Оставленные

Глава 1

Откинувшись в кресле, Стил Рейфорд думал о женщине, отношения с которой у него как будто бы могли сложиться, но все еще не доходили до близости. Стил попытался пробиться сквозь эти мысли к воспоминаниям о семье, в то время как его полностью загруженный «Боинг — 747», ведомый автопилотом по направлению к аэропорту «Хитроу», разрезал тьму над Атлантикой.

Весенний отпуск он проведет с женой и взрослым сыном. Их дочь также приедет домой на каникулы из колледжа… Перед глазами Рейфорда вновь всплывала улыбка Хетти Дерхем. Он предвкушал их предстоящую встречу. Хетти была старшей стюардессой в экипаже Рейфорда. Они не виделись уже целый час.

Обычно Рейфорд с радостью ожидал возвращения домой. Айрин даже в свои сорок была вполне привлекательной бойкой женщиной. Но в последнее время его стала отталкивать ее одержимость религией. Это было единственным, к чему теперь сводились темы всех ее разговоров.

С Богом у Рейфорда Стила было все в порядке. Заглядывая порой в церковь, он даже получал от этого удовольствие. Но с тех пор как Айрин присоединилась к тесной, замкнутой общине, стала еженедельно заниматься изучением Библии, не пропускала ни одного воскресеншя, чтобы не посетить церковь, Рейфорд все острее начал испытывать чувство дискомфорта. Церковь эта не была из тех, которые дают людям возможность проявлять известную долю скептицизма, видят в них прежде всего самое лучшее и позволБют оставаться самими собой. Там у него сразу же стали допытываться, глядя прямо в глаза, какую роль в его жизни играет Бог.

— Он благословляет мои носки!

Этот ответ был принят с ухмылкой, но, тем не менее, Рейфорд стал выискивать различные поводы, чтобы в воскресный день оказаться занятым.

Он пытался убедить себя, что только религиозное рвение жены побудило его искать чего-то на стороне, но в глубине души все же сознавал, что подлинной причиной этого является его либидо.

К тому же Хэтти Дерхем была настоящей красавицей. С этим никто не мог бы поспорить. Больше всего ему нравились прикосновения ее рук. Ничего неуместного, ничего нарочитого. Проскальзывая мимо него, она порой слегка касалась его руки или мягко клала свои руки ему на плечи, когда он сидел в своем кресле в кабине.

Рэйфорд наслаждался ее обществом не только из-за этих прикосновений. По выражению ее лица, по ее поведению, по тому, как она смотрела на него, было ясно, что она не только уважает его, но и восхищается им. Хотела ли она чего-либо большего — об этом Рейфорд мог только гадать. И он пытался угадать.

Часами они проводили время вместе, болтая и непринужденно обсуждая напитки и блюда — иногда с другими членами экипажа, иногда одни. Только один раз он ответил на ее прикосновение. Время от времени его глаза встречались с ее глазами, и он мог догадываться, что его улыбка не осталась незамеченной.

Может быть, сегодня. Может быть, сегодня утром, если ее условный стук в дверь не разбудит первого пилота, он пойдет за ней и положит руки ей на плечи. Он надеялся, что она воспримет это как первый шаг к сближению.

Это будет впервые. Рэйфорд не был ханжой, но он еще ни разу не изменил Айрин. Возможностей у него была масса, но он не использовал их. Долго его преследовало чувство вины из-за того, что однажды, лет десять назад, он принял участие во фривольной рождественской вечеринке. Айрин осталась дома из-за плохого самочувствия. Это было вскоре после рождения Рэя — младшего, появившегося на свет в результате поздней и незапланированной беременности.

Рейфорд, хотя и был в изрядном подпитии, все же сообразил улизнуть с пирушки пораньше. Айрин, конечно, заметила, что он крепко поддал, но не заподозрила своего прямодушного капитана ни в чем большем. Когда-то ее муж получил широкую известность в качестве пилота, выпившего две рюмки мартини во время снежной бури в аэропорту «О'Хара», а затем, когда погода неожиданно прояснилась, добровольно сложившего с себя полномочия. Он предложил тогда оплатить вызов запасного пилота за свой счет, но его честность произвела на руководство компании «Панконтиненталь» такое впечатление, что вместо наказания они разрекламировали этот случай как пример самодисциплины и благоразумия.

Через пару часов Рейфорд первым увидит признаки рассвета — пастельные полоски, отражающие неохотно восходящее над континентом солнце. Пока же за окном царил глубокий мрак. Подвыпившие сонные пассажиры опустили оконные шторы, поправили свои подушки и завернулись в одеяла. Сейчас самолет представлял собой темную жужжащую спальню для всех, кто в нем находился, исключая членов команды, нескольких полуночников и одного или двух пассажиров, отправлявших естественную нужду.

Вопрос, который терзал Рейфорда Стила в этот самый темный час перед рассветом, был связан с Хетти Дерхем. Рискнет ли он завязать с ней новые волнующие отношения? Рейфорд подавил улыбку. Не обманывает ли он сам себя? Может ли кто-либо с его репутацией решиться на что-то большее, чем просто мечтать о прекрасной женщине на пятнадцать лет моложе него? Он уже больше не был уверен. Если бы только Айрин не выкинула новый номер. Перестанет ли она в конце концов быть одержимой вопросами конца света, любви к Иисусу, спасения душ? За последнее время она стала читать все, что только могла раздобыть, о восхищении Церкви.

— Ты можешь вообразить себе, — воскликнула она однажды с ликованием, — что Иисус вернется, чтобы забрать нас еще до нашей смерти?

— Да, малыш, — сказал он, посмотрев на нее из-за газеты. — Я тут же окочурюсь.

Это ей не понравилось.

— Если бы я не знала, что случится со мной, — сказала она, — я бы не стала зря болтать языком.

— Я знаю, что случится со мной, — настаивал он, — я умру, буду мертвым — finis. Ты же, безусловно, вознесешься прямо на небеса.

Он совсем не хотел обидеть ее — просто пошутил. Когда она резко повернулась, он встал, обнял ее и попытался поцеловать, но она холодно отстранилась.

— Послушай, Айрин, — сказал он, — тысячи людей просто грохнутся на месте, когда увидят, что Иисус вернулся за всеми добрыми людьми.

Она разразилась слезами.

— Сколько раз я говорила тебе: спасенные люди — это не добрые люди, это…

— Да-да, это прощенные люди, я знаю, — сказал он, почувствовав себя отверженным и уязвленным прямо в своей собственной комнате.

Он снова уселся в кресло и взял газету.

— Если это поднимает твое настроение, я радуюсь твоей убежденности.

— Я просто верю тому, что говорится в Библии, — сказала Айрин.

Рэйфорд пожал плечами. Он хотел было добавить:

«Тебе это как раз подходит», но решил не обострять размолвку. Некоторым образом он даже завидовал ее убежденности, но на самом деле приписывал ее присущей жене эмоциональности. Он не хотел особенно углубляться в нюансы психологии, но факт состоял в том, что сам он был более рациональным, более интеллектуальным человеком. Он верил правилам, системам, законам, структурам всем тем вещам, которые можно видеть, слышать, осязать и трогать.

Если Бог является частью всего этого — ладно. Высшая Сила, Любящее Существо, то, что стоит за законами природы, — прекрасно. Будем воспевать эту Силу, молиться ей, радоваться нашей способности быть добрыми по отношению к другим людям и заниматься своими делами. Больше всего Рейфорд опасался, что религиозная мания у Айрин так и не пройдет. Ему уже представлялось, как она ходит по домам, настойчиво звонит в двери и предлагает прочесть несколько стихов из Библии. Хорошо хоть что при этом она не рассчитывала на то, что он будет следовать за ней.

Айрин превратилась в настоящего религиозного фанатика. Это позволило Рейфорду грезить о Хетти Дерхем, не чувствуя за собой никакой вины. Возможно, выходя из аэропорта на стоянку такси, он сумеет что-то сказать, предложить, сделать намек. А может быть, даже раньше. Вдруг он осмелится заявить о своих чувствах прямо сейчас, за несколько часов до приземления?

В салоне первого класса, у окна, сидел, наклонившись над своим портативным компьютером, человек. Сейчас он закрыл чемоданчик, поскольку решил вернуться к работе немного позже. В свои тридцать лет Камерон Уильямс был самым молодым среди ведущих журналистов престижного журнала «Глобал уикли». К зависти остального штата ветеранов журнала ему либо платили больше, чем им, либо посылали туда, где происходили самые интересные события мира. И поклонники и злословы Уильямса в редакции называли его Баком, поскольку считали, что он попирает традиции и авторитеты. Этот лось был убежден, что, став свидетелем нескольких самых важных событий в истории человечества, он зажил шикарной жизнью.

Год и два месяца тому назад для подготовки заглавной статьи в январский номер журнала Бак отправился в Израиль, чтобы взять интервью у Хаима Розенцвейга. Там он пережил самое странное событие в своей жизни.

Выбор старика Розенцвейга в качестве Человека года был единственным случаем единодушия в истории «Глобал уикли». Обычно редакция избегала обсуждать кандидатуры, которые могли быть выдвинуты на номинацию Человека года такими журналами, как, например, «Тайм». Но кандидатура Розенцвейга прошла без каких-либо возражений. Камерон Уильямс пришел на собрание редакции, готовый выступать за Розенцвейга и против тех, кого обычно поддерживали другие члены редакции.

Он был приятно удивлен, когда Стив Планк, редактор «Глобал», начал:

— Может ли кто-то предложить еще какого-нибудь зануду, кроме Нобелевского лауреата по химии?

Старшие члены редакции посмотрели друг на друга, пожали плечами и сделали вид, что готовы разойтись.

Стулья на место, собрание закончено, — сказал Бак. — Стив, я не напрашиваюсь, но ты знаешь, что я знаком с этим парнем, и он доверяет мне…

— Не торопись, ковбой, — сказал один из соперников и обратился к Планку: Вы позволите Баку назначить самого себя?

— Могу, — ответил Стив. — А что, если и так?

— Я думаю, что здесь будет много специальных вопросов. Это же рассказ о науке… — пробормотал противник Бака. — Я бы отправил туда научного обозревателя.

— И отправили бы читателя спать, — сказал Планк, — вы знаете, что авторы такого жанра не годятся для статей, аннонсируемых на обложке. К тому же, собственно научных проблем в этом материале будет не больше, чем в первой статье, которую Бак написал о нем. Нужно рассказать обо всем так, чтобы читатель узнал человека и понял, какое значение имеет его открытие.

— Это не убедительно. Оно окажет влияние на ход истории.

— Я приму решение сегодня, — сказал редактор. — Спасибо за твою готовность, Бак. Но я буду рад выслушать и других претендентов.

Гул одобрительных откликов заполнил комнату, но Бак услышал сквозь него угрюмые предсказания, что все равно назначен-то будет любимчик. Что и произошло.

Благорасположение босса и соперничество коллег заставляли Бака в каждом новом задании стремиться превзойти самого себя. В Израиле он остановился в военном городке и встретился с Розенцвейгом в том же самом клубе на окраине Хайфы, где брал у него интервью год назад.

Безусловно, Розенцвейг был замечательным человеком, но на самом деле писать надо было не столько о нем самом, сколько о его открытии — или изобретении — никто не знал, как это определить. Этот скромный человек представлялся как ученый-ботаник, на самом же деле он был инженером-химиком, создавшим синтетическое удобрение, благодаря которому песчаные пустыни Израиля расцвели, словно оранжереи.

— Ирригация не являлась проблемой уже в течение десятилетий, — произнес старый мудрец, — но все, что можно было сделать таким путем, — это просто увлажнить песок. Вещество, получаемое по моей формуле, при добавлении к воде становится удобрением для песка.

Бак не был ученым, но он достаточно владел темой, чтобы кивнуть головой. Благодаря формуле Розенцвейга Израиль на глазах превращался в богатейшую страну мира, опережая по доходам своих владеющих нефтью соседей. На каждом сантиметре почвы стали произрастать цветы и злаки, приносящие плоды, которые раньше были немыслимы в условиях Израиля. Священная Земля стала экспортером капиталов и предметом зависти всего мира. Практически исчезла безработица. Наступило всеобщее благоденствие.

Благосостояние, выросшее благодаря чудо- формуле, изменило ход истории Израиля. Приобретя капиталы и ресурсы, он заключил мир со своими соседями. Свободная торговля и неограниченный въезд открыли доступ в эту страну для всех, кому она нравилась. Однако доступа к формуле не имел никто.

Бак не пытался просить старика открыть формулу или сложную систему безопасности, которая защищала ее от возможного врага. Уже то обстоятельство, что Бака поселили в военном городке, свидетельствовало о мерах по обеспечению безопасности. Сохранение этого секрета обеспечивало мощь и независимость государства Израиль. Еще никогда эта страна не пребывала в таком покое. Окруженный стенами, город Иерусалим стал теперь символом мира, приветствуя всех, кто вступил на путь мира. Старики верили, что это Бог вознаградил их и воздал им за столетия гонений.

Хаим Розенцвейг был известен всей планете и почитаем в родной стране. Мировые лидеры добивались встреч с ним. Его охраняла столь же изощренная система безопасности, как и та, что обеспечивала безопасность глав государств. Упиваясь снизошедшей на Израиль славой, его лидеры не лишились осторожности. Если бы Розенцвейга похитили, то под пытками могли бы заставить раскрыть секрет, и это сделало бы возможной подобную аграрную революцию в любой стране мира.

Представьте, к каким результатам привело бы использование модифицированной формулы Розенцвейга в бескрайней северной тундре! Разве не могло случиться, что расцвели бы регионы, покрытые снегом большую часть года?

Карта Европы за последние несколько десятков лет претерпела значительные изменения. Политические катаклизмы и войны, сотрясавшие Европу со времени распада бывшего СССР, произвели на свет уродливого гиганта с полуразрушенной экономикой и отсталой технологией. Все, чем обладала Нордландия — военная мощь, на поддержание которой тратились последние деньги. В качестве валюты в стране имела хождение марка.

Разделение мировой финансовой системы на три валютные сферы заняло несколько лет, но по завершении процесса почти все были удовлетворены. Вся Европа пользовалась исключительно маркой. В Азии, Африке и на Среднем Востоке получила хождение иена. Северная и Южная Америка, а также Австралия использовали доллары. Попытка перейти к единой мировой валюте не удалась, так как те страны, которым трудно дался первый переход, были категорически против второго шага.

Потерпев неудачу в попытках извлечь выгоду из успехов Израиля и стремясь получить реванш за нанесенные ей более развитыми странами политические унижения, нордландцы однажды ночью нанесли удар по Святой Земле. Это нападение потом получило название нордландского Пирл-Харбора. Как раз в это время Уильямс находился в Хайфе, чтобы взять интервью у Розенцвейга. Нордландцы послали межконтинентальные баллистические ракеты и тяжелые бомбардировщики с атомными бомбами на борту. Количество самолетов и боеголовок явно свидетельствовало о том, что целью этой акции является полное уничтожение страны.

Как писал потом Камерон Уильямс, сказать, что израильтяне были захвачены врасплох, равносильно утверждению, что Великая Китайская стена имеет очень большую длину. Когда израильские радары зафиксировали нордландские самолеты, они были уже над головой. Отчаянный призыв Израиля о помощи к ближайшим соседям и Соединенным Штатам сопровождался просьбой выяснить намерения нарушителей воздушного пространства. К тому моменту, когда Израиль и его союзники смогли предпринять хоть какие-то меры по обороне страны, стало очевидным, что превосходство нордландцев достигает отношения ста к одному.

До первых взрывов оставались считанные мгновения. Уже не было времени начинать переговоры о том, чтобы откупиться частью богатств от северных орд. Если цель нордландцев заключалась в шантаже и запугивании, они бы не стали заполнять небо ракетами. Самолеты можно повернуть назад, но ракеты с боеголовками, направленные на вполне определенные цели, неотвратимы.

Это не было крупномасштабной игрой, преследовавшей целью поставить Израиль на колени. Жертва не получила никакого предупреждения. Не найдя никакого объяснения происходящему, страна была вынуждена защищаться самостоятельно, как могла, сознавая, что уже первый залп может полностью смести ее с лица земли.

Вой сирен, радио и телеобращения призывали обреченных людей прятаться в любых хрупких убежищах, какие они только смогут найти. По всему, эта война должна была стать последней в истории Израиля. Несколько израильских ракет «земля-воздух» смогли поразить свои цели, и небо заполнилось оранжево-желтыми огненными шарами. Однако все эти меры не могли остановить нордландское нападение. Защиты от него не было.

Те, кому было известно соотношение сил и кто мог видеть происходящее на экранах радаров, интерпретировали взрывы в небе как атаку нордландцев. Все военное руководство ожидало неминуемой катастрофы, как только смертоносное оружие достигнет земли.

Из всего, что слышал и видел Бак Уильямс в военном штабе, он понимал: наступает конец. Выхода не было. Вот уже ночь стала светлой, как день, а страшные взрывы все продолжались. Здание сотрясалось, ходило ходуном и скрежетало. Но вот что удивительно: похоже, никто из офицеров штаба не пострадал. Не было даже раненых.

Снаружи на землю падали военные самолеты, образуя огромные воронки и разбрасывая вокруг пылающие обломки. Но и там странности продолжались: не прервались линии коммуникации, не пострадал ни один другой командный пункт. Никаких разрушений.

Что за жестокая шутка? Безусловно, первые израильские ракеты нанесли удар по нордландским самолетам и перехватили их ракеты на большой высоте, так что на земле они могли лишь вызвать пожары. Но что случилось с большей частью нордландской армады? Радары показывали, что в атаку были посланы почти все их наличные ресурсы, в резерве для обороны осталась только небольшая часть. Тысячи самолетов неожиданно накинулись на самые населенные города маленькой страны.

Рев и какофония не прекращались. Взрывы сотрясали землю с такой силой, что даже опытные военные закрывали лица и кричали от ужаса. Бак всегда стремился находиться на линии фронта, но сейчас он не мог преодолеть инстинкт самосохранения. Он совершенно ясно сознавал, что должен умереть, и ощущал, что ему приходят в голову странные мысли. Почему он не женился? Смогут ли отец и брат опознать его останки? Есть ли Бог? Означает ли смерть конец всего?

Он сжался под консолью, пораженный тем, что неожиданно разразился слезами. Это было совсем не похоже на войну, какой она ему представлялась. Он попытался вообразить себя находящимся в безопасном месте, которое предоставляло бы ему возможность наблюдать и подробно фиксировать происходящие события.

После нескольких минут холлокоста Бак осознал, что снаружи смерть угрожает не в большей степени, чем в убежище. Это была не бравада, а чувство своей исключительности.

Он окажется единственным человеком на командном посту, которому будет дано увидеть и понять, каким оружием они были убиты. На ватных ногах он прошел к выходу. Кажется, никто не обратил на него внимания, по крайней мере, не предостерег. Наверное, все чувствовали себя приговоренными. Он открыл дверь в горнило печи. Яркий блеск, от которого невозможно было укрыться, слепил ему глаза.

Все небо горело огнем. Он мог различать звуки самолетов сквозь рев и гул пламени на земле. Отдельные, ставшие редкими взрывы ракет взметывали в небо новые ливни огня. Он стоял, охваченный ужасом, потрясенный, наблюдая, как огромные военные машины обрушивали на город свои снаряды. Но они падали между домами, на безлюдные улицы и пустыри. Все атомные заряды и прочие взрывчатые вещества взрывались высоко в атмосфере. Бак стоял в этом пекле, его лицо покрывалось волдырями, тело — испариной. Что же, в конце концов, происходило?

А затем посыпался град — градины достигали размеров мяча для гольфа. Баку пришлось прикрыть голову своей курткой. Земля гудела и сотрясалась. Из-за этих мощных толчков Бак еле удерживался на ногах. Град еще продолжал сыпаться, но теперь к нему прибавился дождь. Неожиданно звуки в небе стали затихать, остался только рев. Потом стало казаться, что и он исчезает, опускаясь на землю. Рев продолжался еще десять минут. После него лишь отдельные вспышки огня мерцали на земле. Блеск пожарищ исчез так же быстро, как разгорелся. На землю опустилась тишина.

Когда легкий бриз унес облака дыма, ночное небо вновь стало иссиня-черным, на нем мирно засияли звезды, как будто ничего не произошло.

Бак повернулся к зданию, держа в руках грязную куртку. Дверная ручка была еще горячей. В помещении офицеры содрогались от рыданий. По радио можно было слышать донесения израильских пилотов. Они не сумели своевременно подняться в воздух, чтобы что-то предпринять, и сейчас были свидетелями того, как вся нордландская армада самоуничтожилась.

Свершилось чудо! Во всем Израиле не было ни одной жертвы! Бак подумал было, что из-за какого-то невероятного сбоя нордландские ракеты и самолеты уничтожили друг друга. Но свидетели утверждали, что нападение было отражено пронесшимся огненным штормом с дождем и градом, сопровождавшимся землетрясением.

Был ли метеоритный дождь ниспослан Богом? Но как объяснить, что сотни и тысячи кусков раскаленного, искореженного, расплавившегося металла, засыпавшего Хайфу, Иерусалим, Тель-Авив, Иерихон и Вифлеем, совершенно уничтожили древние стены, но не нанесли ни единой царапины живым существам? Дневной свет прояснил картину случившегося: обнаружился тайный союз Нордландии со странами Ближнего Востока, особенно с Эфиопией и Ливией.

Среди руин израильтяне нашли такое количество топлива, что в течение шести лет они могли пользоваться им, экономя собственные природные ресурсы. Отряды специального назначения эффективнее, чем канюки и грифы, собрали останки врагов, прежде чем они смогли стать источником заражения.

Бак помнил все так живо, как будто это было вчера. Расскажи ему кто о подобном — он не поверил бы. Но он находился там лично и видел все происходившее собственными глазами. Однако, чтобы в это поверили также и читатели «Глобал уикли» — , нужно было еще многое.

Редакция и читатели давали свое объяснение феномену, но, как признавался себе сам Бак, он уверовал в Бога. Еврейские ученые приводили ему места из Библии, в которых описывалось, как Бог уничтожал врагов Израиля огненными бурями, землетрясениями, градом и дождем. Бак был ошеломлен, когда прочел восемнадцатый и девятнадцатый стихи Книги пророка Иезекииля о том, как на Израиль напала огромная армия врагов, поддержанная Персией, Ливией и Эфиопией. Еще более поразительным было то, что Священное Писание предсказало появление такого оружия, как огнеметы, а также то, что трупы вражеских солдат пожрут птицы, если их не зароют в общих могилах.

Друзья-христиане хотели, чтобы Бак сделал следующий шаг и поверил в Христа. Пока что он не был готов пойти так далеко, но, безусловно, с тех пор стал совершенно другим человеком и журналистом. Теперь для него не было ничего слишком невероятного.

Так и не приняв никакого решения относительно Хетти, Рейфорд почувствовал, что не видеть ее он больше не может. Освободившись от ремней и потрепав по плечу первого пилота, он вышел из кабины.

— Мы по-прежнему на автопилоте, Кристофер, — сказал он, когда молодой пилот привстал, натянув шлемофон. — Я хочу размяться по утренней заре.

Кристофер прищурился и облизнул губы:

— Пока не похоже на зарю, капитан.

— Через час-другой. Посмотрю, все ли в порядке, не бродит ли там кто-нибудь.

— Хорошо, если кого увидишь, передай от меня привет. Рейфорд кивнул со смешком. Когда он открыл дверь кабины, на него чуть было не упала Хетти Дерхем.

— Не шуми, — сказал он, — я уже иду.

Старшая стюардесса потащила его в глубину прохода, но в ее прикосновении он совсем не почувствовал страсти. Сейчас ее пальцы скрючились, как когти, а сама она дрожала.

— Хетти?

Она прижала капитана к кухонному отсеку и приблизила к нему свое лицо. Если бы Рейфорд уже не был испуган, он был бы в восторге и непременно ответил бы объятием. Когда она попыталась заговорить, ее колени начали подкашиваться, а голос стал плачущим и хриплым.

— Там исчезают люди, — смогла она наконец произнести шепотом, прислонив голову к его груди.

Он взял ее за плечи и попытался отстранить от себя, но она упиралась.

— Что ты говоришь?

Теперь она уже плакала, не пытаясь владеть собой:

— Многих пассажиров нигде нет, они просто исчезли!

— Хетти, это огромный самолет. Они пошли в туалет или… мало ли куда.

Она притянула его голову к себе и стала говорить прямо ему в ухо. Хотя Хетти и не могла перестать плакать, все же она попыталась добиться, чтобы он принял ее всерьез.

— Я была везде. Говорю же тебе, пропали десятки людей.

— Хетти, сейчас темно. Они потом найдутся…:

— Не думай, что я сошла с ума! Посмотри сам! Пройди по всему самолету люди исчезли!

— Ерунда! Они где-то спрятались…

— Рей, осталась вся их одежда, ботинки, носки, все-все, а их самих нигде нет!

Она выскользнула из его рук и съежилась в углу, продолжая плакать. Рейфорду хотелось успокоить Хетти и заручиться ее поддержкой, или вызвать Криса, чтобы обойти вместе с ним самолет. Но больше всего ему хотелось, чтобы в конце концов оказалось, что Хетти сошла с ума. Одно было очевидно: она на самом деле верит, что люди исчезли. Только что он предавался мечтам в кабине. Может, он все еще спит? Он закусил губу и почувствовал боль. Значит, не спит. Тогда он вошел в салон первого класса. Пожилая дама спросонок рассматривала свитер и брюки своего мужа, держа их в руках.

— Что случилось? — воскликнула она. — Гарольд! Рейфорд окинул взглядом все помещение салона. Большинство пассажиров спали, в том числе и молодой человек с портативным компьютером на откидном столике. Но несколько сидений и в самом деле были пусты. Когда глаза Рейфорда привыкли к тусклому освещению, он быстро двинулся к лестнице. Он уже начал спускаться вниз, когда его позвала женщина.

— Сэр, мой муж…

Рейфорд приложил палец к губам и прошептал:

— Я знаю. Мы найдем его и тотчас вернемся назад. «Какая чушь! — думал он, спускаясь вниз и осознавая, что Хетти идет следом. — Найдем ли мы его?

Хетти задержала его прикосновением к плечу и спросила:

— Может, нужно включить свет в салоне?

— Нет, — ответил он шепотом, — чем меньше людей мы потревожим, тем лучше.

Рейфорд всегда старался быть решительным, иметь на все ответы, быть примером для команды, для Хетти. Но спустившись в нижний салон, он понял, что конец полета превратится в сплошной хаос. Теперь он был напуган так же, как и все остальные. Просмотрев ряд за рядом все места, Рейфорд уже не мог сопротивляться панике. Он остановился около уступа за переборкой и закрыл лицо руками.

Это не могло быть какой-либо проделкой, фокусом или наваждением. Случилось что-то совершенно несуразное, от чего невозможно было ни скрыться, ни убежать. В смятении и ужасе командир терял остатки присущего ему самообладания. Он был совершенно неподготовлен к такому событию, а ведь все будут обращаться именно к нему. Но что же произошло? Что он может сделать? Что он должен делать?

Еще один человек, следом другой вскрикнули, обнаружив, что их соседи исчезли, оставив свою одежду лежать в креслах. Внезапно Хетти крепко охватила руками его шею сзади, так что он чуть было не задохнулся:

— Рейфорд, что это?

Он отвел ее руки и повернулся к ней лицом.

— Послушай, Хетти, я знаю не больше, чем ты. Но мы должны успокоить этих людей и посадить самолет. Сейчас я сделаю объявление, а ты со своими девушками постарайся удержать их в креслах, хорошо?

Она кивнула, но было очевидно, что чувствует она себя совсем неважно. Когда Рейфорд, торопясь, проходил мимо нее к кабине, он услышал очередной вскрик. «Делать все для спокойствия пассажиров», — продолжал думать он, когда повернувшись, увидел ее стоящей на коленях в проходе. Она держала в руках блейзер, рубашку и галстук. В ногах у нее лежали брюки. Она повернула блайзер к тусклому свету и, прочитав бирку с именем, едва не лишилась чувств. «Тони! застонала она. — Ушел Тони!»

Рейфорд вырвал кипу одежды из ее рук и сунул за переборку. Потом он поставил Хетти на ноги и отвел в сторону.

— Хетти, до посадки еще несколько часов. Мы не сможем справиться с пассажирами, если они впадут в панику. Я сделаю объявление, а ты будешь исполнять свои обязанности. Ты сможешь?

Она кивнула, но глаза ее были пусты. Он заставил ее посмотреть ему в глаза.

— Ты сделаешь? — спросил он.

Она снова кивнула:

— Рейфорд, мы ведь умираем?

— Нет, — ответил он. — Я уверен.

Но на самом деле он ни в чем не был уверен. Что он мог знать? Лучше бы загорелся мотор, или случилась неисправность в управлении. Падение в океан и то было бы лучше, чем это. Как заставить людей сохранить спокойствие в этом кошмаре?

Теперь уже отсутствие света в салонах приносило больше вреда, чем пользы. Он был рад, что можно было дать Хетти конкретное указание.

— Я еще не знаю, что скажу, — продолжал он, — но пока включи свет, тогда мы сможем точно посчитать, кто есть, а кого нет. И приготовь декларации для иностранных туристов.

— Зачем?

— Сделай это, пусть они будут на всякий случай. Рэйфорд не знал, правильно ли он поступил, оставив на попечительство Хетти пассажиров и команду. Когда он поднимался по лестнице, ему на глаза попалась другая стюардесса в боковом проходе. Она плакала. Итак, теперь только бедный Кристофер в кабине не знал, что происходит в самолете.

Ужасная истина заключалась в том, что теперь-то он все отлично понял. Айрин была права. Он и большинство пассажиров — оставлены.