Особый склад ума

Глава 10 Тревожные мысли Дианы Клейтон

Диана Клейтон смотрела на дочь и размышляла о своих страхах, а также о том, что, хотя поводов для беспокойства у нее имелось более чем достаточно, хорошо было бы не допустить открытого их проявления, сколь бы сильными они на самом деле ни были. Она с деланой невозмутимостью сидела на потертом белом диване в своей маленькой комнате и медленно потягивала холодное пиво прямо из бутылки. Сделав небольшой глоток, она ставила ее на колени и принималась водить пальцами по горлышку вверх и вниз — таким движением, которое в исполнении женщины более молодой выглядело бы чрезвычайно сексуальным, но у нее лишь выдавало глубоко запрятанную нервозность.

— На самом деле ничто не указывает на то, что между убийцей и автором посланий имеется какая-то связь, — говорила она резким голосом. — Это мог быть кто угодно.

Сьюзен слушала ее, расхаживая по комнате. Незадолго до этого она на пару секунд уселась в кресло, потом встала и перешла в другой угол, где плюхнулась было в кресло-качалку с жесткой спинкой, но потом, решив, что сидеть в нем слишком неудобно, поднялась и снова принялась шагать из угла в угол в состоянии, немногим отличающемся от того, которое испытывает большая рыбина, когда, заглотив крючок и туго натянув леску, начинает метаться то вправо, то влево.

— Это верно, — произнесла Сьюзен саркастическим тоном, который, как она знала, должен был расстроить мать, а возможно, даже обидеть. — Тот человек действительно мог оказаться кем угодно. Например, простым парнем, который по случайному стечению обстоятельств последовал за мной и тем засранцем в дамскую комнату, случайно имея при себе охотничий нож, который сумел быстро сориентироваться в ситуации и, недолго думая, решил пустить свой нож в ход, чтобы прирезать того ублюдка, — взял и не моргнув глазом тут же исполнил задуманное, причем умело и с удовольствием. А затем, поняв, что я теперь спасена от кое-чего пострашнее смерти, потихоньку ретировался, будучи не слишком большим охотником до светской болтовни и хорошо понимая, что женский туалет вовсе не самое удобное место для знакомства с дамой! — При этих словах Сьюзен метнула через всю комнату гневный взгляд, адресованный ее собеседнице. — Не глупи, мама! Кому еще быть, как не ему! — Она перевела дыхание и добавила: — Кем бы он, черт возьми, ни был! — Потом она достала блокнот, вырвала из него листок с расшифровкой загадочного послания и показала матери. — Я всегда был с тобой, — произнесла она мрачно. — И мне еще повезло, что он оказался поблизости этим вечером.

Диане эти слова ее дочери показались ударом грома, внезапно раздавшегося в ее маленькой комнатке.

— Но ты ведь была вооружена, — возразила она. — Что могло с тобой случиться?

— Тот пьяный мерзавец собирался высадить дверь в кабинке, и я приготовилась выстрелить ему прямо между глаз или между ног, уж куда получилось бы.

Сьюзен еще пробормотала себе под нос пару ругательств, после чего подошла к окну и принялась всматриваться в ночную темноту. За окном было мало что видно, так что она, приложив козырьком ладони, приблизила лицо к стеклу. От нагретой за день и еще не просохшей земли поднимался пар. Больше ничего не напоминало о вечерней грозе, разве лишь несколько упавших пальмовых листьев, да лужицы в выбоинах на дороге, да еще та жаркая духота, которая после дождя становится только сильнее. Сьюзен ждала, пока глаза привыкнут к темноте, сама не зная, хочет ли она убедиться, что здесь никого нет, или же разглядеть в ночной темноте силуэт человека, притаившегося среди теней, чтобы исподтишка наблюдать за ней откуда-нибудь из угла.

Она никого не увидела, но уверенности это ей не прибавило. После недолгого раздумья она протянула руку и с шумом опустила жалюзи.

— Что меня действительно тревожит, — произнесла она медленно, повернувшись к матери лицом, — так это не то, что случилось, а то, как это случилось.

Диана кивнула, поощряя дочь продолжать говорить, и подумала, что именно это как раз больше всего беспокоит и ее саму.

— Ну и?..

— Видишь ли, он ни минуты не колебался, — продолжила Сьюзен. — Во всяком случае, ничего подобного я не заметила. Вот этот пьяный мерзавец, у которого на уме бог весть что, по меньшей мере изнасилование, бьет ногой в дверь моей кабинки. В следующую же секунду я слышу, как открывается дверь туалета, после чего у моего преследователя хватило времени только на то, чтобы вымолвить: «Какого черта?» — и его песенка была спета. Раз — и готово! Лезвие ножа, бритвы или чего там еще должно было заранее оказаться у моего незваного спасителя в руке, готовой пустить его в дело. Он пришел в туалет, уже зная, что сделает, и ему не потребовалось ни секунды, чтобы оценить ситуацию. Не понадобилось ни секунды на проявление беспокойства, удивления, раздумья или хотя бы на замах… Он даже не попробовал сперва применить угрозу. Он просто сделал шаг вперед и полоснул парня по горлу. Вжик — и все!

Сьюзен шагнула и сделала выпад рукой, выбросив ее вперед быстрым, разрезающим воздух движением.

— Нет, никакой не «вжик», — сказала она спокойно, — это было гораздо быстрее.

Диана прикусила губу, но потом все-таки заговорила:

— Подумай, а не заметила ли ты чего-то… Может быть, это убийство на самом деле совсем не то, чем оно тебе показалось на первый взгляд? Может, это и вправду нечто совсем другое? Не обратила ли ты внимание на что-то такое…

— Нет! — отрезала Сьюзен. Потом она помолчала, еще раз воскрешая в памяти сцену в дамской комнате бара. Она вспомнила темно-красную кровь, натекшую под мертвеца, и то, как резко та контрастировала со светлым линолеумом, покрывающим пол в туалете. — Его ограбили, — медленно добавила она. — Во всяком случае, бумажник был раскрыт и лежал на полу рядом с ним. Может, это тянет на твое «что-то»… А еще у него на брюках была расстегнута ширинка.

— Что-то еще?

— Больше ничего не могу вспомнить. Я постаралась там не задерживаться.

Диана крепко задумалась об открытом бумажнике.

— Думаю, нам надо позвонить Джеффри, — решила она. — Он смог бы нам все объяснить.

— Почему? Это моя проблема. Единственное, чего мы добьемся, так это того, что напугаем его. А этого вовсе не нужно делать.

Диана принялась возражать, потом подумала, что это и вправду была не совсем удачная идея. Она посмотрела на дочь, пытаясь угадать, что кроется за этим ее гневным взглядом и непреклонным видом, а затем ощутила подавленность, темную, мрачную тоску, потому что наконец осознала простой факт: все эти долгие годы она была настолько одержима стремлением защитить своих детей физически, что проглядела необходимость защищать их в каком-либо ином смысле. «Сопутствующий ущерб, — сказала она самой себе. — Гроза. Сильный ветер валит дерево, при этом оно падает на высоковольтную линию, провода рвутся и повисают, касаясь мокрого асфальта, покрытого лужами и потому прекрасно проводящего электричество, в результате от удара тока гибнет ничего не подозревающий мужчина, выгуливающий собаку, в то время как небо расчищается от облаков и на нем загораются звезды. То же самое произошло и с моими детьми, — подумала она горько. — Я спасла их от грозы. Но и только».

Сомнение сделало ее голос еще тверже.

— Джеффри — специалист по убийствам, — произнесла она жестко. — По всем их разновидностям. И если нам действительно что-то угрожает — в чем мы на самом деле не до конца уверены, но что может оказаться вполне вероятным, — он имеет полное право об этом знать, потому что его опыт вполне может нам пригодиться.

Сьюзен фыркнула:

— У него есть его собственная жизнь с ее собственными проблемами. Нам следует сперва убедиться, что нам нужна его помощь, и лишь потом ее просить.

Она произнесла это так, будто ставила точку, последнюю и окончательную, подводящую итог всяким спорам, словно ее слова что-то доказывали. Но мать ее по-прежнему считала иначе.

Диане хотелось спорить, но она внезапно почувствовала, как острая боль разрывает внутренности, и она судорожно задышала, чтобы ее утихомирить. Боль была как удар током, от которого напрягались все нервы. Диана дышала и ждала, пока пройдет приступ, и через пару секунд он и в самом деле прошел. Она тут же напомнила себе, что рак, прижившийся у нее внутри, не интересуют ее чувства и что ему уж точно нет дела до ее проблем. В этом смысле ее убийца был антиподом тому, кто напугал ее дочь. Он действовал очень медленно и был омерзительно терпелив. Он мог причинить не меньшую боль, чем человек с острым ножом, но только сам выбирал время. Он предпочитал орудовать не спеша, но обещал смерть столь же верную, как от ножа или выстрела.

У нее закружилась голова, но Диана постаралась взять себя в руки и снова несколько раз глубоко вдохнула, как ныряльщики перед погружением.

— Ну хорошо, — осторожно сказала Диана. — О чем тебе говорит пустой бумажник?

Сьюзен пожала плечами, но, прежде чем она успела что-либо произнести в ответ, ее мать продолжила:

— Вот и твой брат сказал бы тебе, что мы живем в мире, полном насилия, в котором ни у кого нет ни времени, ни желания по-настоящему раскрывать преступления. Полиция существует лишь затем, чтобы хоть как-то поддерживать порядок, что они и делают, хотя, на мой взгляд, с излишней жестокостью. И когда совершается преступление, которое можно раскрыть по горячим следам и тут же наказать преступника, они это делают, помогая телеге правосудия хоть как-то двигаться по ухабам жизни. Но чаще всего, за исключением разве что случаев, когда жертвой оказывается важная персона, преступление предпочитают либо проигнорировать, либо списать на царящее в стране беззаконие. А убийство в женском туалете какого-то полупьяного, сексуально озабоченного младшего клерка едва ли тянет до уровня политического. Теперь представим себе на минутку, что им почему-то заинтересовался какой-нибудь полицейский. Что он увидит в первую очередь? Валяющийся на полу пустой бумажник и расстегнутую ширинку. Ага, подумает он, все понятно! Банальное ограбление. И он тут же представит себе, что в этот не слишком дорогой и не слишком приличный бар зашла подзаработать парочка шлюшек, которые взялись парня обслужить, а на самом деле обчистили и прирезали. А может, это сделал их сутенер. И к тому времени, как этот, и без того заваленный работой, детектив наконец поймет, что случай, казавшийся столь очевидным, совсем таковым не является, дело превратится в очередной «глухарь», расследовать который у него не будет никакого желания. Поэтому он положит его в папку и засунет подальше, куда-нибудь в самый низ стопки из сотни других дел. А когда он обнаружит, что в баре не было камеры наблюдения, которая могла бы дать ему видеозапись всех, кто заходил в туалет и выходил из него, то и вовсе поставит на деле крест. Твой брат обязательно рассказал бы тебе о том, что убийца вышел сухим из воды, всего-навсего забрав у того парня наличные и оставив бумажник лежать на полу. Это же проще простого.

Сьюзен выслушала эти рассуждения, затем поколебалась и наконец сказала:

— Я могла бы пойти в полицию.

Диана замахала на нее руками:

— И чем, ты думаешь, это сможет нам помочь, если ты сама прекрасно подходишь на роль подозреваемой в убийстве? Сама подумай. Ну разве можно поверить в твою историю о том, что за тобой кто-то тайно следит? Кто-то, у кого нет ни имени, ни внешности, о котором нам известно лишь по двум таинственным запискам, оставленным неподалеку от нашего дома. И вдруг оказывается, что этот «мистер икс» достаточно проворен для того, чтобы отправить на тот свет любого, кто подойдет к тебе с угрозами. Ну прямо-таки посланец сил зла, приставленный к тебе ангелом-хранителем…

Диана остановилась на полуслове.

Голова опять закружилась, и боль еще раз пронзила тело.

Она медленно, осторожно протянула руку за пузырьком с таблетками, стоящим прямо перед ней на кофейном столике, встряхнула их и высыпала на ладонь две штуки. Она запила оставшимся на дне бутылки глотком горького теплого пива.

Но самую острую боль доставила ей не болезнь, опять заявившая о себе, а последние сказанные ею слова. Посланец сил зла, приставленный к тебе ангелом-хранителем. Она знала лишь одного человека, который соответствовал бы этому определению.

«Но ведь он умер, черт бы его побрал! — едва не выкрикнула она. — Он мертв уже много лет! И мы от него свободны!»

Конечно, эти слова она не произнесла вслух. Однако вызванный ими внезапный страх осел где-то внутри, недалеко от того места, где начинались приступы боли, изнурявшей ее тело.

Тем вечером они ужинали мирно и спокойно, без препирательств о таинственных посланиях или убийстве в баре. И уж конечно, они не вели разговоры о том, какие действия им предпринять. После еды они разошлись по своим комнатам. Сьюзен стояла у изножья постели, понимая, что, несмотря на усталость, не сможет уснуть. Наконец она, дернув плечом, отошла от кровати и села в рабочее кресло перед письменным столом. Потрогала клавиатуру и поняла, что должна немедленно составить новое послание человеку, который, как она думала, ее спас.

Она сидела перед компьютером и покачивалась в кресле вперед и назад.

«Меня спас тот, кто мне угрожает», — произнесла она про себя.

С кривой усмешкой она подумала, что куда лучше оценила бы всю иронию данной ситуации, если бы эта история приключилась с кем-то другим. Затем она выпрямилась в кресле и включила компьютер.

Играя словами и фразами, она все никак не могла найти того, что ее удовлетворило бы. Дело в том, что она сама не знала, о чем хочет написать. Испытывая чувство разочарования и неудовлетворенности, она с силой оттолкнулась от стола и, поднявшись с кресла, пошла в чулан, в котором хранилось оружие. На задней стенке висел ее автомат, на полке лежали несколько пистолетов, стояли коробки с патронами. На соседней полке — катушки для спиннинга, леска, нож для разделки рыбы в ножнах, три прозрачные коробочки, выпускаемые специально для рыболовов фирмой «Майран», набитые ярко окрашенными мормышками, мелкими блеснами и приманками. Там имелись также используемые в качестве наживки муляжи тараканов для ловли тарпона, несколько отличных имитаций креветок и замысловатые наживки, известные в Америке под названием «Сумасшедший Чарли», не говоря уже о мелких крабиках, которых она ловила для наживки. Сьюзен взяла в руки одну из этих коробок и потрясла.

Интересно, подумалось ей, почему приманки, самые популярные у рыб, чаще всего не имеют особого сходства с существами, послужившими для них прототипами? Зачастую приманка, на которую ловится самая большая рыба, лишь отдаленно напоминает формой или цветом соответствующее лакомство. Это сплошное надувательство, скрывающее в себе смертоносный крючок.

Сьюзен вернула коробку обратно на полку и потянулась за длинным рыбным ножом. Достав его из черных ножен из кожзаменителя, она провела пальцем по тупой стороне лезвия. Оно было узкое, немного изогнутое, словно ухмылка палача, а режущий край был острый как бритва. Сьюзен переложила нож из одной руки в другую и осторожно, чтобы не порезаться, поднесла к острию кончик пальца. Она постояла неподвижно. Затем быстро вскинула нож вверх, к глазам, и остановила в нескольких дюймах от лица.

— Примерно так, — пробормотала она себе под нос и сделала быстрый выпад вперед, как незадолго до того в комнате матери, только теперь рассекла воздух не голой рукой, а ножом, прислушиваясь, не свистнет ли он в воздухе.

«Без звука, — подумала она, — без предупреждения. Так и не узнаешь, что приближается смерть».

Она передернула плечами, словно содрогнувшись, вернула нож в чехол и положила обратно на полку. Затем она вернулась к компьютеру и быстро напечатала:

А затем прибавила, почти жалобно:

Сьюзен посмотрела на слова, которые только что написала, глубоко вздохнула и принялась их зашифровывать, превращая в головоломку, которую смогла бы разместить в журнале в своей колонке.

«Послушай, Мата Хари, — прошептала она, обращаясь к своему второму „я“, — постарайся придумать что-нибудь по-настоящему трудное и головоломное. Пусть ему понадобится побольше времени, чтобы разгадать новую загадку. Дело в том, что мне хотелось бы иметь в запасе несколько дней, за которые я смогла бы придумать, как поступить дальше».

Диана сидела на краю кровати и думала о метастазах, медленно съедающих ее изнутри. Как ни странно, ей был интересен ее враг, хотя и с какой-то извращенной точки зрения. С какой стати болезнь прицепилась к ее поджелудочной железе? Это казалось Диане капризом вероломной судьбы. За свою жизнь она часто беспокоилась о различных вещах, но ей никогда и в голову не приходило, что подведет ее именно этот столь глубоко запрятанный орган.

«Хотелось бы знать, — подумала пожилая женщина, пожав плечами, как иногда ей приходилось делать, — на что она похожа, эта поджелудочная железа, и какого она цвета? Может, красная? Или зеленая либо лиловая? И как выглядят на ней пятнышки злокачественной опухоли? Наверное, черные? И чем она занималась раньше, эта железа, до того как принялась медленно убивать свою хозяйку? Зачем она нужна человеку? И для чего вообще нужны все эти внутренние органы, эти печень, желудок, почки, прямая кишка и остальной кишечник? И почему болезнь не затронула их?» Диана относилась к своим тканям и органам как к деталям какого-то двигателя внутреннего сгорания, который может плохо работать из-за низкого качества бензина. Ей вдруг захотелось засунуть руку поглубже в свой организм, одним махом вырвать вышедший из строя орган, а потом бросить его на пол и, как следует отчитав, запретить ему себя убивать. Ее переполняли гнев и чувство неистовой ярости оттого, что какой-то невесть куда запрятанный незначительный орган, сущее ничтожество, какая-то малявка, собрался лишить ее жизни. «Нужно срочно что-то с этим делать, — сказала она себе. — Надо как-то брать ситуацию под контроль».

Тут она вспомнила, как много лет назад взяла в свои руки собственную жизнь, и решила: нужно то же самое сделать и со своей смертью.

Встав, она пересекла комнату. Дожди на островах Киз яростные, подумала Диана. Небесные хляби вдруг разверзаются, и начинается сущий потоп — типа того, который приключился этим вечером. Казалось, небеса взбесились и обрушили на архипелаг черную стену воды, падение которой сотрясло и ослепило весь окружающий мир.

А тот, другой, дождь, который она помнит до сих пор, был холодный и неприятный на ощупь. Он словно плевался на нее и шипел от злости. Он был какой-то тревожный, готовый поддержать все страхи, которые рождались в ней, как лава в вулкане, а потом извергались, выползая наружу. У того дождя не было решительности, грозовых ливней на островах Киз, к которым она так успела привыкнуть. И в ту ночь, когда она оставила дом, расставшись с прошлым и со всем, что у нее было в первые тридцать лет жизни, на беглянку пролился целый дождь сомнений.

В дальнем углу стенного шкафа у себя в спальне она хранила маленькую шкатулку, которую теперь нашла позади кое-каких старых полотен, засохших тюбиков с краской и кистей. Около секунды она бранила себя за то, что забросила живопись. «Для этого не было никакой причины, — сказала она. — Даже если ты умираешь».

Она не подозревала, что ее действия невольно воспроизводят действия дочери и она бессознательно подражает ей. Только если Сьюзен взяла в чулане нож, то Диана отыскала в своем стенном шкафу маленькую шкатулку с запрятанными в нее разными памятными вещицами.

Шкатулка была сделана из темного дешевого металла. Когда-то на ней имелся замочек, но ключ от него потерялся, и шкатулку пришлось вскрывать, в результате чего замок вышел из строя, и теперь шкатулка закрывалась на простую защелку. Диана считала, что это касается и большинства воспоминаний: не важно, насколько далеко они на первый взгляд запрятаны, — на самом деле они заперты не так уж надежно, так что извлечь их бывает проще простого.

Стоя рядом с кроватью, она медленно открыла шкатулку и выложила ее содержимое на покрывало. Прошло много лет с тех пор, как она что-то в нее клала, и не меньше времени утекло с тех пор, как она что-то из нее вынимала. Наверху лежали разные документы: копия завещания, согласно которому то немногое, чем она владела, делилось поровну между ее детьми, страховой полис на небольшую сумму денег, а также копия купчей на дом. Под этими документами лежало несколько разрозненных фотографий, короткий список имен и адресов, отпечатанный на машинке, письмо от ее поверенного и глянцевый листок, вырванный из журнала.

Диана в первую очередь взяла вырванную страницу и тяжело уселась на кровать. На нижнем поле был напечатан порядковый номер: «52». Рядом с ним мелким шрифтом было набрано: «Бюллетень школы Св. Томаса Мора. Весна 1983 г.».

На этом листке было три столбца. Первые два были озаглавлены «Свадьбы и дни рождения». Над третьим шел заголовок «Объявления о смерти».

В третьей колонке было всего лишь одно объявление:

Диане захотелось сплюнуть. Ее язык явственно ощутил привкус желчи.

— Его и вправду будет недоставать — всем, кого он не успел отправить на тот свет!.. — гневно прошептала она себе под нос.

Она держала страничку из журнала в руке и пыталась вспомнить чувства, которые испытала в день, когда ее впервые увидела. Изумление. Облегчение. А затем, как ни странно, она поняла, что не ощущает свободы, радостного и бодрящего чувства спасения, потому что эти строчки говорили ей, что теперь она избавилась от самого страшного своего страха — страха быть найденной им. Но этого освобождения от тревоги и беспокойства не произошло. Вместо этого единственным, что она ощутила в душе, оказалось не перестающее ее мучить сомнение. Слова в журнале говорили одно, а она… Словом, она никак не могла до конца поверить в написанное.

Диана отложила журнальную страницу в сторону и взялась за письмо.

В верхней части листка находился угловой штамп поверенного, работающего в маленькой адвокатской фирме в Трентоне, штат Нью-Джерси.

Письмо было адресовано некой госпоже Джейн Джонс и прислано на почтовый ящик, абонированный в почтовом отделении в Норт-Майами, пригороде большого Майами. Когда-то она тащилась до него с островов Киз целых два часа по жуткой жаре с одной-единственной целью — абонировать почтовый ящик в самом большом и оживленном почтовом отделении в этих краях — и все для того, чтобы получить это письмо. В нем говорилось:

Дальше стояла размашистая подпись адвоката: Г. Кеннет Смит. Ей хотелось ему позвонить. Ей показалось, что за скупыми строками письма скрыто куда больше, однако она удержалась от искушения. Вместо этого она отказалась от абонированного почтового ящика, не указав нового адреса.

Теперь же она положила это письмо на кровать рядом со страницей из Бюллетеня школы Св. Томаса Мора и смотрела на них пристальным взглядом.

Она вспоминала. Когда они приехали в Южную Флориду, дети были еще совсем маленькие. Она так надеялась, что ей удастся стереть из их памяти воспоминания о старом доме в Нью-Джерси! Ей так этого хотелось! Она так старалась, чтобы на новом месте им ничто не напоминало о прошлом! Здесь все было другое — одежда, которую они носили, еда, которой она их кормила. Она убрала из жизни любую ткань, любой вкус или запах, которые могли бы напомнить им о месте, откуда они сбежали. Она изменила даже выговор. И немало потрудилась, чтобы привить им южную манеру речи. «Южнопацанский» — так называют этот диалект в здешних краях. Он вобрал в себя разные словечки и обороты южноамериканского и афроамериканского диалектов. Словом, она приняла все меры, чтобы дети начали считать эти места родными.

Диана порылась в шкатулке и достала отпечатанный на машинке лист с именами и небольшой пакет с фотографиями. Когда она положила его на колени, ее руки дрожали. Она не доставала их много лет. Один за другим она вынимала снимки.

На первых нескольких фотографиях запечатлены ее родители, а также ее брат и сестра, когда все они были еще молоды. Снимки сделаны на пляже в Новой Англии, так что купальники, раскладные кресла и пляжные зонтики старомодные и невольно вызвали у нее улыбку. На одной фотографии отец — с длинной удочкой, в болотных сапогах и в сдвинутой на затылок матерчатой кепке. Он широко улыбался и указывал пальцем на большого полосатого морского окуня, которого нес на кукане. Теперь отца нет, подумала она. Наверное. Слишком много лет прошло с тех пор. Она не знала наверняка, но думала, что, скорее всего, он умер. Он бы гордился тем, что его внучка знает толк в рыбной ловле не хуже, чем он. Ему бы понравилось, возьми она его покататься на своем скифе.

Диана отложила фотографию в сторону и взялась за другую. На ней ее мать стояла рядом с братом и сестрой. Они сплели руки, и было понятно, что Диане удалось нажать кнопку затвора как раз в тот момент, когда мать сказала какую-то очень смешную шутку, потому что все головы на фото запрокинуты в приступе хохота. Это ей нравилось в матери больше всего — то, что мать всегда могла рассмеяться или пошутить по любому поводу, как бы тяжело ей иногда ни приходилось. «Вот женщина, которая умела не обращать внимания на любые неприятности, — подумала Диана. — Должно быть, я унаследовала упрямство именно от нее. Наверное, и она уже умерла. А если нет, то слишком стара и все забыла». Диана бросила на фотографию еще один взгляд, и на нее нахлынуло такое одиночество, что на какое-то мгновение ей захотелось непременно вспомнить ту шутку, над которой они тогда так смеялись. Это помогло бы вернуться в то время. Ничего другого ей так не хотелось, как просто еще раз услышать ту шутку.

Диана глубоко вздохнула. Затем посмотрела на брата и сестру и прошептала им: «Простите». Должно быть, им всем пришлось нелегко, когда она исчезла. Дни рождения, годовщины семейных событий, Рождество… А еще, должно быть, свадьбы, крестины, похороны — все, что обычно происходит в семье, в большой семье, — все это она вычеркнула из своей жизни одним махом. Она ни единым словом не объяснила причину своего бегства, не прислала им ни одной весточки. В том, что это должно быть сделано именно так, она прекрасно отдавала себе отчет в ту ночь, когда сбежала от Джеффри Митчелла и покинула дом, в котором жила с ним.

Все, что она получила взамен, — это жизнь, свою и своих детей. Эта жизнь должна была стать безопасной. И единственный способ, который мог помочь ей обеспечить эту безопасность, заключался в том, чтобы никогда не обнаруживать себя. Ибо иначе он их нашел бы. Это она знала точно.

«В ту ночь я умерла, — подумалось ей, — но зато возродилась для новой жизни».

Диана отложила фотографии и взглянула на лист с напечатанными на нем именами. Там были имена и последние известные ей адреса всех ее родственников. Они, как она надеялась, могли когда-нибудь пригодиться ее детям. Она верила, что рано или поздно настанет день, когда их семья сможет наконец воссоединиться.

Она думала, что это произойдет, когда получила письмо от поверенного. Свидетельство о смерти. Оно пролежало в шкатулке два десятка лет. Она так его ждала! Так почему же, прочтя его, она так и не решилась себя обнаружить?

Диана покачала головой.

Потому, что так и не смогла до конца поверить в написанное. Сколь бы убедительно ни казалось на первый взгляд то, о чем сообщал адвокат, его письмо все-таки вызвало у нее слишком много сомнений, чтобы она могла рискнуть жизнью и поставить под угрозу судьбы своих детей. На самом дне шкатулки оставался еще один небольшой конверт из желтоватой манильской бумаги. Диана прикоснулась к нему с большой осторожностью, словно тот мог упасть и разбиться. Она медленно открыла его, впервые за много лет. В нем тоже хранилась фотография, на которой была изображена она сама, сидящая в кресле. На этом снимке она выглядела намного моложе, чем теперь. Увидев свое лицо, она нахмурилась. Лицо показалось ей каким-то мышиным. Не лицо, а мордочка за большими стеклами очков. Робкая и нерешительная. Пятилетняя Сьюзен сидела у нее на коленях, вцепившись в нее; она всегда была как сгусток энергии. Семилетний Джеффри стоял рядом, прислонившись к ней. Вид у него был серьезный и сосредоточенный, и он выглядел старше своих лет. Она крепко держала его за руку.

За ними, за спинкой кресла, в котором она сидела, стоял Джеффри-старший. Объективы у фотокамер тогда были с маленьким фокусным расстоянием, и потому, хотя муж и стоял всего в нескольких дюймах позади них, его черты получились размытыми и расплывчатыми.

Он всегда старался так или иначе не попадать в фокус. Диана всмотрелась в его лицо. «Какой мерзавец», — подумала она.

Ее Джеффри знал бы, что делать с этой фотографией. Он знал бы, как ее отсканировать, а затем так над ней поработать в фотошопе, чтобы изображение стало четким. А затем применил бы специальную программу, которая состарила бы лицо, чтобы знать, как он выглядит сегодня.

Диана перебила себя на полуслове.

— Но ты же умер, — произнесла она вслух.

Лицо на фотографии ничего не ответило.

Она сделала все, что сумела, подумала Диана. Она следила за ним как могла, прилежно читала бюллетени школы Св. Томаса Мора, тайком подписывалась на «Принстон пэкет», еженедельник, который освещал также и события в Хоупвелле. Она даже подумывала о том, чтобы нанять частного детектива, однако, увы, хорошо отдавала себе отчет в одном очень печальном обстоятельстве: все сведения могут передаваться в двух направлениях, и все усилия, предпринятые с целью побольше разузнать о нем, какими бы изощренными те ни казались, могли выйти ей боком. Так что за прошедшие годы она употребила лишь те средства, в безопасности которых была полностью уверена. Вся полученная ею информация бралась из открытых источников, таких как газеты и журналы. Она исследовала бюллетени Общества выпускников всех школ, где он преподавал, и всех, где он когда-то учился. Она читала в газетах некрологи и объявления о смерти и уделяла пристальное внимание сделкам с недвижимостью. Увы, все ее подобные поиски оставались безрезультатными. Однако же и теперь, спустя много лет после получения письма от поверенного, она продолжала свои усилия и очень этим гордилась. Многие на ее месте решили бы, что теперь находятся в полной безопасности, но она не принадлежала к их числу.

Диана подняла голову и обратилась к мужу, словно тот стоял в комнате прямо перед ней. Призрак или человек из плоти и крови, ей это было безразлично.

— Ты думал, что можешь обмануть меня. Ты все время желал, чтобы я поступала, как тебе хочется, чтобы делала то, чего ты от меня ждешь. Но я не пошла у тебя на поводу. Ты этого не ожидал, правда? — Диана улыбнулась. — Это должно было стать для тебя незаживающей раной, если только ты еще жив. А если ты и взаправду умер, то это должно мучить тебя и в аду, куда ты, конечно, попал.

Диана Клейтон снова тяжело вздохнула. Она стояла у постели и собирала с нее то, что на ней лежало, складывая кусочки своего прошлого обратно в шкатулку. Она думала о том, что приключилось с ее дочерью, и о посланиях, которые та получила.

«Все это игра, — думала она с горечью. — И всегда было игрой».

И в этот момент она решила, что, как бы ни сердилась на это дочь, она все-таки позвонит сыну. Если письма шлет ее муж, подумала она, если после всех этих лет он их все-таки нашел, то Джеффри вправе об этом знать, потому что находится в такой же опасности, как и они с дочерью. Ведь он тоже участник этой игры.

Диана прошла к маленькому прикроватному столику и сняла трубку со стоящего на нем телефона. Поколебавшись пару секунд, она быстро набрала массачусетский номер сына.

Телефон звонил. Она насчитала десять гудков, потом набрала номер еще раз и снова подождала десять гудков. Потом она повесила трубку. И тяжело опустилась на кровать.

Диана знала, что не уснет этой ночью. Она потянулась за болеутоляющими таблетками и проглотила сразу две, не запивая водой, хотя знала, что, когда придет настоящая боль, черная, как безлунная ночь, они не помогут.