце и Старом Осколе. Их сыском занимались в 1636-1637 годах «обыскные люди Воскресенский поп Иван с товарищи», но местные воеводы «орловских стрельцов и казаков сыскивать не дали», ссылаясь на то, что «в те городы к воеводам государевых указных грамот не было».

При восстановлении Орла казачьи слободы были отстроены на прежних местах и заселены как старыми людьми казачьей службы, так и новоизбранными казаками. Уже в 1638 году писец Юрий Копнин, составлявший писцовую и межевую книгу орловской Стрелецкой и Казачьей слобод, жаловался: «…тех слобод казаки Государева указу не послушали, учинились сильны себе и детей своих и братей и зятей по имяном… в Государеву службу написать не дали ж».* Впрочем, дьяку Гаврилу Леонтьеву, несмотря на строптивость орловских казаков, в следующем году удалось описать их слободы. Согласно его писцовой книге в Покровской и Пятницкой слободах насчитывалось 28 казачьих дворов и соответствующее число казаков. Их дворовые участки имели размеры 20x15 сажен. Пашенные угодья им отвели аналогично с орловскими стрельцами, а сенокосные - с черкасами (по 20 четей пашни и по 50 копен сена на человека). Но поскольку до «литовского разорения» в слободах насчитывалось 200 казаков, то большая часть казачьих земель в это время лежала «впусте», и ее отписали на Государя.

*То есть, отказались дать сведения о себе и семейном положении для внесения в государственный реестр.

В связи с созданием в России полков нового строя - рейтарских, солдатских и драгунских, орловские казаки обеих слобод были записаны в драгунскую службу. В 1668 году в Орле насчитывалось 118 драгун, а их братьев, племянников, половинщиков и детей, «которые в драгунскую службу поспели», - 154 человека.

Стрелец с бердышем, ручной пищалью и тлеющим фитилем.

Рисунок из альбома Э. Пальмквиста. 1674 г .

Орловские драгуны неоднократно проявляли свою независимость и строптивость и весьма рьяно отстаивали свои права. Так, в 1678 году князья Федор и Гаврила Хотетовские основали на «старинных» казачьих землях деревню Савинкову (в районе реки Рыбницы). Узнав об этом, орловские драгуны, не надеясь на судебное разбирательство, призвали на помощь служилых других сословий и, собравшись «с великим собраньем… бунтовским скопом и со всяким боевым ружьем, с мушкеты и с пищали, с луки и з бердыши, скопом и з обозом нарядным» (артиллерийским. - В.Н.) «воровским умыслом», общим числом человек «с четыреста и болши», отправились в поход на деревушку. Савинкова была взята штурмом и сожжена «вся без остатку», а князьям Хотетовским после тщетного сопротивления со своей дворней и крестьянами пришлось бежать, спасая свою жизнь. В свалке некоторые крестьяне получили ранения, а приходского священника из вотчины князей Хотетовских села Маслова Марка Пантелеева даже убили. Князья жаловались, что драгуны их имущество - «животишка наши: платье, и деньги … и лошади, и серебряную, и оловяную, и медную посуду, и всякую служилую рухледь, и всякия вотчинныя и помесныя … крепости (документы. - В. Н.) тем своим воровским приездом взяли». В ходе последовавшего затем следствия орловские служилые держались дружно, «огурливо» (кучей. - В. Н.), никого из своих не выдали и сумели отстоять права на земельные угодья (14). В связи с этими событиями был изготовлен первый дошедший до нас чертеж города Орла и прилежащих к нему драгунских (бывших казачьих) земель (15).

В 1685 году был составлен чертеж Пятницкой драгунской слободы. Писцу Алексею Юшкову в связи с земельным спором в слободе царским указом было велено спорные земли описать и измерить в саженях, и он, «измеря велел то все написать в книги и начертить на чертеж с росмером со всякою подлинною ведомостью»* (16). Население слобод быстро росло, и позднее рядом с Покровской церковью ближе к реке Оке драгуны поставили еще одну деревянную церковь - Спасо-Преображенскую, впервые зафиксированную на чертеже Орла 1728 года. В 1702 году в обеих слободах драгунов насчитывалось 710 человек (в т. ч. 152 недоросля и 382 отставных) (17).

*К сожалению, автору не удалось найти в архивах этот чертеж, возможно он уже давно утрачен.

Расположение посадских дворов в Орле по данным Переписной книги 1678 года.

Реконструкция автора.

I.Рубленый город.

II. Остатки укреплений «Другого острога» (сгорел в 1673 году).

III. Остатки укреплений Острога (сгорел в 1673 году).

IV. Остатки укреплений Большого острогаXVIвека.

V. Посадская слобода (38 дворов).

VI. Боярские, княжеские и дворянские дворы «для приезду и для осадного времени» (18 дворов).VII. Дворы «торговых людей разных городов для торговых промыслов» (7 дворов).

VIII. Дворы «приезжих разных городов людей для хлебных промыслов» (8 дворов).

IX. Дворыорлян - дворян и детей боярских «для приезду и для осадного времени» (29 дворов).

1. Ссыпные амбары.

2. Торговые лавки.

3. Кузнечный ряд.

4. Кружечный двор.

5. Струговая пристань.

Церкви:

6. Рождество-Богородичный собор.

7. Богоявленский монастырь.

8. Церковь св. Николая Чудотворца с приделом сев. Флора и Лавра.

9. Церковь Воскресения Христова.

10. Афанасьевский погост.

11. Церковь св. Георгия Страстотерпца.

12. Церковь Покрова Богородицы.

13. Церковь св. Великомученика Никиты.

14. Пятницкий погост.

15. Часовня Богоявленского монастыря.

Посадская слобода в Орле была восстановлена в 1676 году. В январе 1678 года Ефим Маркович Норов и подьячий Савин Репьев «переписали на Орле на посаде дворы посацких людей и на дворничестве дворников… и по имяном с отцы и с прозвищи, и соседи и подсоседников, и захребетников и недорослей сколких кто лет»» а также, «что на посаде посацких людей дворов, и помещиков, и вотчинников, на осадных дворах дворников и в них людей по имяном». По данным книги, посад на Орле состоял в это время из возобновленной на прежнем месте Посадской слободы, в которой насчитывалось 39 дворов, а также из разбросанных по разным слободам отдельных посадских же дворов: «Да на Орле на посаде живут по розным слободам на пушкарских и на стрелецких и на казачьих и на драгунских землях посадцкие ж люди». Обычно в слободе был еще «Братский двор» - центр ее самоуправления.

Согласно Переписной книге имелось «всего на посацкой земле посацких людей тритцать девять дворов, а людей в них сто человек, да двор солдатцкой, а людей в нем один человек, да по розным слободам посацких людей дватцать один двор, а людей в них тритцать пять человек и обоиво посацких людей и с солдатцким двором шестьдесят один двор, а людей в них сто тритцать шесть человек» (18).

Переписывали только лиц мужского пола, независимо от возраста, и лишь когда во дворе не было никого из мужчин или были малолетки, в качестве владельца указывали женщину. Так, хозяйкой одного двора в Посадской слободе была Авдотьица - вдова пушкаря Федора Шепелева; дворницей во дворе торгового человека, жителя Садовой слободы Савина Иванова была вдова Прасковья Козаринова; в Заорлицкой части держала двор вдова Мавра Овсеиникова.

На территории острога, сгоревшего в 1673 году, располагались дворы «торговых людей разных городов для торговых промыслов».

«Двор коломнитина посацкого человека Ивашки Алексеева сына Безносова, а в том дворе живет дворник Афонька Ермолов сын Соболев, у него детей Данилка пятнатцати лет, Филимошка десяти лет. Савка осми лет, Микишка четырех лет.

Малороссийский казак с казачкой. Рисунок Г. Боплана.XVII век.

Двор гостей Василья да Григорья Федоровых детей Шустовых з братьеми, а в том дворе живет дворовой их человек Николка Екимов» и др.

Всего же здесь было 7 дворов, «а людей в них одиннатцать человек», принадлежавших торговым людям из Коломны, Белева, Калуги, а также москвичам - жителям Кодашевской и Садовой слобод. Хозяева жили в них только во время приездов по торговым делам, в остальное время здесь проживали их дворники с семьями.

Кроме того, часть дворов торговых людей помещалась за рекой Окой.

«Да на Орле ж в драгунской слободе за Окою рекой на церковной земле Никиты Христова мученика построены дворы, а в тех дворах живут приезжие разных городов торговые люди для хлебных своих промыслов».

Здесь находилось 8 дворов, принадлежавших торговым людям из Коломны и уезда, Калуги и московской Садовой слободы, в которых проживало 17 человек.

В «другом остроге»* располагались осадные дворы дворян и детей боярских, в которых жили их дворники.

«Да в Орле ж в другом остроге построены дворы для приезду и осадного времени:

Двор боярина Ивана Михайловича Милославского, а в нем живет дворник Сенька Дементьев сын, прозвище Кострома, у него сын Петрушка четырех лет.

Двор боярина и дворецкого и оружиичего Богдана Матвеевича Хитрово,** а в нем живет дворник Савка Савельев, у него сын Якушка десяти лет…»

Кроме того, здесь находились дворы окольничего Александра Савостьяновича Хитрово,*** боярина князя Юрия Петровича Трубецкого,**** боярина князя Ивана Борисовича Репнина,***** стольника Петра Михайловича Пушкина,****** стольника князя Ивана Ивановича Дашкова,******* боярина Петра Михайловича Салтыкова,******** а также других, в том числе и местных, дворян. Всего же здесь насчитывалось 16 осадных дворов.

*«Другой острог» - часть территории крепости, отгороженная дополнительной стеной, поставленной воеводой князем В. Дуловым в 1661 году, район церкви Богоявления.

**Хитрово Б. (Иов) М. (1615 или 1616 - 27 марта 1680 г .) - ближний боярин (1667), дворецкий, оружейничий, наместник Ржевский, виднейший царедворец и сотрудник царей Алексея Михайловича и Федора Алексеевича, дипломат. Воеводствовал в Темникове (1646), Атемаре (1647). Заново укрепил города Керенск, Корсун и основал Симбирск, за что был пожалован в окольничий (1647). В 1655 г . участвовал в русско-польской войне, осаде и взятии Смоленска, Минска, Ковно и Гродно, а также в русско-шведской войне в 1656 г. и взятии Динабурга и Кокенгаузена. В

1657 г. пожалован в оружейничии и в течение четверти века управлял Оружейной палатой, которая под его началом достигла наивысшего расцвета. С 1663 г . ведал Приказом Большого дворца, Золотой и Серебряной палатами, а с 1665 г . присутствовал в Приказах Лифляндских дел и Дворцовом судном.

***Хитрово А. С. (ум. 28 августа 1686 г .) - думный дворянин (1671), стольник (1649), окольничий (1676). Принимал участие в Литовском походе 1653-1656 гг., ранен под Смоленском. В 1663-1665 гг. - воевода в Свияжске. В 1669 г . назначен товарищем (заместителем, помощником. - В. Н.) Б. М. Хитрово, управлявшего Приказом Большого дворца и Оружейною палатою. В 1680 г . подвергся опале и сослан на Терек. Умер в Москве.

****Трубецкой Ю. П. (ум. 1679) - князь, внук выехавшего в Польшу Ю. Н. Трубецкого. После того как в 1645 г . Трубчевский уезд в результате пограничного размежевания был передан Речью Посполитой в состав России, вернулся в Москву, где был пожалован саном боярина.

*****Репнин И. Б. (ум. 1697) - князь, стольник с 1640 г . В 1655-1656 гг. - воевода в Могилеве. В 1659 г . пожалован в бояре. В 1656 г . был начальником московских войск в Малороссии. В 1660 г . - судья в Судном приказе. В 1663 г . - воевода в Новгороде, в 1664-1665 гг. - в Белгороде, в 1667- 1668 гг. - в Смоленске, в 1671-1672 гг. - в Тобольске. Позже был судьей Приказа Казанского дворца и начальником Сибирского приказа.

******Пушкин П. М., по прозвищу Желтоух - стольник. Воеводствовал в 1648 и 1650 гг. в Мценске, в 1653-1654 гг. - в Козлове, в 1656 г . - в Олонце. В 1655 г . разбил отряд литовцев в Ошмянском уезде. В 1674 г . назначен «товарищем» в Московский и Судный приказ, затем Владимирский.

*******Дашков И. И. - князь, стольник с 1627 г . В 1671 г . - судья Разбойного приказа, окольничий - с 1685 г .

********Салтыков П. М. (ум. 1690) - кравчий (1639-1640), боярин (с 1657), доверенное лицо царя Алексея Михайловича. Стоял во главе приказов: Денежного сбора и Судного Владимирского (1659-1661), Владимирской, Галицкой четвертей и Малороссийского (1662-1667). Руководил расследованием и судом над патриархом Никоном. Воеводствовал в Тобольске (1673-1677), Астрахани (1677-1678) и Смоленске (1681). В 1682 г . во время Московского восстания мятежники сами принесли к нему тело «побитого» по ошибке сына Федора. «Божья воля!» - сказал старик и, по словам современника, велел угостить пришедших.

Стрелецкий банделъер («берендейка») с подвешенными к нему зарядцами, мешочком для пуль и пороховницей-натруской. Сбоку намотан фитиль.

Часть осадных дворов, принадлежавших местным дворянам и детям боярским, располагалась на горе за рекою Орлом в приходе церкви Георгия Страстотерпца. Здесь насчитывалось 29 дворов, «а людей в них 46 человек» (19).

Описание подобного осадного двора содержится в променной грамоте 1692 года братьев Юшковых, продавших свой двор - «место старинное» болховскому помещику Д. М. Юрасовскому. Их двор находился «за рекою за Орлом по правую сторону большой проезжей Болховской дороги, а от реки Орла по левую». В грамоте перечисляются жилые и хозяйственные дворовые постройки: «…хоромы, клеть, сад, двор и что на дворе изба поставлена и сарай и тын». Размером проданная усадьба была «от Болховской дороги 90 сажень, а поперек - сверху вниз, к Орлу реке по обеим концам 70 сажень» (20). Нечто подобное представляли из себя и остальные осадные дворы.

Обычно владелец на своем осадном дворе постоянно не жил, находясь в уезде в своем поместье, и приезжал сюда только в «сполошное время» или для каких-либо дел. «По татарским вестям» осадный двор заполняли не только вотчинник со своими домочадцами, но и его крестьяне. Все остальное время на дворе жил либо смотревший за двором крестьянин, либо специально нанятый для этого человек из вольных или «гулящих» людей - дворник.

Обычной принадлежностью дворов бояр, князей и состоятельных дворян были высокие башнеобразные постройки - повалуши. Предположительно, повалуши появились на Руси в XII-XIII веках в укрепленных усадьбах и владельческих замках знати и использовались как оборонительные сооружения и укрытия во время осады, наподобие донжона* в Западной Европе. Такие башни и в XVI-XVII веках были не только выражением боярской спеси, но и необходимостью на случай наезда соседа-помещика, городского восстания и для «бережения» от неспокойных вольных людей, «что шатаютца между двор». Само название этого сооружения «повалуша» произошло от слова «повал», что означает выпуски бревен, нависающие над нижними венцами. Башни эти были срубными, в подавляющем большинстве в несколько этажей (от двух до четырех), и в ширину примерно тех же размеров, что и обычная изба (от 3 до 5 сажен). В нижнем этаже обычно помещались жилые или хозяйственные помещения, а верхний этаж, сообщавшийся с нижним через люки (западни), мог использоваться для обороны. Этот этаж делали несколько больших размеров на выступах, повалах, и он нависал над нижними ярусами, что позволяло выстрелить из пищали в «лихого» человека, подобравшегося к самому подножию башни, или обварить его кипятком через окна-бойницы. Покрытие повалуш было самым разнообразным: на два ската, четыре ската, «бочкой». Повалуша являлась непременной принадлежностью воеводских дворов, стоявших в кремле, что зафиксировано в Сметных книгах XVII века почти по всем городам Орловщины. Небольшая «повалушка» могла стоять и на дворе горожанина.

*Донжон - наиболее высокая и прочная башня замка, последнее укрытие обороняющихся, иногда здесь же находилось и жилье феодала.

Типы завершений повалуш. Реконструкция автора.

Жилая застройка города в XVI-XVII веках была полностью деревянной. Первое каменное сооружение жилого типа появилось в Орле в начале XVIII века. Это был настоятельский и келейный корпус в Успенском мужском монастыре. Каменное же мещанское жилое строительство начинается в Орле лишь со второй половины XVIII века.

Основой тогдашнего жилища служил четырехугольный сруб, к которому прирубались сени. Иногда к ним пристраивался еще один сруб, в котором размещалась горница или комната. Обычно избы были «поземные», т.е. ставились непосредственно на землю. У более состоятельных людей они рубились на глухом или жилом подклете - первом полуподвальном этаже, служившем в основном для хозяйственных целей. Окна были небольшого размера - «волоковые», узкие и продолговатые. Зимой они затягивались высушенным бычьим пузырем, а на ночь задвигались изнутри волоковой доской. Слюдяные окна больших размеров (косящатые) имелись только в домах знати, да и то в немногих парадных горницах, которые в описях названы светлицами. На главном фасаде избы обычно помещались три окна: центральное - «красное», большее по размерам и украшенное резным наличником со ставнями и два боковых - волоковых. Одно из них традиционно освещало устье печи, а другое - обеденный стол.

Жилище топилось, как правило, по-черному. В старину говаривали: «Горечи дымныя не претерпев. тепла не видати». Избы поэтому строились довольно высокими - дым мог часами плавать вверху, либо не делали потолок. Вдоль стен устанавливали полки, на которые сверху сыпалась сажа. Дым после топки выходил через специально прорубленное на фронтоне дымовое окно, дверь, щели. В богатых домах печи обкладывались цветными изразцами. При раскопках Орловской крепости были найдены обломки красно-коричневых изразцов XVI, зеленых поливных XVII и бело-голубых XVIII веков с изображением сказочных животных, причудливых растений и орнаментов. На некоторых домах ставились деревянные дымницы, они не являлись печными трубами, а служили для вытяжки дыма из избы.

Из-за дороговизны теса избы и прочие постройки обычно крылись дранью и лубьем, ими покрывались даже воеводские хоромы. Тесовыми были только крыши наиболее значительных сооружений - городских стен и башен, храмов.

На дворе, кроме жилья, находились немногочисленные хозяйственные постройки: сараи или клети для различных надобностей, «нужный чуланчик» (уборная), иногда амбары и конюшни. Несколько в стороне от построек, обычно на огородах, располагались камельки, а у состоятельных людей поварни - готовить в домах на печи в летнее время во избежание пожаров категорически запрещалось. С наступлением теплого времени по указу воеводы по дворам ходили стрельцы и опечатывали печи. Вечерами начальные люди и стрельцы смотрели по улицам, не топит ли кто печь в нарушение воеводского указа и не работает ли при открытом огне. Нарушителей ждало наказание плетьми на торговой площади.

В освещении городских улиц не было нужды, движение по ним с наступлением темноты прекращалось, городские ворота запирались, и к ним ставился очередной наряд стрельцов, а сами улицы перегораживались решетками или рогатками, у которых «от приходу воровских людей» дежурили местные жители по очереди или жребию.

Слюдяное оконце с металлической обрешеткой.XVII век.

Орловский областной краеведческий музей.

При каждом доме имелись сад и огород, которые обязательно окружались изгородью. «Первое, городба перекрепити, - призывает «Домострой», - чтобы в огород… всякой животине взойти не иметь ни (с) чюжево двора, ни с своево». У состоятельных людей дворы обычно огораживались частоколом или заполотом - забором из вертикально врытых столбов, между которыми в пазах лежали горизонтально уложенные бревна или плахи, у прочих - плетнем или жердями. Избы, как правило, были расположены в глубине участка, на улицу выходили лишь ворота, заборы и иногда глухие стены хозяйственных строений. По берегам рек стояли баньки. Город окружали земли для выгона городского стада - «животинный выпуск».

К этой картине следует добавить то, что застройка Орла, да и других степных городов - Ливен, Ельца, Кром, Старого Оскола, Обояни, Острогожска, Белгорода, из-за особенностей природного окружения имела некоторое отличие от других регионов. Орел находится на границе лесостепной зоны, и лесов здесь очень мало, да и те к началу XVIII века были почти полностью сведены, «окроме малого количества береженых рощь». Уже в первой половине XVII века жителям города приходилось ездить за дровами в урочище Корабль и в Лавров лес за 8-10 верст от Орла. Поэтому в отличие, скажем, от подмосковных городов и тем более от русского севера из-за нехватки строевого леса застройка была достаточно мелкой, дома небольшими, а среди покрытий преобладала даже не дрань и лубье, а солома, особенно в сельской местности. Соломой были покрыты и дома местных помещиков, например, в вотчине стольника Петра Петровича Пушкина в селе Тагино. Весьма распространены были плетневые конструкции. Плетеными иногда делали сени и некоторые хозяйственные постройки. Часто дома и хозяйственные постройки обмазывались глиной и белились.

ГЛАВА XIII

Жизнь и быт

орлян

в XVII веке

«В этот день меня с царскими переводчиками пригласил к себе воевода (Болхова. - В.Н.). Он сам подносил нам чарки с водкой, стоя на ногах, тогда как мы сидели… воевода позвал свою жену, и она пришла со своими дочерьми и сыновьями в наилучших одеждах. Войдя, она приветствовала нас наклонением головы. Муж поставил ее посредине и просил нас подходитъ и целовать ее в уста святым пасхальным поцелуем, который по их верованию безгрешен, при чем говорят: «Христос воскресе!»… Муж настойчиво приглашая меня, но так как я отказывался, то переводчики стали уговаривать меня подойти и поцеловать ее, а то муж рассердится. Со стыдом и большим принуждением подошел я и поцеловал ее в уста, говоря «Христос воскресе», я был словно лишенный зрения и разума, ибо никогда ничего подобного не видел… Возвращаясь на свое место, я поклонился хозяйке, и все присутствующие поклонились ей в то же время. Затем хозяйка взяла сосуд с водкой и чарку, поднесла нам два раза и села с нами за стол - таков их обычай. Под конец обеда мы выпили чаши за здоровье хозяина и хозяйки, осушая их до капли, ибо у них обыкновение, что кто не осушает чарку, тот считается отъявленным врагом, потому что не выпил за полное здоровье хозяина».

Архимандрит Павел Алеппский. 1656 год (1).

Вплоть до второй половины XVII века все население Орла состояло исключительно из служилых людей, что накладывало свой отпечаток на образ городской жизни, не многим отличавшийся от гарнизонного. Влияние вековой войны с татарами на жизнь и быт постоянно давало о себе знать, особенно в летние месяцы, бывшие особенно тревожными, когда резко увеличивалось число караулов и сторож, а в город приходили из Москвы традиционные указные грамоты с требованием жить «с великим бережением и остережением» и немедленно сообщать о всех «татарских вестях». Во время особо крупных татарских набегов население города увеличивалось в несколько раз за счет беженцев-крестьян из уезда, заполнявших с семьями осадные дворы своих хозяев - орловских дворян и детей боярских, ставивших шалаши и рывших ямы на городских пустырях и выгонах. Война давала о себе знать свежими могилами у приходских церквей, израненными служилыми людьми, возвращавшимися с боев и стычек и пригонявших отбитых полонянников и татарских «языков», а также нечаянной радостью, когда кто-то из орлян, попавший в татарский плен, измученный и оборванный, зачастую через несколько лет бежавший или выкупленный из полона, возвращался домой. Рассказы и пересуды о войне, битвах и военных приключениях являлись одной из главных тем в городском фольклоре. За дальностью лет сведения о многих событиях и героях этого времени утеряны, но несколько происшествий, отображенных в сохранившихся бумагах Разрядного приказа, позволяют нам представить суровые будни степной границы. Вот несколько наиболее типичных историй.

В сентябре 1637 года воевода Борис Колтовский послал на сторожу в Луковец двоих детей боярских - Богдана Трещевского и Савву Микитина. Луковский брод на реке Сосне был одной из излюбленных переправ татар, и сторожи на нем выставлялись начиная со второй половины XVI века. Но не доезжая Луковца, Трещевский и Никитин наткнулись на татарский отряд. Сперва они пытались ускакать, но потом, поняв, что на измученных конях далеко не уйдешь, повернули и приняли бой. Он оказался коротким - служилых истыкали стрелами и сбросили с коней. Богдана Трещевского стрелой ранило в левую руку, а его товарищ получил сразу две стрелы - в правую лопатку и левую руку. По-видимому, крымцы умышленно щадили своих противников, стараясь не нанести им серьезных ран - за молодых и здоровых мужчин можно было выручить неплохую цену на рабовладельческих рынках Гезлева (Евпатории) и Кафы (Феодосии). Но даже будучи ранеными, Трещевский и Микитин по дороге сумели бежать из плена и добраться до Орла. Оправившись от ран, они подали челобитную на царское имя с просьбой о выдаче им пожалования за раны (2). Согласно существовавшему в то время положению, каждому, кто получил ранение или увечье на государевой службе, выдавали в качестве компенсации денежное или иное жалованье, к примеру - штуку «сукна доброго». Увечье и, как следствие, пожалование можно было получить не только на ратной службе - в 1669 году денежную компенсацию получил плотник Прокофий Ерофеев, сильно разбившийся при строительстве башни в Кромской крепости. Ему выплатили два рубля - на эту сумму в XVII веке можно было поставить дом, а также пожаловали штуку сукна (3). Надо полагать, что жалование получили и Трещевский с Микитиным. Особыми наградами отмечался «язычный привод» (взятие пленных), доставка победного донесения - так называемый «сеунч», и личная отвага в бою.

Отписка воеводы Ивана Турского сохранила имя юного сына боярского Мики* Боркалова, отличившегося во время обороны Новосиля в 1639 году. Мика участвовал в бою с татарами, смело рубился с ними и сумел убить двоих крымцев. Но и ему досталось. Татары сбили сына боярского с коня, а один из них рассек саблей Боркалову бровь. Воевода отписал о его подвиге в Разряд, где внесли запись о службе Мики Боркалова в послужной список и отпустил его в Москву для получения награды (4).

* По-видимому, молодого человека звали Микифор, но по молодости в отписке дается уменьшительная форма его имени.

Русская женская одежда.XVII век:

А- женщина в летнике;

Б- в телогрее;

В- в накладной шубке;

Г- в опашне;

Д- девушка в короткой шубе.

Русские костюмы серединыXVII века.

Западноевропейская гравюра по рисунку

А. Олеария.

Во время своих набегов татары угоняли в полон сотни, а иногда во время особо удачных нападений - тысячи русских людей, попадавших затем на рабовладельческие рынки Крыма и Турции. Некоторых из них, кого не успевали продать, выкупали на свои средства родные и близкие, других выкупали на так называемые «полоняничные деньги», собиравшиеся правительством в качестве налога, но это была капля в море, многие попадали на чужбину навсегда. Отдельные полонянники бежали из плена, на Русь ежегодно возвращались, иногда через многие годы, десятки, а может быть и сотни некогда угнанных в полон людей. Жизнь и приключения многих из них могли бы составить фабулу увлекательнейшего романа, но, к сожалению, сухие строки воеводских отписок оставляют в стороне все подробности подобных «одиссей».

В отписке ливенского воеводы Дмитрия Колтовского рассказано о троих таких страдальцах - детях боярских Луке Плохом, Игнате Бохтиярове и казаке Сеньке Тотаренкове. Они израненными попали в полон в 1632 году после трагического для ливенцев боя в Савинской дубраве, где погиб отряд головы Василия Гринева. Татары угнали их в Крым и на одном из рабовладельческих рынков продали пленников в Турцию. Служилым удалось сбежать в Персию, откуда они добрались до калмыков на Терек, а оттуда уже рукой подать было до Русской земли - Астрахани. В январе 1638 года они доплелись до Ливен и подали челобитную о пожаловании их за «полонное терпение». Прошение было удовлетворено, и вскоре ливенский воевода отпустил их на Москву для получения государева жалованья (5).

На Русь выходили даже женщины с детьми. Иногда это были уже татарчата - дети русских полонянниц и татар. Так, в 1644 году русскому дозору сдался татарин, оказавшийся сыном такой полонянки. Перед смертью она велела ему вернуться на родину, что он и исполнил, присоединившись к отряду татар, отправлявшемуся в очередной набег. Перебежчик сообщил ценные сведения о положении и междоусобице в Крыму и о намерениях татар.

Тяжелые испытания выпали на долю двух детей одной такой полонянки. Их мать, уроженка Новосильского уезда, была угнана в полон татарами и от своего хозяина прижила двух сыновей. Во время нападения казаков на Азов женщина с детьми бежала на Русь, но не вынесла тягот и опасностей пути и скончалась по дороге, завещав детям дойти до Новосиля и найти там единственного родного человека - своего дядю. Испытав массу лишений, дети при помощи казаков добрались до Новосиля, но встреча оказалась совсем нерадостной. Дядя оказался человеком корыстным и недобрым, закабалив своих племянников. И дети из одного ярма попали в другое. Старшему из мальчиков - Торке, по-видимому, не без помощи добрых людей, удалось составить и отправить в Москву челобитную, в которой он рассказал о своих с братом злоключениях. Его прошение было рассмотрено, и в Новосиль была отправлена указная грамота о их немедленном освобождении.

Русская мужская одежда (по Л. Майербергу).XVII век:

А- боярин в кафтане и горлатной шапке, слуга в зипуне;

Б- купец в кафтане;

В. - мальчик в кафтане;

Г- священник в однорядке;

Д - дворянин в однорядке.

Начиная с середины XVII века Орел и уезд избавляются от непосредственной угрозы татарских набегов, несмотря на то, что орловские служилые в составе Белгородского полка участвуют во всех войнах, которые ведет Россия в это время (русско-польская война 1654-1667, Чигиринские походы 1677-1678), перипетии военного времени обходят город далеко стороной, и Орел постепенно все более и более переходит к мирной жизни. Надо сказать, что в Орле, как и в любом другом небольшом городе с достаточно однообразным и монотонным образом жизни, всякий ничтожный случай или происшествие немедленно обрастали разного рода слухами и домыслами и могли месяцами служить нескончаемой темой для разговоров и пересудов. А такие происшествия, как находка стрелецкими детьми Истраткой Пирожниковым, Исайкой Даниным и Игнашкой Лариным клада, или обивка соседями яблок и потолока конопли у стольника Ожилина, не говоря уже о стрельбе из пистолей в потолок, которую драгуны как-то устроили в Георгиевской церкви, могли нескончаемо долго будоражить город. Каждый подобный случай мог бы составить отдельную главу в этой книге, но автор вынужден оставить их в стороне, дабы не отходить от основной линии повествования, ибо количество бытовых дел, отражающих различные стороны жизни и быта орлян, кромлян, болховитян, новосильцев и ливенцев в XVII веке, сохранившихся в бумагах Разрядного приказа, весьма велико и может послужить основой для отдельной книги.

Особое место в жизни горожан занимали праздники, прерывавшие унылую череду будней, заполненных заботами о хлебе насущном. Из них особенно любимыми были весенние праздники: Масленица, Вербное Воскресенье и, конечно же, Пасха. Они отмечались по впей Руси, погружая города и села на несколько дней в атмосферу праздничного настроения, торжественных крестных ходов, гулянки и веселья. Особым великолепием отличалось празднование Вербного Воскресенья - праздника Входа Иисуса Христа в Иерусалим. Оно начиналось с праздничной обедни в городском Рождество-Богородичном соборе, после которой крестный ход, возглавляемый духовенством, в сопровождении толп народа направлялся в Богоявленскую церковь. Обычно впереди «на очень большой и широкой, но весьма низкой телеге, везли дерево, на котором было нацеплено много яблоков, фиг и изюму. На дереве сидели 4 мальчика в белых сорочках, певшие «Осанна». За ними следовали многочисленные священники в белых ризах и богато украшенном богослужебном одеянии. Они несли хоругви, кресты и иконы на длинных палках и пели в один голос. У некоторых были в руках кадильницы, которыми они кадили в сторону народа. За ними двигались знатнейшие местные землевладельцы - князья и бояре, дворяне, купцы и прочий люд. По традиции во время шествия надо было держать в руках пальмовую ветвь, но поскольку пальмы на Руси не произрастали, их заменяли веточками вербы. Воевода, поддерживаемый под руки дворянами или родственниками, вел под уздцы белого коня, покрытого сукном,* на котором бочком сидел богато одетый священник, крестом благословлявший толпившийся народ, низко кланявшийся и крестившийся. Лошади для придания ей сходства с ослом были приделаны длинные тряпичные уши.** Поскольку Орел в то время не являлся центром епархии, то, надо полагать, на «осляти» восседал либо соборный протопоп или благочинный, управлявший церковным сороком*** либо игумен Богоявленского монастыря. В крупных городах на коне ехал обычно епископ, а в Москве - сам патриарх. Перед процессией шли одетые в красное мальчики, устилавшие землю цветными платами, по которым ступали воевода и ведомый им конь со священником (6).****

*В Москве коня под уздцы вел сам царь.

**Иисус Христос въехал в Иерусалим на осле.

***Сорок - городской церковный округ. В небольшом городе обычно был один сорок, а в крупных - несколько. В Москве, например, имелось 40 сороков. Вопреки расхожему мнению, в сорок входило не 40 церквей, а гораздо меньше.

****В 1678 году постановлением церковного собора «шествие на осляти» было упразднено во всех городах России, кроме Москвы.

Якоби (Якобий)В. И.

Князь Серебряный в гостях у боярина Морозова. Попытка художника второйполовиныXIXв. реконструировать боярский бытXVI столетия.

Орловский музей изобразительных искусств.

Особым веселием отличалась Пасха - Воскресение Христово, знаменовавшая также окончание долгого и изнурительного зимнего поста. На этот праздник все запасались вареными крашеными яйцами, а по улицам сновали многочисленные продавцы яиц. Встречаясь на улице, горожане обменивались расписными яичками и поцелуем в уста, восклицая: «Христос воскресе!» - «Воистину воскресе!» В этот день разница в сословном и имущественном положении не играла никакой роли, никто не имел права отказать другому в поцелуе и крашеном яичке, равно как и не принять их от кого-либо другого, хотя несомненно многим приходилось преступать при этом через собственное чванство и спесь. Особенно доставалось местным красавицам» а их мамкам и нянькам приходилось здорово стараться, дабы оттереть молодых нахалов, толпой желавших вручить милой любовно разрисованное яичко и получить поцелуй из нежных уст.

Зимний выезд русской боярыни. Рисунок Э. Палъмквиста.

Яркие и праздничные пасхальные торжества привлекали внимание и нашли свое отражение в записках и рисунках многих иностранных путешественников. Вот как изображено празднование Пасхи в дневнике архимандрита Павла Алеппского, наблюдавшего его в Болхове в 1656 году: «На этой (пасхальной. - В. Н.) неделе никто не путешествует и никуда не ездит, но все занимаются в своих домах едой и питьем и предаются безмятежному покою и посещению церковных служб. Начиная с воскресения до конца недели священники в фелонях, с хоругвями и с крестами в руках, в сопровождении своих товарищей или учеников (причта. - В. Н.), которые несут икону Воскресения, храмовую икону и Евангелие, обходят своих прихожан, поя «Христос воскресе». Войдя в дом, священник читает Евангелие на Пасху и произносит ектенью, в коей поминает имена всех обитателей дома, затем говорит многолетие Царю и патриарху и заключает службу, троекратно повторяя: «Христос воскресе». Ему дают денег и провожают до дверей, а потом все предаются чрезвычайной радости и веселью. Когда процессия проходит мимо церкви, мальчики этого прихода звонят в колокола, ибо удовольствие и занятие мальчиков на этой неделе - звонить безпрестанно в колокола» (7).

Празднование сопровождалось посещением добрых друзей и родственников, а также казенных кабаков, что сопровождалось обильными возлияниями, зачастую переходившими в повальное пьянство. Желанному гостю по традиции наливали «в почесть». Отказаться пить «в честь» было нельзя, хозяин мог смертельно обидеться - чем больше подносили, тем больше чести, поэтому часто дорогой гость падал под стол. Высшим признаком дружбы и доверия, которого удостаивались немногие, было разрешение поцеловать жену хозяина. С пиршества расходились с помощью слуг и друзей - большинство гостей к тому времени обычно не держались на ногах и не вязали лыка. На улицах можно было встретить пьяного дворянина или даже боярина, свалившегося с коня или вывалившегося из саней. Про простой люд лучше и не говорить. Поэтому родственники старались прислать телегу или сани, дабы развезти гуляк по домам, поскольку нередки были случаи, когда пьяных, лежавших на улицах, грабили и раздевали (8).

Варка пива.

Миниатюра Лицевого летописного свода.XVI век.

Цикл весенних праздников завершала Троица. К ее празднованию все готовились накануне, украшая избы изнутри и снаружи зелеными ветвями и посыпая полы травой. Некоторые хозяева втыкали перед домами молодые березки. В 8 часов утра по звону благовеста прихожане, неся с собой березовые ветки и букеты из душистых трав и цветов, шли к своим приходским храмам, которые с украшенными березовыми и кленовыми ветвями иконостасами и устланными свежей травой полами казались райскими кущами. После обедни народ расходился по родным могилам, раскладывая на могильных холмиках принесенное для усопших родственников скромное угощение, в основном, пироги и яйца. Украсив и прибрав могилы, люди шли домой, причем молодежь собирала цветы и плела венки, возвращаясь в которых являла из себя картину «самую приятную». Принесенные венки развешивали по стенам и вокруг икон, и впоследствии, когда они засыхали, их опускали в воду, которую давали больным, клали на одержимых падучей болезнью и вешали в конюшне, оберегая коней от чужого домового.

В этот день обедали не очень плотно, приберегая лучшие кушанья - жаркое, караваи, яйца и пироги для похода в ближайший лес. В Орле гулянья обычно проводились в Монастырской роще за Успенским монастырем. Туда отправлялись зачастую целыми семьями, хотя обычно преобладала молодежь - парни, девушки, дети, и лесные поляны наполнялись весельем, песнями и хороводами. В пятом часу вечера веселье постепенно гасло, и разбредшиеся люди собирались в кружки, из туесов вытаскивалась снедь, и усталые гуляки начинали трапезничать и угощать друг друга. Из напитков бывал обычно квас и бесхмельная брага, крепкого питья в этот день не брали. После трапезы веселье возобновлялось, а парни и девушки, к которым зачастую присоединялись и люди более солидного возраста, кумились между собой - завязывали дружбу на целый год. Происходило это следующим образом: «Для этого соединяли две ветви двух деревьев, находившихся в близком друг от друга расстоянии, и связывали концами ветвей в крепкий узел. Потом, надев на голову венки и стоя под аркою связанных ветвей друг против друга, протягивали друг другу правые руки со словами: «Будь кумом, будь кумою» и переводили друг друга на свою сторону - три раза, сопровождая каждый переход объятиями и поцелуями (через венки. - В. Н.), после чего целый год называли друг друга кумовьями». В вечеру веселье прекращалось, и гуляющие с венками на головах тянулись с песнями домой. По пути девушки занимались гаданиями - бросали венки в воду, смотря на то, у кого венок потонет, а у кого останется на плаву. Лес старались покинуть до захода солнца, поскольку начиная с ночи Троицы он на целую неделю переходил во власть русалок. И если для мужчины встреча с ними была не лишена приятности, то женщинам и девушкам в ночной лес в это время было лучше и не соваться* (9).

*Согласно легендам Орловской губернии русалки представляли из себя существ женского пола с молочно-белыми телами и светлыми волосами льняного или пепельного цвета. К женщинам и девушкам они ревновали, и те из них, что имели несчастье оказаться в ночном лесу, могли жестоко поплатиться за это. Русалки срывали с несчастной одежду и, хлеща ветвями, гнали из леса, и она могла благодарить Бога, если отделывалась исхлестанной спиной, - иные умирали от страха или засекались до полусмерти.

К мужчинам русалки относились гораздо более благосклонно, с охотой принимали их в свои игры и хороводы, миловались и целовались с ними. Но кончалось это далеко не так хорошо, как начиналось. Русалки в конце концов защекотывали бедолагу до глубокого обморока, после чего, став невидимыми, обнимая и целуя своего избранника, несли его домой - молодого парня на его холостяцкую постель, а женатого подсовывали под бок женушке.

В Троицкую неделю только старички могли не опасаться русалок, поскольку те их панически боялись. Бабушки и дедушки могли лишь слышать их мелодичные голоса и видеть дрожащие ветки кустов, где русалки прятались. В начале лета русалки исчезали. Куда? На этот счет было много поверий, согласно одному из них, они превращались в бабочек. По деревням ходило множество историй о приключениях попавших к русалкам, а иногда можно было встретить и «очевидца», побывавшего у них в гостях и готового поклясться в этом.

О развлечениях, равно как и о суевериях орлян в XVII веке можно узнать из указной царской грамоты, разосланной в города Белгородского полка в 1648 году. Указ был направлен на искоренение полуязыческих обычаев и верований, все еще державшихся в среде городского и особенно сельского населения, многие из которых благополучно дожили до наших дней и которые церковь тщетно пыталась искоренить. В грамоте 1648 года об этих суевериях говорится следующее: «…сходятся многие люди мужесково и женсково полу по зорям, и в ночи чародействуют, с солничнаго всхода перваго дни луны смотрят, и в громное громление (в грозу. - В. Н.) на реках и озерах куплются, чают себе от того здравья, и с серебра умываются, и медведи водят, и с собаки пляшут, зернью (костями), и карты, и шахматы, и лодыгами играют, и безчинное скакание и плесание, и поют бесовские песни; и на Святой недели жонки и девки на досках скачут (на качелях. - В. Н.), а об Рождестве Христове и до Богоявленьева дни сходятся мужсково и женсково полу многие люди в бесовское сонмище по дьяволской прелести, многое бесовское действо играют во всякий бесовския игры; а в навечери Рождества Христова и Васильева дни и Богоявления Господня клички бесовские кличут - коледу, и таусет,* и плугу, и многие человецы неразумием веруют в сон, и встречу, и в полаз, и во птичай грай, и загадки загадывают, и сказки сказывают небылные, и празнословие с смехотворением и кощунанием, и души свои губят такими помраченными и беззаконными делами»… (10).

Надо сказать, что для появления подобного указа были все основания, другое дело, что ни этот, ни предыдущие, а также все последующие указы так и не смогли искоренить стойко державшиеся народные традиции и суеверия, бравшие начало еще в дохристианские времена. Например, в выше упоминавшийся праздник Богоявления Господня (6/19** января) в деревнях, да и в городах совершался обряд «освящения скота», в котором причудливо переплетались как христианские, так и языческие верования. С.В. Максимов, наблюдавший его в Орловской губернии еще в начале XX века, оставил описание этого священнодействия, судя по всему, не очень изменившегося с XVI века.

*Таусет - песня-игра.

**По старому стилю /по новому стилю.

Вожак с медведем. Лубок.XIX век.

«После обедни, которая на Крещение отходит рано утром, крестьяне расходятся по домам… потом один из членов семьи берет с божницы икону с зажженною перед ней свечой, другой кадильницу, третий топор, четвертый (обыкновенно сам хозяин) надевает вывороченную наизнанку шубу и берет миску с богоявленской водою и соломенное кропило. Вся семья отправляется на скотный двор в следующем порядке: впереди, согнувшись, сын или брат домохозяина несет топор острием книзу, так, что он касается земли. За ним кто-нибудь из женщин несет икону (по большей части Воскресения Христова), далее идут с кадильницей и, наконец, хозяин с чашею воды.

Шествие завершается торжественно, среди полнейшего молчания, причем процессия останавливается посреди двора, где разложен особый корм для скота: печеный, разломанный на куски хлеб» ржаные лепешки, сохраненные для этой цели от праздника Рождества и Нового года, хлеб в зерне и немолоченные снопы ржи, овса и других хлебных растений, оставленные к этому дню с осени (оставляют обыкновенно по шесть снопов каждого хлеба).

Когда процессия останавливается, хозяйка выпускает из хлевов до тех пор запертую скотину, которая с недоумевающим видом бродит по двору и, наконец, накидываются на лакомую пищу. Между тем процессия обходит вокруг скотины с образом, причем хозяин окропляет святой водой каждую голову крупного и мелкого скота в отдельности. Этот обряд делается три раза, после чего топор крестообразно перебрасывается через скот, и участники процессии направляются в избу» (11).

Кроме запрещения различных полуязыческих обрядов вроде «волхования над скотом», порицанию в указе 1648 года также подверглись такие популярные в народе развлечения» как гадание, представления скоморохов, поводырей с дрессированными медведями и собаками, катание на досках, веревках (современные «большие шаги») и качелях, особенно любимое девушками (под предлогом, «что с качелей многие убиваются до смерти»), карточные, шашечные и шахматные игры, игры на домбрах, сурнах, гудках и гуслях «и на всяких гуденных бесовских играх». Впрочем, шахматы, расписные игральные карты и музыкальные инструменты держались и при государевом дворе, служа любимым развлечением не только царских детей, но и самого царя. Известно, что Иван IV Грозный умер за игрой в шахматы, а скоморохи, сказочники, медвежатники, гудошники и гусельники были желанными гостями на боярских и княжеских дворах. Это, по-видимому, и определяло двойственность отношения власти к этим видам развлечений, иногда, под нажимом церкви они запрещались, но через некоторое время запрет негласно сходил на нет.

Указ 1648 года вводил целый комплекс мер по борьбе с «бесовской прелестью». Его предписывалось «многожды» зачитывать по торгам, списки с него «слово в слово» рассылались в наиболее крупные села и волости, дабы «сей наш крепкий заказ ведом был всем людям», и никто не смог бы потом отговориться его незнанием. Скоморошьи одежды, хари и маски, домбры, гудки, сурны и гусли предписывалось отбирать и жечь, а в отношении людей, замеченных в нарушении указа, воеводам велелось, «где такое безчиние объявится, или кто на кого такое безчиние скажут, и вы б тех велели бить батоги; а которые люди от такова безчиния не отстанут, а вымут такие богомерские игры вдругие, и вы б тех ослушников велели бить батоги; а которые люди от того не отстанут, а объявятся в такой вине в третие и в четвертые, и тех, по нашему указу, велено ссылать в украйные (т. е. пограничные. - В. Н.) города за опалу». Да и самим воеводам, дабы они не манкировали с выполнением указа, делалось строгое внушение: «А толко ты по сему нашему указу делать не станешь, и тебе быть от нас (царя Алексея Михайловича. - В.Н.) в великой опале» (12).

Скоморошьи «хари».

Надо полагать, что первоначально указ выполнялся со всей присущей ему жесткостью, и не одному скомороху, гусляру или просто бедолаге, на которого донес сосед, ободрали плетьми или палками спину на торгу. Но согласно пословице: «Жестокость законов на Руси смягчается возможностью их неисполнения», - действие этого указа постепенно сошло на нет, в основном из-за физической невозможности его исполнения, и гудошники, поводыри с медведями и прочий люд «скоморошьего чину» опять появился на рынках и городских торгах.

Гонению церкви подвергалось и табакокурение, а во время правления царя Алексея Михайловича прослыть «табашником» было чревато: могли отодрать батогами на торговой площади и отправить куда-нибудь в Пустозерск в ссылку. Но позднее, с легкой руки Петра I, несмотря на то, что церковь по-прежнему метала громы и молнии по поводу этого «бесовского наваждения», курение широко распространилось как среди городского, так и сельского населения. О популярности в Орле этой вредной привычки свидетельствуют не только отдельные экземпляры трубок, попадающихся во время археологических раскопок, но и случайная находка ящика с более чем сотней глиняных курительных трубок, видно предназначенных на продажу, найденного в районе городского рынка.

Одним из излюбленных мест досуга русских людей (орляне не являлись исключением) была баня, где не только мылись, но и проводили массу времени в приятной компании за беседой и угощением. Баня являлась также лечебным средством, зачастую весьма радикальным, при малейшем недуге или хвори первым делом шли в баню. В Орле в начале XVIII века имелась одна общественная «торговая» баня, платная баня на воеводском дворе в кремле, которой пользовались знатные люди и состоятельные орляне, и масса домовых бань в частном владении, где мылись и парились не только хозяева, но и все желающие, в основном их друзья, родственники и соседи, за что «баннодержатели» обязывались платить определенный налог в казну - от одного рубля до трех алтын двух денег (17 коп.) в год.* Всего в Орле насчитывалось 117 бань, т.е. их имела примерно четвертая часть дворов в городе (по данным за 1718 г . в Орле насчитывалось около 400 дворов). В уезде же насчитывалось 1028 бань - практически при каждом крестьянском и помещичьем дворе (13). Это не говорит о том, что горожане были грязнулями, просто удобных мест в городе у рек Оки и Орла под частное банное строение имелось немного, да и большая часть дворов находилась от рек довольно далеко, вынуждая их хозяев пользоваться гостеприимством соседей и услугами торговой бани. Причем в торговой бане обычно мылись одновременно мужчины и женщины, что считалось вполне естественным и было в порядке вещей в русской жизни того времени. Если же находился шутник (впрочем, такое случалось весьма редко), осмеливавшийся произнести комплимент местной красавице или, не дай Бог, ущипнуть ее за прелести, то его участь была незавидна - наглеца могли голышом выбросить на улицу или треснуть ведром по непутевой голове, причем это могли проделать не только отец, муж или иные родственники мужского или женского пола, но и совсем посторонние люди. В этом случае на охальника поднимались «всей баней», и он мог почитать себя родившимся в сорочке, если ему удавалось унести целыми ребра, а попутно и свою одежду.

*С общественной «торговой» бани собиралось «по дватцати рублев по четыре алтына по три деньги» в год.

Русская баня.

Миниатюра из рукописиXVII века.

Образное описание русской бани оставил немецкий дипломат Адам Олеарий, посетивший Россию в 40-е годы XVII века: «Баня была разгорожена бревнами, чтобы мужчины и женщины могли сидеть отдельно. Однако входили и выходили они через одну и ту же дверь, притом без передников; только некоторые держали спереди березовый веник до тех пор, пока не усаживались на место. Иные не делали и этого. Женщины иногда выходили, без стеснения, голые - поговорить со своими мужьями.

Они в состоянии переносить сильный жар, лежат на полке и вениками нагоняют жар на свое тело или трутся ими (для меня это было невыносимо). Когда они совершенно ослабнут от жары до того, что не могут более вынести в бане, то и женщины и мужчины голые выбегают, окачиваются холодною водою, а зимою валяются в снегу и трут им, точно мылом, свою кожу, а потом опять бегут в горячую баню. Так как бани обыкновенно устраиваются у воды и у рек, то они из горячей бани устремляются в холодную. И если иногда какой-либо… парень прыгал в воду, чтобы купаться вместе с женщинами, то они вовсе не казались столь обиженными, чтобы в гневе, подобно Диане с ее подругами, превратить его водяными брызгами в оленя, - даже если бы это и было в их силах» (14).

Обычай совместного помыва мужчин и женщин в общественной бане сохранялся на Орле еще в первой половине XIX века. В частности, священник Н. И. Соколов писал об этом в своих воспоминаниях: «В последний год пребывания моего в орловском духовном училище ( 1821 г . - В. Н.) я ходил в торговую баню, будучи 16 лет; но право равнодушно смотрел на молодых женщин, только любовался иногда прекрасною фигурою 15-летней девочки, и то нисколько не обращая внимания на детали фигуры. - В раздевальной не позволялось (как обычаем принято было) мущинам обращаться к женщинам ни одним словом. Я помню, что досталось мещанину за несколько безобидных слов, обращенных к молодой женщине. Приходит толстая, претолстая старуха с красивою молодою женщиною, должно быть - невесткою. Разделись. Красавица, прикрыв себя веником, сопровождаемая старухою, шла в прибанник. 30-летний балагур из мещан со смехом сказал: «Эх! молодайка! Саереди-то закрыла, а сзади - видно!» - Старуха огрызнулась: «Смотри у матери своей, сучий сын!» - и пошла, загораживая собою молодайку и проклиная озорника: «Чтоб тебе очи вылезли, чтоб ты навеки ослеп!» Все женщины, бывшие в раздевальне, взъелись на несчастного. Выходят из бани два геркулеса; узнав, в чем дело, накидываются на озорника: «Ты что?» - «А вы что?» - отвечает озорник тихо. - «Ты что?» - вскрикивают громче первые» - «А вы что?» - отвечает последний еще тише. - «Давно у тебя считались ребра?» - вскричали первые. Тогда озорник, схватив остальное платье свое, котораго не успел надеть, скорее вон из раздевальной; женщины дружным хохотом проводили труса…» (15)

Кулачный боец. Рис. И. Билибина.

Одним из видов развлечения мужской части населения в Орле, как, впрочем, и в других русских городах, являлись кулачные бои, или попросту говоря - кулачки. Для их проведения мужчины и юноши «сходятся обычно по праздничным дням в городе на обширном и известном месте, так что большинство жителей может их там видеть и слышать; они собираются вместе некиим свистом, который является как бы условным знаком; созванные, они тотчас же сбегаются вместе и вступают в рукопашный бой… Всякий, кто победит больше народу, дольше других останется на месте сражения и весьма храбро выносит удары, получает особую похвалу в сравнении с прочими и считается славным победителем. Этот род состязания установлен для того, чтобы юноши привыкли сносить побои и терпеть какие угодно удары» (16). Такими увидел кулачные бои на Руси немецкий посол Сигизмунд Герберштейн в XVI веке. Кулачки получили отображение и в произведениях писателей-орловцев Н. С. Лескова и Л. Н. Андреева, имевших возможность наблюдать их воочию. Например, один из героев Лескова - Мишенька из рассказа «Грабеж» являлся первостатейным кулачным бойцом и заявлял: «Я десятерых бивал на один кулак…»

Надо сказать, что кулачки не были беспорядочной дракой, как это иногда представляют сейчас. За порядком на кулачках, если можно так выразиться, следили наиболее уважаемые и соответственно сильные мужики с обеих сторон, способные призвать к ответу любого зарвавшегося драчуна. Их слово являлось законом, и дополнительного увещевания, имеется в виду физического, обычно не требовалось. Злостного нарушителя правил и обычаев кулачек могли «дисквалифицировать», причем так, что у него отпало бы не только желание в них участвовать, но и возможность.

Обычно кулачные бои проводились между отдельными слободами, посадами или селами. Например: стрельцы против казаков, пушкари против посадских и пр. Могли проводиться бои и «по профессиям» - местные купцы с приезжими, кузнецы против кожемяков - впрочем, с кузнецами обычно старались не связываться. Иногда несколько слобод, расположенных на одной стороне реки, объединялись, дабы померяться силами со слободами на другой. Кулачки проводились зимой на речном льду, в Орле традиционно на Оке напротив мужского монастыря, а летом на хорошо утоптанном лугу или выгоне. Проведение кулачных боев приурочивалось к какому-либо определенному дню или церковному празднику, что обговаривалось представителями сторон заранее, равно как и количество участников с обеих сторон, дабы побежденные не могли отговориться численным превосходством противника. Иногда одна из сторон, имея недостаток в сильных бойцах, могла зазвать постоять за честь своей слободы одного или нескольких известных в округе кулачных мастеров. Знаменитого кулачного бойца могли пригласить и в другой город, причем деньги на его наем и угощение хозяева собирали всей слободой.

Правила кулачных боев были довольно консервативны и без особых изменений дожили с глубокой древности вплоть до XX века. Традиционно они начинались с «затравки» - стычек детей и подростков, затем в бой вступали холостые ребята - «недоросли», за ними шли женатые парни, а следом степенные мужики. Иногда общая свалка предварялась боем одной или нескольких самых сильных бойцовских пар. Бились только в варежках или специальных боевых перчатках - драка голыми руками не допускалась. Запрещалось трогать малолетков и младше себя по возрасту, наваливаться кучей на одного, а также сводить личные счеты. Если человек видел, что противник заведомо сильнее, ему достаточно было сесть на землю, и тот проходил мимо, не завязывая поединка*; если один из бойцов просил пощады, бой также прекращался. Запрещалось драться ногами (подножки считались бесчестьем),** бить в «причинное» место, в висок, словом туда, где можно было нанести человеку увечье. Некоторые хитрецы прятали в варежки гирьки и тяжелые предметы, но если такого ловили, то его нещадно избивали и свои и чужие, а впоследствии третировали как человека бесчестного. Могло жестоко влететь за недосмотр и старшине той стороны, где объявился подобный ловкач, поэтому старшой перед началом боя требовал от своих «витязей»: «А ну, братцы-молодцы, перекрестись, что в кулаке обману нету».

Потерять что-либо на кулачках было невозможно, постоянно находились доброхоты, которые ходили по бывшему полю боя и голосили: «Чей валенок? Чья шапка? Чей кушак?» Постоянное участие в кулачках развивало у молодежи чувство локтя, умение держать строй - «стенку», чувство взаимовыручки и товарищества, делая русских солдат страшными противниками в рукопашной в то время, когда судьбы сражений решались в основном холодным оружием. Конечно, не следует идеализировать кулачки - многим они стоили подорванного здоровья и увечий, несмотря на все правила, а кое-кому и креста на погосте, но при виде драк в современной жизни и в кино, когда сворой накидываются на одного и бьют человека чем попало и по чему попало, или зверски избивают лежащего, кулачки начинают восприниматься как рыцарский поединок.***

*Отсюда пошла пословица: «Лежачего не бьют».

**Впрочем, С. Герберштейн наблюдал кулачки, где дрались и ногами, отсюда следует, что правила кулачных боев в разных местностях разнились между собой.

***Правительство неоднократно запрещало кулачки (указы от 5 декабря 1648 г ., 2 ноября 1684 г ., 21 июля 1726 г .), впрочем, без особого успеха. Окончательно кулачные бои в Орле были прекращены только в 30-е годы XX века многолетними усилиями городских властей и милиции, путем административного и судебного преследования «энтузиастов» и «активистов» кулачек. Но в сельской местности, в частности под Кромами, кулачные бои проводились еще в 60-е годы XX века.

Судебный поединок в Московской Руси.

Гравюра Шюблера по авторскому рисунку К. Лебедева.

Особым видом кулачек являлись судебные поединки, где тяжущиеся сводили взаимные счеты, происходившие в присутствии судей и многочисленных зрителей. Здесь также дрались в бойцовских перчатках, но уже без правил, вплоть до того момента, когда один из противников попросит пощады или будет не в состоянии продолжать поединок. При особо тяжелых случаях - смертельном оскорблении, обвинении в недоказанном убийстве и прочем, когда вину можно было смыть только кровью обидчика, противники сходились с оружием, причем вид поединка - конный или пеший, тип оружия и наличие доспехов обговаривались противниками и судьями заранее. Впрочем, «оружные» бои являлись скорее исключением, нежели правилом, в основном бились дубинами или ослопами, но и это требовало немалого умения - палкой надо было уметь фехтовать, наносить и отбивать удары.

При невозможности самому участвовать в поединке (болезнь, старость, увечье, очевидное неравенство сил) одна из сторон, если, конечно, позволяли средства, могла выставить наемного бойца. Результаты такого поединка при любом исходе считались «Судом Божиим» и какому-либо пересмотру не подлежали.

Еще об одном виде досуга мужской части населения - винопитии следует сказать несколько слов особо. Еще князь Владимир в X веке заявил: «На Руси есть веселие пити, не может без того быти». С тех пор в России эту истину никто не оспаривал. В Орле местом, где страждущий мог купить, как сказали бы сейчас, лицензионного вина, служил кружечный двор, располагавшийся в Малом остроге на пересечении двух наиболее оживленных улиц - Кромской и Карачевской (сейчас угол Гостиной и Черкасской). Первое упоминание о казенном кабаке в Орле содержится в грамоте Лжедмитрия II воеводе Семену Шаховскому ( 1612 г .) (17), но скорее всего, кабак в городе существовал с незапамятных времен, и орловские служилые и жилецкие люди отводили в нем душу со дня основания города. Первоначально (более 100 лет) это было единственным питейным местом в городе, поскольку торговать вином в частных харчевнях, а также изготавливать его самовольно категорически запрещалось и по возможности пресекалось. Но позднее, к концу XVII века, в связи с ростом населения, а также соответственно и потребителей, увеличилось и число казенных кабаков. Описание орловского кружечного двора автору не встречалось, поэтому в качестве аналога приведем опись 1686-1687 годов кабака в соседнем Мценске: «Кружечный же двор близ Ямской слободы, подле Московской проезжей Большой дороги, строенья: ледник, на леднику анбар сосновой, покрыт с корою и дором (дранью), подле того анбара и ледника изба с стойкою (прилавком), промеж ими сени, покрыта лубьем» (18). Иногда здесь же ставили винокурню и клети, необходимые для производственного процесса, а все постройки огораживали забором или тыном. Примерно так же выглядел и орловский кружечный двор.

Казенный кабак обычно сдавался на откуп, то есть кто-либо из состоятельных людей или несколько человек, объединившихся в своеобразную артель, вносили в казну, сразу или в рассрочку, оговоренную сумму, а затем, держа кабак, не только возмещали убытки, но и с лихвой покрывали затраченное. Кабак традиционно сдавался в откуп на год, с его временными хозяевами заключался договор, и местный воевода выдавал им наказную память, где обговаривались их права и обязанности. Вот, например, фрагмент наказа воеводы князя Федора Елецкого болховским кабацким откупщикам ( 1611 г .): «А будучи на кобаке, Степану, да Арсену, да Павлу с товарыщи (держателям заведения. - В. Н.) тово беречи накрепка, чтоб на кобаке у всяких людей душагубства и смертного убойства не была, а пили бы всякие люди на кобаке смирно, безо всякие зацепки. А которые люди, будучи на кобаке, учнут пить мед и вино или, напив, не учнут давать напойных денег, или учинитца душегубс(тво) или смертное убойства, и старосте Степану Неустроеву, да Арсену Козакову, да Павлу Епифанову с товарыши тех людей, имая, приводить в съезжую избу к воеводе князю Федору Ондреевичю». Кроме того, откупщики обязаны были следить, чтобы служилые и посадские люди самовольно не гнали хмельные напитки, т. е., попросту говоря, не занимались самогоноварением, и пресекать подобное с помощью приставов (что, кстати, было в их интересах): «Да и тово Степану, да Арсену, да Павлу беречи накрепка, чтоб в Болхове на посаде, и в стрелетцких, и в казачьих и в ямских слободах, и в остроге никакие люди продажнова никакова питья опроче кобака не держали, а которые люди учнут опроче кобака держать продажное какое питье, и Степану, да Арсену, да Павлу с товарыщи у тех людей то продажное питье выимать с приставом и приводить тех людей к воеводе князю Федору Ондреевичю…» (19). В случае нарушения условий наказа кабак мог быть изъят из ведения откупщика и передан другому, более добросовестному.

Свадебная трапеза.

Миниатюра Лицевого летописного свода.XVI век.

По причинам, не требующим особого объяснения, городской кабак являлся предметом особого беспокойства для воевод в силу своей повышенной криминогенности: кроме драчливых «питухов», здесь постоянно ошивались любители дармовой выпивки, легкой наживы и прочий воровской люд. Так, орловский воевода Семен Шаховской писал, что «…на кабак приезжают многие воровские люди и пьют по ночам, и, ездя по дорогам, воруют, и в посаде от них убийство живет великое…» (20). Надо сказать, что большинство обывателей отрицательно относились к кабакам, и обычно его посещали лишь самые забубенные. Молодой парень, замеченный в кабаке, мог решительно подорвать свою репутацию жениха: «Ох, матушка, он трахтырщик, в трахтире был!» - шептались о нем в городе и девушку из порядочной семьи за него уже не отдали бы (21).

Несмотря на то, что гнать вино частным порядком запрещалось, служилым людям, памятуя об их тяжелой службе, правительством делались некоторые послабления. В то же время на местных воевод ложилась тяжкая обязанность, добавлявшая им лишней головной боли, - следить за мерой потребления, ибо в пограничных городах и воинских гарнизонах пьянство было чревато неприятными последствиями и случаев проигрыша сражений и сдачи городов по пьяному делу в русской истории хватало (р. Пьяна, 1377 г .; Динабург, 1577 г .; Вологда, 1612 г . и др.). Служилые люди и сами проявляли инициативу, выпрашивая льготы и обосновывая право на них зачастую самыми своеобразными причинами. Ливенские дети боярские, бившие челом всем городом о восстановлении привилегии «вино курить и пиво варить без явочно и без пошлинное ( 1615 г .), писали царю: «А мы, холопы твои, люди одинакие, а места наши украинныя и безпрестанна мы бываем на твоих, государевых, службах и воды пьем из разных степных рек, и от разных вод нам, холопем твоим, чинятца скорби (болезни. - В.Н.) и без питья нам, холопием твоим, быть нельзя». Безутешные ливенцы просили: «Вели, Государь, нам вино курить и к Господским праздникам, хто Богу должан, пивка сварить безьявочно и без пошлинно, чтоб нам от скорбей вконец не поги(б)нуть» (22).

Костюмы жителей Орловской губернии

в зарисовках орловского чиновника.

Кон.XVIII в.;

1. Костюм жителей подгородных слобод г. Орла.

2. Костюм жительницы среднего достатка в г. Болхове.

3. Костюм «общий купеческий для мущины».

Костюмы жителей Орловской губернии в зарисовках орловского чиновника. Кон.XVIII в.:

1. Древний костюм жительницы Орла среднего сословия.

2. Современный костюм жительниц городов Орловской губернии среднего сословия.

3. Костюм жителя Ельца среднего сословия.

Боярин князь Юрий Петрович Репнин, По живописному портрету 1697 г .

Служилым разрешалось варить брагу и квас бесхмельные. Если же кому-то требовалось сварить хмельные напитки к какому-либо церковному или семейному празднику, то он должен был явиться к воеводе за разрешением, и тот указывал: «Пива варить не по велику: по полуосмине, и по осмине и по четверти, смотря по человеку». От воевод требовалось, чтобы они разрешали служилым пить только «в урочные (специально отведенные) дни, и того беречь накрепко, чтоб они того питья не продовали: и пили б смирно, и драк и блядни, и зерни (игры в кости. - В. Н.) и табаку у них не было». Об остатке питья служилые должны были сообщить воеводе, который приказывал подьячему сделать запись в соответствующей книге о количестве оставшегося, после чего бочка или сосуд запечатывались до следующего праздника. Само собой, что, несмотря на требования к воеводам в правительственных наказах «не корыствоваться» и «явочного от того… не имать» (23), подобные правила создавали простор для злоупотреблений, ибо воевода самолично решал, кому и сколько можно сварить и можно ли варить вообще, в результате чего служилые вынуждены были задабривать воеводу подношениями и подарками. Впрочем, справиться со служилыми, самовольно гнавшими хмельные напитки, а особенно со стрельцами, которые несли полицейскую службу в городах, благодаря их корпоративной солидарности, было весьма непросто, а посылавшиеся в Стрелецкие слободы для пресечения винокурения приставы часто возвращались с синяками и шишками, радуясь тому, что дешево отделались. Так, например, мценский воевода жаловался царю Михаилу Федоровичу на подведомственных ему стрельцов, что они «вина у себя и суды (сосуды. - В.Н.) винны сдержат и вина сидят (гонят. - В. Н.) беспрестани. И я, холоп твой, по челобитью кабацких откупщиков посылал приставов на винную выемку, и те стрельцы твоего государева указу не слушеют, чинятца силны, вин у себя вымать не дают» (24).

Работа портного. Фрагмент миниатюры.

Об одежде орлян в XVI-XVII веках в письменных источниках сохранилось очень мало сведений, не говоря уже о том, что до нас не дошло ни одного изображения местного костюма этого времени. Первые рисунки костюмов орловских жителей датируются XVIII веком. Надо полагать, что одеяние орлян мало чем отличалось от общерусской одежды того времени, особенно это касалось «служилой» (военной) одежды. В первой половине XVII века, а особенно с 1638 года, после появления в Орле черкас - украинских казаков, в костюме усиливается польско-украинский элемент. Из одежды в документах достаточно часто упоминается однорядка, которую носили и мужчины и женщины. Это длинная однобортная просторная верхняя одежда с откидными рукавами и обычно без воротника, застегивавшаяся спереди. Однорядку можно было носить в рукава или просунуть руки сквозь «прореху» (разрез) под проймой. Женский городской костюм орлянок, по-видимому, также мало чем отличался от российского, поэтому специально останавливаться на нем не будем, рекомендуем читателю обратиться к соответствующей литературе. В XVI-XVII веках в Орловском уезде, по-видимому, уже сформировался женский костюм, отличавшийся красочностью и самобытной местной индивидуальностью, благодаря которой позднее, в XIX - начале XX веков некоторые знатоки по костюму определяли не только из какого уезда женщина приехала на рынок (а также замужняя она или нет), но и из какого села. К сожалению, рассказать более подробно о сельском костюме этого времени из-за отсутствия источников и иконографии достаточно трудно, как и о том, чем он отличался от позднейшего костюма XVIII-XIX веков. Следует заметить, что вообще городской южно-русский костюм, особенно женский, отличался большой пестротой вследствие перемешанности населения. В 1566-1567 и 1635-1636 годах Орел отстраивали «сведенцы» из Новосиля, Мценска, Карачева и других городов, многие из которых были здесь оставлены по государеву указу на «вечное житье». В свою очередь орляне в XVI-XVII веках участвовали в строительстве и заселении не менее десятка городов (Ливны, Кромы, Валуйки, Курск, Ново-Богородск и др.) и многие из наиболее «добрых и прожиточных» горожан были оставлены там на поселении. Переселенцы увозили с собой не только семьи и имущество, но и традиции, обряды и, конечно, костюм, что создавало во вновь основанных городах значительно более пеструю и разнообразную бытовую картину, нежели, к примеру, в замосковных и особенно северных городах, славившихся своей патриархальностью.

Знатные русские боярыни. Рисунок А. Мейерберга. XVII век.

Слева - женщина в опашне*, хорошо виден свисающий декоративный рукав, на ее голове убрус,** справа - женщина в летнике*** и меховом ожерелье.

*Опашень - легкая шелковая одежда на подкладке свободного покроя с длинными, сужающимися к запястью рукавами, носившаяся внакидку «на опашь». Опашень никогда не подпоясывали, так что его передние полы были значительно короче заднего полотнища.

**Убрус - часть женского головного убора - белое полотенце, богато украшенное вышивкой. Укладывалось вокруг головы поверх подубрусника - мягкой легкой шапочки, закрывавшей волосы, и закалывалось специальными булавками.

***Летник - длинная женская верхняя одежда с очень широкими рукавами - накапками, богато украшенная декоративной вышивкой, жемчугом, драгоценными и полудрагоценными камнями.

Об одной особенности женской моды XVI-XVII веков следует заметить особо. Иностранные путешественники в своих записках отмечали, что русские женщины были бы довольно красивы, если бы так нещадно не красились и не белились. С набеленными лицами, крашенными кармином губами и щеками, подведенными сурьмой бровями и ресницами, женщины и девушки теряли свою индивидуальную красоту и становились похожими на раскрашенных кукол. Модным было также отбеливать и даже чернить (!) зубы. К счастью, мода на черные зубы продержалась сравнительно недолго. Надо полагать, что в модничанье орловские красавицы не уступали москвичкам и так же жестоко красились и белились, во всем следуя общероссийской моде того времени.

Свадьба. Гравюра по картине К. Лебедева.

В заключение приведем роспись приданного богатой невесты - девицы Екатерины Прокофьевны Кривцовой*, по которому можно судить о достатке дворянства средней руки ( 1699 г .). В приданое красавица получила: «оброз (икону. - В. Н.), нареченный Пятницы, обложен серебром, позлощен; оброз Сергия Радонежского чудотворца, обложен серебром, позлощен. Да приданаго платья: ларец с кузнею (казною. - В. Н.), а в нем чепочка серебреная со кресты, четыря креста серебреныя вызолочены, трои сер(ь)ги с жемчюги и с каменьи, деветь персней серебреных, к ларцу девка (служанка. - В. Н.) Вар(ь)ка, Иванова дочь. Треух саболей вершек золотой; шуба комчатая,**жеркий цвет, мех белей, круживо залотоя с городами;*** телогрея камчатая, весилковой (васильковый. - В.Н.) цвет круживо серебреноя, пуговицы серебрены я, вызлочены; шуба товтяная**** алоя, мех белей, круживо кушашчетое, пуговицы серебреныя; телогрея дорогилная, саломеной цвет, пуговицы серебреныя; постеля су взголовьи и с подушки, одеяло песовое, крыто выбойкою, и всего приданого, платья и кузни, на сто рублев».

Кроме того, девица получила в приданое землю в Однолуцком стане Болховского уезда - 20 четвертей и два двора с крестьянскими семьями (всего 18 человек) «и с их крестьянскими животы (имуществом. - В. Н.), и с хлебом стоячим и с молоченым, и с земленым, с дворовым и с хоромным строением» (25).

*Из рода Кривцовых происходил впоследствии известный декабрист Сергей Иванович Кривцов. Имение Кривцовых находилось в с. Фандеево Орловского района (в XVI - нач. XX века - Болховский уезд).

**Камка - шелковая тонкая ткань с разнообразными текстильными узорами, выполненная сочетанием атласного и других типов переплетений.

***Городки - узоры на русском кружеве в виде зубчиков, реже зигзагов, которыми оканчивались края мерного или штучного изделия.

****Тафта - шелковая или хлопчатобумажная ткань полотняного переплетения из очень туго скрученных нитей основы и утка, восточного происхождения.

ГЛАВА XIV

Городской торг Орла

в XVII-XVIII веках

«Купечество торгует большою частию хлебом и пенькою, а притом маслом, салом, медом, воском, скотом, кожами, шерстью, щетинами. Скупая… хлеб, пеньку, масло, сало, щетину, кожи в самом городе Орле и вокруг его лежащих селениях, а протчие есть большою частию в малороссийских городах, и отпускают все оное в великом количестве, всякий хлеб рекою Окою на стругах до Москвы, а несколько и до Санкт-Петербурга, выходя из Оки Волгою вверх; другие же товары отвозят водою до Калуги, а оттуда также и прямо: из Орла гужем в город Гжатск, а иногда чрез Москвы до Твери и отпускают из всех тех мест уже водою; скот же гонят также в обе те столицы».

Историческое и географическое описание города Орла. 1787 год (1).

Торговля и выгодное для этого расположение, превратившие Орел во второй половине XVII века в крупный торговый и перевалочный пункт, являлись в совокупности тем обстоятельством, которое возвысило его статус от обычного военного городка до провинциального, а затем губернского центра. Эта же причина способствовала его расцвету и позволила оставить позади те города (Болхов, Ливны, Севск, Елец), которые в силу своего военного значения (им Орел никогда особо не обладал) некогда намного превосходили его по размерам и населению, и в результате, вследствие утраты прежнего положения, попали под его административное подчинение.

Торговым центром в любом русском городе была, как правило, площадь. В Орле из-за тесноты застройки в центре города площади не имелось и для торговых целей использовались две пересекавшиеся в Малом остроге улицы: одна шла от Пятницких к Карачевским воротам. Другая - от главных ворот Рубленого города к Кромским воротам. Обе улицы были густо заставлены лавками, хотя основная торговля сосредотачивалась на перекрестке и на отрезке улицы, от перекрестка до Пятницких ворот, где помещался торговый ряд.

Торг в Орле бывал еженедельно и, начинаясь со вторника, продолжался три дня, причем особенно оживленные торжища происходили в зимнее время. Этому в немалой степени способствовало как отвратительное состояние дорог в весенне-осеннее время, так и легкость доставки товара по санному пути. Товар, а это было в основном зерно, скапливался в многочисленных амбарах и житницах на Орловской пристани, дожидаясь вскрытия Оки и начала весенней навигации. Во второй половине XVII века торговый оборот города рос как на дрожжах. К примеру, к 1679 году по сравнению с 1654-м он возрос в 7 раз, а оптовая торговля зерном увеличилась аж в 10 раз (2)! В Орел для закупки зерна и «ыных товаров» приезжали купцы и торговцы из 30 городов и сел России. В XVIII столетии на орловские торги прибывало до 10-12 тысяч возов как из соседних, так и из отдаленных уездов - Брянского, Трубчевского, Жиздринского. Купцы и крестьяне из последних доставляли в основном «строевой лес, тес и разныя щепныя мелочныя изделья». Ярмарок в городе не бывало, происходил лишь небольшой торжок в селе Покровском Орловского уезда по средам (3).

Сапожная лавка.

Фрагмент гравюры из книги А. Олеария.

Административным центром торга в XVI-XVII веках являлась таможенная изба, где хранились уставные и таможенные грамоты, регламентировавшие торговлю, и собранные торговые пошлины. Для взвешивания товаров на торгах имелись особые помещения - важни, где находились весы различных размеров; контари, безмены и большой набор гирь. Число торговых пошлин в XVI-XVII веках было огромно и весьма запутано, к тому же в различных районах страны размер пошлин и характер обложении был разным, что создавало простор для злоупотреблений и «корыствования» таможенников. Прибывая на торг, купец платил тамгу, мыт (при проезде через внутренние таможенные заставы, находившиеся практически в каждом городе), явку, годовщину. Все приезжие купцы должны были показать свои товар таможенным начальникам, не сгружая его с возов, не развивая вьюков, не вынося из судов. Таможенник тщательно осматривал товар, собирал пошлины, записывал в книги, какие пошлины в каких размерах и с каких товаров взимались. Уезжая с торга, купец платил новую пошлину - задние калачи. С различных речных судов платилась судовая пошлина в зависимости от размера судна, а с воза - повозная пошлина. За взвешивание товара брали «весчую» пошлину, за отмеривание - померную, за погрузку - подымную, за разгрузку - свальную. При продаже скота - пятно и роговое. За проживание в гостиных дворах - гостиное, за хранение товаров - амбарное. Подарки и подношения шли и должностным лицам торга за лучшее место на рынке. Некоторые таможенные льготы имели монастыри, духовные лица и отдельные купцы (4). Конкурентов устраняли посредством «ябед» администрации, челобитных и жалоб. Весьма часто сведение счетов перерастало в побоище, и купцы сводили взаимный «дебет и кредит» при помощи безменов и ослопов. При этом весьма часто попадало и покупателю за то, что брал товар не у того, у кого надо. Несколько забегая вперед, добавим, что по мере роста оборота вражда купеческих семейств в Орле зачастую приобретала такие масштабы, что сказывалась на торговом благосостоянии города. В XVIII веке это вызвало присылку в Орел из Санкт-Петербурга целого ряда комиссии, занимавшихся разбором «купецких» страстей, по накалу не уступавших шекспировским, что даже нашло свое отражение в Географическом словаре (1805 год): «…о жителях должно бы заключить, что они богаты, однако несогласие между собою и зависть, будто врожденныя орлянам, препятствовали им до сего времени достигать сего блага» (5). Словарю вторит «Историческое и географическое описание о городе Орле и уезде ( 1787 г .): «…но бывшие до сего известные между купечества раздоры и несогласия не только не обогащали, но все получаемые барыши употребляли на тяжбу и на происки, как бы одному другого если не совсем погубить, то на меньшой конец сделать ему разорение или чувствительнейший убыток…» (6). Понадобился личный Ея Императорского Величества Екатерины II указ, дабы прекратить купеческие дрязги. Но вернемся опять в XVII столетие.

Оружие, сбруя и различная дорожная утварь в Московской РусиXVI в.

С гравюры из книги С. Герберштейна 1560 г ., изданной в Вене.

Русский купец.

С весьма редкого немецкого изображенияXVI века из собрания П. Я. Дашкова. Под рисунком немецкие стихи: «У русских старые купцы охотно носят длинное платье. Странная шляпа у них на волосах бывает обычно из пушного товара».

Недалеко от таможни в Орле стоял кружечный двор - государев кабак, где торговали казенным вином. Здесь же находилось несколько харчевен (в 1718 г . - девять), принадлежавших орловским «разных чинов» людям. Например, харчевенная изба возле часовни Богоявленского монастыря принадлежала посадскому человеку - Левону Рудневу (7).

Самым распространенным торговым помещением являлась лавка. В Орле в 1718 году их имелось восемьдесят одна. Конструкции и размеры лавок были довольно разнообразны и зависели как от прихоти, так и от финансовых возможностей владельца. Обычно лавка представляла из себя сруб, накрытый одно- или двускатной крышей, в котором имелось большое окно для торговли, запиравшееся при необходимости деревянными ставнями. Изнутри или снаружи помещался прилавок, где раскладывался товар. Иногда лавки были частью других построек: лавка под горницею, лавка под избой, под сенями, лавка с чуланом, с клетью. Часто лавки служили не только торговыми, но и производственными помещениями и использовались как мастерские, где покупатель мог не только, к примеру, купить сапоги, но и поставить на них набойку или каблук, а также оставить заказ. Обычно в лавках торговали товарами, которые соответствовали названию ряда: в кузнечном - из железа, в красном - кожи, в соляном - соль и т. д. Но это не являлось правилом, часто в одной и той же лавке продавались различные товары в самых разнообразных и причудливых сочетаниях: «хлеб и калачи, и соль, и лапти, и мыло», «хлеб и калачи, и железье ветошь» или «сапоги и самопалы», «железо и мед». Причем торговля часто велась не только на деньги, но и путем обмена. Поскольку в этом случае какой-либо эквивалент отсутствовал, то заключение сделки обычно сопровождалось долгим и упорным торгом сторон. Кроме лавок на городских торгах находились клети и амбары, использовавшиеся, в основном, как складские помещения, хотя некоторые из них служили и для торговли: «анбар с навесом и с полки», «анбар с прилавком», «анбар с примостком». Открытым (без крыши) местом для торговли служили прилавки, полки и скамьи. Часто торговля велась, особенно местными крестьянами, прямо с телег или саней (8). Разнообразные по размерам, внешнему виду и содержанию, лавки не являлись украшением города, а постоянные толпы сновавших здесь покупателей, зевак и «гулящих» людей, искавших, чем бы поживиться, способствовали образованию вокруг них непролазной грязи. Все это в сочетании с вонью подгнившего товара и отходов мастерских образовывало картину весьма красочную, живописную и… не очень привлекательную.

Средневековый русский город. Лицевой летописный свод.XVI век.

Работа кузнецов и чеканщика. Лицевой летописный свод.XVI век.

Высшей купеческой доблестью считалось продать за рубль то, что себе обошлось в полушку. В результате базар представлял из себя картину нескончаемого торга - купец заламывал цену несусветную, а покупатель низводил ее до стоимости разбитого горшка. Стороны долго и яростно торговались, расходились и снова сходились, прежде чем приходили к более или менее приемлемому соглашению. Наконец, они ударяли по рукам, деньги и покупки переходили из рук в руки, причем купец причитал, что отдает товар почти даром. Иностранцы, не знакомые с практикой русской торговли, жестоко страдали из-за этого, считая московитских купцов пройдохами и жуликами в высшей степени. В то же время они не могли не отметить своеобразный кодекс купеческой чести: покупателю можно было всучить лежалый товар втридорога, но если он случайно отдавал купцу больше денег, нежели было уговорено, то излишек немедленно возвращался. Один из иностранных путешественников, по-видимому, в свое время облапошенный на рынке, замечал по этому поводу: «Странно, однако же, что между русскими, которые вообще обман не считают делом совести, но, напротив, скорее называют его делом разумным и достойным похвалы, есть много таких людей, которые почитают грехом, если они не возвратят покупателю, передавшему им по ошибке лишние деньги. Возвратить такие деньги они почитают себя обязанными, потому что передача случилась по неведению и против воли покупателя, но передача в цене по доброй воле почиталась обыкновенным барышом и не возвращалась» (9).

Некоторые горожане постоянно ходили на рынок не столько ради покупки, сколько ради возможности поторговаться и в свою очередь перехитрить купца, превращая процесс торговли в дармовой спектакль для себя и окружающих.

На торгу также производились наказания за разные провинности. Здесь стоял позорный столб, у которого били батогами и плетьми и ставили должников на правеж.

Торг в русском городе. Лицевой летописный свод.XVI в.

Наказание батогами (палками) вXVII веке.

Со старинной гравюры.

По-видимому, позднее, уже в XVIII столетии, по причине тесноты, поскольку подобные экзекуции всегда привлекали массу народа, место для наказаний перенесли на правобережье Оки, за крепостной вал, на пустырь, где образовалась Ильинская площадь.*

Особо отпетых преступников отвозили для проведения дознания и следствия в Москву (местные воеводы обычно проводили лишь предварительное следствие**), а затем отправляли для наказания в ту местность, где было совершено преступление. «Для оных злодеев» на Ильинской площади поставили «глаголь» (виселицу) и эшафот с кобылкой (помостом) для порки, откуда бирюч зачитывал «вины их». За небольшие провинности обычно пороли, за более серьезные преступления, например, поджог, рвали ноздри и ставили клейма раскаленным металлом, жену, убившую своего мужа, закапывали по шею в землю.

Особо отличившимся в «воровстве и душегубстве» могли вдеть под ребра крюк, а человек, подвешенный в таком состоянии, мучился сутки, а то и более. Басову, первому историку Орла, одна старуха рассказывала, что во времена Пугачевщины на глаголе, поставленном на левом берегу Орлика, был повешен некий Иван Федоров Давыдов. «Мы стояли, - рассказывала бабка, - с этой стороны (т. е. с правой стороны Орлика), у самого берега, и все было видно; да и тень-то в воде была видна; было видно, как рвался и метался, и слышно, как кричал; а повесили его за ребра» (10). В состав торга входили и кузницы, где купец или покупатель мог подковать коня или заказать что-либо нужное по хозяйству. Кузницы обычно располагались в конце торга, поближе к выезду из города и в стороне от застройки «для бережения от пожарного разорения». Тем не менее, именно они служили первопричиной большинства пожаров в любом русском городе. В Орле кузнечный ряд находился на Кромской*** улице (сейчас Черкасская) на отрезке между Кромскими воротами Малого и Большого острогов, в приходе церкви Воскресения Христова. В 1718 году ряд насчитывал 32 кузницы.

*Сейчас - площадь Мира.

**Судебное разбирательство в русском городе в XVI-XVII веках проводилось в губной избе, которой ведал губной староста (главный судья). В Орле губная изба находилась на территории кремля (Рубленого города).

***После перепланировки Орла, согласно регулярному плану 1779 года, название «Кромская» перенесли на улицу, в XVII веке называвшуюся «Карачевская» (сейчас Гостиная и часть улицы Комсомольской).

Казнь подвешиванием за ребро и закапыванием в землю вXVII веке.

Со старинной гравюры.

Наиболее именитые купцы из Москвы, Калуги, Коломны и Белева имели собственные купленные дворы в Орле, образовывавшие целый квартал около городского торга, где их хозяева могли остановиться и хранить товар во время приезда в город по торговым делам. Еще один купеческий квартал, состоявший из восьми дворов иногородних «гостей», находился за рекой Окой в приходе церкви св. Никиты Великомученика. Если в торговом ряду и в лавках шла розничная торговля, то оптовый торг сосредотачивался в гостином ряду, где останавливались приезжие купцы, не имевшие на Орле своего двора, причем их число, по мере увеличения торгового значения и оборота города, постоянно возрастало. Гостиный двор обычно представлял из себя обширный комплекс, включавший в себя жилые и складские постройки. Описания, которые бы помогли представить внешний облик Орловского гостиного двора в XVII веке, пока не найдены, поэтому в качестве аналога автором привлечена опись 1686-1687 годов гостиного двора с пристроенной к нему таможнею в соседнем Мценске: «…горница с комнатою, на глухих омшенниках, против их повалуша с сеньми, покрыта лубьем, да на другую сторону х комнате - сени ж» (11). Из описания видно, что гостиный двор во Мценске представлял из себя деревянную двухэтажную постройку, причем жилые помещения находились над первым полуподвальным этажом - омшенником, где могли храниться товары. К жилью примыкала высокая башнеобразная постройка - повалуша, имевшая не менее двух этажей, возможно также жилая, и двое сеней. Нечто подобное, но вероятно несколько больших размеров, представлял из себя и гостиный двор в Орле. Всеми делами двора ведал дворник. Со всякого приезжего взималась плата «за тепло, и за стряпню, и за капусту, и за квас…» Непременной принадлежностью торга в древнерусском городе была церковь. В Орле близ базара стоял храм св. Николая Чудотворца, являвшегося наряду с св. Параскевой Пятницей одним из покровителей торговли. Благодаря близости к рыбным рядам этот храм получил простонародное прозвание Никола «Рыбный». В 1678 году игумен Богоявленского монастыря Евфимий построил на торгу, недалеко от сгоревших Пятницких ворот крепости кирпичную часовню, также освященную во имя св. Николая Чудотворца (12). Часовенка, видимо, приносила неплохой доход монастырю, поскольку ее посещали не только мещане, чтобы помолиться или поставить свечку, но и зачастую заходили купцы, дабы принести «крестное целование» за качество товара друг перед другом или закрепить уже совершенную сделку. После упразднения часовни в конце XVIII века образа св. Иоанна Богослова и св. Николая Чудотворца, некогда висевшие в ней, повесили в специальном киоте на фасад новых каменных торговых рядов, откуда вновь перенесли незадолго до опустошительного пожара 1848 года в Богоявленскую церковь (13).

Гостиный двор во Мценске. КонецXVII века.

Реконструкция автора.

ГЛАВА XV

Струговая пристань на Орле в XVII-XVIII

веках

«Одним словом, сей город есть средина общей торговли здешнего Наместничества… получающий из всех мест для обеих столиц и заморского отпуска всякие растения и продукты и (с) помощию реки Оки, которая на все лето несет с льющеюся в ней водой все купеческие суда, нагруженные пропитанием и нужным содержанием, доходят до Москвы, и выгружая там свои вещи, возвращаются суда и оттуда не порожние, а кладу на них покупая Рязанского Наместничества около села Деднова лубки, а в Калужском Наместничестве да и в Калуге: лес, тес, входит с тем до самого Орла, где все оное вторично сбывают и в одно лето один капитал употребляют в два промысла и получают немалые доходы».

Историческое и географическое описание города Орла. 1787 год (1).

Немаловажную, а возможно и главенствующую роль в становлении Орла как торгового, а позднее и административного центра сыграла река Ока и устроенная на ней пристань. Струговая пристань в Орле впервые упоминается в документах середины XVII века, хотя не подлежит сомнению, что она существовала в городе значительно ранее. К концу XVII века пристань была уже внушительной, в навигацию от ее причалов отходило до сотни судов, а грузооборот достигал несколько сот тысяч пудов. Например, в 1661-1667 годах с Орловской пристани в первый месяц навигации ежегодно вывозили от 180 до 250 тысяч пудов хлеба, и уже в марте 1668 года купцы из Москвы, Дединова, Коломны, Белева и торговых сел Переяславль-Рязанского уезда вывезли из Орла на 63 судах более 300 тысяч пудов зерна (2). Священник Иван Лукьянов, побывавший в Орле в 1710 году, оставил следующее свидетельство об Орловской пристани: «…пристань соленая и хлебная зело велика; матица хлебна!» (3). Главная беда Орла состояла в том, что судоходство по Оке было возможно только во время весеннего половодья да в особо благоприятные годы, когда уровень воды в реке значительно повышался. Летом в окрестностях города река значительно мелела, и судоходство на ней вынужденно прекращалось. Для поддержания более или менее регулярного судоходства на Оке в ее верховьях в XVIII веке выстроили плотину, получившую название Хвастливая - по фамилии одного из первых ее владельцев. Историческое и географическое описание Орла (1787 год) говорит следующее о ее значении для судоходства города: «Хотя могло препятствовать сему торгу маловодие Оки-реки в летнее время, но мельница, стоящая выше, однако ж у самого города, называемая «Хвастливая», принадлежащая графу Головкину, сие препятствие уничтожает родом слюза (шлюза), ибо когда нужно купечеству отпускать свои суда вниз или же поднимать вверх, то тогда платину запирают и собирают воду, дотоле сия наберется, что можно иттить судами, тогда вдруг отворяют все заставы, на плотине имеющиеся, и пускают воду, которая, дружно вливаясь в город, подымает нагруженные суда и уносит с собою вниз; в то же время подымаются другия вниз и проходят в город.