Остров надежды

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Все дни беременности Нанехак была начеку, чтобы неосторожным своим движением, а более всего неразумным поступком не повредить будущему ребенку. Осенью она отворачивалась от сладкой ягоды шикши и даже не смотрела на жирных бычков, которых на простую красную тряпицу ловили мальчишки в лагуне, примыкающей к поселению. Если беременная женщина съест шикшу или бычка, то это непременно приведет к рождению девочки. А Нанехак собиралась родить мальчика, похожего не только на своего отца Апара, но и на русского умилыка. Бродя по берегу моря в поисках морской травы, она осторожно обходила выброшенных волнами крабов, хотя прекрасно помнила солоноватый вкус бело-розового мяса в клешнях. Если бы будущая мать попробовала краба, то новорожденный мог появиться на свет уродливым и ходить боком. Сердце любого зверя и даже утки могло способствовать рождению труса. А это качество весьма презренно для морского охотника, чья жизнь проходит в проявлении самых сильных сторон своего характера, когда идет охота на морского зверя, моржа, кита или же белого медведя. Мясо и яйца гаги могли повлиять на плаксивость ребенка, ибо гага иной раз издает звуки, очень похожие на детский плач.

Каждое утро, независимо от погоды, Нанехак выходила из яранги и некоторое время стояла на улице. Это предохраняло будущего морского охотника от тучности, что могло быть помехой в охотничьем деле, требующем ловкости и выносливости.

Точно так же и Апар, выбравшись из полога, не должен был возвращаться обратно, не выйдя на улицу и не подышав чистым воздухом.

Многие запреты и правила уже никто не мог объяснить толком, но тем не менее все их неукоснительно и точно исполняли: и будущая мать и будущий отец.

Ближе к родам Апар снял с высокой подставки большую нарту и соорудил на ней с помощью гибких прутьев шалашик, покрыв его оленьими шкурами. Нанехак устроилась в шалаше, и нарта медленно, осторожно двинулась в поселение, где жили старые женщины, которые должны оказать роженице помощь. Кроме того, там был и доктор Савенко. Он вызвался сам принять роды, но Нанехак решительно отказалась, заявив, что никогда не позволит мужчине дотронуться до себя.

В селении Ушакова не было. Он был в дальней поездке, и это заметно расстроило Нанехак.

Ярангу они с Апаром поставили на старом месте. Апар все приготовил для роженицы. Прежде всего он прикрепил лахтачий ремень к потолочным балкам полога и концы свесил так, чтобы жена могла дотянуться до них. Женщина держится за концы ремня, и это помогает ей легче переносить роды.

Когда Нанехак почувствовала приближение схваток, она спокойно сказала об этом Апару, и тот побежал за Инкали, тещей учителя Павлова.

Инкали тотчас пришла и принялась хозяйничать в яранге. Она велела Апару разжечь в чоттагине костер и приготовить тундровый мох. Затем, выставив мужчину за дверь, подперла палкой переднюю стенку полога, чтобы видеть роженицу, и уселась у костра с трубкой в зубах.

Время от времени она поглядывала на Нанехак и пела старинную песню о будущем человеке, который приходит на смену тем, кто ушел навсегда.

Взволнованный Апар бродил возле яранги, ловя сочувственные взгляды сородичей. Все в поселении знали, что в его жилище сейчас совершается великое таинство рождения новой жизни, но чтобы кто-то выразил какое-нибудь пожелание или просто упомянул вслух о происходящем, об этом не могло быть и речи — иначе можно повредить будущему ребенку. Апар беспокоился и потому, что в случае осложнений к роженице полагалось звать шамана. Но его в поселении не было: Аналько жил на севере.

Доктор Савенко вышел из деревянного дома и направился к яранге, возле которой ходил Апар.

— Здравствуй, Апар, — поздоровался он и деловито кивнул в сторону яранги: — Ну как там дела?

Апар не знал, как себя держать. Согласно правилам, он не должен прямо отвечать на этот бестактный вопрос, но в то же время могло случиться и такое, что жене понадобится доктор…

— Дела на моем охотничьем участке хорошие, — уклончиво ответил Апар. — В моей мясной яме лежит десяток моржей…

— Да не о моржах я… — поморщился Савенко.

— И нерпы заготовили много, и жиру, и мяса, — продолжал Апар, неуклюже делая вид, что не понимает вопроса.

— Как роженица? — нетерпеливо и строго перебил его Савенко. — Как себя чувствует Нанехак?

— Послушай, доктор, — взмолился Апар, — давай отойдем отсюда…

— Она что, одна?

— Не одна она, — поспешно заверил Апар, — там Инкали. Она сделает все, что надо… Только не нужно говорить об этом.

Только теперь доктор догадался, что о происходящем не стоило говорить вслух. Он пожал плечами, но все же, уходя, сказал:

— Если что — зови меня! Я буду в доме.

— Хорошо! Очень хорошо! — с облегчением и благодарностью ответил Апар. — Обязательно позову!

Савенко ушел, и Апар снова вернулся к яранге, прислушался. Раньше, до разговора с доктором, до него иногда доносились стоны жены, отзываясь болью в его сердце.

Он снова прислушался и снова не поверил своим ушам. Может быть, это где-то заблудилась гага и плачет, замерзая в скованном льдом водоеме? Но нет, голос был человеческий — это крик новорожденного.

Апар едва удержал себя, чтобы не броситься в ярангу, и продолжал стоять на месте, ловя настороженным ухом каждый звук.

— Ты счастливая, — говорила между тем Инкали. — Так быстро родила, будто олениха. Да такого красавца, мальчика…

— Скажи, на кого он похож? — попросила Нанехак, усталая и гордая. Она не могла разглядеть сына: глаза ее заливало потом, мешали мокрые слипшиеся волосы, упавшие со лба на лицо, да и сумрачно было в меховом пологе.

— На человека похож! — веско произнесла Инкали. — На хорошего, счастливого человека похож!

Инкали священным ножом-улыком отрезала прядь волос от косы матери и перевязала пупок младенцу. Затем она мазнула его своими слюнями и, бережно взяв за головку и попку, поднесла поочередно ко всем четырем столбикам, подпиравшим ярангу, чтобы новорожденный коснулся их ножками.

Пока продолжался обряд, мальчик, красный от натуги, не открывая глаз, кричал и кричал.

Инкали бросила в огонь костра охапку тундрового мха и, когда он задымил, выхватила пучок, принялась окуривать им младенца. Только после этого она поднесла ребенка к матери и положила рядом на заранее приготовленную пыжиковую подстилку.

Счастливая мать наконец получила возможность рассмотреть своего первенца. Это только постороннему глазу все новорожденные кажутся одинаковыми, а мать находит в красном, морщинистом личике столько знакомого и дорогого, а в молочно-голубых глазках видит отражение характера будущего человека, соединяющего в себе самые лучшие черты родителей и других близких людей.

— Он очень красивый! — сказала Нанехак, осторожно прижимая к полной груди мягкое, теплое личико малыша.

Наконец в ярангу впустили отца.

Апар осторожно приблизился к пологу и приподнял меховую занавесь.

— Иди, не бойся, — улыбнувшись, позвала его Нанехак.

— Я слышал его голос, — сказал Апар. — Мужчина?

— Мужчина, — подтвердила Нанехак и в доказательство откинула пыжиковое покрывало, показала взволнованному отцу признаки мужского достоинства младенца.

— Я очень рад, — тихо произнес Апар, — и я тебе очень благодарен.

— Что ты, Апар? — смущенно возразила Нанехак. — Это я должна тебя благодарить. Посмотри хорошенько. Ты не находишь, что он похож на тебя и на русского умилыка?

Апар покорно взглянул на сморщенное личико сына, на его странные ужимки и… не обнаружил никакого сходства ни с собой, ни тем более с Ушаковым. Но, переполненный чувством радости и торжества, он согласился с женой:

— Да, он очень похож…

На следующий день ожидалось нашествие гостей. Надо было всех принять и угостить, и с самого утра Апар с Нанехак кипятили большой чайник, пекли нерпичьи лепешки, раскладывали в небольшие кучки трубочный табак — подарок новоприбывшего человека.

Одним из первых пришел доктор Савенко и ужаснулся, увидев хлопочущую возле костра Нанехак.

— Что вы делаете! — воскликнул он. — Вам надо лежать несколько дней! Вы хотите погубить себя?

Но эти устрашающие слова Нанехак встретила доброй, понимающей улыбкой, она как бы сказала доктору: может быть, твои предостережения и опасения уместны для русской женщины, но для эскимоски, если она здорова, лежать в постели негоже, уже на следующий день она возвращается к своим привычным делам и обязанностям.

Конечно, Апар старался не давать жене заниматься тяжелой работой, оберегал ее, как мог.

После родов для матери также существовало множество разных запретов и ограничений. Она не могла есть печень любого животного — иначе новорожденный вырастет слабым, живот у него будет рыхлым и пупок долго не зарастет. Исключались из меню и головы животных, чтобы уберечь дитя от бессонницы… Но это только в течение двадцати дней, а потом, наоборот, моржовая голова необходима, так как морж спит долго и крепко. Но нельзя есть ласты нерп и лахтаков, а вот моржовые — можно.

Апару пять дней полагалось находиться поблизости от яранги, не ходить на охоту, не заниматься тяжелой работой, и, пока у сына не зарастет пупок, отец не должен туго затягивать пояс, ремешки на обуви, а также сверлить любые отверстия.

Вдобавок к табаку Апар одаривал гостей винчестерными патронами, для этого у изголовья полога, где лежал в пыжиковом одеяле новорожденный, стоял раскрытый ящик. Это означало, что вновь прибывший — мужчина и приехал он из страны, где охотятся на морского зверя из огнестрельного оружия.

Гости интересовались именем младенца, но Нанехак, вопреки обычаю, воспротивилась тому, чтобы отец или кто-то из родственников нарекал сына.

— Вот приедет умилык, запишет его в книгу, тогда и дадим имя, — объясняла всем Нанехак.

Когда умер Иерок, Ушаков зарегистрировал факт его смерти в специально заведенной книги. Нанехак поинтересовалась, для чего он это делает, и умилык ответил, что по советским законам так полагается. «Когда у тебя родится сын, — сказал он полушутя, — то и он будет соответствующим образом записан в другой, предназначенной для этого книге».

Первую новость, которую услышал Ушаков, подъехав вместе с Павловым к поселению, была о том, что Нанехак родила сына.

— Хорошо! — обрадовался он. — Как назвали?

— Ждут вас, чтобы дать имя, — оказал доктор Савенко.

— Меня ждут? — удивился Ушаков.

— Ну да, вас. Нанехак хочет зарегистрировать новорожденного.

— А что? Раз такое дело, неплохо бы устроить советские крестины, — сказал Ушаков.

В тот же день он отправился в ярангу Апара и Нанехак, взяв с собой несколько метров белого полотна на пеленки, цветной ткани матери на камлейку, а отцу — пачку курительного табака и ящик патронов.

Нанехак от радости не знала, куда посадить дорогого гостя. Хлопотал и Апар, и, принимая подарки, он бесконечно благодарил, пока жена не напомнила:

— Что же ты? Отдай и наши подарки.

Апар откашлялся и торжественно объявил:

— В нашу ярангу гость прибыл из прекрасной, по студеной страны. Там люди много путешествуют, ездят на собаках, охотятся, поэтому они знают цену хорошей теплой одежде. Гость привез тебе, умилык, новые зимние торбаза и рукавицы…

Нанехак сама преподнесла Ушакову подарки сына.

— Да что вы! — смутился тот. — Такие прекрасные вещи… Ну, так покажите мне этого щедрого и богатого гостя!

Нанехак вынесла из полога завернутого в пыжик младенца. Он мирно спал, прикрыв глаза, и тихонько посапывал, изредка посасывая губами.

— Мне хотелось бы дать ему русское имя, — тихо произнесла Нанехак и с надеждой посмотрела на умилыка.

— Ну что ж, — сказал Ушаков, — пусть будет первое русское имя у эскимоса, жителя острова Врангеля. А какое выбрали?

— Мы долго думали, — заговорил Апар, но по тому, как он это произнес, видно было, что думала больше Нанехак. — И хотели бы назвать сына Георгием… если, конечно, ты ничего не имеешь против…

— Георгием? — переспросил Ушаков и быстро взглянул на Нанехак.

Она встревожилась. Ей показалось, что русский умилык недоволен тем, что его именем собираются назвать новорожденного.

— Да, мы хотели назвать его Георгием, — подтвердила она и добавила: — Он так похож на тебя!

В ее глазах светилась такая святая материнская радость и гордость, что Ушаков вдруг подумал: раз она верит, что он в какой-то мере причастен к рождению малыша, то зачем разрушать эту радость? И он сказал Нанехак:

— Ну что же, пусть он будет Георгием.

Апар и Нанехак обменялись взглядами, и оба, почти в один голос, воскликнули:

— Спасибо! Большое спасибо! Его зовут Георгий!

Нанехак не могли сдержать благодарных слез. Однако она быстро овладела собой и принялась угощать гостя.

Маленький Георгий тем временем проснулся и закричал требовательно и громко. Нанехак ушла с ним в глубину мехового полога, а в холодной части яранги за низким столиком с чайными чашками остались Апар и Ушаков.

Шел обычный мужской разговор об охоте, собаках, о будущих поездках по острову.

— Как только мы получим бумагу о рождении Георгия, — сказал Апар, — мы сразу же возвратимся на свое становище.

— Давай торжественно отметим рождение вашего сына, — предложил Ушаков.

Первые советские «крестины» состоялись в кают-компании деревянного дома, куда собрались почти все жители главного островного поселения. Обеденный стол, за которым сидел Ушаков, был покрыт кумачом. Справа от него — счастливая, сияющая Нанехак, а слева Апар, что также с трудом скрывал свою радость, стараясь внешне оставаться спокойным, степенным.

— Дорогие мои земляки! — торжественно начал Ушаков. — Сегодня я по праву, предоставленному мне правительством Советской Республики, выдаю первый документ первому человеку, родившемуся на советском острове Врангеля, Георгию Апару. Отец у него — чукча, мать — эскимоска, а даем ему русское имя, и все это вместе является прекрасным знаком дружбы разных народов. Вы все знаете, что в России началась новая история, новая жизнь. Она началась и здесь, на острове Врангеля, который дед нашего нового человека, покойный умилык Иерок, называл островом надежды. Как видите, надежды и мечты его сбываются, и я тоже надеюсь, что Георгий Апар претворит в жизнь мечты своего деда, мечты своих родителей, наши с вами мечты. Пусть у Георгия Апара будет счастливая и долгая жизнь! А теперь разрешите мне огласить документ…

«Именем Советской Социалистической Республики! Данное свидетельство выдано Георгию Апару в том, что он родился на острове Врангеля 12 октября тысяча девятьсот двадцать седьмого года от отца Апара и матери Нанехак, что и удостоверяется подписью и печатью начальника острова Врангеля и острова Геральд, начальником экспедиции Георгием Алексеевичем Ушаковым».

Прочитав документ, Ушаков торжественно вручил его сияющему от счастья отцу. Приняв бумагу, Апар тут же передал ее Нанехак, и та спрятала в сшитую специально для этого случая сумку из выбеленной нерпичьей кожи и украшенную вышивкой из разноцветного бисера.

После торжественной части, перед началом традиционного чаепития, Нанехак разоблачила младенца, выставив его на всеобщее обозрение.

— Надеюсь, вы не ограничитесь одним ребенком? — шутливо спросил Ушаков Апара.

— За мной дело не станет, — серьезно ответил тот, — вот только как Нана…

— Теперь бы Георгию сестренку или брата, — застенчиво произнесла Нанехак.

— Остров надо населять хорошими, крепкими людьми, родившимися здесь. Для того, кто родился на этой земле, она будет родиной на всю жизнь, ему не надо к ней привыкать, — оказал Ушаков.

— Верно, — согласился Кивьяна и добавил: — Следующий новорожденный должен быть в нашей семье.

На следующее утро всем поселением провожали Апара, Нанехак и маленького Георгия.

— Умилык, не забывай нас, приезжай. Знай, что ты дал свое имя человеку, — сказала на прощание Нанехак.

— Милая Нана, я этого никогда не забуду. Будь счастлива, расти и береги малыша!

Ушаков нагнулся и, к всеобщему удивлению, поцеловал в губы онемевшую от неожиданности и счастья Нанехак.