От Андропова к Горбачёву

Глава 1. Путь Горбачева к власти

Путь партаппаратчика в ЦК не усеян розами. Он тернист и изнурителен. Соревнующихся на этом пути около 500 тысяч профессиональных партийных работников, не считая секретарей первичных парторганизаций, но состав пленума ЦК ограничен — там имеется место только для трехсот-четырехсот человек. Еще уже дверь, ведущая в Политбюро ЦК, — число его членов и кандидатов не превышает 20–25 человек.

В таком соревновании партаппаратчиков за место в ЦК и его Политбюро элемент случайности совершенно отпадает. Отпадает также и возможность попасть туда не только в молодом возрасте (до сорока лет), но и в среднем возрасте (да пятидесяти лет). В самом деле, проследим, каков его путь к власти. Чтобы добраться до Политбюро или Секретариата, даже до должности заведующего отделом ЦК или его заместителя, партийному функционеру, начавшему свою карьеру, скажем, секретарем райкома партии в 30-летнем возрасте, нужно пройти все ступеньки партийной лестницы от первого секретаря райкома, потом до первого секретаря горкома, наконец, до первого секретаря обкома, что потребует еще 20, а то и 30 лет партийной карьеры в провинции. Таким образом, когда ему будет 50–60 лет, имея протекцию в ЦК и при условии, что его личное дело в ЦК и досье в КГБ абсолютно безупречны, а по организаторскому таланту он превосходит своих ближайших конкурентов, то в конце концов он доберется, как выражался Сталин, до «ареопага» — до ЦК партии. Стало быть, не молодые идут к власти в Кремле, а «молодые старики» на смену дряхлым старикам, причем идут они с тем же политическим и духовным багажом, что и их предшественники.

Какую же внутреннюю политику поведут эти «молодые старики»? По логике системы — такую же, какую вели их предшественники. Для Горбачева из этих предшественников один лишь Андропов является стратегом, достойным подражания. Андропов, вероятно, хотел вывести систему из тупика, но, наученный горьким опытом, боялся, как бы не обжечься, и поэтому вместо принятия радикальных решений крутился вокруг них, как кот вокруг горячей каши.

Горбачев хочет продолжать дело Андропова, но, чтобы достичь поставленной цели, он, по-видимому, должен перестроить структуру власти. При Брежневе, Андропове и Черненко страной правил «треугольник»: партия, армия, КГБ. При отсутствии волевого и амбициозного генсека каждый угол этого «треугольника» пользуется фактически правом вето при решении кардинальных вопросов как во внутренней политике, так и во внешнеполитической стратегии. Однако еще при жизни смертельно больного Черненко и при фактическом руководстве государством и партией «вторым генсеком», Горбачевым, власть в значительной степени переместилась к его двум углам: к партаппарату и КГБ. Основы сращения высшего партийного аппарата с высшим кагебистским руководством были заложены еще тогда, когда Брежнев вернул КГБ старые, времен Сталина, функции, которые были ликвидированы Хрущевым: право шпионажа КГБ не только за членами ЦК, но и Политбюро. Это поставило КГБ в положение, которое позволяло ему дискредитировать любого партийного сановника, включая членов Политбюро, и тем самым влиять на изменение руководства любого уровня, что и случалось часто. К тому же повальная коррупция партийных руководителей уже сама по себе делала их легкой жертвой шантажа кагебистов.

Кто такой Горбачев как человек, политик и государственный деятель, советские люди знают так же мало, как и мы. Потенциальные возможности партийного деятеля в советских условиях выявляются и познаются, когда он укрепится на посту главы партии и государства. Все, что он говорил и делал до достижения этого поста, исходит не лично от него, а от правительствующего генсека или олигархии вокруг него. Поэтому все ранние идеологические и экономические выступления Горбачева или его речи во время его пребывания в Лондоне имеют относительное значение и мало о чем говорят, кроме того, что Горбачев политически более суверенен и в ораторском искусстве более отшлифован, может быть, даже талантлив, чем его коллеги по Политбюро, а главное и необычное — чувствуется, что он не только понимает, о чем говорит, но видно, что он сам автор собственных выступлений. В силу этого он не нуждался в шпаргалках, когда выступал в Лондоне. Да и свою дипломатическую миссию в Лондоне Горбачев выполнил блестяще. Горбачев подбирал изысканные формулировки в своих речах и тостах и был щедр на жесты истинного джентльмена, что приводило в восхищение даже таких строгих судей дворцовой церемонии, как английские лорды и леди. В том же плане надо трактовать и его подчеркнутое отсутствие, когда члены делегации посетили могилу Маркса, а в библиотеке Британского музея, где Маркс писал свой «Капитал», Горбачев, стоя у стола Маркса, позволил себе и шутку: «Кому не нравится марксизм, тот должен предъявлять свои претензии к Британскому музею».

Имел Горбачев, как выражаются на Западе, и хорошую прессу. Почти все корреспонденты писали о нем, что он прагматик, возможный реформатор, может быть даже либерал, точь-в-точь, как писали в свое время об Андропове.

Обычно суровая в оценке советских действий и деятелей, за что ее в Москве назвали «железной леди», английский премьер-министр Маргарет Тэтчер не нашла нужным скрыть свое расположение к Горбачеву, когда сказала: «Мне нравится мистер Горбачев. Мы можем ужиться». Один английский парламентарий пришел в такой раж от встречи с Горбачевым и его супругой Раисой Максимовной (она доктор философии и профессор по марксизму-ленинизму в МГУ), что сравнил их с супругами Кеннеди.

И тем не менее лондонский Горбачев и московский Горбачев — это разные люди. Более того — они антиподы. На предшествовавшем московском идеологическом совещании Горбачев объявил смертельную войну «мировому империализму», а в лондонском логове этого империализма он проповедует мир, благоденствие и сосуществование. Мои чеченцы говорят: «Если едешь на кумыкской арбе, то пой кумыкскую песню». Пока Горбачев ездил на «английской арбе», то бишь на роллс-ройсе, он пел «английские песни», а вернувшись в Москву, обрел свое натуральное состояние.

Биографические сведения о Горбачеве очень скудны, но некоторые важные выводы из них все-таки можно сделать.

Семья, школа, среда и непредсказуемое стечение обстоятельств — вот решающие факторы, которые формируют психологический облик советского человека и в зависимости от его индивидуальных склонностей предопределяют также его карьеру — научную, техническую, административную, партийную.

Горбачев родился в крестьянской семье, в типично крестьянской провинции — в Ставропольском крае, в разгар кровавой коллективизации 1931 года. Судя по позднейшей карьере сына, родители его не были репрессированы как кулаки или «подкулачники». Совсем юношей он связал свою судьбу с комсомолом, что помогло ему поступить в престижный в стране столичный университет — МГУ. Там, за год до смерти Сталина, в 1952 году, он вступил в партию. Горбачев кончил МГУ по юридическому факультету в 1955 году. В 1956 году вернулся в свой край и сделал там стремительную, сначала комсомольскую, а потом и партийную карьеру. В 1967 году, будучи уже первым секретарем Ставропольского горкома партии, он окончил заочно и Ставропольский сельскохозяйственный институт. В 1978 году Горбачев, по всем данным — по рекомендациям Андропова и бывшего первого секретаря Ставропольского крайкома Суслова, был назначен секретарем ЦК КПСС по сельскому хозяйству.

Перманентный кризис советского сельского хозяйства, который губил всех, кто брался за его ликвидацию, как будто предвещал такую же судьбу и юристу и агроному Горбачеву. Однако полна партийная жизнь парадоксами — как раз с тех пор, как Горбачев начал его курировать, кризис советского сельского хозяйства все больше и больше углубляется, ввоз хлеба из Америки все больше и больше увеличивается, а карьера Горбачева тем временем неудержимо летит вверх, — он становится сначала кандидатом в члены Политбюро, потом членом Политбюро, дальше кронпринцем генсека, наконец генсеком, обойдя всех своих соперников.

В чем же секрет столь необычного и быстрого восхождения его к власти? Типично партийный ответ самого Горбачева в беседе с индийским корреспондентом приведен в «Правде»: «Отвечая на вопрос о том, каким факторам он приписывает успешное развитие своей деятельности как партийного руководителя, М. С. Горбачев подчеркнул, что "секрет” здесь один: наш советский социалистический образ жизни. Трудовая закалка, полученная в семье сельских тружеников… Хорошее образование… и общественно-политическая школа, пройденная в рядах комсомольской и партийной организации». («Правда», 20.05.1985).

Однако удовлетворительный ответ на этот вопрос могут дать только будущие биографы Горбачева, если им будут доступны интимные сведения из его карьеры и факты закулисной игры в ЦК и Политбюро. Анализируя доступные всем внешние факты и факторы, я прихожу к выводу, что Горбачев вовсе не серый карьерист типа Брежнева и Черненко, а политический комбинатор с качествами питомца сталинской школы, к которой принадлежал и протежировавший ему Андропов.

Укажем в этой связи на некоторые моменты в биографии Горбачева, имеющие не только символическое, но и глубокое политико-психологическое значение в формировании Горбачева как коммуниста.

На юридическом факультете МГУ в годы его учебы монопольно господствовала одна юридическая школа — школа знаменитого инквизитора Вышинского. Ученик этой школы, Горбачев вступил в партию в том году, в котором кампания против «безродных космополитов» и «низкопоклонников» была в разгаре, все университетские профессора еврейского происхождения очутились в опале. Он вступил в партию в том печально знаменитом году, когда Сталин арестовал «кремлевских врачей-вредителей», готовил евреям новое гетто, а стране новую «великую чистку» по примеру тридцатых годов.

Партийная карьера Горбачева шла в гору в годы, когда, после Хрущева, явно обозначилась ресталинизация. Сказанное характеризует политическую атмосферу, которой дышал формирующийся коммунист Горбачев. Партия еще не оторвалась физически от пуповины своего кормильца — Сталина. Но этим еще не сказано, что Горбачев должен быть весь из Сталина. В сталинизме надо отличать компонент уголовной практики режима от другого его компонента — от сверхмакиавеллиан-ского искусства в политической игре. Я подозреваю Горбачева в последнем. К этому он имеет все предпосылки как по школьному образованию, так и по партийному воспитанию. На посту главы партии и советского государства он является после Ленина вторым лидером с юридическим образованием. Советское юридическое образование, при всей своей марксистской однобокости, все же сообщало человеку относительно широкий круг знаний из различных гуманитарных наук, которые заставляли людей думать критически, логически и исторически.

Поэтому-то Сталин и не подпускал юристов близко ни к партаппарату, ни тем более к ЦК, исключением был названный Вышинский.

В своей кадровой политике Сталин держал курс на выпускников технических вузов. Инженеры не будут философствовать на политические темы, не будут копаться в законах, которых они даже не знают, а станут точно и скрупулезно выполнять то, чего от них потребует закон всех законов — сам Сталин. Зато в Политбюро сидели все политики. И система работала. Но вот Сталина не стало, не стало и его политических соратников, а ЦК и его Политбюро оказались в руках этих нефилософствующих инженеров с их негласным девизом: «живи сам — дай жить и другим». Система зашла тогда в тупик.

Может быть, теперь правительствующие инженеры приходят к выводу, что дело инженеров руководить техникой, а государством должны руководить представители правовых и менеджерских наук, как это практикуется во всех государствах мира.

Может быть, Горбачев есть пионер не только новой смены власти в Кремле, но и пионер нового профиля самих властителей.

Есть довоенный анекдот: приходит регулярно каждое утро к газетному киоску старушка и, бросив беглый взгляд на первую страницу «Правды», разочарованно уходит. Киоскер обратил на это внимание и поинтересовался:

— Скажи, бабушка, какую ты новость ищешь на первой странице газеты?

— Сообщение о смерти одного человека…

— Бабушка, о смерти пишут на последней странице.

— Нет, сыночек, о смерти, которой я жду, будет написано на первой странице.

Бабушка, несомненно, ждала смерти генсека Сталина. Если бы бабушка чудом дожила до смерти Черненко, то она с ее методом чтения первой страницы «Правды» так и не узнала бы, что умер очередной генсек. В день объявления смерти Черненко «Правда» вышла без траурной рамки и без портрета Черненко на первой странице (не такой мол уж большой траур), зато с портретом нового генсека и его биографией. Покойника взяли в траурные рамки на второй странице.

Черненко умер 10 марта 1985 г. В буквальном смысле этого слова еще не остыл труп Черненко, не состоялись похороны, как объявили, что новым генсеком внеочередной пленум ЦК КПСС 11 марта избрал Михаила Сергеевича Горбачева. Это избрание произошло через четыре часа после объявления о смерти Черненко (о смерти Черненко ТАСС сообщил 11 марта около двух часов дня, а об избрании нового генсека около шести часов вечера того же дня). Такой спешки с избранием генсека в истории КПСС еще никогда не бывало. Мог ли так быстро собраться внеочередной пленум ЦК, т. е. более четырехсот человек, разбросанных не только по гигантской стране, но и по всему миру? Разве только на спутниках их так быстро соберешь. Даже судя по коллективному снимку участников пленума ЦК во время прощания с Черненко, опубликованному в «Правде» от 12 марта 1985 г., в Москве собралось не более двухсот человек. Другие сведения говорят, что якобы собрался кворум, но не все голосовали за Горбачева. Косвенное подтверждение этому мы находим и в «Информационном сообщении о пленуме ЦК КПСС», где сказано, что генеральным секретарем ЦК КПСС Горбачев избран «единодушно», а не «единогласно», ибо термин «единодушие» на партийном жаргоне употребляется только в тех случаях, когда нет «единогласия».

На деле процедура избрания Горбачева была такая же, как и его покровителя Андропова, только с той разницей, что Андропову пришлось совершить дворцовый переворот после смерти Брежнева против «кронпринца» Черненко, а Горбачев совершил этот переворот по существу еще при жизни своего предшественника. Громыко, предложивший пленуму ЦК кандидатуру Горбачева на пост генсека, сообщил, что Горбачев уже руководил Секретариатом ЦК и в отсутствие Черненко также и заседаниями Политбюро. Таким образом фактическая власть над высшими органами партии была в руках Горбачева.

После смерти Андропова андроповцы во главе с Горбачевым, по всей вероятности, заключили компромисс о разделе наследства Андропова — брежневец Черненко становился генсеком, а андроповец Горбачев его «кронпринцем» или «вторым генсеком», как его назвал редактор «Правды» Афанасьев. За Черненко стоял партаппарат, а за Горбачевым КГБ. Заодно андроповцы получили и решающий, ключевой пост в ЦК — пост секретаря ЦК по высшим партийным и государственным кадрам. Им был назначен Лигачев вместо Капитонова, а новый шеф КГБ при Андропове, Чебриков, был введен в состав кандидатов в члены Политбюро. Андропов и Горбачев в остальном мало преуспели в замене кадров Брежнева-Черненко — в областях было заменено около 20 % первых секретарей, а в самом аппарате ЦК не более одной трети руководящих работников. Пленум ЦК остался почти стопроцентно брежневским, а он назначается только съездом партии. Зато в составе Политбюро произошли перемещения в пользу андроповцев, когда из него выбыли Брежнев, Суслов, Кириленко, Пельше и вошли в него Алиев, Воротников и Соломенцев. Смерть Андропова была для андроповцев большим ударом, но с ним вместе не умер КГБ. Смерть Устинова тоже была чувствительным ударом, но тут решили, что лучше вывести армию из игры, потому что с армией дело может кончиться плохо, как показала история — сначала с маршалом Жуковым при Хрущеве, а потом с маршалом Огарковым при Черненко. Внешне это сказалось в двух символических решениях — министром обороны СССР назначили не партийного надзирателя из ЦК, а профессионального военного без политической амбиции, и на похоронах Черненко маршалов вовсе не допустили стоять на мавзолее Ленина рядом с членами Политбюро и Секретариата, как это бывало раньше. Новый генсек точно знал, что советский «маршалитет» смирится с этой пощечиной, видя, что его поддерживают КГБ и жандармские войска. Наблюдатель не может отделаться от мысли, что в самом Политбюро тоже не было единогласия, когда выдвинули Горбачева на пост генсека, ибо выдвинули Горбачева в отсутствие двух явных брежневцев — Щербицкого, находившегося в Америке, куда он, вероятно, был отправлен намеренно, и Кунаева, который находился у себя в Алма-Ате. Таким образом, в выборах участвовали из десяти членов Политбюро только восемь человек, из которых пять по всем догадкам и признакам принадлежали к группе андроповцев. Этим самым была предупреждена опасная ничья внутри Политбюро, после чего вопрос о новом генсеке пришлось бы решать непосредственно на пленуме ЦК при двух возможных кандидатурах двух соперничающих групп. Тогда сторонники Горбачева не имели бы никаких шансов. Ведь старики, члены пленума, хорошо знают, что Горбачев с его программой «преемственности» (конечно, преемственности не с политикой Брежнева-Черненко — «беречь кадры», а с политикой Андропова-Горбачева — чистить кадры) собирается исключить их из ЦК на предстоящем XXVII съезде партии. Кандидатом брежневцев в генсеки мог быть, скажем, Гришин, которого особенно выпячивали в дни болезни Черненко.

В свете всего сказанного ясно, почему андроповцы спешили с объявлением Горбачева генсеком и созвали для этого не весь состав пленума ЦК, а его избранных членов, главным образом из Москвы и ближайших областей. Режиссеры этого «демократического» спектакля знали из опыта, что если такому «фильтрированному» пленуму ЦК будет предложено утвердить генсеком человека, которого «единодушно» рекомендует Политбюро, то мало вероятно, чтобы его отверг такой пленум. Тем не менее режиссеры не совсем были уверены в своем успехе. Поэтому на Громыко, как на «дипломата», возложили миссию растолковать пленуму, почему надо избрать генсеком именно Горбачева. Его аргументы с головой выдают режиссеров, которые боялись, как бы не сорвался этот спектакль. На этих аргументах стоит остановиться.

Рекомендательную речь Громыко почему-то не решились опубликовать в «Правде», как это делалось во время избрания предыдущих генсеков. То ли потому, что в изображении Громыко из Горбачева получился этакий большевистский вундеркинд, то ли посчитали за лучшее не раздражать слабые нервы стариков, или, что было бы еще опаснее, чтобы не пришли в ярость более заслуженные партаппаратчики — члены ЦК, столь ловко обойденные Горбачевым, в их глазах выскочкой. Как бы там ни было, речь Громыко опубликовали не в «Правде», а в журнале «Коммунист» (№ 5, 1985 г.). «По поручению Политбюро», он предложил пленуму ЦК избрать Горбачева генсеком. Почему именно его, а не другого? Громыко указал на личные качества Горбачева, которых, очевидно, нет у его конкурентов. По мнению Громыко, Горбачев блестящий деятель с талантами, которыми не каждый наделен. Горбачев человек твердых убеждений, который всегда находит решения, отвечающие линии партии, и при этом держит «порох сухим». Громыко заверил и военных, что оборонительная мощь СССР при Горбачеве будет находиться на должной высоте. Что же касается внешней политики, то у Горбачева дар быстро схватывать суть проблемы. Громыко пояснил, что по долгу службы ему это яснее, чем некоторым другим товарищам. Громыко решил предупредить противников Горбачева в партии и ЦК, сказав, что тот, кого прямота и откровенность Горбачева приводят в плохое настроение, — не настоящий коммунист. Однако главный аргумент в пользу избрания Горбачева, которым Громыко невольно приоткрыл внутрипартийный занавес — это его призыв к присутствующим единодушно поддержать кандидатуру Горбачева, чтобы не доставить и на этот раз удовольствия врагам на Западе, которые пишут о разногласиях в Кремле. Но если разногласий в Кремле нет, если не происходит борьбы за власть, если и на самом деле царит полное «единодушие», то незачем призывать пленум ЦК к «единодушию», да еще дважды повторять этот призыв, как это делает Громыко. Три вывода напрашиваются из анализа речи Громыко: 1. Решения как Политбюро, так и «фильтрованного» пленума ЦК, по всей вероятности, не были единогласными; 2. На верхах партии существуют «не настоящие коммунисты», недовольные кадровой политикой Горбачева; 3. Армия сначала скептически отнеслась к выдвижению Горбачева на пост генсека, но потом, видно, поддержала его. Вне всякого сомнения — Горбачева привели к власти две силы. Одна, гласная сила — это манипулированное большинство Политбюро; другая, закулисная сила — это андроповский КГБ и его войска.

Макиавелли предупреждал, что у того из незнатных людей, кто при счастливом стечении обстоятельств стал властителем, бывает «мало трудностей в возвышении, но чрезвычайно много в сохранении власти».

Горбачев был среди своих соперников наименее «знатным». «Счастливое стечение обстоятельств» в его карьере тоже очевидно. Поэтому возможные личные трудности в сочетании с трудностями самой трудноуправляемой сейчас системы делают перспективы Горбачева неопределенными. При малейшей личной оплошности его съедят соперники, при провале его похода против больной системы его съест сама система. В этих условиях он может сохранить свой трон либо подчинив систему своей личной власти, как это сделал Сталин, либо сам подчинившись ей, как поступил Брежнев.

Глава 2. Горбачев — представитель четвертого поколения большевизма

Западное понимание большевизма и политико-психологического мира его лидеров всегда было слишком наивным и оптимистическим, чтобы оно могло соответствовать реальности. Ленина называли «кремлевским мечтателем», Сталина — «национал-большевиком», Хрущева — «реформистом», Брежнева — «миротворцем», Андропова — «либералом». Трагедия непонимания заключается еще вот в чем: действующие программные документы партии, объявляющие ее конечной целью уничтожение демократии и учреждение коммунизма во всем мире, признают всего лишь дешевой пропагандой, да еще западная либеральная публицистика сочиняет каждому очередному советскому вождю такой образ мышления, который вполне отвечает фантастическому желанию Запада видеть, наконец, на троне генсека не большевика, а либерала, который осчастливит свою страну реформами, а внешний мир отказом от коммунистической глобальной экспансии. Таким Запад хочет видеть и Горбачева.

Назначение Михаила Сергеевича Горбачева генеральным секретарем ЦК КПСС в действительности символизирует не смену идеологии, а смену поколения на вершине власти. Одни старики уходят просто в силу законов природы, других, по всей вероятности, уберут. Похоже, что в наиболее трезвых кругах партии и государства, не говоря уже о народе, давно тревожила ненормальность создавшегося положения, ибо в последние годы Брежнева, как и в годы генсекства Андропова и Черненко, великая держава управлялась политически недееспособной коллегией стариков и тяжко больными генсеками. Ведь не только Политбюро, но и Совет министров состоит сплошь из стариков — самому председателю 80 лет, его министрам за 70 лет, одному даже 86 лет (министр среднего машиностроения, занятый атомным вооружением), половина пленума ЦК КПСС состоит из людей старше 65 лет. Первым секретарям обкомов, крайкомов и ЦК союзных республик от 60 до 70 лет. Советский генералитет давно перешагнул пенсионный возраст военных на Западе. Верхние этажи хозяйственного, планового и административного аппарата тоже заселены стариками. Если бы даже не было системно-структурных причин, достаточно этой невозможной в демократических странах картины дряхлости руководящих кадров, чтобы понять, почему советская государственная машина работает на холостом ходу. И все это в условиях, когда в промышленности — стагнация, в сельском хозяйстве — перманентный кризис, а производительность труда хваленой социалистической системы куда ниже западной капиталистической. Если назначение Горбачева означает начало смены стариков молодыми, энергичными, инициативными людьми во всей пирамиде власти, то тогда это назначение надо признать событием историческим. Поскольку вершиной пирамиды власти является сам пленум Центрального Комитета, то Горбачеву представляется счастливый случай обновить его на предстоящем XXVII съезде КПСС.

С приходом к власти Горбачева как народы СССР, так и внешний западный мир связывают серьезные надежды на будущие перемены. Народы СССР ждут от него улучшения условий жизни, западные народы радикальной, на этот раз двусторонней, разрядки напряженности отношений между Востоком и Западом. Откуда такие надежды и насколько они реальны? Внешние причины дня этого очевидны: Горбачев не причастен к преступлениям сталинской власти. Когда тиран умирал, он был студентом; он крестьянский сын, который не может не знать, что Россия начала голодать, когда исчезли свободные крестьяне и появились принудительные колхозы; он первый образованный партократ на посту генсека, который может ясно видеть функциональную связь между методами хозяйствования и производительностью труда в обществе, значит в нем предполагают будущего реформатора. Западные наблюдатели связывают свои надежды с интеллигентной, самоуверенной и суверенной личностью нового генсека. Этот аргумент, если он соответствует действительности, может обернуться как раз против западных интересов. Расшифруем сказанное.

Действительно, в лице Горбачева мы имеем дело не только с новым поколением, но и с классическим представителем новой советской аристократии, названной Джиласом «новым классом». Новый партийный аристократ — безразлично: партаппаратчик, госаппаратчик, хозаппаратчик, дипломат, даже чекист-внешне полнейший антипод большевикам периода революции, руководителям партии и Советской власти двадцатых годов. Этот старый тип ныне гуляет в СССР лишь в художественной литературе тех времен — в кожанке, в рубашке без галстука или хаки, в замызганной кепке, солдатских сапогах, с револьвером на боку и полевой сумкой за плечом. Этот тип был груб и в обращении намеренно злоупотреблял матом, чтобы подчеркнуть, что он из тех пролетариев, кто сделал революцию и в силу этого «командует парадом», названным Лениным «диктатурой пролетариата». Потомственному дворянину и интеллигенту Ульянову-Ленину эстетически и эмоционально этот тип претил и был ему чужд, но Ленину-стратегу «пролетарской революции» он не только был нужен, но он собственно и открыл его в своей знаменитой доктрине об «организации профессиональных революционеров». С революционными идеалами в душе, самоотверженностью в действиях, политическим сумбуром в голове, «профессиональные революционеры» нужны и полезны были только для целей разрушительных. Они были бесполезны и даже вредны для целей созидательных, ибо они, поверив Ленину, решили, что новое государство, созданное в результате «пролетарской революции», будет государством «пролетарской демократии», а не диктатурой партийной олигархии. Отсюда — уже при Ленине появились две оппозиции в партии, в 1920 году оппозиция «децистов», которая вместо единоначалия отдельных лиц требовала «коллегиального управления», в 1921 году «рабочая оппозиция», которая вместо диктатуры партаппаратчиков требовала осуществить именно «диктатуру пролетариата». Сталин, назначенный Лениным генсеком по следам этих дискуссий с оппозициями, доказал наделе, что значит большевистская диктатура и почему она нужна. Он совершил, руководствуясь если не буквой, то духом ленинизма, два подвига: первый подвиг — Сталин начисто уничтожил не только старые враждебные классы, сопротивлявшиеся революции, но и старую партию большевиков, руководившую самой «пролетарской революцией». Второй подвиг был эпохального значения — Сталин создал новоклассовое общество со своими новыми идеалами, новой ментальностью, новым мышлением, новыми вкусами, новым стилем. В этом новоклассовом общественном строе и родился его господствующий класс — сталинская партократия, «ведущая и направляющая сила» советского новоклассового общества и его супербюрократического государства. Поскольку партия в лице этого государства является единственным работодателем, а значит и хлебодателем в гигантской стране, то она располагает неограниченным резервуаром оппортунистов, стучащих в ее двери, но пускает она через эти двери людей двух категорий: статистов из народа, чтобы демонстрировать свое «народное происхождение», и политически стерилизованную, образованную элиту общества, которая собственно и становится дальше господином положения. К этой элите принадлежал и Горбачев, который за год до смерти Сталина вступил в партию. Он принадлежит к четвертому поколению большевиков — после первого, ленинского поколения (дооктябрьские большевики), после второго, сталинского поколения (послеоктябрьские большевики), после третьего, брежневского поколения (поколение, выдвинувшееся на «великой чистке»).

Идущее теперь к власти четвертое поколение начало свою карьеру в безмятежную для него эпоху Брежнева. Однако важно то, что роднит четвертое поколение со всеми предыдущими поколениями, — это их двуединая догма: во внешней политике — вера в торжество мирового коммунизма, а во внутренней — решимость оберегать, расширять и углублять абсолютную власть партократии. Эта догма лежала в основе советской политики последовательно и целеустремленно во все периоды истории советского государства от Ленина до наших дней. Она же является движущей силой и путеводителем для правления Горбачева.

Мы уже указывали, что процедура избрания генсеком Горбачева была та же, что и при избрании Андропова. Пленум открыл сам Горбачев и тут же предоставил слово Громыко. После его краткой речи с выдвижением на пост генсека Горбачева никаких прений не было, если были, то их не сообщили партии и народу. Тут же председательствующий, то есть сам Горбачев, поставил предложение Громыко о своем избрании на голосование. Не исключена возможность, что это голосование было открытым, а не тайным, как этого требует устав. Таким образом, «единодушно» избранный Горбачев выступил с «тронной речью», в которой изложил программу своего правления. Каковы же основные пункты этой программы? Горбачев умудрился в короткой речи в тезисной форме повторить набившие всем оскомину партийные трафареты всех трех своих предшественников. Ведь у всех у них была одна и та же перманентная проблема: экономика работает плохо, производительность труда низка, дисциплина — катастрофическая. Один и тот же был и рецепт: чтобы экономика работала эффективно, надо форсировать техническую революцию и усовершенствовать хозяйственный механизм. Об этом говорилось и говорится во всех докладах и речах генсеков, во всех постановлениях ЦК и решениях съездов партии вот уже 20 лет, «а воз и ныне там». Вот приходит новый генсек, повторяет то же самое: «Нам предстоит добиться решающего поворота в переводе народного хозяйства на рельсы интенсивного развития! Мы должны, обязаны в короткие сроки выйти на самые передовые научно-технические позиции, на высший миро-войуровень производительности общественного труда. Чтобы успешнее и быстрее решить эту задачу, необходимо и далее настойчиво совершенствовать хозяйственный механизм». («Правда», 12.03.1985).

Чтобы сделать «решающий поворот» и выйти «на высший мировой уровень производительности», новый генсек должен был бы задать себе все-таки вопрос: в чем причины болезни советской экономической и социальной системы? В партийной печати принято признаваться: «да, у нас хромают отдельные отрасли экономики». Ведь это же неправда, не отдельные отрасли, а вся экономика хромает, и не просто хромает, а давно уже ходит на костылях. Однако нельзя браться за лечение какой-либо болезни, если не поставлен верный диагноз. Это одинаково относится ко всем экономическим системам, независимо от их социальной природы. Поскольку Горбачев, как и его предшественники, находят основную болезнь не в социально-структурной системе, а в ее бюрократическом несовершенстве, то и рецепт ее лечения не только фальшивый, но даже абсурдный. В самом деле, почитайте, что он предлагает: «неуклонно осуществлять плановое развитие экономики и расширять права, повышать самостоятельность предприятий». Ведь одно противоречит другому: пока существует централизованное планирование, никогда не быть предприятиям инициативными и самостоятельными. Это доказала печальная судьба реформ Косыгина 1965 г. Это же доказывают нынешние так называемые «экономические эксперименты», предпринятые еще по инициативе Андропова. Ведь на Западе в три-четыре раза выше эффективность экономики, техники и технологии по одной единственной причине — у них нет централизованного планирования, а человек — директор ли он или рядовой рабочий — заинтересован в результативности своего труда.

Нам, конечно, понятна святость Госплана для Горбачева-ведь Госплан ведущая экономическая догма. Покушаться на него — это антипартийное святотатство. Однако, Горбачев, как и его предшественники, ошибается, если всерьез думает, что можно поднять эффективность советской социально-экономической системы таким путем, чтобы она сохранила в неприкосновенности свою догматическую девственность и при этом рожала ему дородных детей. Так не бывает ни в природе, ни в обществе. Игнорируя основную системно-структурную болезнь, Горбачев, как Андропов, хочет оздоровить систему лечением ее побочных болезней. Недисциплинированность рабочих и служащих, безответственность руководителей, «очковтирательство» и «приписки» чиновников, «присвоение» и «расхищение» социалистической собственности как чиновниками, так и рядовыми гражданами, наконец, скандально низкая производительность труда, — ведь все они побочные болезни специфически советской системы хозяйствования. Они сами по себе исчезнут, если Горбачев осмелится на хирургическую операцию системы путем радикальных реформ. Пока что Горбачев собирается оздоровить систему по-андроповски — лечением ее побочных болезней. Он требует «повышения трудовой и социальной активности советских людей, укрепления дисциплины», но, хорошо зная цену таким партийным заклинаниям, переходит к угрозам: «При этом будут и впредь приниматься решительные меры по дальнейшему наведению порядка, очищению нашей жизни от чуждых явлений». В этой связи Горбачев говорил и о необходимости «расширять гласность», то есть расширять то, чего нет и не может быть при монопартийной системе. Вот это место в его речи: «Мы и дальше обязаны расширять гласность в работе партийных, советских, государственных и общественных организаций… Чем лучше информированы люди, тем сознательнее они действуют…». Информационная служба — это монополия партаппарата. Единственное новшество здесь — это введенное Андроповым еженедельное сообщение на первой странице «Правды» под названием «В Политбюро ЦК КПСС» о его очередных заседаниях. Читатель оттуда получает столько же информации, сколько ее содержится в ежедневных передовицах «Правды», то есть ноль.

Самое замечательное место в речи нового генсека — это его признание, что он будет продолжать политику своего бывшего покровителя и наставника: «Стратегическая линия, выработанная на XXVI съезде, на последующих пленумах ЦК при деятельном участии Юрия Владимировича Андропова и Константина Устиновича Черненко была и остается неизменной». («Правда», 13.03.1985).

Поскольку Горбачев исключил из этой «стратегической линии» того, кто ее докладывал на XXVI съезде — Брежнева, а Черненко упомянул из-за повода, по которому собрался пленум, то ясно, что программа Горбачева — это продолжение программы Андропова — бескровная чистка партийного, государственного и хозяйственного аппарата, под шифром «ответственность кадров». Однако Горбачев знает, какие подводные рифы его ожидают впереди, насколько непрочно его положение, как опасно объявить войну всем сразу. Поэтому он заговорил о необходимости «единства мыслей и дел коммунистов». В заключительной части речи он обратился, по-видимому, не только к тем, кто его выбрал, но также и к тем, кто голосовал против него. Он сказал: «В предстоящей работе рассчитываю на поддержку и активную помощь членов Политбюро и секретарей ЦК, Центрального комитета в целом. Ваш многогранный опыт — сгусток исторического опыта нашего народа». Во внешнеполитической части идеалом Горбачева является разрядка 70-х годов, чтобы, прикрываясь ею, продолжать экспансию советской политики в страны Азии, Африки и Латинской Америки. Он сказал: «КПСС — партия интернациональная по своей природе. Наши единомышленники за рубежом могут быть уверены, что партия Ленина… как всегда, будет тесно сотрудничать с братскими коммунистическими рабочими, революционно-демократическими партиями, выступать за единство и активное взаимодействие всех революционных сил». Горбачев добавил, что «для повышения роли и влияния социализма в мировых делах» СССР хочет «серьезного улучшения отношений с Китайской народной республикой».

Ровно через два месяца после избрания нового генсека вышли отредактированные им и одобренные Политбюро «Призывы ЦК КПСС к 1 мая 1985 г.». В этих «призывах», публикуемых ежегодно, Кремль обычно выставляет приоритеты своей международной и внутренней политики на текущий период. «Призывов» всего 60, из них 20 посвящено исключительно активизации мировой революционной стратегии советского коммунизма на всех континентах.

Кто хочет узнать, какая будет внешняя политика нового руководства, тому незачем копаться в секретных информациях разведок или в гаданиях и политических гороскопах кремле-нологов, он должен просто внимательнее читать эти «призывы», ибо у кремлевских лидеров, в отличие от западных политиков, слово никогда не расходится с делом, если это касается их мировой стратегической цели. Обратите внимание хотя бы на адресатов, к кому эти «призывы» обращены. Вот некоторые из них:

1. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь».

2. «Пусть крепнут единство и сплоченность коммунистов всего мира!»

3. «Братский привет рабочему классу капиталистических стран».

4. «Народы мира! Решительнее боритесь против империалистической политики агрессии и насилия..!»

5. «Братский привет народам Африки, борющимся против империализма…»

6. «Братский привет народам Латинской Америки, борющимся против империализма…»

7. «Народы европейских стран! Усиливайте борьбу против превращения Западной Европы в ракетно-ядерный плацдарм американского империализма!»

8. «Народы азиатских стран! Боритесь против империализма…»

9. «Народы мира! Решительно выступайте против агрессивных происков империализма, милитаризма и реваншизма!» («Правда», 13.04.1985).

Разумеется, везде под термином «империализм» в первую очередь имеется в виду Америка. Все континенты, все народы мира призываются бороться против Америки. Характерно для «призывов» нового генсека и другое: в этих двадцати «призывах», посвященных внешней политике СССР, ни разу не высказано желание улучшить отношения с Западом. Представьте себе на одну минуту, какой вой поднял бы Кремль, если бы Белый Дом обратился с подобными «призывами» к народам советской империи бороться против советского империализма и его подрывной работы и агрессии в других странах. В свою историческую миссию создать «мировую советскую республику» [Ленин], вопреки всем сказкам о «деидеологизации» советской системы, лидеры Кремля свято верят, что они доказали в прошлом и ежедневно доказывают сегодня. Есть, правда, один компонент марксизма-ленинизма, который не выдержал исторического испытания в самом СССР, когда от красивой теории перешли к практике, — это создание коммунистического общежития с его фантастическими принципами: «каждый работает по способности, каждый получает по потребности». Такой коммунизм пока что удалось построить только в самом Кремле и его филиалах в провинции. Это не вполне устраивает господствующий класс. Из банкротства сталинской идеи, что коммунизм может быть построен в одной отдельно взятой стране, лидеры Кремля сделали ленинский вывод: путь к окончательной победе коммунизма в СССР лежит через тотальную победу коммунистов во всем мире.

Глава 3. Внутриполитические приоритеты Горбачева

Главная внутриполитическая миссия Горбачева — это вывести систему из кризиса. Есть ли у него данные для этого? Времени у него есть примерно столько же, сколько было у Брежнева, когда тот шел к власти, но наделен ли он личными качествами, необходимыми для этой воистину исторической миссии? На этот вопрос сейчас никто не может ответить. Даже внимательное изучение его речей и докладов (за три месяца он уже наговорил на целый том его будущих «сочинений») не дает ключа к раскрытию его истинного внутреннего «я». Если он и всерьез верит всему тому, что говорит, то это доказывает, что устами Горбачева все еще говорит провинциальный партократ, вдруг очутившийся в кресле генсека. В докладе к сороковой годовщине окончания Второй мировой войны Горбачев сразу положил конец всем гаданиям о своем «либерализме» и «реформаторстве», а победу в войне приписал не русскому патриотизму, а коммунистической системе: «Истоки победы — в природе социализма…». «Это была победа нашей идеологии». Даже больше: «В войне выдержала проверку на прочность социалистическая система сельского хозяйства, колхозный строй». («Правда», 9.05.1985). Осуществила победу не советская армия, как это было на деле, а «партия, ее ЦК, Государственный Комитет Обороны во главе с генеральным секретарем И. В. Сталиным», за что Горбачев получил «продолжительные аплодисменты». Горбачеву невдомек, почему тот же Сталин во время войны никогда не апеллировал к основоположникам советской идеологии — Марксу и Энгельсу, а апеллировал к основоположникам русского государства — князьям Невскому и Донскому.

Горбачев очень вольно обращается не только с историей Второй мировой войны, но и с текущей политикой. Оказывается, Америка «ведет необъявленную войну в Афганистане» («Правда», 9.07. 1985), не имея там ни одного американского солдата, а не советская оккупационная армия в 130 000 солдат, из которых за эти пять лет убито около 15 000.

Горбачеву не чужда также и фантазия. Вообще говоря, творческая фантазия — необходимое качество не только для представителей искусства, но и для государственных деятелей. Научно обоснованная программа президента Кеннеди послать астронавтов на Луну и вернуть их оттуда обратно на Землю казалась в то время дерзкой фантазией молодого политика, а ведь она была гениально осуществлена. Фантазия Горбачева чисто земная и более скромная, но не менее дерзкая применительно к сегодняшней советской действительности — Горбачев, еще будучи «кронпринцем», уверил советских граждан, что то, что не удалось предыдущим генсекам почти за 70 лет, удастся ему за каких-нибудь 15 лет: Советский Союз, сказал он, вступит в «новое тысячелетие процветающей державой». («Правда», 11.12.1984). При помощи каких чудотворных средств? Он их перечислил в следующем порядке: «многократно повысить производительность труда», «осуществить глубокие преобразования в экономике», «создать более совершенный хозяйственный механизм», «существенно ускорить научно-технический прогресс», «добиться решительного сдвига в интенсификации общественного производства». Однако мы хорошо знаем, что на эту же тему, перечисляя те же самые средства, уже Брежнев наговорил целых девять томов речей и докладов, а четыре его съезда дали партии столько же томов речей и постановлений, и все это безрезультатно. Провал Брежнева Горбачев по-видимому склонен объяснять его беззаботностью насчет необходимой преемственности практики и традиции сталинской эпохи. Поэтому Горбачев предлагает организовать всеобщее движение в стране, придавая ему «подлинно всенародный характер, такое же политическое звучание, какое имела в свое время индустриализация страны». («Правда», 11.12.1984). Отсюда и новые попытки горбачевского руководства гальванизировать сталинскую потогонную систему труда времен тридцатых годов, известную под названием «стахановское движение». «Стахановское движение, сыгравшее выдающуюся роль в годы первых пятилеток, продолжается и ныне», — пишет «Правда». (19.05.1985).

Советские бурбоны, которые ничего не забыли и ничему не научились, начали повторять в своей повседневной пропаганде, казалось, давно забытые изречения Сталина, не называя его по имени — «режим экономии», «труд — дело чести и доблести», «скромность украшает коммуниста», «культура, национальная по форме, социалистическая по содержанию», «техника решает все», «кадры решают все», «советские границы — священны», плюс бесконечное самохвальство, введенное Сталиным: «великий советский народ», «наша несокрушимая советская армия», «наши славные чекисты»…

Говоря о задачах будущего, Горбачев упорно смотрит назад, забывая изречение почитаемого марксистами Гераклита — все течет, все меняется. И что в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Да и Сталин учил свою партию: «Чтобы не ошибиться в политике, надо смотреть вперед, а не назад». Все, что до сих пор ново в политике Горбачева, касается не содержания, а стиля. Человеку, который возвестил в западной прессе его приход к власти, — Афанасьеву, он запретил ежедневно цитировать себя в передовицах «Правды» (но это, конечно, временно]. Не нужно по всякому поводу и без повода ставить перед его именем «генеральный секретарь ЦК КПСС», как это было обязательно при Брежневе и Черненко. Лучше даже не величать его по фамилии, а называть запросто: «Михаил Сергеевич». Никто из его предшественников на улицах не показывался и со случайной толпой разговоров не затевал. Горбачев и здесь нарушил протокол. Он, наподобие знаменитого халифа Гарун-аль-Рашида, неожиданно делает вылазки в гущу толпы, появляется на улицах, площадях, в магазинах и на частных квартирах рядовых граждан. Что он там ищет? Он вовсе не имитирует аль-Рашида и ему чужды повадки «рубахи-парня», он хочет узнать из уст самого народа — чего от него ждут? И вот что он узнал: «В конце интересной и откровенной беседы с москвичами, которая состоялась на улице около универсама, что вы пожелали бы ЦК КПСС, советскому правительству, какой наказ дадите? И вот, что я услышал: "Михаил Сергеевич, надо наводить в стране порядок”». («Правда», 6.05.1985]. Но вот в чем беда: все это театр самого дешевого пошиба. Чтобы узнать о таком «наказе», совсем не требовалось «советоваться с народом». Этот «наказ» известен Горбачеву по крайней мере со времен правления Андропова, которое целиком было посвящено «наведению порядка». Проблема не в том, что надо «навести» порядок в стране, а в другом: как его навести. Его можно навести либо радикальными реформами с демократическими преобразованиями, либо установлением единоличной диктатуры.

Западные экономисты основательно изучили и безошибочно установили фундаментальные пороки советской экономической системы, приведшие ее как раз в эпоху научно-технической революции в тупик, зато западные политологи не заметили, что сама советская политическая система в тупике с тех пор, как умер Сталин. Те из них, которые специализируются по советским делам, посвятили себя изучению личностей, а не системы, изучению соревнования групп в борьбе за власть, а не анализу взаимоотношений и действия ведущих рычагов одной и той же единой верховной власти — партаппарата, политической полиции, армии. Если же они обращались к самой политической системе, то тратили неимоверные усилия на изучение такой чистейшей советской пропагандой макулатуры, как «Конституция СССР». Между тем, после Сталина и позднего Хрущева все генсеки — слуги, а не господа верховной власти, которые одинаково служат каждому из названных рычагов. И вот я утверждаю, как бы это парадоксально ни звучало: советская диктатура страдает отсутствием советского диктатора. Путь к реформам лежит через выдвижение хозяйственного диктатора СССР с неограниченной властью.

В Советском Союзе после Сталина и Хрущева вместо единоличной диктатуры генсека установилась диктатура олигархическая в лице членов Политбюро и Секретариата ЦК, за которыми и стоят указанные рычаги верховной власти. Олигархия назвала себя «коллективным руководством», чтобы ее не величали «коллективной диктатурой». При олигархической диктатуре за функционирование политической и социально-экономической системы отвечают все олигархи вместе, но на деле никто из олигархов не несет личной ответственности. Абсолютная власть, поделенная между многими и ограниченная олигархией, становится рыхлой и неработоспособной.

В Советском Союзе создалась пресловутая «обезличка» на самой вершине власти. Создалось противоестественное положение для режима диктатуры: олигархическая «демократия» наверху и партийно-полицейская диктатура внизу. Именно для коммунистической тоталитарной системы противопоказано такое состояние, если оно утверждается на продолжительный период. Абсолютная диктатура без абсолютного диктатора — это не только исторический анахронизм, но и политический нонсенс с тяжкими последствиями для самой же политической системы. Режим Брежнева дал нам классический пример того, как такая система начинает загнивать на корню. В этом отношении режим Сталина был идеальным для коммунистического правления. Это не апология сталинского режима. Лучше уж гниющая система Брежнева, чем свирепствующая тирания личной власти.

Здесь речь идет о другом: вводить ли те или иные реформы в экономике страны — сейчас решает коллегия олигархов, но в случае провала отвечает не олигархия, а безвластные ведомства и еще более безвластные директора предприятий. Реформы Хрущева были скороспелые и сумбурные, но Хрущев имел гражданское мужество рисковать спокойной и безмятежной жизнью верховного вельможи, чтобы предотвратить экономический тупик. Те, кто его сверг, обвинив в «субъективизме» и «волюнтаризме» для очистки своей нечистой совести, как раз и завели советскую экономику в этот тупик. Хрущев мог начать свои реформы, потому что обезвластил олигархию, но сорвался, потому что не убрал ее с политической сцены.

Хрущев преподнес нам и другой урок — он был диктатором, но правил страной без сталинского физического террора, ни на йоту не отходя от тоталитарной субстанции режима. Вот почему я все это рассказываю: путь Хрущева был собственно «третьим путем» — между тиранией Сталина и анархией Брежнева. Если Горбачев решится встать на этот путь, то он должен будет начать его с чистки авгиевых конюшен — с чистки вокруг себя. Вот тогда только возможно радикальное обновление и омоложение всей партийно-государственной иерархии, как предварительное условие любых политических, социальных и экономических реформ в советских рамках (эта чистка началась, пока я писал данную книгу).

Любая диктатура при всех условиях — система отвратительная. Однако не всегда она играет реакционную роль. Диктатор с железной волей и с либеральной программой может сыграть прогрессивную роль в истории. Таким был, например, Наполеон. Такими были в наше время переходные военнополитические диктаторы Испании, Португалии и Турции, которые подготовили условия превращения диктаторских режимов своих стран в демократические системы. Разумеется, я не строю себе каких-либо иллюзий, что таким «переходным» диктатором может стать Горбачев. Однако я пришел к выводу, что вывести нынешнюю советскую систему из джунглей коррупции, анархии, моральной и физической дегенерации, грозящей вырождением целой нации, может не олигархия, не «коллективный диктатор», а единоличный диктатор, пусть даже советский. Такой диктатор может оказаться способным стать экономически «вторым Лениным» — дать стране второй НЭП, как его дают сегодня китайские коммунисты своей стране. Я недавно в передовой «Правды» прочел удивительную фразу: «Много ли зависит от одного человека? Да, много, если принципиально отстаивать справедливое дело». («Правда», 25.05.1985). Это, конечно, не улика и, может быть, сказано случайно, к тому же речь не шла о диктаторе. Однако, Ленин, у которого никогда ничего случайного не было, утверждал: «Советский социалистический централизм единоличию и диктатуре нисколько не противоречит, что волю класса иногда осуществляет диктатор, который иногда один более сделает и часто более необходим». (Ленин, т. XXV, 3-е изд., стр. 119).

Пойдет ли развитие в этом направлении? Судя по тем данным, которые доступны нашему анализу, это более чем сомнительно. Ныне господствующий класс позволит Горбачеву заштопать дыры или корректировать фасад брежневского режима, но только не дотрагиваясь до его внутренней архитектуры. Ведь речь идет не о трех десятках престарелых олигархов, а о трехмиллионной армии уютно прижившихся средних и высших бюрократов, из которых более одного миллиона принадлежат к партийному, полицейскому и военному аппарату. У них давно выработалась корпоративная солидарность — «все за одного, один за всех». Они настолько органически срослись с режимом и между собою, что по праву могут сказать о себе: «партия и правительство — это мы». Об их безразличии к будущему страны свидетельствует хищническая эксплуатация природных ресурсов и дикое загрязнение окружающей среды. Они испорчены властью и пресыщены жизнью. Их философия ясна и цинична: «после нас хоть потоп!» Даже сам Сталин капитулировал перед ними под конец жизни. Может ли, да и захочет ли Горбачев вступить в конфликт с ними. Хрущев хотел потревожить их — исчез. Брежнев учел урок и слился с ними. Поэтому восседал на троне до конца жизни. Горбачев отважится на войну с ними, если интересами «процветающей державы» дорожит больше, чем троном генсека.

Глава 4. Внешнеполитические приоритеты Горбачева

Глобальная стратегия осуществления целей коммунизма как в СССР, так и в мировом масштабе была разработана в «Программе КПСС». «Программа КПСС» исходила из доктрины Ленина: Советский Союз, во-первых, должен доказать превосходство своей социально-экономической системы на международном экономическом поприще, что не только укрепит его позиции в глазах мирового общественного мнения, но и послужит материальной базой советской глобальной экспансии, во-вторых, советское руководство должно разработать и методически осуществлять такой стратегический план «прорыва цепи мирового империализма», нанося удары по его «слабым звеньям», чтобы это практически означало большевизацию стран третьего мира, страны за страной, континента за континентом.

Советское руководство не сумело выполнить первую, внутреннюю часть этой программы, но значительно преуспело в выполнении второй, международной части, о чем свидетельствует создание более десятка «марксистско-ленинских» и около двух десятков просоветских государств в третьем мире. Причины невыполнения первой части «Программы» были системно-структурные, а вторая ее часть успешно выполняется под внушительным давлением мощи советской военной супердержавы, которую Кремль сумел поставить на службу своей глобальной стратегии. Выяснилось, что советская экономическая система более успешна и более конкурентоспособна только в производстве оружия всех видов и типов, как раз это и производит впечатление на страны третьего мира. Вот это оружие Советский Союз и поставляет им на очень выгодных условиях.

Не без политической цели — вместе с оружием туда направляются эшелоны советских «инструкторов» и «советников», завербованных КГБ. Одновременно происходит и обратное движение офицеров армий стран третьего мира, будущих организаторов марксистско-ленинских переворотов в своих странах, в военные школы советского Генерального штаба. (Вспомните примеры Южного Йемена, Анголы, Мозамбика, Эфиопии, Афганистана и др.).

По гражданской линии той же цели служит вербовка в советские высшие школы студентов из третьего мира: они живут в привилегированных материальных условиях по сравнению с советскими студентами.

Разумеется, западные правительства не могут конкурировать в отношении такой программы обучения с Советами.

Однако при всех своих достижениях по этой части правление Брежнева страдало, с точки зрения коммунистической ортодоксии, неким «оппортунизмом на практике». Оно, с оглядкой в сторону Запада и боясь разоблачить скрытый замысел «разрядки», недостаточно форсировало большевизацию третьего мира. Правление Андропова выставило «сигнальные флажки» для преодоления брежневского оппортунизма и активизации политики революционной экспансии. Однако его правление оказалось кратковременным и он ничего не успел сделать. Эти задачи легли теперь на плечи Горбачева.

Простодушные пацифисты думают, что советские коммунисты — принципиальные противники войн. Это глубокое заблуждение, искусно лелеемое пропагандистами Кремля. Комментируя учение Ленина о войнах, Сталин писал: «Большевики не были против всякой войны… Большевики считали, что война бывает двух родов: а) война справедливая… б) война несправедливая… Войну первого рода большевики поддерживали». («История ВКПб. Краткий курс». Москва, 1954, стр. 161).

Основные тезисы учения Ленина о причинах и следствиях международных войн гласят: 1. Международные войны суть естественные спутники мирового империализма, и пока этот империализм не будет уничтожен, войны фатально неизбежны. 2. Любая международная война кончается победой пролетарской революции в странах, которые ее вели. 3. Продолжительное существование рядом двух систем — капиталистической и социалистической — исключено и смертельная схватка между ними неизбежна.

Первые два тезиса Ленин сформулировал еще до 1917 г., в начале Первой мировой войны, и они оказались пророческими, второй тезис был им сформулирован уже после прихода к власти. Тезисы Ленина подверглись ревизии Хрущева на XX съезде партии (1956), который заявил, что «фатальной неизбежности войн» нет и «мирное сосуществование» между Западом и Востоком возможно и необходимо. Тогда, открыто еще не высказанная, мысль Хрущева сводилась к тому, что войны в атомный век ведут не к «пролетарским революциям», а к гибели всего человечества. Но с тех пор утекло много воды, а сам Хрущев, как известно, оказался «субъективистом», «волюнтаристом» и «путаником». Послехрущевские генсеки реабилитировали Ленина, делая ударение на ленинско-сталинском тезисе о войнах двух родов: бывают войны «несправедливые», которые надо отвергать, но бывают войны «справедливые», которые надо поддерживать. Первые войны ведут империалисты, вторые — коммунисты. Такая ленинская «философия войны», хотя и очень популярная в его партии и посегодня, смахивает на готтентотскую мораль: «если у меня украли корову — это плохо, но если я украл корову — это хорошо».

Сам по себе факт, как кремлевские вожди жонглируют «вечно живым Лениным» или манипулируют его публицистикой, не имел бы никакого значения, если бы за каждой такой манипуляцией не стоял определенный стратегический замысел: либо нацелить партию и народ на новую агрессию, либо ввести в заблуждение эвентуального противника. Однако «реабилитацию Ленина» в вопросах войны надо признать зловещим фактом, могущим иметь чудовищные последствия в военно-политической стратегии Кремля. Ныне Кремль признает третью мировую войну между Западом и Востоком не только возможной, но даже вероятной. Уже начиная с Андропова, Кремль обрабатывает свое общественное мнение в направлении этой роковой гипотезы. Центральным пунктом своей «второй холодной войны» он сделал утверждение: как нацизм развязал Вторую мировую войну, так сейчас «американский империализм» готовит третью мировую войну. Эта вызывающая параллель между гитлеровской Германией и демократической Америкой как раз и проведена Горбачевым в его докладе по поводу сорокалетия окончания прошлой войны, где он подчеркнул, что «на первых рубежах военной угрозы находится американский империализм». («Правда», 9.05. 1985).

Вывод напрашивается сам собой: надо предупредить эту угрозу. Но как? Тут выбор ограниченный: либо дипломатическими путями, заключением договора о разоружении, либо «продолжением политики другими средствами», то есть уничтожающим превентивным ударом по «первым рубежам военной угрозы». На какой из этих путей встанет Кремль, могут знать только сами советские лидеры. Всем остальным, т. е. ни народам СССР, ни народам Запада, это знать не дано. В этом ведь и вся трагедия. Если политика и стратегия Америки предсказуема, ибо их открыто провозглашают президент и Конгресс, а средства информации столь же открыто о них дискутируют, то из советских газет и очередного коммюнике Политбюро мы узнаем только то, что решено «наладить производство мыла и гвоздей, а также одобрена речь Громыко в ООН».

В Америке только Конгресс может объявить войну, а советский лже-парламент узнал о вторжении советских войск в Афганистан из иностранных радиопередач (вот почему, кроме всего прочего, надо глушить эти радиопередачи).

Вернемся к теме. Каждая большая война задолго до ее начала готовится не только материально, но и психологически. Даже тоталитарные режимы, как советский, должны считаться с умонастроением в своем народе. «Промывание мозгов» в определенном направлении, при перманентном повторении одних и тех же пропагандных трафаретов, — это искусство, которым превосходно владеют партийные идеологи. Но этим они невольно дают нам в руки ключ к раскрытию сокровенных замыслов их психологической лаборатории. В советской печати, в передачах радио и телевидения в связи с подготовкой к празднованию сорокалетия окончания войны преобладали не мотивы мира, а мотивы войны, не траур по жертвам войны, а пафос героизма победителей. «Мы все можем, нам все нипочем» — «мы все герои!» Даже выпустили указ Верховного Совета наградить медалью за героизм каждого участника войны, который еще жив. По советским данным, со времени окончания войны вышло сорок тысяч книг, посвященных военному героизму советского народа. Вот этот «культ героизма» в войне тоже есть один из целенаправленных методов «промывания мозгов» советских людей к будущей «справедливой войне».

Поставим вопрос совершенно конкретно: может ли Советский Союз отважиться первым начать третью мировую войну? До сих пор я держался той точки зрения, что в «Кремле сидят не самоубийцы», что нашло свое отражение и в некоторых анализах данной книги, но документы, связанные с празднованием в СССР сорокалетия окончания войны, и особенно агрессивный дух советской политики против американской подготовки к стратегической обороне в космосе, поколебали это мое мнение. У учителя КПСС, Сталина, была манера собственные преступные замыслы, которые он в тайне вынашивал, приписывать своему противнику. Не разглагольствуют ли в Кремле наследники Сталина, что Америка готовит «первый атомный удар», чтобы отвести подозрения от своей подготовки к такому удару, в надежде, что СССР выиграет даже атомную войну? Как же иначе интерпретировать в этом отношении следующее заявление Горбачева на встрече с ветеранами войны в ЦК КПСС, состоявшейся 5 мая 1985 года: «Мы не хотели бы, чтобы предавались забвению уроки минувшей войны, беспамятство в политике крайне опасно. Важнейший из этих уроков состоит в том, что никому не под силу одолеть первое в мире государство рабочих и крестьян. Это было доказано в мае 1945 г. Тем более это верно сейчас». («Правда», 6.05.1985). Это заявление настолько ясно и категорично, что не допускает разных толкований: Советский Союз убежден, что он после любой войны — обычной или атомной — не только уцелеет, но даже выйдет победителем. «Атомная война грозит гибелью всему человечеству», тезис, к которому прибегали все его предшественники, кроме Сталина (Сталин уверен был, как и Мао, что даже в атомной войне СССР и Китай выйдут победителями и во всем мире окончательно восторжествует коммунизм), начисто отсутствует в речах и докладе Горбачева к сорокалетию победы над Германией. Невольно задаешь себе вопрос: может быть, с приходом к власти Горбачева, новое поколение советских лидеров по-новому ставит и вопросы военно-политической стратегии: дополнить реабилитацию учения Ленина о неизбежности войн в эпоху империализма реабилитацией стратегического принципа Сталина, согласно которому атомная война приведет к победе коммунизма во всем мире, даже отрицая это на словах. Такая стратегия собственно и предполагала, что Советский Союз будет со временем способен нанести первые уничтожающие атомные удары по Америке и Европе, а они будут не в состоянии их парировать. Но вот-осуществись инициатива стратегической обороны президента Рейгана, пришлось бы отказаться от таких планов, если они действительно существуют. В свете новых фактов следует еще раз остановиться на этой проблеме.

Стало ясно, что если американцам удастся организовать производство нового оружия стратегической обороны в космосе, то этим самым сведутся на нет и другие расчеты советской военно-политической стратегии: продолжать держать внешний мир под атомной угрозой Кремля, даже рискуя развязать атомную войну. Успехи советской политики революционной экспансии в странах третьего мира ведь объясняются в решающей степени не соблазнами советской идеологии, а тем, что СССР — атомная супердержава. Разлагающая работа Кремля среди союзников Америки в Европе тоже удается в значительной мере из-за страха европейских стран перед тем же советским атомным оружием. Советское атомное оружие — это не только страшное средство ведения возможной войны, но и вернейший инструмент перманентной психологической войны коммунизма против стран свободного мира. Но вот если «инициатива стратегической обороны» в космосе приведет к созданию сети антиракет, то, по мнению специалистов, как минимум 95 % советских стратегических ракет не достигнут своей цели — они будут уничтожены еще в космосе. Причем эти антиракеты не имеют атомных боеголовок, они представляют собой обычное оборонительное оружие для уничтожения атомных ракет, летящих в сторону Америки и Европы. Казалось бы, чего же тут бояться, если Советский Союз действительно не собирается нанести первым атомный удар? Если же СССР боится, что Америка, располагая ракетами стратегической обороны, отважится нанести первый атомный удар по СССР, то Советскому Союзу надо только расширить собственную программу производства антиракет, тем более, что американцы склонны делиться своим космическим опытом с Советами.

Советы занимаются научно-исследовательской работой в космосе в военных целях еще со второй половины 60-х годов. Спровоцированные Москвой американские исследования в космосе, предпринятые только с приходом в Белый Дом президента Рейгана, дали столь блестящие результаты, что повергли Кремль и советских милитаристов в состояние, которое нельзя назвать иначе, как «стратегической паникой». И есть от чего приходить в панику: успешное осуществление плана американского президента означало бы радикальное обесценение или даже своего рода одностороннее стратегическое атомное разоружение Советского Союза без заключения договора и взаимных уступок со стороны Америки. Вот почему Кремль добивается, любыми трюками и угрозами, американского отказа от стратегической обороны в космосе, не прекращая собственных научно-исследовательских изысканий и испытаний в космосе. Поэтому Горбачев и его Генеральный штаб начали настойчиво доказывать, что американцы планируют не оборонительное, а наступательное агрессивное оружие в космосе, чтобы развязать безнаказанно атомную войну. Горбачев угрожает сорвать переговоры в Женеве, если Америка не откажется от своего плана.

Многие на Западе поддаются влиянию этой советской пропаганды и выступают против участия стран НАТО в американских научно-исследовательских изысканиях в космосе, требуя заключения договора с Москвой о недопущении обороны в космосе. Если такой договор будет заключен, то американская администрация вынуждена будет его соблюдать, ибо американский Конгресс закроет все источники финансирования космической обороны, а Кремль будет продолжать свои собственные космические исследования. Он никому не разрешает заглядывать в свои военные лаборатории и неподотчетен своему лже-парламенту.

Главный редактор либеральной «Зюддойче цайтунг», которую никак нельзя заподозрить в симпатиях к плану Рейгана, писала 8 июня 1985 г.: «Если немецкие социал-демократы верят, что производство американских антиракет можно остановить при помощи Москвы или Франции, то они должны еще раз прочесть сказку о Красной Шапочке. Ведь Москва не потому против стратегической обороны, что считает ее предосудительной эскалацией вооружения, а потому, что, рядясь в одежды миротворца, она видит шансы поссорить Европу с Америкой, затормозить американский высотный полет, а потом самой возглавить космические исследования и развитие космического оружия. СССР не рассматривал до сих пор договор об ограничении оборонных ракет как препятствие для себя». Газета далее приводит заявление маршала Гречко от сентября 1972 г. о договоре «противоракетной обороны» (ПРО), в котором говорится: «Договор не ограничивает проведения исследований и экспериментальных работ».

Это заявление тогдашнего советского министра обороны только констатирует фактическое положение: Советы первыми начали и беспрерывно продолжают свои исследования и испытания антиракет в космосе. Если они сейчас подняли тревогу на весь мир, то их легко понять: президент Рейган со своей инициативой стратегической обороны попал в ахиллесову пяту советского милитаризма. Один из главных внешнеполитических приоритетов Горбачева и состоит в том, чтобы объявить новое оборонительное оружие агрессивным оружием и предупредить его производство. Начальник советского Генерального штаба маршал Ахромеев заявляет: «Создание задуманной в США широкомасштабной космической системы ПРО имеет четкий агрессивный смысл: эта система становится важнейшим элементом единого наступательного потенциала… дает возможность для США нанесения первого удара с надеждой, что ответный удар по американской территории может быть предотвращен». («Правда», 4.06.1985).

Всякий логически думающий человек понимает, что наиболее радикальное средство предупредить появление нового оружия против ракет — это уничтожение самих стратегических ракет обеих сторон на договорных началах. Ведь стратегические антиракеты задуманы потому, что существуют стратегические ракеты. Уничтожьте эти ракеты, тогда не будет надобности и в антиракетах. Но рассуждения начальника советского Генерального штаба на этот счет прямо-таки шизофренические. В самом деле, вот что он пишет: «Всякие попытки ограничить стратегическое наступательное вооружение в условиях создания ударных космических средств (то есть антиракет. — А. А.) становятся бесперспективными». Поэтому, пишет он, Советский Союз будет «наращивать свои стратегические наступательные силы, дополняя их средствами обороны». (Там же). Американские антиракеты — всего-навсего «средства обороны». Поскольку у маршала нет каких-либо убедительных аргументов, он прибегает к угрозе, цитируя своего шефа, министра обороны маршала С. Л. Соколова: «Создание ударного космического оружия обернется, и обернется неизбежно, снижением безопасности и самих США, и их союзников». Если это так, то инициатива президента Рейгана «обернется» вредом для самих США и пользой для СССР, что, казалось бы, советские маршалы должны были только приветствовать. Маршал кончает обычной советской тирадой о недопущении западного военного превосходства: «СССР не стремится к военному превосходству, но и не допустит такого превосходства над собою — ни на земле, ни в космосе». Маршал просто бахвалится. Ему должно быть известно, что возможности военного потенциала каждой страны прямо пропорциональны ее экономическому потенциалу и уровню ее научно-технического развития. Вот новейшие данные: производство продукции в миллиардах долларов составляли в странах: 1. США — 4000; 2. Европейское сообщество — 2200; 3. Япония — 1400; 4. СССР — 1100; 5. Китай — 400 (В. Обет, «Вельтам зоннтаг», 16.06.1985].

Американский потенциал превосходит советский более чем в три раза, а потенциал западных союзников превосходит потенциал СССР с его союзниками в шесть раз. В свете этих общеизвестных данных ясно, что заявление начальника советского Генерального штаба безответственно ориентирует советскую армию на опасную психологию «шапкозакидательства». Ввиду продолжительной советской экономической депрессии советская доля в мировом хозяйстве упала с 1970 г. с 13 % до 9 %; специалисты предсказывают, что в ближайшее время она упадет до семи процентов. О научно-техническом превосходстве Запада над СССР и распространяться не стоит. Это признает сам Горбачев.

Если исходить из этих новейших фактов соотношения западной и советской экономики и техники, то совершенно непонятно, как маршал Ахромеев решил «не допустить» военного превосходства Америки и ее союзников над Советским Союзом, если они и на самом деле поставят перед собой цель превзойти СССР.

Скоро в приоритетах Кремля во внешней политике выдающееся место займет Германия. Путь к разложению НАТО лежит через нейтрализацию Германии. Ключ же к этой нейтрализации в руках Советского Союза. В обеих странах уже формируются силы, которые работают в этом направлении. В Германии эти силы уже возглавляют левые социал-демократы. Германские социал-демократы в 1969 г. пришли к власти под знаменем своей «ост-политик», предлагая признать послевоенные границы и ГДР, для чего заключить соответствующие договоры с СССР и его сателлитами. Левые социал-демократы и левые либералы могут прийти к власти под лозунгом выхода Германии из НАТО и ее нейтрализации с перспективой воссоединения Германии. Это вовсе не моя фантазия. Вот что пишет человек, который подготовил политически и психологически «ост-политик» правительства Брандта и Шееля, человек, который по своему влиянию в формировании немецкого общественного мнения занимает исключительное место — хозяин «Шпигеля» Рудольф Аугштейн: «Что Россия в обозримое время избавится от коммунизма — невероятно, и даже, может быть, нежелательно (!), чтобы она была достаточно сильна, чтобы очистить свое предполье и отпустить свою часть Германии. Вооруженная обычным оружием и вышедшая из НАТО, новая Германия была бы целью, внутренне желательной для нас, но не для наших партнеров по НАТО». («Шпигель», 10.06.1985).

Это не спонтанное заявление безответственного журналиста, а выражение мнения весьма влиятельных кругов немецкой общественности. После ухода канцлера Шмидта, немецкая социал-демократия сделала крутой поворот в своей внешней политике — не против Вашингтона, но в сторону Москвы, пока что не против НАТО, но против «довооружения» и американской программы космической стратегической обороны, не за коммунизм, но против «примитивного антикоммунизма», как выразился Вилли Брандт, на что генеральный секретарь христианско-демократического союза Гейстлер ответил, что Брандт и его соратники практикуют «примитивный антиамериканизм» и «льют воду на мельницу советской пропаганды». Гейстлер утверждает, что сегодня политику социал-демократов определяют «под покровительством Брандта анти-НАТО и нейтралистская группа вокруг Оскара Лафонтена, Эрхарда Эпплера и Эгона Бара». Он обвинил социал-демократов в том, что они в политике безопасности Запада стали на позиции Советского Союза, что их делает, «хотят они этого или нет, пятой колонной противника», за что Брандт сравнил его с Геббельсом. Немецкая социал-демократия, конечно, не «пятая колонна» Москвы, а мастер выигрывать выборы, верно улавливая настроения немецких избирателей. Выборы в Бундестаг состоятся только в 1987 г., но уже теперь все партии готовятся к ним. Надо заметить, что никогда в ФРГ не было такой благодарной почвы для демагогов в отношении внешней политики, как сейчас. «Не допустим больше войны с немецкой земли», «предотвратим превращение немецкой земли в атомное кладбище», «американцы, убирайтесь со своими атомными бомбами восвояси», «за выход Германии из НАТО», «за нейтральную Германию» — вот варианты лозунгов, которые могут оказаться популярными. «Зеленые» и некоторые левые социал-демократы открыто проповедуют выход Германии из НАТО. Рафинированный Бар, с его редким талантом выражаться казуистически, заявляет: «Немецкий вопрос неактуален, пока существует НАТО. НАТО и разделение Германии — "сиамские близнецы”». («Зюддойче Цайтунг», 18.06.1985). Вот на этой волне левые вполне могут прийти к власти в Германии.

Кроме немецких избирателей, есть еще одна мощная сила, которая может способствовать приходу к власти левых сил — это руководство Горбачева. Недавняя поездка Брандта в Москву в сопровождении всегда желанного там Бара и четырехчасовая беседа Брандта с Горбачевым (честь, которой Горбачев никому до сих пор не оказывал), вероятно, тоже лежит в плане подготовки немецких социал-демократов к будущим выборам. Ведь это же общеизвестный факт: любые западные партии — консервативные, либеральные или социалистические — думают категориями предстоящих выборов, а не далекими перспективами. Только коммунистическая партия Советского Союза, не зависящая от своего народа и выборов, разрабатывает свою политическую стратегию на целую эпоху, а главное, независимо от чередующихся генсеков, последовательно придерживается ее. Еще будучи в Москве, на вопрос: «Что за человек Горбачев?», — Брандт ответил: «Он во всяком случае человек, которому не надо думать о следующих выборах», — но отказался углубляться в содержание беседы.

Ясно и без этого — по крайней мере, в вопросах космоса и «довооружения» позиции Горбачева и Брандта идентичны, что надо признать серьезной победой Кремля и его германской политики.

Продолжая свою до сих пор успешную в вопросах революционной экспансии внешнеполитическую деятельность, партия в данное время концентрирует внимание страны на приоритетах внутренней политики, великолепно понимая ее связь с внешней политикой. Ни один генсек не занимался внутренней политикой так интенсивно, как сейчас Горбачев. Он сначала выясняет суть проблем для себя, советуясь с практиками и экспертами. Вот его сообщение об этом: «Мы попытались реально оценить ситуацию на различных участках экономической жизни, посоветовались с экспертами, обсудили эти вопросы с широким кругом трудящихся. В итоге у нас стали вырисовываться контуры программы». («Правда», 20.05.1985].

В тот день, когда исполнилось ровно три месяца после прихода к власти, — 11 июня 1985 г. — Горбачев докладывал об этих «контурах» на совещании ЦК в присутствии всех членов Политбюро и Секретариата ЦК.

Доклад назывался «Коренной вопрос экономической политики партии». Этим коренным вопросом оказалось то, о чем он ранее много раз говорил: «В качестве главного стратегического рычага партия выдвигает сегодня кардинальное ускорение научно-технического прогресса». («Правда», 18.05.1985]. Сначала Горбачев покритиковал режим Брежнева, не называя его имени: «Нельзя не видеть, что с начала 70-х годов стали ощущаться определенные трудности в экономическом развитии. Главная причина в том, что мы своевременно не проявили настойчивости в перестройке структурной политики, форм и методов управления, самой психологии хозяйственной деятельности. Перед партией стала задача преодолеть негативные тенденции, круто повернуть дело к лучшему». («Правда», 12.06.1985]. Эти «негативные тенденции», по Горбачеву, следующие: с продовольственным снабжением и увеличением производства товаров для населения дело обстоит плохо, «наша экономика во многом остается расточительной», в «агро-промышленном комплексе, где уровень капитальных вложений достиг оптимальных размеров… отдача от них пока недостаточна», «качественно технико-экономический уровень изделий остается одним из уязвимых мест экономики», «даже продукция, отнесенная к высшей категории, не выдерживает сравнения с лучшими мировыми образцами». («Правда», 12.06.1985]. Чтобы преодолеть такие «негативные тенденции», Горбачев предлагает «осуществить всеми мерами перелом в умах и настроениях кадров сверху донизу… Нельзя медлить, нельзя выжидать, ибо времени на раскачку не осталось, оно исчерпано прошлым». («Правда», там же].

Как видим, генсек явно бьет тревогу. С такой откровенностью и вместе с тем с такой глубокой озабоченностью может говорить только лидер, который хорошо информирован. Вероятно, общая ситуация в стране сложилась куда хуже, чем мы ее себе представляем. Однако трезвому анализу генсека не хватает смелости здравых выводов. Это и понятно. При внимательном изучении текста доклада выясняется, что сама острота постановки вопроса о научно-техническом прогрессе продиктована в первую очередь и главным образом интересами одной специальной отрасли советской экономики, а именно советской военной экономики в связи с американскими космическими исследованиями и экспериментами. Вот совершенно откровенное признание Горбачева в том же докладе: «Необходимость ускорения социально-экономического развития вызывается внешними обстоятельствами. Мы вынуждены вкладывать необходимые средства в оборону страны… перед лицом агрессивной политики и угроз империализма нам нельзя допустить военного превосходства над собою». («Правда», 12.06.1985).

Вместо того, чтобы заключить договор с Америкой о разоружении, Горбачеву нужна легенда, что Америка якобы готовит «первый ядерный удар по СССР» и поэтому и добивается военного превосходства.

Если бы Америка когда-либо собиралась нанести такой удар, то она бы сделала это, когда у СССР не было ни атомного оружия, ни стратегических ракет. Поэтому подобную легенду нельзя назвать иначе, как преднамеренной ложью, чтобы дурачить собственный народ. Однако еще Линкольн заметил: «Людей можно дурачить некоторое время, некоторых можно дурачить всегда, но дурачить всех и всегда — невозможно».

Глава 5. Чекизация Кремля

Уже на первой стадии организационной политики Горбачева бросается в глаза хорошо знакомый сталинский почерк. В основе сталинской экономической и организационной политики лежали два принципа, которые он сформулировал в двух лапидарных лозунгах: «техника решает все» — в период индустриализации, и «кадры решают все» — в период своего восхождения к единовластию. Со временем Сталин соединил обе идеи вместе — «кадры, овладевшие техникой своего дела, решают все». Под этим Сталин понимал комбинаторское мастерство руководителя, овладение им технологией власти.

Во всем этом Горбачев следует Сталину, формулируя его идеи, только иными словами. Конечно, никакому другому генсеку не дано точно повторить Сталина, даже при нынешней ностальгии КГБ по нему. Однако подход почти тот же сталинский, идеи тоже сталинские, но приоритеты движения к власти не те.

Сталина привел к власти партаппарат, который он сумел поставить и над партией, и над государством, чтобы стать единоличным вождем. Но, чтобы стать единоличным диктатором, Сталин провел, опираясь на партаппарат, чистку в самом НКВД и поставил во главе его своих приспешников. Чекистскому аппарату, даже состоящему из чистокровных сталинцев, Сталин никогда целиком не доверял, чем и объяснялась частая смена его руководителей (за 15 лет Сталин сменил шестерых начальников НКВД, из которых двоих расстрелял, чтобы убрать собственных сопреступников и свидетелей, троих снял, их тоже расстреляли за те же преступления, но уже его наследники).

Восхождением к власти Горбачев обязан не партии и не ее аппарату, а КГБ и его вооруженным силам. Военно-полицейский переворот Андропова в ноябре 1982 г. после смерти Брежнева нашел свое логическое завершение в полицейско-партийном перевороте Горбачева-Чебрикова в марте 1985 г., в первые же часы после смерти Черненко, но на этот раз не только без участия армии, но, может быть, даже против ее воли (армия, вероятно, поддерживала члена Политбюро, секретаря ЦК КПСС по вооружению и вооруженным силам Романова).

Этот неоспоримый факт будет иметь далеко идущие последствия как для генсека, так и для судьбы самой партии. Уже сегодня ясно для наблюдателя, что отныне партия вынуждена делить власть с КГБ, занявшим ключевые позиции в государстве: председатель Госбезопасности — генерал КГБ, министр внутренних дел — генерал КГБ, министр иностранных дел — генерал КГБ, фактический правитель в Совете министров СССР — генерал КГБ, а сам генсек тоже выдвиженец КГБ. Любой чиновник в советском государстве от комсомольского вожака до генсека партии, который сделал карьеру по протекции КГБ, на всю жизнь превратил себя в слугу и пленника этого учреждения. Таков неписаный, но железный закон. Разница между статусом полицейских «органов» при Сталине и их нынешним фактическим статусом заключается в том, что тогда они были исполнителями воли генсека Сталина, а сегодня генсеку Горбачеву явно грозит опасность самому очутиться в роли исполнителя воли КГБ.

После июльского пленума ЦК КПСС (1985) в Советском Союзе, в обход старческого Политбюро, установилась, на мой взгляд, диктатура узкой группы лиц, которую я бы назвал диктатурой «директории пяти», куда входят два партаппаратчика — генсек Горбачев и «второй генсек» Лигачев — и три генерала КГБ — первый заместитель председателя правительства Алиев, председатель КГБ Чебриков и министр иностранных дел Шеварднадзе. Советская армия исключена из этой «директории». Кстати, такой переходный институт концентрации государственной власти в немногих руках хорошо известен как раз из истории французской и русской революций, и имеют в период острого политического кризиса в этих странах. Французская «директория пяти» существовала четыре года (1795–1799), пока Наполеон Бонапарт не совершил свой знаменитый переворот, а «директория» из пяти министров Керенского в сентябре 1917 г. была свергнута через пять недель в результате октябрьского заговора большевиков. Да и Политбюро Ленина во время гражданской войны тоже состояло из пяти человек.

Кремлевская «директория пяти», хотя и не лишенная какой-то исторической символики, все же комбинация чисто случайная, но вот люди, которые входят в эту правящую пятерку, — не случайны. Каждый из них две трети своей жизни посвятил служению взаимодействующим силам — аппарату партии и советской политической полиции. И все же не только западные, но и советские люди знают о них очень мало. Внешний мир точно знает, сколько у Советского Союза атомных бомб и ракет, знает даже, сколько боеголовок на каждой ракете и точность ее попадания в цель, но почти ничего не знает о людях, от которых зависит, будет ли это оружие когда-нибудь пущено в ход, хотя только этим и занимаются кремленологи. Засекреченность биографий кремлевских вождей, их способностей и склонностей, их реальных личных качеств, даже их хобби, имеет свой политический умысел — держать потенциального противника в полном неведении относительно того, с кем он имеет дело, на что способны лидеры Кремля.

Даже и тот единственный источник, по которому мы хотим судить о политическом таланте и образе мышления того или иного кремлевского лидера, — его публичные выступления — тоже, как правило, принадлежат не ему, а анонимному аппарату. Причем здесь господствует всем известный партаппарат-ный закон: речи рядовых членов олигархии не должны быть ярче и умнее речи самого генсека. Отсюда у советских лидеров не живые речи с «лирическими отступлениями», а речевые штампы, которых никто не читает, кроме иностранных корреспондентов в Москве, которые заняты этим по долгу службы. Первый лидер в Кремле, который нарушил этот закон, не будучи еще генсеком, был Андропов. Примеру Андропова последовали потом Горбачев, Алиев и Шеварднадзе, что несомненно способствовало их успешному движению к вершине власти. Другие два члена «директории», Лигачев и Чебриков, индивидуально ничем до сих пор не выделялись, но, судя по их успехам, они мастера закулисных дел.

Особенно это относится к Чебрикову, начальнику управления кадров КГБ с 1967 г. Он был направлен в КГБ из «днепропетровской мафии» Брежнева как представитель партаппарата-надзирать над чекистскими кадрами. Но когда Чебриков увидел, что шеф КГБ Андропов имеет больше материальной власти в СССР, чем генсек Брежнев, то переметнулся в лагерь чекистов. И Андропов отблагодарил его, назначив председателем КГБ, минуя оставшегося верным Брежневу первого заместителя председателя КГБ — генерала Цинева. Войдя в состав Политбюро, Чебриков выступил в ведущем теоретическом журнале КПСС с программной статьей с необычным названием: «Сверяясь с Лениным, руководствуясь требованиями партии». Я очень внимательно прочел эту статью, стараясь понять, что именно Чебриков «сверил» с Лениным и какими «требованиями» партии он собирается «руководствоваться» в своей чекистской работе. Стиль статьи, как и ее содержание, в какой-то мере характеризуют самого Чебрикова: во-первых, «требование» партии, чтобы выступление члена олигархии не выглядело умнее выступления генсека, точно выполнено, во-вторых, почти в каждом абзаце автор повторяет один и тот же тезис — партия стоит над чекистским аппаратом, невольно заставляя вас думать, не обстоит ли дело как раз наоборот. Ведь все-таки соотношение сил в «директории» 2:3 в пользу КГБ. Что же касается существа дела, автор утверждает: 1. «Использование гражданских прав и свобод не должно наносить ущерб интересам общества и государства». Что надо понимать под «ущербом», решают сами власти, «которые устанавливают порядок реализации прав с учетом общегосударственных интересов, соображениями государственной безопасности, охраны общественного порядка». («Коммунист», № 9, июнь 1985 г.). 2. «Чекисты активно участвуют в работе по повышению политической бдительности советских граждан… От каждого гражданина требуется усиление классовой зоркости, решительный отпор…» и т. д. (Там же). 3. Идеологическая борьба «закономерна, ее нельзя ни прекратить, ни отменить». В связи с этим Чебриков выдвигает оригинальный тезис о том, что СССР, собственно, понимает под «идеологической борьбой». Когда КПСС борется против существующего на Западе общественно-политического строя, создавая там революционные ячейки, засылая туда литературу, организуя радиовещание на всех языках мира по пропаганде идей коммунизма, — то это «идеологическая борьба», но когда Запад занимается тем же самым по отношению к СССР — это «идеологическая диверсия» и «вмешательство во внутренние дела СССР». 4. Узнали мы из статьи Чебрикова и один «секрет», который давно не является секретом: «В КГБ разработана и последовательно осуществляется научно-обоснованная программа действий… Большой вклад в ее разработку и практическое осуществление, в одухотворение (!) чекистской работы большевистской страстностью внес Ю. В. Андропов, в течение 15 лет возглавлявший Комитет государственной безопасности». (Там же).

Чебриков как политик, вероятно, — человек посредственных способностей, но он большой мастер своего дела, а главное — учреждение, которое он возглавляет, в своем роде уникально, такого не знала ни одна тирания в истории. Мы, по аналогии с прошлым, говорим о КГБ как о политической полиции советского режима, как о его функциональной величине. На самом деле КГБ, хотя и в самом советском государстве в разное время он назывался по-разному — ВЧК, ОГПУ, НКВД, МВД, КГБ, — есть не просто полицейское ведомство, а субстанция советского государства. Лишите советское государство этой субстанции — и оно развалится, как колосс на глиняных ногах. Я хорошо помню время, когда первые секретари обкомов партии, эти, по определению Сталина, «генералы партии», как запуганные щенки дрожали перед младшими лейтенантами НКВД. Такие времена могут наступить вновь.

На XX съезде партия устами Хрущева подтвердила, что не партия, не правительство, и даже не Политбюро правили советским государством в период правления Сталина, а советская политическая полиция, во главе которой стоял сам Сталин. Теперь на наших глазах происходит ее возрождение. Соответственно возрастает и роль генералов КГБ на вершине власти.

Сегодня существенно изменились условия, но не изменилась природа «органов». Чтобы они могли полностью восстановить свою былую роль и власть, нужен хотя бы эрзац-Сталин, которого я не вижу среди членов кремлевской «директории». Поэтому «органы» заключили деловой компромисс с партаппаратом: управлять страной может сам партаппарат, но для этого он должен быть предварительно чекизирован. Так началось сращивание партийного и чекистского аппарата на высшем уровне еще в эру Андропова. Причем, речь идет не только о профессиональных чекистах (Андропов, Чебриков, Алиев, Шеварднадзе), но и о тех, кто негласно сотрудничал с «органами» по роду службы — Горбачев, Соломенцев, Лигачев, Воротников, последний — как резидент КГБ в Южной Америке в качестве посла на Кубе. Нет сомнения, что и на уровне областей, краев и союзных республик происходит тот же самый процесс в связи с обновлением партаппарата на нынешних так называемых партийных выборах. КГБ будет поддерживать только тех кандидатов, которые негласно сотрудничают с ним. Более того. По примеру Москвы, в бюро партийных комитетов будут введены руководящие профессиональные или формально отставные кагебисты. В свою очередь, сами «органы» тоже будут заполняться партаппаратчиками, отличившимися во время негласного сотрудничества с КГБ. Об этом пишет и сам Чебриков в цитированной статье: «Наиболее важные звенья системы КГБ пополняются работниками, прошедшими школу партийной и комсомольской работы». («Коммунист», № 9, 1985, стр. 50).

Чебриков, как и Андропов, пришел в КГБ из партаппарата. Поэтому он не прочь похвастаться, как партаппаратчики быстро осваивают профессию чекистов. Он пишет: «Благодаря постоянной заботе КПСС, органы госбезопасности укомплектованы зрелыми, хорошо подготовленными работниками». («Коммунист», № 9, 1985, стр. 50].

Еще пять-шесть лет тому назад едва ли кому-нибудь со стороны приходила в голову мысль, что в составе Политбюро ЦК КПСС окажутся так быстро несколько ставленников КГБ, да еще сразу три генерала. Это явление беспримерно в истории режима, но оно закономерно. КГБ и его кадры призваны вывести СССР из кризиса тотальной коррупции. Только они способны на это. Ни один из членов Политбюро не имеет такого богатого опыта и знаний о сильных и слабых сторонах функционирования советской системы, как Чебриков и его чекисты. Ни один член Политбюро не знает столько о других его членах, сколько знает о них обо всех один Чебриков. Никто не может свалить Чебрикова иначе, как путем заговора, но Чебриков может свалить любого члена Политбюро, сфабриковав дискредитирующие материалы, как это систематически практиковал Андропов при Брежневе. Но кто такой сам Чебриков как политик и стратег и как он справится со своей миссией — мы не знаем. Зато как справились с аналогичной миссией два его чекистских соратника на местах, Алиев и Шеварднадзе, мы знаем хорошо. Отныне их опыт будет распространен на весь СССР. Отсюда логически вытекает, что они вместе с Чебриковым, не спрашивая воли партии на ее предстоящем съезде, сами вошли в Политбюро. Читая выступления Алиева и Шеварднадзе, изучая их практику правления в национальных республиках, анализируя сведения о них оттуда, приходишь к выводу, что КГБ и партаппарат вырастили в лице Алиева и Шеварднадзе тот классический тип партийно-полицейского «гибрида», который родился путем скрещения партаппарата с полицейским аппаратом, и который как раз нужен сегодня.

Тем не менее, мы бы ничего не знали о существовании на свете Алиева и Шеварднадзе, если бы в период правления Брежнева по стране не пошла эпидемия коррупции. «Образцовыми республиками» по этой части стали Азербайджан и Грузия. Их первые секретари, Ахундов и Мжаванадзе, были обвинены собственными полицейскими генералами в том, что они либо способствуют коррупции, либо сами причастны к ней. Этими генералами и были — в Азербайджане председатель КГБ Алиев, в Грузии — министр внутренних дел Шеварднадзе. За их спиной стоял шеф КГБ Андропов, который добился их назначения первыми секретарями партии этих республик. Но даже и после этого они не имели бы шансов добраться до членства в Политбюро, если бы не существовала в недрах КГБ та «научнообоснованная программа действий» Андропова по чекизации высшего партаппарата, о которой упоминает Чебриков.

Кроме того, Алиев и Шеварднадзе, видно, получили указание КГБ всемерно возвеличивать Брежнева как вождя КПСС, что они и делали с виртуозным мастерством восточных льстецов. Когда падкий на лесть Брежнев начал их выдвигать, то западные советологи поспешили включить их в группу бреж-невцев. Только когда началась борьба за наследство Брежнева, выяснилось, что они действовали по хитроумному рецепту Андропова — въехать в кремлевскую крепость на «троянском коне», чтобы легче было взять ее изнутри во время кризиса престолонаследия. Поскольку в этой же группе андроповцев находились Горбачев и Чебриков, их дальнейшая карьера была гарантирована. Этим я вовсе не хочу сказать, что они незаслуженно добрались до Политбюро. Сейчас партаппарат трагически беден политическими талантами, и на его тусклом небосклоне Алиев и Шеварднадзе выделяются, как яркие «звезды». Московские великодержавники, должно быть, в трауре. Вероятно, уже поговаривают о «второй кавказской оккупации» Кремля. Но зато Горбачев одним выстрелом убил сразу двух зайцев: в самом Политбюро укрепил свою позицию, а в национальной политике может бравировать своей толерантностью как аргументом против обвинений Москвы в русификаторской политике. Горбачев ведь может сказать — помилуйте, какой я русский шовинист: направо от меня сидит азербайджанец, налево — грузин, напротив один казах, один «белорус» и два украинца. Страной правят все народы СССР…

Назначение генерала КГБ Шеварднадзе министром иностранных дел СССР имеет более глубокий политический смысл и значение, чем это может показаться на первый взгляд. Здесь речь идет не просто о смене лица или даже о смене поколений в министерстве иностранных дел, а о реконструкции и чекиза-ции всей его сети в связи с новыми задачами, которые ЦК и КГБ ставят перед этим министерством. Советское министерство иностранных дел в советской внешней политике играло до сих пор двоякую роль: обычную, как орган дипломатической службы, и необычную — как легальный орган для прикрытия нелегальных революционно-подрывных и шпионско-разведывательных акций на Западе и в странах третьего мира.

Особенно эффективной стала эта работа с тех пор, как шефом КГБ был назначен Юрий Андропов.

Консервативное, по характеру своих прямых профессиональных функций, советское министерство иностранных дел во главе с Громыко, вероятно, не проявляло достаточного усердия в выполнении своих нелегальных функций, особенно с того времени, как Громыко стал членом Политбюро. Надо заметить, что для распространения идей и влияния советского коммунизма в странах Азии, Африки и Латинской Америки КГБ сделал куда больше, чем министерство Громыко.

Даже идея «разрядки» родилась не у советских дипломатов, а у чекистов. Сегодня Кремлю нужна «вторая разрядка», для тех же целей, что и первая, но более утонченная и по возможности более эффективная. Конечно, велики тайны КГБ, чтобы их знал посторонний, но зато нужды страны столь кричащи, что легко догадаться: никогда Кремль так не нуждался в кооперации с Западом, как сегодня. Два обстоятельства повелительно диктуют Кремлю такое поведение: во-первых, необходимость вывести советскую экономику из тупика при помощи западной техники, технологии и кредитов, во-вторых, желание сорвать осуществление американской стратегической обороны в космосе. Политическая цель второй разрядки остается старой — чекистская инфильтрация идей и людей на Западе, революционная экспансия в странах третьего мира под руководством хорошо вышколенных чекистских кадров. Для проведения в жизнь такой широкой программы нужен и полезен не твердолобый Громыко, а более молодой и более волевой человек с чекистской фантазией и большевистским размахом. Эти качества, вероятно, сочетает в себе заслуженный чекист и опытный партаппаратчик Шеварднадзе. Внутриведомственная задача преемника Громыко ясна — координировать внешнеполитическую деятельность своего министерства со стратегией глобальной революционной экспансии КГБ. Консерваторы и тугодумы будут убраны с дипломатической службы, чтобы до конца чекизировать ее ведущие кадры.

При смещении Громыко Горбачев, должно быть, руководствовался не только соображениями успеха новой разрядки и координации работы КГБ и министерства иностранных дел во внешнем мире, но и желанием поставить иностранную политику под свой личный контроль. При амбициозном Громыко это было бы связано со многими трудностями, при новом министре здесь не будет особенных проблем, что Шеварднадзе и доказал своим самостоятельным дебютом на юбилейном совещании в Хельсинки со старой программой Кремля, преподнесенной без кислоты Громыко и в стиле лондонского джентльмена Горбачева.

Само назначение Эдуарда Шеварднадзе министром иностранных дел, несомненно, было в каком-то смысле очень смелым революционным актом новой кадровой политики Горбачева, как в силу своей профессиональной несообразности даже в плане советской дипломатии, так и потому, что для нового министра иностранных дел супердержавы весь мир до сих пор начинался и кончался в Тбилиси. Он в Москву приезжал на всякие заседания, в том числе и на заседания Политбюро, куда входил как кандидат с 1978 г., но ни одного дня в Москве не работал. Это назначение, должно быть, явилось неожиданным шоком и для всего советского дипломатического корпуса, в котором так много видных дипломатов со знанием иностранных языков. Однако у Шеварднадзе, видно, есть качества, которые сейчас нужны Горбачеву: талант организатора и задатки стратега большой политики Кремля в странах третьего мира.

Бели же говорить о политике Кремля в Азии, Африке и Латинской Америке, то трудно найти более подходящую кандидатуру на пост главы советской дипломатии, чем грузин Шеварднадзе.

«Мир состоит не из одной Америки», — сказал Горбачев. Но поскольку мир не ограничивается и одной Европой, то в революционных приоритетах Кремля Азия, Африка и Латинская Америка уже со времени первой разрядки занимают ведущее место. Здесь партийно-чекистские таланты Шеварднадзе, как и его принадлежность к нацменьшинству в СССР, могут оказаться для Кремля более полезными, чем красноречие профессиональных дипломатов. Ближайшие проблемы советской внешней политики:

1. Как улучшить отношения с Китаем, не ухудшив отношений с Вьетнамом.

2. Как стабилизовать и расширить влияние СССР в Центральной Америке, не провоцируя интервенции США.

3. Как восстановить расшатавшееся влияние СССР на Ближнем Востоке, участвуя в решении арабско-израильского конфликта.

Догматическая дипломатия Громыко потерпела здесь полнейшее поражение. Революционная дипломатия Горбачева имеет все шансы на успех, что видно хотя бы на примере начавшегося оживления советско-китайских отношений за короткое время пребывания Горбачева у власти: китайское руководство перестало быть «гегемонистским» и «реакционным», а советская держава перестала быть «социал-империализмом», в обеих странах строится «социализм», а генсеки в Москве и Пекине вновь стали «товарищами». Это пока что только атмосферное улучшение, но перспективы восстановления былых отношений между «братскими компартиями» СССР и Китая весьма заманчивы для обеих сторон и даже реальны. Условия Китая известны: 1) вывод вьетнамских войск из Камбоджи, 2) вывод советских войск из Афганистана, 3) отвод советских войск от китайских границ. Другими словами, Китай требует восстановления статус-кво, который существовал до советско-китайского конфликта, и ни одно из этих требований не задевает жизненных национально-государственных глобальных интересов.

К тому же, если интересы СССР в странах третьего мира неизбежно связаны с постоянной конфронтацией с США, как с идеологическим противником, то Китай и СССР — однотипные коммунистические государства и проповедуют одну и ту же марксистско-ленинскую идеологию, так что при обоюдном желании они легко договорятся о распределении ролей и сфер влияния в третьем мире.

Несомненно существующие глубокие территориальностратегические противоречия между Китаем и СССР на Дальнем Востоке, в юго-восточной Азии и в Тихом океане могут быть на время «заморожены». Сегодня Китай находится в том счастливом стратегическом положении, когда он, не вступая в военный союз ни с одной из супердержав, может попеременно ставить то на СССР, то на Америку, приноравливаясь к своим нуждам и обстоятельствам.

В Кремле великолепно отдают себе отчет в том, что масштаб и глубина внутренних трудностей, грандиозные усилия по их преодолению требуют также не конфронтации, а кооперации с Западом, и в первую очередь с Америкой. Горбачеву есть чему учиться и у Китая с его реформами и «четырьмя модернизациями», и у Сталина с его Ялтой. Для этого Советскому Союзу опять-таки нет необходимости жертвовать своими жизненными интересами или даже целями своей политики глобально-революционной экспансии. Нет ничего легче, как добиться стратегических успехов у Запада мирным путем, как Сталин доказал это в Ялте в 1945 г., а Брежнев в Хельсинки в 1975 г., нагло обманув Запад, что за признание своих военных завоеваний СССР допустит свободную циркуляцию информации, идей, людей между Западом и Востоком.

От смертельной внешней опасности советский режим был спасен в последней войне западной демократией по одной простой причине: стратегия Сталина была динамичной и эластичней, что и привело к успеху в Ялте. Горбачев хочет теперь новой Ялты в космосе и на земле, чтобы спасти советский режим от внутреннего краха при помощи той же демократии. Все это так и будет, стоит только Горбачеву сделать несколько «благородных жестов», восстанавливающих нарушенный самим Кремлем «статус-кво» кануна второй «холодной войны»: убрать ракеты средней дальности, уйти из Афганистана, восстановить право евреев на эмиграцию, освободить академика Сахарова и его супругу Елену Боннэр. Вот тогда Горбачев, отмежевавшись от актов произвола своих предшественников, заработает такой большой капитал «либерала», «демократа» и «спасителя мира» во всем мире, что в Советский Союз широким потоком двинутся западные кредиты, техника, технология со всеми их супер-компьютерами, что очень скоро выведет советскую экономику из внутреннего кризиса, а военной индустрии поможет «догнать и перегнать Америку» в космосе. Для такой новой роли в новых условиях Громыко был уже слишком стар, неповоротлив, и к тому же — с вечным трауром на лице, вместо очаровательной улыбки, которую Запад так высоко ценит как раз у дипломатов. По этой части Шеварднадзе прямо просится в Голливуд. Если он к тому же еще и мастер рассказывать анекдоты тифлисского кинто и «ереванского радио» на дипломатических приемах, для маскировки стратегических замыслов своей миссии, кроме того, по-чекистски ловок в упаковке революционной «взрывчатки» в тюки безобидной дипломатической почты, то тогда один Шеварднадзе стоит сотен Громыко. Ведь культурный Запад любит, чтобы и советские дипломаты вели себя культурно: если околпачивать, то виртуозно, если насиловать, то не до удушения, если сносить голову, то не топором, а незримой силой.

Надо идти в ногу с веком. Новые времена, новая техника, новые мастера своего дела. К этому обязывает и сама большевистская диалектика. Сегодня в фаворе не гримасы Громыко, а «улыбки Горбачева», пусть даже у этих улыбок и «железные зубы», как выразился тот же Громыко. Нужны еще не испробованные новые методы, новые приемы и новые люди с новыми идеями. Поэтому сейчас в советской внешней политике происходит «инвертизация» идей, людей и фантазий, чтобы советская внешняя политика вновь стала по-ленински динамичной и по-сталински богатой фантазией. Это и называется у большевиков «ленинским стилем» в работе, который Сталин определял как «соединение русского революционного размаха с американской деловитостью». Горбачев нашел, что в таком «ленинском стиле» может работать Шеварднадзе, а не Громыко. И он знает, что делает. Фантазией, как мне рассказывали его земляки, Шеварднадзе владеет в совершенстве, в чем я и сам убедился, читая его речи. В то же время в его речах чувствуется не просто фантазия какого-нибудь Манилова, а творческий полет дипломата высокого класса, если под дипломатией понимать изощренное искусство лицемерить. Приведу лишь один отрывок, в котором Шеварднадзе, в разгар тотальной коррупции в стране и абсолютной индифферентности брежневского руководства, дает последнему следующую характеристику: «Сегодня нельзя не сказать о человеке, который так высоко поднялся в глазах современников и который так органически слился с родным народом и родной партией. Вчера с трибуны Верховного Совета над всем миром победоносно звучал его удивительно близкий, полный человеческого тепла голос, его заветные слова и отточенные фразы, проникающие в сердца и умы людей… Ленинская простота, научная глубина, большевистская твердость и непоколебимость, глубокий интернационализм, высокий гуманизм, врожденное человеколюбие, призвание быть коллективистом и демократом, революционером по профессии, постоянная готовность брать на себя самую большую ответственность перед народом и партией, стойкий характер, сердце, полное любви к людям, — вотто, чем дорог нам Леонид Ильич Брежнев». («Правда», 6.10.1977 г.).

В Словаре русского языка Ожегова, кроме классического определения дипломатии как «деятельности правительства по осуществлению внешней… политики государства», есть и такое ее бытовое определение: «Ухищрения… в действиях, направленных к достижению какой-нибудь цели». Цель у Шеварднадзе была одна: добраться до Политбюро. Через несколько месяцев после этой «дипломатической» речи на очередном пленуме ЦК Брежнев сделал Шеварднадзе кандидатом в члены Политбюро.

Если проблему со стариками из Политбюро Горбачев решил весьма «элегантно», создав «Политбюро в Политбюро» в виде упомянутой руководящей пятерки, то важнейшего из стариков со своей почти независимой вотчиной, Громыко, он убрал ловко и бесшумно, возвысив его юридически, чтобы кастрировать политически, для чего забрал у «главы государства» положенную ему должность председателя Совета обороны СССР. Зато бесцеремонно выкинул из Политбюро и Секретариата ЦК того, кто мешал кооперации партаппарата с полицейским аппаратом — здорового и нестарого Романова. У Андропова был порядок позолотить пилюлю удаляемым вельможам благодарностью от Политбюро. Романов не удостоился даже такой позолоты, хотя и отмечено, что он освобожден по состоянию здоровья. В свете последующих фактов стало понятно, почему Романов очутился в опале. Романов, член Политбюро и секретарь ЦК милостью Андропова, надзиратель ЦК по вооружению и вооруженным силам, единственный из членов Политбюро, который от начала и до конца войны был ее активным участником, долголетний руководитель партийной организации первой столицы Октябрьской революции, — видно, претендовал на пост генсека после смерти Черненко. Очевидно, в этом его поддерживали и некоторые военные, о чем свидетельствует снятие начальника Главного политического управления Советской армии и флота Епишева, главнокомандующего стратегическими ракетными войсками Толубко и т. д.

Однако решающее значение имеет здесь не падение отдельных лиц, а исключение армии из «треугольника» власти — после того, как она на протяжении двадцати лет диктовала свою волю по двум важнейшим для нее вопросам: в выработке советской военно-политической стратегии и определении объема финансирования советской военной промышленности и армии. Примирится ли армия со своим новым статусом? — Здесь царит грозная неизвестность.

Много тяжелых проблем стоит перед Горбачевым. Самая легкая из всех его проблем — это внешнеполитическая. Громыко засвидетельствовал на мартовском пленуме ЦК, что для ее решения Горбачев — наиболее способный человек. Тут личные способности Горбачева сыграют выдающуюся роль. В этой связи нелишне процитировать речь Громыко на мартовском пленуме ЦК. Вот некоторые места из речи Громыко: «Михаил Сергеевич Горбачев показал себя блестяще, без всякого преувеличения… В Политбюро подчеркивалось, что это человек принципов, человек сильных убеждений… В Политбюро говорилось, что Михаил Сергеевич — человек строгого и глубокого ума… Ведь часто бывает, что вопросы — и внутренние, и внешние — трудно очень рассматривать, руководствуясь законом черное и белое. Могут быть промежуточные решения. И Михаил Сергеевич всегда умеет находить такие решения, которые отвечают линии партии… Он очень хорошо и быстро охватывает суть процессов, которые происходят вне нашей страны. Я часто поражался его умению быстро и точно охватить суть дела, делать выводы… Михаил Сергеевич человек широкой эрудиции и по образованию и по опыту работы… В лице Михаила Сергеевича Горбачева мы имеем деятеля широкого масштаба, деятеля выдающегося… Если бы в этом зале сейчас был научный форум, наверное, все бы сказали: этот человек умеет аналитически подходить к проблемам. Это сущая правда… Он не только хорошо анализирует проблемы, но и делает обобщения и выводы». («Коммунист»,№ 5,1985).

Если все, что говорит здесь Громыко, точно воспроизводит портрет Горбачева, то Запад ждут глубокие прорывы и катастрофические потрясения, организовать которые до сих пор были способны из всех большевистских вождей только два человека — Ленин и Сталин, ибо только им были свойственны качества, приписываемые теперь Горбачеву. Для меня несомненно, что Горбачев собирается возглавить последний исторический поединок коммунистического Востока со свободным Западом. В этом поединке у него есть и очень влиятельный союзник в тылу Запада: либеральствующая западная элита. Ведь это член первого правительства Ленина, А. Коллонтай, после своего долголетнего пребывания на Западе в качестве советского посла, наставляла молодых большевиков: «Обратить элиту Запада в свою веру невозможно, но убедить в правоте своей точки зрения возможно вполне». («Правда», 21.07.1980).

Примеров на этот счет бесчисленное количество, достаточно привести один самый разительный: интервенция Америки в Южном Вьетнаме для предупреждения экспансии коммунизма вызвала бурю возмущения всей западной элиты, с демонстрациями, грозящими перейти в восстания, а варварское истребление Советским Союзом афганцев оставляет ее совершенно равнодушной.

Западные эксперты строят догадки о возможном направлении будущей советской внутренней и внешней политики, исходя из предположения, что в Кремле есть люди разного образа мышления и разных подходов — «прагматики» и «догматики», «голуби» и «ястребы» — и что вместе с исчезновением с кремлевской сцены представителей старого догматического поколения может исчезнуть и сама старая догматическая идеология. Вот два типичных примера на этот счет. Накануне прихода к власти нового генсека в печать проникли сведения, что советники по советским делам президента Рейгана пришли к выводу, что за трон генсека борются два члена Политбюро — Горбачев и Романов. Но так как Романов «догматик», а Горбачев «прагматик», то Америке выгодно способствовать победе Горбачева. Вот и другой пример. Серьезному немецкому журналу политические последствия прихода к власти нового поколения Горбачева рисуются следующим образом: «Ровесники Горбачева в министерствах, службах информации, комбинатах, казармах… чувствуют себя свободными от догматических оков, в которые было заковано старое поколение… Их представитель Горбачев — не террорист в кожанке, не верующий марксист, не обычный политик, не закоренелый бюрократ… Он делец (махер). Он почти тип менеджера, с физиономией (необычной для ведущего товарища) веселой и хитрой… Когда он был в Лондоне, то искал общества банкиров и предпринимателей. Он и сам походит на них в своем костюме на заказ и золотыми часами… Кроме того, у него красивая жена». («Шпигель», № 12,1985).

В обоих случаях видимость принимается за сущее, актерство за реальность, деловые интересы за симпатию, к тому же переоцениваются личности и недооценивается система. Ведь в коммунистической партии, не только по доктрине власти, но и в ее историческом опыте, даже самые выдающиеся личности — сила относительная, аппарат — сила абсолютная. Даже Сталина привел к власти первоначально партаппарат против всех выдающихся личностей в партии того времени. Точно так же пришел к власти и Хрущев. Только Брежнева поставили во главе власти не одна, а три силы системы — партаппарат, политическая полиция и армия. Соответственно расширилась социально-бюрократическая база режима и сузилась власть партаппарата и его генсека. С тех пор реальная власть в Кремле не в руках отдельных личностей, которые стоят на переднем плане, а в руках анонимного аппарата власти, полиции и армии, которые и составляют «треугольник» верховной власти, опирающийся, в свою очередь, на гигантскую иерархию четко и согласованно функционирующих ячеек власти по вертикали и горизонтали.

Своими верховными представителями «треугольник» выбирает только тех, кто, по его убеждению, наиболее последовательно и вместе с тем наиболее эффективно будет проводить в жизнь координированную волю и программу всех его трех углов, в точном соответствии с марксистско-ленинской идеологией. Верят ли эти циники сами в свою идеологию — не имеет никакого значения в их практической политике. В этом смысле среди них могут быть не только «прагматики», но и отъявленные фарисеи. Главное в другом: только проповедь ими марксистско-ленинской веры оправдывает исторически и обосновывает политически их нахождение у власти. Эта же вера обязывает их быть «догматиками» во внутренней политике и «ястребами» во внешней. Поэтому попасть в эту компанию человеку с репутацией «голубя» куда труднее, чем евангельскому верблюду пролезть через игольное ушко. Ничто так наглядно не иллюстрирует сказанное, как новая «Программа КПСС» Горбачева. Приступим к ее анализу.