Особый склад ума

Глава 7 «Кофе Изумруд Тан»

Теперь Диана Клейтон старалась уезжать из дому как можно реже.

Один раз в неделю, однако, ей приходилось посещать местную аптеку, чтобы пополнить запас анальгетиков, витаминов и прикупить какой-нибудь очередной экспериментальный препарат, хотя они, похоже, не помогали, и болезнь медленно и неуклонно брала свое. В аптеке, пока молодой фармацевт, кубинский иммигрант, подбирал ей лекарства, Диана с притворной веселостью принималась болтать с ним. У него был ужасный акцент, но он нравился ей своим неизменным оптимизмом и попытками подобрать лекарство, которое ей непременно поможет. Затем она осторожно переходила четыре полосы шоссе номер один,[38] ловко уворачиваясь от проходящих машин, и шла по боковой улочке еще квартал до небольшого, хорошо затененного здания из шлакоблоков местной библиотеки, находившейся в стороне от кричаще-ярких магазинов, вытянувшихся вдоль хайвея.

Библиотекарь, пожилой человек, лет на десять старше ее, любил с ней пофлиртовать. Он поджидал ее прихода, взгромоздившись на высокий табурет за одним из окон, забранных решетками, высматривая, не идет ли она, и тут же без всякой опаски пропускал через двойные бронированные двери, запирая замок на два оборота. Притом что он был женат, его жизнь мало отличалась от жизни холостяка, так как его супругу интересовали только пара своих питбулей и судьбы телезвезд из мыльных опер. Он, словно комический Лотарио,[39] преданно следовал за Дианой от полки к полке, шепотом приглашая ее на коктейль, на обед, в кино — куда угодно, где, как ему свято верилось, он смог бы наконец признаться ей, что она — единственная истинная любовь всей его жизни. Ее эти знаки внимания и забавляли, и раздражали, и потому она осаживала его, но не слишком резко и говорила себе, что раньше умрет, чем наберется духу велеть бедняге оставить ее в покое раз и навсегда.

Читала она только классиков. По меньшей мере две книги в неделю. Диккенс, Готорн, Мелвилл, Стендаль, Пруст, Толстой, Достоевский. Она обожала Шекспира и греческие трагедии. Из более современных она лишь изредка удостаивала вниманием Фолкнера и Хемингуэя, причем Хемингуэя, скорее, из лояльности,[40] а еще потому, что ей нравилось, как подробно он описывал смерть. Смерть в его книгах всегда была романтической, героической, бескорыстно жертвенной, и Диану это как-то ободряло, хотя она понимала, что это всего лишь книжки.

Получив очередную стопку, она ускользала от своего библиотекаря, для чего с ее стороны требовалась известная изобретательность, чтобы увернуться от очередного предложения. Затем она шла по другой залитой солнцем боковой улице еще один квартал, чтобы выйти к старой, обшарпанной баптистской церкви. Рядом с ней росла пальма, одна-единственная на весь церковный двор, слишком высокая, чтобы давать много тени. Но зато у ее основания стояла деревянная скамья с треснувшим сиденьем, где Диана любила посидеть и послушать, как репетирует хор. Диана знала, когда начинается спевка. Голоса плавно, словно подхваченные ветерком, лились из церковного полумрака.

Рядом со скамьей стоял щит, на котором было написано:

За прошедшие месяцы пастор несколько раз выходил и пытался уверить Диану, что внутри гораздо удобнее, значительно прохладнее и что никто не станет возражать против того, чтобы она послушала репетицию, а внутри гораздо безопаснее, однако она неизменно отвергала подобные предложения. Что ей нравилось, так это ощущение того, как голоса поднимаются высоко над ней, устремляясь к теплу и к солнцу. Ей нравилось, что она почти не различает слов. Ей не хотелось, чтобы с ней вели беседы о Боге, а проповедник, с виду казавшийся славным малым, непременно захотел бы этим заняться. И самое главное, Диана не хотела обижать добряка отказом слушать его речи, сколь искренними они бы ни показались. Единственное, чего ей хотелось, — это просто послушать музыку, ибо, как оказалось, слушая счастливые голоса хористов, она забывает о боли, которая терзает тело.

Это, как она думала, уже само по себе маленькое чудо.

В три часа дня спевка заканчивалась. Диана вставала со скамейки и медленно шла домой. Регулярность ее вылазок, привычность маршрута, ее нынешний мелкий, семенящий шаг — все это превращало ее, и она хорошо это понимала, в легкую добычу. То, что ей до сих пор не попался ни какой-нибудь мелкий грабитель, который мог бы позариться на ее тощий кошелек, ни наркоман, которому могли бы пригодиться ее анальгетики, было удивительно и, как она думала с некоторым изумлением, возможно, было еще одним чудом, сопряженным с этими ее еженедельными прогулками.

Иногда она позволяла себе роскошь порассуждать о том, что оказаться убитой каким-нибудь мутноглазым бродягой или перетрусившим тинейджером совсем не так страшно, как продолжать жить, когда болезнь подтачивает твои силы с упорством, равносильным жестокости. Она думала, что лучше пережить несколько секунд страха, чем неизвестно как долго терпеть все ужасы болезни. Эта мысль наполняла ее веселым чувством свободы, и она не сдавалась, принимала лекарства, продолжала внутренне сражаться с болезнью каждый миг своего существования. Она полагала, что этот бойцовский дух проистекает из присущего ей чувства долга, ее упрямства, из нежелания оставить своих двух детей, хотя уже и взрослых, на произвол судьбы в этом ужасном мире, в котором больше никому и ничему нельзя доверять.

Ей хотелось, чтобы у нее появились внуки.

Внуки, считала она, принесли бы ей только радость.

Она понимала, что карты легли иначе, но это не мешало ей фантазировать, пытаясь представить себе, как мог бы выглядеть ее будущий внук или внучка. Она придумывала им имена, черты лица, сочиняла воспоминания вместо тех настоящих, которых ей так не хватало. Рисовала в воображении каникулы и праздники, Рождество и школьные игры. Она физически ощущала, как берет на руки ребенка и вытирает слезы из-за ссадины или царапины, слышала ровное, мерное детское дыхание, когда читала им на ночь. Она понимала, что это глупая прихоть, но не видела в ней ничего дурного.

И вымышленные внуки, которых у нее не было, помогали унять ее страхи за детей, которые у нее были.

Диане иногда казалось, что их странная отчужденность и то одиночество, на которое они себя обрекли, доставляют ей не меньшую боль, чем болезнь. Но разве есть такая пилюля, которая смогла бы помочь им сблизиться, сократив расстояние?

Вот и в то утро, когда она, держа в руках только что взятые в библиотеке книги — «По ком звонит колокол» и «Большие ожидания», уже подходила к дорожке, что вела к дому, ее стали одолевать думы о детях, хотя в ушах продолжали звенеть голоса, поющие гимн «Вперед, воинство Христово». Случайно подняв голову, она заметила черное огромное пятно на западе. Грозные, иссиня-черные тучи словно собрались в огромный шар, от которого исходила злобная сила, и он поднимался далеко в небе как знак беды. Она не знала, идет ли гроза в сторону или на них, с молниями и слепящими шквалами ливня, и подумала, что хорошо бы Сьюзен успела добраться домой до грозы.

В тот вечер Сьюзен Клейтон покинула офис вместе с остальными сослуживцами под бдительными взорами вооруженной автоматами охраны. Сотрудники службы безопасности проводили их до машин, и по пути ничего не случилось. Обычно путешествие от центра Майами до Аппер-Киз занимало у Сьюзен больше часа, даже если она гнала по скоростной полосе. Конечно, дело было в том, что все хотели прокатиться с ветерком по полосе с неограниченной скоростью движения, и такая езда на дистанции в один корпус и на скорости сто миль в час требовала большого хладнокровия. Час пик больше казался ей похожим на гонки серийных автомобилей, чем на будничную поездку с работы домой. Единственное, чего, по ее мнению, не хватало для полной картины, так это трибун с толпами зрителей, которые с замиранием сердца ждут очередной аварии. На загородных фривеях Майами они не уходили бы разочарованные.

Сьюзен любила быструю езду за всплеск адреналина, за восхитительное напряжение погони, но еще больше за тот очищающий эффект, который та оказывала на ее воображение: у нее просто не оставалось времени, чтобы сосредоточиться на чем-либо, кроме передней машины, задней машины и самой дороги. Скорость освобождала голову от дневных забот, от офисных дрязг и от страха за мать. Если не удавалось полностью сосредоточиться на дороге, Сьюзен давно взяла за правило перестраиваться из скоростного ряда в соседний, где риск был меньше и где можно было думать о чем угодно.

Вот и сегодня выдался один из таких дней.

Она с завистью поглядывала влево, на бешено проносившиеся мимо нее автомобили, сверкавшие при свете огней делового центра Майами. Но почти тут же поняла, что в голове вертится последняя часть неразгаданной головоломки: «Предыдущее всегда кофе изумруд тан».

Она была убеждена, что головоломка составлена в том же духе, что и предыдущая, и более или менее в том же, в каком она придумала свой ответ на нее. Простая игра в слова, где каждое слово логически связано с каким-то другим, которое и надо найти. Оно станет частью решения предложенной ей головоломки, раскрыв которую она узнает, что ей написал таинственный незнакомец.

Задача как раз и состояла в том, чтобы найти нужное значение каждого из них. Связанная это фраза или нет, есть ли там скрытая цитата или еще какой-нибудь фокус, затемняющий смысл? В этом она сомневалась. Человек, написавший письмо, явно хотел, чтобы оно было прочитано и понято. Он хотел лишь, чтобы головоломка казалась умной, в меру трудной и зашифрованной ровно настолько, чтобы дать ей шанс написать ответ.

«Кто-то мной манипулирует», — подумала она.

Этот незнакомец явно хочет ее контролировать.

Что еще? Он что-то задумал?

Однозначно.

Так что он задумал?

Она не была уверена до конца, но вариантов всего два: либо сексуальная подоплека, либо эмоциональная.

Машина, шедшая впереди, неожиданно затормозила, и Сьюзен резко нажала на тормоз, ощутив прилив паники, когда застучали тормозные колодки, и ее обдало жаром, хотя она даже еще не успела подумать слово «авария». Она слышала, как вокруг нее визжат, словно от боли, тормоза других автомашин, и уже приготовилась услышать скрежет сминаемого металла. Но до этого, к счастью, не дошло. На какой-то короткий миг наступила тишина, после чего поток машин снова пришел в движение, набирая скорость. Над головой раздалось громкое тарахтение зависшего над ними полицейского вертолета. Она даже увидела стрелка — он по пояс высунулся из кабины и внимательно вглядывался в поток машин на дороге внизу. В темноте, да еще за дымчатым плексигласовым забралом шлема, лица его было не разглядеть, но ей подумалось, что на нем застыло скучающее выражение.

«Итак, что я знаю?» — спросила она у самой себя.

«По-прежнему очень мало», — последовал ответ.

«Нет, игра заключается не в этом, — решила Сьюзен, — она в том, чтобы я в конечном счете выяснила, в чем дело. И это не будет слишком трудная головоломка, если мой незнакомец сам хочет, чтобы я докопалась, кто он такой. Он только хочет задать темп».

«Это опасная игра», — призналась она себе.

Примерно на полпути между Майами и Исламорадой,[41] почти в конце длинного торгового мола, обслуживающего пригородный коттеджный поселок, обнесенный высокой стеной, находился бар под названием «Конечная остановка». Этот бар был как раз из числа тех, куда она любила заглядывать, не каждый день, но довольно часто, так что успела завести шапочное знакомство с барменами, отчего при встрече они кивали друг другу, да еще с несколькими здешними завсегдатаями, которых при случае даже иногда могла вспомнить. С ними она, конечно, не была знакома, даже никогда не болтала. Но ей нравились привычные лица без имен, привычные голоса без лиц и знакомства без прошлого и будущего. Она съехала с шоссе и остановила машину неподалеку от двери, которая вела в бар.

Парковка была заполнена примерно на три четверти. Вечерний свет и полосы огней причудливо расчертили блестящий черный асфальт — первые отблески заката смешивались с мельканием фар проносившихся мимо машин. Вдоль торгового мола тянулась крытая галерея с деревянными тротуарами и тщательно подобранными растениями, в основном пальмами и папоротниками, которые создавали ощущение джунглей, чтобы поход по магазинам стал похож на прогулку по дебрям некоего доброго, рожденного изысканной фантазией дизайнера леса, где покупателя ждут не страшные звери, а дорогие бутики. Охрана там носила пробковые шлемы и хаки, как охотники на сафари, хотя оружие у них было вполне городское. Бар «Конечная остановка» отчасти позаимствовал претенциозность у соседей, но на цены она не распространялась. Здесь растения лишь создавали по периметру парковки тень и укромные уголки. Сьюзен быстро прошла мимо низенькой толстой пальмы, стоявшей у входа в бар, как часовой.

Главный зал был освещен тускло, и там царил полумрак. Между столиками сновали две официантки, которые обслуживали группки бизнесменов, сидевших, ослабив галстуки, за своими мартини. Незнакомый бармен за стойкой темного дерева едва успевал поворачиваться. Это был молодой парень с густой шевелюрой и бакенбардами, какие в шестидесятых годах носили звезды рока и немного ему не шедшие. Он выглядел не на месте, будто искал или только что потерял другую работу и вынужден смешивать напитки, чтобы заработать на жизнь. У стойки бара на высоких табуретах сидело человек двадцать — достаточно, чтобы здесь стало людно, но не слишком. Это заведение не считалось «баром для встреч», сюда приходили, скорее, выпить по рюмочке, но, пожалуй, около трети посетителей здесь были женщины, и флиртовать было не запрещено. Впрочем, флирт здесь был тихий, не такой, как действительно в барах для встреч; разговоры велись приличные, музыка играла ненавязчивая. Это было место, куда можно было спокойно зайти и выпить.

Сьюзен села на табурет в дальнем конце стойки, так что между ней и другим ближайшим посетителем оставалось три пустых места. Бармен подошел и протер перед ней полотенцем стойку и кивнул, когда она заказала виски со льдом. Он подал его почти тотчас, поставив стакан перед ней, взял деньги и вернулся на место в центре стойки. А Сьюзен вынула блокнот и авторучку, положила блокнот рядом со стаканом и склонилась над ним, углубившись в работу.

«Итак, предыдущее, — сказала она самой себе. — Что бы это могло значить? Не иначе как отсылка к чему-то, уже имевшему место».

Она кивнула, словно соглашаясь сама с собой. Слово явно было связано с чем-то из первого послания, в котором говорилось: «Я нашел тебя».

Она записала эту фразу в верхней части страницы, а внизу, под ней, написала: «кофе изумруд тан».

«Тут опять, — подумалось ей, — должна быть какая-то игра слов, что-то очень простое. Желает ли он показать мне, насколько умен? В таком случае смысл должен быть запрятан поглубже. А если составителя головоломки начинает мучить нетерпение, то решение должно лежать куда ближе к поверхности, чтобы я зря не теряла времени на разгадывание и, следовательно, не тянула с ответом.

Интересно, известно ли ему, когда я должна сдавать материалы для верстки моей колонки? Знает ли он, когда наступает последний срок? Если да, то он должен понимать, что с его задачей я должна справиться уже к завтрашнему дню. А кроме того, мне еще понадобится время, чтобы сочинить достойный ответ, который можно будет напечатать в журнале».

Сьюзен отхлебнула виски, проглотила и подобрала языком каплю с края стакана. Обжигающая жидкость, скользнувшая по горлу, показалась ей обещанием сирены. Она приказала себе пить медленно. Когда она в последний раз виделась с братом, то заметила, что он опрокинул в себя рюмку водки так, словно это была вода, хватив залпом, без удовольствия, лишь стремясь снять напряжение. А ведь он спортсмен, подумала она. Самозабвенно занимается бегом и вообще легкой атлетикой, а затем пропивает все только что накопленное здоровье. Она снова отхлебнула виски. «Да, — подумалось ей, — слово „предыдущее“ непременно значит нечто связанное с первым посланием. И мне уже известно слово „всегда“». Она посмотрела на слова, попробовала состыковать их друг с другом и вдруг произнесла вслух:

— Я — всегда…

— И я тоже, — проговорил голос у нее за спиной.

Эти слова заставили ее вздрогнуть, она резко повернулась на табурете.

Там стоял, нависая над ней, мужчина со стаканом в руке. Он широко осклабился, и в его улыбке сквозило отвратительное нетерпение. Он был высокий, крепкий, лет на пятнадцать старше ее, с залысинами и обручальным кольцом на пальце. Таких, как он, Сьюзен видела насквозь — мелкий служащий, не добившийся повышения, много раз обойденный более удачливыми коллегами, который стремится компенсировать провал в карьере успехами на любовном фронте и не упустит возможности завязать интрижку. Секс без романтики, без имен, потом — домой, к разогретому в микроволновке обеду, к жене и угрюмым детишкам-тинейджерам, которым плевать на то, во сколько он вернулся домой. Может быть, даже собака не поднимется повилять хвостом, когда он откроет дверь. Ее передернуло от отвращения. Мужчина отхлебнул из стакана и добавил:

— Я всегда хотел того же самого.

— Что вы имеете в виду? — спросила она.

— Все, что вам угодно, из того, чего вы всегда желаете, чем бы это ни оказалось, и хочу этого так же, как вы. Так что я — всегда! — протараторил он. — Заказать вам чего-нибудь выпить?

— У меня уже есть.

— Может, еще?

— Нет, спасибо.

— Над чем это вы так усердно трудитесь?

— Это мое дело.

— А что, если бы я попробовал сделать его и моим тоже?

— Не думаю, что у вас получится.

Мужчина сделал еще один шаг в ее сторону, подошел вплотную и наклонился над ней. Она не запротестовала и лишь повернулась к нему спиной.

— Не очень-то дружелюбно, — заметил мужчина.

— Это вопрос? — ответила Сьюзен.

— Нет, просто результат моих наблюдений. Не хотите со мной поболтать?

— Нет, — отрезала она, напомнив себе, что нужно оставаться в рамках вежливости, но не в ущерб решительности. — Мне бы хотелось, — добавила Сьюзен, — чтобы меня оставили в покое! Тогда я смогу допить виски, а потом убраться отсюда вон.

— Да ладно тебе, не будь злюкой. Давай куплю для тебя еще что-нибудь. Посидим поговорим. А там как пойдет. Не будем ничего решать заранее. Готов спорить, у нас много общего.

— Нет уж, благодарю, — отказалась она. — И я не думаю, черт побери, что у нас есть что-либо общее. А теперь прошу меня извинить, но я занята. Мне надо закончить кое-какое дело.

Человек улыбнулся, снова пригубил из стакана и кивнул. Потом пригнулся к ней еще ниже, но не как это делают пьяные, потому что пьяным не был, и вовсе не угрожающе, потому что до сего момента выглядел самоуверенным и настроенным весьма оптимистично — возможно, даже слегка чересчур, — но с таким неожиданным натиском, что Сьюзен отпрянула.

— Сука! — прошипел он. — Гребаная сука!

Сьюзен раскрыла рот от удивления.

Мужчина прильнул к ней еще ближе, так что она ощутила тяжелые запахи его лосьона и выдыхаемых алкогольных паров.

— Знаешь, что мне хотелось бы сделать? — спросил он шепотом, однако его вопрос был не из тех, на которые требуется давать ответ. — Так вот, я хотел бы вырезать твое чертово сердце и растоптать его прямо у тебя на глазах.

Прежде чем она успела отреагировать, незнакомец резко повернулся и отошел, чтобы раствориться в полумраке бара. Он уходил неторопливой походкой, и скоро его широкая спина скрылась в толпе других людей в деловых костюмах. Ей подумалось, что та напоминает зыбучую морскую стихию.

Ей понадобилась пара секунд, чтобы прийти в себя. Поток оскорблений подействовал на нее так, словно ее отхлестали по щекам. Тяжело дыша, она сказала себе: «Опасны все, и никто не может чувствовать себя вполне защищенным».

Внутри у нее все как будто скрутилось в тугой узел, желудок свело спазмом, нервы сжались в кулак. «Не забывайся, — напомнила она себе. — Всегда будь начеку. Не расслабляйся ни на миг».

Она приложила стакан ко лбу и не почувствовала прохлады, затем поднесла к губам и сделала большой глоток. Горьковатая жидкость заплескалась в стакане; она сделала еще один жадный глоток и посмотрела на бармена, стоявшего к ней спиной. Он засыпа́л кофе в кофемашину. Сьюзен подумала, что он вряд ли заметил подходившего к ней мужчину. Повернувшись на табурете, она осмотрела зал. Скорее всего, никто здесь не обращал внимания ни на кого. Затененный бар и гул голосов теперь показались ей враждебными. Откинувшись назад, она искоса бросила взгляд вдоль барной стойки, всматриваясь в посетителей и пытаясь понять, там ли еще этот тип, но не смогла. Она попробовала вспомнить его лицо, но оказалось, что она не запомнила ничего, кроме кольца и гневного шепота. Вернувшись к блокноту на стойке, она снова прочла написанные на листке слова, затем опять оглянулась на бармена, который, вставив фильтр в эспрессо-машину, стоял и смотрел, как из нее медленно вытекает черная ароматная жидкость.

«Кофе», — тотчас подумала она. Кофе делают из кофейных зерен. Бобов. По-английски «бин». Но так же звучит и причастие прошедшего времени от глагола «быть».

Я всегда был.

Сьюзен записала эти слова и подняла голову.

У нее возникло такое ощущение, словно на нее кто-то смотрит. Она снова обернулась, ища глазами направленный на нее взгляд. И опять ничего не увидела.

Она попыталась стряхнуть наваждение, но у нее не получилось. Тогда она убрала блокнот и карандаш в сумочку, где на дне лежал небольшой револьвер 0,25 калибра. Она потрогала его, ощутила прохладное прикосновение металла, осмелела и даже попыталась пошутить.

«По крайней мере, — сказала она себе мысленно, — я здесь не одна».

Сьюзен оценила ситуацию. Полное людей помещение, десятки ненадежных свидетелей. Пожалуй, никто из посетителей ее не вспомнит. Она мысленно прошла путь до парковки, считая шаги до машины, вспоминая каждый темный уголок, где мог бы затаиться человек, сказавший, что хочет вырезать ее сердце. Она было хотела попросить бармена ее проводить, но засомневалась, что он согласится. За стойкой он был один и, если оставит свой пост, мог бы и потерять работу.

Она отпила еще один глоток виски.

«Ты просто сходишь с ума, — посетовала она. — Держись освещенных мест, не заходи в тень, и все будет хорошо».

Она отодвинула стакан с остатками виски и взялась за сумочку. Затем она повесила ее длинный кожаный ремешок на правое плечо, чтобы иметь возможность незаметно засунуть в нее руку, схватить револьвер и одним движением пальца снять его с предохранителя.

В толпе у стойки раздался взрыв хохота, последовавший после какой-то удачной шутки, произнесенной во всеуслышание. Сьюзен поднялась с места, с силой оттолкнувшись от табурета, и, наклонив голову, твердым шагом быстро прошла через группку людей. У дальнего конца барной стойки, слева от нее, находилась дверь, значок рядом с которой гласил, что она ведет в дамскую комнату. Над ней виднелась сделанная красными буквами надпись «ВЫХОД». При виде нее у Сьюзен тотчас же созрел план: задержаться подольше в туалете, давая тем самым незнакомцу время занять позицию в каком-нибудь укромном уголке на парковке невдалеке от главного входа в бар, где он станет поджидать, когда она выйдет, а самой воспользоваться другим выходом, запасным или служебным, и, неожиданно для него изменив свой маршрут, подойти к машине с другой стороны.

Если он ее действительно подкарауливает, у нее будет преимущество. Может, его даже удастся обвести вокруг пальца. Она тут же приняла решение, направилась к двери и, войдя в нее, очутилась в узком коридорчике. В нем горела тусклая лампочка, освещающая давно не мытые стены, выкрашенные в желтый цвет. Вдоль них стояли штабеля ящиков со спиртным. На стене висела еще одна табличка, несколько меньших размеров, явно сделанная вручную, с нарисованной черной краской толстой кривоватой стрелкой, указывающей в сторону туалета. Она догадалась, что выход расположен сразу за ним. В коридоре оказалось гораздо тише, чем в главном помещении бара, шлейф раздающихся там голосов словно обрезало, когда дверь за ней закрылась. Должно быть, та была снабжена звукоизоляцией. Сьюзен быстро прошла по коридору и повернула налево. Узкий проход продолжался еще на протяжении футов двадцати, в конце его находились две двери. На одной из них была схематично изображена фигурка мужчины, а на другой — женщины. Выход располагался как раз между ними. К своему немалому удивлению, она увидела еще две вещи. Во-первых, красная надпись на двери гласила:

А кроме того, дверь была закрыта на большой висячий замок, соединяющий ручку двери, в которую он был продет, с последним звеном натянутой цепи, другой конец которой был намертво прикреплен к стене.

— Ну, в экстренных так в экстренных, — тихо прошептала она.

После секундного колебания Сьюзен сделала шаг назад, осмотрелась по сторонам и убедилась, что поблизости никого нет, после чего направилась в дамскую комнату.

Она оказалась совсем крошечной, в ней едва хватило места для пары кабинок у одной стены и пары умывальников на противоположной. Единственное зеркало висело на стене между раковинами несколько выше их, на уровне человеческого лица. Туалет был не только скудно оборудован, но и не слишком-то чист. А в мертвенном свете люминесцентной лампы любая посетительница могла решить, что цвет лица у нее нездоровый — вне зависимости от того, сколько грима наложила на лицо. В углу висел красный металлический автомат для продажи презервативов и тампаксов. В нос ударял острый запах дезинфекционного средства. Вздохнув, она вошла в одну из кабинок и с чувством покорности села на унитаз. Закончив, она потянулась к кнопке смыва, когда услышала, что дверь в туалет открылась. Сьюзен замерла, прислушиваясь и ожидая услышать стук высоких каблуков по застланному линолеумом полу. Но вместо этого услышала шарканье подошв, после чего дверь со стуком захлопнулась — явно от сильного толчка.

Затем она услышала мужской голос.

— Сука, — произнес он, — выходи.

Сьюзен вжалась в заднюю стену кабинки. На дверце имелась задвижка, но не подлежало сомнению, что та не выдержала бы даже не слишком сильного пинка. Вместо ответа, она достала револьвер, сняла с предохранителя и стала ждать.

— Выходи, — повторил мужчина, — не то я сам до тебя доберусь.

Сперва она собиралась ответить на угрозу угрозой и сказать что-то вроде: «Убирайся, или стреляю», но потом передумала. Усилием воли заставив успокоиться бешено бьющееся сердце, она хладнокровно сказала себе: «Он не знает, что я вооружена. Будь он умней, то уже догадался бы. Но на это его не хватило. Скорее всего, он не маньяк. Просто выпил — и дурит. Возможно, он не так уж и заслуживает смерти. Хотя как знать, к какому выводу придешь, если как следует пораскинешь мозгами».

— Оставьте меня в покое, — произнесла она голосом, в котором почти не чувствовалось дрожи.

— Давай выходи, сука! Я загнал тебя в угол. И у меня есть для тебя сюрприз.

Тут она услышала звук расстегиваемой на ширинке молнии.

— Большой-пребольшой, — проговорил он, давясь смехом.

Теперь ее мнение о нем изменилось. Она крепче сжала пальцы на рукоятке револьвера. «Пожалуй, я его все-таки убью», — подумала она, а вслух сказала:

— И с места не двинусь. А если не выйдешь, то закричу.

При этом она продолжала держать револьвер направленным на дверцу кабинки, целясь прямо перед собой. «Интересно, — подумалось ей, — хватит ли пуле убойной силы, после того как та пройдет через железную дверцу кабинки, чтобы нанесенная рана оказалась достаточно серьезной. Возможно, да, а возможно, и нет. Когда он станет вышибать дверь, — настраивала она себя, — смотри не позволь смятению овладеть тобой и заставить руки дрогнуть. Держи револьвер крепче обеими руками и целься ниже. Стреляй три раза. Оставь патроны на тот случай, если промахнешься. Но постарайся этого не допустить».

— Выходи, — продолжал мужчина. — Давай позабавимся.

— Оставьте меня в покое, — снова сказала Сьюзен.

— Сука! — сказал мужчина, опять переходя на свистящий шепот, и с силой ударил ногой в дверь. Та выгнулась, но устояла. — Думаешь, ты в безопасности? — спросил он и постучал по металлу костяшками пальцев, как почтальон, принесший телеграмму, или бродячий торговец. — Эта дверь меня не удержит.

Сьюзен не отозвалась, и он постучался снова.

— Сейчас же открывай! — со смехом сказал он. — А не то я дуну, и твой домик разлетится, слышь, ты, маленький поросенок!

Он с грохотом снова пнул дверь.

Не отрывая глаз от барабана револьвера, она расправила плечи и приготовилась выстрелить. Но третьего удара не последовало. Вместо этого открылась и хлопнула дверь туалета, а через секунду ее преследователь произнес:

— Какого черта?

Ответа она не услышала. Вместо ответа раздался протяжный стон, потом негромкое хлюпанье и громкое хриплое дыхание. Затем последовал глухой удар, словно на пол упало что-то тяжелое, и кто-то быстро заколотил об пол ногами, будто выбивая чечетку, а через несколько секунд все затихло. Наступила тишина, и в ней стало слышно тихое шипение, словно кто-то выпускал воздух из туго накачанной шины. Видно ей ничего не было, а выходить посмотреть, что происходит, Сьюзен не торопилась. Конечно, можно было бы лечь на пол и заглянуть под дверь, но Сьюзен боялась выйти из стрелковой стойки. Кто-то несколько раз вздохнул, тяжело и с трудом, потом открыл кран. Еще немного спустя кран тихо пискнул, вода течь перестала. Послышалось несколько шагов. Тихо открылась и вновь захлопнулась дверь туалета.

Сьюзен продолжала ждать, держа револьвер перед собой, не понимая, что произошло в двух шагах от нее.

Когда держать револьвер на вытянутых руках стало невмоготу, Сьюзен сделала выдох и почувствовала, как струится по лбу пот, ощутила тянущее чувство страха под ложечкой. «Придется выйти, — сказала она самой себе. — Нельзя же вечно оставаться в кабинке».

Она не знала, сколько прошло времени с тех пор, как ушел таинственный «третий», секунды или минуты. Наверняка она знала лишь то, что с его уходом в туалете воцарилась мертвая тишина. В висках бешено стучала кровь. Сьюзен опустила оружие и потянулась к задвижке.

Она открывала дверь медленно. Сначала Сьюзен увидела колени. Словно бедняга просто присел на корточки. Коричневые полуботинки на нем были дорогие, и она удивилась, что не заметила этого раньше.

Выйдя из кабинки, Сьюзен увидела его целиком. Чтобы удержаться от крика, готового вырваться из груди, ей пришлось крепко прикусить губу.

Очевидно, бездыханного мужчину прислонили к стене, он так и остался сидеть между умывальниками, которые не давали ему упасть. Глаза остались открыты и смотрели на нее с каким-то удивленным недоумением. Рот был приоткрыт.

Через всю шею справа налево шла красно-черная полукруглая полоса, похожая на насмешливую ухмылку.

Кровь пропитала на груди его белую рубашку и стекала в лужу. Ширинка на брюках была расстегнута, гениталии вывалились наружу.

Сьюзен отвернулась.

Ужас и паника ударили как электрическим током. Сьюзен не знала, что делать и как все это понимать.

Несколько секунд она продолжала смотреть на револьвер, который по-прежнему сжимала в руке. Она даже подумала, будто это она убила сидевшего перед ней человека, который тупо и беспомощно уставился теперь на нее в немом удивлении. Она сунула револьвер в сумочку, и ее замутило. Сьюзен набрала в грудь побольше воздуху, чтобы подавить рвоту.

Бессознательно Сьюзен сделала шаг назад. Она пятилась до тех пор, пока не почувствовала, как ее спина коснулась стены. Она приказала себе посмотреть на труп и только тогда, к собственному изумлению, вдруг поняла, что уже на него смотрит, не в силах отвести от него взгляд. Пытаясь собраться с мыслями, она напомнила себе, что следует постараться хорошенько запомнить все самые мелкие детали. При этом ей пришло в голову, что ее брат сразу бы понял, что ему делать. Он сразу бы догадался, в чем дело и как именно произошло это убийство, в чем его причина и так далее. Он даже привел бы статистические данные, с помощью которых это преступление можно было бы отнести к той или иной категории. Однако от этих мыслей у нее лишь еще сильнее закружилась голова, так что Сьюзен пришлось опять прислониться к стене, будто ища в ней твердую опору. А еще ей вдруг захотелось, чтобы та расступилась и позволила пройти сквозь нее, — тогда, выходя из туалета, ей не пришлось бы переступать через мертвое тело.

Она неотрывно смотрела на труп. Расстегнутый бумажник лежал рядом. Она подумала, что в нем, похоже, порылись. Ограбление? Она машинально потянулась к нему, словно хотела до него дотронуться, но тут же отдернула руку, как от ядовитой змеи. «Нет, — сказала она себе, — ни к чему прикасаться нельзя».

— Тебя здесь нет, — прошептала она себе под нос. Потом она поглубже вздохнула и прибавила: — Тебя здесь никогда не было.

Она снова попробовала привести в порядок свои мысли, но те разбегались во все стороны, словно и их охватила паника. Она попыталась взять себя в руки и через несколько секунд почувствовала, как у нее в голове устанавливается некоторое подобие порядка. «Ты не ребенок, — напомнила она самой себе. — Тебе уже доводилось видеть смерть». Но что-то подсказывало ей, что эта смерть подошла к ней куда ближе, чем любая другая, свидетельницей которой ей случалось быть.

— Кнопка! — внезапно произнесла она вслух.

Она ведь ее не нажала, так и не смыв за собой. ДНК. Отпечатки пальцев. Зайдя снова в кабинку, Сьюзен отмотала туалетной бумаги и протерла задвижку. Потом нажала кнопку слива. Полилась вода. Когда унитаз заурчал, она отступила на пару шагов и с дрожью снова посмотрела на тело возле ее ног.

— Так тебе и надо, — сказала она. Не то чтобы ей в это до конца верилось, но эта эпитафия, на ее взгляд, подходила не хуже любой другой.

Сьюзен заставила себя нагнуться, чтобы рассмотреть рану на его шее.

Чем ее могли нанести? Опасная бритва, решила она, или охотничий нож, одним ударом рассекший яремную вену. Значит, бедняга успел испугаться, понять, что он уже труп, а затем рухнул на пол словно подкошенный.

Но кто его убил? И почему?

От этих вопросов сердце учащенно забилось. Двигаясь осторожно, словно чтобы не разбудить уснувшее животное, она открыла дверь туалета и вышла в коридор. Там на полу она увидела частично отпечатавшийся след ботинка. Он был яркий, красно-коричневый. Сьюзен сразу же поняла, что это за цвет. Закрыв за собой дверь, она перешагнула через пятно крови и оглянулась, проверяя, не оставляет ли и она за собой такие следы. Но нет, ее туфли остались чистыми. Сьюзен прошла по коридору и, повернув направо, направилась к двери, которая вела в зал бара. Заметив, что невольно ускоряет шаг, она приказала себе идти медленно. Пару секунд у нее в голове вертелась мысль подойти к бармену и попросить вызвать полицию, но Сьюзен тут же ее отбросила. Она понимала, что произошло нечто важное, но каким образом это произошло и какую роль она сыграла в этом событии, она не понимала. Так что Сьюзен постаралась совладать со своими эмоциями, переступила порог и оказалась в зале, неподалеку от барной стойки.

Там было шумно. Казалось, шум обволакивает ее со всех сторон. За несколько минут, пока ее не было, толпа посетителей значительно увеличилась. Сьюзен пристальнее вгляделась в лица немногих присутствующих женщин — скоро одной из них может приспичить выйти «попудрить носик» туда, откуда сама она только что вернулась. Взгляд ее перескочил на мужчин.

«Кто же из вас убийца? — думала она, переводя глаза с одного на другого. — И почему?»

Ей не хотелось даже пытаться доискиваться до ответов на эти вопросы. Хотелось поскорее скрыться.

Двигаясь медленно, потихоньку, почти на цыпочках, она прошла к главному выходу. Небольшая группка отгулявших свое бизнесменов как раз направлялась к выходу, и она последовала за ними, притворяясь, будто принадлежит к их компании, но, едва ее окружила ночная темнота вне бара, Сьюзен сразу же отошла от них в сторону.

Она жадно хватала ртом ночной воздух, торопливо глотая его, как холодную воду в жаркий день. Затем подняла голову и окинула взглядом здание. Внимательно осмотрела фонарные столбы вокруг парковки, освещенной их тусклым желтоватым светом. Она искала видеокамеры. Заведения достаточно высокого класса обязательно ставили их у входа и на парковке, чтобы с их помощью наблюдать за происходящим на улице, но здесь она их не обнаружила и мысленно поблагодарила владельцев «Конечной остановки» за прижимистость. Затем ее посетила тревожная мысль, что камера внутреннего видеонаблюдения могла зафиксировать их разговор с убитым. Однако Сьюзен ее тут же отбросила. Как бы то ни было, даже если видеозапись действительно есть и полиция найдет Сьюзен, она может рассказать то немногое, что ей известно, либо не рассказывать вообще ничего.

Незаметно для себя она опять ускорила шаг и быстро прошла между припаркованными автомобилями к своему собственному. Открыв дверцу, она плюхнулась на водительское сиденье и вставила ключ в замок зажигания. Ей захотелось немедленно включить самую высокую передачу и как можно скорее умчаться отсюда куда угодно, лишь бы подальше, но и теперь ей удалось обуздать свои эмоции, подчинив их здравому смыслу и заботе о собственной безопасности. Она спокойно завела машину и медленно дала задний ход. Настороженно вглядываясь в зеркала заднего вида, вывела ее на свободное место, где можно было развернуться. Затем, по-прежнему подавляя лишние мысли и эмоции, словно те могли в любой момент ее выдать, поехала прочь спокойно и вроде бы не спеша. В тот миг ей не пришло в голову, что даже профессиональный убийца восхитился бы тем, как твердо она держит руль, правя машиной, и тем, как хладнокровно она покинула место преступления, — хотя позже, много часов спустя, подобная мысль ее действительно посетила.

Так Сьюзен ехала минут пятнадцать, пока не решила, что теперь достаточно далеко от человека, который остался сидеть в туалете с перерезанным горлом. Она почувствовала, как наваливается слабость, от которой тянет под ложечкой. Руки начали трястись и с трудом держали руль. Сьюзен въехала на первую попавшуюся парковку, пустую и хорошо освещенную, перед большим квадратным зданием сетевого магазина, торгующего электроникой. Над ним возвышалась большая неоновая надпись с названием известной торговой фирмы, красное световое пятно на фоне темного неба.

Ей хотелось немного подумать и понять, что именно произошло в баре, но суть случившегося по-прежнему от нее ускользала.

«Итак, — сказала она себе, — запертая в туалетной кабинке, я попалась в ловушку. Какой-то человек хотел меня изнасиловать. Хотя, может, бедняга был просто эксгибиционистом. Но как бы то ни было, он загнал меня в угол. А потом появился другой человек и, не говоря ни слова, убил того человека, забрал его деньги и ушел. Знал ли он, что я нахожусь в кабинке? Конечно. Так почему же он ничего мне не сказал? Особенно учитывая, что он меня спас?»

Эта мысль плохо укладывалась у нее в голове, но Сьюзен все же не могла от нее отмахнуться. «Убийца меня спас…»

Она поймала себя на том, что не отрываясь глядит на светящееся название магазина. Оно пыталось ей что-то сказать, но смысл ускользал, как очень слабый звук, возникавший снова и снова, словно кто-то очень далеко играл один и тот же аккорд. Сьюзен всматривалась в надпись, хотя та будто бы отвлекала ее от мыслей о том, что произошло в баре, и в конце концов произнесла название магазинной сети вслух:

— Волшебник.

Немного подумав, она спросила саму себя: «Ну и что?»

И тут же почувствовала внезапную сухость в горле.

Изумрудного города. Изумрудный…

Именно в этот город пришла случайно попавшая в Волшебную страну девочка со своими спутниками… «Кто же там еще был в этом городе? Страж ворот, солдат… Странно, что все на „С“. Хорошо, а друзья? Во-первых, Страшила… Неужели он имеет в виду предлог „с“? Не может быть. А на какие буквы начинаются имена других персонажей?»

Она снова достала из сумочки блокнот, вытащив его из-под револьвера. Предыдущее всегда кофе изумруд тан.

Сьюзен вдруг ощутила целую гамму различных чувств: страх, любопытство и, как ни странно, удовлетворение.

Последнее слово, подумалось ей, следовало разгадать первым. Потому что ответ лежал прямо-таки на поверхности. Как она могла его проглядеть? В середине шестидесятых, как раз в ту пору, когда она придумала первую головоломку, Генеральным секретарем ООН был бирманец по имени У Тан. Причем первая часть его имени по-английски означает «ты». Все как в предыдущем письме.

И она громко произнесла:

— Предыдущее… число… кофе… изумруд… тан.

А затем записала в блокноте: «Я всегда был с тобой».

Ее руки вдруг задрожали, да так, что она уронила карандаш на пол машины и ухватилась за руль, чтобы унять дрожь. Она судорожно вздохнула и в данный момент сама не смогла бы сказать с уверенностью, в чем дело, — то ли это был страх, оставшийся после того, что случилось в баре, то ли страх новый, порожденный словами, которые она только что написала на странице лежавшего перед ней блокнота, или, что хуже всего, и то и другое.