Острова в сердце Африки

Саванна. Серенгети — Нгоронгоро

Это началось на равнинах. Наши самые глубокие корни уходят в леса, где возник отряд приматов. Однако полагают, что именно в африканских саваннах произошел крутой перелом в развитии и мы сделались гоминидами, а потом постепенно стали своего рода уникумами, шествуя дальше как единственные представители рода человеческого.

По-видимому, многое в истории нашего развития мы так никогда и не узнаем. Один из интересующих меня вопросов сводится к выяснению того момента, когда же, собственно, люди стали выделять себя среди прочих млекопитающих и считать себя уникальными существами, создав легенды о сотворении мира и о том, что человек является повелителем всего живого на Земле. Об этом убедительно свидетельствуют мифы и сказки, к примеру бушменов и других народов мира. Они повествуют о временах, когда все животные (включая и человека) были равны и понимали друг друга.

На заре творения успех, предстоящий человеку в развитии, не был отмечен на его лбу. Среди близких обезьянолюдей мы имели в общем равные возможности. Совсем не две ноги и большой череп ставили нас выше других, и не широкая улыбка была типично человеческим украшением — другие гоминиды также обладали этими качествами. Подобно всем другим животным мы тоже объекты эксперимента эволюции. Следовательно, результат, который мы видим в зеркале, не является ее конечным продуктом, поскольку эволюцию нельзя ограничить минувшим историческим периодом. Но если оглянуться назад, на путь, приведший к нынешней стадии развития, то нас можно рассматривать как своего рода конечный продукт уже пройденных этапов эволюции.

Около 20 миллионов лет назад ряд видов обезьян семейства дриопитековых населял Азию, Африку и Европу. Во многих отношениях они были более похожи на людей, чем современные обезьяны, потому что прежде всего не были специализированны и сочетали в себе черты, присущие и обезьянам, и людям. Теоретически считалось, что они положили начало и нынешним человекообразным обезьянам и людям.

Примерно 14 миллионов лет назад вычленились первые обезьянолюди, известные под названием рамапитеки, и эта группа включала ряд видов, среди которых по крайней мере один стал ходить отчасти выпрямившись и переселился в более открытые местности. На основании ископаемых, находок обнаруженных в Восточной Африке и Индии, он был признан предком человека, хотя и не исключено, что параллельно развивались и другие виды обезьянолюдей.

Прежде чем сенсационные археологические находки 60—70-х гг. внесли сумятицу в упорядоченную схему, была разработана действительно стройная последовательность перехода от дриопитека к человеку разумному — через рамапитека, австралопитека и питекантропа. Родословное древо выглядело опрятно, пока раскопки супругов Лики в Олдовайском ущелье не показали, что австралопитек жил в одно время с человеком умелым и, следовательно, австралопитек — это не предок, а боковая линия в эволюции человека, которая постепенно выпала из линии исторического развития.

В последующем изложении я не выхожу за пределы последних трех миллионов лет; периода, который археологи представляют себе довольно хорошо, а территориально ограничиваюсь Восточной Африкой, считающейся ныне прародиной человечества. Итак, мы на пути в саванну — среду, открыйшую много возможностей для развития прямоходящих гоминид.

В этой главе рассказывается о районе Серенгети — Нгоронгоро в северной Танзании, где расположено Ол-довайское ущелье, представляющее собой если не колы бель человечества, то, во всяком случае, место, где было получено больше всего фактов для современного понимания и познания истории первобытного человека. В этом ущелье супруги Луис и Мэри Лики в 50—60-х годах шаг за шагом и слой за слоем добрались до истоков древнейшей истории человечества, до материка из базальтовой лавы, уходящей в глубь веков почти на 2 миллиона лет.

Олдовайское ущелье стало краеугольным камнем, изменившим наши представления о предыстории чело-века благодаря находкам ископаемых костей гоминид. В новейшие времена образовалось глубокое ущелье 50 километров длиной и местами до 90 метров глубиной с четко выраженным напластованием пород, по которым, как на карте, можно выделить климатические периоды. Эрозия обнажила также ископаемые остатки более чем 150 различных видов млекопитающих (многие из них к настоящему времени вымерли), птиц, пресмыкающихся и рыб, а также кости скелетов человека. Четко ограниченные экологические серии отложений и находки вымерших животных, равно как и кости скелетов древних людей в тех же слоях привлекались для калийаргоновой датировки. Определение возраста с помощью этого более тонкого метода подтвердило первоначальные оценки.

Многие слои памятника, вскрытые на дне ущелья, представляют особенно большой интерес, поскольку в них обнаружены следы древнейших приматов, обитавших в этом районе. В 1959 г. Мэри Лики обнаружила зинджантропа. Из сотен обломков был реконструирован почти полный череп. В том же месте залегало множество каменных отщепов, грубых орудий и расколотых костей ископаемых животных. Возраст зинджантропа был определен примерно в полтора миллиона лет.

Уже в 1960 г. были найдены остатки другого существа с емкостью черепной коробки большей, чем у зинджантропа. Судя по объему черепа, этот гоминид был на шаг ближе к современному человеку, чем к зинджантропу, хотя находка была сделана на том же самом уровне и даже чуть ниже, чем череп зинджантропа. В 1964 г. появилось сообщение об этой находке. Она была названа презинджантроп, или человек умелый (Ното habilis).

Постепенно сложилось мнение, что человек умелый и зинджантроп жили в одно время и представляли параллельные линии развития. Зинджантропы понемногу вымерли, тогда как человек умелый продолжал развиваться и этот процесс в конечном итоге привел к становлению современного человека.

Из обнаруженных австралопитеков зинджантроп вовсе не был первым. Более ранние находки их, сделанные в каменоломнях Южной Африки, относятся к 20–30 гг., но лишь остатки зинджантропа удалось точно датировать. Оказалось, что австралопитеки были довольно широко распространены, и в этой области знаний возникла путаница, поскольку каждый исследователь был уверен, что нашел новый вид и считал необходимым продолжить латинский список гоминид. Все еще идет спор о том, можно ли рассматривать более изящного (грацильного) и массивного австралопитеков как два разных вида или только как подвиды. Имеющийся в распоряжении исследователей исходный материал весьма фрагментарен, и, возможно, вариации в пределах одного и того же вида могли быть значительными.

Много вопросов приходит в голову, пока бродишь по ущелью или рассматриваешь превосходный маленький полевой музей. Если следовать маршрутом от озера Ндуту на северо-запад по Олдовайскому ущелью, то легко представить себе, как выглядела местность во времена человека умелого и зинджантропа. Изучение соответствующих пород в ущелье показало, что на месте нынешнего крайне аридного ландшафта приблизительно два миллиона лет назад находилось озеро, которое питалось водами речек и ручьев, стекавших с вулканического нагорья на востоке.

По берегам озера обитали многочисленные виды животных, в том числе гоминиды. По крайней мере в начале своего пути они вряд ли могли вызвать тревогу среди животных большую, чем появление хищника в наши Дни. Когда этот предок человека охотился за добычей, животные спокойно паслись поблизости.

Впрочем, человек умелый был не только охотником. Немало времени он, вероятно, уделял собиранию съедобных растений. Не исключено, что он захватывал добычу у львов или гепардов, заранее изучив повадки этих животных.

Начав охотиться, гоминиды, что называется, вошли во вкус. На стоянках древних охотников встречается много костей очень крупных животных, которые, конечно, не были убиты наповал каменным топором. Надо полагать, первобытные люди сначала загоняли животных в топкие места, где те оказывались беспомощными, или подгоняли их к обрыву. Некрупного зверя охотник мог поймать, утомить долгим преследованием или загнать в ловушку.

Лук и копье появились позднее, и представляется, что орудия первобытных людей часто служили им и оружием, и наоборот. Добычу надо было разделать снять шкуру, отрезать куски мяса, а кости расколоть. В повседневной жизни требовались каменные орудия, например, камни, чтобы придать тяжесть палке, которую использовали для выкапывания корней. Существовали орудия из кости и, вероятно, дерева, хотя последние не сохранились в Африке, где термиты пожирают древесину. Известны и каменные орудия. Тогда население было немногочисленным. Преобладали бродячие группы, которые не переносили с собой тяжелые каменные орудия, а изготовляли их на месте новой стоянки.

Способность человека применять орудия общеизвестна. Однако другие животные тоже используют орудия. Разница состоит в том, что человек может изготовлять орудия для определенных целей. Но такая способность едва ли находится в зависимости от объема мозга (мозг достиг своего нынешнего объема не ранее, чем примерно 100 000 лет назад). В большей степени здесь сказалось влияние прямохождения, способствовавшее высвобождению передних конечностей для хватания. Эти свойства получили развитие в то время, когда мозг по объему существенно не отличался от мозга других обезьян.

Современные бушмены проходят большие расстояния во время своих кочевок, чем животные, располагающие постоянными территориями, и легко представить себе гоминид во время соответствующих передвижений вокруг Олдовайского озера. На их ментальных картах озеро, конечно, занимало центральное положение, и мы можем быть совершенно уверены в том, что они летально знали террасы и прилегающую территорию. Карта зарослей кустарников и равнины становилась все более схематичной и преимущественно состояла из ориентиров и направлений между ними, однако территория гоминидов все же была более обширной по сравнению с территорией павианов и других обезьян, обитавших в этих же местах.

Вероятно, интересно было бы присутствовать при встрече двух групп гоминидов. Теперь мы охотно представляем себе первобытных людей как кровожадных людоедов, которые точили свои боевые топоры, чтобы вонзить их в черепа других дикарей. Ясно, что были убийства и набеги так же, как они бывают теперь, но судя по разным Фактам, они происходили не систематически. Прежде всего потому, что само население было малочисленно и весьма рассредоточено. Разные группы населяли территории, которые они рассматривали как свои, но это вовсе не значит, что, когда две группы устанавливали между собой контакт, встреча их кончалась кровопролитием. Трудно провести слишком далеко иду-шие сравнения между современными бушменами и самыми древними людьми, но, поскольку они вели сходный образ жизни, некоторые особенности поведения бушменов можно использовать как сравнительный материал для выяснения специфики самых древних людей.

Бушмены передвигаются группами численностью в среднем по 25 человек (такие же размеры групп известны и у других групп охотников и собирателей). Группа живет не в изоляции — ее члены активно поддерживают различные контакты с другими группами. Как полагают, одна из причин такого поведения — потребность найти извне брачных партнеров для членов группы: в пределах популяции из 25 человек невелика статистическая вероятность, что каждый родившийся мальчик или девочка найдет себе подходящего партнера. Эти контакты, в свою очередь, приводят к тому, что культура приобретает некоторую однородность на обширной территории, где живут племена охотников и собирателей.

Ориентируясь на бушменов, я полагаю, что разные группы гоминидов в Олдовае поддерживали дружественные контакты между собой. Как и у современных бушменов, территориальные границы не являлись препятствием для прохода.

Подобно современным охотникам и собирателям древние люди в Олдовае вряд ли располагали большим числом стоянок. Им легче было разбить лагерь у какого-нибудь убитого крупного животного, чем тащить домой мясо. В сущности, многие стоянки раннего палеолита были местами разделки туш животных и носили случайный характер. Поскольку древние люди, возможно, имели представление о сезонных миграциях животных, у них существовали и другие, более длительные стоянки, прежде всего в сухие периоды, когда животные были вынуждены спускаться к источнику на водопой. Они наверняка устраивали стоянки немного выше, в зарослях кустарников, пока мужчины организовывали засаду на животных у самой воды.

Стоянки такого рода известны в Олловайском ущелье. На одной из них был обнаружен очень ранний тип жилища — уложенные в круг камни. Это «кольцо», вероятно, служило основанием ветрового заслона. Такие же сооружают сейчас и бушмены. Вокруг стоянки находят кости разных животных. — по-видимому, сезонная добыча была относительно доступна.

Геологические напластования в ущелье прежде всего свидетельствуют о тысячелетних климатических изменениях. Самые нижние слои, где обнаружены следы зинджантропа и человека умелого, складывались в более благоприятных условиях, когда произрастала пышная растительность, было много воды и животных. Затем наступил сухой период, отмеченный развитием полупустынь. На смену ему вновь пришла благоприятная эпоха с многочисленными признаками заселения, далее — очередной сухой период, время вулканических извержений и активных проявлений других геологических процессов.

Все упомянутые климатические колебания и смены обстановок происходили, конечно, миллионы лет. В наименее благоприятные времена испытывалась способность вида к выживанию. Вид, который мог мигрировать и приспособиться к новой обстановке, найти необходимые источники питания, конечно, имел большие шансы выжить, чем тот, который, не обладая способностью к адаптации, деградировал в изменившихся условиях.

Одна из причин успешного развития человека состоит, вероятно, в том, что у него как у вида отсутствует трофическая специализация. Вряд ли найдется такое место на земном шаре, где человек не мог бы приготовить или добыть себе пропитание. Именно в этом кроется ответ на вопрос, почему мы выжили в ходе эволюции, оставив сопутствующие виды на обочинах пройденного пути. По крайней мере, ту часть австралопитеков, которая была вегетарианцами и соответственно отстала, когда эти источники питания истощились. Таким образом, изменившиеся климатические условия могли быть одной из причин вымирания этих предков человека. Зато человек умелый, будучи всеядным, всегда доставал себе пропитание, вступая в новый этап эволюции.

Впрочем, не только человек пережил критические ситуации в ходе своего развития. Изменения климата нередко сопровождались вымиранием многих видов животных, потому что им в большей степени, чем людям, присуща трофическая специализация, и развиваясь, они заполняли определенные ниши в экосистеме. Когда они нарушались, для животных оставалось меньше выбора, чем для человека. Оледенения Северного полушария — показательные примеры изменений, которые сопровождались исчезновением целых видов, но даже Африка, где никогда не было никаких ледниковых покровов, испытала изменения климата, которые оказали большое Воздействие на видовой состав фауны. Не все виды животных смогли выжить.

Фауна во времена гоминидов, естественно, сильно отличалась от современной. Примитивные плиоценовые слоны (Stegadon и Stegolophodon) исчезли в раннем плейстоцене, когда развивались обезьянолюди, тогда как другой древний слон (Palaeoloxodon recki), короткошеий рогатый жираф (Sivatherium) и трехпалая лошадь (Stylohipparion) продолжали развиваться до среднего плейстоцена. В то время они обитали в Олдовае вместе с гоминидами и предками многих нынешних представителей животного мира саванн. В саваннах тогда существовали также крупная лошадь (Equus oldowayensis), гигантская овца (Pelovorus), гигантский буйвол (Bularchus), а в озере — гигантский бегемот с выпученными глазами, известный под названием Hippopotamus gorgops.

В конце эоплейстоцена, примерно миллион лет назад, эти животные вымерли, и с тех пор фауна приобрела почти современный облик. На ранней стадии человека нельзя обвинять в уничтожении всех упомянутых видов; надо полагать, что именно климатические изменения положили им конец. По мнению некоторых исследователей, одной из причин могла быть высокая трофическая специализация вымерших форм, занимавших узкие экологические ниши по сравнению с нынешними видами (Leakey, 1979).

Ученые все еще обсуждают, как можно сопоставить между собой оледенения Северного полушария и, плю-виалы Южного полушария. Эти продолжительные влажные и холодные периоды в Африке приходились, вероятно, на интервалы, приблизительно отвечавшие оледенениям. Например, как уже отмечалось, самый последний плювиал обусловил распространение обширного лесного пояса на большой части Африки, по времени совпадавшего с самым последним оледенением. Правда, и задолго до этого различные климатические периоды сменяли один другой, сухие и жаркие чередовались с прохладными и влажными. При этом одни виды приспосабливались к изменениям и получали шанс выжить (между прочим, полагают, что такие типичные лесные животные, как бонго и окапи, мигрировали на равнину), а другие — адаптировались не столь успешно и отошли в историю.

Как бы ни напоминал сегодняшний Серенгети зате-рянный во времени ландщафт, словно неизменявшийся с начала сотворения мира, необходимо иметь в виду, что пейзажи и животные, приковывающие наше внимание, вовсе не походят на те формы, на которых останавливался наблюдательный взор человека умелого. Район Ндуту в юго-восточном углу Серенгети имеет, как мне представляется, наибольшее сходство с ландшафтами первобытной эпохи, поэтому я и выбрала его в качестве базы, тем более что он занимает стратегически важное положение между северо-западными частями Серенгети и горами Нгоронгоро на востоке.

Озеро Ндуту (другое его название Лагая) и соседнее небольшое озеро Масак находятся в конце Олдовайского ущелья, в том месте, где оно утрачивает облик ущелья и представляет собой неширокую котловину. Озера лежат в нижней части котловины и отличаются водой с повышенным содержанием натрия. Вода настолько мягкая, что кажется маслянистой, а после купания ощущаешь, словно не смыл как следует мыло. Волосы приобретают более светлый и даже рыжеватый оттенок. По берегам озер отлагается белый налет соды. Впрочем, воду из озер пьют все животные и люди, хотя требуется время, чтобы желудок привык к ней.

Вокруг озер местность разнообразна по своему ландшафту. Густые заросли кустарников, в которых водятся весьма интересные некрупные животные, сменяются более разреженными колючими кустарниками, посещаемыми жирафами; голые склоны облюбовали разные антилопы; топкие низины, где очень удобно наблюдать за птицами и почти всегда можно увидеть льва и гепарда, переходят в небольшие лесные массивы у озера Масак, и, наконец, во все стороны расстилается обширная саванна, которую во многих отношениях рассматривают как наилучший пример естественной травянистой формации, сохранившейся в ненарушенном состоянии.

С вершины холма над озером Ндуту видно эту травянистую равнину, простирающуюся на многие километры к северу, востоку и западу. На юго-востоке открывается вид на вулканический массив Нгоронгоро, который находится на расстоянии 40 километров от озера. Он выглядит словно грозовая туча, стоящая над горизонтом; дождевое облако скрывает вершину массива большую часть года. Эта гора могла бы быть надежным ориентиром, если бы не была расположена так далеко. Когда едешь по саванне, вместе с тобой перемещается и Гора; кажется, что она всегда одинаково удалена и появляется на горизонте в разных пунктах.

Я плохо ориентируюсь на местности и сбиваюсь с пути, как только съезжаю с дороги. Обычно меня сопровождали Рашиди или Теодорси, которые имели врожденные навыки ориентирования, казавшиеся мне чистой магией, но однажды я отправилась по маршруту одна и заблудилась настолько, что могла лишь сказать себе: я нахожусь где-то в Африке. Пока, обливаясь холодным потом, я кружила вокруг в поисках колеи, мне стало казаться, что гора Нгоронгоро переместилась на 180 градусов, тогда как сама я оставалась на месте. Лагерь в Ндуту находился не более чем в 10 километрах, но, хотя гора была передо мной, я не могла, даже перед лицом смерти, определить, в какой он стороне.

Лишь благодаря счастливой случайности мои кости не остались в Серенгети: мне удалось отыскать еле заметные следы колеи, по которой я добралась в лагерь до наступления темноты. Я страшно устала и пришла в полное отчаяние при мысли, что по способности в ориентировании я, должно быть, нахожусь на расстоянии светового года от человека умелого. В самом деле, я совершенно безграмотна, когда дело касается поиска ориентиров на равнине, а он был полноправным хозяином положения. Я выросла в местах, где много ориентиров и мне никогда не требовалось определять положение стран света по солнцу, тогда как, без сомнений, наш предок, человек умелый, превосходно справлялся с этой задачей и, кроме того, вероятно, обладал врожденным инстинктом, подсказывавшим ему, где находится его стоянка.

Наверняка он знал и умел еще многое, о чем я не имею никакого представления. Во время поездок в Серенгети я часто думала о том, что у нас нет никаких оснований заноситься перед человеком умелым.

У человека умелого, размышляла я, человеческие начала должны были проявляться весьма заметно, хотя, может быть, он еще не умел зазнаваться. Он был человеком в такой же степени, в какой газель была газелью и лев — львом, но это качество давало ему преимущества над другими животными, о чем сам он, вероятно, не задумывался. Те, кто изучал шимпанзе, говорят, например, что они очень расстраиваются, когда не могут унести с собой бананов больше, чем умещается в передних конечностях. Гоминиды же на ранней стадии развития могли Осознать свои преимущества, применив листья или шкуру для ношения в них предметов. Это открытие позволило им совершать все более дальние передвижения. Человек — единственное существо в природе, которое способно нести с собой запас воды. Вначале, вероятно, он носил ее в опорожненных страусовых яйцах, легких и вполне удобных вместилищах, используемых некоторыми народами и в наши дни.

Подобно тому, как человек умелый, по-видимому, выходил из Олдовайского ущелья на равнину Серенгети с наполненными водой страусовыми яйцами, я отправлялась туда, наполнив термос чаем, приготовленным на воде из озера Ндуту. Когда мы оставили позади озеро и защищающие его деревья, перед нами раскинулась почти такая же равнина, с той лишь разницей, что во времена первобытного человека ее фауна была значительно богаче. По сравнению с человеком умелым я знаю гораздо больше о саванне, но это не дает мне никакого повода для зазнайства. Он познавал саванну своими ногами и руками, разумом и инстинктом, с недоступными мне глубиной и широтой, тогда как я привязана к миру фактов, которые мне предоставляют моя эпоха и мой интеллект. Человек умелый вряд ли смог бы найти что-либо годное в пищу в описываемых мной дарах Серенгети, а его образ саванны, вероятно, произвел бы расплывчатое и отрывочное впечатление на меня, привыкшую оценивать условия на основе фактов и деталей. И все же я убеждена в том, что сложившиеся у нас образы природного окружения, видимо, имеют абсолютные точки соприкосновения в отношении других живых существ, с которыми мы разделяем природную среду.

При описании саванн я опираюсь прежде всего на работы Д. Ф. Веси-Фицджеральда (Vesey-Fitzgerald, 1973) и Лесли Брауна (Brown, 1972), крупных знатоков саванн и других типов растительности Африки.

Из общей площади Африки (30,3 миллиона квадратных километра) почти половина, а именно 13 миллионов, классифицируется как травянистая формация. Качество этих травянистых угодий сильно варьирует. Большей частью это результат видоизменения лесов в заросли кустарников, которые вследствие многократного выжигания превратились в бедные питательными веществами травянистые угодья с небольшим видовым набором растений. Крупные животные были истреблены или вытеснены, и обширные территории, испытывавшие нехватку влаги и вторжение мухи цеце, оказались непродуктивными в Африке — на материке, который периодически страдает от катастрофического дефицита растительных и животных белков ²⁷.

Поскольку столь значительная часть травянистых угодий фактически представляет собой дегенерирован-ные леса, очень многие экологи полагают, что вся саванна возникла под влиянием деятельности человека, в результате его неосторожного и необдуманного обращения с огнем. Этому мнению противоречит хотя бы тот факт, что типичные животные саванн развились задолго до появления человека. К тому же заметим, что самый последний продолжительный влажный период был всего лишь фазой в длинной цепи климатических изменений. Действительно, в промежутке от 50 000 до 10 000 лет назад широкий лесной пояс пересекал всю Африку, но ведь даже в Европе наши представления не основываются на учете естественных и дегенерированных типов растительности, которые были распространены в ледниковую эпоху.

Имеется целый ряд фактов, подтверждающих, что саванна — это четко сложившийся влажный тип среды с искони присущей ей фауной. Восточноафриканская травянистая формация преимущественно располагается на вулканогенном субстрате, и уже этот факт указывает на возможность другого естественного объяснения. Выжигание трав происходило задолго до человека, и в местностях, расположенных на неустойчивых субстратах, где извержения вулканов могли вызывать громадные пожары, было особенно много возможностей для развития травянистых формаций. Лесли Браун приводит еще один убедительный аргумент: слой почвы, сформировавшийся на лаве, часто весьма маломощен, и в подобных случаях большие деревья не укореняются. По его мнению, маломощная почва в сочетании с тяжелой глиной, впитывающей влагу в сезон дождей, является причиной распространения большой части травянистых формаций Восточной Африки.

Веси-Фицджеральд четко выделяет различия между травянистыми формациями, возникшими на базе дегенерированных лесов и находящимися в состоянии равновесия. Первые характеризуются небольшим набором видов растений и распространением эрозии; вторым присущи сотни разных трав, образующих сомкнутый травостой, который препятствует развитию эрозии. Постоянное присутствие диких копытных животных поддерживает травостой: трава постоянно использовалась (но не эксплуатировалась до корней), и это ускоряло ее прирост.

Здесь следует указать на различия в пастьбе домашнего скота и диких животных. Домашний скот пасется плотными стадами и довольно долго задерживается на одном месте, что способствует развитию эрозии. Поскольку во многих районах Африки скот все еще рассматривают как деньги на банковском счете, большинство владельцев скота придерживается мнения, что чем больше животных, тем им легче прокормиться, а это в свою очередь ускоряет процесс оскудения окружающей среды. То, что не стравливается крупным рогатым скотом, объедают козы. Они сильно портят деревья, и в тех местах, где разводят коз, новые деревья и кустарники не растут. Там, где есть скот, есть и люди, которые имеют злополучную привычку выжигать кустарники в неподходящее время и тем самым обеднять и без того скудный растительный покров.

Зато дикие животные редко используют пастбища на полную мощность. Если численность их слишком возрастает, она затем естественным путем и сокращается. Они не привязаны к хлеву, а свободно бродят по обширным территориям, и растительность отдельных частей страны может периодически восстанавливаться. Интенсивность пастьбы проходит в соответствии с эволюцией видов, обеспечивающей каждому животному определенное место в экосистеме.

Последовательность выпаса диких животных схематически может быть охарактеризована следующим образом. Такие крупные животные, как зебра и буйвол, которые пропорционально размерам тела требуют не столь высококачественного корма, чем небольшие антилопы с присущим им быстрым расходом энергии, сначала осваивают участки с более высокой и жесткой травой, которую они вытаптывают и стравливают, до тех пор пока не откроется путь для более избирательно пасущихся животных, например гну. Последние, в свою очередь, уступают место газелям, которые теперь добираются до богатых питательными веществами побегов у самой земли. Ясно, что при данной системе травостой поддерживается в состоянии равновесия даже в самые засушливые годы.

Влияние человека на саванны путем выпаса домашнего скота и выжигания травы сказывается весьма ощутимо. Вопрос о том, следует ли выжигать траву, возбуждает почти такие же страсти, как проблема слонов, рассматриваемая в разделе о долине реки Луангвы. Здесь люди так же разделяются на две группы, и старые друзья грозят друг другу над дымящейся саванной, восклицая: «Именно так мы уничтожаем здесь наши последние травянистые угодья!» или: «Представьте себе, как бы это выглядело, если бы не проводилось выжигание!»

Сама я уклоняюсь от этих споров, но боюсь, что присоединюсь к группе «поджигателей». Поскольку я согласна с экспертами, констатирующими, что обширные пожары проносятся по саваннам, и разделяю также точку зрения Алистера Грэма (Graham, 1973) о том, что Серенгети не является нетронутой землей. Эта территория представляет собой результат многовекового, может быть, многотысячелетнего выпаса и контролируемого выжигания растительности разными племенами скотоводов-кочевников. Это подготовило почву для великолепной концентрации диких животных, которыми так славится Серенгети. Я также слышала от егерей, что им известны случаи, когда животные покидали заповедник, после того как там в интересах охраны природы прекращали сжигать сухую прошлогоднюю траву.

Конечно, трудно сравнивать климатические условия Северной Европы и Восточной Африки, но даже наш опыт показывает, что прошлогодняя трава, оставленная в ненарушенном состоянии, препятствует росту молодой и ни одно травоядное животное по своей воле не станет там пастись, если поблизости имеется какая-нибудь другая пища.

Известно также, что масаи, один из скотоводческих народов Восточной Африки, во многом учитывали последовательность использования пастбищ дикими животными, когда они пасли свой домашний скот, и проводившееся ими контролируемое выжигание травы шло на пользу диким животным, поскольку ускоряло рост свежей, богатой питательными веществами травы и уничтожало болезнетворные споры. Однако необходимо также подчеркнуть, что прежде у масаев не было так много скота, как теперь, и истощение пастбищ шло в меньших масштабах, поскольку люди не могли предотвращать болезни скота, В настоящее время в Восточной Африке великолепно поставлена ветеринарная служба, которая успешно борется с болезнями, и поголовье скота возросло, зато пастбища масаев за последние 20–30 лет впервые обнаруживают признаки эрозии, обусловленной чрезмерным выпасом.

Я почти убедилась в пользе выжигания, так что для восстановления равновесия надо взглянуть и на обратную сторону медали. Она отражает неконтролируемое выжигание и является следствием возросших размеров стад и хронического чрезмерного выпаса. Контролируемое выжигание, практикуемое скотоводческими племенами на протяжении тысячелетий, обычно проводится как раз вскоре по окончании сезона дождей, когда почва еще слишком влажная и огонь быстро и легко распространяется понизу, охватывая прошлогоднюю траву и не повреждая кустарники и деревья.

Неконтролируемое выжигание теперь начинается уже во время сухого сезона. Оно иногда осуществляется безответственными сборщиками дикого меда, разводящими огонь под деревом, чтобы выкурить пчел, но еще чаще старую траву выжигают люди, которые видят, что их скот голодает, и знают, что после сухого сезона пробивается свежая, богатая питательными веществами трава. Разница лишь в том, что почва теперь сильно высохла, а кустарники и деревья стали сбрасывать листву в ожидании сезона дождей. В это время при выжигании кустарники нередко охватывает адское пламя, трава сжигается до корней, и огонь набрасывается на деревья. Продолжительное выжигание причиняет растительности серьезный ущерб, и, поскольку почва сухая и трава фактически не прорастает, пока не начнутся дожди, появляются идеальные предпосылки для широкого развития эрозии. Как упоминалось выше, почва саванн часто маломощна, и производит сильное впечатление, когда видишь, как огромные массы ее вздымаются в воздух.

Можно стоять там с разъедаемыми дымом глазами и вопить, что пришел конец света, но это приносит слабое утешение. Впрочем, травянистая формация имеет врожденные защитные механизмы, которые, по крайней мере частично, могут противостоять разрушительным силам. Корни деревьев и кустарников, а также некоторых многолетних травянистых растений могут быть укрыты от огня в почве, и, как только огонь пронесется мимо, они способны выбросить великолепный стебель. Если очередное выжигание будет слабое или частичное, у растений появляется реальная возможность выжить, и, если подряд пройдут несколько благоприятных сезонов, кустарники и деревья достигнут такой высоты, что приобретут шанс выжить и в следующем адском пламени.

Эта последняя хрупкая защитная реакция — приспособление к естественному выжиганию после сезона дождей. Надо, впрочем, подчеркнуть, что лучшая охрана саванны и всех других травянистых угодий происходит при пастьбе. Итак, деградацию среды вызывает вовсе не сам по себе домашний скот, а его чрезмерная многочисленность и то, что он больше не перегоняется с места на место в столь высокой степени, как следовало бы. Поэтому домашние животные уступают функцию защитников природы диким животным саванн, приспособившимся к окружающей среде за миллионы лет.

Серенгети — самое подходящее место для изучения этого механизма адаптации и одно из последних мест на Земле, где все еще довольно свободно происходят естественные миграции животных. Здесь можно выяснить направленность процессов, которые происходили в природе без мощного антропогенного воздействия, изменявшего облик нашей планеты.

Прежде чем подробно остановиться на крупных миграциях в Серенгети, уместно сначала кратко охарактеризовать природно-климатические особенности этого района.

Национальный парк Серенгети, в котором происходит значительная часть сезонных передвижений животных, занимает площадь около 15 000 квадратных километров и относится к числу крупнейших парков мира (но это не самый большой из них). На территории Кении его непосредственное продолжение — национальный резерват Масаи-Мара площадью 1800 квадратных километров. Серенгети расположен на высоте от 900 до 1900 метров над уровнем моря. Среднегодовое количество осадков составляет 750—1000 миллиметров, этого достаточно для произрастания преобладающей естественной травянистой формации. Если годовая сумма осадков не достигает 750 миллиметров, появляется полупустынная растительность или заросли ксерофильных кустарников. Количество осадков из года в год сильно колеблется, бывали годы (в последний раз в 1978–1979 гг.), когда в горах Серенгети выпадало необычно много осадков, но на самой равнине — очень мало.

В Восточной Африке в году выделяют два влажных сезона с двумя промежуточными сухими сезонами. В ноябре — декабре выпадают так называемые короткие дожди, освежающие ливни разной силы, чередующиеся с безоблачными прекрасными часами или днями. Затем несколько месяцев стоит сухая погода, пока в марте не начнется затяжной сезон дождей, который продолжается в апреле и иной раз в мае. В эти месяцы дожди идут чаще и сильнее, но с перерывами и не каждый день.

Туристы все еще часто посещают Серенгети; проблема осложнена лишь состоянием дороги из Аруши через Нгоронгоро: во время обильных дождей она становится непроходимой. Уже с середины мая в Серенгети устанавливается прекрасная сухая погода, хотя требуется время (до начала июня), пока дороги не будут приведены в порядок. Сухой сезон продолжается до ноября.

Вся территория парка характеризуется как травянистая равнина, или саванна, но с учетом разных типов растительности схематически можно выделить низкотравную и высокотравную равнины.

Низкотравные равнины находятся на востоке и юге. Местности вокруг озера Ндуту и оттуда до Нааби-Хилл — замечательный пример плоских равнин, поросших низкими травами, представителями родов Cynodon, Sporobolus, Digitaria, Andropogon. Это большей частью многолетние растения с тонкими сочными стеблями, образующие подушковидные кочки и приспособленные к длительным сухим периодам с резким суточным колебанием температур. Кочки растут, пока их стравливают, за исключением продолжительного сухого сезона, 7–8 месяцев, когда крупные травоядные животные покидают равнины и последние кажутся пустынными и выжженными. Кустарниковая растительность саванн состоит преимущественно из акаций.

Далее к северо-западу местность постепенно меняет свой облик. Вокруг рассеяны останцовые гранитные горы, которые в Африке называют «копьес», и в целом ландшафт становится более пересеченным. Во все стороны еще расстилаются обширные равнины, но даже на непосвященного наблюдателя они производят несколько иное впечатление, чем низкотравные равнины, потому что здесь доминируют другие виды трав, например, представители родов Themeda, Penniseturn, Panicum, Setaria и Brachiaria. Они выше и жестче, чем травы на юго-востоке. Поскольку в северных районах Серенгети выпадает больше осадков, чем в южных, эти равнины редко страдают от засухи так сильно, как низкотравные равнины, и вегетационный период там более продолжительный. Бросается в глаза большее число деревьев в саванне.

Следовательно, на севере Серенгети и в Масаи-Мара ландшафт более холмистый и поросший деревьями и на периферии, особенно в Масаи-Мара, приобретает сходство с волнистым парковым ландшафтом.

Восточноафриканская саванна может прокормить самое большое в мире число диких животных в расчете на квадратный километр. По скромным оценкам, в Серенгети крупные травоядные животные составляют биомассу порядка 7000–8000 килограммов на квадратный километр, что соответствует более 80 крупных млекопитающих на квадратный километр, не говоря о мелких животных и огромной массе почвенных микроорганизмов, которая в совокупности может весить 6 килограммов на гектар.

В сухой сезон мы не видим крупных животных, равномерно рассредоточенных по местности (некоторые районы временами кажутся почти пустынными), поскольку значительная часть их мигрировала. Длительные сезонные кочевки проявляются прежде всего у гну, зебр и газелей Томсона. По оценкам, эти животные в течение годового цикла передвигаются на 1500 километров.

В декабре в Ндуту ждут дождя. Запах первого ливня ощущается еще до его начала. И вот он проливается на растрескавшуюся от зноя равнину, разрушает травяную крышу и прорывает брезент в нашем лагере, отбивает дробь на зеркальной поверхности озера и с сильным порывистым ветром уносится дальше. Он исчезает с бешеной скоростью, и равнина некоторое время выпускает пар, а затем вновь погружается в томительное ожидание того времени, когда вырастут травы и придут копытные животные.

Для появления зелени одного ливня недостаточно, может пройти еще одна, другая и третья неделя. Только когда более мощные и продолжительные ливни часто проследуют один за другим, трава пробуждается к жизни. За неделю равнины приобретут чистейший и нежнейший зеленый покров. Небольшие белые цветы заблестят, словно звезды в зелени, и скроют белеющие прошлогодние кости гну, рассеянные по равнине, как на аллегорической картине викторианской эпохи²⁸. Каковы местные ливни, можно судить по тому, что некоторые участки равнин еще лежат бурые и выжженные, тогда как другие, расположенные поблизости, зеленеют.

Теперь в любое время можно ожидать появления гну. Они движутся крупными стадами по нескольку сотен, иногда даже тысяч, особей в каждом, и их приход резко меняет облик ландшафта. Грозовая туча разворачивается вдоль горизонта, и темно-синий фон разрывается роскошными молниями, в то время как над равниной еще светит солнце. Когда приближаются первые колонны гну, часто в сопровождении больших или малых стад зебр, становится понятно, почему звуковые эффекты в фильмах о природе столь неправдоподобны. Эффекты преувеличены: появление гну могло бы быть положено на музыку Вагнером и отснято кинокомпанией «Метро-Голдвин-Майер».

Что-то предопределенное самой судьбой заключено в миграциях гну, которые носят отпечаток невероятного постоянства. Эти животные идут не спокойной рысью, а движутся подстегивающим галопом, с развевающимися хвостами, жадно втягивая в себя воздух. В своем порыве они устремлены только вперед, и стада, как правило, следуют прямо к озеру Ндуту, чтобы перебраться на другую сторону. В годы с высоким уровнем воды случается, что отдельные особи, а бывает и несколько сотен их, тонут или их затаптывает другое стадо, которое рвется вперед, не желая уступить путь или переждать.

Однажды мне довелось быть в топкой приозерной низине, когда группа из нескольких сотен гну и, возможно, сотни зебр появилась, как облако пыли, у горизонта и затем двинулась во весь опор вниз по склону, пока животные не заполнили зеленеющую котловину. Это зрелище должно было захватить дух и дать стимул для возвышенного описания одной из последних великих драм дикой природы, но мне пришли в голову воспоминания, навеянные прочитанными в детстве книгами об индейцах. Казалось, что это команчи летели в атаку.

В местностях вокруг болота давно не было дождей, и, вероятно, гну и зебры не нашли того, что искали. Они спустились вниз, к краю болота, и стали пить; не притронувшись к жесткой осоке, начали беспокойно вертеться одна возле другой, обходя своих более усталых спутников, которые улеглись на земле отдыхать. Примерно час спустя в движениях животных появилась какая-то целеустремленность, выделились отдельные группы и сформировались колонны. Одна за другой они выбирались из котловины, пока все гну и зебры не оказались снова в пути.

В том же, 1978 г., дожди больше выпадали как раз за пределами парка, поблизости от Макау, и именно туда направились колонны гну. Еще несколькими днями раньше мы встретили там первые стада гну, смешанные с зебрами и газелями Томсона. В тех краях росла зеленая трава, на вид столь прозрачная и тонкая, что трудно было представить, как она сможет устоять перед тысячами изголодавшихся гну, но на самом деле трава была весьма стойкой и росла быстрее, когда ее стравливали.

Издаваемый гну звук трудно описать. В индивидуальном исполнении он слишком короткий, чтобы воспроизвести его как «му», и напоминает прерывистые хрипы. Звук, издающийся сотнями гну, воспринимается как ночное кваканье африканских мычащих лягушек в пруду.

Мы видели шакалов на рекогносцировочной прогулке среди стад гну и заметили двух притаившихся поодаль настороженных гепардов. Затем встретили нескольких львиц, одиночного льва и совершавших обход гиен. Для хищных животных в этой части Серенгети наступили хорошие времена. Гну не проявляли чрезмерного беспокойства. Если бы каждая из них могла рассуждать, то ход ее мыслей, видимо, был бы таков: «Хорошо, что нас так много, для меня вероятность оказаться жертвой хищника крайне мала».

Гну сопровождают не только своры хищников, но и тучи птиц, охотящихся на насекомых, которых гну переносят на себе или спугивают при выпасе. Мы насчитали тридцать дроф кори, несколько птиц-секретарей и стаю недавно прилетевших европейских аистов. Кроме того, равнина была наводнена менее заметными пернатыми: жаворонками, коньками, чеканами, зуйками и бегунками. Многочисленные страусы, которые производят необычное впечатление, напоминая млекопитающих, несмотря на свои две ноги, бродили среди гну, а небо было испещрено хищными пернатыми, которые зорко наблюдали за тем, что происходит на земле.

Сразу после нового года почти все травоядные жи-вотные в Серенгети собираются на низкотравных равнинах. У гну происходит отел, и почти все телята рождаются в течение трех недель, в январе — феврале. Пик отела падает на то время, когда стада находятся на открытых равнинах с хорошей видимостью. Само по себе это не обеспечивает защиты от хищных животных, нападающих иногда и на беременных гну. Но из многочисленных телят, родившихся в один день, лишь определенный процент может стать добычей хищников, а остальные выживают. Если бы отел растягивался на весь год, хищники круглый год хватали бы беременных самок и телят. Эта угроза для гну, впрочем, не устраняется даже при чересчур быстром отеле, хотя новорожденный теленок, которому всего полчаса от роду, может поспевать за передвижением стада.

Гну остаются пастись на низкотравных равнинах до конца долгого сезона дождей. Здесь хватает корма до начала мая, когда прирост высококалорийной травы замедляется. Уже в конце апреля в стадах возникает беспокойство. Начинается период течки, одновременно формируются колонны, и гну постепенно передвигаются к северу. В эту пору у самцов начинаются поединки. Гну имеют так называемые подвижные территории, и поэтому миграционные движения приобретают заметно хаотический характер: на каждой остановке в пути для отдыха и пастьбы организуются территории, в пределах которых самцы приманивают самок и спариваются с ними.

Когда стада гну покинут район озера Ндуту, можно впервые за долгое время спокойно уснуть, не боясь, что тебя потревожит настойчивый рев этих животных; низкотравные равнины получают временную передышку. Через две недели стада гну достигнут района реки Серонеры в центре Серенгети и разбредутся по высокотравным равнинам. Продолжительность их пребывания там зависит от погоды в данном году, но обычно в августе стада переходят через границу в Масаи-Мара или устремляются в коридор к озеру Виктория. Затем постепенно волна снова устремляется на юг, и в декабре передовые группы этих животных достигают Ндуту.

Больше всего сезонные миграции гну сходны с миграциями американского бизона, которые, к сожалению, отошли в прошлое. Поэтому гну — последний пример мигрантов, четко выдерживающих определенную сезонную последовательность в своем образе жизни. Гну и саванна ставят нас, впрочем, перед одной и той же классической дилеммой о яйце и курице: что было раньше? Стада гну, поддерживавшие саванну как травянистую формацию с незапамятных времен, или саванна? Однако ведь сами гну не могли развиваться ни в одном другом месте, кроме саванны.

Хотя эти животные наиболее заметны, они вовсе не единственные мигранты в саваннах. Сезонные передвижения совершают газели Томсона, конгони, топи, зебры. Массивную антилопу канну также можно увидеть иногда стадами по паре сотен особей, быстро и решительно устремляющимися к какой-либо дальней цели, но эти миграции не носят столь регулярный характер, как у гну.

Всего в Серенгети обитает восемь видов травоядных животных, но не все они совершают миграции. Например, газель Гранта, внешне очень похожая на газель Томсона, мало зависит от воды и поэтому остается на сухих равнинах, тогда как газель Томсона направляется к северу, вслед за гну. Буйвол тоже не участвует в миграциях, но по иным причинам. Он настолько зависит от воды, что почти не отходит от постоянных источников влаги и редко встречается на низкотравных равнинах. Передвижения буйволов носят местный характер и происходят поблизости от рек и озер, около которых они чувствуют себя как дома.

По разным причинам в миграции вовлекаются не все гну. Отдельных особей можно встретить, например, в районах Ндуту и Серонеры круглый год. Но чаще всего там их видят в количестве до нескольких сотен голов, и поэтому местное население не наделяет гну индивидуальными чертами. Это на редкость хорошо приспособленные животные, и недаром масаи детально наблюдали за их поведением, чтобы наилучшим образом увязать выпас домашнего скота с сезонными изменениями климата и растительности. Подобно домашнему скоту в благоприятных условиях гну очень быстро размножаются. За последние годы численность популяции гну в Серенгети постоянно увеличивалась на 10–15 процентов в год и ныне достигла рекордного уровня — свыше 2 миллионов особей (по некоторым оценкам, до 4 миллионов). Однако в мире животных взрывы численности популяций неизбежно сменяются их сокращением, от этого стада домашнего скота масаев были в последние годы избавлены, что нанесло ущерб окружающей среде.

Гну часто описывают как гротескное животное, как бы состоящее из двух разных частей. Массивные голова и передняя часть туловища сильно выделяются по сравнению со значительно меньшей задней частью. Иногда их подпрыгивающий галоп сбивает с толку, производя впечатление неуклюжего бега, тогда как на самом деле гну очень быстро движется и может развить скорость до 55 километров в час. Из животных соответствующего размера только антилопы конгони и топи могут перегнать гну, поскольку их предельная скорость достигает 60 километров в час. У антилоп меньших размеров, таких как газели, наибольшая скорость — примерно 64 километра в час, а при коротких бросках — даже 70.

Появление гну в окрестностях Ндуту и ее уход можно предсказать с предельной точностью до нескольких недель, но там есть и постоянно обитающие антилопы. Одна из них — антилопа дикдик, похожая на суни, которую мы встречали в горах Абердэр. По своим привычкам и внешнему виду они очень сходны. Обе маленькие коричнево-сероватые, с тонкими ножками, огромными глазами и большими настороженными ушами. Они живут парами и крайне привязаны к своей маленькой территории, которую знают вдоль и поперек. Разница лишь в том, что суни — лесная антилопа, а дикдик обитает среди колючих кустарников и на каменистых склонах.

В моих ежедневных маршрутах по району Ндуту я довольно быстро разобралась, под каким кустарником и в какое время дня я могу обнаружить дикдиков и иногда натыкалась на их аккуратные навозные кучки. Дикдики оставляют твердые хорошо переваренные фекалии в одних и тех же местах. У некоторых африканских народов есть об этом очаровательная легенда. Давным-давно король дикдиков находился в отлучке и, во время прогулки наткнувшись на навоз слона, упал. Тогда он созвал всех дикдиков и велел им впредь оставлять свой навоз в одном и том же месте, пока не соберется достаточно большая куча, чтобы о нее споткнулся слон.

Еще одна обитающая здесь круглый год антилопа — стенбок. Они тоже живут парами или поодиночке среди колючих кустарников. С ней мы позже снова встретимся в Калахари.

В кустарниках, поблизости от озер, могут промелькнуть один или два тростниковых козла (редунки). Недалеко от озер мы увидим также чернопятых антилоп — импал, которые в Африке встречаются на обширных территориях. В долине реки Луангвы и в дельте Окаванго импала — самый распространенный вид антилоп.

Интересная маленькая антилопа — спрингбок не встречается в районе озера Ндуту, но водится в других частях национального парка, в своих излюбленных местах обитания — на склонах гор и достаточно крупных останцах.

Две изящные крупные антилопы, которых можно наблюдать в окрестностях Ндуту, — топи и конгони. Последняя, называемая также коровьей антилопой, — красивого золотистого цвета с лировидными рогами. У нее есть родственные формы в других частях Африки: на севере и западе — бубал Джексона, на юго-востоке — бубал Лихтенштейна, в Южной Африке — красный бубал. Конгони обращают на себя внимание благодаря привычке стоять на термитных кучах и являются своеобразным символом ландшафта. Топи (сородич южноафриканской сассаби) имеют красивую сливовую окраску, на ногах оранжевую, и считаются самыми быстрыми из антилоп Африки.

Как упоминалось, конгони и топи в ограниченных масштабах предпринимают сезонные миграции вокруг озера Ндуту, где круглый год нет перебоев с водой и по берегам всегда найдется корм. В данном районе всегда можно наблюдать небольшие стада этих Животных. Крупные популяции топи особенно заметны в Масаи-Мара, где они за последние несколько лет сильно размножились.

В зарослях можно вспугнуть отдельных бушбоков, но вообще они редко встречаются в районе Ндуту, и их здесь гораздо труднее увидеть, чем в лесах Абердэр. Водяной козел, обитающий в Серенгети, относится к подвиду defassa. Сзади у него белое пятно, которое также выделяется у обыкновенного водяного козла. Они оба нередко рассматриваются как самостоятельные виды, но оказалось, что в тех местностях Восточной Африки, где встречаются эти как будто разные популяции, они спариваются между собой и гибрид вполне способен давать потомство. Определение вида обычно предусматривает, что в естественных условиях не происходит спаривание с другими близкими видами, а если это и бывает, то потомство оказывается бесплодным. Учитывая это, водяного козла и обыкновенного козла надо рассматривать как подвиды одного вида²⁹.

В Серенгети есть также минимальный шанс увидеть орикса, или сернобыка, но для этого должно сильно повезти. То же самое относится и к лошадиной антилопе, более известной под названием roan, которая становится все менее заметной во всех частях своего ареала. Несколько раз ее видели в Серенгети и Масаи-Мара, но всегда, как правило, вместе с каннами. Поэтому внимательно присматривайтесь к каждой особи в проносящемся мимо стаде канн!

Хотя именно антилопы создавали и создают славу Серенгети, наибольшей известностью там пользуются львы. Этого мнения придерживаются и масаи, для которых убить льва значит стать мужчиной.

В 1892 г. Бауман первым из европейцев заглянул в кратер вулкана Нгоронгоро и затем устремился в Серенгети. После того как тогдашняя Танганьика после первой мировой войны от Германии перешла к Великобритании, возросло значение туризма. Начали устраивать охотничьи сафари, солидные мероприятия с пятьюдесятью носильщиками, которые транспортировали все оборудование от побережья до только что основанной Найроби. В 1920 г. прибыл первый автотурист — американец Симпсон, а с 1925 г. Серенгети стал самым популярным объектом для охотников-профессионалов и их разборчивых клиентов.

В то время не было никаких твердых правил для спортивной охоты: люди доезжали до ближайшего льва-самца с красивой гривой, всаживали в него несколько пуль и получали свой трофей. Уже в 1937 г. поголовье диких животных понесло такой ущерб, что возникла необходимость преобразования Серенгети в резерват, который с 1957 г. стал национальным парком. В 1959 г. у парка были отторгнуты некоторые территории на востоке, что компенсировалось за счет земель на севере и западе.

Когда читаешь старые описания охоты, поражаешься, как Серенгети может гордиться львами! Настолько жестокие бойни они пережили. Однако львы здесь служат ярким примером того, что даже в таких условиях животные могут сохранять способность к восстановлению популяции (конечно, если сократится отстрел и территория, взятая под охрану, способна будет приютить у себя резерв животных из наиболее посещаемых и легкодоступных районов).

Львов в Серенгети все еще довольно много. Они там необычайно крупны, великолепны, с самыми роскошными в Африке гривами, словно никакие охотники никогда не пытались извести их. Эти звери не только красивы, но и легкодоступны для наблюдения, особенно если они не таясь лежат на равнине, хотя чаще всего львы прячутся у скал на останцовой горе. Здешние львы никогда не имели славу людоедов, как в Цаво и в долине Луангвы. Они хорошо приспособились к местным условиям, ведут открытый образ жизни и потому их основательно изучили. Пройдет немало времени, прежде чем кто-нибудь превзойдет точные и одновременно творческие изыскания Джорджа Шаллера, которые были опубликованы и в виде популярных книг, и в большой научной монографии «Лев Серенгети» (Schaller, 1972).

В этих источниках перед нами предстает действительно полная картина жизни льва. Мы получаем информацию о его питании и пищевых привычках, быстроте реакций, силе, брачной жизни, о суточных перемещениях и т. д. Узнаем, как часто львицы в среднем охотятся и насколько им сопутствует удача; знакомимся с социальной организацией прайдов и их охотничьими участками, поведением львов на этих участках и поведением кочующих львов; с тем, насколько велики для льва шансы достичь зрелого возраста и сколько времени требуется, чтобы он стал полноправным членом прайда, и как долго он может удержать свое положение. Мы можем примерно сказать, когда и при каких обстоятельствах лев закончит свои дни, а также понять основы его психологии.

Одновременно важно отметить, что Шаллер изучал львов как раз в Серенгети и что в других условиях поведение львов может несколько отличаться. Тем не менее есть основания считать, что выводы Шаллера в целом показательны и для других групп.

Мы уже упоминали, что есть львы, идущие за стадами гну. Значит, единственное, на что должен быть способен лев из Серенгети, чтобы поддерживать себя в хорошем состоянии, — это ориентироваться в сезонных миграциях антилоп, добывая пропитание. Задача, конечно, не из легких, Наиболее интересная особенность в мире львов, на которую указывает Шаллер, — огромное значение для них охотничьего участка. Прайд львов, остающийся на своем охотничьем участке после ухода гну, столкнется с тяжелыми днями, но все же он несравненно лучше выдержит борьбу за существование, чем те особи, которые движутся за стадами гну.

Узнав об этих особенностях из разных источников, подкрепим их собственными наблюдениями. В районе Ндуту обитает преуспевающий прайд из четырех великолепных львов и девяти львиц с разным числом детенышей. Другой легко локализуемый прайд имеет охотничий участок у останцовых гор Симба, немного севернее Нааби-Хилл. Там насчитывается пять взрослых самцов, по крайней мере 13 самок и много детенышей. Их существование производит благополучное впечатление: даже в неудачные дни они всегда могут застичь врасплох бородавочника, газель Гранта или еще какое-нибудь пробегающее мимо животное.

В противоположность этим прайдам кочующие львы, с которыми я завязала кратковременное знакомство, производят впечатление отнюдь не свободных и благополучных животных. Хотя время для них было довольно хорошее, выглядели они более тощими и изнуренными по сравнению с оседлыми львами. То что они нарушают установившийся порядок, проходя через охотничьи участки хозяев-львов, вызывает у них беспокойство и вселяет неуверенность, словно они чувствуют себя полупреступными бродягами в мире, где господствуют сплоченные прайды. Легко также убедиться в том, что у кочующей львицы мало шансов прокормиться самой и прокормить своих детенышей.

Давно известно, что в мире львов охотятся и трудятся в основном самки, тогда как самец шествует к «накрытому столу», охотится за дамами и набивает себе утробу в одиноком величии, пока не насытится, после чего позволяет «дамам в фаворе» приблизиться к пище. Такое поведение дало повод для многих язвительных сравнений, хотя на самом деле лев выполняет очень важную функцию. Он заботится о том, чтобы львицы могли охотиться в относительно безопасной обстановке, которая им предоставляется на охотничьем участке.

Льву необходим большой охотничий участок (250 квадратных километров устанавливается как верхний предел, однако размеры сильно варьирует в зависимо сти от доступности добычи и условий среды), причем в периоды экспансии в мире львов борьба за участки становится особенно острой. Поэтому не так уж мало требуется от одного-двух самцов, которые должны защищать свой участок.

Ни один львиный прайд не бывает стабильным. Часто одна или две самки с детенышами (или без них) покидают прайд и живут некоторое время отдельно, либо один или два самца живут вне прайда и присоединяются к нему, лишь когда их приглашают на трапезу. Важно, что эти сепаратистские тенденции проявляются на общих охотничьих участках и что их обитатели знают друг друга. Очевидно, чужой лев, которого встречают на общем участке, ведет себя терпимо по отношению к другим львам, однако если чужак сильно «зазнается», отношение прайда к нему становится совершенно иным.

Если это самка, то, может статься, она путем беспредельного унижения и всецелого подчинения получит разрешение жить возле прайда, но, если самец, дело иногда кончается кровопролитием. Самцы прайда хорохорятся, от их урчания и рыка дрожит земля. Они угрожают нарушителю порядка. Если пришелец молод и неопытен, он улепетывает изо всех сил, преследуемый до границы участка и немного дальше. А бывает, что этот лев примерно равен по силе хозяину и, кроме того, одержим желанием создать собственный охотничий участок и свой прайд. Тогда начинается борьба, которая, как показал Шаллер, может привести к гибели одного или даже обоих противников.

Исход схватки непредсказуем. Хозяин участка борется, сознавая, что на его стороне все права, и боясь их утратить. Нарушителю же нечего терять, его ожесточила суровая кочевая жизнь, тогда как лев-хозяин, часто расслабленный благополучным существованием, может сдаться, особенно если почувствует, что перевес не на его стороне. Тогда его убьют или изгонят, новый самец возглавит прайд и в нем произойдут серьезные изменения.

Очень часто самец-победитель загрызает еще сосущих львицу детенышей. Потерявшие детенышей львицы скоро вновь становятся сексуально восприимчивыми, и новый вожак приобретает положение продолжателя рода. Перестройка прайда неизменно сопровождается высокой смертностью, так как даже самки, обитающие на сбоем охотничьем участке, вынуждены терпеть самок, которых новый самец приводит с собой. Случается также, что одной или нескольким самкам приходится покинуть прайд и перейти к кочевому образу жизни, к которому они плохо приспособлены.

В обоих прайдах, которые я наблюдала, было несколько взрослых самцов, и, несмотря на это, прайды были весьма устойчивыми. Нигде я больше не видела пятерых, видимо, одинаково сильных львов, живущих в таком согласии, как в симбском прайде. Возможно, они и мерялись силами, после чего осознали свое равенство. А в ндутуском прайде, когда один лев начал заметно сдавать из-за возраста, три других самца все же терпели его. Можно сделать предположение (правда, осторожное), что старый лев прежде был вожаком и его мирно «отстранили от власти», но оставили в прайде. Пришлому льву трудно захватить охотничий участок, если там имеются два самца или больше, которых надо покорить. Поэтому я не могу допустить, что эти исключительно устойчивые прайды завоевывались извне; скорее всего они обновлялись изнутри.

Там, где только один самец, легко описать социальную структуру прайда, которая состоит из самца, имеющего охотничий участок, и «гарема», и допустить, что все другие самцы, включая подрастающих соперников в самом прайде, изгоняются прочь. Подобная трактовка однозначна, в серенгетских прайдах самцы поступают так довольно редко по сравнению с прайдами в других районах. Можно подумать, что львы в Серенгети, более терпимые к другим самцам, — братья, которые охотно держатся вместе всю жизнь (или здесь выживает большее число самцов, чем в других местах). Тем не менее есть и другие обстоятельства, которые указывают на то, что естественный ход событий в мире львов, когда один-единственный самец удерживает за собой охотничий участок и прайд, вовсе не обязателен.

Одна из самых важных причин, возможно, состоит в том, что доминирующий самец не обязательно отнимал всех самок в период течки. Напротив, кажется, что самка сама выбирала себе партнера. С ним она затем уединялась, и несколько суток они предавались любовным ласкам. Я видела, как на равнине спаривались два льва из симбского прайда, тогда как прочие самцы, и среди них самый крупный, которого я всегда Считала лидером, лежали около камней без всякик Намерений бросить вызов сопернику.

Более горячую любовь и более любящую пару, чем у львов, трудно себе представить. Вначале спаривание может происходить через каждые двадцать минут, и в перерывах львы лежат и глядят друг другу в глаза, вытянув навстречу лапы. Когда самка готова, она поднимается, за ней сразу же встает самец и покрывает ее, это происходит быстро, и во время оргазма он гримасничает, делая устрашающие мины, и кусает самку в загривок. Покусывание — это также прием, применяемый всеми кошками, когда они утихомиривают детенышей, и, как полагают, лев прибегает к нему, чтобы помешать львице повернуться и провести когтями по его морде. В экстазе львица опрокидывается на спину, и они лежат обнявшись.

Через пару дней пыл любви остывает. Теперь партнеры лежат на расстоянии, отвернувшись друг от друга, и выглядят страдающими и измученными. Затем самец и самка поднимаются и идут друг к другу с видимой неприязнью к силе, которая управляет ими. Оба устали, раздражены и голодны: за весь период спаривания ни один из партнеров ничего не ест. Вероятно, когда этот период проходит, для них обоих наступает облегчение и самка возвращается к прайду.

Когда у одной из львиц в прайде повышается активность, она захватывает и других самок. Поэтому все львята в прайде примерно одинакового возраста и трудно установить, какой самке принадлежит тот или иной из них.

Приятно видеть бодрых, здоровых и активных детенышей в сытом и довольном львином прайде, но на самом деле детство — самая критическая пора в жизни львят: до 70 процентов их в это время погибает. Детская смертность, возникающая вследствие перехода охотничьего участка к новому самцу, уже отмечалась, но гораздо более важная причина высокой детской смертности — порядок кормления у «общего стола».

Самки приносят добычу, но самцы первые ее хватают. Затем наступает черед самок, и, когда они немного утолят голод, к еде приступают львята. В благополучные периоды система действует безотказно, но в голодные времена детеныши нередко умирают от недоедания. Такое чаще бывает в крупных прайдах, чем в мелких, поскольку самкам приходится много раз выходить на охоту, чтобы убить больше животных. При нехватке добычи и трудных условиях охоты довольно сложно прокормить взрослых львов, а детеныши в критическом возрасте, не получающие материнское молоко, еще беспомощны и нередко погибают. Как обычно происходит в природе, выживают самые сильные и наиболее предприимчивые детеныши, те, что держатся на виду, с риском быть оттянутыми за загривок утратившей нежность матерью. Система может показаться жестокой, но она — один из способов, предложенных самой природой, оградить население от избыточного числа львов. При отсутствии естественных контролирующих механизмов львы сильно размножаются, и эта проблема стала первостепенной в зоопарках мира за пределами Африки. В Европе и США появилось много львов, которые оказались никому не нужными, и даже шла речь о том, чтобы вернуть из зоопарков какое-то количество львов в Африку!

Охотничий участок — другая гарантия и, возможно, самый важный фактор, ограничивающий чересчур быстрый рост численности популяции. Мы не знаем, как прайд определяет свою оптимальную величину, но появление кочующих львов показывает, что избыток особей в прайде, достигших половой зрелости, изгоняется.

Как и у других представителей семейства кошачьих, львята родятся беспомощными и слепыми. Они лежат, укрытые в зарослях или в расселине скал, когда мать отправляется на охоту либо на водопой. В возрасте десяти недель они появляются в прайде, который проявляет к ним доброжелательность и терпение во всех ситуациях, кроме упоминавшейся выше, — когда не хватает пищи. По достижении года у молодых самцов начинает отрастать грива. Обычно львята остаются с матерью по крайней мере до 19 месяцев. Самочки имеют больше шансов остаться в прайде, чем молодые самцы. Лев вырастает до нормальных размеров к трем годам и достигает полного расцвета сил в возрасте пяти — десяти лет. В 12 лет появляются признаки деградации. Золотые дни остались позади, и, хотя в неволе львы доживают до 30 лет, на свободе они крайне редко достигают 20-летнего возраста. Если конец не наступит в результате несчастного случая или схватки, дряхлого старого льва разрывают на куски дикие собаки и гиены, на которых он нагонял страх в дни своего могущества.

В определенной мере охотничий инстинкт является врожденным у всех кошачьих, но льву необходимы, кроме того, тренировка и практика, чтобы стать искусным охотником. Львы, выросшие в неволе и затем выпущенные на свободу, оказывались совершенно неспособными охотниками. В дикой природе львята получают первые уроки, следуя за самками на расстоянии и наблюдая за охотой. Нередко случается, что усердный детеныш расстраивает охоту другим, по ошибке выдавая свое присутствие и позволяя добыче уйти. Позднее львята принимают более активное участие в охоте, но инициатива остается за опытной самкой.

Во второй половине дня, когда ощущается дуновение прохладного ветерка, одна из львиц поднимает голову. Она встает и дружелюбно толкает другую самку, которая отвечает несколькими огромными зевками и потягивается так, что слышен хруст суставов. Пока они занимаются своим туалетом, остальные члены прайда тоже начинают пробуждаться к жизни на радость львятам, которые находят затянувшийся дневной отдых невыносимо скучным. Если львы накануне ели, ничего особенного может не произойти, но, если прайд проголодался, активность заметно возрастает. Самка внимательно вглядывается в горизонт и ближние окрестности и, увидев или почуяв что-то интересное, решительно направляется за добычей. Иногда за ней следуют одна или несколько других самок. Так начинается охота.

Когда львица, напрягая мускулы, выходит на охоту, она кажется очень уверенной в себе и никогда не знавшей поражений. Однако на самом деле это не так. Шаллер подсчитал, что лишь одна охотничья вылазка из пяти дает положительный результат. Антилопы в саванне развивались наряду с хищниками, и их бы теперь там не было, если бы они не выработали бдительность и быстроту, что поддерживает равновесие между обеими группами животных.

Лев обычно незаметно подкрадывается поближе к добыче и затем бросается на нее, делая несколько мощных прыжков. Если преследуемое животное увеличивает скорость и расстояние слишком велико, у льва нет никаких шансов на успех. Как и другим кошачьим, львам везет там, где нужна большая сила и скорость, но им не хватает выносливости, которая часто спасает зебр и антилоп от львиных когтей.

Об охотничьих повадках львов рассказывают много захватывающих историй. Говррят, что дев выходит на охоту против ветра, чтобы животное не почувствовало его запах, и что члены прайда действуют сообща: один или несколько из них лежат в засаде, тогда как другие усердно гонят к ней добычу. Возможно, что действительно так и есть, но на поверку выходит, что в целом успех охоты довольно случаен. По мнению Шаллера, направление ветра не играет особой роли и устройство засады отнюдь не всегда дает желаемый результат. Лев ловит свою добычу примерно так же, как домашняя кошка расправляется с птичкой: сначала сосредоточенно наблюдает за ней, потом ползком подкрадывается, используя мельчайшие бугорки для маскировки, и затем следует молниеносный бросок.

Люди, которые причитают по поводу жестокого и мучительного умерщвления жертв гиенами и гиеновидными собаками, единодушно одобряют поведение львов, считая, что они побеждают, как благородные спортсмены. Попадаются описания, в которых лев всегда убивает свою жертву, перебивая ей шею или перегрызая сонную артерию. Но на самом деле так получается далеко не всегда. При случае лев действительно перебивает шею, когда жертва падает навзничь, и укус в шею иногда приходится на сонную артерию. Иногда в результате затянувшейся борьбы смерть может наступить от удушья или многочисленных укусов. Когда жертва убита, лев вспарывает прежде всего живот и выбирает содержимое желудка, которое целиком или частично закапывает, а затем вгрызается в заднюю часть туловища и оттуда подбирается к голове и плечам, в противоположность леопарду, который почти всегда пожирает сначала голову и переднюю часть туловища.

Сколько приходится страдать жертве и как велики ее муки — об этом мы совсем мало знаем. Иногда жертва действительно борется за свою жизнь, а порой она неподвижно, в глубоком оцепенении, стоит, позволяя себя умертвить. В критических и опасных ситуациях и люди не сразу ощущают боль. Ливингстон, который во время своих путешествий не раз подвергался риску и однажды даже побывал в пасти льва, рассказывал, что он не почувствовал никакой боли, когда лев вгрызался ему в плечо, его только несколько удивило, что это могло случиться с ним.

По поведению антилоп и зебр авторитетные исследователи могут примерно установить, охотится наблюдаемый ими лев или нет. В последнем случае антилопы и зебры безмятежно пасутся поблизости от львов, но если лев на охоте, они следят за хищниками с предельной настороженностью, прекрасно зная, что опасность исходит не от тех львов, которые в поле их зрения, а от невидимых. И когда льву удается убить антилопу, остальные животные быстро успокаиваются и беззаботно пасутся поблизости от места убийства, сознавая, что львы теперь насытятся и не будут продолжать охоту.

Предпочтения льва в отношении добычи передаются от матери потомству, и в разных частях Африки вкусы у львов неодинаковы. У львов Серенгети на первом месте стоит гну, затем зебры и более крупные антилопы, например топи, но охотятся они и на всех остальных антилоп, а в трудных ситуациях идут в ход также птицы, мелкие грызуны и даже ящерицы.

Лев в состоянии съесть невероятное количество мяса за короткое время, но зато в случае необходимости может и целую неделю обходиться без пищи. В начале моего пребывания в Серенгети я видела льва, который стоял одной ногой в яме и еле дышал. Я не сразу поняла, что он просто объелся. Впоследствии я много раз наблюдала таких страдающих от обжорства львов, а однажды меня развеселило зрелище львицы, которая сама убила топи, причем ни один лев не пронюхал про это. За несколько полуденных часов ей удалось сожрать жертву почти целиком, и хотя львица была так отягощена, что едва могла пошевельнуться, она все же не желала, чтобы грифы поживились остатками трапезы и из последних сил бросалась на них, когда они приближались к жертве. Наблюдая за насытившимися львами, я вспомнила поговорку: «Сытый голодного не разумеет».

Еще несколько лет назад Серенгети был одним из тех мест в Африке, где представлялась возможность увидеть леопарда. В эвкалиптовых рощах вдоль реки Серонеры этих красивейших зверей видели лежащими на ветвях деревьев. В последнее время популяция леопардов как у этой реки, так и в других местах парка сильно сократилась.

Некоторые полагают, что в уменьшении численности леопардов повинны браконьеры. Показательно, что леопарды стали менее заметными в парке, когда на-плыв туристов вследствие закрытия границы с Кенией уменьшился. Когда не соблюдается решение о закрытии границы, открывается поле деятельности для браконьеров и их легкой добычей становятся леопарды Серонеры, за много лет привыкшие к безобидным туристам. Конец леопардам в Серенгети, однако, еще не наступил. Доказано, что эти звери более широко распространены и много выносливее, чем считают любители природы. Я убеждена в том, что леопарды снова станут осваивать некогда излюбленные ими охотничьи участки по реке Серонера.

Если леопард в Серенгети стал встречаться реже, то о гепарде этого сказать нельзя. А может быть, его чаше встречаешь потому, что он более заметен?

Ндуту — вполне подходящее место для наблюдений за гепардами. Их часто замечают поблизости от заболоченных мест или на равнинах, где они часто лежат под какими-нибудь miti mitatu — тремя деревьями, служащими ориентиром на равнине. Другое удобное пристанище в южной части Серенгети находится чуть ниже ворот Нааби. В окрестностях Серонеры, в центре парка также есть немало шансов увидеть гепардов.

Гепард примерно такого же размера, как и леопард, но с более длинными лапами и небольшой головой. Шкура его пятниста, однако пятна не сгруппированы в розетки, как у леопарда. Гепард охотится на тех же самых антилоп, что и леопард, но вопрос о какой-то конкуренции между ними не стоит, поскольку гепард промышляет на равнинах или в разреженных зарослях кустарников, тогда как леопард предпочитает густые заросли кустарников или леса.

Первоначально ареал гепарда был так же велик, как и леопарда, хотя, в отличие от последнего, гепард не встречается в местностях с холодным климатом. В настоящее время его истребили почти во всей азиатской части. Последние особи сохранились в Иране и Туркмении³⁰. Это происходит от того, что гепард плохо переносит давление извне и легко вытесняется.

Не только люди преследуют гепарда. Часто случается, что львы и гиены отнимают у него добычу, даже стаи крупных агрессивных грифов заставляют его покинуть поле боя. Все это превратило гепарда в подлинного обжору, который, не разжевывая как следует пищу, нервно заглатывает крупные куски. При этом он беспокойно озирается вокруг и кажется более нервозным существом, чем самонадеянный леопард и невозмутимый лев. Это впечатление усугубляется темными полосами, идущими от глаз к уголкам рта и напоминающими струйки слез.

Из всех крупных кошачьих гепарду я завидую меньше всего. Эта кошка создана для скорости и многими чертами строения напоминает борзую. В повседневной жизни гепарда ощущается какое-то противоречие между предназначением и привычками. Как представитель семейства кошачьих, гепард прекрасно мог бы лазать по деревьям и прыгать с них на землю, но его легкие длинные ноги не приспособлены для подобных упражнений и поэтому у этих животных часто наблюдаются переломы костей. Отмечается у них и рахит. Смертность в детском возрасте у гепардов значительно выше, чем у других кошачьих, хотя самки их трогательно заботятся о потомстве, делятся добычей и учат охотиться, проявляя при этом беспредельное терпение. Они ловят небольших зверушек и приносят их детенышам живьем, чтобы те научились их убивать.

Гепард считается самым быстрым животным в мире. Во время коротких бросков он развивает скорость до 120 километров в час, но отсюда, конечно, не следует, что он способен обогнать автомобиль на длинной дистанции. Подобно другим кошачьим гепард — резко выраженный спринтер, но он никогда не поймает антилопу, убежавшую намного вперед. Несмотря на феноменальную скорость, гепарду не всегда везет на охоте.

Гепард живет довольно одиноко и в этом отношении схож с леопардом. Он, однако, не защищает какой-то определенный охотничий участок, а разделяет его с другими гепардами. Самка ухаживает за детенышами, пока они не подрастут. Потом они покидают мать, которая до следующего выводка живет одна. Когда говорят о совместной охоте нескольких гепардов, то наверняка имеется в виду один выводок. Сампы особенно долго держатся вместе, лаже став взрослыми.

Облик детеныша гепарда несколько отличается от взрослого темным цветом шкуры и небольшой главой серебристо-серого цвета вдоль головы и спины. Непосвященного можно простить, если ему покажется, что детеныши относятся к иному виду, чем мать. Возможно, что данная возрастная стадия воскрешает более ранний этап развития вида.

Район озера Ндуту — прибежище не только крупных кошачьих, но и особо привлекательное место обитания для небольших кошек, которых посетители национальных парков почти никогда не замечают. В кустарниковых зарослях вокруг озера даже в дневные часы можно наблюдать таких редких представителей кошачьих, как сервала и каракала. Сервал желтый, с нарядными черными пятнами и элегантным хвостом, закручивающимся в кольцо. У него длинные быстрые ноги. Он питается птицами и весьма искусно их ловит. Редко встречающийся каракал своими кисточками на ушах напоминает рысь, но кажется меньше и тоньше из-за более короткой шерсти. Он тоже ловит птиц, но разнообразит свое меню в большей степени, чем сервал, грызунами, ящерицами, а также крупными насекомыми.

Золотая кошка встречается столь же редко, хотя она и более обычна, чем предыдущие два вида. Цвет ее меняется от места к месту, в Серенгети она мелькает темной тенью в те немногие моменты, когда ее удается разглядеть. Насколько эта дикая кошка похожа на домашнюю, можно судить по тому, что требуется лишь одно смешанное поколение, чтобы потомство нельзя было отличить от диких, или наоборот.

Известно, что домашние кошки легче приспосабливаются к незнакомой обстановке, чем собаки. И все же я была поражена, когда в Серенгети увидела настоящую домашнюю кошку. Вероятно, она убежала из машины какого-нибудь туриста и совершенно одичала. Фыркая, она пряталась среди кустов, совсем как дикая кошка, и наверняка положила начало целому ряду смешанных выводков, которые после спаривания с дикими кошками дадут потомство, подобное последним.

Ночью в районе Ндуту можно встретить обыкновенную генету — иной вид по сравнению с пятнистой, обитающей в лесах Абердэр, но сходную с ней по образу жизни. Шкура этой генеты светло-серая с темными пятнами. Она довольно широко распространена в Серенгети.

Легче всего увидеть полосатых мангустов³¹, которые днем массами передвигаются на открытых местах. Днем можно натолкнуться также на карликового и черноногого мангустов. Однажды я обнаружила крупного египетского мангуста, или фараонову крысу, средь бела дня, а вечером, когда шла в палатку, мимо меня промчался белохвостый мангуст. В Серенгети можно насчитать еще несколько видов ночных мангустов, но для посетителей парка они, естественно, недоступны.

В Серенгети есть два довольно сходных вида шакалов: обыкновенный и чепрачный. Они не сталкиваются между собой, поскольку каждый из них занимает свою экологическую нишу: чепрачный шакал придерживается более густых кустарников, а обыкновенный — открытых равнин. Оба они питаются грызунами и птицами, а также иной раз детенышами антилоп, если удается их поймать. Кроме того, шакалы охотно пожирают падаль. Небольшие, юркие и быстрые, они часто идут на риск, пытаясь урвать кусок от добычи льва прямо из-под его носа. Подобно нашим лисицам шакалы питаются не только мясом, но и яйцами, насекомыми, кореньями, фруктами и ягодами.

Во всей Центральной Африке водится только один вид лисиц. Это небольшая большеухая лисица, одно из самых прелестных созданий, которое встречается и в Серенгети. Обычно она греется на солнце у своей вырытой в земле норы. Эти животные передвигаются небольшими семейными группами и поразительно дружелюбно относятся друг к другу. Со своими большими темными ушами, черными носами и живыми черными глазами они, видимо, необыкновенно хорошо приспособлены, чтобы улавливать сигналы, оказывающие влияние на их мир. Большеухие лисицы имеют довольно своеобразный ареал. Танзания — самая южная область их распространения в Восточной Африке, а затем они вновь появляются в южных и юго-западных частях Африки. Вероятно, это один из видов, у которых ареалы посредине рассекались обширным поясом лесов, пересекавшим еще 10 000—20 000 лет назад Африку.

Многие ученые полагают, что большеухая лисица вовсе не относится к настоящим лисицам. Это зависит от числа зубов — 46–48 маленьких острых шипов. Только сумчатые животные, зайцегубые хомяки на Мадагаскаре и, конечно, киты³² побивают этот рекорд. Наша лисичка также не особенно похожа на обычных лисиц из-за ее пристрастия к насекомым, хотя она питается и небольшими грызунами, птичьими яйцами, ящерицами, фруктами и кореньями.

По своему образу жизни большеухая лисица сходна с редко встречающимся и пугливым земляным волком³³. Он обитает в сухих и открытых местностях, но его можно увидеть крайне редко. Земляной волк — сородич гиен, однако по размерам он не больше шакала, а по окраске напоминает полосатую гиену. На этом сходство кончается, поскольку земляной волк имеет прискорбно слабые челюсти, маленькие хилые зубы, которые предназначены для пережевывания насекомых, прежде всего термитов и гусениц, хотя земляной волк иной раз не отказывается и от птичьих яиц или какого-нибудь грызуна.

Гиены в Серенгети занимают выдающееся место в ландшафте, их можно наблюдать даже днем. Пятнистая гиена — самый распространенный вид, к которому я вернусь ниже при рассмотрении Нгоронгоро, а в Серенгети обитает также полосатая гиена, североафриканский вид, который крайне редко встречается к югу от экватора. Эти немногочисленные животные в Серенгети ведут в основном ночной образ жизни, поэтому труднодоступны для пристального изучения.

Хотя Серенгети преимущественно равнинная саванна, там имеется популяция слонов, которая за последние 30 лет значительно увеличилась, поскольку рост населения и расширение посевных площадей на окружающих территориях вынуждали этих животных уходить в национальный парк. Слоны периодически наведываются на озера, особенно Масак, окруженное густой лесной чащей. Река Серонера в центральной части Серенгети также была их излюбленным местом, пока дирекция парка не проявила беспокойство по поводу прекрасных эвкалиптовых деревьев по берегам реки, которые могут быть выкорчеваны слонами. Несколько лет назад было принято решение отгонять их к северу, где местность больше подходит для этих животных. Но теперь, когда слонов отогнали от Серонеры, ученые определили, что их воздействие на деревья по своим масштабам было не большим, чем то, какому эти деревья подвергаются в естественных условиях. Таким образом, мы видим, что даже в такой природной области, как Серенгети, с развитой миграционной системой животных, человек считает вправе вмешиваться в природные процессы, чтобы якобы поддерживать «естественное» равновесие. Более подробно эти проблемы рассматриваются в разделе о долине реки Луангвы.

В национальном парке Серенгети, прежде Всего В его центральной и северной частях, водятся носороги. Несмотря на то что они боязливы и осторожны, их популяция уменьшается из-за браконьерства. Как случилось, что носороги вовсе не встречаются в идеально подходящих для них кустарниковых зарослях вокруг озер Ндуту и Масак, никто не может сказать. Непонятно также, почему носороги снова появляются в Олдо-вайском ущелье и Нгоронгоро.

Поскольку мы заговорили о слонах и носорогах, пришла пора представить еще одно животное, у которого, как полагают, есть черты обоих, — это даман³⁴. Признаки слона столь примечательны, что горный даман, животное размером с зайца (30–40 сантиметров), упоминавшееся еще в Библии, считался ближайшим из ныне живущих сородичей слонов. Следует подчеркнуть слова «ныне живущие», поскольку горный даман отделился от древа развития слонов задолго до других давно вымерших видов этого рода.

Сходство со слонами проявляется в некоторых анатомических деталях, например, в строении желудка, зубов и передних ног, но картина осложняется. Согласно Астли-Маберли (Astley-Maberley, 1963), прочие черты их строения можно сопоставлять со строением грызунов, китов, лемуров, носорогов и даже птиц. Вероятно, горный даман воплощает в себе признаки какого-то очень древнего животного. Во всяком случае обнаруженные останки ископаемых горных даманов имеют возраст свыше 50 миллионов лет. Однако вряд ли горного дамана следует причислять к самым древним животным.

Горные даманы населяют экологические острова — останцовые горы и настолько тяготеют к своим скалам, что даже не позволили себя прогнать, когда около одного из таких останцов построили роскошную гостиницу. Поэтому «Серонера-Лодж» — самое лучшее место для интересующихся этими животными. Здесь они обитают крупными группами (до 60 особей), которые разделены на семьи. Пища горных даманов, как и слонов, исключительно вегетарианская, другие черты сходства со слоном заключаются в том, что горный даман необычно долго живет для зверя такого размера и растет в течение всей жизни. У горного дамана хорошо развита система предупреждения: более старые самцы несут сторожевую службу, которая необходима, поскольку даман — прекрасная добыча для многих хищных птиц и зверей. Благодаря замечательной приспособляемости к среде горному даману удается кормить другие виды и удерживать численность собственной популяции на постоянном уровне.

Близкий родственник горного дамана в Серенгети — древесный даман. Их сходство настолько велико, что скрещивание дает потомство. Они различаются лишь по образу жизни: горный даман ведет дневной образ жизни и обитает на скалах в горах, древесный же — ночной и лазит по деревьям. Даманы обоих видов издают разнообразные звуки: к примеру, древесный даман по ночам испускает крики с нотками отчаяния и гулкие хрипы.

Больше других животных на равнине заметны, естественно, жирафы. Особенно много их на участках с кустарниковой и древесной растительностью из представителей рода акаций, составляющих основную пищу этих животных. Жираф издавна освоил саванны. В далеком прошлом его напарником в этом отношении был похожий на него вымерший короткошеий сиватерий (Sivatherium).

До наших дней сохранился только один короткошеий сородич жирафа — окапи. Его научное описание впервые было дано в 1901 г., а до того времени ни одному европейцу не удавалось увидеть окапи, скрывавшегося в густых лесах бассейна Конго. Хотя окапи обитает в лесной среде, ученые полагают, что некогда он жил в таких же открытых кустарниковых саваннах, что и жираф.

Все современные жирафы относятся к одному виду, и различия проявляются на уровнях подвидов. В Серенгети и Масаи-Мара водится масайский жираф, на шкуре которого выделяются причудливые пятна. Самец может Достигать в высоту 5,5 метра и весить 1200 килограммов. Когда жираф бежит иноходью по саванне, кажется, что он плывет, пересекая ландшафт. Полны изящества движения и несущегося галопом жирафа.

С высоты своего роста ему открывается превосходный обзор. Полагают, что у жирафа прекрасное зрение и что он относится к числу немногих млекопитающих (за исключением обезьян), обладающих цветовым зрением.

Слабая скученность жирафов объясняется тем, что замечательный обзор обеспечивает им зрительные контакты, которые жирафы могут поддерживать между собой в пределах гораздо большей территории, чем другие животные, и, вероятно, имеют представление, где находятся другие члены их рассредоточенных групп.

Таким образом, жирафы сохраняют связь, но держатся на определенном расстоянии. Этим животным как будто присуще мягкое отношение к своим сородичам. Только примерно равные по силе самцы могут горячиться. Они меряются силами, бьют друг друга головами по длинным шеям. На этой почве возник обычай играть в игру, которая у американцев носит название necking (обнимание, нежничанье). Состязание в силе часто заканчивается тем, что победитель пытается попрать ногами своего соперника. Если его не удается повергнуть на землю теперь, то такое может произойти в другой раз.

Голова жирафа невелика и изящна. Регулятор кровообращения в головном мозгу исключает вероятность головокружения в то время, когда животное наклоняет голову, чтобы напиться³⁵.

Однажды я случайно увидела только что родившегося детеныша жирафа. Послед еще волочился по земле за матерью, словно погруженной в грезы и смотревшей на новорожденного, который только что освободился от околоплодной оболочки и был занят тем, что пытался устоять на ножках. Мать даже не пыталась помочь ему, когда он с неописуемым мужеством старался расставить ноги. Задние заплетались, а движения слишком длинных передних были некоординированны. Детеныш то и дело падал навзничь и, побарахтавшись, снова вставал — ведь ему предстояло стать самостоятельным животным. Малыш появляется на свет, падая, это падение наверняка предназначено для того, чтобы сразу заработали легкие. Самка кормит детеныша стоя.

Пока малыш старался устоять, его мамаша отошла на несколько шагов в сторону, чтобы сорвать немного листьев с акации, а затем повернулась к детенышу, который сумел уже сделать пару шагов на своих негнущихся ножках не падая. Он направился было к акации, но его инстинктивно потянуло к материнскому вымени, и он подошел к матери, позволившей себя обнюхать, но по-прежнему не пытавшейся руководить малышом. Прошло минут двадцать, прежде чем детеныш нашел и достал вымя. В очень неудобной позе, — прижавшись грудью к передним ногам матери и согнув голову под ее брюхом, — он с трудом высосал несколько капель молока, но мать снова отошла от него. Детеныш решительно заковылял следом и в таком же положении вновь пристроился к вымени.

Тем временем среди акаций показались два жирафа. Они приблизились к новорожденному, обнюхали его и медленно удалились. Детеныш и мать почти не реагировали на них. Спустя несколько часов мать отошла от своего малыша метров на двадцать. Это как бы подтверждало мысль о том, что жирафам не свойственна стадность — даже мать и дитя разобщены.

Хорошо приспособлена к жизни в саванне и зебра, расцветка которой замаскирована под преобладающие тона ландшафта. Она всегда производит благоприятное впечатление, шкура ее лоснится, как у ухоженного пони. Африканцы давно обратили внимание на здоровый вид зебры. Одно из народных преданий рассказывает, почему у зебры нет рогов. При сотворении мира все животные стояли в очереди к богу, который наделял их разными атрибутами. Только зебра оставалась на равнине, беспечно резвясь на травке, а когда прискакала к богу, рога кончились и зебре ничего не досталось.

Зебра относится к роду лошадей. Несмотря на здоровый вид, в ней кишит множество паразитов. Когда подножного корма достаточно, организм зебры вполне справляется с ними, но стоит выдастся трудному году, и паразиты одерживают верх. Вот почему иногда можно видеть павших зебр, по внешнему виду которых нельзя установить причину смерти.

Раскраска многих животных в глазах человека представляется маскировкой, и поэтому было выдвинуто много предположений по поводу резко контрастирующего рисунка шкуры зебры. Однако стоит лишь взглянуть на нее в естественной обстановке саванн, чтобы понять, что полосы также служат для маскировки. Если подойти к животному поближе, то полосы сливаются в сплошной серый тон, особенно в солнечную погоду при сильной вибрации воздуха. Вблизи полосы, возможно, выполняют и защитную функцию: зебры движутся небольшими табунами, состоящими из жеребца, нескольких кобыл и жеребят, и, когда на такой табун нападает лев, не исключено, что колышащиеся полосы мешают ему сконцентрироваться на какой-либо одной особи. При рассмотрении маскировки, кроме того, необходимо помнить, что в животном мире только обезьяны и, возможно, жирафы, видят мир в цвете. Человеку, целиком зависящему в этом отношении от источников света, трудно представить себе, как маскировочная расцветка разных животных функционирует ночью, когда многие хищники отправляются на охоту.

В настоящее время в Африке обитают три вида зебр: зебра Грэви с ограниченным ареалом к северу от экватора; бурчеллова зебра, распространенная в Восточной, Центральной и Южной Африке, и крайне редкая горная зебра в некоторых местностях на юго-западе и крайнем юге материка. В Восточной Африке распространена бурчеллова зебра, которую часто называют зеброй Гранта. У нее имеется много подвидов, отражающих региональную изменчивость.

Еще в прошлом веке кроме трех приведенных видов выделяли еще один, обитавший в самых южных районах Африки, так называемую кваггу, более светлой окраски, одноцветными ногами и брюхом. Голландские колонизаторы, а позднее английские охотники-спортсмены решили, что квагги многочисленны и легкодоступны. Когда им говорили, что это животное может через сто лет исчезнуть в результате охоты, они смеялись.

Но квагга стала типичным примером того, как даже многочисленный вид восприимчив к интенсивному вмешательству. Квагга была полностью изгнана с территорий, которые понадобились для посевов, ее убивали ради мяса и шкур. Последняя квагга умерла в Лондонском зоопарке в 1879 г.

До сих пор мы рассматривали только крупных млекопитающих саванны, но ведь в травянистом ярусе тоже кипит жизнь. Для хищных зверей и птиц грызуны и другие мелкие животные имеют такое же значение, как трава для копытных. Если внимательно приглядеться, повсюду можно заметить следы многочисленных грызунов, их ходы и норы. В первую очередь травяная мышь (Avicanthus niloticus) образует основу в трофической цепи хищных птиц, однако несметное количество небольших кошек, мангустов, шакалов, а иногда и более крупных животных, в разные времена обращались к этому неиссякаемому ресурсу саванн.

Хищные птицы саванны, поражают разнообразием видов. Круглый год там можно наблюдать типично африканских орлов, например, африканскую разновидность восточного степного орла, орла-скомороха, воинственного орла, элегантного хохлатого орла и бурого змееяда. В то время когда в Европе царит зима, состав хищных птиц в саваннах пополняется. Парадокс заключается в том, что европейцу предоставляется гораздо больше шансов увидеть европейских хищных птиц в Серенгети, чем в самой Европе. Здесь я могла подолгу рассматривать не только африканских соколов, коршунов и ястребиных орлов — от независимо держащегося сокола до крохотного дербника, который по размерам не намного больше жулана, но и обыкновенных пустельг, луговых и степных луней, которых на родине мне доводилось видеть нечасто.

Грифы занимают особое место в отряде хищных птиц. Они очень редко сами убивают свою жертву. Но не будь грифов, кустарниковые заросли утратили бы свежий воздух и болезни косили бы животных. Грифы-санитары с высоты своего полета внимательно оглядывают саванну и, увидев что-то привлекательное, тотчас же спускаются вниз и приступают к делу.

У них феноменально острое зрение и, кроме того, они обладают замечательной способностью использовать восходящие потоки нагретого воздуха. Ночи они проводят на деревьях или на высоких скалах, а по утрам, когда прогревается воздух, попадая в прогретый воздушный поток, уносятся ввысь и оттуда зорко обозревают землю, а также следят друг за другом: если спускается один, то за ним сразу же устремляются вниз и остальные.

В Серенгети распространены шесть видов грифов Самый маленький из них — стервятник — придерживается более северных районов и Серенгети посещает спорадически. Он приобрел известность благодаря своему умению применять «орудия»: чтобы добраться до содержимого страусового яйца, он взлетает вверх, держа в клюве камень, а затем бросает его, пробивая таким образом прочную скорлупу. Это открытие в свое время вызвало сенсацию в широких кругах исследователей, считавших, что только человек способен использовать орудия.

Возле трупа можно насчитать до сотни грифов. В периоды, когда на низкотравных равнинах нет ни гну, ни зебр и все оставшиеся хищники питаются только мелкими животными, для грифов наступает голодная пора. Однажды на равнине между Ндуту и Олдоваем я видела более ста грифов у трупа газели Гранта, убитой гепардом. Пока в течение часа я наблюдала за ними, они яростно дрались, стараясь урвать лакомый кусок.

Дерутся между собой в основном грифы одного вида. У этих птиц, видимо, действует правило: каждый вид должен заполнять определенную экологическую нишу. Каждому виду предназначены свои части падали: гриф Рюппеля и белоспинный гриф отрывают мякоть, ушастому грифу достаются жилистые куски, а меньшие по размерам белоголовый сип и стервятник довольствуются разрозненными остатками содержимого брюшной полости и кишечника. Грифов, конечно, нельзя сравнивать с хорошо воспитанными гостями на званом обеде, но драки, подобные тем, при которых я присутствовала, все же составляют исключение. Обычно грифы ограничиваются тем, что машут крыльями и шипят друг на друга.

Самая заметная птица в саванне — страус, который, как ни странно, походит на человека, когда бродит по равнине на своих длинных ногах в восхитительных развевающихся «юбочках». Длинная грациозная шея, красивая голова, большие глаза, окаймленные чересчур длинными, словно накладными, ресницами. Страус — единственная в саванне птица, которая не может летать, но зато отлично прыгает, защищается же она ногами, нанося меткие и сильные удары своему обидчику..

Интересно наблюдать за брачными играми страусов. (Я, впрочем, всегда полагала, что применение слова «игры» в данной связи вводит в грубое заблуждение — ведь речь идет о необычайно важной поре в жизни животных.) Перед началом тока ноги и шея самца приобретают красный цвет, как у индюка. Самцы начинают неистово прыгать и бегать по саванне за самкой. Через равные промежутки времени она расправляет крылья и достает одним из них до земли. Самец понемногу приближается, пока не настигает ее, и тогда наступает его черед показать себя. Внезапно он опускается на колени и совершает круговые движения, одновременно раскачиваясь из стороны в сторону. Затем самец поднимается и вприпрыжку вновь устремляется за самкой, которая тем временем ушла вперед, как бы дразня его. В таком танце они пробегают огромные расстояния, пока не скрываются за горизонтом.

Обычно у страусов распространена моногамия³⁶, но иногда самец выбирает себе двух и более самок. В том случае, когда самок несколько, они часто откладывают яйца в одно гнездо, представляющее собой неглубокую ямку в земле. Самец — на редкость заботливый отец и в равной мере с самкой участвует в насиживании яиц. Одна самка откладывает 15–20 яиц, а если несколько самок кладут свои яйца в одну ямку, то она переполняется и часть яиц остается ненасиженной. Вероятно, поэтому в саванне порой встречаются брошенные яйца. Их можно со спокойной совестью принести домой и использовать для омлета. Одного яйца достаточно для приготовления пятнадцати больших порций омлета, который довольно приятен на вкус, но сильно отдает дичью. Скорлупа необычайно твердая, и я вначале удивлялась, как птенцы из нее вылупляются, пока не узнала, что у них на конце клюва есть яйцевой зуб и, действуя им как пилой, они проделывают небольшое отверстие, которое потом постепенно расширяется.

Полагают, что самец, имеющий более темную, чем самка, окраску, насиживает яйца ночью, а буровато-серая самка — днем, когда она по цвету сливается с саванной, но истины ради скажу, что видела самцов, насиживавших яйца и днем.

Вообще, и самки и самец — примерные родители. Они отважно защищают яйца и малышей от врагов, которых у них немало в небе и на земле. У родителей нелегкая забота сохранить птенцов и уберечь от опасностей. Очень любит лакомиться страусовыми яйцами и птенцами обыкновенный шакал. Тактика охоты на них хорошо отлажена: один из этих хищников делает вид, что нападает и тем самым отвлекает на себя страусов-родителей, а затем совершает резкий выпад в сторону и удирает. Тем временем его напарник уже расправляется с добычей. Впрочем, доля выживших птенцов немалая, нередко можно видеть группы из двадцати страусят.

Следующая после страуса по размерам птица в саванне — дрофа кори, крупнейшая из летающих птиц Африки. Она, так же как и страус, обитает на востоке и северо-востоке этого материка и, кроме того, на юге и юго-западе.

Это еще одно подтверждение существования лесного пояса, который в прошлом разделял южные и северные популяции саванн. Дрофа кори, хотя и может летать, предпочитает наземный способ передвижения. Близко к себе она никого не подпускает.

Очень заметна на равнине также птица-секретарь. Ее название объясняется тем, что своим оперением она походит на писца XVIII в.: плотно облегающие короткие, до колен «штаны», «пиджак» с длинными полами, «напудренный парик», в который вдето несколько «гусиных», направленных назад перьев. Трудно было установить систематическую принадлежность этой птицы, образующей самостоятельное семейство ³⁷. Считают, что это промежуточная форма между орлом и журавлем. Как некоторые орлы, птица-секретарь вьет гнезда на деревьях, совершает акробатические пируэты в воздухе во время тока и мастерски умерщвляет змей, но в отличие от орла секретарь никогда не падает с высоты на свою добычу. Журавлей она напоминает по внешнему виду и тем, как передвигается по равнине.

Серенгети, особенно район озера Ндуту, — удобное место обитания для журавлей, здесь можно встретить красивого венценосного журавля. На болотах водится много различных куликов. Богатство видового состава, резко возрастает, когда в Европе наступает зима. Тут предоставляется возможность насладиться зрелищемкуликов, чем мы в Северной Европе не особенно избалованы. Сидя у болота, я видела, например, ходулочников и шилоклювок, много видов зуйков и улитов. Если очень сильно повезет, заметишь и пастушка³⁸ — птицу с почти неземным красочным оперением. Это один из немногочисленных примеров в мире птиц, когда самка красивее и изящнее самца.

Над головой летают деревенские и городские ласточки, в кустах я видела европейских осоедов, сизоворонок и жулана. На равнине роются в земле каменки среди своих африканских сородичей. Это только часть перелетных птиц, постоянно или эпизодически посещающих Серенгети.

Лесли Браун (Brown, 1972) оценивает численность гнездящихся в Европе и зимующих в Африке птиц по меньшей мере в 600 миллионов особей. Клаудсли-Томпсон (Cloudsley-Thompson, 1969), эколог и знаток Судана, подсчитал, что не менее 145 видов европейских птиц проводит зиму в этой стране. К югу от экватора в южной Кении это число уменьшается примерно до 120. В экологическом отношении север Танзании и юг Кении относятся к одной и той же зоне, так что следует принять, что в Серенгети зимует такое же число видов перелетных птиц, как в Кении. Зато к югу от Серенгети данный показатель вновь уменьшается.

Самая красивая и видная из перелетных птиц в Серенгети — белый аист, считающийся в Европе крупным, но здесь заметно уступающий по размерам и страусу, и дрофе кори. Стаи белых аистов в Восточной Африке очень велики, в то время как у нас, в Европе, их можно видеть нечасто. Многие факты подтверждают, что белый аист теперь гнездится также к югу от Сахары, и это связано с некоторым увеличением численности его популяции в Европе.

В сезон дождей равнины посещает другой, чисто африканский перелетный вид — белобрюхий аист. Он всю свою жизнь проводит во влажных саваннах и гнездится в сезон дождей в саваннах северной Кении и сопредельных районов Судана. Когда там наступает засуха, он улетает к югу и появляется в восточноафриканских саваннах, где дожди начинаются в ноябре. В январе он улетает дальше на юг, где сезон дождей растягивается до апреля. В феврале мы снова встретим белобрюхого аиста в долине Луангвы. Во время своих перелетов он проникает на юг до Трансвааля (ЮАР), пока в мае не придет пора вернуться во влажную гвинейскую саванну.

Круглый год в Серенгети обитают еще три вида аистов — необычайно изящный седлоклювый аист, который всегда водится в болотистых местностях у озера Ндуту; крупный марабу, питающийся преимущественно падалью и часто разделяющий общество грифов, и красивый африканский клювач.

У водоемов водятся цапли, колпица, гуси, утки, ибисы и хохлатая лысуха. Иногда на озера парка прилетают фламинго, но здесь не бывает больших скоплений этих птиц, как, например, на озерах Накуру, Богориа и Элементейта. В Танзании эти птицы в первую очередь направляются на озеро Натрон, где они гнездятся, а также на озера Магади, Нгоронгоро и Маньяра.

В зарослях кустарников слышны чириканье, писк и посвист многочисленных мелких пернатых, которые при ближайшем рассмотрении оказываются представителями разных видов мухоловок, славок, пеночек и славок-апалисов. Изредка промелькнет нектарница, а порой в зарослях можно увидеть астрильдов и райских вдовушек³⁹, которые во время тока в сезон дождей приобретают яркую окраску. В этот сезон встречаются кукушки, поскольку они совершают перелеты в пределах Африки.

В Серенгети нет нужды далеко заходить, чтобы полюбоваться зрелищем множества интересных птиц. У озера Ндуту водится не очень броская серо-бурая маленькая птица, размером примерно с европейского скворца, на которую посетители парка вряд ли обратят внимание. Речь идет о бурохвостом ткачике, ареал распространения которого, возможно, и ограничивается Серенгети-Нгоронгоро.

В местах отдыха он разделяет общество других ткачиков, а также бесстрашных и спокойных восточноафриканских скворцов — блестящего скворца, или скворца Гильдебрандта. У Серонеры можно увидеть наименее похожего на других скворцов красно-фиолетового блестящего скворца. Привлекателен попугай-неразлучник Фишера, который по пестроте расцветки напоминает пасхальное яйцо и имеет ограниченный ареал. Вносят оживление также миниатюрные красноклювые ткачики и канарейки.

В более густых кустарниковых зарослях, где попадаются и деревья, есть возможность наблюдать различные виды дятлов и бородатку д’Арно (сородича дятлов), которая тоже питается гусеницами, личинками и насекомыми и устраивает гнезда в дуплах деревьев. В Олдовайском ущелье ее место занимает красно-желтая цесарка.

В зарослях ксерофитных кустарников и деревьев мы встречаем два вида жуланов — более распространенного беловенечного сорокопута и почти незаметную птицу-колокольчик, меланхолические трели которой, напоминающие звуки флейты, выделяются в акустической среде саванны. Здесь же обращают на себя внимание два вида птиц-носорогов — венценосного токо, которого мы уже встречали в густой зелени гор Абердэр, и токо ван дер Декена. У последнего ограниченный ареал, по внешнему виду он напоминает обычного красноклювого токо и местного токо Джексона, распространенного к северу от экватора.

Все птицы-носороги, кроме рогатого ворона, отличаются одинаковым, довольно специфичным поведением во время гнездования. Когда наступает эта пора, самец замуровывает свою подругу в дупле, где находится гнездо, оставляя лишь крохотное отверстие. Затем в течение всего периода гнездования самец обеспечивает самку пищей, а когда вылупляются птенцы, он приносит корм и для них. Но вот птенцы подросли и почти готовы летать — самка разрушает стенку дупла и благополучно выбирается наружу, правда, потеряв большую часть своего оперения. Возникает желание сравнить самца птицы-носорога с эгоистичным супругом и провести параллели с человеческими отношениями. Однако самке птицы-носорога нравятся ее оковы, она сама помогает себя замуровывать. Дупло надежно защищает ее и птенцов от хищных птиц и древесных змей.

В зарослях кустарников и деревьев обитают совы. По вечерам слышно, как они ворчат и кричат, но увидеть их удается редко. Исключение составляет гигантский африканский филин, которого часто можно различить среди верхних ветвей акации, где он сидит днем.

Одна из африканских притч рассказывает, как сова свернула себе шею, следя за человеком, бегавшим вокруг дерева, на котором она сидела. Сова вертела головой до тех пор, пока замертво не свалилась вниз. У меня появилось желание проверить, возможно ли такое вообще. Однажды я увидела на акации гигантского филина, но эксперимент у меня не получился.

Филин внимательно наблюдал за мной, когда я начала бегать. На ходу трудно было следить за сидевшей высоко на дереве птицей: я рисковала сама свернуть себе шею. Филин невозмутимо поворачивал голову на почти полный оборот и затем резким движением возвращал ее в исходное положение, что сделал бы каждый. Когда я бежала третий круг, филин закрыл глаза, спокойно доверившись притче, возможно, ходившей в мире сов и говорящей о том, что человек, бегающий вокруг дерева, в конце концов упадет замертво.

Крайне примечательна на равнину жаворонки и каменки, живущие за счет богатой фауны насекомых. Здесь мы также встречаем типичные полупустынные виды — бегунков и особенно рябков. В Серенгети обитают четыре вида рябков. Среди них наиболее ярко выраженный обитатель сухих мест — желтогорлый рябок, распространенный на открытых равнинах к югу от Сахары. Неверно, что этим птицам требуется мало воды. Напротив, они регулярно, утром и вечером, летают на водопой к ближайшему источнику. Многим заблудившимся в пустыне удавалось спастись, следуя в направлении их полетов.

Не исключено, что и первобытные люди, передвигаясь по безводным территориям, держались курса перелетов желтогорлых рябков.

Мир зверей и птиц, с которым мы познакомились, был, вероятно, им хорошо известен. Люди, жившие некогда в районе Олдовайского ущелья, использовали местную фауну как источник не только пищи, но и возможных знаний о местности и о способах ориентировки на ней, что позволяло людям приспосабливаться к сменам природных условий и извлекать наибольшую пользу из окружающей среды, в которой они все более становились хозяевами.

Джордж Шаллер полагал, что многое в поведении первобытного человека могло быть инспирировано хищными животными, которые, таким образом, служили образцами при попытках реконструировать предполагаемую социальную организацию гоминидов. Человек, наверное, мог преуспеть в охоте, наблюдая, как ведут себя хищные животные, но гоминидам недоставало грубой силы льва, и они не могли охотиться по ночам, подобно гиенам. Даже если бы они могли научиться у львов охоте из засады, групповая охота африканских гиеновых собак ⁴⁰ лучше всего показывает те возможности, которыми располагали гоминиды, чтобы одолеть крупных и быстрых животных. Нынешние бушмены знают, что можно утомить антилоп, если непрерывно гнать их: в таких условиях они проявляют меньше выносливости, чем человек, особенно когда несколько людей в погоне за животным могут сменять друг друга.

У павианов мы находим более четкие модели социальной организации, возможно, свойственной гоминидам, Остается предполагать, что строгая иерархия в обществе павианов заменилась более изменчивой, подходящей для ограничения созидательных способностей. Тем не менее групповой состав, разнообразие пищевого рациона, варьирующий язык и относительно длительный период развития у павианов обнаруживают все же гораздо больше черт сходства с образом жизни первобытного человека, чем с условиями обитания диких животных.

Более подробно я расскажу о павианах дельты Окаванго, здесь же только поделюсь одним из моих наблюдений в Серенгети, которое косвенно указывает на связь между павианами и гоминидами, развивавшимися в тех самых местностях, где я побывала.

Я сидела у озера Масак, где еще недавно не наблюдалось постоянно обитающей группы павианов. Вдруг я увидела двух павианов, которые спускались к берегу на противоположном конце озера. В бинокль я могла различить, что это были два взрослых самца с великолепной шерстью. Судя по их величине, они были скорее всего вожаками группы. Однако поблизости я не заметила никакой стаи.

Их поведение поразило меня. Обычно павианы постоянно издают какие-то звуки и ищут съестное. Эти же были совершенно молчаливы и в течение почти четверти часа ничего не собирали и не искали. Один из них спустился к воде, но не за тем, чтобы напиться, а просто попробовать воду на вкус. Потом оба медленно пошли вдоль берега, часто останавливаясь и оглядываясь вокруг.

У меня сложилось впечатление, что они проводили рекогносцировку незнакомой местности, может быть, с намерением привести сюда свою группу, если новая обстановка покажется им подходящей. Тогда я живо представила себе, как путешествовали первобытные люди Олдовая. Вероятно, они постигали неизвестный мир, посылая «на разведку» кого-нибудь из членов своих групп в места, которые лежали вне сферы их опыта.

Велик путь от гоминидов до человека разумного и его изменявшихся культурных форм, присущих позднему палеолиту. Полагают, что типично человеческие черты и, очевидно, язык были развиты тем самым человеком прямоходящим, который появился на арене примерно полтора миллиона лет назад; между тем считают, что человек разумный в своей современной форме сложился около 70 000—50 000 лет назад и что распро-странение его культуры на все большие территории, включая леса, где нет следов пребывания более древних людей, произошло около 36 000 лет назад (Cliark, 1970). В Серенгети и Нгоронгоро тоже имеются стоянки и предметы различных стадий каменного века, но нет оснований говорить о каком-то непрерывном заселении, существовавшем вплоть до наших дней.

Есть убедительные доказательства того, что люди бушменского типа были распространены на большей части Восточной Африки. Для племен охотников и собирателей характерно, что они хорошо вписываются в среду и оставляют там немного следов своего пребывания, однако в Танзании обнаруживают не только археологические памятники, свидетельствующие, что там существовала целостная бушменская культура, но и племена — хадса (или хадзапи) и сандаве, чья отрывистая речь обнаруживает известное родство с языком бушменов и готтентотов в Южной Африке.

Хадса и сандаве живут за пределами района Серенгети — Нгоронгоро и поэтому оказываются вне темы данной книги. Однако, поскольку они относятся к древнейшему населению Танзании, я все же вкратце коснусь их. Приведенные факты заимствованы у Джеймса Вудберна (Woodburn, 1964), изучавшего восточных хадса — племя из 400 человек, занимающееся охотой и собирательством в районе кустарниковых зарослей к востоку от озера Эяси, где водится муха цеце⁴¹. До недавних пор их территория занимала около 2500 квадратных километров, но за последние годы значительно уменьшилась под натиском соседнего земледельческого народа исанзу. Сандаве в настоящее время занимаются скотоводством и живут в деревнях, но переход к оседлости у них произошел недавно.

Тот факт, что хадса и бушмены являются охотниками и собирателями и их речь отрывиста, еще не означает, что они близки. Последние уцелевшие группы бушменов в Восточной Африке как раз были изолированы от основных групп на юге в течение двух тысячелетий и самостоятельно развивались в генетическом и языковом отношениях. Хадса внешне не похожи на бушменов, и их язык испытал сильное воздействие других языковых групп данного района.

Зато имеются данные, которые вполне подтверждают связь между культурами разных групп бушменов. Я имею в виду прекрасные древние наскальные рисунки в Кондоа в Центральной Танзании, то есть в местностях, где еще живут сандаве, что свидетельствует о характере культуры, которая распространялась через Восточную Африку и Замбию на юг до Южной и Юго-Западной Африки. Хадса служат примером племени, которое некогда было повсеместно распространено в Восточной Африке.

У хадса прежде всего изумляет отсутствие права собственности на землю, хотя для бушмена крайне характерна привязанность к определенной территории. Можно было бы сделать вывод, что это признак разложения культурных традиций племени. В то же время нет никаких свидетельств роста его за последние сто лет, но, поскольку область его обитания была довольно велика, возможно, не требовалось связи с какой-либо территорией, особенно если учесть, что в условиях крайне рыхлой социальной структуры группы распадались и переформировывались во все времена года. Возможно, хадса традиционно имели право селиться там, где им хотелось, то есть они не знали права собственности на землю, а потому не было и средств для защиты от посягательств чужеземцев. Отрицательные стороны данной системы впервые стали проявляться в последние годы, когда исанзу легко захватили земли, принадлежавшие хадса.

Племя в 400 человек само по себе может показаться слишком маленьким, чтобы сохранить язык и традиции, но Вудберн показал, что этого вполне достаточно, чтобы племени по крайней мере не угрожало растворение. Социальная организация, видимо, даже не испытала никаких более крупных изменений: состав групп настолько рыхлый, что Вудберн не употребляет термин «локальная группа», который применяется, по отношению к другим племенам охотников и собирателей. Он говорит только о «лагере», то есть о группе людей, случайно оказавшихся на одной лагерной стоянке. Здесь может присутствовать от одного до ста человек, но Вудбёрн приходит к средней величине — 18 человек на одной стоянке. Эта стоянка редко обживается дольше, чем на две недели за охотничий сезон, и, когда люди уходят на следующую лагерную стоянку, то чаще всего все расходятся в разные стороны.

Это постоянное перемещение позволяет людям легче избегать конфликтов: если человек не может терпеть кого-нибудь в лагере, достаточно сказать, что ягоды в другом месте вкуснее, и уйти. Вудберну было трудно получить какую-либо информацию о пищевом рационе групп и о том, как они, собственно, возникают и распадаются. Сделанное им заключение свелось лишь к тому, что хадса просто предпочитают жить совместно с другими хадса, но не с какой-либо иной группой.

Вудберн рассчитал, что хадса уделяют примерно около двух часов в день добыванию пищи. Этого достаточно, чтобы обеспечить им сбалансированный рацион, состоящий на 80 процентов из растительной пищи, остальное приходится на долю мяса и меда. Но, хотя вегетарианская доля в рационе столь велика, хадса считают себя охотниками, и, если их послушать, то можно подумать, что они питаются исключительно мясом. Ha самом деле собирательство ценится гораздо меньше, чем охота, и часто люди жалуются на голод только из-за нехватки мяса. Однако Вудберн не допускает, чтобы хадса могли умереть с голоду с теми знаниями о съедобных растениях, которыми они располагают, и по-сравнению со своими соседями хадса более защищены от угрозы голода. Раньше, когда у исанзу бывал неурожай, они отправлялись вместе с хадса собирать пищу в кустарниках.

Поскольку хадса проявляют недовольство своим вегетарианским рационом, следует предположить, что в прошлом, когда было много диких животных, племя имело иной рацион. Члены племени были не только хорошими охотниками, но и искусными воинами, которые смело отгоняли льва от его добычи. Поэтому следует предположить, что в таких местностях, как Серенгети, первобытные охотники и собиратели получали большую долю своей пищи от мира животных. А благодаря своим познаниям обо всех съедобных растениях они могли переживать менее обильные дикими животными времена без особых затруднений. О том, насколько их собирательская культура походила на собирательскую культуру нынешних хадса, можно лишь строить предположения.

В исторические времена через Серенгети спорадически мигрировали охотники племени доробо (остатки этого племени все еще живут в своеобразном симбиозе с масаями), и сохранились следы возделывания земель у икома, одного из земледельческих племен бантуязычной группы. Затем появились масаи, которые как будто издавна независимо кочевали по восточноафрикан-ским саваннам. В районе Серенгети они поселились недавно.

Масаев часто еще причисляли к нило-хамитским народам. Правда, теперь ученые склоняются к мнению, что масаи и близкие к ним племена нанди, сук, туркана, карамоджо, лотуко, бари и динка не имеют «хамитских» корней, и термин «нилоты» постепенно вытесняет прежнее обозначение.

Масаи как племя, должно быть, выкристаллизовались в относительно позднее время, потому что впервые лишь в XVII в. эти высокорослые непобедимые воины внезапно появились на пути чужеземных нашествий. В течение более 200 лет они нагоняли страх и на банту-язычные народы и на остатки кушитских племен в Восточной Африке. Если поместить исходную область нилотов в места между Нилом и северным берегом озера Туркана, то масаи двигались по направлению к юго-востоку и примерно в 30-х годах прошлого столетия натолкнулись на сопротивление хехе и гого, не уступавших им по силе. Они-то и отогнали масаев. На северо-востоке обитали племена галла и сомали, которые сами активно продвигались к югу, и около 1850 г. туркана прогнали масаев от западного берега озера Туркана к его южному берегу.

В настоящее время масаи господствуют на территории площадью около 60 000 квадратных километров в северной Танзании и еще почти 40 000 квадратных километров в южной Кении. На этой территории расположены самые замечательные ареалы дикой нетронутой природы, что в очень большой степени зависит от скотоводческого образа жизни масаев, презирающих земледелие. (Те группы масаев, которые из-за болезней скота и набегов забросили свои стада и были вынуждены обратиться к земледелию, чтобы выжить, были исключены из состава племени.)

Таким образом, масаи так же, как и муха цеце, стали как бы самыми последовательными «защитниками природы» в Африке. Жаль, что масаи не смогли извлечь большие преимущества из национальных парков и резерватов, созданных на их территории. Прежде всего в Кении, но также и в Танзании, пытались заставить масаев рассматривать эти территории как им принадлежащие и принимать участие в уходе за ними, но эти попытки не увенчались успехом. Масаи — гордый народ, отвергающий любое вмешательство в свои внутренние дела, даже когда это в перспективе может принести выгоду. В результате на контролируемой масаями территории более всего развиты браконьерство и другие виды преступности. Такое положение необычно, поскольку масаи по традиции не занимались охотой.

В своих отношениях с другими народами масаи несколько заносчивы, что в современном мире неприемлемо. Теперь изворотливость и компромисс служат залогом успешных переговоров с местными властями. Интересами масаев неоднократно пренебрегали в прошлом. Англичане не могли понять их нрава, их заносчивости. Нынешние администраторы из банту также обнаруживают малое понимание своеобразной культуры масаев и предлагают «реформы», плохо отвечающие интересам этого народа.

Небезынтересно, что часть реформ, которые хочет провести независимая Африка, прямо заимствована из арсенала европейских представлений и не подходит для местных условий. Например, в, Танзании несколько лет назад проводилась кампания за то, чтобы масаи носили брюки — требования приличия, заимствованные из викторианской Англии. Масаям делает честь то, что они у себя дома и на пастбищах плюют на эту негигиеничную затею.

Менее заметное, но более глубоко идущее воздействие оказало другое вмешательство. Масаи издавна противились европейской ветеринарии и ее контролю, но понемногу осознали ее преимущества, которые означают, что можно создавать прекрасные стада. Одно из последствий этого движения свелось к тому, что масаи теперь впервые утратили равновесие с окружающей средой.

Люди пожали плоды этого вмешательства, но упорно отвергали другую сторону дела, не желая продавать избыток скота. Подобное отношение, впрочем, проявляется не только у масаев, но и у большинства африканских народов, занимающихся скотоводством.

В соответствии с ростом поголовья скота и истощением пастбищ увеличивается потребность в земле. Здесь масаи также оказались в состоянии конфликта с обществом, которое организовало национальные парки на месте их пастбищ. Я лично считаю, что парки неоценимы и должны рассматриваться как культурное наследие всего человечества, но вместе с тем понимаю, что борьба за сохранение их исключительной культурной ценности в условиях Восточной Африки оборачивается для масаев боком.

Несколько подчеркивая остроту проблемы, можно констатировать, что масаи могли бы продолжать вести традиционное скотоводство в национальных парках, не слишком разрушая природу, однако современное животноводство, основанное на новейших достижениях ветеринарии, несовместимо с интересами охраны природы. Иногда утверждают, что масаи впервые вторглись в Серенгети в район останцовой горы Мору на рубеже двух последних столетий и что, иными словами, они не имеют каких-то особо древних прав на эти земли. Тем не менее масаи оказались в трудном положении, когда был создан национальный парк. Бернгард Гржимек, который больше, чем кто-либо иной, боролся за сохранение района Серенгети — Нгоронгоро как экологического целого, преисполнен спокойной уверенности в том, что участки дикой природы немногочисленны и драгоценны, тогда как людей неисчислимо много и они заменимы, и в отдаленной перспективе, он, разумеется, прав. Не было проявлено особой жесткости, когда масаев выселяли, поскольку в их владении остались обширные территории, однако в нынешних условиях потребность в земле растет, и становится все труднее поддерживать ошибочное мнение, что национальные парки следует учреждать только в тех местностях, которые в прошлом никогда не использовались человеком. Многие защитники природы с горечью говорят, что в будущем Серенгети мало-помалу растащат по кускам, до тех пор пока оставшаяся часть окажется слишком малой, чтобы осуществлялись миграции и другие формы деятельности животных, требующие пространства.

В свою очередь я, напротив, разделяю мнение, что правительство Танзании полностью понимает экономический потенциал национального парка и также преисполнено желанием сохранить культурное наследие, которое представляют собой парки. Требования и пожелания масаев поэтому в равной степени неприемлемы и для европейских защитников природы, и для правительства Танзании, которое должно вынести окончательное решение.

В этом причина двойственного отношения к масаям и туристам, которое проявляется в официальных кругах Танзании, и атмосфера напряженности знакома посетителям национального парка в Восточной Африке.

Масаи менее всего заслуживают сожаления в собственных глазах. Напротив, они смотрят на нас свысока и благодарят судьбу за то, что они, к счастью, не такие, как мы. Если бы привить им традиции европейской культуры, то, наверное, идеалом для них была бы Спарта. Масаев восхищает физическое совершенство, они презирают излишние удобства, что хорошо иллюстрирует незамысловатая загадка, приведенная в эпиграфе к этому разделу.

Выносливость, железная выдержка и ловкость — вот свойства, которыми действительно восхищаются масаи. Племя расширяло свой ареал в периоды непрерывных набегов и нападений, их культура строилась на воинских заслугах. Лучшее время в жизни масая — это его годы молодого воина — морана, начинающиеся с обряда посвящения в подростковом возрасте и продолжающиеся до официального перевода в круг взрослых людей, когда он создает семью и обзаводится стадом. По традиции, молодые воины входили в защитные и наступательные отряды племени. Воина не считали полноценным мужчиной, пока он не убивал другого мужчину. Мораны жили сообща в особых хижинах-маньяттах и в мирное время не несли никаких обязанностей перед обществом. Многие из их набегов были просто времяпрепровождением: молодым воинам надоедало состязаться в силе, им хотелось показать, на что они были пригодны в подлинной борьбе.

После того как англичане в наказание за убийство стали отправлять на виселицу, моранам пришлось демонстрировать свои мужские достоинства иным способом. Популярным развлечением было убивание льва копьем, но, прежде чем это совершить, смельчак должен был дернуть льва за хвост! Вся жизнь масаев вращается вокруг скота. Их предания о сотворении мира говорят, что бог дал им весь скот в мире. Поэтому воровать его у других народов — не только демонстрация мужской силы, но прежде всего способ вернуть свою законную собственность. Традиция набегов столь сильна, что они все еще происходят, несмотря на бдительность полиции.

Объект набегов масаев в Серенгети — бантуязычный народ сукума, живущий у озера Виктория. Сукума немедленно наносят ответные удары, и таким образом скот перегоняется по саванне в противоположных направлениях.

Несколько раз за время моего пребывания в районе Ндуту случалось, что вооруженные масаи приходили в лагерь, поднимали на ноги охрану парка и полицию: ночью напали сукума и ушли, уведя с собой 1500 коров.

Мне казалось это преувеличением. Я удивлялась, как можно было ночью увести такое множество животных на такое огромное расстояние. Присутствовавшие объяснили, что это вполне вероятно, так как для подобной операции требуется всего 15 человек. Три человека отвечают за стадо в 300 голов, а чтобы гнать их быстро, мажут дурно пахнущим отваром, сделанным из убитой гиены, вожака стада — корову, которая бросается в путь, как безумная, чтобы избавиться от неприятного запаха, остальное же стадо слепо несется за ней. Все стадо прогнали как раз мимо озера Ндуту, но никто из нас ничего не слышал, настолько молниеносно и бесшумно это произошло.

В наши дни набеги редко осуществляются путем нападений, отвечающих всем правилам. Небольшая группа сукума лежит в укромном месте поблизости от стад, принадлежащих масаям, несколько дней и ведет наблюдения. Они нападают перед сумерками, прежде чем пастухи уведут скот в загоны, обнесенные колючей изгородью, которая защищает от львов и гиен. Обычно скот пасут маленькие мальчики, и, прежде чем они поднимут шум, воры со скотом находятся уже далеко в пути. Похитители обычно выбирают лунные ночи, чтобы видеть ориентиры на дороге. Когда путь через Серенгети пройден, скот быстро делят между разными деревнями чтобы затруднить его опознание, или угоняют основную часть скота через границу в Кению, где его продают.

Масаи у озера Ндуту бряцали своими копьями и клялись отомстить. Несколько позже мы услышали, что в свою очередь они совершили набег против сукума и увели с собой примерно столько же голов скота. Таким образом скот перегоняется то в одном, то в другом направлении, так что в конечном итоге будто бы вообще не происходило никаких набегов. Однако те, кто знают масаев, считают, что эти набеги как выражение их замечательной средневековой рыцарской этики должны продолжаться. В местностях, где властям удалось положить им конец, молодые незанятые мораны очень часто обращаются к обычной преступности. Я сама чувствовала себя в безопасности в Серенгети, где набеги, перекатывавшиеся волнами по равнине, предоставляли мо-ранам достаточную возможность активно действовать, тогда как на мой лагерь в Масаи-Мара, где набеги с угоном скота в целом прекратились, было совершено нападение и он был дочиста обворован.

Сегодня воруют скот, завтра грабят туристов. У обворованного туриста было бы еще больше поводов чувствовать себя униженным, если бы он не знал, как высоко масаи ценят своих коров. Если они восхищаются ландшафтом, то лишь потому, что это хорошее пастбище и своим внутренним взором они видят его заполненным скотом. Цель масая — создать как можно большее стадо. Масаи продают корову только в случае крайней необходимости и забивают ее неохотно. Как и во многих других районах Африки, козлятина составляет главную часть мясной пищи; только в торжественных случаях устраивается мясной праздник и забивается бык. Повседневная пища морана — кислое молоко, иногда с примесью свежей крови. Для этого вскрывают вену у коровы, а затем ее вновь закрывают. Ныне временами докупают кукурузную муку у соседних племен и приготавливают из нее кашу, но у масая, соблюдающего традиции, любая еда растительного происхождения вызывает отвращение. Настоящий мужчина питается только кислым молоком, кровью и мясом.

Поскольку масаи могли свободно перегонять свои стада по равнинам, они развили лучшее скотоводство в Африке, прежде всего благодаря наблюдению за сезонными миграциями гну и переносу их цикличности на свой домашний скот. Масаи также прекрасно поставили ветеринарное обслуживание и научились бороться с внутренними паразитами скота. Прежде всего они следили за тем, чтобы скот не часто посещал один и тот же район в течение года. Но это не помогало предотвращать падеж скота.

Катастрофе предшествовало страшное предсказание Мбатиана, знахаря и духовного вождя племени. В видении перед ним предстали чужеземцы, выходящие из большой воды. Они были такой же окраски, как маленькая бесцветная лягушка, и их одеяния напоминали крылья бабочек. Они несли с собой волшебные палки, извергавшие огонь. Признаком их появления в скором будущем должен был быть сильный голод, вызванный массовым падежом скота. Всему скоту и всем людям предстояли ужасные страдания.

Мор скота свирепствовал в Восточной Африке на протяжении большей части 80-х годов и повторился в 90-х годах прошлого века. Существует версия, что в страну масаев болезнь занесли со своим скотом масаи-лайкипиа, совершавшие набег на масайские племена, обитавшие в районе нынешнего Найроби. Вначале вымерло все поголовье скота, принадлежавшее группе лайкипиа. Считали также, что это божья кара, поразившая масаев-лайкипиа за то, что они напали на своих сородичей, но эта кара постепенно распространилась на всех масаев. Поскольку скот погибал массами, не стало ни мяса, ни молока, ни крови. Дикие животные саванны тоже гибли от эпидемии, а соседние племена не могли поделиться урожаем, ибо падеж скота совпал с засухой. Обессиленные масаи становились легкой добычей инфекционных болезней, особенно оспы, которая привела к сильному сокращению их численности.

В этом причина того, что европейцы вряд ли встречали какое-либо сопротивление, когда они присваивали земли, принадлежавшие масаям и кикуйю. Позиция масаев, кроме того, ослаблялась из-за внутренних раздоров между основными группами племени. Еще раз почти точно повторилась библейская притча об Исааке и Иакове, так что вряд ли вновь стоит подробно вдаваться в эту тему.

В социальной организации масаев нет места для вождей, но большое влияние приобрели искусные знахари, которые благодаря своим сверхъестественным способностям выполняли функцию вождей, особенно в случаях войн и кризисных ситуаций. Мбатиан был самым крупным лайбоном из известных в истории, и после смерти его место должно было отойти к старшему сыну Сенденью, однако младший сын Ленана сумел провести умиравшего дряхлого отца и уговорил передать ему бразды правления.

Это раскололо племя на две группы. Одна из них решила, что, поскольку формально регалии власти получил Ленана, он и обладает всеми полномочиями. Заметим, что Ленана, вероятно, унаследовал яркую индивидуальность от своего отца, и неудивительно поэтому, что старый Мбатиан дал себя обмануть. Другая группа считала, что надо придерживаться традиций, и на этом основании Сенденью бесспорно должен быть выбран племенем и Мбатианом. Оба претендента пользовались, видимо, одинаковым авторитетом, и все кончилось тем, что Сенденью стал вождем масаев в пределах нынешней Танзании, а Ленана — вождем масаев в Кении. Они помирились в 1902 г., но к тому времени англичане уже прочно закрепились в Кении, а немцы — в Танзании, и масаи упустили возможность изгнать чужеземцев, по окраске сходных с бесцветной лягушкой.

Масаи рано начинают участвовать в трудовых делах племени. Девочки помогают матерям по хозяйству, а мальчики становятся пастухами. Подолгу находясь в саванне, мальчики узнают все необходимое об уходе за скотом и приучаются сами себя обслуживать. Это основа мировоззрения масаев. У них есть выразительный вариант поговорки: «Хороший мужчина сам себя обслуживает». Гиена говорит: «Мне не то что везет, просто у меня крепкие ноги». По моему мнению, крепкие ноги масаям дала саванна. Они такие длинные и прямые, блестящие, как мокрое железо, от жира, которым натираются, и стройные, как копья. Масаи передвигаются со стадами по много часов в день или неподвижно стоят, прислонившись к копью и опираясь ступней одной ноги о колено другой. В них есть что-то величественное, когда они путешествуют по саванне, облаченные в красные шерстяные одеяла, звенящие украшениями из латуни и железа и сверкающие от жира и охры. Они почти всегда носят с собой копья и рассказывают, как десяти-двенадцатилетние мальчики прогоняли и даже убивали львов, нападавших на их стада.

Говорят, что львы умеют отличать масаев от других людей. Туристы могут сидеть в своих машинах и рассматривать львов на расстоянии вытянутой руки, но, увидев масаев еще издали, животные удирают.

Несмотря на огромную самоуверенность, исходящую от масаев, сами они расценивают себя все же не так высоко, как свой скот. Они, например, считают, что обычные люди умирают, как домашние животные, и поэтому до последнего времени погребали только знахарей и влиятельных людей. Остальных уносили в заросли кустарников, где гиены так же эффективно, как у нас крематорий, позаботились бы о том, чтобы труп был быстро и гигиенично уничтожен. Этот обычай практиковался многими другими племенами Восточной Африки, но не был известен в Южной. Здесь, вероятно, кроется причина того, что гиены в Восточной Африке гораздо меньше боятся человека, чем в Южной.

Хижины строят женщины. Это округлые в плане сооружения из глины и навоза, настолько низкие, что в них невозможно стоять во весь рост. До обмазки они напоминают каменные глыбы, разбросанные по склонам. Зато мужчины доят драгоценный скот и устанавливают изгородь из колючей проволоки вокруг загона, где животные ночуют.

Во время скитаний по саванне со скотом масаи, разумеется, стали отличными знатоками природы. В современном обществе эти познания используются туристскими организациями и Управлением охотничьего хозяйства. Масаи — исключительно опытные проводники и егеря. Браконьерский синдикат также пытается привлекать их для своих целей, вследствие чего острота конфликтов масаев с властями усиливается. Каждый встреченный в Серенгети масаи рассматривается как потенциальный браконьер. Егеря и браконьеры в Серенгети ведут настоящую войну, наблюдая за которой посторонний посетитель приходит к выводу, что это весьма действенный способ настроить местное население против идеи национального парка.

Прежде браконьерство в Серенгети было слабо развито, однако теперь распространилось из-за участия в нем местного населения. Согласно официальному сообщению о состоянии национальных парков Танзании в 1977 г., браконьерство в Серенгети проявлялось в большей степени, чем во всех других парках, вместе взятых. Браконьерскому синдикату удалось одержать верх над властями; ни запрещение любого вида охоты раз в два года, ни запрет на вывоз продуктов охоты не могут остановить браконьерство.

Если рассматривать эту проблему с более широких позиций, то фактор браконьерства сам по себе наносит менее ощутимый удар по диким животным по сравнению с фактором роста численности населения. Иными словами, браконьерство — лишь одно из проявлений общего развития цивилизации: участки дикой природы сокращаются, тогда как растет число людей, отправляющихся охотиться на животных или собирать съедобные растения. Тот, кому удается разрешить проблему браконьерства и одновременно удовлетворить нужды местного населения, будет достоин всяческого уважения.

В настоящее время масаи лишились даже права собирать дикий мед на периферии парка Серенгети. Возмущенные этим запретом, они соорудили несколько хижин поблизости от озера Ндуту, в пределах территории национального парка, но полиция и войска сожгли эти хижины, а жителей прогнали. В результате масаи неприязненно относятся к парку и всему, что с ним связано.

Многие защитники природы и егеря считают, что массив Нгоронгоро с кратером и окружающими возвышенностями служит естественным продолжением национального парка Серенгети. Поэтому они были явно разочарованы, когда данный район получил лишь статус охраняемой территории (Conservation area). Сам кратер целиком находится под охраной закона, а в остальной части района масаям, которые жили здесь последние 200 лет, разрешено пасти скот, правда, с некоторыми ограничениями⁴².

Никто так не скор предсказывать «гибель богов», как защитники природы, однако пока система действует удовлетворительно. Я не решилась бы прогнать тысячи людей с территории, на которой их домашний скот и дикие животные вполне уживались между собой сотни лет. До 1959 г. большая часть района входила в состав парка Серенгети, но со времени отделения прошло 20 лет, кратер Нгоронгоро остается единственным в своем роде «микрокосмом», который существовал всегда, а окружающие его возвышенности, получающие массу осадков, все еще являются зонами возобновления диких животных и одновременно лучшими пастбищами для скота, чем многие другие территории, населенные масаями. Конфликты между егерями и масаями, конечно, не устранены, они возникают особенно в тех случаях, когда масаи перегоняют стада в кратер Нгоронгоро или начинают выжигать траву, но эта область отнюдь не напоминает разоренную выжженную землю без единого уцелевшего животного, какой ее рисовали в природоохранных кругах в 1959 г. Об этом упоминалось выше, но стоит повторить, что масаи разбираются в вопросах защиты природы, а также умеют учитывать главное на фоне частных эгоистических интересов.

Охраняемая территория Нгоронгоро охватывает 8329 квадратных километров. Ее граница проходит восточнее основного кратера, а на западе смыкается с низкотравными равнинами Серенгети. Олдовайское ущелье целиком находится в пределах охраняемой территории. Кроме основного кратера она включает также кратер Олмоти, где можно увидеть зебр, гну и канн, пасущихся поблизости от стад домашнего скота (такого мирного сосуществования нет в других местах), и отдаленный нетронутый кратер Эмпаакай, который Лесли Браун назвал самым красивым местом в Африке.

Кратер Нгоронгоро, наверное, фотографировали больше других объектов. Крупные иссиня-черные стенки кратера создают величественный фон для разных сюжетов. В этом районе за пару часов можно увидеть многих восточноафриканских животных на близком расстоянии благодаря тому, что здесь давно не велось никакой охоты. Впрочем, эти места нельзя назвать раем для туристов, особенно с тех пор, как была закрыта граница между Танзанией и Кенией. Кроме того, туристам приходится вносить большую плату за несколько часов пребывания в кратере и вокруг него. Однако туристические организации Танзании знают, что настоящие любители природы всегда готовы раскошелиться: вряд ли еще какая-нибудь кратковременная поездка по Африке принесет столь глубокое удовлетворение.

Край кратера расположен на высоте 2324 метра над уровнем моря, отметка дна — 1707 метров. Следовательно, стенка кратера поднимается на 617 метров относительно дна, площадь которого 264 квадратных километра, а диаметр от 16 до 19 километров. Нгоронгоро — шестая по величине кальдера в мире, но если учитывать только неразбитые и незатопленные кальдеры, то Нгоронгоро — самая крупная из них.

Кратер — вселенная в миниатюре, как в отношении фауны, так и типов местообитаний. Верхняя часть кратера характеризуется типичной горной флорой и фауной, тогда как на дне его представлены характерные равнинные виды.

Прогулка по краю кратера для приехавшего из лесов Абердэр кажется возвращением в родную стихию: в воздухе носятся старые друзья — нектарницы, ткачики и мухоловки, на деревьях висит тот же «испанский мох», так же прохладно и туманно. Угольно-черные огромные буйволы, бродящие около гостиниц, словно полуручные, в лесах Абердэр чувствовали бы себя как дома. Здесь водятся даже большие лесные свиньи, хотя они и менее заметны, чем их соплеменницы в Абердэр.

Помимо названных птиц в Нгоронгоро представлены и другие виды, которые свидетельствуют, что горные леса в разных частях Восточной Африки оказались обособленными достаточно давно, чтобы там развились специфические виды. Наиболее яркий пример — турако. В отличие от турако Хартлауба, который в лесах Абердэр часто сидит на дереве у всех на виду и кричит, обыкновенный турако в Нгоронгоро более робкий и молчаливый. Зато со своим длинным элегантным хохолком и блестящими красными крыльями он выглядит импозантнее, чем турако Хартлауба с его одноцветным зеленым оперением с металлическим отливом.

Когда край кратера окутан дождевыми облаками и непроницаемым туманом, озеро на дне его часто освещено солнечными лучами. Розовая пена, словно окаймляющая озеро, при близком рассмотрении оказывается тысячами фламинго. Уровень воды зависит от количества выпадающих над кратером осадков (не более 760 миллиметров в год — примерно как в Серенгети), кроме того, ее запасы пополняются за счет ручьев, стекающих по лесистым стенкам кратера. Иногда над кратером льют проливные дожди, что оказывает пагубное воздействие на природу. Наибольшее количество осадков, выпадающих в этом районе, — 1150 миллиметров. Избыток влаги отражается на растительности. Леса Ле-рай частично затапливаются на длительное время, и гибнет много эвкалиптовых деревьев.

В кратер спускаются по двум тропам, искусно вырубленным в его стенке и предназначенным только для туристов. У масаев есть другие тропинки, по которым они перегоняют вниз скот, а дикие животные заходят в кратер и выходят из него своими путями. В кратере не встретишь жирафов, но это не значит, что они не могут-спуститься туда, — просто там нет всего необходимого для их пропитания. Зато много жирафов встречается на окружающих кратер возвышенностях.

Таким образом, происходит постоянное движение в кратер и обратно, хотя он во многих отношениях и представляет собой обособленную экосистему, то есть некоторые животные проводят там всю жизнь. Среди них в: первую очередь надо назвать гиппопотамов, обитающих в озере. Полагают, что предки их проникли в кратер тысячи лет назад во влажный период. Хотя озеро располагается на 600 метров ниже окружающей территории, Нгоронгоро следует рассматривать как экологический остров, обитатели которого находятся в равновесии с окружающей средой, пока функционируют механизмы природного контроля.

Отдельные виды животных изучены в Нгоронгоро обстоятельно, поскольку этот ограниченный и обозримый район идеально подходит для данной цели, однако миграции здесь еще исследованы довольно плохо. По поводу гну можно лишь сказать, что только некоторые особи мигрируют из кратера, а большая часть популяции постоянна. Что же касается носорогов, то некоторые из них иногда покидают кратер и им плохо приходится в обжитых местностях, большинство же всю жизнь проводят там. О миграционных движениях можно судить по извилистым тропинкам, проложенным дикими животными на стенках кратера.

На дне кратера удивительное многообразие местообитаний. В нижнем ярусе кратера, чуть выше озера, в сухой каменистой местности, поросшей колючими кустарниками, живет пара дикдиков. Ниже, на равнине, водятся гну, зебры и газели. Здесь мы снова встретим большеухую лисицу и два вида шакалов, обитающих и в Серенгети, они разделяют общество третьего вида — полосатого шакала. Нгоронгоро — одно из немногих мест, где есть шанс в течение одного часа увидеть все виды африканских шакалов. Самая глубокая часть кратера занята упоминавшимся озером, окруженным болотами, куда приходят слоны и буйволы. Вблизи болот, в зарослях кустарников можно встретить больших редунок, или тростниковых козлов, а также крупных антилоп — канн. Наконец, здесь есть два небольших лесных массива, в которых обитают импалы, конгони, бушбоки, водяные козлы и павианы. Изредка попадается и леопард.

Эпизодически наблюдались в кратере гиеновидные собаки, но постоянной стаи там нет. Зато большим постоянством отличается популяция гиен. Эти животные впервые были обстоятельно описаны Хансом Крууком (Kruuk, 1978), автором великолепных исследований, которые оживили вековые предания. Гиены, живущие в районе Нгоронгоро, весьма смелы, более упорны и удачливы в охоте, чем львы. Социальная структура гиен чрезвычайно хорошо приспособлена к потребностям стаи. Охотятся гиены по ночам. Когда утром их застают возле убитой жертвы, виновником считают льва, успевшего скрыться. Иногда в Нгоронгоро лев живет за счет гиен: есть свидетельства, что он не стыдится бежать за стаей, которая убивает своих жертв. Картина же льва, пускающего слюну у своей «добычи» в окружении стаи гиен, способствует упрочению представлений, что сами гиены не охотятся.

В Нгоронгоро имеется обычная по размерам популяция львов, этих великолепных бесстрашных созданий, которые охотно позволяют себя рассматривать, однако район все же ограничен по числу охотничьих участков. Поэтому, если обычную популяцию львов сравнить с огромной популяцией гиен, которых можно наблюдать даже днем, здравый смысл подсказывает, что последние зависят от остатков трапезы львов, и тогда напрашивается вопрос, не относятся ли эти гиены к какой-то особой разновидности, которая может жить воздухом и любовью?

На самом деле оказалось, что гиены играют гораздо большую роль, чем львы, в деле поддержания равновесия в мире животных. Круук полагает, что только гиены поддерживают численность гну на постоянном уровне, тогда как Ричард Эстес, изучавший гну в Серенгети — Нгоронгоро, считает, что по крайней мере половина всех телят гну выживает после первого года, что должно означать некоторый избыток их численности. Иными словами, позиция Эстеса сводится к тому, что равновесие достигается за счет совместного влияния хищничества и миграции.

Вполне возможно, что Нгоронгоро занимает одно из первых мест в мире по плотности гиен. И это, конечно, результат исключительной доступности добычи. Основной объект охоты гиен — антилопы гну, зебры и небольшие антилопы. Все дно кратера разделено на территории, принадлежащие стаям до 50 особей в каждой (еще один признак легкой доступности добычи: в районах с менее благоприятными условиями столь большие группы не могут прокормиться). Гиены активно защищают свои территории, поэтому кудахтанье, гогот, вой и раскатистый хохот, которыми оглашаются ночью заросли кустарников, вовсе не обязательно исходят от гиен, убивших своих жертв: эти звуки могут также издавать члены разных групп при встречах у границ своих территорий — своеобразные аккорды психологической войны.

Гиены выкармливают своих детенышей в земляных норах и пачкаются кровью и внутренностями убитых животных. Многие находят их отвратительными, уродливыми чудовищами, зловонными, — пример того, как предрассудки воздействуют на наши представления. На прогулках с туристами я нередко слышала возгласы, как противна гиена, хотя мы видели очаровательный экземпляр — только что искупавшуюся в водоеме гиену с густой красно-бурой гривой и изящно распределенными пятнами на светлом, бежевато-буром фоне. Гиена вовсе не грязнуля, ее так же как свинью зря оклеветали. Она любит полежать в каком-нибудь водоеме, а потом погреться на солнце. Правда, в целях защиты от клещей и других паразитов она периодически «купается» в грязи. «Грязевые ванны» также приятно освежают и исцеляют раны после жестоких схваток за «хлеб насущный».

Стая гиен на охоте может напомнить дьяволов с картин Хиеронимуса Босха⁴³: столь устрашающими они кажутся и столь безнадежно обреченной выглядит их жертва. Однако охота и для них нелегкое занятие, поэтому охотятся они только в тех случаях, когда голодны. Если гиена умирает или получает увечье, на нее накидывается стая и пожирает. Кстати, также поступают львы — форма каннибализма, которую нельзя считать необычной среди хищных животных. Это, конечно, способствовало дурной славе гиен, так же как и ее отталкивающая (в глазах человека) привычка следовать за беременными гну и хватать детеныша, как только он появится из родовых путей, или разрывать на куски самку, когда она совсем еще беспомощна. Отвращение, которое испытывает в такие моменты человек, разумеется, лишь факт переноса им своих восприятий на естественный процесс. Природа сама распорядилась обречь некоторый процент самок и детенышей гну на гибель.

Раньше пользу гиены объясняли тем, что она преимущественно убивает больных и старых особей, поддерживая здоровье популяции. Хотя это отчасти правомочно (больное или старое животное легче поймать), имеется очень много свидетельств, указывающих на то, что гиена мало специализируется на оказании помощи в умерщвлении. Зато она сыграла значительную роль в эволюции гну. Феноменально быстрый отел этих антилоп, ограниченный период его и факт, что детеныш сразу после рождения может выдерживать ритм движения всего стада, должно быть, сложились под сильным влиянием гиен.

Наверняка и по сей день гиены способствуют генетическому отбору у гну, поскольку быстрые и бдительные особи имеют наибольший шанс передать свои гены потомству. Поскольку этот отбор происходил на протяжении миллионов лет, легко понять, что жизнь гиен не столь легкая, как можно было бы предположить. Чисто физиологические факторы способствуют тому, что антилопы становятся такими быстрыми, а гиены — столь непревзойденными групповыми охотниками. Антилопы и гиены развивались рядом, в условиях жестокой конкуренции.

У гиен царит строгая иерархия — каждый член стаи знает свое место. (Такой порядок наблюдается почти у всех хищных зверей и приматов.) Последовательность подчинения в этой иерархии, конечно, не постоянна: ни один вожак не удерживается во главе стаи до самой смерти. Как бы то ни было, приходится признать, что иерархия — одна из важных движущих сил в природе, — ведь проявляется забота о том, чтобы поведение стаи определяли наиболее сильные и подходящие особи.

Однажды я наблюдала за детенышами гиены в течение нескольких часов после полудня и начала размышлять о том, насколько врожденная индивидуальность и предприимчивость, по-видимому, предопределяют место животного в иерархии подчинения.

В выводке было четыре детеныша. Трое находились в трубе, а четвертый сидел на солнечном склоне, немного в стороне возле матери — очевидно, маленький баловень, который неплохо проживет свою жизнь, находясь в центре внимания стаи. Но трое, сидевших в трубе, мне показались более интересными. Назову их порядковыми номерами.

Первый высунулся из трубы, чтобы разузнать, где стоит наш вездеход. Вначале он (или она — гиен трудно различить по полу) понаблюдал за нами, но, поскольку мы не сделали никаких попыток к наступлению, он понемногу выбрался из трубы, побродил по склону с целью посмотреть на нас с разных сторон, а затем, сморенный сладостным солнечным теплом, уснул прямо у нас на виду.

Вторым, как и его братом, руководило сильное естественное любопытство, хотя он был осторожнее. Сначала он выглядывал из трубы, но, одолеваемый сомнениями, пятился назад. Потом наконец собрался с духом и вышел на солнце. Далее мы услышали осторожное барахтанье и увидели промелькнувший в темноте дрожащий нос — признаки того, что Третий тоже хотел выбраться из трубы. Но каждый раз, когда он выставлял нос, его охватывал страх, и он заползал обратно, в трубу. За все время нашего пребывания Третий так и не осмелился выйти.

Если попытаться рассмотреть психологию гиен на уровне хобби, то на основе приведенного факта, можно сделать некоторые выводы. Очевидно, что Третий никогда не достигнет высокого ранга, так как он слишком робок и труслив. Зато Первый рожден лидером, если, конечно, хладнокровие, мужество и рассудительность не приведут его к преждевременной гибели. Больше всего шансов выжить наверняка у Второго. Выше других в иерархии он никогда не будет, но и особенно низко я бы его не поставила. Я предсказала ему долгую и относительно благополучную жизнь. Природа, решила я, сама позаботится о том, чтобы такие предприимчивые и бесстрашные особи, как Первый, возглавляли стаи.

Гиена интересна не только с точки зрения своего поведения, но и в анатомическом плане. Ее строение демонстрирует, насколько легко сбить нас с толку с нашими условными идеалами красоты. А ведь в основе ее критерия должна лежать прежде всего целесообразность. Если смотреть на гиену с точки зрения целесообразности, у нее можно найти много признаков красоты и элегантности. Возьмем, к примеру, высокую и хорошо развитую переднюю часть, которая в сочетании с меньшей и более низкой задней обеспечивает ей скорость в беге, несмотря на кажущуюся подпрыгивающую походку. Стая гиен на бегу почти неутомима и развивает скорость до 65 километров в час. Челюсти гиен также должны вызывать у нас восхищение. Своими челюстями они дробят кости, которые не по зубам даже льву. Следовательно, это обстоятельство может вызывать досаду только у археологов, поскольку в свое время гиены значительно уменьшили число костей наших предков.

Еще одна интересная особенность гиен — внешние половые органы, которые столь схожи у обоих полов, что раньше люди считали их гермафродитами. Объясняют это тем, что, вероятно, половые органы выполняют важную функцию в церемониях приветствия, которыми начинается любая охота. Самки принимают активное участие в охоте и обычно немного крупнее самцов. Часто они возглавляют стаю. Гиеновые, или дикие, собаки во многом разделяют поведение гиен и их соци-альную структуру, но вместе с тем у них не наблюдается сходства половых органов.

Гиена — древнее животное, и считают, что она своего рода соединительное звено между кошачьими и ви-веровыми, отдельные ее черты находят и у гиеновидных собак. Животное, за миллионы лет адаптировавшееся без каких-либо особых физиологических функций, которые помогли бы ему приспосабливаться к изменившимся условиям, заслуживает особого внимания. Однако, когда я одна пробираюсь ночью через кустарниковые заросли, я больше боюсь встретить гиену, чем льва. У человека есть реальный шанс уцелеть при встрече со львом, и никаких, если он наткнулся на стаю гиен, коллективное поведение которых запрограммировано за миллионы лет. Теперь гиены совершенно не реагируют на те способы, которыми можно отпугнуть льва. Днем нетрудно спастись от гиен, что наверняка знали первобытные люди. Павианы днем не издают таких истерических криков тревоги при виде гиен, как при виде приближающегося льва или леопарда. Ночью обстановка совершенно иная. Бывает, беззащитный человек, улегшись спать в кустарнике, подвергается нападению идущей мимо гиены. Гоминиды, возможно, были вынуждены довести свою изобретательность до крайних пределов, чтобы защищаться от гиен. Групповая структура людей — не только наследие мира обезьян, но и естественный способ защиты, свойственный для существа без когтей и клыков, ни столь быстрого, ни столь физически сильного, как многие из его «меньших братьев».

Первобытный человек знал свою среду обитания так, как мы вряд ли можем себе представить, и мог правильно определять, опасно или нет хищное животное, встретившееся ему в кустарнике. Ведь хищники охотятся, только когда они голодны, да и в саванне тогда (как и теперь) водилась более привлекательная «живность», чем маленький гоминид, у которого на костях и мяса-то совсем немного.