Особый соус для героя

Глава 14.

Виктор даже не открыл мне дверь. Я как-то сразу встрепенулась и затревожилась. Виктора не было ни в кухне, ни в комнатах. Он нашелся завязанный гордиевым узлом на балконе. Мне понадобилось пол-минуты, чтобы понять, где в этой сложной конструкции из рук и ног голова Виктора. Голова смотрела на меня достаточно злобно и неприветливо.

Виктор стал, молча и медленно развязываться. Я и интересом за ним наблюдала.

- А что это была за… - я не знала, как закончить предложение.

- Асана, - мрачно закончил Виктор, - Тебе не нужно знать. И потом не стоит жаловаться, что я слишком депрессивен последнее время. Ты думаешь, что со мной творится что-то не то. Вместо того, чтобы побыть рядом со мной, ты шляешься по гостям со своим доктором, - мрачно проговорил он.

- Солнышко, я… - начала я и сдулась, мне нечего было возразить, но раздражение засело.

Виктор прошел в комнату и сел за синтезатор, смотрел на него почти с отвращением, положил руки на клавиши, но так и не стал играть. Руки отдыхали на клавишах некогда верного и любимого друга.

- Прости, пожалуйста. Я не могу тебе дозвониться днем, ты сам прости шляешься черти где, черти с кем, телефон выключаешь, - миролюбиво начала я, - Виктор, я пыталась тебе дозвониться, ты сам был не доступен. Куда я поеду, чтобы быть с тобой поближе?

Я обняла его сзади за шею. Он дернулся и сбросил мои руки, развернулся и одарил меня таким яростным, огненным взглядом, что стало не по себе.

- Какое твое дело, где я бываю?

- Тогда прости, как мне быть с тобой рядом? Если я даже знать не могу, что и где ты делаешь? - взъелась я, - Зато мне никуда пойти нельзя. Я должна, что ли догадываться где ты? Тогда, прости, это физически невозможно, я не телепат.

Виктор стиснул зубы и погасил взор, тупо уставился в угол.

- Если я тебе надоел и с кем-то другим тебе интереснее, могла бы так и сказать, - монотонно проговорил он.

- Господи, - взвыла я, - Да с чего ты это взял? Скажи, пожалуйста, что я делаю не так? Что сделать, чтобы ты перестал меня ревновать без причин?!

- Причины есть, - уклончиво, нарочито спокойно сказал Виктор, пялясь в угол, - Но смысл говорить тебе о них. Ты станешь только изворотливей, скроешь эти причины от меня, чтобы я не подозревал тебя.

Виктор выразительно посмотрел на меня, его серо-зеленые глаза были совершенно равнодушны. Я всмотрелась в его лицо. Глаза так изменились, раньше на их дне всегда лучилась или тоска, или радость. Раньше они всегда сияли каким-то особенным светом, в них была жизнь. Сейчас это были не более, чем просто органы зрения с радужкой серо-зеленого цвета. Зеркало души Виктора ничего больше не отражало.

Это открытие поразило меня, я коснулась рукой его волос. Виктор не отсторонился, а даже как-то подался навстречу руке и закрыл глаза.

- Ты настолько не веришь мне? - тихо спросила я.

- Все врут, - тихие слова больно ударили по ушам.

- Это естественно. У каждого должно быть свое личное пространство, - насторожилась я, чувствуя, что теряю последние остатки самообладания.

- Может нам надо расширить его? Пока? Как думаешь? - Виктор говорил одно, а делал совершенно противоположное.

Он прижимался к моей руке сильнее. Я перестала перебирать его волосы и холодно отсторонилась. Во мне появилась какая-то мрачная железная твердость.

- Что ты имеешь ввиду? - резко спросила я.

Виктор открыл глаза, он стал живее, в глазах плескался коктейль из боли с грустью.

- Может, мы просто устали друг от друга? Нам, возможно, стоит пожить раздельно?

- Ты слышишь, что ты говоришь? - взорвалась я, но тут же взяла себя в руки, - Я уйду, родной, если ты так этого хочешь. В конце концов, сколько можно обвинять меня в том, чего нет?! Сколько можно… Но ты вспомни, с чего мы начали этот разговор. Ты был недоволен, что я слишком мало уделяю тебе внимания, через пятнадцать минут ты хочешь, чтобы мы расстались. Да, наверное, ты прав, стоит расстаться, чтобы еще через полчаса ты не приказал мне покончить с собой!

Я сжала кулаки, на глазах выступили слезы отчаяния и обиды. Виктор слушал меня, широко открыв глаза от удивления. Я ушла в спальню и села на кровать. Гордость все еще не давала мне разреветься. Я смотрела на вещи, которые окружали меня все время, пока мы жили вместе. Сердце скрежетало от боли. Собирать вещи… Я сказала, значит, нужно сделать… А там привязать себя к вороху хлама и вниз головой с моста… Это глупо…

Я буду переживать за этого непутевого дурака и постоянно наблюдать, чтобы с ним ничего не случилось. За то время, что мы были с ним знакомы, я первый раз почувствовала, ответственность за Виктора. Тяжкое бремя ответственности за его здоровье, за его благополучие. Голова моя безвольно упала на руки, я заревела в голос: бедный, бедный, мой Виктор!

Я бросаю его в такой момент, зачем? За что? Я не должна его оставлять, я физически не могу его оставить!

На этом месте я вырубилась. Я проснулась через 15 минут с твердой уверенностью, что должна залезть в пограничье. Может там я смогу найти решение хоть одной из навалившихся проблем?

Рисунок Виктора, который он мне подарил, еще, будучи не слишком здоровым, лежал в укромном местечке. Мой личный ключ от пограничья. Мне нужен только ключ, двери сновидцам ни к чему. Я долго смотрела на эти светлые родные треугольники с серо-черно-зеленых красках.

Немного поплакав, я уснула. В голове крепко засела мысль, что мне нужно пограничье, а не параллель или еще какой-то другой мир. Вокруг меня все было белым-бело. А вдалеке яркими огнями сверкал то ли луна-парк, то ли цирк-шапито. Я сделала пару шагов и оказалась рядом с парком аттракционов с яркой вывеской "Вундерляндия".

- Прекрасно, - сказала я сама себе.

Под вывеской стояли две куклы - щелкунчика, они преградили мне путь алебардами.

- Никому сюда нельзя, - прощелкал один.

- Свои деревянные интонации, можешь оставить себе, - фыркнула я и юркнула под алебардами внутрь. Тут же взвыли какие-то сирены, на меня навалилась толпа разъяренных плюшевых медведей и выкинула за пределы этого парка.

- И со мной так каждый раз, - рядом оказалось философски сидящее воспоминание о Лиссе.

- И как туда пробраться? - спросила я.

- Не знаю. Я только знаю, что мой сын там. Он не слышит, как я его зову, я не могу пройти туда. Там ему весело, но он в плену у этой своей Вундерляндии. Я причина тому.

- Лиссе, не думаю, что стоит обвинять только себя. С генетикой в вашей семье я так понимаю не очень. Так что, не все от вас зависело. Ваша матушка тоже, так сказать, приложилась. Она еще и поощряет его такие фантазии. Что-то надо придумывать, - рассуждала я, садясь радом с Лиссе.

Мы долго сидели и молча, смотрели на пластмассовые башенки светящиеся неоновыми огнями. Просто дешевый луна-парк, от которых дети без ума. Во что превратится этот луна-парк, когда мальчик вырастет? С сегодняшним желанием его стать поваром, да и еще со знанием секрета специального соуса… Как кстати, он узнал его рецепт? Не думаю, что дер Гловиц обсуждал с Аей рецепты при ребенке. Профессор лучше знает мальчика, и, я думаю, его особенность запоминать дословно и цитировать тоже.

Я встала и прогулялась вдоль стен. Стены, хоть и пластмассовые, но на вид крепкие. Я коснулась стены, и рука прошла сквозь нее. Удивившись, я просунула руку полностью, сквозь стену, а затем вошла сама и тут же вышла обратно.

- Лиссе, - я подбежала к воспоминанию, - Можно пройти сквозь стену.

- Вам можно, а мне туда вход заказан, - печально отозвалась она, - Я пробовала уже не раз.

- Может, мне удастся найти Кристофа там?

Не дожидаясь ответа, я снова нырнула сквозь стену. На сей раз сирены не прозвучало.

Внутри все было совершенно не похоже на то, что мы видели снаружи. Никаких огней или башенок, все какое-то картонно-бумажное. Я из-за угла наблюдала за улицей, по которой ходили плюшевые медведи. Напротив меня был магазин, в витрине которого сидели дети. Вывеска гласила: "Деликатес".

Я сглотнула. Получается, я тут колбаса на ножках. Теперь ясно отчасти, почему Лиссе сюда нельзя. Кристоф не хочет, чтобы ее случайно отловили и сожрали. А уж я-то как не хочу, чтобы меня сожрали!

Какими-то переулками, я осторожно пробиралась наугад. Пару раз мне попадались медведи-бомжи, пьяные в хлам. Они нечленораздельно мычали и тянули к потенциальному бифштексу лапы. Я легко от них убегала. Те, что бродили по улице были, куда опаснее.

И где здесь искать Кристофа? Мне пришла мысль, я збралась по пожарной лестнице на крышу какого-то дома, что был рядом со стеной и громко крикнула: "Кристоф!", в любой момент готовая выпрыгнуть за стену.

Никто на меня не отреагировал.

- Кто здесь? - визгливо отозвался какой-то голос.

- Кристоф, это я, Брижит!

- Уходи, иначе я натравлю на тебя всех своих медведей! - обидчиво сказал голос.

- Кристоф, не обижайся на меня, пожалуйста, я привела тебе маму.

- Ты все врешь. Ты меня не любишь, ты меня бросила! Совсем, как мама.

- Кристоф, где ты, дай мне тебя увидеть, - просила я, шокированная такими заявлениями.

- Я в своем дворце и не пущу тебя к себе. Я теперь их принц! Я хочу быть их принцем! - истерически закричал он.

- Кристоф, - миролюбиво сказала я, - То, что я больше с тобой не занимаюсь, не значит, что я тебя не люблю. Мы с твоей бабушкой повздорили. Я виновата в том, что бабушка не отведет тебя ко мне больше, и мне правда очень жаль. Ты можешь выглянуть за стены? Там сидит мама, она ждет тебя. Она очень хочет тебя увидеть!

Долгое время стояла тишина. Вдруг меня ударило в грудь мощным потоком воздуха и вышибло за стену. Я оказалась рядом с Лиссе. Солнечное сплетение очень болело. Из Вундерляндии донеслись фанфары. Долгое время было слышно только их, но потом показались первые участники процессии. Пара резиновых свинок, они несли перед собой два опахала. За ними шли парами шесть медведей в причудливой форме меджаев. Четверо рослых щелкунчиков несли паланкин со всех сторон закрытый тканью. Выглядел паланкин, как дешевая игрушка для куклы барби.

Шествие замыкали еще шесть медведей-меджаев, и две пластмассовые уточки на колесиках. Медведи окружили нас, щелкунчики поставили паланкин перед нами, утки встали за нашими спинами, а свинки принялись обмахивать опахалами паланкин.

- Кристоф, - Лиссе поднялась, но ее утка усадила ее обратно на место.

- Сидите, разговаривать с повелителем можно только через штору, - пояснила утка.

- Кристоф, - тихо начала Лиссе, - сынок, прости меня.

Паланкин молчал.

- Дай мне на тебя посмотреть.

- Ты не мама, - донесся слезливый голос из паланкина.

- Я все, что от нее осталось. Лиссе, твоя мама умерла. Ка ее умерло еще раньше, но я, твое воспоминание о маме, увиделась с ее Ка перед смертью и Ка-Лиссе передала мне все, что знала о настоящей Лиссе. Я все, что у тебя осталось, Кристоф, - скороговоркой пояснила Лиссе-воспоминание.

Около пяти минут длилось молчание Кристофа. Шторка паланкина отодвинулась, и из него навстречу нам вылез плюшевый медвежонок.

- А это все, что осталось от меня, мама, - сказал он.

Лиссе задрожала и бросилась к медвежонку. Медведи-меджаи было бросились разнимать их, но застыли с яростными выражениями на мордах. Застыли, раскрыв уродливые рты, деревянные щелкунчики. Свинки с тупыми выражениями на мордах, замерли на полувзмахе. Утки поднялись на хвосты и раскинули свои пластмассовые крылья, раскрыли клювы, защищая своего повелителя, но также были недвижимы.

Лиссе поливала слезами плюшевую голову своего медвежонка. А медвежонок ревел во все горло.

- Ты помнишь, как я называла тебя в детстве? - всхлипывая, спрашивала Лиссе.

- Мой медвежонок, - едва понятно проревел плюшевый мальчик. Кристоф обратился именно в мальчика, но плюшевого, набитого ватой, с неподвижными руками и ногами. Плюшевые медведи стали рассыпаться, у них разъезжались швы, отпадали лапы и вата и паралон лезли из всех швов. Щелкунчики с треском и звоном сбросили свои челюсти и шляпы. Утки ежились, как ежится только пластмасса, брошенная в костер. Оторвавшись от созерцания разрушающихся игрушек, я заметила, как побледнело воспоминание Лиссе, и как все больше стал напоминать нормального ребенка Кристоф. Он уже владел, хоть и с трудом, своими руками и ногами.

Мальчик оттолкнул ставший полупрозрачным образ мамы и сказал:

- Не надо, а то я совсем тебя забуду.

Лиссе была счастлива, она смотрела светлыми глазами за тем, как Кристоф ковыляет ко мне.

- Ты меня второй раз спасаешь, - серьезно сказал он. - И я тебя тоже когда-нибудь спасу.

- Буду только рада, - улыбнулась я и погладила его по голове, - Мне, наверное, пора, вам есть о чем поговорить с мамой.

- Есть, - сурово согласился мальчик, - Но в Вундерляндию мне все равно придется вернуться.

- Почему?

- Я очень-очень слабый, без Вундерляндии я долго не проживу, - совершенно серьезно сказал мальчик.

- Прощай, Кристоф! Прощайте, Лиссе, - сказала я.

Я обернулась к ним спиной, как тут же ощутила, тяжелую теплую руку Виктора на своем плече.

Он гладил меня по плечу, целовал щеки и лоб. Мне стало тепло и хорошо, все было правильно, все было на своих местах. Я не подавала вида, что проснулась и наслаждалась такими своевременными и ласковыми извинениями. Однако, возлюбленный поставил себе целью добудиться меня. Он легонько пощекотал мне нос, и уже это терпеть я не смогла, пришлось "проснуться". Мы не просили друг у друга прощения, мы больше вообще не говорили, но мы стали вдруг единым, неразрывным целым, перемешались друг в друге, я чувствовала, что могу коснуться его души, также как он моей. В полнейшем упоении и неге, мы заснули только под утро.