Остров метелей

Глава XII

Первая попытка уточнения карты острова. — Метепь. — Мы терпим поражение и берем реванш. — Томик Пушкина. — Падь Вьюжная и остров Скелетон. — В пути. — На косе Бруч. — Четыре дня в районе мыса Уэринг

Первая карта острова Врангеля была составлена в 1881 году капитаном корабля «Роджерс» Берри. Некоторые исправления в очертания западной части острова внесла гидрографическая экспедиция Северного Ледовитого океана, когда в 1911 году к острову подходило экспедиционное судно «Вайгач». С этими уточнениями карта Берри была издана Гидрографическим управлением, причем сплошной линией нанесены только берега, исследованные русскими гидрографами; остальные участки побережья намечены пунктиром.

При более близком ознакомлении с островом выяснилось, что карта во многом расходится с действительностью. Особенно сильно бросалось в глаза это несоответствие на северной стороне острова. Поэтому я счел необходимым сделать попытку исправить существующую карту, предприняв для этого поход с целью описи побережья.

Опорными точками я наметил два астрономических пункта: один в бухте Роджерс, определенный Давыдовым в 1924 году, а второй в бухте Сомнительной, на мысе Томас, определенный экипажем «Вайгача» в 1911 году. Работу решил распределить в следующем порядке:

1) обойти с маршрутной съемкой вокруг всего острова, приняв за исходную точку астрономический пункт Давыдова в бухте Роджерс;

2) приняв за исходную точку тот же пункт, дойти до северной горной гряды и повернуть на запад, пройти вдоль гряды весь остров, перевалить южную гряду в её западной части и выйти к астрономическому пункту «Вайгача» на мысе Томас;

3) взяв за исходную точку астрономический пункт «Вайгача», долинами пройти посредине южной гряды до исходной точки в бухте Роджерс, увязавшись примерно на середине пути с астрономическим пунктом Давыдова в бухте Сомнительной.

Из приборов у нас была только буссоль Шмалькальдера, Пройденное расстояние я предполагал измерять прикрепленными к нартам велосипедными колесами со счетчиками оборотов.

В партию входили два человека — я и Павлов.

Нам предстояло пройти 500 километров. Мы надеялись, что уложимся в полтора месяца. Транспорт — две нарты и восемнадцать собак.

Выезд был намечен на 8 октября 1927 года.

…В этот день с утра дул свежий западный ветер. Время от времени начиналась метель. Мыс Гаваи то скрывался во мгле, то снова-четко вырисовывался на бледно-голубом фоне неба. Но можно было ожидать, что погода выправится. Хотелось скорее начать работу, и поездку решили не откладывать. Санный путь установился, необходимо использовать светлое время. Правда, солнце скроется только 23 ноября, но с середины месяца день настолько укоротится, что Вести съемку будет трудно. Кроме того, октябрь и ноябрь — время выхода со льда медведей, так что можно не запасаться впрок кормом для собак.

Около 10 часов утра мы выезжаем. Ветер вначале относится к нам благосклонно. Он совершенно не мешает; нам, и через полтора часа мы уже приближаемся к вершине бухты Роджерс. Но тут он резко меняет свое направление: из западного переходит в северо-западный, а скоро и в чистый северный, достигая 7–8 метров в секунду. Поднимается метель.

Пользуясь промежутками между отдельными шквалами, с трудом успеваю взять несколько азимутов. Налетевший шквал рвет нить диоптра. Исправлять прибор приходится лежа на снегу с подветренной, стороны нарты. Павлов старается защитить меня от ветра, и, нужно, признать, это ему удается: закутанный в меховые одежды он представляет собой довольно надежный заслон.

Наконец ремонт закончен, азимуты взяты, и мы снова понукаем собак.

Дальше двигаться по берегу нельзя. Впереди скалистый мыс Гаваи. Берем направление на север, чтобы пересечь мыс и попасть в небольшую лощину, расположенную позади скал. Но сумеем ли мы до нее добраться? Метель разыгрывается не на шутку. Мы с трудом держимся взятого направления. А идти нужно — оставаться такую погоду на возвышенности нет никакого желания. Кроме того, в лощине есть плавник, а мы взяли с собой камелек, так что теплом мы во всяком случае будем обеспечены.

Покрепче надвигаем малахаи и, закрывая лицо от режущего ветра, продолжаем путь. Уже в полной темноте спускаемся в лощину. Мы у цели, но отдыхать пока не приходится. Груженые нарты оказываются недостаточным балластом для палатки. Ветер, словно взбесившись, срывает её и вместе с хозяевами гонит прямо в воду. Подтаскиваем несколько бревен плавника и, прилагая нечеловеческие усилия, наконец заставляем палатку встать «на ноги». В хорошую погоду это потребовало бы не более пяти минут, а мы провозились больше часа.

Измученные, но счастливые, мы сидим в палатке. Спальные мешки расстелены, камелек растоплен. Тепло, уютно. Я сажусь писать дневник, а Павлов принимается за стряпню.

9 октября 1927 года, понедельник. То затихая, то усиливаясь, метель продолжается вторые сутки. Видимо, придется здесь отсиживаться.

Утром я решил ещё немного понежиться в спальном мешке, а Павлов пошел осмотреть берег. Не успел он пройти и сотни метров, как заметил спускающихся с горы двух медведей. То ли помешал ему бьющий в глаза снег, то ли виной оказался излишний охотничий азарт, но после четырех выстрелов медведи кубарем скатились со склона и бросились наутек по узкой прибрежной полоске.

Неудачливый охотник завопил: «Спускай собак!» Но его вопль потонул в снежном вихре. Он бросился к палатке, стреляя в воздух. Один из выстрелов я наконец услышал.

Мы спустили собак и начали погоню, но время было потеряно. Пробежав около километра, осилив две отвесно падающие в море скалы, мы уперлись в третью, которую медведи обошли вплавь. Одна из собак бросилась было за ними, но через две минуты уже скулила на плавающей льдине метрах в 30 от берега. Я отправил Павлова назад, а сам остался ждать, пока собака выберется на берег, после чего тоже направился к палатке. В пылу погони мы не замечали стоявших на нашем пути преград, пробирались под такими скалами, под которыми я сейчас, несколько остыв, никогда бы не рискнул пройти. Вот что такое охотничий азарт! Интересно, занимались ли ученые этой разновидностью психоза? Размышляя об этом, укрываясь от секущего лицо снежного вихря, притоптывая торбасами, наполненными ледяной водой, я постепенно приближался к нашему жилищу.

А вот и оно. Но что случилось? Стоя рядом с палаткой, Павлов воинственно размахивает винчестером и не менее энергично жестикулирует свободной рукой. Ускоряю шаги, бегу, а Павлов бросается от меня прочь. Со стороны можно подумать, что двое взрослых людей играют в снежном вихре в догонялки. Наконец настигаю товарища.

— В чем дело?

— Медведи!

Пока мы гнались за первыми двумя медведями, самка с медвежонком вышла с другой стороны. Когда Павлов вернулся к палатке, медведица уводила детеныша к морю.

Через пять минут мы увидели их на воде. Самка подплывала к берегу, за ней в трёх шагах плыл медвежонок. Звери вылезли на берег в двадцати шагах от нас. Самка заметила собак и попятилась было к воде, но две пули уложили её на месте. Медвежонка пули настигли, когда он старался уплыть. Волна выбросила его на отмель.

Метель продолжается, но уже с меньшей силой. К вечеру небо прояснилось, луна мягким светом залила заснеженную землю. Около 8 вечера на северо-западе появилась лунная радуга. Изредка вспыхивало слабое полярное сияние.

10 октября 1927 года. Резкий северный ветер все ещё удерживает нас в лощине. Зарядами идет густой сырой туман. Время от времени метет; На воде много лахтаков и нерп, Некоторые из них подходят близко к берегу. Решаем поохотиться, надеясь, что убитого зверя волной выбросит на берег, Двух подстрелили, но добыть их не удалось — один утонул, другого унесло в море.

Днем, когда туман над морем рассеивается, в просветы на горизонте виден крупный торосистый лёд, двигающийся к юго-востоку.

К вечеру ветер достиг 9—10 метров, и снова метель.

11 октября 1927 года. Четвертый день, то затихая, то усиливаясь, продолжается пурга. Моря не видно. Палатку наполовину занесло снегом, и мы выбираемся из нее только в случае крайней Необходимости. Занимаемся бесконечным чаепитием, изредка перекидываемся словами, читаем.

Открываю книгу. «Руслан и Людмила». Знакомые, милые сердцу образы переносят меня в пору далекого детства.

Глухая таежная дальневосточная деревушка. Восемнадцать изб, срубленных из посеревшей от времени, когда-то розовой даурской лиственницы. На востоке хребет Чурки, а на западе, за узкой полоской увалов с пашнями, на десятки километров раскинулись зыбучие болота.

В избе, ничем не отличающейся от остальных, живет ещё не старый казак. Борода и усы его только слегка тронуты сединой, но жизнь, про которую тогда сложили пословицу: «Слава казачья, да жизнь собачья», уже надломила силы. «Изробился», — говорят про казака соседи.

Ему теперь часто недужится, и он лежит. Семья в тревоге. Только шестилетний сынишка Егорка радуется, что отец не пойдет ни на пашню, ни на покос, а будет лежать и читать ему вслух и рассказывать.

У казака Алексея Ушакова единственная во всей деревне книга, не считая тех, что хранятся в маленькой деревянной часовне на случай редких наездов попа. Книга эта — «Руслан и Людмила».

Книга старая, растрепанная, в ней не хватает страниц, но казаку это не мешает. Поэму он знает наизусть, как, впрочем, и сказки и про царя Салтана, и про золотую рыбку, хотя этих книг у него нет.

Егорке нравится все, что читает отец. Он слушает жадно, затаив дыхание. Нередко, повиснув на бороде Черномора, он уносится вместе с Русланом в облака. Мертвая голова в его представлении похожа на Чурку, голец которой, словно шлемом, покрывает вершину горы. А когда отец читает про тридцать трех богатырей, Егорка начинает утверждать, что раньше их было тридцать три, а теперь уже тридцать четыре!

Спор обычно кончается тем, что отец говорит:

— Вот соберусь, поеду в станицу, может, найду книжку про царя Салтана. Тогда сам и читай!

— А я не умею!

— Учись, Егор!

И начинается урок.

— Ну, сделай букву А.

Егорка расставляет ноги, а рукой делает перекладину.

— Так. А теперь найди эту букву в книжке.

Это куда труднее. Букв так много! Не меньше, чем мошки в поле перед заходом солнца. Хорошо, хоть они не кружатся.

Наконец буква отыскана. Последовательно изображаются и отыскиваются и другие буквы русской азбуки. На иные Егорки не хватает, и он прибегает к помощи курносой, чем-то похожей на белобрысую монголку, сестренки Вальки. На очереди буква Ю. Егорка хочет изображать палочку, а Вальку заставляет согнуться в кружок. Девочка кряхтит, пыжится, но сгибается плохо. Ей хочется помочь брату, но она не может. Она вот-вот заплачет, и рот её превращается в большой кружок. Егорка быстро приставляет к нему два пальца: один — вертикально, другой — горизонтально. Получилось! И в награду Вальке разрешается на равных правах с братом изобразить половинку буквы М. Иной раз привлекают к этому делу и бабушку. Она охотно помогает детям, но буквы-то получаются уж очень неровные: одна палочка толстая, другая тоненькая, а третья больно мала.

Так идет учеба. Скоро Егорка с помощниками уже «печатают» целые слова и даже короткие фразы. Но на это уходит так много времени! Успеешь вырасти, пока всего «Руслана» «напечатаешь». Надо бы идти в школу, да в деревне её нет. И Егорка учится по «Руслану». Он начинает уже бегло читать сначала бабушке и матери, потом забегающим соседкам и товарищам и, наконец, то в одной избе, то в другой Усатым казакам и седым старикам… Прошли годы. Но любовь к книге, зародившаяся в детстве, прошла через всю жизнь, не забывается она и здесь, в «жилище ветров, бурь гремучих…».

Кончаются четвертые сутки, а над нашей палаткой, точно бесконечная борода Черномора, несется снежный вихрь, и не видно ему ни конца ни края.

12 октября 1927 года. Ясное морозное утро началось неудачами. Мне захотелось сфотографировать наш бивуак, но, увы, камеру вынул из футляра по частям. Пришлось оставить мысль о фотографировании. Мало этого. Пробираясь с собаками между нагроможденными на берегу льдинами, сильно ушиб ногу.

Но все равно нужно двигаться дальше. Расставаясь с приютившей нас лощиной, мы решили присвоить ей название Вьюжная. Она состоит из двух рукавов, длина каждого из них не превышает 4 километров. Первый рукав, по которому мы спустились вечером 8 октября, идет с мыса Гаваи, второй, более крутой, — с севера, с последнего повышения южной горной гряды. На берегу, это повышение резко обрывается к морю и образует непроходимый участок около 10 километров в длину.

Сегодня мы направляемся в северный рукав. Подъем очень крутой. Последние полкилометра нарты идут под углом почти в 45°. Собаки выбиваются из сил и часто останавливаются. С трудом сдвигаем их с места, но, протащив нарту 10–15 метров вверх, они снова останавливаются. Мы устали не меньше собак. Обливаясь потом, сбрасываем, несмотря на мороз, часть одежды и буквально шаг за шагом пробиваемся вперед. Снег рыхлый, собаки вязнут по брюхо, а полозья нарты зарываются в него целиком.

Наконец мы выбираемся из пади. Смотрю на часы и на счетчик. За три часа пройдено всего около 4 километров.

Дальше двигаемся без помех. Почти сразу попадаем в падь, тянущуюся в северо-западном направлении почти по прямой линии. Миновав падь, попадаем в русло реки. По карте Берри в устье этой реки лежит остров Скелетон. Пройдя ещё 4,5 километра, достигаем устья, но вопреки ожиданию никакого острова не находим. Река здесь образует небольшую лагуну, отделенную от моря галечным пляжем. Пляж в середине прорезан и дает выход водам реки. По описанию Берри, река проходила через пляж двумя рукавами, образуя небольшой галечный островок, на котором лежал скелет кита, почему островок и получил свое название. Теперь островок исчез, а от скелета осталась одна лопатка. Уже поздно. Решаем разбить бивуак. Сегодня погода благоприятствовала нам. День был тихий, ясный, морозный, и лишь временами на высоких вершинах появлялись клочья тумана, но и те скоро рассеивались. Видимость в сторону моря не менее 30 километров. Лёд, который вчера вечером виднелся на горизонте, снова унесло в море.

Около 8 вечера на небе вспыхнул метеор. Он несся к югу и был виден всего несколько секунд. Его след молочно-белого цвета держался около двух минут.

13 октября 1927 года. За ночь около берега образовалась кромка молодого льда шириной от 15 до 40 метров. Толщина льда у берега — около 5 сантиметров. Прилив взломал кромку, а потом унес лёд в море. С утра на северо-востоке снова показался лёд. Двигаясь в юго-восточном и южном направлениях, к вечеру он подошел к берегу на расстояние 3–4 километров.

Целый день горизонт над морем чист, а на острове лежит густая белая мгла, дальность видимости сокращена до полукилометра. К обеду мгла заметно усилилась, вечером все окутал густой туман. Около 9 часов вечера подул сильный северо-западный ветер, через час уже бушевала метель.

Днем в одном километре к северу от бивуака на обрыве разыскали мачту, на которой в 1881 году был поднят флаг Соединенных Штатов. Никаких документов не обнаружили. Мачту срубили на дрова.

Здесь весь берег исхожен медведями. Встречаются совсем свежие следы, но самих зверей не видно. Стаями проносятся чайки. Против обыкновения, они молчаливы. Только вороны не унывают и нарушают безмолвие, оглашая воздух громким карканьем.

14 октября 1927 года. Ветер немного спал, но метель продолжается. Двигаться дальше опять нельзя. Попробовали отправиться на поиски медведей, но не смогли пройти и километра. Вернулись обратно, смастерили шахматы, коротаем время за игрой.

К вечеру ветер ослабел и перешел к западу. Метель прекратилась. Лёд снова скрылся с горизонта.

15 октября 1927 года. Рано утром Павлов, наполовину высунувшись из спального мешка, растопил камелек. К 5 часам чай был готов, и, не вылезая из мешков, мы было приготовились завтракать. Вдруг залаяли собаки. Павлов выглянул из палатки и быстро втянул голову обратно.

— Медведи!

Завтрак забыт. В одних рубашках, босиком, мы обстреливаем косолапых. Их трое, но подстрелить удалось только, одного, двое других, оставляя за собой кровавые следы, спасаются в воде. Только расстреляв все патроны, мы почувствовали, как ломит ноги, и заметили, что стоим на снегу босиком.

Освежевали добычу, отремонтировали с помощью ножа и ниток фотографическую камеру и, позавтракав, снялись с бивуака.

Отсюда берег почти по прямой линии идет на север, опускаясь к морю обрывами от 15 до 80 метров. Это заставило нас продвигаться на некотором отдалении от него.

Здесь же начинается подъем на северную горную гряду.

В восточной своей части гряда невысока и падями разбита на отдельные куполообразные вершины высотой до 150 Метров над уровнем моря.

Мы довольно легко преодолели 9 километров отлогого подъема и оказались перед глубокой падью». Прорезая возвышенность с запада на восток, она выходит к морю вблизи мыса Пиллар, с южной его стороны. С северной стороны пади, на самом берегу, расположена подковообразная гора с тремя вершинами, высотой около 150 метров. Со стороны моря гора кончается высокими обрывами, отделенными от берета пятью кекурами [32] мыса Пиллар. Обвязываем полозья нарт цепями и начинаем головокружительный спуск. Затем в течение трех часов мучительно преодолеваем подъем и оказываемся вплотную к описанной выше горе с её юго-западной стороны. Отсюда по руслу речушки, идущей сначала к северу, а потом почти под прямым углом поворачивающей к востоку, огибаем гору и на берегу моря останавливаемся на ночлег.

К берегу вплотную прижат крупнобитый торосистый лёд, заметно продвигающийся к югу. На восток и северо- восток открытой воды не видно. Весь берег испещрен медвежьими следами, но самих зверей опять нет. Очевидно, мы запоздали к их ходу.

Погода снова хмурится. Лишь временами ненадолго проясняется. Морозно. Легкий северо-западный ветерок.

16 октября 1927 года. Густой туман задерживает нас на месте. Лёд медленно продвигается на юго-восток. Пространство между отдельными льдинами заполнено салом, а местами тонким молодым льдом, который легко пробивается палкой. От нечего делать занимаемся ремонтом фотографической камеры.

17 октября 1927 года. Северо-западный ветер и сильная метель. Идти дальше все ещё нельзя. Сражаемся в шахматы.

Лёд продолжает двигаться в юго-восточном направлении.

18 октября 1927 года. Сегодня наконец совершенно чистое небо. Сильный мороз. Сворачиваем бивуак и двигаемся вперед. Едем быстро. Переваливаем небольшую возвышенность, проезжаем ещё три четверти километра и достигаем скалы Юлии, знакомой по прошлогодней охотничьей поездке. Состояние льда не позволяет обогнуть мыс Уэринг. Чтобы избежать изнурительного для собак пути через горы, я решаю немного удлинить маршрут и поворачиваю на запад, следуя по руслу речки, берущей начало возле утеса Юлии. Пройдя в этом направлении 13 километров, попадаем в тундру Академии.

На этом участке северная горная цепь разветвляется на две гряды. Одна тянется на восток, продолжая общее направление цепи, и заканчивается мысом Пиллар, а другая, с более высокими вершинами, идет к северо-востоку и обрывается скалами мыса Уэринг. Последняя ветвь образует с самой цепью тупой угол, в вершину которого мы и въехали. Здесь же берет начало новая речка, идущая в северном направлении, устье её видно отсюда по азимуту 13°. В этом направлении мы и продолжаем путь к берегу моря, куда прибываем уже в сумерки.,

19 октября 1927 года. С утра густой туман. Видимость не более 500 метров. Работу вести невозможно.

Я отпустил Павлова на мыс Уэринг, а сам пошел пешком в северо-западном направлении. Пройдя около 3 километров по косе Бруч, сворачиваю на лёд. Туман рассеялся, и к полудню горизонт раздвинулся до 15–20 километров.

Признаков открытой воды нет даже в отдалении. Во все стороны над морем небо белесовато-голубое, каким обычно оно бывает надо льдом. Сравнивая ледовую обстановку этого года со своими прошлогодними наблюдениями во время трех поездок — двух в октябре и одной в ноябре, я поражаюсь огромным массам льда.

В прошлом году 25 ноября лёд тянулся вдоль северного побережья острова узкой полосой, не шире 3 километров; местами полоса его суживалась до полукилометра. Сегодня же только 19 октября, а лёд сплошной массой заполнил все видимое пространство. Я уже почти на 5 километров отошел от берега, а конца неподвижного льда не видно. Вдоль берега на километр тянется полоса мелкобитого торосистого льда, среди которого изредка попадаются льдины высотой до 6 метров. Дальше, на протяжении около 2 километров, редко рассеяны огромные льдины. Я измерил высоту и окружность трех льдин: у первой высота 13,5 метра, а окружность 78 метров, у второй — соответственно 12 и 94 метра, у третьей — 15,5 и 128,5 метра. Пространство между льдинами заполнено молодым, совершенно гладким льдом, покрытым, словно ковром, пушистым инеем. Высота измеренных льдин взята от уровня гладкого льда. Они состоят из пресного льда нежно-голубого цвета. Судя по форме, это, очевидно, многолетние торосы, а не айсберги, родившиеся где-то на земле.

За полосой крупных ледяных глыб до горизонта снова тянется мелкий торосистый лёд с отдельными крупными льдинами.

20 октября 1927 года. Вчера перед сумерками снова налетел густой туман и продержался всю ночь. На рассвете он начал рассеиваться, а к восходу солнца исчез.

Продвинулись до утесов мыса Уэринг. Мне хотелось осмотреть в этом районе обнажения, решил пробыть здесь три-четыре дня, а Павлова отправить за кормом для собак к эскимосской стоянке, расположенной в 30 километрах к западу. Путь туда намного легче, чем к оставленному нами позади медвежьему мясу.

21—24 октября 1927 года. Четыре дня я провел в районе Уэринга. Здесь впервые на острове мне встретились мощные обнажения порфиров, они радуют глаз, привыкший к слагающим остров черно-серым сланцам. Уже от мыса Пиллар глинистые сланцы заметно метаморфизированы, а в одном километре к северу от утеса Юлии начинается порфировый утес мыса Уэринг. Этот утес поднимается на 85—140 метров над уровнем моря. Волны выточили в нем огромные арки и гроты, оторвали три мрачных гигантских кекура. Под действием ветров и мороза на вершине утеса образовались огромные скалы и гребни, отчего утес производит впечатление монументальной готической постройки с причудливыми башнями, башенками и балконами.

К западу от этого утеса тянется галечная отмель; потом берег, сложенный из тех же пород, что и утес, снова отвесно обрывается в море. Но здесь он уже не так высок и идет сначала на север, потом на северо-запад, юго-запад и, наконец, на юг, где изверженные породы опять сменяются темными глинистыми сланцами и берег снова поворачивает на северо-запад.

К югу от этого выступа расположена куполообразная гора, на двух вершинах которой выступают скалистые обнажения глинистых сланцев. Издали они походят на развалины больших построек. Это дало нам повод назвать гору Замковой.

За эти дни я успел собрать образцы горных пород, разыскать границу глинистых сланцев и заснять район Уэринга.

Погода все время неустойчивая. Почти каждое утро стоит туман; после 10 часов он рассеивается, но поднимается ветер, обычно северный или северо-западный, крайне непостоянный по своей силе. 22 октября в течение дня четыре раза начиналась метель, три раза накрывал Туман и два раза при полном штиле крупными хлопьями начинал падать снег.

25 октября 1927 года. Прекрасная морозная погода. К сожалению, с момента нашего выезда из колонии это всего второй ясный день. Будь погода все время такой, сегодня мы уже достигли бы мыса Флоренс, а так — только покидаем Уэринг. Если погода не установится, придется отложить объезд острова до более благоприятного времени.

Сегодня, несколько задержавшись, чтобы осмотреть стык изверженных пород со сланцами, продвинулись на косу Бруч и в 3 километрах от её основания уже в сумерки: разбили бивуак.

Днем встретили наших эскимосов. Заботливый Аналько-послал нам навстречу Етуи и Анакулю с кормом для собак и табаком. Делимся новостями. Ночуем в палатке, которая едва вмещает четырех человек в меховой одежде и спальные мешки.