Освобожденный Иерусалим

1.

Зовут на подвиг праведные трубы,

А из геенны сквозь безвидный мрак,

В надменной ярости кусая губы,

На крестоносцев смотрит Архивраг,

И зависть лютая, и страх сугубый

Его кровавый застилают зрак.

Так свирепеет бык, пронзенный пикой,

Ревя и фыркая в истоме дикой.

2.

Обдумывает Сатана-Плутон,

Как похитрей расстроить план Господний,

И в свой дворец, на мрачный Флегетон,

Велит созвать все силы Преисподней.

Безумец мнит, что Небу равен он.

О есть ли сумасбродство сумасбродней!

Забыл он, как раскалывалась тьма

И Бог с престола низвергал грома!

3.

Из Тартара выходит черт за чертом,

Богопротивную заслыша медь,

И вторит свод анафемским когортам,

Как будто свету говорит: «Не сметь!»

Так резко в воздухе сыром и спертом

Вовек раскатам бури не греметь,

Так под ногами не гудеть от гнева

Густым парам внутри земного чрева.

4.

Каких здесь только не увидишь рож,

Толпа многохребетна, многокрыла!

В глаза заглянешь – одолеет дрожь,

Объятья гибельные Смерть раскрыла.

Один рогат, но и другой хорош:

Над женским туловом – свиное рыло!

А дальше пострашнее супостат —

Четвероног, чешуйчат и хвостат.

5.

Полезли гидры, гарпии, ехидны,

Гремит кентавров бешеный галоп,

Протяжен вой Химеры панихидный,

Горгоне змеи падают на лоб,

В грязи Пифон клубится злоехидный,

За Герионом – Полифем-циклоп.

И мириады тварей безобразных,

Соединенных из чудовищ разных.

6.

Уселись демоны, поджав хвосты,

На мрамор перед княжеским престолом.

Плутон на свиту смотрит с высоты,

Поигрывая скипетром тяжелым.

Ни снежные Атласские хребты,

Ни Кальпская скала в просторе голом

Не громоздятся выше, чем рога

На рыжем темени Архиврага!

7.

Из глаз его, из гнусных двух отверстий

Исходит свет блуждающей звезды,

Пророча смерть одушевленной персти,

Разбрызгав яд гордыни и вражды.

На мощный торс, теряясь в клочьях шерсти,

Ложатся складки жесткой бороды,

Прорезанной провалом красноротым,

Где кровь и жёлчь бурлят водоворотом.

8.

Гремящей Этны черное жерло

Так изрыгает в небо запах серный.

Из чрева сатанинского несло

Зловонной копотью и прочей скверной.

Князь Тьмы, на подданных взирая зло,

Заговорил. Не лаял Цербер верный,

Коцит внезапно оборвал свой бег,

И ненавистный содрогнулся брег.

9.

«О дети Тартара, в благословенной

Обители покой вкушали вы,

Пока с жестокостью обыкновенной

Он вас не сбросил с горней синевы,

Ревнуя втайне к славе дерзновенной.

В геенне не поднять вам головы,

А Он меж звезд воссел Владыкой Рая,

Бунтовщиков разбитых презирая.

10.

Навстречу солнцу, звездам и луне

С тех пор не приподняться вашим векам.

Вам не блистать в небесной вышине,

На смрадном дне лежать вам век за веком.

И, словно вас унизив не вполне,

На землю Он послал за человеком,

И смертный человек, ничтожный прах,

С Ним рядом восседает на пирах.

11.

Усугубляя ваш позор военный,

Он Сына своего обрек на смерть,

И тот посмел взломать врата геенны,

Стенающей: „Отца умилосердь!“

На свет народ он вывел убиенный,

Нам по закону отданный, и твердь

Богатыми трофеями увешал —

Триумфом спесь Отцовскую потешил.

12.

Но хватит слезы лить! Старинных ран

Пустыми не уврачевать словами.

От цели не отступится Тиран,

О мести нам пора подумать с вами.

Чего ж мы ждем? Чтобы из чуждых стран,

С родимыми расставшись божествами,

К Нему народы чуждые пришли

И распростерлись перед Ним в пыли?

13.

Ужель мы будем предаваться лени

И ждать, когда последний бастион

Перед Жестоким встанет на колени,

Когда войска Его возьмут Сион,

И в Азии для новых поколений

Оракулом и Богом станет Он,

Свое прославив Имя во языцех

На бронзовых и мраморных таблицах!

14.

У наших оскверненных алтарей

Лежать тогда поверженным кумирам!

Себе воздвигнет храмы Назарей,

Самодержавно управляя миром.

Ему дары несите пощедрей,

Его подошвы умащайте мирром!

Так что ж, выходит, во дворце пустом

Без злата буду я сидеть потом?

15.

Нет, ни за что! Как искра в кучке праха,

Геройский жар воспламенит умы,

И повторится день, когда без страха

Противу Господа восстали мы!

Нет спору, мы не избежали краха,

И все же бунт кромешной стоил тьмы!

Чем взял нас Деспот, неисповедимо,

Но дерзость в гордецах непобедима.

16.

Готовься к битве, доблестный Эреб!

Брось на твердыню мощь когорт гвардейских,

Пока пожар вселенский не окреп,

Не вышел из пределов иудейских,

Пока огонь не вырвался, свиреп,

Во исполненье замыслов злодейских. —

Втирайтесь, бесы, в горние ряды,

Хитрите, врите, не жалейте мзды!

17.

Да будет так! Один уйдет скитаться,

Единоверца умертвит другой

И женский смех с восторгом святотатца

Сочтет орудьем цели всеблагой.

На избранного князя, может статься,

Оружье третий обратит изгой,

И на товарища пойдет товарищ

Среди кладбищ, развалин и пожарищ…»

18.

Еще не отгремела Вражья речь,

Взлетела падших серафимов стая,

Мечтая звезды в небе подстеречь,

Завыла, заметалась, вырастая.

Так, предсказательница жутких встреч,

Рождается в пещерах тьма густая:

Поганя небо, смерть они несли

Великим царствам моря и земли.

19.

Над миром гнусные расправив крылья,

Разносит распри, смуты, мятежи

Загробного монарха камарилья,

Капканы ставит из премудрой лжи,

И нет спасенья от ее засилья.

О Муза, без утайки расскажи,

С какого умысла Лукавый начал,

Дабы я правды не переиначил!

20.

В тот приснопамятный суровый год

На трон Дамаска и земель соседних

Взошел достопочтенный Гидраот,

Колдун и чародей не из последних.

Был темен для него войны исход:

В астрологических теряясь бреднях,

Он требовал ответа у комет,

Гадая, победит ли Магомет?

21.

Как часто мы в своих догадках слепы! —

Египту возвышенье он предрек.

Спускаясь ночью в каменные склепы,

Подмоги у планет искал царек

И в сердце план вынашивал нелепый,

Но тайну звезд до времени берег,

Надеясь в скромном звании провидца

Трофеями и славой поживиться!

22.

Он сознавал, что лезет волку в пасть,

И, христианской опасаясь мести,

Стал размышлять, какую бы напасть

Наслать на них, чтобы с Египтом вместе

На ослабевшего врага напасть.

Так он гадал и вдруг застыл на месте:

По знаку Люциферова жезла

К нему из тьмы явился гений Зла.

23.

«Есть у тебя племянница в Дамаске, —

Услышал он бесовский шепоток, —

Лицом пригожая, как в дивной сказке,

Красой известная на весь Восток.

Она такие им состроит глазки,

В такой волшебный заведет чертог,

Что самый честный не поймет, зачем он

Воюет здесь», – сказал и скрылся демон.

24.

В дворцовый зал Армида введена,

И молвит старец деве златокудрой:

«Ты мужественна сердцем и умна,

Я чую дерзость под сурьмой и пудрой.

Ты более меня умудрена

В науке волхвования премудрой.

Из замыслов царевых сеть соткав,

Поймешь сама, как старый царь лукав.

25.

К неверным в лагерь с просьбою непраздной

Явись и перед фронтом разверни

Любовный арсенал многообразный:

Рыдай, но пусть рыдают и они!

Красней и про себя победу празднуй! —

От плачущих красавиц нет брони.

Стыдливостью оденься пресловутой,

Неправду правдой, как плащом, закутай!

26.

Приманкой взоров ласковых и слов

Завлечь попробуй Готфрида вначале.

Не выйдет – поищи другой улов!

Любовь излечит бранные печали.

Придумай подвиг для сорвиголов,

Дабы в пустыне дни они скончали:

За веру и за родину в борьбе

Запретов нет! – так я скажу тебе».

27.

Уходит в ночь невинною голубкой

Армида, гордая своей красой,

Победу одержать надеясь юбкой

И туго заплетенною косой.

Войскам, прославленным жестокой рубкой,

Не совладать со странницей босой.

Надежным людям велено в народе

Посеять слухи об ее уходе.

28.

Немногих дней промчалась череда,

И вот среди шатров идет девица.

В чужой толпе зарделась от стыда,

Народ на красоту ее дивится.

Так восхищает юная звезда,

Едва успев на небе появиться.

Простой солдат и рыцарская знать

Хотят о ней побольше разузнать.

29.

Диана, Афродита и Елена

За ней признали первенство давно.

Взирают крестоносцы вожделенно,

Как золотых волос ее руно

То светится из облачного плена,

То вырывается за полотно

Платка – точь-в-точь светило огневое,

И небеса сияют ярче вдвое!

30.

Завитые природою самой,

Повторно вьются кудри золотые

Под ветерком, но скромен взор немой,

Любовь под брови спрятана крутые.

Слоновья кость оттенена сурьмой,

Лишь розовые лепестки густые

Рисуют абрис розового рта:

Эрота благовонные врата!

31.

От пламени любовного огнива

Пылает шеи обнаженной снег,

Тугие груди стянуты ревниво —

Заказан вход в обитель сладких нег! —

Ревниво, но каких соблазнов нива

Обещана тому, кто не избег

Очарованья чувственных фантазий,

Скрываемых в невидимом экстазе.

32.

Так удается светлому лучу

Пронзить кристалл, не раздробив кристалла.

В запретный сад сквозь бархат и парчу

Проникнет взор во что бы то ни стало!

Заветный клад открылся богачу,

Картина подлинная заблистала,

Завороженный ум разгорячив, —

О как ее рассказ красноречив!

33.

На рыцарей Армида смотрит строго:

Мол, обожанье ей не по нутру!

А в сердце веселится недотрога:

«Кого из вас я в жертву изберу?» —

И робко вопрошает: «Где дорога,

Ведущая к командному шатру?» —

На помощь ей бежит в смущенном страхе

Единокровный брат вождя – Евстахий.

34.

К ней устремился он, как мотылек,

Летящий в темноте на пламя свечки.

Беднягу взор красавицы привлек,

Стыдливый взор испуганной овечки.

От гибельного жара недалек,

Он запылал, как хворост возле печки.

Нежданно охмелев и осмелев,

Так обратился к деве юный лев:

35.

«О дама! – Нет, к обыкновенной даме

Природа не бывает так щедра! —

Забудь о нашем праотце Адаме,

Ты женщина не из его ребра!

Прихода твоего я ждал годами,

Но объясни, какой судьбы игра

Тебя мне посылает для молений,

И пред тобой я преклоню колени!»

36.

«Беглянке, а не гордой госпоже, —

Услышал он, – святой не нужно дани!

Не смертная, а мертвая уже,

Живу отныне для одних страданий.

Должна быть девушка настороже,

Но говорят, что здесь, на Иордане,

Где слово Готфрида – любви залог,

Для странницы найдется уголок.

37.

Устрой мне встречу с доблестным героем

И требуй для себя любых наград!» —

У юноши кружатся мысли роем:

«Тебе услугу оказать я рад.

Мы сообща судьбу твою устроим:

Родному брату не откажет брат!

Отныне меч мой у тебя на службе,

Нам Готфрид войско одолжит по дружбе!»

38.

К шатру штабному он ее ведет,

Где Готфрид восседает среди знати.

Армида, покраснев, чего-то ждет,

Вздыхает робко и молчит некстати.

Приказывает вождь: «Пусть подойдет

И нам расскажет о своей утрате!» —

Притворную изображая дрожь,

Колдунья сладкую заводит ложь:

39.

«О государь, твое святое имя

Составит славу армии любой!

Гордятся пораженьями своими

Державы, побежденные тобой:

Приходят, призывают править ими

Вчерашние враги наперебой,

Тебя о помощи покорно просят

И в песнях подвиги твои возносят.

40.

Ты вышел веру истребить мою,

Но, даже зная это, я решилась

Молить тебя спасти мою семью —

Наследственных наделов я лишилась!

Я в руки чужеземцу отдаю

Орудье мести, дабы месть свершилась!

Родимый край мне сострадать устал —

Враждебный призываю я металл!

41.

Растоптана отцовская порфира,

Но, знай, надежда пересилит страх:

Я слышала, ты в прах поверг полмира,

Подняться дай повергнутой во прах!

Что сердцу милосердному секира? —

Не ей поем мы славу на пирах.

Ты царства отнимаешь за бунтарство,

Верни же мне утраченное царство!

42.

Но если, благочестья зоркий страж,

Ответишь ты: „Я веру чту иную!“—

Ты воли милосердной не предашь,

О благочестье я сама ревную.

Свидетель Бог, Отец единый наш,

Ты доброту явил бы неземную,

Приняв беглянку под свое крыло,

Мне причиненное исправив зло!

43.

Отец мой гордо звался Арбиланом,

Но род его был разорен дотла,

Он Хариклею в жены взял с приданым:

Дамаск влюбленным подарил Алла.

Ребенком я была для них желанным,

Но мать во время родов умерла.

Рыдала я на материнской тризне,

Я в жизнь пришла – она ушла из жизни.

44.

Еще пяти не минуло мне лет,

Когда родитель мой под своды рая

Переселился за супругой вслед.

„О дочь моя, – сказал он, умирая, —

На небеса роптать тебе не след:

Царицей станешь ты родного края.

Хранить тебя и чтить как госпожу

Я преданному брату накажу“.

45.

Счастливой я росла в семье у дяди:

О падчерице долгие года,

Как о своем заботился он чаде,

Не знаю, был ли он уже тогда

С нечистой совестью своей в разладе,

А может быть, не ведая стыда,

Злодейство в ласках опекунских прятал:

Меня за сына своего он сватал!

46.

Я подрастала, брат мой подрастал

Двоюродный, но ни искусством ратным,

Ни тонкостью манер он не блистал.

Сравнимый с шелудивым псом привратным,

Он в юности невыносимым стал.

Порок, гнездясь в уме его развратном,

Блаженствовал, все светлое губя, —

Он гнусью переплюнул сам себя.

47.

Такую мразь – о милостивый Боже! —

Любезный дядя прочил мне в мужья,

Дабы наследственный престол и ложе

С его ублюдком разделила я.

В своих тирадах лез он вон из кожи,

То ласковый, то хитрый, как змея.

Я прекратить решила это разом

И, надерзив, ответила отказом.

48.

Побагровев, он удалился прочь,

И по лицу его, по складке злобной

Приемная угадывала дочь

Ничтожество души, на все способной.

С тех пор, едва в окне сгущалась ночь,

Ко мне толпа гостей из тьмы загробной

Являлась, и в душе едва живой

Запечатлелся ужас роковой.

49.

Об отдыхе мечтала я напрасно:

Тень матери меня лишала сна.

Я знала по портретам, как прекрасна,

Как обольстительна была она.

Теперь же, приговаривая страстно,

Она металась, мертвенно бледна,

И умоляла, чтобы я бежала

От дядиного яда и кинжала.

50.

Все предвещало: мне грозит беда,

Но мало было пользы от предвестий:

Для дерзновений слишком молода,

Я жить не мыслила в безлюдном месте.

Одной бежать из дома – в никуда,

Лишиться родины, защиты, чести?

„О нет же, – бормотала я в бреду, —

Где родилась я, там и смерть найду!“

51.

Весь день бродила я с унылым видом,

Боялась смерти, но еще сильней

Боялась, что себя боязнью выдам,

Бежать боялась от родных камней.

Так узники, привыкнув к панихидам,

Дрожат при свете факельных огней. —

Шли месяцы, я все жила в боязни,

Ежеминутно ожидая казни.

52.

В конце концов случайность или рок

Для худшей пытки отыскали средство,

Аронта приведя на мой порог,

У нас в семье воспитанного с детства.

„Несчастная, – сказал он, – вышел срок:

Позарившись на братнее наследство,

Тиран, за коим ратники стоят,

В питье тебе велел подсыпать яд!

53.

И если смерти ты не ищешь скорой,

Беги!“ – „Куда одна я убегу?

Кто на чужбине будет мне опорой?“ —

„На преданного положись слугу!“ —

Так скакуна торопят острой шпорой,

Стегая, взбадривая на бегу:

В галоп пустил он плачущее сердце. —

В потемках мы спустились к тайной дверце.

54.

Давно закат над башнями потух,

Сменяясь ночи дружеским покровом,

Из челяди взяла я только двух

Служанок. В чуждый край, путем суровым,

В изгнанье, вел меня отмщенья дух,

Но к рощам обернулась я кедровым

И, плача, наглядеться не могла

На город, где уже царила мгла.

55.

Меня к знакомым кровлям сердце мчало,

А ноги шли помимо воли прочь.

Так шторм относит лодку от причала!

Нехожеными тропами всю ночь

В пустыне мы блуждали одичало,

В пути от страха было мне невмочь.

Наутро в цитадель сторожевую

Аронт принес меня полуживую.

56.

Там приготовил для меня приют

Мой друг, спасая от судьбины гневной.

Тем временем в Дамаске узнают,

Что царедворец убежал с царевной.

Тиран кричит: „Они меня убьют!“ —

Клянет притворно свой удел плачевный,

Пускается в погоню впопыхах

И нас винит во всех своих грехах.

57.

Он слух пустил, что дяде дать отраву

Сообщника подговорила я,

Разнузданному потакая нраву,

Что, мол, приемная моя семья

Не может на меня найти управу.

Он лгал, что всех придворных сыновья

Вошли ко мне. О чистый ангел света,

Избавь меня от низкого навета!

58.

А согрешила – громом порази!

Когда бы жаждал он упиться кровью

Невинной, я б не дрогнула вблизи

Опасности, но пищу дать злословью

И честь девичью вывалять в грязи,

Распутной замарав меня любовью!

Палач, надеждами себя не тешь! —

Народ поднимет в городе мятеж!

59.

Я обеднела – изверг стал богаче,

Но даже мысли в подлом нет мозгу

О горе пожалеть моем и плаче,

К Аронту шлет он за слугой слугу:

„Царевну выдай мне, визирь, иначе

Тебя с ней вместе в крепости сожгу!“

Самодержавно, с моего престола,

Не ослабляет деспот произвола.

60.

Он говорит, что срамом и стыдом

Отцовскую покрыла я корону,

Что он пришел спасать наследный дом,

Не то я честь семейную затрону!

Подобной басне верится с трудом:

Подпорки к своему он ищет трону!

Наследницы законной смерть одна

Спасет предателя-опекуна.

61.

На стороне перерожденца сила,

Огонь в груди лелеет злобный зверь.

Слезами я его не погасила,

Своею кровью погашу теперь.

О государь, вовек бы не просила

Я франка о защите, но, поверь,

Потоком слез стопы твои облиты,

Чтоб завтра кровь не пролилась на плиты.

62.

Стопы твои, поправшие в бою

Гордыню необузданных злодеев,

Я первенство за ними признаю:

Придите, благо высшее содеяв!

Ударь, рука, привычная к копью,

Во славу храма в царстве иудеев —

За беженку да совершится месть!

Где жалость есть, там справедливость есть.

63.

К тебе великодушно Провиденье:

Ты можешь все, чего желаешь ты!

И если вырвешь ты в святом раденье

Державу из-под дядиной пяты,

Тебе ее отдам я во владенье!

А для спасенья бедной сироты

С лихвой и десяти героев хватит —

Дамаск, узнав о том, мой бунт подхватит!

64.

Сам посуди: старинный друг отца

Стеречь поставлен дверцу потайную,

Ведущую в парадный зал дворца.

Мы ночью к цели подойдем вплотную.

Он мне шепнуть успел два-три словца:

„Я видел рыцарей броню стальную

И, ей-же-ей, любой из них таков,

Что не уступит сотне смельчаков!“»

65.

Умолкнув, ждет ответа дочь Венеры,

На полководца щурится тайком:

Он верит ей, но до известной меры,

Он с хитростью язычников знаком:

В чьем сердце веры нет, тому нет веры,

Но, в горе соучаствуя людском,

Он горькую дослушивает повесть,

Как требует возвышенная совесть.

66.

Был в доводах царевны важный плюс,

Не чуждый воинским соображеньям:

Власть над Дамаском, прочный с ним союз

Пошли б на пользу будущим сраженьям.

Примкни к Египту бедуин и друз,

Армида помогла бы снаряженьем,

Оружьем, провиантом и людьми,

И золотом бессчетным, черт возьми!

67.

В сомненье тяжким предаваясь думам,

Он от земли не поднимает глаз.

Морщину разглядев на лбу угрюмом,

Плутовка ждет, что скажет он сейчас?

Вдруг вырывается с тревожным шумом

Вздох из ее груди: «Ужель отказ?» —

Увы, отвергнут план ее бесовский,

Но герцог ласков с нею по-отцовски:

68.

«Когда бы в нашей искренней борьбе

Мы о Господнем гробе не радели,

Я внял бы, девушка, твоей мольбе,

Не на словах сочувствуя – на деле!

Но ежели я помогу тебе

И отвлекусь от штурма цитадели,

От Божьих битв, бушующих кругом,

Я отдалю победу над врагом.

69.

Тому порукой рыцарское слово:

Как только выиграем мы войну,

Освободив от притесненья злого

Священный град, томящийся в плену,

Я блеск великолепия былого

И землю прадедов тебе верну,

Но ради жалости в походе долгом

Священным не пренебрегу я долгом!»

70.

Безвыходной охвачена тоской,

Потупясь, слушала его Армида

И разрыдалась вдруг: «За грех какой

Мне тяжкая наносится обида?

Кому еще в обители мирской

Столь горькая дарована планида?

Свое сменил ты, Готфрид, естество,

Не изменив удела моего!

71.

Надежда – незадачливая сводня!

Мольбами не смягчаются сердца!

Тебя смягчить я не смогла сегодня —

Смягчу ли венценосного лжеца?

Ужель так тяжела рука Господня,

Что нудит воина и мудреца

Облечься в неподъемные вериги

Во имя жесточайшей из религий!

72.

Нет, я во всем виню одну Судьбу,

А не тебя, мой рыцарь благородный:

Судьба, убив несчастную рабу,

Поступок совершит богоугодный!

Я помню мать, лежащую в гробу,

Но что тебе до боли безысходной!

Добей меня, страдания умножь —

Я пленница, идущая под нож!

73.

Здесь не к лицу мне оставаться доле,

Из лагеря пора бежать скорей!

Тиран, сидящий на моем престоле,

Протянет щупальца за сто морей.

Мне негде спрятаться в земной юдоли —

Для золота нет запертых дверей!

Я загнана, я смерть повсюду вижу,

Я собственной рукой ее приближу!»

74.

Прекрасная, как ангел во плоти,

Умолкла, гневом напускным пылая,

И, притворяясь, что спешит уйти,

Заплакала, рассерженная, злая!

Досада, спрятанная взаперти,

Потворствовать приличьям не желая,

Фонтаном слезным брызнула из глаз

На щеки – точно жемчуг на атлас!

75.

Рассыпался слезинок дождь невинный

По платью, по груди то здесь, то там,

Прозрачный, розовый до половины,

Подобный розовеющим цветам,

Открывшимся до самой сердцевины

Устам восхода, ласковым устам:

Ты скажешь, небеса росу разлили,

Сплетя венок из юных роз и лилий!

76.

Мгновенье, и внезапный ливень слез,

Ей окропивший щеки, грудь и плечи,

В сердца героев искорку занес,

Зажег их ярче раскаленной печи.

О чудо! Гибелью грозя всерьез,

Горят на солнце водяные свечи!

Сильней самой Природы Гименей,

Он по природе сам себя сильней!

77.

За мнимые страдания сторицей

Армиде воздалось – рыдал теперь

Плебей в Христовом войске и патриций,

И каждый думал: «Готфрид – сущий зверь,

В пещерной тьме он вскормлен был тигрицей:

Такому жизнь красавицы доверь,

И он ее погубит без причины,

Утащит, как волну на дно пучины!»

78.

Роптали, но сказать не смели вслух,

И лишь Евстахий в молодой отваге,

Воспламенив любовью гордый дух,

Заговорил о воинской присяге:

«Мой государь и брат, ты часто глух

К заботам войска и о нашем благе,

Упорствуя, не думаешь порой,

Глаза на нужды общие раскрой!

79.

Путь к отступленью, знаю, нам заказан,

Отсрочить штурм тебя я не зову,

Боец железной дисциплиной связан

В разъезде верховом, в осадном рву,

Но странствующий рыцарь не обязан

Блюсти устав, подобно большинству.

Ужели мы, храбрейшие в Европе,

Для правды не найдем десятка копий?

80.

От слабых женщин отводя беду,

Мы Господу в такой же мере служим.

Господь к нам милостив, когда в аду

Горит злодей, убитый славным мужем.

Клятвопреступника предав суду,

Мы пользу предприятья обнаружим.

Наш долг священный всюду и везде

Невинным девам помогать в беде!

81.

Ах, только не прознали бы в Париже,

Где с благородством, с честью не шути,

Что мы в своем бездействии бесстыжи,

Что храбрых нет у нас и десяти.

Вовеки не было паденья ниже,

Я службу больше не хочу нести.

Отныне без меня трубите зорю! —

Я званья рыцаря не опозорю».

82.

Евстахий стал отстегивать доспех,

Но крепко паладины зашумели:

«С Евстахием нас верный ждет успех,

Вперед на штурм дворцовых подземелий!» —

«Идти я не желаю против всех, —

Промолвил Готфрид, – но предвижу мели

В бездумном вашем плаванье, друзья,

Вам поневоле уступаю я!

83.

Прошу вас помнить о моем совете:

Умерьте пыл!» – и к небу перст вознес,

Взирая с грустью, как в златые сети

Летят герои, опьянев от грез.

Ах, есть ли что-нибудь на белом свете

Недостижимое для женских слез!

На каждое влюбленное сердечко

Надета сладкогласная уздечка.

84.

Вернуть Евстахий странницу велит

И говорит с напыщенным величьем:

«Падет к ногам твоим измаилит,

Попросишь – втрое помощь увеличим!»

Взглянула – и небесный свет разлит

Над слезной дымкой по щекам девичьим:

Влюбленный луч, заботлив, золотист,

К заплаканным щекам поднес батист:

85.

«Спасибо, братья, за добросердечье,

Любовь к Христу во мне все горячей,

Вас будет славить племя человечье!» —

Слова ее журчали, как ручей,

И жестов бессловесных красноречье

Затмило пафос пламенных речей.

Армида с ролью справилась неплохо —

Глупцы не заподозрили подвоха.

86.

Счастливым случаем ободрена,

Коварный замысел Архизлодея

Осуществить торопится она:

Ничем, по сути дела, не владея,

Красой добиться большего должна,

Чем колдовством Цирцея и Медея,

Волшебным убаюкать голоском

Толпу, идущую за ней гуськом.

87.

Наукой обольщения могучей

Вольно колдунье завлекать сердца,

В запасе у нее на каждый случай

Иное выражение лица:

То смотрит исподлобья туча тучей,

То шутит и смеется без конца.

Разгорячившихся удержит в шорах,

Ленивым не дает забыть о шпорах.

88.

И ежели какой-нибудь простак

Взбрыкнет, любовную срывая сбрую,

Ему колдунья улыбнется так,

Что упряжь он возьмет себе вторую

И в предвкушенье ласковых атак

Прошепчет: «Я чертовку очарую!»

Растает неуверенности лед,

Надежда в облака стремит полет!

89.

Иное дело, если волокита

Летит, как парусник на всех ветрах.

Такому, оглядев его сердито,

Она внушит подобострастный страх,

Но даже в нем надежда не убита:

На жалость уповает вертопрах,

Захваченный счастливою погоней —

Чем холодней она, тем он влюбленней!

90.

То вдруг от шумных сборищ вдалеке

Стоит и, кажется, вот-вот заплачет,

Но ни одной слезинки на щеке —

Притворным горем рыцарей дурачит!

А рядом плачет войско и в реке

Соленой жалостные слезы прячет:

Там наконечники смертельных стрел

Закаливает ветреный пострел.

91.

То неожиданно развеселится,

От пылкого вниманья без ума.

Надеждой снова озарились лица,

Вокруг живые речи, кутерьма,

А прежние страданья – небылица!

Сквозь толщу туч, которую сама

Она в сердцах поклонников сгустила,

Ее глаза горят, как два светила!

92.

Воркует хохотунья посреди

Безумцев, от двойного счастья пьяных,

И душу вырывает из груди

У тех, кто, корчась в муках постоянных,

От ревности умрет, того гляди.

Амур не слышит воплей покаянных:

Любовь расщедрилась на жёлчь и мед —

Не хворью, так лекарствами доймет!

93.

Не знают, плакать им или смеяться,

Поклонники меж пламенем и льдом,

На что им уповать, чего бояться,

Они догадываются с трудом.

Так дергают за ниточки паяца —

На пытку сетует он со стыдом

И слышит в завереньях бесконечных:

«Я не искушена в делах сердечных!»

94.

Скрывая стужу в сердце и очах,

Замрет плутовка, опустив ресницы.

Любой бы сад от холода зачах,

Но щеки девы ярче багряницы. —

Так иней загорается в лучах

Новорожденной розовой денницы,

Армида равнодушна к похвалам —

Стыдлива, но с презреньем пополам!

95.

Поклонника любовных песнопений

То избегает, то зовет она,

Его признанья выслушав и пени,

Вдруг гонит прочь, как будто смущена.

В отчаянье охотник, лошадь в пене:

За дичью он гонялся дотемна,

А хитрая лисица где попало

Его водила и потом пропала.

96.

Смирился с рабством старый ротозей

И юноша совсем еще незрелый,

Был Купидон среди ее друзей —

Он с радостью вручил ей лук и стрелы.

Так в древности был побежден Тезей

И Ахиллес, в любви поднаторелый.

Не стоит удивляться, что проник

В Христово войско ловкий озорник!

Ринальд внезапно перед ним возник,

Он ярость сдерживать не в силах боле…