Осуждённые грешники (ЛП)

Глава третья

Когда я тащу свой чемодан по булыжной главной улицы Дьявольской Ямы, уже за полночь. Хотя до нее всего сорок минут езды на автобусе по извилистой прибрежной дороге, она ничем не отличается от Бухты Дьявола. Небо черное, улицы тихие, только резкий соленый ветер бьет по щекам, как плетью.

Яма похожа на захудалого кузена Бухты. Того, которого лишили наследства по завещанию и больше не приглашают на семейные встречи. Здесь грязнее, темнее. Даже сияние вокруг рождественских гирлянд стало более тусклым. В барах и ресторанах нет роскоши, только старые, усталые мужчины, сгорбившиеся над пивом и жирным ужином из курицы после долгого дня работы в порту.

Как мотыльки на свет, большинство жителей тянутся к ярким огням Бухты в поисках работы точно так же, как это делали мои родители. Они садятся на автобус под номером 618 напротив старой церкви на вершине утеса, отрабатывают двенадцатичасовую смену, обслуживая богатеев и грубиянов, а затем возвращаются в трущобы с фартуком, полным чаевых, и ноющими ногами.

Я не собираюсь следовать по их стопам, так как завязала с этим. В Бухте соблазн и опасность живут на свету, и их почти невозможно не заметить. В Яме единственное, что может причинить мне боль — это воспоминания, запертые в викторианском таунхаусе в пяти улицах отсюда.

Я не возвращалась туда с момента убийства и не собираюсь это менять.

Я останавливаюсь перед облупившейся зеленой дверью. Она находится между магазином велосипедов и похоронным бюро, и если бы не мерцающий свет уличного фонаря, большинство почтальонов не заметили бы цифру 8, вырезанную на ее дереве.

Дверь со скрипом открывается от легкого толчка моего ботинка. Когда через неделю после моего восемнадцатилетия риелтор вручал мне ключи, он упомянул, что входная дверь была сломана, но владелец здания собирался починить ее «немедленно».

Видимо, мы по-разному понимаем, что значит «немедленно».

Я поднимаюсь по узкой лестнице на второй этаж, бросаю чемодан и сумочку на линолеум и иду к двери «8А». Я бью по ней кулаком и с недоверием смотрю на коврик у двери.

Привет, я Мэт³.

Приглушенные шаги, поворот замка, затем в дверном проеме появляется высокий светловолосый парень. На нем баскетбольные шорты, и он раздраженно хмурится. Улыбка смягчается, когда он смотрит на меня сверху вниз.

— Так, так, так. Смотрите, какая муха решила вернуться на свалку.

Я игнорирую его.

— Ты проиграл пари?

Он хмурится.

— Нет.

— Значит, ты купил этот приветственный коврик добровольно?

Мы оба опускаем глаза на пол, и Мэтт хихикает.

— Ты не думаешь, что это смешно?

— Я думаю, что это делает тебя мишенью для ограбления.

— Но это же каламбур на мое имя. Боже, — он проводит рукой по своим растрепанным волосам. — Ты, Пенни Прайс, не уловила бы хорошей шутки, даже если бы она ударила тебя по лицу.

Раздражение пробегает по моему телу.

— У меня есть хорошая шутка для тебя.

— Да?

— Ага. Тук-тук.

Его глаза сузились.

— Хорошо. Кто там?

— Твоя любимая соседка, и она собирается поджечь твой коврик, если в ближайшие пять секунд не получит ключ от своей квартиры.

Мэтт нахмурился, затем легко усмехнулся.

— Всё ещё засранка, не так ли?

— К сожалению.

Слегка покачав головой, он идет по коридору и приглашает меня войти, лениво взмахнув рукой.

— Заходи и располагайся поудобнее. Поиск этого ключа может занять у меня некоторое время.

— Почему? Ты стал неряшливым?

Но когда я останавливаюсь в маленькой, знакомой гостиной, я понимаю, что это не так. Она такая же милая и аккуратная, как я помню, обставлена серо-кремовой мебелью.

— Нет, Пенни, но ты дала мне свой ключ — сколько, почти три года назад? Ну, вообще-то ты мне его не отдала. Ты оставила его у меня на пороге под ящиком с пивом, а потом бесследно исчезла, — он исчезает на кухне, и начинает шуршать чем-то металлическим. — Тебе повезло, что он все еще у меня. Он в том кухонном ящике. Знаешь, в который ты бросаешь все, что не находит себе места? — снова лязг. — Черт побери, — ворчит он. — У меня тут зарядки для телефонов, сим-карты, винты для бог знает чего, — шум прекращается. — Ух ты, я только что нашел плеер. Помнишь их?

— Нет, потому что мне двадцать один.

— Эй! Я всего на пару лет старше тебя.

Я сдерживаю улыбку и падаю на диван. Это было плохой идеей. Мягкие подушки и приятная ностальгия охватывают мои ноющие мышцы, как объятия, и на краткий миг мои веки смыкаются. После трех лет жизни в дерьмовой однокомнатной квартире, имеющей общую стену с притоном для наркоманов, я могу оценить, как хорошо, что Мэтт был моим соседом в течение тех нескольких месяцев, что я здесь жила. В тот вечер, когда я получила ключи от своей квартиры, он постучал в мою дверь, вооружившись пивом и кучей историй о токсичной парочке, жившей этажом выше. В общем, как мужчина, он замечательный. С ним легко разговаривать, у него не блуждающий глаз, и большинство выходных он приходит в себя после курения травки. Он преподает физкультуру и хоккей в шикарной академии в Дьявольской Лощине, и если бы я поспорила с незнакомцем на миллион долларов, что он угадает его профессию с трех попыток, я бы оказалась в чертовски большом долгу. У него прическа как у серфера-пижона, он любит носить мешковатую одежду с логотипом НХЛ⁴ и говорит раздражающие вещи типа: — Просто расслабься, чувак.

Пытаясь не заснуть, я открываю глаза и фокусируюсь на экране телевизора в углу комнаты. Репортер новостей говорит со мной, выражение лица и тон зловещие. Мой взгляд останавливается на сцене, перед которой она стоит. На горящем здании и густых клубах дыма, уходящих в темное небо над ним.

У меня сразу же перехватывает горло.

В дверном проеме появляется Мэтт, на его указательном пальце болтается связка ключей. Он бросает взгляд на экран.

— Пожар в казино в Атлантик-Сити. Думаешь, кто-то слишком много потратил на игровые автоматы и захотел отомстить?

Мои пальцы вцепляются в мягкое сиденье по обе стороны от меня. Это стало национальной новостью? Чёрт.

— Мм. Возможно.

— Полиция, похоже, со мной согласна.

— Что?

— Ранее они говорили, что подозревают, что это поджог, а не плохая проводка или что-то в этом роде.

Мои ладони вспотели, но кровь стала ледяной.

— Поджог.

— Я не знаю, но уверен, что скоро мы это узнаем, — его хрипловатый смех разносится по гостиной и касается моей липкой кожи. Его рот все еще двигается, но я не слушаю, потому что теперь я вдруг слишком хорошо осознаю свою вонь — смесь дыма и греха. Потому что теперь я снова слышу только эти глупые слова.

Твои грехи рано или поздно настигнут тебя, Малышка Пенн. Они всегда настигают грешников.

Нет. Здесь я в безопасности. В Яме тихо, и никто не видел, как я ушла, не говоря уже о том, куда я пошла.

— Эй, ты в порядке?

Мне удается кивнуть, пробормотать что-то об усталости и подняться на ноги.

— Давай-ка я возьму твои вещи, — говорит он, подхватывая мой чемодан.

Я иду за ним по коридору, вполуха слушая, как он говорит что-то про тугой замок, и вот мы уже стоим в прихожей моей старой квартиры.

Мэтт ударяет кулаком по выключателю, заливая все вокруг затхлым желтым светом. Я смотрю на все это одним осторожным взглядом, готовясь к худшему. Три года здесь ничего не трогали, и я наполовину ожидаю, что потолок обвалился или что крысы завелись в спальне.

Но она застыла во времени под тонким слоем пыли. Ничего не изменилось. Прихожая все такая же, размером с тюремную камеру, и так же бессистемно покрашена. Она ведет в гостиную, которая не намного больше. Двухместный диван, который я купила на Craigslist, хорошо сохранился. Перед ним стоит телевизор, настолько старый, что на его передней панели есть циферблат. Я опускаю взгляд на испачканный серый ковер и даю себе зарок хорошенько пропылесосить его, прежде чем ходить по нему босиком.

— Все так, как я оставила, — сообщаю я, и внутри моей грудной клетки вспыхивает теплое облегчение.

— Правда? Господи, — пробормотал Мэтт. Я поворачиваюсь и вижу, что он прислонился к дверному косяку, на его лице написано недоумение. — Ты могла бы сказать мне, что это место заняли сквоттеры⁵, и я бы тебе поверил. Я и забыл, как здесь… паршиво.

Я смеюсь и качаю головой. Когда алкоголизм овладел моими родителями, наш городской дом начал гнить. Обои с цветочным рисунком поблекли, а гранитные кухонные столы потеряли свой блеск, как бы часто я ни мыла их. Я делала всё, что могла, используя краденые чистящие средства и немного антижира Elbow Grease, но отмыть ковер в гостиной от маминой рвоты можно определенное количество раз, прежде чем он приобретет стойкий запах, который нельзя будет вывести. И через некоторое количество попыток я достигла своего предела и меня перестало это заботить.

После того как их застрелили, в течение следующих пяти лет я переезжала из одной приемной семьи в другую, живя в пустых комнатах, предназначенных для случайных гостей, а не для осиротевших подростков. В день, когда мне исполнилось восемнадцать лет, мне позвонил адвокат. Между рюмками водки и бессвязными спорами мои родители не успели составить завещание, но, видимо, у них хватило ума положить деньги на оффшорный банковский счет, когда я достигну совершеннолетия. Это была полная чушь, но я не стала копать глубже, потому что там было достаточно денег, чтобы я смогла купить эту квартиру. Я пробыла здесь всего несколько месяцев, после чего собрала свои вещи и уехала на Greyhound⁶ на новые пастбища. Я следовала за яркими огнями от одного побережья к другому, пока не оказалась в Атлантик-Сити. В моей однокомнатной квартире была такая плесень, от которой по утрам горят легкие, так что я даже рада вернуться домой.

Взгляд Мэтта следует за мной, пока я пересекаю комнату и провожу рукой по стеклянному обеденному столу, придвинутому к дальней стене. Я отодвигаю занавеску и смотрю на мощеную улицу внизу. Напротив находится пекарня, а если прижаться носом к стеклу и посмотреть направо, то можно различить красные пластиковые столики закусочной.

В этом и заключается особенность Дьявольской Ямы. Тут ничего никогда не меняется.

— Что привело тебя обратно в город?

Я слегка напряглась. По правде говоря, когда я собрала всю свою жизнь в чемодан и покинула Атлантик-Сити, возвращение на побережье было последним, о чем я думала. Я не думала об этом до тех пор, пока не выпрыгнула из автобуса, который довез меня до Портленда. Дрожа под автобусным навесом и не зная, куда податься дальше, я ввела запрос в Google «Самые тихие города Западного побережья». Дяволськая Яма была под номером три в туристическом блоге Венди Вандерласт⁷. По совпадению, менее чем через тридцать минут в Бухту Дьявола отправлялся автобус, и стоимость билета равнялась как раз той мелочи, которая была у меня в карманах.

Вот такая удача и подвела итог моей жизни.

— Соскучилась по потрясающей погоде, — сухо отвечаю я.

Он засмеялся.

— Да? Ты уже нашла работу?

Это мое следующее препятствие: найти работу в Дьявольской Яме. Это будет почти невозможно, потому что в маленьком городке все есть по одному. Один продуктовый магазин, одна закусочная, одна пиццерия. Создается впечатление, что люди, работающие в этих заведениях, держатся за свою работу дорогой ценой, и единственное, когда появляется вакансия — это когда кто-то умирает или уходит на пенсию.

— Нет, но если ты узнаешь, что кто-то увольняется, дайте мне знать?

— Я уверен, что в Бухте найдется миллион баров и ресторанов, в которых будет…

Я прервала его, твердо и быстро.

— Я хочу работать здесь, поэтому я ищу только в Дьявольской Яме.

Никакой Бухты, никакой Лощины. Было бы слишком заманчиво засунуть руки в глубокие карманы, а я стараюсь этого больше не делать.

Я оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть подозрение, промелькнувшее во взгляде Мэтта. Он открывает рот, несомненно, со шквалом вопросов на языке, но я успеваю раньше него.

— Спасибо, что помог мне с вещами. Может быть, встретимся на выходных, если ты не будешь занят?

Намек, который даже идиот не смог бы пропустить. Он отталкивается от дверного косяка и делает два шага назад, в тень коридора.

— Конечно, я тебя оставлю, — он останавливается у входной двери. — У тебя есть какие-нибудь планы на завтра?

— Зависит от того, что ты собираешься предложить.

— Свадьба. Бесплатная еда, бесплатное спиртное и хорошее времяпрепровождение. Что скажешь?

Я нахмурилась.

— У кого свадьба?

— Помнишь Рори Картер?

Я застонала. Не потому, что Рори мне не нравится — совсем наоборот. Она одна из самых милых девушек на Побережье. Она училась в единственной другой школе в Дьявольской Яме, а также работала в ночную смену в закусочной в конце улицы. Каждый раз, когда я заходила к ней, она давала мне дополнительную порцию жареной картошки или горячий шоколад за счет заведения, и я составляла ей компанию, пока она убирала со столов и проверяла запасы. Возможно, она была добра ко мне только потому, что мои родители погибли, но все же она была для меня самым близким другом.

Нет. Я застонала, потому что Рори — моя ровесница, а это значит, что я уже в том возрасте, когда люди разбираются в своем дерьме.

Я же, напротив, очень далек от того, чтобы разобраться в своем.

— За кого она выходит замуж? Я его знаю?

Мэтт задумчиво покачал головой.

— Нет, не думаю, что ты его знаешь. Ну, что скажешь? Хочешь быть моей парой на свадьбе?

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки и обдумываю услышанное. Думаю, было бы неплохо увидеть старые лица, да и подходящее платье наверняка пылится у меня в шкафу. Кроме того, может быть, я встречу кого-нибудь, кто возьмет меня на работу.

— Я согласна, но только если ты не будешь называть меня своей девушкой.

— Не буду, потому что ты моя напарница в деле, чтобы заполучить другую.

— Что ж? Ты хочешь, чтобы я пела ей дифирамбы в уборной?

— Нет, я хочу, чтобы ты смотрела на меня, как будто влюблена в меня, и делала вид, что смеешься над моими шутками. Потом, когда она поймет, как я сексуально выгляжу в смокинге, ты должна будешь пропасть из моего поля зрения.

Я смотрю на него в недоумении.

— И раньше это срабатывало?

Он подмигивает мне.

— Не знаю, никогда не пробовал. Я заеду за тобой в два часа дня.

Он выбегает из моей квартиры, оставляя меня только с моими мыслями и шумным жужжанием отопительного прибора.

Душ. После почти трех дней, проведенных в вонючих автобусах, пахнущих как ходячая, говорящая пепельница, мысль о душе — это рай, даже если он будет холодным, потому что я еще не включила водонагреватель. Я бросила шубу на пол и вылезла из этого слишком тесного платья. Несмотря на то, что оно стоит дороже, чем вся моя остальная одежда вместе взятая, я не могу дождаться, когда смогу его выбросить. Может, от меня и пахнет дымом и потом, но от этого платья воняет виски и близостью к смерти, и я не хочу его больше видеть. К тому же, это часть моего прошлого. Завтра я проснусь и буду хорошей.

Ледяная вода струится по моему телу, смачивая волосы и снимая напряжение между лопатками. Но, несмотря на это, я чувствую себя спокойнее, потому что на горизонте замаячило обещание новой жизни. Возвращение в Дьявольскую Яму дало мне второй шанс и возможность начать все сначала. Там, где Мартин О’Хара никогда меня не найдет.

Я собираюсь найти работу и продержаться на ней дольше недели.

И также собираюсь, наконец, выяснить, что меня интересует в этом мире, кроме как брать деньги у мужчин.

К тому времени, как я вытираюсь и распутываю волосы, на моих губах появляется едва заметная довольная улыбка. Я натягиваю мягкие носочки и направляюсь по коридору в спальню, где меня встречает односпальная кровать с голой лампочкой, свисающей с потолка над ней. Вздохнув, я бросаю свою одежду на кровать, и тут же из кармана моей шубы на пол выпадает что-то.

Часы Рафаэля Висконти. Я сажусь на край кровати и беру их в руки. Провожу большим пальцем по гладкому хрустальному циферблату и по всей длине кожаного ремешка.

Странно, но они еще теплые, как будто он всего несколько минут назад снял их со своего толстого запястья и положил в мой карман. Может быть, дело в сильной усталости, а может быть, я теперь просто отъявленная психопатка, но почему-то я подношу его к носу и вдыхаю его запах. Терпкий коктейль из кожи и стойкого лосьона после бритья разжигает маленький, мерцающий огонек в глубине живота, и на какое-то темное, опасное мгновение я снова оказываюсь в баре. В окружении медленно плещущейся в бокалах янтарной жидкости, серебряных вспышек и зеленого мерцания.

Я рефлекторно сжимаю бедра.

Господи, я, наверное, устала, потому что ну его к черту. Мне все равно, кто он и сколько у него телохранителей, он набросился на меня с молотком. И что самое ужасное? Похоже, что это была какая-то шутка для него.

Я падаю обратно на кровать и начинаю смеяться. Ничего не могу с собой поделать, потому что, несмотря на то, что в тот момент я была в ужасе, у меня до сих пор голова идет кругом от избытка адреналина. Большие выигрыши бывают только после больших рисков, а я сегодня определенно рисковала.

Мое веселье оседает на коже, как пыль, и уступает место тупой боли в груди. Честно говоря, я буду скучать по своему мошенничеству. Я бросаю игру не потому, что она мне надоела, а потому, что так будет правильно.

Я всегда знала, что это неправильно, вот почему я потратила последние три года, пытаясь найти подходящую карьеру. Когда я приехала в Атлантик-Сити, первым делом я осмотрела казино, а вторым — записалась в библиотеку. Каждый понедельник я вставала перед секцией «Для чайников», закрывала глаза и проводила указательным пальцем по корешкам. На какой бы книге я ни остановилась, я должна была ее прочитать, какой бы скучной ни была тема. Логика заключалась в том, что, может быть, я найду на страницах что-то такое, что прольет свет на тьму внутри меня. Что-то, что было близко к ощущению от подсчета карт, сортировки по краям⁸ или вытаскивания бумажника из мужских брюк, пока он отвлекается на мои сиськи.

Но пока безрезультатно. Немецкая грамматика. Недвижимость. Трейнспоттинг⁹. Все книги, которые я брала в руки, надоедали мне до ужаса.

Я встаю с кровати и подхожу к чемодану, чтобы положить часы в передний карман на хранение. Завтра подумаю, как их продать.

Когда я поднимаю с кровати груду одежды, что-то, лежащее под ней, привлекает мое внимание.

Визитка.

Я поднимаю ее и переворачиваю.

Анонимные грешники. Буквы выбиты золотом, а под ними — номер, напечатанный черными шелковистыми цифрами. Я смотрю на него несколько тяжелых секунд, а потом, не задумываясь, достаю телефон, купленный на стоянке грузовиков где-то на Среднем Западе, и набираю номер.

На линии раздается три гудка, затем переключается на голосовую почту.

— Вы дозвонились до Анонимных грешников, — произносит женский роботизированный голос. — Пожалуйста, оставьте свой грех после сигнала.

Раздается длинный гудок, затем наступает статическая тишина.

Я опускаюсь на кровать, закрываю глаза и делаю глубокий вдох.

— Здравствуй, старый друг. Давно не общались.