Основы искусства святости, том 1

III. Что такое страсть?

«Страстью называют уже самый порок, от долгого времени вгнездившийся в душе и чрез навык сделавшийся как бы природным ее свойством, так что душа уже произвольно и сама собою к нему стремится»²⁶. С этим определением св. Иоанна Лествичника согласны свидетельства и всех других отцов, представляющие страсти как нечто чуждое душе человека, скверное, недостойное.

27

Св. Исаак Сирин называет страсть «недугом души который мерзок святым так

28

же, как «снедь нищих гнусна богатым» . Под богатыми здесь разумеются богатые добродетелями, праведники, а под нищими — люди мира сего, богатые страстями, но бедные добрыми делами.

Св. Симеон Новый Богослов обращает внимание на те гибельные последствия, к которым приводят страсти. «Никто из обладаемых в сердце какою-либо страстью, хотя бы то малейшею, не может иметь живущим в себе Христа благодатию Св.

29

Духа» . Ибо Бог есть свет (Ин. 8, 12), а страсти - тьма (Еф. 5,11; 6,12; 1 Петр. 2, 9; 1 Ин. 2, 9, 11), но кое общение свету ко тьме? (2 Кор. 6, 14). Потому всякий, одержимый страстями, изгоняется из Царства Небесного (1 Кор. 6, 9-10), причем «и

30

одной страсти достаточно, чтобы ввергнуть нас в ад» (ср.: Иак. 2, 10). Все это, как увидим немного ниже, ясно обличает пустоту ребяческих рассуждений ученых и вообще людей XX века, считающих, что страсти составляют неотъемлемое и врожденное достоинство человека.

-308-

Кстати, оговорюсь, что я не буду порочность как состояние большего или меньшего погрязания человека во всех страстях рассматривать отдельно³¹, но здесь же, наряду с изложением о происхождении и развитии любой отдельной страсти как греха, достигшего степени сильной склонности душевной к известному злу, буду говорить и о совокупном действии вообще страстей, то есть о грехе как целом порочном настроении человека, охватывающем все стороны его душевно-телесной жизни.

Природа страстей. Все святые отцы (а лучше сказать, сама Церковь) веруют и учат, что человек до грехопадения своего не знал никаких страстей. У него были добрые и чистые расположения души и тела, направленные ис-ключительно на богоугождение. Но со входом греха они извратили надлежащее направление и вместо прежней не-бесной цели стали преследовать уже земную, страстную, нечистую. Природа-то их осталась целой, а свойства и образ проявления совершенно переменились, так что и узнать в нынешних страстях их истинную сущность трудно. Но если мы эту грязную монету очистим от налипшей грязи и нечистоты, она заблестит снова прежней чистотой и светлостью. Святые всю жизнь то и делали только, что старались очистить первозданный образ Божий в своей душе от тьмы страстей. Этого они и достигали.

Вот несколько святоотеческих текстов в пояснение и подкрепление того, что я сейчас сказал.

32 33

«Бог не есть ни виновник, ни творец зла , — говорит св. Иоанн Лествичник . — Посему заблуждаются те, которые говорят, что некоторые из страстей естественны душе. Они не разумеют того, что мы сами природные свойства к добру превратили в страсти. По естеству, например, мы имеем семя для чадородия, а мы его употребляем на беззаконное сладострастие. По естеству есть в нас и гнев, но на древнего оного змия; а мы его употребляем против ближнего. Нам дана ревность для того, чтобы мы ревновали добродетелям, а мы ревнуем порокам. От естества есть в душе желание славы, но только горней».

То же говорит и св. Исаак Сирин³⁴.

«Страсти суть нечто придаточное, и в них виновна сама душа, — любомудрствует сей земной ангел. — Ибо по природе душа бесстрастна... Не принимают этого держащиеся внешнего любомудрия, а подобно им — и их последователи.

-309-

Напротив того, мы веруем так, что Бог созданного по образу сотворил бесстрастным. Созданным же по образу разумею по отношению не к телу, но к душе, которая невидима...

Посему никто да не хулит Бога, будто бы Он в наше естество вложил страсти и грех. Бог в каждое из естеств вложил то, что служит к его возрастанию. Но когда одно естество входит в согласие с другим (например, когда телу приятно какое-либо лакомство, и душа этому соизволяет. - Ей. В.), тогда оно обретается не в том, что ему свое, но в противоположном тому. А если бы страсти были в душе естественно, то почему душа терпела бы от них вред? Свойственное естеству не вредит ему».

Так же говорят и другие отцы³⁵.

Люди с противоположным образом мышления, о которых вскользь упоминают вышеуказанные священные авторы, всегда были, есть и будут. Были они при жизни последних, невероятное множество ходит их и среди нас. Объясняется это тем, что болезнь их, то есть душевная слепота, происходит от страстей, от которых они не хотят избавиться.

«И таких кто в силах убедить, что они больны? — говорит св. Симеон Новый Богослов³⁶. — Ибо они самую эту болезнь свою почитают здоровьем и желают всегда творить волю плоти и все, что требует их похоть и естество. Как невозможно убедить тех, кои вышли из ума, сознать, что они действительно вышли из ума, так и тех, которые валяются в страстях и, состоя в рабстве у них, не чувствуют своего им рабства, никто не может довесть до сознания, что они находятся в таком худом состоянии, или убедить их перемениться на лучшее. Они слепы и не верят, чтобы кто-нибудь был зрячим. Как же их убедить, что и для них возможно, чтобы они открыли очи свои?.. Страстные думают, что и все другие также страстны, и судят всех по себе...»

Стоит только открыть какую-либо книгу по любой отрасли знания, чтобы увидеть, что человечество, столь гордящееся своим прогрессом, на самом деле не подвинулось ни на шаг вперед пред древними, обожествлявшими свои страсти и расставлявшими на своих улицах и площадях «идолов» в виде художественных статуй, олицетворявших эти страсти.

-310-

Еще Лессинг хвалил азартную игру в карты, потому что она-де доставляет целебное внутреннее волнение! А современные ученые с кафедры и в книгах поучают, что «страсти возвышают и могут служить нашим украшением. Без любви (половой? — Еп. В.), честолюбия и вызываемого этими двумя аффектами воодушевления человек не был бы в состоянии возвыситься над общим уровнем и выдвинуться из окружающей грубой среды».

«Страсти, — говорят дальше, — принадлежат к необходимым проявлениям нормальной человеческой души, и нельзя применить название "человек" к существу, не имеющему никаких страстей, если только это возможно».

И еще:

37

«Страсть есть прирожденная принадлежность человека» .

Можно впасть в ужас от такого безумия, высказываемого публично людьми, которым поручен надзор — такова ирония князя мира сего! — над безумными. Но если есть между ними разница в мыслях, то только та, что первые высказывают их на свободе, перед аудиторией студентов и людей, считающих себя интеллигентами, а вторые — в палате подобных себе сумасшедших психиатрической больницы. Я вовсе не бранюсь здесь, но просто раскрываю наглядно текст св. апостола Павла, что безумие бо их явлено будет всем (2 Тим. 3, 9; Пс. 91, 7).

Действительно, здесь что ни слово, то извращение святой истины.

Истина говорит, что страсти есть срам, а мир называет их украшением.

Истина учит, что гордость и похоть между злыми и бесчестными страстями злейшие и бесчестнейшие и что где только тень от них падает, там все умирает (Мф. 5, 28), а мир считает их источниками всех благ.

Истина заповедует смиряться, а мир — возвышаться.

Истина проповедует, что страсти нам неприрожденны и правый человек (Еккл. 7, 29) — бесстрастен, а мир, наоборот, только того человека и считает «нормальным» и в собственном смысле человеком, природе которого присущи страсти, и притом

38

неисцельные...

Число и порядок страстей. Распорядок их и число у различных святых отцов неодинаковы — в зависимости от того, с какой стороны они их рассматривали:

-311-

входили ли в исследование их по источнику происхождения каждой, или делили страсти по тем способностям, к которым они относятся, или говорили о них еще с

39

какой либо иной стороны . Но нужно заметить, что построить стройную систему, которая не была бы искусственной, а отвечала внутреннему существу самого дела, едва ли возможно. Тот из отцов, который обладал гениальным умом в нашем смысле и крайней духовной рассудительностью — в святоотеческом, кто сам построил в высшей степени прекрасную и органически связную систему добродетелей и пороков, божественный Иоанн, автор Лествицы, и тот говорит⁴⁰:

«Что касается до меня, я скажу о сем (о том, какая страсть от какой происходит, когда и как действует): взы-щеиш в злых разума, и не обрящеши (Притч. 14, 6)».

И в другом месте передает фразу достоблаженных рассудительных святых отцов своего времени, которых он вопрошал по этому поводу, что «в безумных страстях нет порядка или разума, но всякое бесчиние и неустройство».

Действительно, например, безвременный смех иногда происходит от беса блуда; а иногда от тщеславия, когда человек сам себя внутренне бесстыдно хвалит; иногда же смех рождается и от наслаждения пищею.

Многоспание происходит то от пресыщения, то, наоборот, от поста, когда тот, кто постится, тщеславится; то от уныния, а то и просто от свойства организма.

Многословие иногда рождается от объядения, а иногда от тщеславия.

Уныние происходит и от наслаждения, и от отсутствия страха Божия в человеке.

Хульные помыслы — исчадия гордости; но часто появляются от осуждения наших ближних в этом же грехе; иногда от бесовской зависти.

гр 41

I о же можно сказать о жестокосердии, о пристрастии, о лукавстве, лицемерии и обо всем бесчисленном множестве прочих страстей и пороков. В этом-то и состоит коварство бесов, что они нападают на человека врасплох, неожиданно, придумывая в искушениях все новые комбинации.

Поэтому некоторые из рассудительнейших отцов не стыдились говорить о страстях, перечисляя их без всякого порядка. Так поступил священномученик Петр

42

Дамаскин. Перечислив 298 страстей, он дальше прибавляет : «Эти страсти нашел я упоминаемыми в Божественных Писаниях...

-312В порядке же не мог расположить, да и не покушался на это... ибо беспорядочны все бесовские действия и имеют одно только намерение, в котором равняются между собою - неравные и нечестивые, — губить души принимающих их злейший

43

совет» .

Но если трудно проследить внутреннюю зависимость этих трехста и более страстей и наметить определенные законы, по которым бы они всегда действовали во всех отдельных случаях и мелочах, то в общем относительно главных страстей и их проявлений это сделать вполне возможно, В этом смысле можно говорить об аскетике как науке и, если брать вопрос по его важности, как «науке из наук». И содержание этой науки о страстях у святых отцов настолько обширно и превосходит многократно глубиной знаменитые исследования самых выдающихся психологов, что желать еще более обширного изучения действия страстей нам, новоначальным, просто грешно. Они, видевшие и невидимые всеми козни бесов воочию, как те ни перемешивали страсти, могли, по смирению, говорить о недостаточности и несовершенствах своих трудов, но нам вполне достаточно и того, что после них осталось. Поэтому, если я вслед за отцами и упомянул вначале о невозможности исследовать страсти во всей их глубине и точном распорядке, то сказал это, подразумевая трудность понимания для нашего плотского разума тех тонких духовных действий и зарождений страстей, которые видимы и познаются опытом только на высших степенях подвижнической жизни, а не разумел здесь невозможности перечисления грубых страстей и раскрытия их действий в обыкновенной обстановке.

Кратко об этом можно сказать следующее. «Прежде всех страстей — самолюбие», — говорит преп. Исаак Сирин в согласии со всем сонмом святых отцов — аскетов и богословов⁴⁴. Из него рождаются три другие начальнейшие

страсти, как говорит преп. Симеон Новый Богослов⁴⁵: «Всякий человек,

рождающийся в мир сей, трем бывает раб страстям: сребролюбию, славолюбию и сластолюбию». Эти страсти, в свою очередь, рождают пять или шесть главных других, что составит семь-восемь страстей, которые опустошают весь род человеческий: чревоугодие, блуд,сребролюбие, гнев, печаль, уныние, тщеславие и гордость. Некоторые последние две страсти соединяют в одну.

-313-

От какой же страсти какая именно рождается? «Матерь блуда есть объядение; уныния же матерь — тщеславие; печаль и гнев рождаются от трех главных страстей (сластолюбия, славолюбия и сребролюбия); а матерь гордости—

46

тщеславие» .

Но в силу неизъяснимых козней бесовских, о чем было сказано выше, все восемь страстей очень удобно также соединяются и выводятся одна из другой. Так, от чревоугодия необходимо происходит блудная похоть, от блуда сребролюбие, от сребролюбия гнев, от гнева печаль, от печали уныние. Но, впрочем, здесь взаимное преемство страстей кончается. Следующие две — тщеславие и гордость — стоят особняком от них. Они не только не родятся от предыдущих, но и стоят к ним в обратно пропорциональной зависимости: чем сильнее человек питает первые шесть страстей, тем слабее вооружаются против него две последние, и чем менее дает потачки первым бесам, тем больше своими добродетелями привлекает к себе и тем возвеселяет двух последних демонов (хотя это и может казаться странным)⁴⁷. Иногда же и попарно связываются: блудная похоть с чревоугодием, гнев с сребролюбием, уныние с печалью, а гордость с тщеславием.

Подробности о происхождении и качестве каждой страсти в отдельности будут указаны при изложении самих страстей. Во всяком случае, вышеуказанные главные страсти, от которых происходит и все бесчисленное множество прочих, несмотря на некоторую свою беспорядочность в сочетании, определенно представляют известную систему сопротивных действий, как и противоположные им добродетели. Это очень облегчает человеку борьбу с демонами, ибо, изучая их приемы, он некоторым образом может предвидеть их нападения. Ведь если бесы и разнообразят борьбу, придумывая новые хитрости, то все же на основе известных принципов, да и то делают это в отношении уже опытных подвижников. А к нам, грешным, они применяют старые и избитые приемы соблазна. Иногда просто диву даешься той великой наглости бесов, с какою они предлагают человеку приманку, почти даже не скрывая от него, в какую бездну она его заведет. Все равно как глупому голавлю рыбак подсовывает под нос вместо живой мухи пустой крючок с пушинкой. И клюет...

-314-

Залоги (причины) страстей. «Подлинно упорен, труден и неудобен подвиг,

48

совершаемый нами среди дел житейских, — свидетельствует преп. Исаак Сирин . — Сколько бы человек ни мог соделаться непобедимым и крепким, однако, как скоро приближается к нему то, что служит причиною приражения браней и подвигов, — не оставляет его страх и угрожает ему скорым падением, даже более, нежели при явной брани с диавол ом. Поэтому, пока человек не удаляется от того, от чего сердце его приходит в смятение, 1 врагу всегда есть удобство напасть на

него. И если немного (задремлет он, враг легко погубит его. Ибо, когда душа охвачена вредными встречами с миром, самые встречи эти L делаются для нее острыми рожнами; и она как бы естест- * венно побеждается, когда встретит их. И потому древние отцы наши, проходившие сими стезями, зная, что ум наш не во всякое время возможет и в состоянии будет неуклонно стоять на одном месте и блюсти стражбу свою, в иное же время не может и усмотреть того, что вредит ему, премудро рассуждали и, как в оружие, облеклись в нестяжатель-ность, которая, как написано, свободна от всяких борений (чтобы таким образом своею скудостью человек мог избавиться от многих грехопадений), и ушли в пустыню, где нет житейских занятий, служащих причиною страстей, чтобы, когда случится им (отцам) изнемочь, не встречалось причин к падениям, разумею же раздражение, пожелание, злопамятность, славу, но чтобы все это и прочее соделала легким пустыня. Ибо ею укрепляли и ограждали они себя, как непреоборимым столпом. И тогда каждый из них мог совершать подвиг свой в безмолвии, где чувства во встрече с чем-либо вредным не находили себе помощи для содействия нашему противоборнику. Лучше нам умереть в подвиге, нежели жить в падении»*. (* Вот почему на монаха сильнее нападают блудные помыслы, как будто у него их больше. А на самом деле, их меньше числом, но они сильнее по качеству. А те, мирские, даже и не замечают и не хотят замечать греха, так как у них в голове калейдоскоп и кавардак. Каждый мирянин, если уединяется, испытывает то же. И вовсе не природа, как говорят врачи, требует, а страсть, чуждая природе. Какая природа, раз страсть нас мучает? А раз мучает, это неестественно; добродетель и алкание добра (Мф. 5, 6) не замучивают человека. А что «мучает» — это выражение сам мир употребляет.)

-315-

Еще сказал:

«Нужно, чтобы монашеская келья была в скудном и недостаточном состоянии, чтобы келья у монаха была пуста и не содержала в себе ничего, возбуждающего в нем вожделение покоя. Ибо, когда удалены от человека причины расслабляющие, нет ему опасности в двоякой брани — внутренней и внешней. И таким образом человек, который вдали от себя имеет служащее к удовольствию, без труда одерживает победу, в сравнении с тем, у которого вблизи возбуждающее его к вожделению. Ибо здесь сугубый подвиг»⁴⁹.

То же самое пространно излагает блаженный Нил, отшельник Синайский, в своем поучении «О том, что пребывающие на безмолвии в пустынях преимуществуют

50

пред живущими в городах, хотя многие из неопытных противного сему мнения» . «Что не впечатлелось посредством зрения, то, может быть, не дает занятия мысли и не приведет к худому о сем размышлению, — говорит он здесь, — а над чем не остановилась мысль, то не переходит и в дело и не имеет возможности обнаружиться каким-либо признаком»⁵¹.

Еще сказал:

«Если человек не познал ничего такого, что есть в мире, то нет в нем и борьбы с этим. А если зрение этого было соединено с познанием, то имеет он память, которая доставляет ему ту же пищу, как и видимые вещи. И в нем происходит непрерывная борьба, потому что страсти на безмолвии имеют свободу больше зрения тревожить мысль, как уже неразвлекаемую ничем внешним. Один видится и обращается с людьми, у него и взор, вдруг имея пред собою многие лица, равнодушнее к соблазнительному, и помысла едва стает, чтобы ночью перебрать дневные встречи; другой непрестанно борется с одним только образом или понравившегося некогда лица, или опечалившего облика, между тем как первый распаляет еще похоть, а последний воспламеняет раздражительность, и он употребляет все старание отогнать от себя мысль о том, что беспокоит, и уничтожить в себе памятование о том, что приводит в движение страсти. Конечно же, со временем одержит он верх, с каждым днем умаляя силу с ним борющегося и увеличивая свою собственную, так что последняя от упражнений ежедневно преспевает в зрелости и навыкает одолевать противников. Так привычка переходит в навык, а навык обращается в природу»⁵².

-316-

«...Какая польза самым испытанием вещей возбуждать страсти к борьбе и этою борьбою давать им возможность не иначе быть подавленными, как с большим затруднением; когда безмолвие каким бы то ни было способом обыкновенно приводит их в невозмущаемое состояние и бездействие мало-помалу уменьшает силу каждой страсти в той же мере, в какой борьба с нею придает ей большую и большую силу? Ибо и раздражительность, оставаясь в покое, бывает умереннее, и похоть, безмолвствуя, навыкает быть менее стремительною - одним словом, всякая страсть, если не возбуждать ее, с каждым днем приходит в большую умеренность и впоследствии совершенно прекращается, забывая со временем деятельность свою. И когда страстное расположение минуется, остаются наконец одни голые

53

воспоминания о вещах» .

Если не избегать в течение дня поводов к страстям, то, пребывая в последних, можно не заметить их разрушительного действия; но зато если уединиться, то тотчас же оно и выявится. В дополнение к вышесказанному еще прибавлю: «Страсти, как скоро напряжение чувств кончится, восстают из упокоившегося во всей своей силе и возбуждают в нем великий мятеж, обратившись в привычку, вооружают к борьбе с ним те образы, которые думал он безвредно окинуть взором, не имея времени вспомнить о вреде их. И тогда только начинает он чувствовать вред, когда имеет досуг* (Вот почему мир цепко держит своих людей за «работой», не давая «досуга» для божественного. И они трудятся ради мира и его «развлечений», но уединенный и церковный человек — наоборот.) узнать и изведать могущество его, пленяемый нелепыми мыслями и принуждаемый ос-

54

танавливаться на помыслах, исполненных стыда» .

Авва Пимен Великий так учил о том, чтобы человек отсекал поводы к обращению ко греху.

«Должно удаляться всего плотского. Человек, близкий к плотскому искушению, подобен стоящему над глубокой пропастью. Враг человека, в какое бы время ни захотел, легко низвергает его в эту пропасть. Но удаляющийся от всего плотского подобен стоящему далеко от пропасти.

-317-

Хотя враг повлечет его, чтобы низвергнуть в бездну, но доколе будет влечь его с принуждением, Бог пошлет ему помощь»⁵⁵.

«Если увидишь зрелище и услышишь разговоры, не пересказывай о том ближнему своему. Чрез это приходит искушение»⁵⁶.

Тому же учил и авва Сисой Великий.

В «Достопамятных сказаниях» рассказывается:

Брат спросил авву Сисоя: «Почему страсти не оставляют меня?» «Потому что сосуды их внутри тебя, — отвечал старец. — Отдай им задаток их, и они удалятся»⁵⁷.

Преп. авва Дорофей говорит в связи с этим местом:

«Чему удивляется страстный, когда тревожит его страсть? Зачем смущается? Ты образовал ее, имеешь ее в себе и смущаешься? Принял залоги ее и говоришь: зачем она тревожит меня? Лучше терпи, подвизайся и моли Бога, ибо невозможно, чтобы тот, кто исполнял страсти, не имел от них скорби. Сосуды их, как сказал авва Сисой, находятся внутри тебя; отдай им залог их, они отойдут от тебя. Сосудами он назвал причины страстей: так как мы их возлюбили и привели в действие, то и невозможно нам не пленяться страстными помышлениями, принуждающими нас и против нашей воли исполнять страсти, потому что мы добровольно предали себя в

58

руки их» .

И в другом месте:

«Должно подвизаться... не только против страстей, но и против причин их, которые суть корни; ибо когда не исторгнуты корни, то терние необходимо опять вырастет, тем более что некоторые страсти ничего не могут сделать, если человек отсечет причины их. Так зависть сама по себе ничто, но имеет некоторые причины, в числе которых есть и славолюбие; ибо кто хочет прославиться, тот завидует про-

59

славленному или предпочтенному» .

Вот еще место из св. Исаака Сирина с перечислением и самых причин, по крайней мере основных из них:

«Кто не удаляется добровольно от причин страстей, тот невольно увлекается в грех. Причины же греха суть следующие: вино, женщины, богатство, телесное здравие; впрочем — не потому, что это суть грехи по самому естеству, но потому,

что природа удобно склоняется этим в греховные страсти; и поэтому человек

60

должен тщательно остерегаться сего» .

-318-

Удалять вещи, разжигающие страсти, нужно потому, что может настать момент, когда человек перестанет владеть собой. Плотина прорывается, и шквал воды сметает все на своем пути. Ювенал, которому окружающая среда давала тысячи примеров подобного, со свойственным ему опытом в этом отношении последнее и отмечает. Но кто знает, кто такой был Ювенал и каков язык его сатир, тот меня извинит, если я не приведу соответствующие места из него даже в латинском подлиннике⁶¹.

Вместо Ювенала я приведу цитату из автобиографии графа Алексея Толстого, которая показывает, какое гибельное влияние производят на впечатлительные души приманки мира, называемые произведениями чистого искусства.

«Та или другая картина, или статуя, или хорошая музыка производили на меня такое впечатление, что у меня волосы буквально поднимались на голове»⁶².

Причины возгорания страстей некоторые святые отцы делят на внутренние и внешние.

Так, авва Серапион Арсиноит говорит⁶³:

«Некоторые пороки принимают причины возбуждения отвне, например сребролюбие и гнев, а некоторые от внутренних причин происходят, например уныние и печаль». (Речь здесь идет о том состоянии, которое испытывают уединившиеся в пустыню и не видящие никого и ничего, а не та разумеется печаль, которая рождается непосредственно от потери имущества, исчезающего на глазах, например при пожаре.)

Из всего вышесказанного следует, что причины страстей, будучи удалены от человека, делают страсти последнего вялыми и наконец сводят их к бледным воспоминаниям и чистым представлениям (Нил Синайский). Причины эти находятся иногда вне человека, иногда внутри него (авва Серапиои), и то действуют чрез помыслы, переходя на чувства, то, зарождая страсть в чувствах телесных, переводят ее на душу, загрязняя ум (Иоанн Лествичник)⁶⁵.

В науке тоже существуют теории, в которых она старается осмыслить подобные проблемы. Об этом бы не стоило и говорить, если бы паучники не искали в аскетике разрешения некоторых вопросов, в которых они окончательно запутались и не могут выбраться на свет Божий. Предъявляют вопросы, понятно, с упреками и пилатовским сомнением, что можно получить разрешение просимого.

-319-

Но я, не замечая ни их иронии, ни гнева, ни скептицизма, постараюсь ответить на поставленные вопросы. Но сперва скажу, как известный американский профессор Джемс «открыл Америку» у себя в кабинете, которую он называет «своей гипотезой и даже теорией».

Открытие это заключается в следующем. «Обыкновенно принято думать, что в грубых формах эмоции психическое впечатление, воспринятое от данного объекта, вызывает в нас психическое состояние, называемое эмоцией, а последняя влечет за собой известное телесное проявление. Согласно моей теории, — говорит Джемс, — наоборот, телесное возбуждение следует непосредственно за восприятием вызвавшего его факта, и сознавание нами этого возбуждения в то время, как оно совершается, и есть эмоция. Обыкновенно принято выражаться следующим образом: мы потеряли состояние, огорчены и плачем; мы повстречались с медведем, испуганы и обращаемся в бегство; мы оскорблены врагом, приведены в ярость и наносим ему удар. Согласно защищаемой мною гипотезе, порядок этих событий должен быть несколько иным; именно, первое психическое состояние не сменяется немедленно вторым: между ними должны находиться телесные проявления, и потому наиболее рационально выражаться следующим образом: мы опечалены, потому что плачем, приведены в ярость, потому что бьем другого,

боимся, потому что дрожим, а не говорить: мы плачем, бьем, дрожим, потому что

66

опечалены, приведены в ярость, испуганы» .

«Теперь я хочу приступить к изложению самого важного пункта моей теории, — продолжает Джемс, — который заключается в следующем. Если мы представим себе какую-нибудь сильную эмоцию и попытаемся мысленно вычитать из этого состояния нашего сознания одно за другим все ощущения связанных с ним телесных симптомов, то в конце концов от данной эмоции ничего не останется, никакого «психического материала», из которого могла бы образоваться данная эмоция, в результате же получится холодное, безразличное состояние чисто интеллектуального восприятия... Может ли кто-нибудь представить себе состояние гнева и вообразить при этом тотчас же не волнение в груди, прилив крови к лицу, расширение ноздрей, стаскивание зубов и стремление к энергичным поступкам,

а наоборот, мускулы в ненапряженном состоянии, ровное дыхание и спокойное лицо. Автор, по крайней мере, безусловно не может этого сделать. В данном случае, по его мнению, гнев должен совершенно отсутствовать как чувство, связанное с известными наружными проявлениями, и можно предположить, что в остатке получится только спокойное, бесстрастное суждение, всецело принадлежащее интеллектуальной сфере, именно, мысль о том, что известное лицо или лица заслуживают наказания за свои грехи. То же рассуждение применимо и к эмоции печали: что такое была бы печаль без слез, рыданий, задержки сердцебиения, тоски под ложечкой?.. То же самое обнаруживается при анализе всякой другой страсти... Чем более я анализирую мои психические состояния, тем более я убеждаюсь, что "грубые" страсти и увлечения, испытываемые мною, в сущности создаются и вызываются теми телесными переменами, которые мы обыкновенно называем их проявлениями или результатами».

Действительно ли ученые коллеги Джемса настолько бестолковы или так кажется только последнему, не знаю, но ломиться в открытую дверь и вновь открывать в буквальном смысле «таблицу умножения» — невелико «открытие». Действительно, ведь все вышесказанное было давным-давно, 1500 лет тому назад, известно христианам из аскетических писаний святых отцов-пустынников. Равным образом и было сказано (св. Иоанн Лествичник), что «некоторые из страстей, родившись в душе, переходят в тело, а некоторые — наоборот. Это последнее случается обыкновенно с мирскими [что Джемс и не постыдился сейчас признать за собой], а первое с проходящими монашеское житие, по неимению к тому случаев»⁶⁷.

Обо всем этом не стоило бы, повторяю, упоминать. Но интересен дальше

логический и психологический вывод человека, гордящегося познаниями в логике

68

И ПСИХОЛОГИИ .

«Тем более мне начинает казаться вероятным, — заключает неожиданно из всего предыдущего Джемс, — что сделайся мой организм анестетичным (нечувствительным), жизнь аффектов, как приятных, так и неприятных, станет для меня совершенно чуждой, и мне придется влачить существование чисто познавательного или интеллектуального характера. Хотя такое существование и казалось идеалом для древних мудрецов,

-321-

но для нас, отстоящих всего на несколько поколений от философской эпохи, выдвинувшей на первый план чувственность, оно должно казаться слишком апатичным, безжизненным, чтобы к нему стоило так упорно стремиться»⁶⁹.

На этом стоит остановиться, ибо этот взгляд на существо духовной жизни очень распространен, как в научной, так и в художественно-публицистической литературе. В свое время Розанов и К° доказывали, что жизнь будет совершенно пресной, если изъять из нее страсти и начать «категорию правды» «с покойника», а

, 70

не с «культа плоти» и «метаоизирования пола» .

Так как весь мир лежит во зле (1 Ин. 5,19), то и все славные и сильные его также. Они мертвы душою, хотя и славны учеными заслугами, орденами, почестями и т.п. Они слепы для духовной жизни и на все смотрят глазами плоти. Придут ли в церковь — ищут красоты архитектуры, живописи, музыки и пения, но не красоты содержания духовных песнопений и молитв. Продолжительность богослужения изводит их и скоро выгоняет из храма. «Хорошо пели певчие», «красивый голос у диакона», «прекрасные манеры архиерея» — вот в чем и как воспринимается и понимается ими молитва. Будут ли слушать проповедь — прежде всего ищут превосходной дикции от оратора, блеска фраз и построения речи, остроумных оборотов, сочетаний, примеров и прочего. А чтобы приложить к жизни содержание проповеди — это такая для них страшная вещь, что если напомнить им о ней, то не на шутку на вас рассердятся. Захотят ли чем-нибудь помочь ближнему, дотошно расспросят, не мот ли он, да действительно ли нуждается в помощи, да от чего пришел в бедность, и к какому, собственно, классу общества принадлежит, какой веры, национальности, да потребуют отчета в правильном расходовании своей грошевой подачки... И так во всем. Сами истлевая в страстях, на все смотрят глазами страсти и не допускают мысли, что может быть иное какое состояние. Бесстрастный человек для них представляется какой-то абстрактной фикцией, тенью воображения.

«Мудрый замечает такого человека при первой встрече, - говорит преп. Исаак

71

Сирин , — и чистый обоняет его зловоние».

Понятно, что если бы духовная жизнь христианина складывалась действительно из того, что оставалось бы после «вычитания» из страстной жизни человека -322-

всех его чувственных проявлений и на этом дело останавливалось бы, тогда, конечно, мы были бы несчастнейшими существами на свете. Но если даже с человеческой точки зрения и логики в этом видят непорядок и безумие, то какую же долю надо иметь в себе последнего, чтобы приписывать Богу такое устройство в мире!

Достигнуть здесь на земле состояния одного лишь бесстрастия не является идеалом для истинного христианина. И язычников, и неверующих людей страсти иногда не беспокоят — что ж из того? Заставить замолчать свои страсти подвигом ради Бога — это еще только половина дела. Еще есть вторая половина, и самая важная — насадить на место страстей противоположные им добродетели. И тогда-то вот начнется жизнь, настоящая духовная жизнь, в Боге. Джемс и подобные ему боятся, что она не будет ярка, красочна, сочна, а будет состоять из отвлеченных, рассудочных понятий. Но они не понимают существа и строя духовной жизни. Ведь если страстные чувства недозволительны, то чувствования добродетельные всячески рекомендуются и требуются даже. А ведь добродетелей тоже немало. Тот же св. Петр Дамаскин, из которого я приводил выше выдержку о числе пороков, перечисляет и 228 (двести двадцать восемь) добродетелей, а это число еще

72

неполное . Как же можно после этого говорить, что без страстей жизнь человека превращается в пустыню? О, в каком обольщении мы находимся! В то время, когда угодники Божий наслаждаются сейчас на небе вечным блаженством и чувствуют себя сладчайше, и в то время, как великое число тайных и явных рабов Божиих здесь, на земле, «как бы лжицею черпают духовные дары», по выражению преп.

73

Серафима Саровского , нашел себе диавол сыновей и дщерей погибели, которых уверил, что не иначе они могут использовать жизнь и стать людьми в полном значении этого слова, как прожив ее блудно, по-свински, или прилепив весь свой ум к машинам и науке!..

Из необходимости для каждого серьезно принимающегося за очищение себя от помыслов и страстей удаляться от причин, возбуждающих последние, вытекает великое значение и польза безмолвия, уединения и вообще монашества.

74

Специальная речь об этом будет вестись впереди, в своем месте , а сейчас приведу в защиту этого несколько текстов из св. Нила Синайского.

-323-

«Как невозможно в потоке, пока течет, видеть лежащий на дне песок, необходимо же остановить воду, текущую сверху; так точно, когда взор наводняет мысль новыми и новыми образами, невозможно тогда вступить в борьбу с определенным лицом или с определенной страстью и когда-либо соделать помысл чистым, потому что входящее совне уничтожает прежние черты и понемногу начертыва-ет собственные свои образы, которые сглаживаются также привходящими новыми; и при этой осаде происходит во внутренности непрерывное смятение, по причине взаимно заменяемых друг друга представлений, не позволяющее даже дознать, что именно беспокоит. Ибо едва овладевает помыслом недавно представившееся ему, как вскоре заменяется это настоящим, и что прежде его занимало, то всегда уступает место последующему; и рассудок терпит достаточный вред от суетности помышлений, когда, по-видимому, не терпит ничего такого, к чему располагает производящее страстные представления о вещах и уклоняющее от помыслов более

75

необходимых и полезных» .

«...Прекрасно безмолвие; ибо не видит вредного, а что не было видимо, того не приемлет в себя мысль; и чего не было в мысли, то не приводит в действие память представлением сего, а что не приводит в действие память, то не раздражает страсти; когда же страсть не возбуждена, тогда внутренность в глубокой тишине и

76

в мире» .

«Неразумно со всем усилием уготовлять себе жизнь, исполненную страхов и опасностей, когда есть возможность вести ее без робости и страха, и дозволяемую безопасность соделать необходимою... Для тревожимого одними воспоминаниями освобождение удобно и устранение крайне легко. Ибо поучением и упражнением в словесах духовных и усиленною молитвою ум устраняется от неблагоугодного Богу и обращается к требующему рачительности по Богу, преуспевая в сем последнем и предавая забвению первое. Но невозможно совершенно смежить глаза для видимого, заткнуть уши для слышимого, отклонить производимый ими вред и даже трезвенному всегда помыслу; ибо много повсюду сетей, от которых и остеречься трудно. И ступившему в грязь невозможно не замарать ступни, и живущему в заразительном месте не пострадать от болезни, к какой располагает окружающий воздух. Так невозможно не примешаться сколько-нибудь к житейским нечистотам живутему среди них, хотя и не чувствует он вреда, со

77

временем привыкнув наконец к вредоносному» .

-324-

Действие страстей

Как выше было показано развитие греха из малейшего помысла, так теперь полезно привести несколько цитат из святых отцов о развитии страстей из простого незначительного греха.

Всякая страсть складывается из укрепления в себе человеком известного навыка к тому или иному виду худого дела и страстного движения сердца к нему. О природе

греха и страстного движения достаточно уже было сказано выше; перейду теперь к показу пагубного значения греховных навыков. Впрочем, и то надо сказать, что сами по себе они ни вредны, ни полезны, а получают свое качество от тех дел, на которые направлены. Здесь я буду говорить преимущественно о навыке, приобретаемом в отношении зла.

78

«Бойся привычек больше, нежели врагов, — говорит св. Исаак Сирин . — Питающий в себе привычку — то же, что человек, который дает пищу огню, потому что мера силы того и другого зависит от количества вещества. Если привычка потребует чего однажды и требование ее не будет исполнено, то в другой раз найдешь ее слабою; а если однажды исполнишь ее волю, то во второй раз найдешь, что нападает она на тебя с гораздо большею силою. Храни это в памяти касательно всего, потому что помощь предосторожности для тебя важнее помощи самых дел. Кто любит смех и любит осмеивать людей, тот да не будет тебе другом, потому что ведет тебя к привычке предаваться расслаблению. Не весели лица своего с тем, кто распущен в своей жизни; но берегись, чтобы не возненавидеть его; ес-ли же пожелает восстать, подай ему руку и до смерти прилагай попечение о том, чтобы приобрести его. Если же ты еще немощен, то отвращайся и от врачевания сего, ибо сказано: дай ему конец жезла твоего и проч.»

«Доколе человек каким не искусится грехом, — любо-мудрствует св. Тихон Задонский, — то не без страха к тому приступает, и по согрешении совесть сильно мучит его. Так некоторые сами изволяют лучше убиенными быть, нежели нападающих на них убить. Тако к воровству, хищению, блудодеянию и прочим беззакониям не без стыда и страха сперва приступ бывает. Ибо совесть и разум, благодатию Божиею -325-

просвещенный, прежде согрешения, как свеща, в человеке сияет и показует ему греха мерзость и греху последующий гнев Божий, почему человек и боится на грех дерзнуть. Но как согрешит и несколько раз на то же дерзнет, уже удобно к беззаконному тому делу приступает; и чем более согрешает, тем удобнее на тое дерзает... Ибо разум, грехом, как тьмою, помраченный, и совесть, частым греха повторением замаранная, в обличительном своем действии ослабевает, хотя то никогда не перестает и самых бесстыдников обличать...»⁷⁹

«От замедления во грехе каком или от многократного повторения греха делается

80

пристрастие или привычка ко греху» .

«Пристрастие сие или привычка так сильна бывает, что как вторая природа человека к тому, к чему пристрастится, влечет... И чем более человек грех какой творит и медлит в том, тем сильнее в сердце его пристрастие углубляется... И хотя

часто бывает, что человек несколько времени и воздерживается от страсти, но

81

обычаем, как веревкою некоею, к той же блевотине привлекается (Притч. 4, 16)» . Сказал авва Дорофей:

«Всегда отсекайте страсти, пока они еще молоды, прежде нежели они вкоренятся и укрепятся в вас и станут удручать вас, ибо тогда придется вам много пострадать

от них; потому что иное дело вырвать малую былинку, и иное -искоренить большое

82

дерево» — и рассказал следующий случай:

«Один великий старец прохаживался с учениками своими на некотором месте, где были различные кипарисы, большие и малые. Старец сказал одному из учеников своих: "Вырви этот кипарис". Кипарис же тот был мал, и брат тотчас одною рукою вырвал его. Потом старец показал ему на другой, больший первого, и сказал: "Вырви и этот". Брат раскачал его обеими руками и выдернул. Опять показал ему старец другой, еще больший, он с великим трудом вырвал и тот. Потом показал ему на иной, еще больший. Брат же с величайшим трудом, сперва много раскачивал его, трудился и потел, и наконец, вырвал и этот. Потом показал ему старец и еще больший, но брат, хотя и много трудился и потел над ним, однако не мог его вырвать. Когда же старец увидел, что он не в силах сделать этого, то велел другому брату встать и помочь ему. И так они -326-

оба вместе едва успели вырвать его. Тогда старец сказал братиям: "Вот так и страсти, братия: пока они малы, то, если пожелаем, легко можем исторгнуть их; если же вознерадим о них*,(* Безумны те, которые, рассуждая так, говорят: под старость покаюсь. Это разве только диавол может внушить такую глупую мысль, ослепляя человека. Ведь если мы, будучи молоды и имея страсти еще не укрепленными окончательно, затрудняемся с ними бороться и увлекаемся ими, то под старость и вовсе ничего не сможем сделать.

Некоторые <не отрицают>, что, может быть, и будут тогда плакать и скорбеть, как теперь многие старики и старушки...<Пока корни страстей> не уничтожим в себе, они будут крепко сидеть в нас. Делом уже грешить не будем в состоянии, а корни останутся. Это великое зло. У нас принято смотреть и думать, что раз старики не грешат делом, и это хорошо. Нет, это не так. Ведь не грешит потому, что не может, а душой грешит. Сколько стариков, у которых разврат принимает противоестественную форму только потому, что естественно предаваться ему они уже не могут.) как о малых, то они укрепляются, и чем более укрепляются, тем большего требуют от нас труда; а когда очень укрепятся в нас, тогда даже и с трудом мы не можем одни исторгнуть их из себя, ежели не получим помощи от

83

некоторых святых, помогающих нам по Боге» .

«Видите ли, как многозначительны слова святых старцев? И пророк также учит нас этому, говоря в псалме: Дщи Вавилоня окаянная, блажен... иже имет и разбиет младенцы твоя о камень (Пс. 136, 8-9)... Вавилоном называет он смущение, дщерью же — вражду; ибо душа сперва возмущается, а потом рождает грех... Блажен, кто с самого начала вовсе не принимает порождаемого тобою, то есть лукавых помышлений, и не дает им места возрастать в себе и приводить зло в действие; но вскоре, пока они еще малы и прежде чем они укрепятся и восстанут на него, возьмет и сокрушит их о камень, иже есть Христос (1 Кор. 10, 4), и истребит их, прибегнув ко Христу. Вот как и старцы и Святое Писание, все согласны между собою и ублажают подвизающихся отсекать свои страсти, пока они еще молоды, прежде чем испытаем от них бедствия и горести»⁸⁴.

Внешняя наука немало отдает внимания силе привычки.

85

Выпишу кое-что из Джемса .

-327-

"Привычка - вторая природа! Привычка в 10 раз сильнее природы!" - воскликнул, говорят, однажды герцог Веллингтон; и едва-ли кто-нибудь может оценить справедливость этого положения более, чем старый ветеран. Ежедневное учение и годы дисциплины в конце концов навеки прививают человеку известные привычки, налагая новый отпечаток почти на весь его образ жизни. "Есть анекдот, — говорит проф. Гекели, — про который можно сказать: si non е vero, е ben trovato (если это не правда, то хорошо придумано). Один затейливый шутник, увидев, что отставной солдат нес в руках свой обед, внезапно крикнул: "На караул", и под влиянием команды солдат инстинктивно вытянул руки по швам, уронив свой горшок с бараниной и картофелем в канаву. Дисциплина в нем была доведена до совершенства, и ее результаты навеки внедрились в нервную систему этого

человека". Лица, состарившиеся в темнице, когда их освобождали, нередко

86

просили снова заключить их в тюрьму» .

«Таким образом, в воспитании великое дело сделать нашу нервную систему нашим другом, а не врагом. Добиться этого — значит превратить приобретения в чистые деньги и жить спокойно на проценты с капитала. Мы должны по возможности в самом раннем возрасте сделать привычными для себя как можно более полезных действий и остерегаться, как заразы, укоренения в нас вредных

87

привычек» .

Следующие строки мирского ученого хотя ничего не прибавляют к святоотеческим данным, но дают хорошее оружие против тех, кто обвиняет желающих спасаться в том, что они ведут странный образ жизни и бегут от общества.

«В одном сочинении проф. Бэна есть глава "Моральные привычки", где по этому поводу высказано несколько прекрасных практических замечаний. В основание его рассуждений положены два правила. Согласно первому, при приобретении какой -нибудь новой привычки или при искоренении старой мы должны вооружиться наивозможно более строгой и бесповоротной решимостью действовать в известном направлении. Мы должны обставить себя всеми возможными условиями, благоприятствующими развитию хорошей привычки, упорно искать обстановки, содействующей ее упрочению, перед обществом возложить на себя обязанности, несовместимые со старой привычкой, связать себя обязательством, если возможно,

-328-

словом, обставить себя в следовании новой привычке всеми возможными вспомогательными средствами. Все это при начале образования новой привычки создает такую обстановку, благодаря которой соблазн нарушить новый режим не проявится так скоро, как это могло бы быть при других условиях, а с каждым

новым днем соблюдения нового режима вероятность нарушения его все более и

88

более уменьшается» .

«Ожидающий нас в будущей жизни ад, о котором нас учат богословы, — говорит Джемс, — не хуже того ада, ко- торый мы сами создаем себе на этом свете, воспитывая свой характер в ложном направлении. Если бы дети могли себе представить, как быстро они становятся просто живым комплексом привычек, они более обращали бы внимания на свое поведение в том возрасте, когда их мозг находится еще в пластическом состоянии. Нет такого ничтожного добродетельного или порочного поступка, который не оставил бы в нас своего навеки неизгладимого следа. Пьяница Рип Ван Винкль в комедии Джефферсона после каждой новой выпивки извиняется, говоря: "Этот раз не считается". Ну, он может не считать, и милосердный Господь не поставит ему на счет этого раза, но "этот раз" тем не менее будет отмечен. В глубине нервных клеток и волокон его зачтут молекулы, делая для Винкля на будущее время неотразимым новый соблазн. Выражаясь с научной строгостью, можно сказать, что всякий поступок оставляет в нашей нервной системе неизгладимый след. Разумеется, это обстоятельство имеет свою хорошую и дурную сторону. Серия отдельных выпивок делает нас постоян-ными пьяницами, но, с другой стороны, такая же серия благих дел и часов известного труда делает нас святыми в нравственном отношении или авторитетами и специалистами в практической и научной сферах»⁸⁹.

Как ход развития отдельного греха имеет свои степени виновности и разрушительной силы, так и страсть при своем наступательном действии в жизни человека имеет свои степени зла и влечет большую или меньшую кару на Страшном Суде Христовом.

-329-

Епископ Феофан Затворник так говорит об этих возрастах греховной жизни:

«Младенческий возраст. Это период образующейся греховной жизни, не установившейся в своих формах, колеблющейся, время борьбы остатков внутреннего добра и света с вступающим злом и тьмою. Здесь поблажающий греху человек все еще думает отстать от него; мало, мало, говорит он себе, и брошу. Грех еще кажется ему как бы шуткою, или он занимается им, как дитя, резвящееся игрушкою; он только будто рассеян и опрометчив. Но в сем чаду, в сем состоянии кружения невидимо полагаются основы будущему ужасному состоянию грешника. Первые черты, первые линии его полагаются в первый момент отдаления от Бога. Когда сей свет, сия жизнь и сила сокрываются от человека или человек сокрывает себя от них, вслед за тем начинает слепнуть ум, расслабляться и нерадеть воля, черстветь и проникаться нечувствием сердце, что все и заставляет человека часто говорить себе: нет, перестану. Но время течет, и зло растет. Кто-то из ума крадет истины, одну за другою; он уже многого не понимает даже из того, что прежде ясно понимал, многого никак не может удержать в голове, по тяжести и невместимости того в теперешнее время, наконец совсем ослепляется: не видит Бога и вещей божественных, не понимает настоящего порядка вещей, ни своих отношений истинных, ни своего состояния, ни того, чем он был, ни того, чем стал теперь и что с ним будет... вступает во тьму и ходит во тьме (см. притчу святителя Тихона о слепом человеке. Сочинения. Т. V). Воля, побуждаемая совестью, все еще иногда радеет и приемлет заботы о спасении человека... иногда он напрягается, восстает, удерживается от одного или другого дела в надежде и совсем поправиться, но и опять падает, и чем более падает, тем становится слабее. Прежние остановки и отказы делом, действительные, превращаются в одни бесплодные намерения, а из намерений в холодные помышления об исправлениии; наконец, и это исчезает. Грешник как бы махнул рукою: так и быть, пусть оно идет, авось само как-нибудь остановится! И начинает жить, как живется, предаваясь порочным желаниям, удерживаясь от явных дел, когда нужно, — не беспокоясь ни угрозами, ни обещаниями, не тревожась даже явным растлением души и тела. Грех есть болезнь и язва. Сильно терзает он душу после первого опыта. Но время все сглаживает. Второй опыт бывает сноснее, третий еще сноснее и т. д. Наконец душа немеет, как немеет часть тела от частого трения по ней.

-330-

То были страхи и ужасы, и гром готов был разразиться с неба, и люди хотели будто преследовать преступника, стыд не давал покоя и не позволял показаться на свет, а тут наконец все ничего! Человек смело и небоязнен-но продолжает грешить, понять даже не умея, откуда это прежде бывали у него такие тревоги. Когда таким образом образовались ослепление, нерадение и нечувствие, видимо, что человек грешник остановился на пути грешных. Все добрые восстания улеглись... Он покойно, без смущений и тревог пребывает в грехе... Здесь вступает он в период юношеский.

Возраст юношеский. Это период пребывания в грехе или стояния на пути грешных в слепоте, нечувствии и нерадении. Высшие силы человеческого духа поражены летаргическим сном, а силы греха возобладали над ними и как бы наслаждаются покоем. Сначала это есть как бы точка безразличия. Но с сей точки начинается покорение лица человеческого греху. Силы его, одна за другою, приводятся к подножию греха и поклоняются ему, принимают или признают над собою его царскую власть и становятся его агентами. Поклоняется ум и принимает начала неверия, поклоняется воля и вдается в разврат, поклоняется сердце и полнится робостью и страхом пред грехом и греховным началом. Не все спит грешник, иногда и просыпается. В это время хотел бы все оставить, но боится начать сие дело по непонятной некоторой робости, в которой отчета дать нельзя. Так застращивается человек тиранством греха, что о возмущении против него как бы и подумать не смеет. Тут свидетельство, как чрез грех глубоко падает сила духа, и поносное рабство ему до чего унижает благородное лицо человека! Ум сначала только не видит или теряет все истинное, но с продолжением времени, вместо истины, вступает в него ложь. Здесь все начинается сомнением или простыми вопросами: почему так, не лучше ли так или вот этак? Вопросы сии сначала пропускаются без внимания, только тень некоторую, подобно сети паутинной, налагают на сердце; но прилегая к нему ближе, сродняются с ним и обращаются в чувство; чувство сомнения есть семя неверия. Начинают говорить свободно, потом сшивать остроты, наконец презирать и отметаться всего божественного и святого. Это неверие! И воля спит в беспечности, действуя по началам недобрым, сама того не замечая, как ими вытесняются начала добрые.

-331-

Она может пребывать покойною, не высказывая резко своего внутреннего растления, но где ее начинают тревожить, где хотят ее заставить действовать по другим началам, там она высказывает всю строптивость своего нрава, не уважая ни очевидности убеждений, ни даже крайности: она идет всему наперекор, поставляя себя главным правилом для всего. Закон ли совести будет ей внушать это, или законы положительные, она говорит: отойди, путей таких ведать не хочу; и это не по чему иному, как по растлению нрава. Таким образом грешник, робостью застращенный восставать на грех, неверием принявший начала лжи, волею усвоивший правила развратные, являет себя довольно надежным, чтобы его возвести в некоторые правительственные распоряжения в греховном царстве. Таковой посаждается на седалище губителей. Он вступил в возраст мужа для заведывания частью дел греховного царства.

Возраст мужеский. Это период самостоятельного, настойчивого действования в пользу греха, против всего доброго, от чего человек приходит на край пагубы.

Степени ниспадения его определяются степенями противления свету и добру. Ибо и тогда, как он так живет, совесть не перестает тревожить его. Но, принявши другие начала, он не слушает и идет напротив. Иногда он только не внимает сему гласу в состоянии нераскаянности, иногда отвергает и вооружается против пего в состоянии ожесточения, иногда же самого себя сознательно предает пагубе в состоянии отчаяния. Это конец, куда приводит наконец грешника грех, им возлюбленный.

Таким образом, греховных три возраста дают девять состояний. К ним можно приложить еще три состояния несовершенного обращения грешника, или обращения недоконченного и недозрелого, именно состояния: рабства, когда, по страху наказаний и угроз Божиих, удерживают руки от грехов более важных, не стыдясь питать страсти и помыслы худые; самопрелъщения, когда считают себя совершенными, по нерешительным и начальным только делам добра; лицемерия, когда останавливаются только на внешних делах благочестия и на том основывают свою надежду. И будет всех состояний греховных, вне доброго пути, двенадцать.

Большая часть людей вязнет в первых трех и в трех последних. Но немало их во

90

вторых и третьих» .

-332-

Какова ответственность за страсть?

Даже любвеобильный, снисходительный и нестрогий преп. авва Дорофей говорит:

«Поверьте, братия, что если у кого-нибудь хотя одна страсть обратилась в навык, то он подлежит муке, и случается, что иной совершает десять добрых дел и имеет один злой навык, и это одно, происходящее от злого навыка, превозмогает десять добрых дел. Орел, если весь будет вне сети, но запутается в ней одним когтем, то через эту малость низлагается вся сила его; ибо не в сети ли он уже, хотя и весь находится вне ее, когда удерживается в ней одним когтем? Не может ли ловец схватить его, лишь только захочет? Так и душа: если хотя одну только страсть обратит себе в навык, то враг, когда ни вздумает, низлагает ее, ибо она находится в его руках, по причине той страсти. Посему-то я и говорю вам всегда: не допускайте, чтобы какая-либо страсть обратилась вам в навык, но подвизайтесь и молитесь Богу день и ночь, чтобы не впасть в искушение. Если лее мы и будем побеждены, как человеки, и впадем в согрешение, то постараемся тотчас восстать, покаемся в нем, восплачемся перед благостью Божиею. будем бодрствовать и подвизаться. И Бог, видя наше доброе произволение, смирение и сокрушение наше, подаст нам руку помощи и сотворит с нами милость»⁹¹.

Здесь нужно припомнить, что было сказано выше о том, из чего складывается страсть. Ибо иное дело — страстное влечение, а иное — навык. Авва Дорофей говорит о повинности геенне страсти, соединенной с навыком. Но случается и так: навыка-то человек еще не приобрел, а страсть, в силу его греховности, действует, или, наоборот, страсть уже возненавидена, оплевана, а навык, взращенный долгим питанием ее, терзает и мучает человека. В этих случаях есть ему надежда на покаяние и милосердие Божие, и если бы этот грешник умер в таком состоянии со слезами раскаяния, то молитвами Церкви имел бы возможность примириться с Богом.

Как бороться со страстями? Против каждой страсти существует противоположная ей добродетель; посредством нее и нужно ратовать.

92

«Чем погубил ты доброе, тем снова приобретай оное, — учит св. Исаак Сирин . -333— Овол задолжал ты Богу: вместо него не возьмет Он с тебя жемчужины; например, погубил ты целомудрие — Бог не примет от тебя милостыни, если пребываешь в блуде, потому что хочет от тебя святости тела, так как преступил ты заповедь».

Как это делать, будет указано при изложении каждой отдельной страсти. Так, наряду с рассуждениями о ее составе, свойствах и прочем, будут приложены и соответствующие противоядия. Относительно же того, как вообще связаны между собою все вместе добродетели и что они представляют собой в этом единении как

93

средства в борьбе со страстями, также будет изложено в соответствующем месте .

Здесь же я приведу общее святоотеческое учение о борьбе со страстями, не входя пока в рассмотрение средств, которыми при этом пользуются, по их существу. Два момента различают в этой борьбе. В первом случае человек только сопротивляется страсти или возбуждающему ее демону, но больше, однако, ничего не предпринимает; во втором — он не только старается не уступить врагу, но и гонит его перед собою, попирает его, в ничтожество обращает, убивает.

Вот как описывает эти два состояния преп. авва Дорофей⁹⁴.

«Скажем и о тех, которые сопротивляются страсти.

Иной, когда услышит слово, печалится, но не о том, что его оскорбили⁹⁵, а о том, что он не перенес сей обиды. Таковой находится в состоянии подвизающихся и сопротивляющихся страсти. Другой подвизается и трудится, но наконец побеждается понуждением страсти. Иной не хочет отвечать оскорбительно, но увлекается привычкою. Другой старается не сказать отнюдь ничего обидного, но скорбит о том, что ему досадили, однако осуждает себя за то, что скорбит, и раскаивается в сем. Иной не огорчается оскорблением, но и не радуется о нем. Вот эти все сопротивляются страсти. Но два из них имеют отличие от прочих. Кто побеждается в подвиге и кто увлекается привычкою, тем угрожает опасность подвергнуться беде действующих по страсти. Сказал же я о них, что и они в числе сопротивляющихся страсти, ибо произволением своим остановили страсть и не хотят по ней действовать, но и скорбят и подвизаются. Отцы же сказали, что всякое дело, которого душа не хочет, бывает маловременно.

-334-

Но таковые должны испытать себя, не исполняют ли они если не самую страсть, то что-либо из побуждающего к страсти, и потому побеждаются или увлекаются ею? Находятся и такие, которые стараются остановить страсть, но по внушению другой страсти: один молчит по тщеславию, другой по человекоугодию или по иной какой-либо страсти. Сии злым хотят исцелить злое. Но авва Пимен сказал, что зло никак не истребляет зла. Таковые принадлежат к действующим по страсти, хотя и сами себя обольщают.

Наконец, желаем сказать и о тех, которые искореняют страсть. Иной радуется, когда его оскорбляют, но потому, что имеет в виду награду. Сей принадлежит к искореняющим страсть, но неразумно. Другой радуется, получая оскорбление, и думает, что он должен был претерпеть оскорбление, потому что сам он подал повод к тому: сей разумно искореняет страсть. Ибо принимать оскорбление, возлагать вину на себя и почитать все находящее на нас за наше собственное — есть дело разума, потому что каждый молящийся Богу: "Господи, дай мне смирение", должен знать, что он просит Бога, дабы Он послал ему кого-нибудь оскорбить его. Итак, когда кто-либо оскорбляет его, то он и сам должен досадить себе и уничижить себя мысленно, чтобы в то время, когда другой смиряет его извне, он сам смирял себя вну-тренно. Другой не только радуется, когда его оскорбляют, и почитает виновным самого себя, но и сожалеет о смущении оскорбившего его. Бог да ведет нас в таковое устроение».

Относительно того, как долго нужно вести борьбу, чтобы страсти окончательно были уничтожены в человеке, святые отцы не всегда давали прямой ответ, ибо в подобных вопросах иногда кроется лень и лукавство.

Так, авва Иосиф спросил авву Сисоя Великого: «Во сколько времени человек должен искоренить свои страсти?» «Ты хочешь знать о времени?» — спросил его старец. «Да!» — отвечал авва Иосиф. «Как скоро придет страсть, — сказал святой,

96

— тотчас отсекай ее» .

Урок этот, конечно, всецело относится к нам, ибо мы постоянно хотим, чтобы все было скоро, безболезненно и без труда, а не к авве Иосифу, который и без того терпеливо подвизался, и если нуждался в обличении, то как новоначальный, чтобы не превозносился. А что он тогда был новоначальным, достаточно видно из его вопроса.

97

Вообще же говоря, «прощение грехов многие скоро получили , но бесстрастия никто скоро не приобрел; ибо для приобретения его нужно долгое время, великое усердие, многий труд и помощь Божия»⁹⁸.

-335-

И еще сказал равноангельный подвижник:

«Как одержимому долговременною болезнию невозможно в одно мгновение получить здравие, так невозможно и в короткое время победить страсти или хотя

99

одну из них».

Однако и достигнув бесстрастия, должно не оставлять труда и подвизаться вплоть до самой смерти. Так поступали все святые.

«Пока человек живет, — говорит св. Исаак Сирин¹⁰⁰, -он имеет нужду в трезвенности, попечительности и бодрст-венности, чтобы сберечь свое сокровище. Если же оставит назначенный ему предел (то есть трезвенность и попечительность), то сделается болен и будет окраден. Не до того только времени трудиться должно, пока увидишь плод, но надобно подвизаться до самого исхода. Ибо нередко и созревший плод побивается внезапно градом...¹⁰¹ Кто вмешивается в житейские дела и пускается в беседы, о том невозможно еще быть уверенным, что здравие его сохранится в нем».

Перейдем теперь к узко практической стороне дела. С чего начинать спасающемуся борьбу со своими страстями?

На этот вопрос в аскетике существует вполне определенный и единственный ответ — надо начинать борьбу с той страсти, которая у нас является главною или, если по неопытности и скудости духовного разума у новоначального последний еще не разберется сам, какая у него страсть главная, а спросить не у кого (не находится рядом прозорливого и рассудительного мужа), тогда, по крайней мере, надо начинать подвизаться против основных трех страстей — сластолюбия, сребролюбия и славолюбия.

Святые отцы учат так:

«Кто благочестно низложил первые три из главных страстей (объядение, сребролюбие и тщеславие), тот низложил вместе и пять последних (то есть блуд, гнев, печаль, уныние и гордость); но кто нерадит о низложении первых, тот ни одной не победит»¹⁰².

«С помощью Святой Троицы вооружимся против трех главных страстей тремя добродетелями (то есть против сластолюбия — воздержанием, против сребролюбия — нестяжательностыо, против тщеславия — смирением). Если не так, то мы сами навлечем на себя множество трудов»¹⁰³.

-336-

Еще лучше так поступать:

«Кто увидит в себе какую-нибудь господствующую страсть, тому должно прежде всего противу ней вооружаться, особенно же если это — домашний враг; ибо если мы не победим сей страсти, то от победы над прочими не будет нам никакой

104 _г

пользы, а поразивши сего египтянина , конечно, и мы узрим Ъога в купине смирения»¹⁰⁵.

«Наблюдай с особенным вниманием, чтобы видеть коварство одного из духов злобы, который — стоишь ли или ходишь, сидишь ли или находишься в движении, за трапезою ли ты или на молитве, спишь ли ты, — непрестанно воюет против тебя»¹⁰⁶.

Пространнее об этом же самом говорит авва Серапион Арсиноит, египетский пресвитер, бывший игуменом десяти тысяч иноков¹⁰⁷:

«Нам надобно вести брань со страстями так, чтобы всякий, испытывая страсть, какая нападает на него, особенно против нее главно и направлял брань, употребляя всякое старание и заботу духа для наблюдения за нею и подавления ее, направляя против нее копья ежедневных постов, ежеминутно бросая в нее стрелы сердечных стенаний и воздыханий, непрестанно проливая слезы в молитве к Богу, постоянно прося особенно Его прекратить брань. Ибо никто не может восторжествовать над какою-либо страстью, пока не убедится, что своим тщанием или трудом не может одержать победу в борьбе; однако ж для подавления ее ему и с своей стороны необходимо употреблять днем и ночью заботу и старание. А когда почувствует, что он освободился от этой страсти, то опять должен с полным вниманием рассмотреть тайники своего сердца, приметить, какая в нем есть еще более злая страсть, против нее употребить все духовные оружия, и таким образом победив наперед сильнейшие, он скорее и легче одержит победу над остальными; потому что от успеха побед и дух его сделается сильнее, и последующая брань с слабейшими скорее доставит ему успех в борьбе. Как сражающиеся при глазах царей с зверями сначала высматривают сильнейших и свирепейших и с ними первыми вступают в борьбу, победив же их, прочих, менее страшных и сильных, уже легче побеждают¹⁰⁸; так и мы, победив более сильные страсти, без труда одержим совершенную победу над последующими слабейшими.

-337-

Впрочем, надо остерегаться, чтобы, противоборствуя только главной страсти и не обращая внимания на стрелы прочих, как бы неожиданным ударом не быть уязвленным. Кто, заботясь об очищении своего сердца, внимание ума будет напрягать для побежде-ния главной страсти, тому нельзя не иметь подобного опасения и бодрствования и по отношению к прочим страстям. Ибо как удостоится одержать победу над тою страстию, от которой хочет освободиться, тот, кто заражен другими страстями и делает себя недостойным награды за очищение? Но когда кто с полным вниманием предпримет как бы особенную брань против одной страсти, то он должен молиться преимущественно о ней с особенною заботливостью и усердием и прилежнее наблюдать за ней, чтобы чрез это одержать скорую победу».

Поэтому должен человек внимательно, строго и постоянно исследовать в себе, какие, как и когда у него страсти действуют, уменьшаются ли или увеличиваются? Для самопроверки необходимо назначить строго определенное время в течение дня. Дело сие святые отцы считали настолько важным, что говорили о нем немало, и даже нередко весь подвижнический труд сводили к «испытанию страстей» (помыслов)¹⁰⁹.

«Будем непрестанно исследовать самих себя в отношении ко всем страстям и добродетелям, чтобы узнать, где мы находимся: в начале ли, в середине или в конце», — говорит св. Иоанн Лествичник¹¹⁰. Преп. Исаак Сирин указывает порядок в испытании помыслов (сперва нечестивых, потом добродетельных) и самые вопросы к душе своей, которые при этом должен задавать спасающийся:

«Положи примету, и входи непрестанно сам в себя, и смотри: какие страсти, по твоему замечанию, изнемогли пред тобою, какие из них пропали и совершенно отступили от тебя и какие из них начали умолкать вследствие душевного твоего здравия, а не вследствие удаления того, что смущало тебя, и какие научился ты одолевать умом, а не лишением себя того, что служит для них поводом? Обрати также внимание на то, точно ли видишь, что среди загноения язвы твоей начала нарастать живая плоть, то есть душевный мир. Какие страсти постепенно и какие стремительно понуждают, и чрез какие промежутки времени? Суть ли это страсти телесные, или душевные, или сложные и смешанные? И возбуждаются ли в памяти темно, как немощные, или с силою восстают на душу?

-338-

И притом — властительски или воровским образом? И как обращает на них внимание владеющий чувствами царь-ум? И когда они напрягут силы и вступят в брань, сражается ли с ними и приводит ли их в бессилие своею крепостью или не обращает даже на них взора и ставит их ни во что? И какие изгладились из прежних (то есть страстей после борьбы), и какие вновь образовались?..

И человеку надлежит иметь тонкое разумение обо всем этом и знать приметы, чтобы при каждом сделанном шаге сознавать, чего достигла и в какой стране начала шествовать душа его: в земле ли ханаанской или за Иорданом».

Позволю сделать себе маленькое отступление. Я не говорю уже о тех неверующих, которые, по невежеству и ограниченному уму, дерзают глумиться над житиями святых, называя их сказками, и аскетическими творениями, не ви-, дя в них ничего интересного и достойного исследования, -но их-то учителя, ученые и даже специалисты, психологи и психиатры, изучающие всю жизнь душу человека, — ставили ли они когда-либо перед собой такую проблему в своей науке? Да приходили ли им в голову даже такие вопросы-то? Не в первый ли раз в жизни ученый хвастун будет читать их? Да и понимает ли он на деле то, что здесь написано? Изучающие и «изучившие» душу человеческую и наводнившие своими книгами мир, путающие свои собственные головы и чужие трудно выговариваемыми и бесчисленными терминами, пустыми, как яичная скорлупа, много ли они сделали для очищения своих собственных страстей, чтобы проложить себе путь к настоящей Истине? Ибо хотя ученые-философы и уверяют всех, что она должна быть одна¹¹¹, но в жизни мы видим, как они находят множество ее подмен. И если люди, по безграмотности (не исключая и так называемой интеллигентской массы), избегают чтения святоотеческой литературы, а считают своей обязанностью, достоин-ством и «шиком» учиться жизни на пошлых бульварных или пусть даже на «классических» романах, то их духовные вожди должны бы, по обязанности специалистов, изучающих душевную жизнь

(следовательно, обязанных исследовать, с их точки зрения, «аномалии», то есть

112

аскетические писания), заняться разбором «научной психологии» страстей .

-339-

Но нет этого. Некоторые ученые чутьем догадываются, как это было бы интересно, но, обвиняя других в неуменье и неспособности построить научную систему такого рода, в самонадеянности принявшись за дело и отодвинув в сторону работы всех предшественников, ничего сами так и не дали...¹¹³

«Но обрати внимание и на сие, — продолжает преп. авва Исаак. — Достаточно ли ведению душевного света к различению сего, или оно различает это во тьме, или совершенно лишено такой способности? Точно ли находишь, что разумная часть души начала очищаться? Парение мыслей в уме проходит ли в час молитвы? Какая страсть смущает ум во время приближения к молитве? Ощущаешь ли в себе, что сила безмолвия приосенила душу кротостию, тишиною и миром, какой необычным образом рождается в уме? Восхищается ли непрестанно ум без участия воли к понятиям о бесплотном, в объяснение чего не Дозволено входить чувствам? Возгорается ли в тебе внезапно радость, ни с чем не сравнимым наслаждением своим заставляющая умолкнуть язык? Источается ли непрестанно из сердца некая сладость и влечет ли всецело ум?..»

Пропускаю дальнейшие вопросы. Если в первом мы неопытны, то что говорить о вышеестественных добродетелях! Да это и опасно (Мф. 7, 6).

«Если же не начал ты усматривать в душе своей, брат, что все это некоторым образом избыточествует или оскудевает, — заканчивает святой свою речь, — то труды твои, и скорби, и все безмолвие твое — бесполезное отягощение себя. И если чудеса совершаются руками твоими, и мертвых воскрешают они¹¹⁴, не идет то и в сравнение с этим, и немедленно подвигни душу свою и со слезами умоляй Спасающего всех отъять завесу от двери сердца твоего и омрачение бури страстей уничтожить на внутренней тверди, чтобы сподобиться тебе увидеть луч оного дня (то есть от осияния незаходимого Солнца-Христа. — Еп. Варнава)¹¹⁵, да не будешь ты как мертвец, вечно пребывающий в омрачении»¹¹⁶.

Хотя предыдущие рассуждения святого отца предназначены были для затворников и безмолвников, но, в свою меру, и все обязаны исполнять их. Авва Дорофей того же требует от каждого спасающегося. Приведу по этому поводу несколько строк из его поучения «О том, что должно проходить путь Божий разумно и внимательно»:

«Каждый из нас пусть рассматривает, в каком он находится устроении. Добровольно ли он действует по страсти и удовлетворяет ей?

-340-

Или, не желая действовать по ней, побеждается ею? Или действует по страсти, увлекаясь привычкою и, сделав это, скорбит и кается, что так поступил? Или подвизается разумно остановить страсть? Или подвизается против одной страсти ради другой?.. Или он начал искоренять страсть, и разумно ли искореняет ее, и делает противное страсти? Каждый пусть узнает, где он находится... Ибо мы должны испытывать себя не только каждый день, но и каждый год, и всякий месяц, и каждую неделю, и говорить: прошлую неделю меня так беспокоила эта страсть, а теперь каков я? Так же и каждый гол спрашивать себя: прошлого года я так побеждался этой страстью, а ныне каков? Так и всегда должны испытывать себя, успели ли мы сколько-нибудь, или находимся в том же устроении, в каком были

117

прежде, или впали в худшее» .

Но при этом мысленном суде над своими помыслами и грехами и при исповедании своих прегрешений нужно наблюдать, чтобы плотских грехов в подробности не вспоминать.

Преподобный Марк Подвижник говорит: «Прежние грехи, будучи воспоминаемы по виду, вредят благонадежному: ибо если они приносят с собою печаль, то удаляют от надежды, а представившись без печали, влагают внутрь прежнюю скверну. Когда ум чрез отречение от пороков приобретает мысленную надежду, тогда враг, под предлогом исповедания, изображает прежние бывшие грехи, чтобы страсти, по благодати Божией преданные забвению, воспламенить и тайно повредить человеку. Ибо тогда и светлый и ненавидящий страсти ум по необходимости помрачится, смутившись сделанными грехами. И если он еще мрачен и сластолюбив, то всячески умедлит и будет пристрастно беседовать с приражениями помыслов, так что воспоминание это будет не исповеданием грехов, а представлением прежних греховных впечатлений. Если хочешь приносить Богу неосужденное исповедание, то не вспоминай греховных изменений по виду их, но мужественно терпи находящие скорби за них»¹¹⁸.

Но иное дело, конечно, на исповеди пред духовным отцом; там нужно плотские грехи исповедать со всеми подробностями, как они были, а не так, чтобы только назвать их по имени, — «блуд», «рукоблудие» и прочее.

-341-

«К ограждению себя от греха будем соблюдать следующее, — говорит Антоний Великий, — пусть каждый из нас замечает и записывает свои поступки и душевные движения, как бы с намерением сообщить это друг другу»¹¹⁹.

Св. Иоанн Лествичник передает следующий случай, который он заметил в одной обители, настоятелем которой был один из великих святых: «Наблюдая прилежно за действиями трапезного, я увидел, что он носит при поясе небольшую книжку, и допросившись о сем, я узнал, что он ежедневно записывает свои помыслы и все это пересказывает пастырю. И не только он, но и другие весьма многие из тамошних

братии делали это. Было же установлено это, как я слышал, заповедью великого

120

оного пастыря» .

Святые отцы указывают и точные часы дня, которые должно посвящать на это дело. Когда преп. авва Дорофей, придя из мира в монастырь и еще не понимая того, о чем впоследствии сам учил, будучи уже игуменом, спросил однажды старца, св. Иоанна, названного Пророком, что значит внимать своим помыслам и когда и как это делать, то последний ему ответил:

«Отцы назначили время для внимания своим помыслам, говоря: утром испытай себя, как провел ты ночь, и вечером также, как провел день. И среди дня, когда отяготишься помыслами, рассмотри себя»¹²¹.

Св. Симеон Новый Богослов:

«...Приложи исповедание помыслов своих духовному отцу своему, если можно,

каждый час; если же это невозможно, не пропускай, по крайней мере, ни одного

122

дня без исповедания их» .

Св. Иоанн Лествичник:

«Хороший купец на всякий вечер непременно считает дневную прибыль или убыток; но сего он не может ясно узнать, если ежечасно не будет всего записывать в счетную книгу, потому что ежечасное самоиспытание ежедневно просвещает

123

душу» .

В заключение еще должно сказать, что борьба человека со страстями, вернее же сказать с бесами, может и должна вестись только под руководством опытного духовного лица. Ведь и во внешней науке, прежде чем становятся люди самостоятельными учеными, они долго работают в лабораториях и различных институтах под наблюдением известных ученых, которые их и предостерегают и указывают, где, что и как делать, чтобы не терять даром драгоценного времени -342-

и трудов. Тем более руководство необходимо в духовной жизни, которую со стороны даже нельзя наблюдать. В аскетике все дается опытом. И если бы кто выучил наизусть все святоотеческие цитаты этой книги, то нисколько не узнал бы больше о духовной жизни, чем знал раньше. А затем дело еще осложняется тем, что ревност-ный подвижник, если не бросит вначале своего подвига, скоро подвигает против себя бесов. Это ведет к тому, что он, если будет вести борьбу с ними один, не желая руководствоваться помощью опытных и святых мужей, живых и отшедших, непременно так или иначе погибнет.

«Кто отнимает путеводителя у слепца, пастыря у паствы, проводника у заблудившегося, отца у младенца, врача у больного, кормчего у корабля, тот всех

127

их подвергает опасности погибнуть, — говорит св. Иоанн Лествичник ', — а кто без помощи наставника вступает в борьбу с духами злобы, тот бывает ими умерщвлен».

Как на выставке бывают представлены экспонаты разных фабрик, хороших и плохих, лучших и худших, но каждая, во всяком случае, показывает на ней самое выдающееся из своей продукции, так и здесь я после художественных, тонких изделий филигранной чеканки святоотеческого глубокого ума хочу предложить нечто подобное же, но кустарной и легковесной работы научной мысли. Конечно, те, которые при-ступают к ним или к подобным им работам после пресыще-ния пошлыми образцами и примерами повседневной жизни или книжной рыночной макулатуры, восхищаются ими, находят в них нечто глубокомысленное и значительное, но кто уже имел возможность насладиться и приобрести себе в запас первые, художественные произведения, тот не может уже прельщаться грубыми изделиями техники, которую можно сравнить разве только с так называемой первобытной.

Однако для не имеющих и не приобретших еще художественного (а точнее духовного) вкуса полезно поставить перед глазами рядом обе эти вещи, чтобы убедиться в превосходстве первой над второй. Впрочем, не спорю, кое-как и на

125

обрубке сидеть можно, не только в покойных лонгшезах века Людовиков .

Приведу две-три цитаты из научных книжек о борьбе со страстями, или — не буду перевирать слова — с привычками, что, как я понимаю, одно и то же. Я уже выше привел одно правило проф. Бэна на этот счет, приведу и другое:

-343-

«Ни разу не отступай от соблюдения новой привычки, пока она не вкоренится в твою жизнь так глубоко, что случайное нарушение ее не будет представлять опасности... Каждая победа дурной привычки уничтожает результаты многих побед хорошей. Таким образом, при борьбе двух привычек всего важнее для нас предоставить одной из них непрерывный ряд побед, пока, благодаря их повторению, она не укрепится настолько, чтобы быть в состоянии успешно одолевать противоположную привычку при любых условиях»¹²⁶.

Еще цитата:

«Пользуйся первым попавшимся благоприятным случаем действовать при каждом решении поступать известным образом и при каждом эмоциональном стремлении в направлении тех привычек, которые хочешь приобрести».

И еще одно место, очень неутешительное, если не признавать существования благодати Божией, помогающей человеку. Оно — из «Характериологии»

127

Банзена :

«Прежде чем начать "переделывать себя", нужно научиться непоколебимо следовать, не глядя ни направо, ни налево, по прямому и узкому пути. Тот, кто ежедневно высказывает все то же доброе намерение приняться за какое-нибудь дело, похож на человека, подходящего к краю рва, который ему надо засыпать, и снова идущего назад, чтобы затем опять направиться к пропасти. Без непрерывного преуспеяния невозможно накопление моральных сил; чтобы сделать последнее возможным, чтобы закалить нас в нем и приучить к нему, правильный труд является высшим благодеянием».

Слова все хорошие, хотя и очень простенькие, но при отсутствии помощи Божией не выполнимые и потому -пустые. Порядочным человеком, в мирском смысле, могут, конечно, кого-нибудь сделать, но совершенным — никогда. Впрочем, хоть бы порядочных-то людей мир в массе давал, и то было бы очень хорошо...

-344-

Из истории создания рукописи. Комментарий составителя.

«Основы искусства святости. Опыт изложения православной аскетики» —

первый фундаментальный труд на русском языке по практике и методологии восточно-христианского подвижничества, адресованный широкому кругу читателей, - написан епископом Варнавой (Николаем Никано-ровичем Беляевым; 1887-1963) в Нижнем Новгороде предположительно в 1922-1928 годах; авторской датировки текста не имеется (кроме нескольких дат, проставленных в поздних вставках). Основанием для такой датировки служат косвенные данные, имеющиеся в рукописи, а также материалы к биографии автора, собранные и систематизированные составителем. Отдельные страницы работы восходят к более раннему времени (1912-1918 гг.): в первом томе это места, связанные с темой атеизма, для которой автор использовал свою курсовую работу 1912 года («Атеизм нашего времени как историческое явление социальной жизни и его причины»); некоторые главы и параграфы, по нашему предположению, созданы в период, когда иеромонах Варнава преподавал в Нижегородской духовной семинарии (19151918 гг.). Сюда относится, например, приложение (кроме заключительной части) «О сне и бодрствовании» к параграфу второму (Отдел III. Глава I).

Ряд позднейших вставок — о славянофилах, «Выводы», «Схолия», заключительная часть приложения «О сне и бодрствовании» — сделан в 1951 году в Киеве.

Труд остался недоработанным, местами не до писанным (в первом отделе не завершен, раздел «Священное Предание»; не написан параграф «Происхождение и состав первозданного человека» (Отдел II); ряд примечаний или отсутствует, или выполнен вчерне.

Стоит сказать несколько слов о тех обстоятельствах, в которых произведение создавалось. В 1915 году иеромонах Варнава оканчивает Московскую духовную академию и определением Священного Синода назначается преподавателем гомилетики, литургики и практического руководства для пастырей Нижегородской духовной семинарии.

-345В годы преподавательской деятельности он уже работает над «своими книгами» (из письма к С. П. Смирнову от 22 сентября 1917 г.). В 1920 году о. Варнава хиротонисан в епископа Васильсурского, викария Нижегородского. 19 октября 1922 года, по благословению старцев (в частности иерос-химонаха Алексея (Соловьева) и иеромонаха Митрофана Зосимовского), принимает подвиг юродства. Из сохранившихся «Ответов, полученных от дивеевской блаженной Марии Ивановны» видно, что она также неоднократно передавала о. Варнаве, что он должен уйти в затвор для молитвы и писательства. Для власть предержащих Варнава был не только сумасшедшим, но и контрреволюционным епископом, за которым был установлен негласный надзор. Нижегородское ОГПУ неоднократно арестовывало его.

Вначале «Основы» писались в доме художника Р. А. Карелина (сына знаменитого фотографа), а позже в домике на Сенной площади, куда переселился владыка. В эти же годы уединенной затворнической и писательской работы он пытался наладить жизнь небольшой подпольной общинки из православной молодежи.

Рукопись (около ста авторских листов) выполнена в старой орфографии. Основной корпус работы написан черными чернилами на листах белой бумаги 17,7 х 22 см, ряд листов — бумага № 6, имеющая (в верхнем правом углу) клеймо фабрики В. О. Сергеева.

С 1928 по 1948 год рукопись хранилась закопанной в земле. При переезде из Томска в Киев еп. Варнава распорядился ее достать и забрал с собой. В середине шестидесятых годов келейницей епископа инокиней Серафимой (Ловзанской В. В.; 1904 г. р.) рукопись была полностью переписана. В 1983-1984 годы эта копия была сверена составителем с рукописью и после первой редакторской правки отдана в машинопись.

В 1986 году при аресте составителя киевский КГБ изъял рукопись «Основ» (в 1987 году последняя была возвращена).

В связи с этими событиями с черновой машинописной редакции «Основ» была сделана ксерокопия, которая затем получила распространение в религиозном Самиздате. С 1991 по 1994 годы в ряде церковных периодических изданий опубликованы небольшие отрывки из этого чернового, содержащего множество ошибок, варианта.

-346-

Обеспокоенная «пиратскими» публикациями из наследия еп. Варнавы и опасностью искажения его светлого образа, матушка Серафима в своем обращении (1993 год) к «современным издателям, журналистам и тем лицам, кто хочет что-либо сделать для епископа Варнавы», писала: «Семьдесят лет тому назад, когда мне было около 20 лет и я жила в Нижнем Новгороде, я пришла к владыке Варнаве и стала его духовной дочерью. Так сложилось, что я прожила около владыки всю его жизнь до самой кончины: находилась или вблизи него, когда он был в лагерях, или непосредственно рядом с ним, став его келейницей. Теперь, спустя уже 30 лет после его смерти, я храню и переписываю его рукописи...

Десять лет тому назад я познакомилась в Киеве с Павлом Григорьевичем Проценко и попросила его написать жизнеописание епископа Варнавы, предоставив в его распоряжение архив владыки... В самый разгар работы Павел был арестован у меня дома, и одно из обвинений на суде состояло в том, что он писал биографию владыки... Проценко П. Г. был и до сих пор остается моим доверенным лицом по всем вопросам издания трудов владыки Варнавы; каждая публикация должна предварительно согласовываться с ним.»

Интересна история издания «Основ искусства святости» в Нижнем Новгороде, — в городе, где труд и создавался. Пытаясь найти издателей, матушка Серафима обращалась за помощью к разным лицам, но достаточно безуспешно. Через подругу своей юности, В. В. Листову, она передала ксерокопию машинописного варианта книги нижегородскому священнику Валентину Сазанову, приложив письмо с просьбой оказать содействие в издании. Именно от о. Валентина она неожиданно получила обнадеживающие слова о том, что нижегородцы смогут помочь в этом добром деле. Со временем в издательстве Братства во имя святого благоверного князя Александра Невского, где о. Валентин является председателем, началась работа по набору и корректуре книги. Благодаря этому в 1994 году составитель (он же и доверенное лицо инокини Серафимы) смог начать работу над научной редакцией Основ, уже сотрудничая с нижегородским Братством.

При подготовке к настоящему, осуществляемому впервые, изданию «Основ» машинописная редакция была сверена составителем с рукописью,

выявлены и уточнены неясные места, произведены необходимые редакторские сокращения, орфография приведена — с сохранением ряда авторских особенностей — в соответствие с современными правилами. Библиография также приведена в соответствие с нынешними нормами и по возможности уточнена. Цитаты в книге, в основном, сверены с первоисточниками. Перевод иностранных слов и выражений сделан Дьяковой И. 3. Все выделения в тексте принадлежат автору.

Примечания к авторскому предисловию («К читателю») сохранились лишь в авторизованной рукописной копии двадцатых годов, выполненной Долгановой В. И. Параграф первый главы первой Отдела III сохранился лишь в копии, выполненной инокиней Серафимой (Ловзан-ской). Указатели составлены Проценко П. Г.

Уточнения, введенные в текст составителем, обозначены угловыми скобками. Пропуски текста из-за его неразборчивости или стилистической и смысловой неясности отмечены многоточием в угловых скобках. В тех случаях, когда это не оговорено самим автором, его примечания, проставленные в цитатах, выделены квадратными скобками. Пропуски в цитатах отмечены многоточием. Авторское обозначение «Основ искусства святости» — Аю.

Список условных обозначений

< > — уточнения, введенные в текст составителем;

<...> — пропуски текста из-за его неразборчивости или стилистической и смысловой неясности; Бщ — авторское обозначение «Основ искусства святости». Пропуски в цитатах отмечены многоточием.

Составитель

-348-