Ошибка Либермана

11

Кэрол Ласаль был славным парнем, но Либерман уловил нотку осторожности за тщательно подбираемыми словами. А Ласаль, как понял Либерман, умел подбирать слова и тщательно, и быстро.

— Либерман, — сказал он, — у вас есть вышестоящий начальник?

Либерман сообщил ему имя и номер телефона Хьюза.

— Ну а номер жетона, номер карточки и тому подобное? — спросил мэр Корпус-Кристи.

Либерман сообщил ему и эти данные.

— Я вам перезвоню, — пообещал Ласаль и повесил трубку.

Через десять минут, когда Либерман сидел, глядя в окно на другое здание, точно такое же, как то, в котором он находился, снова зазвонил телефон.

— Задавайте ваш вопрос, детектив, — сказал Ласаль. — Я так понимаю, что дело связано с убийствами в публичном доме.

— Хуана Эрнандеса де Барселоны и… — Либерман выдержал паузу, ожидая, что собеседник назовет второе имя.

— Гарта, Джеймса Гарта. Известного в штате Техас и некоторых районах штата Луизиана как «Скетл». Видный гражданин. Его дядя был некогда губернатором, и старина Скетл владел земельными участками, превосходящими по территории большинство арабских государств. На некоторое время он добился, чтобы фамилия Скетла не фигурировала в газетах, но кто-то обмолвился. По правде говоря, детектив Либерман, я очень плотно и подробно занимался этим делом. Коррупция, отмывание денег, убийства честных граждан, подстроенные двумя проститутками.

Либерман понял, кто организовал утечку сведений в прессу.

— Что вы можете мне сообщить из того, о чем не писали в газетах сразу после этих событий? — спросил Либерман.

— Во-первых, если вы найдете этих женщин, я буду признателен, если вы отметите участие Кэрола Ласаля, чье знание этого дела и сотрудничество… Ну вы сами понимаете. Меня ожидает жесткая конкуренция на следующих выборах. Местный чернокожий адвокат соперничает с чрезмерно либеральным Кэролом Ласалем.

— Я понял вас.

— Будет полезно для выборов, которые состоятся уже через шесть месяцев, напомнить людям…

— Я это понял, — повторил Либерман. — Давайте по делу.

— Вы раздражены, детектив?

— Моего напарника ранили. Он может не выжить. Я сижу в клинике, жду известий о его состоянии. Эстральду Вальдес, она же Эстральда Мадера, убили в пятницу. Напарник как раз расследовал это дело, когда в него стреляли.

— Как ее убили? — спросил Ласаль.

— Ножом, множественные раны, — ответил Либерман.

— А как ранили напарника?

— Выстрелом из пистолета в шею пониже затылка с близкого расстояния. Пулю нападавший забрал, — сказал Либерман. Он поднял глаза и увидел Айрис и Морин, идущих по коридору. Обе направлялись к нему.

Мэр Ласаль глубоко вздохнул.

— Эрнандеса застрелили в затылок, — сказал он. — Пытались создать впечатление двойного убийства. Однако сделали это неумело. Если бы Эрнандес выстрелил первым, Скетл не смог бы нажать на спуск, поскольку пуля попала ему в позвоночник. А в Эрнандеса пуля вошла сзади, и он упал лицом вниз в противоположную сторону от Скетла. Но есть еще кое-что. Пистолет нашли в правой руке Скетла, а он был левша. Мы отчасти проследили путь женщин. Младшая, Эстральда, буду благодарен, если вы пошлете мне ее фото…

— Это точно ваша Эстральда, — сказал Либерман. Морин и Айрис помедлили перед дверью кабинета, глядя на Эйба, который кивнул, приглашая их войти. — На снимке в газетной вырезке именно она, и такой же я нашел в доме ее матери.

— Как бы то ни было, я потерял ее след в Сан-Диего, — сообщил Ласаль. — Старшая сестра оставила более отчетливый след — сначала в Сент-Луисе, потом в Джорджии. Там я ее и потерял.

Первой вошла Морин. Айрис последовала за ней и осторожно прикрыла за собой дверь.

— Некоторые считают, что эти девушки уехали отсюда со значительной частью сбережений Эрнандеса, — сообщил Ласаль и затем сказал, обращаясь к кому-то на своем конце провода: — Заканчиваю, Джесс. Скажи этим дамам и господам, что я говорю с Джорджем Бушем.

Морин выглядела как обычно, только лучше. Немного стройнее, чем во время их последней встречи. Больше косметики, желтое облегающее платье. Рыжие волосы приобрели более яркий оттенок, Либерман подумал, что природе в данном случае помогла химия. Она положила сумочку на стол, рядом с фотографией детей доктора Дипа, и посмотрела на Айрис, одетую в длинную темно-синюю юбку и блузку в тон. Китаянка была коротко подстрижена, глаза покраснели от слез, хотя сейчас она не плакала.

— Бар «У Крошки О’Брайен», — продолжал Ласаль, — принадлежал Эрнандесу много лет. Счета в банке у него не было, деньги он не транжирил. И при этом в доме не нашли ни доллара. Эти проститутки убили Эрнандеса и Скетла Гарта, и я убежден, они сделали это не просто для собственного удовольствия. Вы понимаете, к чему я клоню?

— Отпечатки пальцев? — спросил Либерман.

— Это между вами, мной и «Сазерн Белл», или кто там обслуживает эту связь, — сказал Ласаль. — Полицейские, побывавшие на месте преступления в ту ночь, повсюду оставили свои отпечатки. Они думали, что это тривиальная ссора в публичном доме, никаких сложностей. Сейчас я должен идти. Телефон и адрес вашего отделения мне сообщил ваш сотрудник Бриггс. Я пошлю вам копии всех документов, которые разыщу. А в частном порядке могу сказать, что будет, если вы поймаете вторую сестричку. Мы обратимся с просьбой об экстрадиции. Будем говорить о нашем приоритете. Вы постараетесь ее не отдать. Кэрол Ласаль утверждает и впредь будет утверждать, что мы уличили этих девиц в совершении двойного убийства, но, учитывая, что прошло столько времени, а доказательств теперь не сыскать, хороший адвокат сможет добиться оправдания. Мы же хотим, чтобы свершилось правосудие.

И, подумал Либерман, мы не хотим, чтобы мэр оказался в неловком положении.

— Я понимаю, господин мэр, — сказал он.

— С вами приятно иметь дело, детектив. Если когда-нибудь окажетесь в наших краях, навестите меня. Обещаю угостить лучшими устрицами Мексиканского залива.

Мэр Кэрол Ласаль повесил трубку, и Либерман повернулся к двум молчавшим женщинам.

— Морин Хэнраган, это, я полагаю, Айрис Хуанг. — Женщины не смотрели друг на друга. — В последнее время подруга Билла и…

— Как он? — спросила Морин.

— Доктор верит в возможность удачного исхода, — сказал Либерман.

— Возможность? — спросила Морин.

— Никаких гарантий врачи не дают, — ответил Либерман.

— Мы можем его увидеть? — спросила Айрис.

— Я узнаю у доктора, — ответил Эйб. — Взглянуть на него вы, вероятно, сможете, но он без сознания.

— Как зовут доктора? — спросила Айрис.

— Далавал, — ответил Либерман.

Айрис встала:

— Я его поищу.

— Конечно, — сказал Либерман.

Айрис улыбнулась Морин, та ответила ей улыбкой, и Айрис вышла из кабинета, осторожно закрыв за собой дверь.

— Производит приятное впечатление, — заметила Морин.

— Да.

— Ей бы лучше дойти до конца коридора, сесть в лифт, спуститься и уехать — она оградит себя от лишних страданий.

Либерман встал:

— Ты звонила Майклу?

Морин кивнула.

— Они прилетают утром, — сообщила она. — Они не хотели, чтобы Билли не спал ночь. Единственный прямой рейс из Торонто был в девять. Они полетят самолетом «Эйр Кэнада»…

— Он выдержит, Мо, — пообещал Либерман, подходя к Морин.

— Я не об этом, Эйб, — сказала Морин, кусая нижнюю губу. — Скажи мне правду. Тебе он действительно нравится?

— Он хороший напарник, — ответил Либерман.

— Когда трезв, — сказала Морин с горечью.

— Он надежный напарник, хороший полицейский.

— И тебе он нравится? — снова спросила Морин, подняв глаза на Либермана

— Он мне нравится, Мо.

— Тебе надо побриться, Эйб, — посоветовала она. — К утру у тебя вырастет седая борода.

— Я не ребенок, Мо.

— Я набиралась мужества для развода, — сказала Морин, глядя в сторону. — Нашла адвоката, поговорила с отцом Бойером из епархии архиепископа. У них есть люди, которые занимаются такими делами.

— Можно попробовать обратиться к отцу Стоуэллу из церкви Святого Нефании, — предложил Либерман. — Он был адвокатом и четыре года провел в Ватикане, рассматривая подобные обращения.

— Кого ты только не знаешь, Либерман? — спросила она, снова глядя на Эйба.

— Возможно, самого себя.

— Как поживает Бесс? В последние несколько лет я пару раз думала позвонить ей, но не хотела ставить в неловкое положение ни ее, ни тебя. Ты когда-нибудь ей рассказывал?

Либерман посмотрел в коридор через стекло в двери кабинета. Чернокожий священник лет тридцати с небольшим вышел из лифта и оглядывался в поисках поста медсестры.

— Нечего было рассказывать, Мо. Мы ничего не сделали.

— Мы думали об этом. Говорили об этом.

— Трудный выдался вечер.

— Там, откуда я родом, говорят, что мысли — это дела, — заметила Морин. — Я не была безгрешна после того, как ушла от Билла, да и он, как видно, тоже. — Она посмотрела через плечо в том направлении, в котором ушла Айрис. — Правда, грехи мои были жалкими, — продолжала Морин. Внезапно она встала. — О чем это я говорю?

— О чувстве вины, — ответил Либерман. — Я тоже чувствую себя виноватым. Ведь я позволил Биллу поехать туда, где в него стреляли, а сам в это время смотрел с внуками бейсбол.

— И в этом вся твоя вина? Оставь эти мысли, у тебя нет причин чувствовать себя виноватым.

Морин мерила шагами кабинет. Либерман сел: оба колена давали о себе знать.

— Ты победила, — сказал он. — Твоя вина больше моей.

— Спасибо, — сказала она сердито.

Морин остановилась и посмотрела на Либермана.

— Пожалуйста.

— Что у тебя болит? — спросила она.

— Колени. Артрит.

— У меня артрит затронул плечи, — вздохнув, сказала Морин.

Либерман встал:

— Однако мне пора вернуться на работу.

— На чашку кофе у тебя еще есть время?

— Пожалуй.

Он обнял ее, успокаивая. Голова Морин покоилась на его плече, волосы щекотали лицо. Она пахла давними временами, и Либерман почувствовал усталость.

А потом Морин Хэнраган заплакала.

Либерман вернулся в полицейский участок почти в одиннадцать вечера. Морин и Айрис стали почти подругами и пошли в кафетерий при клинике, чтобы выпить кофе и съесть чего-нибудь резиноподобного из автомата. Доктор Дип снова заверил Либермана, что у Хэнрагана действительно неплохие шансы, а отец Паркер пообещал остаться с Биллом по меньшей мере до утра, когда придет дежурный священник.

— Это значит, — предположил Либерман, — что, если мой друг умрет, кто-то сможет его соборовать?

— Именно так, — ответил Паркер.

— Билл сказал, что вы — Шустрый Паркер, это правда?

— Да.

— Как колено?

Левая рука Паркера рефлекторно потянулась к левому колену.

— Навсегда зажило, — ответил он.

Либерман покинул клинику после звонка Хьюза. Хосе Мадеру, брата Эстральды, задержали, когда он вернулся домой через несколько минут после того, как Хэнрагана увезла машина «скорой помощи». Полицейский Роберт Шейн двадцати пяти лет оставался на месте преступления и ждал экспертов, когда появился взбешенный Мадера. Не подоспей фотограф «Чикаго трибюн», мужчина мощного телосложения, и не оттащи он Мадеру, тот мог бы убить молодого полицейского. Теперь Хосе, в наручниках, находился в камере временного содержания на Кларк-стрит. Шейну оказали помощь — Мадера наградил его рваной раной на лице и сломал скулу — и отпустили.

Полицейское отделение на Кларк-стрит было освещено ярче, чем закусочная «Уэндиз» на противоположной стороне улицы. Она была еще открыта, и Либерман зашел туда съесть двойной гамбургер и выпить чаю со льдом. Чай у них закончился. Он удовольствовался диетической колой и заказал еще два гамбургера и две бутылки кока-колы навынос.

Когда Эйб вошел в отделение, Нестор Бриггс был еще на работе. Где-то в здании рыдала женщина. Либерман отнес пакет с едой из «Уэндиз» в комнату для инструктажа полицейских бригад. Никаких бригад на самом деле не существовало. Никогда. Их и в прежнем участке не было. Это название восходит к двадцатым годам и даже еще более раннему периоду, когда для борьбы с массовыми волнениями и бунтами, для усмирения враждующих между собой банд были организованы бригады полиции по армейскому образцу.

За одним из столов в этом помещении сидел Хьюз, чего раньше никогда не бывало. Увидев Либермана, капитан встал. В комнате в этот момент они были одни.

— Как себя чувствует Билл? — спросил Хьюз.

Либерман не помнил, чтобы Хьюз когда-либо называл его напарника иначе чем Хэнраган, причем с оттенком раздражения.

— Держится, — ответил Либерман. — Хотите гамбургер?

— Конечно. К черту диету.

— Кола как раз диетическая, — сказал Либерман, подавая Хьюзу гамбургер и бутылку.

Они сели за стол Либермана. Полицейские мечтают о таких ночах. В разгар расследования, перекусывая на ходу, отгоняя сон, делиться соображениями по делу с капитаном и знать, что ты решаешь вопросы жизни и смерти. Полицейские надолго запоминают такие ночи, эти моменты рождают радостное чувство — но только не тогда, когда твой напарник ранен. Тогда ты просто чувствуешь усталость.

— Бриггс сказал, что ты говорил с мэром Корпус-Кристи. — Хьюз рассматривал успевший остыть гамбургер. Либерман свой изучать не стал — просто ел.

Эйб сообщил капитану, что ему удалось узнать.

— Мы можем и дальше держать Ван Бибера под арестом на основании ордера штата Мичиган, — заметил Хьюз, прожевывая хлеб и котлету с майонезом и салатом-латуком. — Но адвокат считает, что у нас слабые позиции. Нет орудия убийства, нет… Да и нападение на Хэнрагана — если оно связано с убийством Эстральды — напускает еще больше тумана, если только мы не станем утверждать, что имел место сговор. Но и здесь проблема: Ван Бибер должен предстать участником сговора, а ни одна коллегия присяжных не купится на это.

Либерман хмыкнул и продолжал есть.

— Эта история об убийствах в Корпус-Кристи, о деньгах… — Хьюз чертыхнулся, глубоко вздохнул и снова стал изучать свой гамбургер.

— Мадера в камере предварительного заключения? — спросил Либерман, бросив остаток своего сэндвича в переполненную корзину для мусора.

— Там, — подтвердил Хьюз. — Только вот где его мать?

Либерман поднялся:

— Отнесу ему поесть.

— Поступай, как знаешь, но он отказывается давать показания. Буянит. А говорит только по-испански, — сказал капитан. — Хочешь надавить на него? Он был вооружен. Разрешения на оружие у него нет, да и быть не могло — ему всего пятнадцать. Им вообще должен заниматься отдел по делам несовершеннолетних, но он выглядит старше своих лет, а удостоверения личности у него нет. Так что у нас есть не больше часа.

Либерман взял свой пакет из «Уэндиз».

— Спасибо, капитан.

— Хочешь, чтобы я пошел с тобой? — спросил Хьюз, бросив взгляд на часы.

— Я справлюсь, — ответил Либерман. — Вы хотите уйти…

— Всего на несколько часов, — заверил его Хьюз. — Жена возвращается от матери. Я обещал ее встретить. Утром вернусь. Если что-нибудь случится, звони мне домой.

Либерман кивнул. Хьюз, казалось, хотел сказать что-то еще, но передумал и вышел из комнаты.

Прежде чем отправиться в камеру предварительного заключения, находившуюся рядом, Либерман просмотрел график дежурств, чтобы узнать, кто где сейчас находится. Но ни один из находящихся на дежурстве полицейских не показался Либерману подходящим помощником.

По правилам за обитателями камеры предварительного заключения должно вестись круглосуточное наблюдение. Обычно такое наблюдение не сопряжено с трудностями, поскольку эта камера — огороженное решеткой пространство, рассчитанное на четырех человек, с двумя откидными деревянными лавками, прикрученными к стене, — просматривается от поста, где предположительно всегда сидит дежурный полицейский. Предположительно. На практике этого дежурного по ночам часто отзывают по самым разным поводам — от уборки за наркоманом, которого вырвало, до необходимости успокоить потерявшегося ребенка. Необходимость наблюдения за заключенными этой камеры вызвана прежде всего тем, что они могут причинить вред самим себе или даже убить себя или друг друга. Такое случалось. Почти всегда с теми, кто арестован впервые.

Нестор Бриггс сидел, повернулся к камере спиной. Он отвечал на телефонные звонки, поступавшие непосредственно в отделение. К звонкам на номер 911 он отношения не имел — они поступали на центральный коммутатор. Нестору же звонили люди, у которых было время заглянуть в «Желтые страницы». Либерман показал, будто открывает ключом замок, чтобы дать знать дежурному, чего он хочет. Нестор, занятый телефонным разговором, кивнул, подал ему кольцо с четырьмя ключами и посмотрел на пакет из «Уэндиз». Либерман достал гамбургер. Нестор улыбнулся. Либерман дал ему котлету и направился к камере.

В комнате, часть которой была отгорожена решеткой и, собственно говоря, называлась камерой, было четыре стола, все они были свободны. Хосе Мадера сидел за решеткой, держал руки на коленях и смотрел на вошедшего Либермана. На подростке были выцветшие джинсы и черная футболка. Он мрачно сдвинул брови.

— Хочешь кока-колу? — спросил Либерман.

Мадера злобно посмотрел на полицейского. Настоящая фамилия Эстральды Вальдес могла быть Мадера или Вегас, и этот парнишка мог приходиться ей братом, но родители наградили их совершенно разным набором генов. Бог посмеялся над ними и одарил их Хосе, приземистым созданием с плоским лицом и крохотными глазками.

Мадера не ответил. Либерман открыл дверь камеры. Хосе Мадера не шелохнулся.

— Выходи, — сказал Либерман.

Подросток моргнул.

— Выходи, — повторил Эйб, сопровождая слова движением руки.

Мадера встал. На руках у него были наручники. Лицо сохраняло угрюмое выражение. Либерман придержал дверь, и подросток вышел. Либерман показал на стоявший рядом складной стул. Мадера сел. Либерман подал ему кока-колу и сел напротив Хосе.

— Поговорим, — предложил Либерман.

— No hablo[43] по-английски, — ответил Мадера.

— Виепо, — сказал Либерман. — Entonces vamos а hablar in Español. Yo necesito a practicar[44].

— Только не со мной. У тебя говенный испанский.

— Я знаю, — сказал Либерман. — Ты стрелял в полицейского в своем доме?

— Нет.

Мадера допил колу и теперь жевал кубики льда.

— Почему я должен тебе верить? Ты пришел домой, обнаружил какого-то человека в спальне своей сестры и застрелил его. Это вполне понятно.

— Я не стрелял в него. Сам увидишь. Пули не подойдут к моему пистолету. Я в таких делах понимаю.

Мадера выглядел недостаточно сообразительным, чтобы вести игру. Пуля была только одна, и ее забрал стрелок.

— И еще, — продолжал Хосе, — если б я в него стрелял, я бы сказал. Про меня бы все узнали, вот. Ты сказал, будто я стрелял в парня, которого увидел у себя дома. Вроде как не знал, что это коп. Но скажу тебе по секрету: я любого копа сразу бы узнал.

— И ты говоришь это копу? — напомнил ему Либерман.

Мадера пожал плечами. Он прикончил кубики льда и взялся за бумажный стаканчик, отрывая от него зубами клочки и выплевывая их на пол.

— А что ты мне сделаешь? — спросил Мадера. — Я малолетка. Я и за убийство первой степени получу трояк — и на волю. Приведи-ка мне адвоката, приятель.

— Я знал твою сестру, — сказал Либерман.

— Ну и хрень ты несешь! — Мадера сплюнул клочок бумаги в сторону Либермана.

— Она время от времени давала мне информацию. Я хочу выяснить, кто ее убил, — сказал Либерман, не повышая голоса.

— Говорю же — полная хрень, — повторил Хосе.

— Где твоя другая сестра, Гваделупе?

— Может, в Китае, может, мертвая, кто ж ее знает?

Мадера теперь подпрыгивал на стуле, оглядываясь вокруг, как будто стены сближались и грозили его раздавить.

— Где твоя мать? — спокойно спросил Либерман.

— А где твоя?

— Ладно, — сказал Эйб, — Возвращайся в клетку. Но у меня есть для тебя кое-что. В штате Иллинойс пятнадцатилетний может быть осужден за тяжкое преступление наравне со взрослым, а моему шефу нужен козел отпущения. И мне нужен козел отпущения. Мой напарник — тот самый полицейский, которого подстрелили. И еще: ни судьи, ни присяжные не любят тех, кто убивает полицейских.

Мадеру, похоже, загнали в угол. Он крутил головой и дергал запястьями, его глаза горели яростью. Наручники звенели. Либерман не мог понять, наблюдает ли он приступ безумия или действие наркотиков.

— Фрэнк, — заговорил Хосе Мадера. — Его зовут Фрэнк. Она сказала Лупе, что должен прийти Фрэнк. Она собиралась уезжать. Я сказал ей, что зубами порву рожу этому Фрэнку. — Мадера оскалил зубы — крупные, желтые, гнилые.

— Лупе? — спросил Либерман. — Гваделупе, вторая твоя сестра? Она в Чикаго?

Теперь Хосе раскачивался на стуле и, не раскрывая рта, издавал звуки, похожие на жужжание. Нестор Бриггс, все еще с телефонной трубка у уха, оглянулся. Либерман покачал головой, показывая, что в помощи не нуждается.

— Тебе лучше вернуться в камеру, — сказал он, вставая.

Мадера продолжал раскачиваться.

— Хосе, levantase[45].

Мадера вскочил со стула и бросился на Либермана. Тот был к этому готов, но Хосе почти удалось сбить его с ног. Либерман сделал шаг вправо, причем колени лишь робко пообещали ему разогнуться попозже. Мадера в полете ударил его плечом по ноге. Либерман отступил, и подросток врезался головой в стул и растянулся на полу. Либерман достал пистолет и направил его на Мадеру. Нестор Бриггс уже стоял рядом с оружием в руках.

Хосе Мадера с воплем повернулся. Удар рассек ему лоб, кровь заливала лицо. Такую рану придется зашивать, и швов будет масса.

— Пристрелите меня, — сказал Мадера.

Нестор Бриггс начал медленно обходить парня справа.

Кровь попала Хосе в рот и окрасила зубы. Пока он вставал на колени, Нестор Бриггс подошел к нему сзади.

— Пристрелите меня, — закричал Мадера, подняв скованные руки над головой.

Он явно приготовился к нападению. И Либерман знал, что не сможет выстрелить. Эйб не мог стрелять в пятнадцатилетнего подростка в наручниках.

— Хосе, — сказал Либерман, напустив на себя выражение скуки и вложив пистолет в кобуру, — ты знаешь, что такое поц? — На столе Нестора Бриггса зазвонил телефон. Мадера замешкался. — Что такое поц? — повторил Либерман, покачивая головой от удивления перед глупостью мальчишки. — Поц — это ты. Стоишь там, как… поц. Даже не знаю, можешь ли ты на что-нибудь надеяться. Вали обратно в клетку. Мне надо отлить.

Телефон не умолкал.

Прежде чем Хосе Мадера смог решить, что ему делать, Нестор Бриггс, стоявший сзади, ухватился за цепь от наручников и потянул на себя. Мадера упал на спину, у него перехватило дыхание. Либерман схватил его за ноги, Бриггс — за руки, они быстро перетащили парня в клетку и заперли.

Телефон продолжал звонить.

— Слишком стар я для этого, — заметил Бриггс, тяжело дыша.

— Молодчина, Нестор, — сказал Либерман, отказываясь слушать свои колени, которые настойчиво требовали немедленных переговоров.

— Рад, что смог помочь, — отозвался Нестор. — Я позвоню, чтобы прислали помощь, и отправлю его к Эджуотеру наложить швы. Знаешь, мы могли бы воспользоваться дротиком со снотворным — в самый раз для носорогов и таких вот парней.

Бриггс заковылял ко все еще не умолкавшему телефону, а Либерман бросил последний взгляд на Хосе Мадеру, который сидел на полу в своей клетке и сплевывал кровь.

— Да, — сказал Либерман. — Я твой должник, Нестор, за мной одна услуга.

— Одна, как же. — Бриггс подошел к своему столу. — За тобой столько услуг, что тебе придется платить по счетам до пенсии.

Нестор взял телефонную трубку.

— Я дам тебе что-нибудь холодное приложить к лицу, — пообещал Либерман Мадере.

— Ничего, мне нравится вкус крови, — ответил Хосе.

— Где твоя мать? — спросил Либерман. — Я устрою вам свидание.

— Уехала, — зло ответил Мадера. — Ее Лупе увезла. Куда — не знаю. А меня оставили. И знаешь что? Мне на это наплевать.

— Когда рана перестанет болеть, мы еще поговорим, — сказал Либерман.

— Можешь подойти? — позвал Либермана Нестор.

Либерман направился к Бриггсу, который протянул ему телефонную трубку. Эйбу показалось, что из клетки за его спиной доносится рыдание какого-то зверя, но он не обернулся. Этим вечером люди уже плакали перед ним. По-видимому, это был день слез.

— Швейцар из дома Вальдес просит Либермана, — сообщил Нестор, закрывая ладонью микрофон.

Либерман взял трубку:

— Алло.

— Вы тот парень, что работает с Хэнраганом?

— Я тот парень.

— Меня зовут Билли Тартон, ночной швейцар в…

— Я знаю, — сказал Либерман и потер глаза. Шел первый час ночи, день выдался длинный.

— Хэнраган просил позвонить, если вернется Никки Моралес. Она вернулась, но, думаю, ненадолго, — сообщил Тартон. — Она попросила вызвать ей такси через пятнадцать минут. Уезжает в отпуск.

— Не вызывайте такси, — сказал Либерман. — Я буду на месте через десять минут.