Осень сорок первого, или Возвращение осознанной необходимости

Глава 10

Будет время, будет время

Подготовиться к тому, чтобы без дрожи

Встретить тех, кого встречаешь по пути

10 октября 1941 года

На входе во двор редакции «Красной звезды» Андрея обогнала эмка, красовавшаяся свежими дырками от пуль в водительской дверце и длинной осколочной царапиной на капоте. Машина остановилась буквально в двух метрах от Ортенберга, стоявшего у крыльца. Их задней дверцы выбрался высокий сутулый еврей лет тридцати пяти в круглых очках с толстыми линзами и с двумя подполковничьми шпалами в петлицах грязной шинели и направился к главному редактору.

— Вася? Гроссман? Вы как? Что случилось?

— Да попали вот на обратном пути. Ничего, все целы. Ты скомандуй, чтобы пленки в проявку сейчас отдали, там много отсняли.

— А на фронте что, ты расскажи, мы же тут ничего, кроме радио, не слышим.

— Хорошего ничего. Восьмого вечером Орёл оставили [1]. Сейчас отдохну, помоюсь, напишу потом отчет, завтра сдам.

— Да нечего о таком писать, Вася. Сам ведь знаешь, от нас другого требуют. Так что отдыхайте, завтра встретимся. За пленки спасибо, Поскребышев звонил, приказал ему дублировать отчеты [2].

Гроссман ушел в здание редакции. «Ну вот, еще одного живого классика сподобился встретить», — подумал Андрей, глядя ему вслед.

— Товарищ Волошин, — увидев его, стоящего буквально в паре метров, Ортенберг шагнул навстречу, — здравствуйте. Хорошо, что пришли. Пойдемте, всё готово, в кабинете.

— Вот, пишущая машинка, Эрика, модель С, новенькая совсем, случайно нашлась, — сказал Давид Иосифович, с гордостью открывая чемоданчик. — Ленты запасные, копирка, бумага, всё здесь. Мне к послезавтра доклад минут на пятнадцать о работе органов печати в таких вот условиях, ну, Вы понимаете. Без художественных красивостей, просто и четко. Сможете?

— Конечно. Завтра завезу, ответил Андрей и начал паковать доставшееся добро в рюкзак.

Метро работало с перебоями, поезда пришлось ждать чуть не двадцать минут, но мысль добираться домой на другом транспорте он отогнал как совсем бредовую: три или четыре маршрута автобуса и трамвай с троллейбусом мало того, что ехали очень медленно, так и ходили совсем нерегулярно.

Дома Андрей застал Тамару Михайловну, сидящую на кухне и что-то рассказывающую Михаилу. Обычно молчаливая — за день иной раз кроме «Здравствуйте» и «До свидания» и не услышишь ничего — домработница рассказывала об обстановке в округе.

— И ведь вон чего говорят, что, дескать, если в эвакуацию ехать не хочешь, значит, немцев ждешь. А куда мне в ту эвакуацию ехать? Я тут одна, родни никакой ни у меня, ни у мужа моего, Петра Осиповича, царствие ему небесное, — перекрестилась она. — Старая я уже, пусть будет что будет. Неужто немцам старуха нужна? А ведь ждут некоторые, ой, ждут. Вон, Анна Кузьминична, да знаете Вы ее, в угловом доме живут, так к парикмахеру ходила, прическу обновляла. А для кого прическа? По гостям не ходит, муж ее в Ташкент уж месяца два как уехал, а она тут сидит. Чего, спрашивается, сидит, кого ждет? В Ташкенте ей не то, не поехала, а теперь прически ходит делает.

— Вы, Тамара Михайловна, не переживайте. Немец сюда не дойдет, — Михаил, которому, очевидно, откровения про прически соседок немного надоели, прервал ее. — Вон, лучше Андрея Григорьевича покормите, небось, голодный пришел.

— Так это я сейчас, садитесь, Андрей Григорьевич, отобедайте, я вот и щец свеженьких наварила.

— Спасибо, я только руки помою.

Тут во входную дверь кто-то требовательно застучал. Домработница, увидев разрешающий кивок Андрея, открыла.

— Где хозяева? Дома? Дай-ка, пройду, — отодвинув в сторону Тамару Михайловну, в дом вошел тучный высокий мужчина в длинном драповом темно-синем пальто и явно дорогой фетровой шляпе.

— Здравствуйте, проходите, пожалуйста, — пригласил его Андрей, — будете обедать? Мы как раз собираемся.

— Какой обедать? Это ваша собака? — он показал на Бублика, лежащего у стола, при звуках чужого голоса поднявшего голову, но сразу потерявшего интерес к гостю.

— Наша. Что-то случилось?

— Случилось. Иначе зачем бы я к вам пришел? Этот мерзавец погрыз морду нашему Альберту!

— Насмерть загрыз? — спросил Андрей, пододвигая тарелку к себе. — Вы присядьте, не стойте. Если не будете обедать, то разрешите, я все-таки начну, мне уходить скоро.

— Не насмерть, но покалечил! Наша собака участвовала в выставках, медали получала, а теперь... Ветеринар сказал, что на морде шрамы останутся, никаких выставок теперь! И уха кусок нашему Альберту оторвал этот мерзавец! — мужчина показал пальцем на Бублика, невозмутимо лежащего на полу.

— Какой же породы пострадавший? — спросил пришедший на звук разговора Михаил.

— Доберман. Вы должны компенсировать увечье нашего пса! — мужчина разошелся не на шутку и из его рта уже довольно заметно летела слюна.

Разговоры, подобные этому, уже немного надоели. Мелких собак Бублик не трогал, они сами разбегались, получив телепатический посыл от эрдельтерьера, с крупными же предпочитал немедленно сразиться, не тратя времени на подготовку. Он подбегал к сопернику, цеплялся ему в морду и валил на землю. Осечек пока не случалось, тактика эта работала без сбоев вне зависимости от размеров и породы второго участника боя.

— А, это я видел, — сказал Михаил, — точно, морду погрыз и уха кусок рванул, сегодня утром. Этот ваш Альберт, извините, даже сопротивляться не пытался. Я-то Бублика оттащил, конечно, сразу, но ухо пострадало, это точно.

— Да вы знаете, кто я? Да вы еще не знаете!

— Конечно, не знаем. Вы же не представились.

— Я — Овчинников! — мужчина даже задрал немного вверх подбородок и приосанился.

— И что? — спросил Михаил. — Мы должны Вас знать? Как-то не припомню ни одного знакомого Овчинникова. Художник?

— Нет! Я — член комиссии по оценке!

— Нам нечего предложить вам на оценку. За собаку платить не будем. Если у вас всё, то всего вам хорошего, — Михаил начал оттеснять мужчину к двери.

— Я этого так не оставлю! — выйдя на улицу, тот сплюнул и ушел, что-то бормоча себе под нос.

— Этот важный начальник, никогда не здоровается, всегда надутый ходит как индюк. Такой не простит, — сказала Тамара Михайловна, глядя ему вслед.

— Переживем, — сказал Михаил и закрыл дверь. — Бублик, ты где?

Тут же по полу зацокали собачьи лапы и появился виновник торжества, глядя на всех с недоуменным видом.

— Ну сколько можно уже, Бублик? Когда ты успокоишься? Кошки, куры, собаки... Кто следующий? Когда ты уже избавишь нас от визитов этих индюков?

Бублик посмотрел в глаза Михаилу, фыркнул и пошел назад на кухню.

— Гулять хоть пойдешь? — спросил пса Андрей. — Поводок неси.

Поводок Бублик не любил. Он, видимо, считал себя ярым противником любого ограничения свободы. К тому же, поводок сильно мешал проведению бесконечного турнира по боям без правил. Но сейчас, видать,чувствуя себя виноватым в том, что к ним приходил этот кричащий и плохо пахнущий человек, принес орудие своей пытки безропотно.

На улице, у баррикады на Врубеля, Андрей встретил Никиту. После памятной вечеринки председатель жилтоварищества куда-то пропал и, обычно постоянно мелькающий где-то на горизонте, в последние дни не появлялся.

— Привет, Никита! Ты где пропал? Что не заходишь?

— Да болел я, Андрей, — отводя в сторону взгляд, ответил Борискин. — Ты уж прости, что тогда так получилось. Я, наверное, устал сильно в последнее время, вот меня и сморило. От жены вот попало еще, говорит, наплел я там чего-то не того.

— Не помню, — ответил Андрей. — Ты как выпил, буровил что-то, но разобрать, что именно,извини, не ко мне. Я ничего не понял. Ты, Никита, дурного в голову не бери. Выпил и выпил, с кем не бывает. Ну разморило, так все свои, никто слова плохого не скажет. Ладно, пойду, Бублик покоя не даст, гулять зовет.

— Да отпусти, пусть тут побегает, что с ним станется?

— Я бы отпустил, да он же, гад, опять в приключение какое-нибудь попадет. Сегодня вон, какому-то Овчинникову собаку погрыз немного, мужик ругаться приходил.

— О, этот может. Сложный человек, с таким лучше не связываться.

— Это кому как, Никита, я от него никак не завишу, пусть ругается, — и Андрей пошел за Бубликом, шлепая галошами по лужам.

***

Вечером Андрей опять поехал встречать Елену. Накануне она довольно-таки спокойно восприняла его рассказ и внешне никак на это не отреагировала. Казалось, что определенность, как бы фантастически она не звучала, удовлетворила ее любопытство полностью. «Это у них семейное», — подумал Андрей, вспомнив, как Настя, узнав о его попаданчестве, заинтересовалась только какими-то бытовыми вещами, вроде того, как одеваются девчонки и сказала, что с самого начала догадалась, что он «не такой».

Единственный вопрос, который она сразу задала, естественно, был о войне.

— Тогда победили, — ответил Андрей, — долго, тяжело, но победили. А сейчас и подавно.

В итоге накануне Андрей провел ее к их дому на Шаболовке, возле Донского монастыря [3].По дороге, занявшей минут двадцать, Елена молчала, держа его под руку. Двор дома, расположенного в каком-то новаторском комплексе из расположенных под прямым углом одно к другому зданий вызывал чувство лабиринта [4].Елена, пожав ему руку (как показалось Андрею, несколько дольше, чем того требовало простое дружеское рукопожатие) и торопливо поцеловав в щеку, ушла, цокая каблучками по ступенькам лестницы.

Когда дверь подъезда уже закрывалась, Андрей спросил вдогонку:

— Завтра встретимся?

— Почему нет? — ответила Елена. — Подходи к работе в это же время.

И сейчас Андрей стоял чуть в стороне от входа в институт, глядя, как в сгущающихся сумерках выходят на улицу сотрудники и расходятся в разные стороны. Когда Елена вышла на крыльцо и остановилась, осматриваясь, он торопливо пошел к ней.

— Я здесь. Здравствуй, Лена.

— Здравствуй. Хорошо, что пришел. Это что, цветы? Как неожиданно, — улыбнувшись,она поднесла к носу букетик хризантем. — Спасибо. Я уже и не помню, когда мне цветы дарили последний раз

Поиск цветов в прифронтовой, по сути, Москве, оказался довольно-таки трудной задачей. На Даниловском рынке, куда сначала пошел Андрей, никто даже приблизительно не мог сказать, где искать, цветы здесь пропали месяца три назад, как товар ненадежный и мало кому нужный. Сами торговцы цветами пропали вместе со своим товаром. Вспомнив, как месяц назад в «Метрополе» какая-то женщина вроде как предлагала цветы, он пошел в ресторан. Но в «Метрополе» ничем помочь не могли, торговля цветами недели две как исчезла и здесь. И только в «Национале» швейцар, одетый в ливрею с галунами, за тридцать рублей, стоимость хорошего ужина на двоих, принес ему пять мелких хризантем.

-Пойдем, может, поужинаем где-нибудь? — предложил Андрей.

— Я не против, давай только я домой забегу, Настю предупрежу, переоденусь и цветы в воду поставлю.

— Не страшно мимо кладбища ходить? — спросил Андрей, когда они проходили мимо Донского кладбища.

— Я уже и не замечаю его, мы же здесь скоро десять лет как живем, поначалу, конечно, и монастырь, и кладбище очень впечатляли. Да еще крематорий этот, — она кивнула на ограду кладбища, за которой скрывался первый в Советском Союзе крематорий, -жутковато поначалу бывало. А потом привыкла. Так что нет, не страшно.

— Я здесь подожду, у подъезда, сказал Андрей, когда они подошли к дому и Елена направилась к двери подъезда.

— Нет, пойдем, с Настей поздороваешься хоть. Она меня вчера ругала, что я тебя не пригласила.

Квартира Елены располагалась на третьем этаже. Поднимались, подсвечивая жужжащим фонариком. На стене у входной двери висели привычные уже несколько звонков (пять, автоматически посчитал Андрей).По пути до Елениной комнаты пришлось преодолеть длинный коридор с классическими велосипедами и тазами на стенах. На кухне какие-то женщины о чем-то совещались возле примусов. Настя сидела дома и приходу Андрея очень обрадовалась.

-Здравствуй, дядя Андрей. Ты про меня совсем забыл. Проходи, я сейчас чайник поставлю, только вот к чаю у нас нет ничего.

Андрею стало стыдно. Сами они без всяких ограничений покупали еду в коммерческих магазинах, да и Тамара Михайловна приносила молоко с творогом, а при надобности и другие сельхохпродукты. А Елена сидела на карточках, на которые особо не разгуляешься и про нее они с Михаилом просто не подумали.

— Да не стоит чайник ставить, мы уходим сейчас, — сказал он. — Поставь лучше цветы в воду.

— Это ты маме подарил? Здорово. У вас настоящее свидание, да?

— Настя! — строго сказала Елена из-за шкафа, перегораживавшего комнату посередине. — Мы с Андреем Григорьевичем просто пойдем поужинаем.

— Значит, точно свидание. Молодцы, — на Настю строгий голос ее мамы никакого влияния не оказал. — Я одобряю, если вас интересует моё мнение. Сходите, поужинайте. Куда пойдете?

— Я не знаю еще, — ответил Андрей.

— К Саратовскому вокзалу [5] пойдем, там неплохой ресторан, — сказала, выходя из-за шкафа уже переодевшаяся в темно-зеленое платье с брошкой на груди Елена.

— Возьми с собой судки какие-нибудь, — дождавшись когда Настя пошла набирать воду в вазу, сказал он Елене, — Насте что-нибудь принесем.

Ресторан на Саратовском вокзале и вправду оказался очень хорошим, несмотря на то, что на площади по пути к нему пришлось пробираться сквозь толпу эвакуирующихся, которая, впрочем, здесь была в разы меньше, чем на Комсомольской площади у трех вокзалов.

И место в ресторане нашлось сразу, в дальнем от входа углу. Меню, конечно, не блистало разнообразием того, с которым Андрею пришлось столкнуться в «Метрополе», но бутылку «Хванчкары», на красной этикетке которой имелся номер двадцать, сыр и мясо с овощами на углях они получили, заказав еще порцию с собой.

— Ты так и будешь молчать? — спросила Елена, отпив темно-красное вино из бокала. — Рассказывай уже о себе. Или ты собрался дождаться, когда я умру от любопытства и хочешь оставить мою дочь сиротой?

Напряженность, которая чувствовалась в ней, пока они шли к ресторану, куда-то пропала, едва официант разлил вино по бокалам.

— Ладно, постараюсь спасти тебя от смерти, — отпивая, в свою очередь, любимое вино вождя всех народов и пододвигая поближе блюдо с сыром. — Как я уже говорил, я родился в восьмидесятом году. Здесь, в Москве и родился, жили около Филевского парка, дома этого нет еще, там пустырь сейчас. Родители не очень богато жили, так что после школы я сразу в армию попал, на год всего [6],правда,но и того хватило за глаза. После армейки в институт поступил, в медицинский, четыре курса почти отучился, но понял, что не мое. Ушел, в ресторане поваром работал, потом приятель один позвал в рекламу,ее там гораздо больше, чем здесь,где последние годы и трудился, пока сюда не попал. Так что я как тот мастер на все руки: и воевать, и покормить, и вылечить, и продать, что останется, — улыбнулся он.

— А семья? Родители? Жена, дети? Остался там кто-нибудь?

Вопрос этот Елена задала настолько равнодушно, что Андрей сразу понял, что как раз это её волнует больше всех исторических перипетий, вместе взятых.

— Не осталось у меня там никого. Родители погибли в аварии десять лет назад, братьев и сестер нет. Жена... кончилась жена лет пять назад, пропала, как и не было. Жили, квартиру, машину нажили, вроде нормально всё. Детей только не нажили. Я работал, как проклятый, а ей всё мало было, вот и нашла побогаче. Ну а после... ничего серьезного ни с кем не складывалось, да я и сам не стремился. Вот такое вот семейное положение у меня, — грустно закончил Андрей.

— Как и у меня, — глухо сказала Елена, отпивая еще глоток, — муж мой, Настин отец...

— Она говорила, на Халхин-Голе... Скучаешь по нему? — спросил Андрей.

Елена на минуту задумалась, потом вздохнула и ответила:

— Скучать уже не скучаю, отболело, просто тяжело одной. Жили неплохо,спасибо ему, Настя вот появилась, комнату дали. Хотя по характеру он жесткий был, нежностей не терпел. Может, только со мной он так, всякое случалось, не хочу об этом вспоминать, — Елена как-то успокоилась, очевидно, этот разговор о погибшем муже для нее уже стал привычным. — Скажи, Андрей, а как тебе здесь? Назад не тянет?

— Раньше точно знал, что вернусь, всё непривычно здесь для меня оказалось,да и попал ведь я сюда неожиданно для себя. А сейчас обстоятельства изменились, так что,хоть как, а мы здесь навсегда, без возврата...Вроде и огорчаться надо из-за этого, а я, знаешь, не жалею. Я встретил тебя и Настю, — и накрыл её руку своей, глядя ей в глаза.

Она посмотрела ему в глаза и взгляда не отвела. Больше до конца ужина Елена ни о чем из его прошлого-будущего не спрашивала, будто решила узнавать информацию об Андрее небольшими кусочками. Расспрашивала про Бублика, вовсю хохотала над рассказами о собачьих боях без правил, вспоминала, как в детстве у нее был пудель, который умел ловить рыбу в ручье, рассказывала смешные случаи из Настиного детства, в общем, беседовали они как старые друзья, между которыми вроде как произошло недопонимание, но потом выяснилось, что недопонимания и не случилось вовсе и теперь они очень рады этому.

Набрав Насте в прихваченные с собой судки всяких вкусностей, они отправились назад. Пока они сидели в ресторане, на улице прошел дождь, но сейчас небо очистилось, ярко светила луна и освещала пустынную улицу, по которой они шли вдвоем. Когда повернули на Шаболовку, Елена остановилась, повернулась к Андрею и сказала:

— Поцелуй меня.

И когда Андрей робко коснулся ее губ, она схватила его за шею, притянула к себе и поцеловала гораздо крепче, чем он собирался.

— Вот так. А теперь отведи меня домой, там Настя заждалась.

_____________________________________________________

Начальнику

Военно-технического отд. РУ ГШ РККА

Военинженеру 1-го ранга Коновалову А.А.

...капитана Приходько ...

Рапорт

... согласно указанию ... проследить до адреса Хлебный пер., 17 «Б» ... наблюдение не дало результатов ... разрушен в результате бомбардировки ... разборе завалов ... сотрудниками НКВД ... не представляется возможным ...

Резолюция

...поиски прекратить ... Коновалов

начальнику 1-го отдела 2-го Управления

старшему майору госбезопасности Тимофееву П.П.

от начальника 3-го отделения ...

Рапорт

...технической экспертизы ... Лосевым О.В. ... заключение ... не имеющие аналогов ... назначение определить невозможно ...

Резолюция

...мероприятия для установления ... продолжить ...

______________________________________

[1] Эпизод с простреленной эмкой и Василием Гроссманом в ней в воспоминаниях Давида Ортенберга относится к 7 октября, Гроссман приехал из-под оставленного нашими Брянска. К сожалению, узнал я об этом только во время работы над этой главой, так что дату и город пришлось поменять.

[2] История с секретарем Сталина, потребовавшим в «Красной звезде» фотоматериалы, из тех же воспоминаний Ортенберга.

[3] В описываемое время — музей архитектуры, в который попали не только фрагменты снесенных при советской власти храмов и архитектурных объектов, но и установленные сейчас на Кутузовском Триумфальные ворота (до 1936 года стоявшие на пощади у Белорусского вокзала).

[4] Шаболовка, 63, мне кажется, я бы там заблудился сразу и надолго.

[5] Павелецким вокзал стал только после войны.

[6] Как раз в марте девяносто восьмого срок срочной службы уменьшили до одного года.