Орлята

Ю. Принцев СЕКРЕТНЫЙ ПАКЕТ

Шурик сидел на днище опрокинутой лодки и глядел на реку. Осенние затяжные дожди размыли глинистые берега, и вода была желтой, с пенящимися водоворотиками, в которых кружились щепки и сбитые ветром листья. Река называлась Великой. Еще каких-нибудь пять, шесть лет тому назад Шурику не пришло бы в голову, что ее можно назвать иначе. Река казалась огромной, как море! Вместе с другими мальчишками он плескался у берега, и даже самые отчаянные из них не решались отплыть подальше, туда, где били со дна холодные бурливые ключи. Шурик до сих пор помнит, как впервые, на спор, поплыл на тот берег и каким далеким казался он ему даже с середины реки. Помнит, как бешено заколотилось сердце, когда ледяная струя завертела его на месте и потянула на дно. Шурик нырнул, выбрался на свободное течение и, доплыв до берега, долго лежал на горячем песке. Отдышавшись, выжал трусы и поплелся через весь город к подвесному мосту. Плыть обратно он тогда не решился.

Потом отец доверил ему лодку, и Шурик рыбачил далеко у зеленых омутов, где водились тяжелые, пахнущие тиной щуки. И тогда еще река казалась ему огромной и таинственной! Переход в шестой класс Шурик ознаменовал прыжком в воду с подвесного моста. И не каким-нибудь там «солдатиком», а самой настоящей «ласточкой»! Река была покорена и превратилась в такое же привычное место ребячьих игр, как заросший орешником овраг и поляна, где гоняли в футбол.

Теперь река опять стала чужой и опасной! На мосту, стуча по железу тяжелыми сапогами с короткими голенищами, прохаживались немецкие часовые. Заметив чью-нибудь спущенную на воду лодку, они дырявили ее очередью из автоматов. Ловить рыбу разрешалось только с берега. Река опустела, и в самые жаркие дни не слышно было шумного плеска воды и веселого гомона ребячьих голосов. Иногда»только спустится к мосткам женщина с узелком мокрого белья и, торопливо прополоскав его, спешит подальше от берега. За рекой начинался лес, за которым проходила линия фронта. Может быть, поэтому так тщательно охраняли ее фашисты.

Шурик глядел на синеющий за рекой лес и думал о том, что через несколько часов он уже должен быть в самой его гуще и по болотам и бездорожью пробираться к линии фронта. Покусывая горькую травинку, он вглядывался в знакомые очертания правого берега, выбирая место, где лучше пристать лодке. Может быть, за обгоревшим зданием школы? Река там поворачивает, и за стеной школы часовые с моста не увидят лодку.

Школа загорелась первого сентября. Шурик усмехнулся, вспомнив, как прыгали из окон школы, превращенной в казарму, фашисты в нижнем белье. Долго потом бесновался начальник островского гестапо, но виновных не нашли. Пожар возник «случайно»!

Несколькими днями раньше ребята собрались, как обычно, на сеновале в доме у Шурика. Он жил на левом берегу, в деревне Ногино, и собираться здесь было безопаснее, чем в городе.

— Через три дня первое сентября! — сказала пионервожатая Клава Назарова. — А в школе фрицы! Что будем делать?

— Жечь! — сказал, будто отрубил, Коля Михайлов — маленький, худенький подросток.

— Жечь-то жечь... — задумалась Клава. — Но как? Если узнают про поджог, начнут хватать всех без разбора! С умом жечь надо!

Кто-то вспомнил, что в школе по-прежнему работают старые уборщицы, и через день план поджога был разработан. Август стоял холодный, по ночам подмораживало, и полицаи требовали, чтобы печи топили два раза в день: утром и на ночь. Первого сентября печи были набиты сухими, как порох, дровами и затоплены чуть позже обычного. Дверцы печей остались незакрытыми! Солдаты храпели на разные голоса, а из открытых печей падали на пол горящие головешки. Загорелись ковры, запылали половицы. Вот тогда-то, насмерть перепуганные, и забегали в дыму фашисты.

«Урок физкультуры», — назвала эту операцию Клава.

Ох, Клава, Клава!.. Шурик восхищенно покрутил головой, на секунду зажмурившись, как будто увидел перед собой смеющиеся глаза и выгоревшую гривку волос под расшитой тюбетейкой...

Шурик и Коля Михайлов учились в пятом классе, когда к ним в отряд пришла вожатой Клава. В ту пору граница проходила неподалеку от Острова. Пограничники были частыми гостями в островской школе, а островские пионеры — на заставе. Пограничники и ребята вместе устраивали военные игры: выслеживали и ловили «шпионов», ходили на разведку в «тыл врага».

Клава быстрее любого мальчишки могла взобраться на самое высокое дерево, перебежать широкий ручей по бревну, разжечь костер из намокших веток. Шурик был ее верным ординарцем, как Петька у Чапаева.

Думал ли он тогда, что пройдет несколько лет — и «тыл врага» станет настоящим тылом, а разведка — смертельно опасным заданием, нужным Родине!

Сегодня ночью он поведет через фронт двух бежавших из концлагеря красноармейцев и дочь островского врача — Розу Хайкину. Как всегда, перед очередной операцией подпольщики встретятся у Шурика. Мать и отец уже привыкли к этим сборищам и давно догадывались, что кроется за ними. Не раз ловил на себе Шурик встревоженные взгляды матери, а однажды, когда он перепрятывал оружие, на .сеновал поднялся отец. Он взглянул на связку гранат в руках Шурика и, взяв вилы, ушел, ничего не сказав.

Шурик зябко передернул плечами. Холодный ветер пригнул к земле оголенные прутья ивняка, погнал по реке мелкую волну. Большая, набухшая дождем туча ползла к городу. Шурик с надеждой взглянул на нее и пошел к дому.

Первой на сеновал пришла Клава. Она крепко сжала руку Шурика в своей холодной, крепкой руке и заглянула ему в глаза.

— Ну?..

— Что «ну»? — усмехнулся Шурик. — Порядок!

— Дождь полил... — сказала Клава, вытирая платком мокрое лицо.

— Это хорошо... — отозвался Шурик. Он видел, что Клава чем-то встревожена, но не спрашивал, зная, что, если будет нужно, она скажет сама. Но Клава молча вынула из-за пазухи зашитый суровыми нитками пакет и протянула его Шурику.

— Очень важно, Шурик. Вручишь лично. А в случае чего... — Клава не договорила и опять взглянула на Шурика. Глаза ее смотрели сурово и требовательно.

— Понятно, — кивнул Шурик и неожиданно улыбнулся.

— Ты чему? — удивилась Клава.

— Рассказ вспомнил... «Пакет» называется. Как один красноармеец секретный пакет съел, а сургуч выплюнул. Белые решили, что это он язык откусил!

Клава тоже улыбнулась, но глаза ее оставались суровыми.

— Лучше язык откуси! Это очень важный пакет, Шурик. Ты даже не представляешь, какой важный! Так что...

— Понятно! — повторил Шурик и спрятал пакет на груди.

— С каким оружием пойдешь? — спросила Клава.

— Автомат возьму.

— А гранаты?

— Зачем? У меня два диска.

— Возьми гранату, — приказала Клава и опять взглянула в глаза Шурику. От этого взгляда у Шурика защемило сердце, словно он только что понял, что ему может грозить, хотя все было давно передумано долгими ночами. Он тряхнул головой, отгоняя от себя невеселые мысли, и прислушался к шуму дождя.

— Где же ребята?

— Сейчас будут, — взглянула на ручные часы Клава. — Лодка готова?

Шурик кивнул и принялся половчее прилаживать на плечах вещевой мешок. Проверил недавно смазанный автомат и, взяв из связки гранат одну, сунул ее за пояс. Он с трудом удержался, чтобы не взглянуть при этом на Клаву, и не признался бы даже самому себе, что боялся вновь увидеть в ее глазах то, о чем не хотелось думать.

Зашуршало сухое сено, и в двери, на лестнице, показалась голова Коли Михайлова. Он надсадно закашлялся и простужено гукнул:

— Черт! Труха в горло залетела!..

— Привел? — обернулась к нему Клава.

— Во дворе ждут.

— Никто не видел?

— Задами шли, по огородам... Может, дождь переждем? Хлещет, как из ведра!

— Хорошо, что хлещет! — вмешался в разговор Шурик. — Лодку не заметят!

— Это точно! — согласился Коля. — Я ведь почему: Розу жалко... Зуб на зуб у девчонки не попадает!

— Это не от холода... — покачала головой Клава. — Плачет?

— Молчит... Слова не выдавишь.

— Отца ее вчера расстреляли. — Клава крепко потерла ладонью лоб, словно разгоняя набежавшие морщинки, и коротко приказала: — Пошли!

Когда Шурик вышел во двор, он увидел прижавшихся к стене сарая двух переодетых красноармейцев и закутанную в платок хрупкую девушку. Сквозь частую сетку дождя тускло светил подвешенный под стрехой сарая фонарь, и в его колеблющемся свете Шурик увидел ее бледное лицо и чернильные лужицы глаз.

— Что стоите? — негромко спросил Шурик.

— Сигнала ждем... — ответил один из красноармейцев.

Послышался тихий свист. Это сигналил с огородов Коля.

— Давайте! — махнул рукой Шурик.

Фигуры красноармейцев отделились от стены, и спины их, мелькнув в неверном свете фонаря, исчезли в темноте. Роза качнулась вслед за ними и остановилась.

— Иди, Роза! — легонько подтолкнул ее Шурик. — Иди, не бойся!..

Девушка кивнула ему; глаза ее на мгновение блеснули и вновь погасли, прикрытые длинными ресницами.

Держась рукой за стену, она медленно пошла вслед за красноармейцами.

Шурик надел через голову ремень автомата, поправил плечом вещевой мешок и пошел к калитке. Проходя мимо крыльца дома, он остановился и поглядел на темные окна. И в ту же минуту чьи-то теплые, дрожащие руки обвили его шею и мокрое от слез лицо прижалось к его лицу.

— Мама... — прошептал Шурик, с трудом глотнул воздух и, оторвав от себя руки матери, нырнул в калитку.

На реке стоял неумолчный шум дождя и было так темно, что с трудом различалась спущенная на воду лодка. На корме сидел Коля и, схватившись за корягу, удерживал лодку у берега. На днище лодки скорчились красноармейцы, на носу свернулась калачиком Роза.

— Ну, Шурик... Пора! — Клава притянула его за плечи, и Шурик совсем близко увидел ее глаза и в них все то же выражение безмерной тревоги и суровой требовательности. Он слизнул с губ крупные капли дождя и шагнул в лодку. Коля вставил в гнезда обмотанные промасленной тряпкой уключины и осторожно опустил весла. Лодка бесшумно скользнула по воде и растаяла в ночном мраке.

Шурик до боли в глазах вглядывался в темноту, стараясь угадать в бесформенных очертаниях противоположного берега выбранное для высадки место. Все так же ровно шумел дождь, и казалось, что лодка движется в зыбких зарослях каких-то неведомых растений. Но вот за пеленой дождя смутно зачернела высокая стена школы и нос лодки мягко ткнулся в обрывистый берег.

— Приехали! — прошептал Коля, поднимая весла.

Первым полез наверх Шурик. Ноги его скользили и разъезжались, сапоги сразу стали пудовыми от налипшей глины. Цепляясь за ветки кустарника, он выбрался на обрыв и огляделся. Ни одного огонька не светилось вокруг, не слышно было ни одного звука, кроме мерного шума дождя.

— Давай по одному! — негромко скомандовал Шурик. — Розе помогите!

Он протянул руку; один из красноармейцев приподнял девушку, и Шурик легко вытянул ее наверх, такую тоненькую и хрупкую, что почувствовал себя рядом с ней очень большим и сильным. Шурик обнял ее за худенькие плечи и ободряюще улыбнулся, заглянув ей в лицо. И опять увидел, как замерцали и погасли прикрытые ресницами чернильные зрачки. Красноармейцы, тяжело дыша, уже стояли рядом.

— Счастливо добраться! — донесся снизу приглушенный голос Николая, и чуть слышно плеснула вода под веслом. Четыре человека шагнули в ночь. Дождь смыл их следы на глинистом берегу и, словно радуясь заслуженному отдыху, стал затихать. Когда забрезжил серый рассвет, четверо уже входили в лес...

Шурик помнил этот лес весь пронизанный солнцем, наполненный птичьим щебетом и веселыми голосами грибников. С полным лукошком крепеньких боровиков выходил он на опушку и валился навзничь в густую душистую траву. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь тяжелые разлапистые ветви и пятнали траву теплыми бликами. Пахло нагретой хвоей, гудел Над ухом шмель и удивительно вкусной казалась захваченная из дому горбушка хлеба с солью.

Теперь лес стоял поредевший, поникший, засыпанный прелыми листьями. Хлюпал под ногами разбухший от дождей мох. Враждебная тишина пряталась под тяжелыми лапами елей, в залитых водой оврагах, в наезженных просеках, покрытых пружинящим слоем рыжих сосновых иголок. Тишина заставляла прислушиваться, пригибаться на открытых местах, сворачивать с прямой дороги. Она была обманчивой и могла в любую минуту взорваться хриплым лаем собак, криками команды, автоматной очередью. Шурик вел группу по ночам. Днем отсиживались в глухой чащобе и на болотах. Разжигать костер было опасно, и, пытаясь согреться, они сидели, тесно прижавшись друг к другу. Промокшая одежда давила на плечи, и Шурику, до зуда в спине, хотелось сбросить прилипшую к телу рубашку и, кинувшись в угарное тепло бани, до изнеможения нахлестаться жестким пахучим веником.

За все время пути Роза не сказала ни одного слова. Днем сидела, уткнувшись в поднятый воротник пальто, и глядела перед собой широко раскрытыми безучастными глазами. Ночью, спотыкаясь, шла следом за Шуриком, и он, слыша ее прерывистое дыхание, соразмерял с ним свои шаги. Несколько раз, на дневных привалах, Шурик пытался вовлечь ее в разговор, но девушка на все вопросы молча кивала или отрицательно качала головой и опять уходила в себя. Шурик знал, что при ней истязали отца, добиваясь от него выдачи раненых красноармейцев и командиров, которых он выхаживал в одном из подвалов. Старый врач, выплевывая кровь и выбитые зубы, молчал, отворачиваясь от дочери. Он не хотел, чтобы она видела его слезы. Потом потерявшего сознание доктора швырнули в грузовик и увезли за город, а Розе приказали явиться с вещами в комендатуру. Вот тогда-то и спрятала ее Клава сначала у себя дома, а потом переправила в деревню Ногино.

До линии фронта остался один переход. Они сидели на последнем привале.

Шурик сочувственно взглянул на девушку. Она ответила ему печальной улыбкой тяжелобольного или чем-то глубоко потрясенного человека. От этой улыбки у Шурика сжалось сердце. Он отвернулся и принялся ожесточенно кромсать ножом банку мясных консервов. Банка была единственной. Клава выменяла ее на базаре у какого-то запасливого полицая и вручила Шурику в качестве «НЗ». Шурик решил теперь пожертвовать неприкосновенным запасом, чтобы хоть немного подкрепить своих обессиленных спутников. Фронт был близок. Становилось все труднее избегать встречи с вражеским охранением; лесные дороги были забиты автомашинами и повозками. С наступлением темноты передний край освещался ракетами, виднелись липни трассирующих пуль. Слышен был грохот орудий, тявканье тяжелых минометов. Когда консервы были съедены, Шурик приказал всем спать. Нужно было беречь силы для последнего броска. Красноармейцы привалились к куче сушняка и послушно закрыли глаза. Шурик не однажды спрашивал себя, почему так беспрекословно повинуются ему два этих заросших колючей щетиной, измученных голодом человека. Наверно, потому, что он для них не просто паренек, знающий дорогу к фронту, а представитель советской, пусть подпольной, но советской организации! Это Советская власть доверила ему людей, оружие и секретный пакет. Шурик тронул рукой то место на груди, где был спрятан пакет, и вздрогнул от сдавленного крика Розы. Широко раскрытыми глазами, в которых застыл ужас, девушка смотрела в чащу леса. Шурик повернул голову по направлению ее взгляда и увидел среди деревьев серо-зеленый силуэт фашистского солдата. Несколько секунд они смотрели друг на друга, не решаясь пошевелиться. Потом, почти одновременно, вскинули автоматы. Две короткие очереди слились в одну. С шорохом упали срезанные пулями ветки. Лежа за сломанной березой, Шурик увидел, как метнулся в сторону и скрылся за деревьями фашист. Красноармейцы вскочили и растерянно оглядывались по сторонам.

— За мной! — крикнул Шурик и побежал к оврагу. Но уже разливалась в лесу трель свистка, трещали ветки под десятками солдатских сапог.

— Бегите! — махнул рукой красноармейцам Шурик. — Беги, Роза!

Он лег за кучу бурелома и прошил длинной очередью мелькнувшие в кустарнике фигуры. Послышался чей-то сдавленный стон, проклятье, пули застучали по стволам деревьев над головой Шурика. Он отполз назад, продолжая строчить по залегшим в кустах солдатам, но автомат его вдруг захлебнулся. Шурик принялся лихорадочно менять диск и увидел, как прямо перед ним возникла черная фигурка девушки и бросилась наперерез поднимающимся солдатам, сжав в руке облепленный грязью камень. Один из солдат небрежно, словно отстраняя с дороги, повел автоматом, и Роза ткнулась лицом в грязные мокрые листья.

— Русс, сдавайся! — крикнули из-за кустов.

Шурик с такой яростью нажал на спуск, что автомат задрожал у него в руках, но опять захлебнулся и смолк. Кончился последний диск! И, поняв это, ломая кусты, в открытую полезли фашисты. Шурик ясно различал их потные лица, наглые ухмылки:

— Сдавайся!

А пакет? Съесть, откусить язык и выплюнуть фашистам в лицо! Шурик потянулся рукой к груди и наткнулся на рукоятку гранаты. И в ту же секунду увидел перед собой глаза Клавы. Они напоминали, прощались, требовали... Шурик вырвал чеку!..

Я был в городе Острове прошлым летом. Стоял жаркий день, и река Великая кипела от ребячьих голов, веселого плеска, гомона звонких голосов. Какой-то паренек нырял с подвесного моста «ласточкой», и ему шумно аплодировала толпа болельщиков. На заново отстроенном здании школы висит мраморная доска с надписью: «В этой школе училась и работала старшей пионервожатой Герой Советского Союза Клавдия Назарова», а в залитом солнцем вестибюле — украшенный траурным стягом стенд. На нем — в группе других подростков — фотография паренька с зачесанной набок челкой, с пытливыми глазами на худощавом лице. Это Шурик Козловский. У стенда стоит почетный пионерский караул, храня бессмертную память героев.