Как только меня выпустили, я отправилась к Виктору. Меня с большим трудом пустили в хирургию.
Его лечащий врач долго и нудно жаловался, что Виктор депрессивен, отказывается говорить и постоянно порывается куда-то уйти, благо ноги позволяют.
Войдя в палату, я едва его узнала. Виктор вдобавок ничего не ел, от него осталась только немощная тень, безучастно, глядящая в окно.
- Виктор? - я тихо села на стул возле него.
Он повернул голову и болезненно улыбнулся. Руки лежали поверх одеяла, в гипсе по локти. Лицо его стало угловатым, нос заострился, он был и моложе, и мудрее. Я смотрела на него, и что сказать, не знала.
Виктор смотрел на меня, как обычно в музее восхищаются чем-то недостижимым. Может так знатоки смотрят на фрагмент утраченного древнего артефакта?
Я хотела его коснуться и не могла. Я сидела и убеждала себя в том, в чем уверена была, лежа с сотрясением. Тогда в переулке это был дер Гловиц, не мой Виктор. Это была машина. Он шел на зов к хозяину, я тогда просто не представляла ценности для него.
А сейчас он лежит и страдает, потому что винит себя. Но по идее он не должен этого помнить, рассказам бы он не поверил. Может, перед тем, как его кинули к нам в "каменный мешок" с Виктора сняли блоки?
Дер Гловиц все знал: и что Виктор пианист, и что играет на гитаре, и что болел. Дер Гловиц это все знал. Из-за моего неосторожного слова мы все теперь по больницам, а доктор еще и под судом.
В затылке начала назревать посттравматическая мигрень.
- Не плачь, - хрипло пришепетывая, сказал Виктор. Я смахнула нежданную слезинку и постаралась улыбнуться.
- Не нужные мысли приходят, прости.
- Ты меня прости. Я пойму, если нет. Я - чудовище, Брижит.
Я резко подалась вперед и едва успела не порывисто, а осторожно коснуться его лица, чтобы не сделать больно не дай бог.
Виктор закрыл глаза и тяжело вздохнул.
- Это сделал не ты. Тут много и моей вины. Я пыталась тебя остановить, и не должна была. Все это с нами сделал дер Гловиц, но его уже нет.
- Я попался на эту удочку сам, - упрямо ответил Виктор.
- Милый… - только смогла выдавить я.
Мне особенно нечего было возразить, хотя и необходимо. Формально, он был прав.
- Я уеду, Брижит, - тихо сказал он.
- Куда?
- Не знаю. Может быть не север, где меня никто не знает. Я уеду, родная.
Я мелко задрожала и отняла руку.
- А как же я? Давай уедем вместе?
- Это невозможно. Мне надо уехать одному.
- Но ты вернешься?
- Нет, я не хочу возвращаться туда, где чуть тебя не убил.
Мигрень зудела в голове, как гвоздем по кафелю.
- Виктор, пожалуйста, пожалуйста, подумай. Так ли это необходимо? Уехать… можешь уезжать, но на время! Нам всем сейчас перемена места не помешает. Нас в пансионат посылают на море, в грязелечебницу. Я хотела тебя забрать, мне осталось только получить путевку.
- На море жарко, - капризно ответил Виктор, - Когда мне снимут гипс? Черт с ним, что я не смогу играть. Я вообще ничего не могу делать!
Виктор впадал в отчаяние. Я была первым человеком, кто его навестил за все это время.
Тогда я ушла только под вечер. Мы долго разговаривали, и мне удалось немного расшевелить его. На следующий день я приехала опять, хотя и с трудом. Долгая дорога на другой конец города утомляла меня. Виктор был менее угрюм, но как-то сдержан, холоден. Я привезла ему гитару. Он учил меня, как на ней играть. Наконец-то и мне стала доступна эта магия. Выходило криво и некрасиво, но даже от этого возлюбленный мой получал живое удовольствие.
На гипсе кончики пальцев были не закрыты. Виктор перед моим уходом положил гитару так, чтобы можно было касаться струн. Звуки почти не получались, но он радовался, как ребенок. Все, что у него было, это я и гитара. И этого мира ему было пока вдоволь.
Доктор переживал, что пока не может прийти к Виктору. Ван Чех, с которым мы разговаривали только по телефону, басовито жаловался на то, что вопреки всем законам природы, вампиры все-таки существуют и поголовно работают юристами. Но час суда пробил, спустя месяц. Доктор выступал в качестве обвиняемого, я в качестве главного свидетеля защиты. Виктора из больницы вызывать не стали, так как посчитали, что нездоровый в прошлом человек, недавно перенесший психоз, не мог тогда оценивать реальность адекватно. Я была в корне с этим не согласна. Из свидетелей обвинения была только Лянка, да и та относилась вяло ко всей судебной канители.
В тот день я не смогла поехать к Виктору, все давно было оговорено. Виктор все понимал. Хотя его сдержанность в отношении меня продолжалась, он стал гораздо теплее. Касаться меня все еще боялся.
Я сидела под дверью в зал суда. Все было как-то менее торжественно, чем я предполагала. Все было новенькое, но пахло пылью и чернилами.
Мы сидели в коридоре: я, Лянка, две какие-то девицы, Ая в наручниках - она одна отвечала за все, что сделал профессор, и это было не правильно. Она, как могла, сотрудничала со следствием, чтобы облегчить себе вину. С нами сидел Давид, фон Бохель с постной миной делал вид, что он тут случайно.
Нас вызывали, каждого в среднем допрашивали по пол-часа или сорок минут. Наконец, я осталась одна.
- Брижит Краус дер Сольц.
Я вошла в зал суда. Доктор был деловит, он едва мне улыбнулся. Над бровью теперь был шрам, который доктора слегка портил, а отнюдь не придавал мужественности. Где-то в зале я заметила Британию, она почему-то была белее мела и вообще отсутствовала, лишь телом обозначая, что она здесь. Лянка совершенно была убита. Ая сидела бодро с чувством выполненного долга.
- Назовите свое имя и адрес проживания, - попросил судья.
Это была женщина, строгая, на вид около сорока пяти лет. В своей мантии она напоминала королеву из книжки, сходства добавляла прическа, делавшая голову в два раза больше. Сама судья была щупленькая, ее можно было сравнить с круглым леденцом на палочке.
Я назвала свое имя.
- Где вы работаете?
Я назвала место работы.
- Учитесь? Где?… Давно вы знакомы с доктором Вальдемаром Октео ван Чехом?
- Ваша честь, его фамилия не склоняется, - поправила я, судья усмехнулась, - Я знаю доктора уже три года. До того, как пойти на работу, я два года проходила у него практику.
- Как вы можете охарактеризовать личность подсудимого?
- Он прекрасный врач. Сердечный человек, он старается никому не отказывать в помощи. Более того, доктор ван Чех прекрасный учитель. И он убил тех двоих только потому, что они угрожали не только его, но и нашим жизням.
- Расскажите подробнее, что происходило в момент убийства.
Я рассказала все в деталях, как запомнила. Как дер Гловиц издевался надо мной и Виктором, как доктор старался защититься от одной из самых ужасных смертей.
Судья была бесстрастна.
Я не забыла рассказать, что именно я, чтобы помочь доктору спастись, ухватила за ногу одного из людей профессора, которого доктор потом добил клюшкой.
После прочих муторных процедур, суд удалился. В зале началось оживление. Я пересела к Лянке, на нее было больно смотреть.
- Ты как?
- Плохо, - горько ответила она, - Я всегда подозревала, что отец чудовище, но я не думала, что он первосортный монстр. Тяжко быть дочерью такого чудовища. Знаешь, уже, какой-то остряк ввел в оборот термин "синдром Гловица". Так общо называют всех психиатров, сходящих с ума.
- Ужасно, - мне стало мерзко, в первую очередь от того, что имя этого урода сохранится в нашей истории. Мало того, скорее всего этот термин войдет в оборот и тогда… Все плохое имеет свойство прилипать, а хорошее почему-то не клеится ни к языку, ни к душе. Я тяжело вздохнула.
Ко мне подошел ван Чех.
- Отлично выступила, спасибо. Как Виктор?
- Держится.
- Рад тебя видеть, Брижит, не то, чтобы ты очень цветешь, но выглядишь неплохо.
- Доктор, вы прямо кладезь комплементов, - улыбнулась я.
- Лянка, - ван Чех присел перед ней на корточки.
Лянку дернуло, она не посмотрела на доктора.
- Прости меня, девочка, прости, если сможешь, милая.
Лянка упрямо молчала, ее мелко трясло.
- Скоро этот кошмар закончится, - доктор бодро встал, но все еще сочувственно и ласково смотрел, на Лянку.
Суд вынес доктору оправдательный приговор, с учетом характеристик и ван Чеховых заслуг. У суда нас ждала Хельга с детьми Британии. Они набросились на доктора.
- Тебя теперь не посадят? - Девон умудрялся одновременно обнимать мать, ван Чеха и сестру.
- Нет, это было бы верхом абсурда, - с сомнением сказал доктор.
- А тебя наградят? - сверкала черными глазами Ая.
- А вот это точно вряд ли, - рассмеялся доктор.
- Ну, что, Брижит, показывай дорогу, - обернулся ко мне доктор.
- Куда? - не поняла я.
- Я и мой личный маленький цирк дрессированных детей едет навестить одного очень больного и печального человека, которого ты очень хорошо знаешь, - прищурился доктор.
Мы сели по двум машинам, Британия и Хельга были за рулем. Дороги я не знала, так как ездила на метро, но сестры по карте сориентировались, куда надо ехать.
В больнице меня встретила встревоженная медсестра и препроводила к врачу. Ван Чех оставил семью в больничном парке, и поднялся со мной.
- Мы не могли вам дозвониться, - начал лечащий врач Виктора, потирая руки.
- Что случилось? - уже заранее волновалась я.
- Виктор сбежал из больницы. Мы вам звонили, но не дозвонились.
- Я была в суде, отключила телефон, - побелевшими губами сказала я.
Ван Чех заранее приобнял меня за плечи, на тот случай, если мне вдруг станет дурно. Но времени на обмороки у меня не было. Виктора нужно было срочно найти.
- Что он взял из вещей? - резко спросил ван Чех, - И как вообще такое может быть, что больной прошел мимо охраны, мимо других врачей?
- Он взял одежду и гитару. Все остальные вещи, включая бумажник, остались здесь. Можете их забрать.
Тут меня накрыли слезы.
- Он хотел уехать на север. Хотел… - я уткнулась носом в плечо доктора.
- Иди вниз, я принесу его вещи.
- Нет, я с вами.
Мы пришли в палату, где лежал Виктор. Я перебрала каждую вещичку, в поисках хотя бы намека на то, куда он направился.
- Когда выяснилось, что он бежал? - сурово спрашивал доктор, видя, что я совершенно не способна что-либо делать.
- Утром. Вечером на обходе он был, а утром уже нет.
- Прекрасно. Брижит, он знал, что ты будешь на суде?
- Знал.
И как все продумал, засранец, - злобно начал доктор, - тебя не будет, дозвониться тебе не смогут, значит, ты не узнаешь. Просчитал. Вот, что значит - шизофреник, - последнее из уст доктора прозвучало как-то очень уважительно, - А документы он взял, Брижит?
- Они были в гитарном чехле. Он все говорил, что гитару он точно тут не оставит, поэтому документы кладет туда.
- Значит, поступаем сейчас следующим образом. Звоним одному моему знакомому служителю закона, он нам по старой дружбе даст пару номеров. Ты едешь ко мне, и даже не пререкайся. Я сажусь на телефон, а ты ложишься спать.
- Но я не хочу.
- Захочешь, - хищно прошипел доктор.
Я держала в руке телефон Виктора. Оставил, чтобы не было искушения позвонить и вернуться. Значит, уехал навсегда.
- Но куда он поехал без денег? На поезде или на самолете без денег не уедешь. Да, на метро и на том не уедешь, - хваталась я за обрывки здравого смысла.
- Черт, его знает! И заметь, как в прошлый раз, с тем письмом мне. Все втихомолку, все до удобного момента. Все помнит, все знает, играет до последнего, а потом раз и ищи свищи, где его черти носят, - ван Чех был очень зол.
Доктор все сделал, как сказал: куда-то звонил, кого-то обзванивал, что-то узнавал. Я принимала посильное участие в бурной деятельности: сидела на ковре и делала вид, что пью чай с куклами Аи.
Доктор сразу же отстранил меня от дел. Когда все возможные ниточки были завязаны, оставалось самое мучительное - ждать. Но ответа все не было.