От Андропова к Горбачёву

Глава 1. Первая, вторая и третья программа партии

Михаил Горбачев политик, видимо, не без юмора. Это он доказал во время своего пребывания в Париже в октябре 1985 г., когда в полемике с американцами сослался на авторитет знаменитого восточного мудреца Хаджи Насредина. Горбачев рассказал, что когда Насредин ехал по Бухаре на осле, то народ говорил — где это видано, где это слыхано, старый осел молодого везет. А когда он взвалил на себя осла и потащил его через город, то народ вновь упрекнул Насредина, что он тащит на себе осла. Так, мол, нас, советских лидеров, упрекали, что мы не делаем конкретных предложений о разоружении в Женеве, но теперь нас упрекают за то, что мы их сделали (но ультимативно связывая их с космосом).

Я не знаю, кто в последнем случае осел и кто Насредин, но жаль только, что Горбачев не вернулся еще раз к Хадже Насре-дину, когда критиковал на октябрьском пленуме ЦК автора третьей программы партии 1961 года Никиту Хрущева, тот ведь всенародно обещал, что за первое десятилетие, т. е. до 1970 года, Советский Союз превзойдет США по производству продукции на душу населения, а к концу второго десятилетия (до 1980 года) в СССР даже будет построен коммунизм. А ведь Хрущев тоже действовал скорее по рецепту Хаджи Насредина, чем Карла Маркса, когда обещал стране совершить чудо, подобное тому, какое обещал тот же Хаджа Насредин халифу. Летописец деяний Насредина рассказывает: халиф вызвал однажды Насредина к себе во дворец и говорит ему: «Велика твоя слава в моем халифате. Говорят, что ты кудесник и творишь чудеса. Так скажи, можешь ли ты научить моего осла разговаривать?» Насредин ответил утвердительно. «Так вот тебе мой приказ: научи его говорить. Сумеешь — осыплю тебя золотом и сделаю тебя своим великим визирем, не сумеешь — отрублю тебе голову. Даю тебе пять лет срока». Когда дома встревоженная жена спросила его, как он мог дать такое обещание, Насредин ответил: «Жена, не печалься. Пять лет срок большой — за пять лет или осел издохнет, или старый халиф помрет, или я умру». Когда Хрущев фантазировал о чудо-коммунизме, который восторжествует в СССР через двадцать лет, ему было под 70 лет. В этом возрасте Хрущев вполне мог полагаться на мудрость Насредина в отношении собственной персоны.

Впрочем, так обстояло дело и с обещаниями первых двух программ. В первой программе РСДРП, совместно принятой на II съезде партии в 1903 г. будущими меньшевиками и большевиками, говорилось о программе-минимум и о программе-максимум. Согласно программе-минимум, в России после свержения самодержавия должна была установиться на продолжительное время демократическая республика. Программа-максимум говорила о перерастании в исторической перспективе этой демократической республики в социалистическую республику «диктатуры пролетариата». О какой «диктатуре пролетариата» шла речь, видно из того исторического факта, что эта формула была включена в программу по единогласному решению «Искры» в составе Плеханова, Ленина, Мартова, Аксельрода и Веры Засулич, Как известно, все эти члены редакции «Искры», кроме Ленина, впоследствии стали непримиримыми врагами того деспотического толкования, которое Ленин вкладывал в данную формулировку, Плеханов, Мартов, Аксельрод и Засулич понимали под «диктатурой пролетариата» то же самое, что и Маркс, а именно: власть большинства народа над меньшинством, и не отрицание демократии, а установление новой формы этой демократии, и то только на переходный период от капитализма к социализму. Ведь по Марксу и Энгельсу, первый акт пролетарского государства — национализация всех средств производства в стране будет и его последним актом в качестве государства. Государство не отменяют, оно само отмирает, ибо, по их теории, государство — это орудие подавления одного класса другим, но когда классы ликвидированы и подавлять некого, то исчезает и надобность в существовании самого пролетарского государства…

Хорошо известно, что все это Ленин истолковал по-своему, действуя воистину как волюнтарист, субъективист и узурпатор воли народа и партии, изложенной в ее программе. Народ провозгласил демократическую республику в России в феврале 1917 г. Об этой демократической России сам Ленин говорил, что она «самая свободная страна в мире». Но как раз эту самую свободную демократическую Россию Ленин и уничтожил через девять месяцев вооруженным заговором большевиков. Созданный после этого новый политический режим Ленин назвал «диктатурой пролетариата». Когда ему указывали, что не «диктатура пролетариата», а диктатура одной его большевистской партии, то Ленин цинично отвечал: «Когда нас упрекают в диктатуре одной партии, мы говорим: "Да, диктатура одной партии. Мы на ней стоим и с этой почвы сойти не можем”», (т. XXIV, 3-е изд., стр. 423).

Ленин начисто уничтожил в советском государстве не только все права и свободы, данные февральской революцией, но даже права и свободы, данные Николаем II в «Манифесте 17 октября» 1905'. Вся свободная печать была запрещена, политические партии были ликвидированы, новая ленинская инквизиция — ЧК — свирепствовала по стране. Все тюрьмы были заполнены врагами большевизма. Впервые при Ленине были созданы и концлагеря, куда загоняли не только представителей старых враждебных классов, но заодно и старую интеллигенцию, офицеров царской армии и духовенство. Вот в разгар этого массового красного террора (в марте 1919 г.) заседает VIII съезд партии. И на этом съезде принимается по докладу Ленина вторая программа партии. Что же обещает Ленин в этой программе? Вот наиболее важные его обещания: 1. Крестьянству: «Никаких насилий по отношению к среднему крестьянству мы не допустим, сельскохозяйственные коммуны (тогда слова "колхоз” еще не было) — совершенно добровольные союзы земледельцев»; 2. Рабочим: «Профсоюзы должны прийти к фактическому сосредоточению в своих руках всего управления всем народным хозяйством, как единым хозяйственным целым»; 3. Нерусским народам: «Право на государственное отделение»; 4. Верующим: «Необходимо заботливо избегать всякого оскорбления чувств верующего»; 5. Всей стране: «Лишение политических прав и какие бы то ни было ограничения свободы необходимы исключительно в качестве временных мер борьбы с попытками эксплуататоров отстоять или восстановить свои привилегии. По мере того, как будет исчезать объективная возможность эксплуатации человека человеком, будет исчезать и необходимость в этих временных мерах и партия будет стремиться к их сужению и к полной их отмене». (VIII съезд РКП (б). Протоколы. 1959, стр.347–405).

Ни одно из этих обещаний ни Ленин, ни его наследники впоследствии не только не выполнили, но и не собирались выполнять. Тогда спрашивается, зачем они были даны? Ответ вытекает из обстановки, в которой они давались. Шла ожесточенная гражданская война в России. Финляндия, Прибалтика и Польша вышли из состава империи. Украина, Белоруссия, Кавказ и Туркестан также объявили о создании независимых национальных государств. В Сибири адмирал Колчак, на юге генерал Деникин, на Западе генерал Юденич, на Севере генерал Миллер создали добровольческие армии и во главе их двигались на центр большевистской власти, не говоря уже об интервенции военных союзников России. Вот это и заставило Ленина и большевиков записать названные обещания в свою вторую программу.

Если обещания Ленина во второй программе были чисто демагогическими, продиктованными страхом за судьбу большевистского режима перед грозящей ему гибелью, то обещания Хрущева в третьей программе были одновременно и демагогическими, и фантастическими, Хрущев не мог бы их реализовать даже при искреннем стремлении к этому.

Идеалы, идеи и системы идей — называемые идеологией — всегда играли в истории человечества выдающуюся роль. Не нужно быть историком, чтобы констатировать древнейшую истину: все великие события в мире, начиная с возникновения мировых религий и кончая революциями и войнами, подготавливались идеями, которые покоряли массу. Глубоко постиг эту истину основоположник самой значительной идеологии XIX века Карл Маркс. Его идеология, названная им самим «научным социализмом», на деле была и есть пятая мировая, но атеистическая религия. Только в отличие от классических религий, с признанием Бога и обещанием райской жизни на том свете, Маркс на место Бога поставил материю, а райскую жизнь обещал уже на этом свете, если люди перейдут в его атеистическую веру. Не нужно быть также марксистом, чтобы видеть корни возникновения новой марксистской религии в социальных условиях раннего капитализма, при которых родился Маркс. Первобытный, или ранний, капитализм рос не только на грабежах колониальных стран, но и на нечеловеческих страданиях народов метрополий. Первая страна капитализма, Англия конца XVIII и начала XIX века с ее глубокими социальными контрастами в обществе, где рост богатства немногих был прямо пропорционален обнищанию многих, как раз и послужила материальной базой наукообразного обоснования новой социальной религии с ее зажигательным призывом: создать новое общество, в котором в духовной жизни не будет насилия человека над человеком, а в материальной жизни утвердится закон: люди работают по способностям, но получают по потребностям. Верил ли сам Маркс в возможность создания такого гармоничного общежития человечества в будущем, для науки не имеет никакого значения. Значение имело другое: удастся ли новой социальной религии завоевать массы. Маркс хорошо знал из истории возникновения старых классических религий — иудейской, христианской, мусульманской, буддийской, что всякая новая идея, овладевающая массой, становится материальной силой, как выражался он сам. И у Маркса появились «верующие» — повсеместный рост революционного рабочего движения в Европе во второй половине XIX века в значительной мере был заслугой Маркса. Даже в России, где капитализм находился еще в пеленках, появились отечественные марксисты. Как и в каждой религии, так и в марксистской религии в конце XIX и начале XX века произошел раскол — образовались два лагеря в марксизме — лагерь «ревизионистов» (демократические социалисты Запада) и лагерь «ортодоксальных марксистов» (революционные социалисты или большевики в России). «Ревизионисты» стояли и стоят на точке зрения «мирного перехода» от капитализма к социализму путем широких социальных реформ, «ортодоксы» — за насильственное свержение капиталистического строя путем вооруженного восстания. В России ортодоксов возглавил Ленин, который раньше всех понял, что «научный социализм» сам по себе никогда не восторжествует на земле, но им можно и нужно воспользоваться как средством для достижения стратегической цели любого политика — захвата власти над Россией. Для этого надо создать в стране широко разветвленную конспиративную политическую организацию, поставив во главе ее узкое ядро профессиональных революционеров. Такова была партия большевиков, которую создал Ленин. Однако в одном Ленин оставался верен «научному социализму» — в словесной проповеди коммунистической утопии Маркса он был неутомим. Исходя из этой утопии, чтобы завоевать влияние в низших слоях общества, играя на их низменных чувствах, он обещал им в будущем все, что только они могли сами себе желать.

Теперь вообразите себе на минуту такую фантастическую сцену: Ленин чудом воскрес, как в повести писателя В. Войновича, вышел из мавзолея и тут же на Красной площади начал выкрикивать лозунги: «Вся власть Советам», «Вся земля крестьянам», «Заводы и фабрики рабочим», «Долой постоянную армию», «Долой постоянную бюрократию», «Долой тайную полицию», «Зарплата министра должна быть не выше зарплаты среднего рабочего». Не требуется особой фантазии, чтобы представить себе теперь иную, на этот раз уже вполне реальную сцену — такого Ленина Чебриков и Горбачев быстро отправили бы на другую площадь — на Лубянскую.

А ведь все лозунги выдвинул сам Ленин в «Апрельских тезисах» 1917 г., чтобы повести за собой малограмотную народную массу на пути к власти. О социализме Ленин предусмотрительно умалчивал, ибо имел дело с крестьянской Россией, враждебной любой идее социализма, но, победив в революции, он начал строить при помощи ЧК «военно-казарменный социализм», названный «военным коммунизмом». Тогда восстало крестьянство, восстала «гордость революции» — Кронштадт, угрожала восстанием столица революции — Петроград. Все это было после победоносного окончания гражданской войны. Трезвый политик, Ленин быстро почуял опасность — если настаивать на идее социализма, то он потеряет власть. Чтобы ее удержать, надо дать стране другую идею, диаметрально противоположную социалистической — идею капиталистическую, с новым лозунгом: «обогащайтесь!». Так родился ленинский НЭП, спасший его режим от гибели, что было для него превыше всех идей. Проповедовать одно, делать другое, менять одни идеи на идеи противоположные, даже менять убеждения, если это диктуется интересами той же власти, — такой образ поведения большевики называют «диалектикой в политике», что в переводе на человеческий язык надо было бы назвать целеустремленным лицемерием.

Все, что говорилось до сих пор, касалось практической политики большевиков, но на словах коммунизм всегда выдавался за конечную цель партии. Так поступал даже Сталин, который вообще не верил никаким идеалам, кроме идеала единовластия. Хрущев был первым коммунистом в России, который хотел, вопреки исторической практике, сделать то, чего не удалось ни Ленину, ни Сталину: построить в СССР коммунизм по всем правилам Маркса.

Говоря о роли марксистской идеологии и ее месте в большевистской стратегии, нельзя не заметить, что при Сталине произошла «переоценка ценностей» большого тактического диапазона. Во-первых, он перенес акцент с социально-политического на национально-патриотическое. Идеалом Сталина сделалось не строительство утопического коммунизма в России, в котором народ давно разуверился, а превращение самой России из страны аграрной в мощную военноиндустриальную державу. Во-вторых, он перешел от пропаганды убеждением к политике принуждения. Организованное насилие во всех сферах советской жизни — в экономической, трудовой, культурной, духовной — стало системой и сущностью режима. Сталин хорошо знал, что метод организованного насилия над волей человека является наиболее эффективным методом и имеет наглядное пропагандное значение для достижения его цели — люди, которые ежедневно видят, как сталинские чекисты сносят головы «контрреволюционерам», «вредителям», «саботажникам», кулакам и подкулачникам, будут, спасая собственные головы, выполнять любые приказы Сталина, даже такие, которые направлены против их жизненных интересов. Сталин объявил все марксистские рассуждения об «отмирании» государства при социализме вредительской контрреволюционной болтовней. Для Сталина новым квази-марксистским «кредо» стало создание всесильного государства-Молоха. Оказалось, что сталинская идея создания «государства-Молоха» или «государства-Левиафана» на практике легче осуществима, чем утопия Маркса. Сталинская установка — «догоним и перегоним» Запад за 10–15 лет — вызвала к жизни целое патриотическое движение, ибо лозунгом дня стал не коммунизм, не марксизм, а индустриализация страны и культ великой Родины.

Я хорошо помню, как в двадцатые годы литературный «генсек» и шурин оберчекиста Ягоды Авербах разносил в журнале «На литературном посту» великого русского поэта Есенина за стихи: «Небо — как колокол, месяц — язык, мать моя родина, я большевик». Авербах аргументировал: кулацкий певец Есенин не понимает, что «родина» и «большевик» — понятия взаимоисключающие, ибо, по Марксу и Энгельсу, — у пролетариата нет отечества.

Сталин молчаливо объявил Маркса и Энгельса «безродными космополитами», синтезировал «родину» и «большевизм», причем с прописной буквы начал писать не большевизм или марксизм, а «Родину» и «Отечество». И он знал, что делал.

После крушения идеалов революции и всех программных обещаний большевизма, после ликвидации ленинского НЭПа и принудительной коллективизации, в ходе которой были уничтожены миллионы крестьян, в условиях начавшейся новой эры перманентного физического и духовного террора, не только малые народы, но и ведущая нация государства — сам русский народ — стал сплошь антисоветским. Знаток русской истории и толковый наблюдатель русского характера, Сталин отлично понимал, что каждый русский может стать врагом коммунизма, но ни один русский человек не станет врагом российского государства. Отсюда и новый идеал — ставка на великую, сильную и непобедимую, но большевистскую Россию, способную состязаться с любой мировой державой, а в перспективе со всеми ими вместе взятыми, как ныне это демонстрируют его наследники. Отсюда же и гигантомания Сталина — не просто Родина с большой буквы, а «великая» Родина, не только «русский народ», а «великий русский народ», не только «стройки», а «великие стройки», не только «Отечественная война», как в 1812 году против Наполеона, а «Великая Отечественная война» против Гитлера. Даже октябрь 1917 года, который Ленин и его соратники называли просто «Октябрьской революцией», или очень часто даже «октябрьским переворотом», Сталин также переименовал в «Великую Октябрьскую социалистическую революцию». Как раз война против Гитлера, которую Сталин вел не под знаменем марксизма и не во имя спасения социализма, а под знаменем русского патриотизма, во имя спасения Родины, целиком оправдала главный расчет его стратегии. Расчет этот заключался в том, чтобы спасать свой политический режим в маске русского патриота. Что Сталин попал в точку со своей «переоценкой ценностей», доказал и раскол русской белой эмиграции по вопросу, как отнестись к Сталину и его режиму в начавшейся войне. Большинство белой эмиграции, в числе которой были и такие «белогвардейские зубры», как Деникин и его генералы, как Милюков и его кадеты, как лидер меньшевиков Дан с его единомышленниками, как Керенский и его сторонники, стали оборонцами советской России против Германии. Многие эмигранты после войны взяли даже советские паспорта. Сотни из них вернулись на родину, чтобы быть впоследствии, разумеется, уничтоженными. Как только война кончилась, Сталин объявил не русский патриотизм подлинной причиной советской победы в войне, а превосходство советской социалистической системы над капиталистической системой Германии, тезис, который повторил Горбачев к 40-й годовщине окончания войны.

Обещания второй программы Ленина, как то: отказ от насильственной коллективизации крестьян, передача управления промышленностью в руки профсоюзов, признание права нерусских народов на самоопределение, а самое главное — отмена ограничений политических прав и свобод в ближайшем будущем, эти обещания носили чисто тактический характер и были поставлены на службу его стратегической цели — любой ценой удержать захваченную власть, Ленин и не думал выполнять их, когда гражданская война кончится его победой. «Цель оправдывает средства» — в этом ведь и вся философия ленинизма.

В определенном смысле аналогичной была ситуация, которая сложилась в стране накануне принятия третьей программы партии. Эпоха Хрущева характеризовалась политическим и идеологическим кризисом внутри партии. Кризис этот не грозил режиму прямой гибелью, как во время принятия второй ленинской программы, но в определенном отношении новый кризис был опасен для судьбы режима, ибо он как бы прогнозировал окончательную потерю веры не только народа, но и самой партии в идеологию марксизма-ленинизма и был выражением сомнения в правомерности созданной на ее основе политической системы и социального общежития.

Вспомним тогдашнюю обстановку: на своем XX съезде партия объявила вчерашнего бога Сталина не только лже-богом, но и массовым убийцей. Последующие разоблачения уголовных преступлений Сталина и его чекистов во главе с Ежовым и Берия, приведших к гибели миллионов невинных людей во имя идеалов «партии Ленина-Сталина», убеждали людей, что если Сталин и его соратники — преступники, то должна быть преступной и политическая система, созданная им. Более того. Идея, во имя которой совершались эти преступления, идея коммунизма, — чистейшая и несбыточная утопия. В этих условиях в возможность построить коммунизм, вероятно, верил только один человек в партии — сам Хрущев. Вера Ленина в коммунизм сомнительна, по крайней мере в такой коммунизм, который рисовался Марксу и Энгельсу. Сталин ни в какой коммунизм вообще не верил. Однако в партии большевиков был довольно большой слой идейных революционеров, которые свято верили, что коммунизм — это реальное будущее всего человечества. Во время кровавых чисток тридцатых годов Сталин уничтожал как раз этих «верующих» фанатиков коммунизма, справедливо считая их с их допотопными идеалами самыми опасными врагами для себя. В партии сохранились только оппортунисты, карьеристы и те «двурушники», которые сумели спрятать свой идеализм под маской цинизма, совершая преступления по приказу того же Сталина. К этим единицам, думаю, принадлежал и Хрущев. При первой же возможности Хрущев скинул сталинскую маску и на XX съезде партии в 1956 г. бесцеремонно разоблачил своего бывшего повелителя. В нем вновь заговорил, как и в годы гражданской войны, убежденный коммунист, что, впрочем, позже привело его к гибели как раз от рук убежденных сталинцев.

Через пять лет — на XXII съезде партии в 1961 г. — Хрущев, продолжая разоблачать культ личности и преступления Сталина, заодно открыл перед партией и страной преступления и всего состава сталинского Политбюро. Из разоблачений Сталина Хрущев сделал и свой вывод — XXII съезд постановил выкинуть саркофаг с гробом Сталина из мавзолея Ленина за его «массовые репрессии против честных людей».

Так, символически оторвав Сталина от Ленина, Хрущев решил вернуть партии веру в победу коммунизма не в отдаленном, а в ближайшем будущем, еще при жизни нынешнего поколения советских людей. Хрущев предложил на утверждение съезда новую, третью программу партии. Коллектив авторов ЦК во главе с секретарем ЦК КПСС Пономаревым объяснил, почему новая программа носит такой конкретный характер: «Важнейшая черта новой Программы КПСС, — сказано в "Истории КПСС” 1962 года, — ее конкретность и научная обоснованность… Люди могут теперь ясно представить себе здание коммунизма, знают, как надо его строить, как будет в нем организована жизнь». («История КПСС», 1962, стр. 735).

Сейчас тот же Пономарев и его новый шеф Горбачев видят основной недостаток программы Хрущева как раз в ее конкретности. Действительно, Хрущев не ограничился словоблудием сталинских времен о коммунизме, не пережевывал вновь старый сталинский лозунг «догнать и перегнать Америку», а конкретно записал: Америку он догонит через десять лет, а коммунизм построит через двадцать. Более того. Съезд единогласно записал, что в конце двадцатилетия СССР будет производить промышленной продукции вдвое больше, чем ныне производится во всем несоциалистическом лагере. Однако цель Хрущева была не столько строительство коммунизма, сколько, как уже говорилось, восстановление в партии потерянной веры в этот самый коммунизм. После всего исторического опыта этого можно было добиться не отвлеченными поступками, а конкретной программой действий с указанием материальных благ, которые ждут советских людей в ближайшие, конкретно установленные сроки. Но вот как раз это обстоятельство толкнуло Хрущева на путь безудержной фантазии. Он обещал ввести уже в первом десятилетии 35-часовую рабочую неделю, покончить с нехваткой жилья, увеличить отпуска, полностью удовлетворить потребность в дошкольных учреждениях.

Во втором десятилетии, утверждала третья программа КПСС, каждая семья будет иметь благоустроенную квартиру, коммунальный транспорт будет бесплатным. Бесплатным будет также и общественное питание на предприятиях, в учреждениях и для занятых в производстве колхозников. Мы говорим об этой программе как о программе Хрущева, ибо он был ее инициатором, но она была торжественно провозглашена от имени всей партии на съезде партии и 25 лет считалась ее действующей «программой». И она сослужила свою службу. Фантастическая в своих конкретных обещаниях, она помогла партии отвести опасность, которая грозила ее господству, и, поругивая Сталина, сохранить и укрепить именно сталинскую систему управления страной.

Глава 2. Внутриполитическая часть новой программы

На последнем съезде Брежнева в феврале 1981 г. было решено разработать новую редакцию действующей программы. Над этой редакцией работали пять лет четыре генсека-Брежнев, Андропов, Черненко и Горбачев. В результате родился совершенно необычный документ, который во внутриполитической части больше похож на экономическую инструкцию Госплана, чем на политическую программу партии. Это верно, что внутренняя политика коммунистического государства, где все средства производства, в том числе и люди, национализированы, — это политика прежде всего экономическая и что в этом смысле сама политика, как Ленин выражался, пользуясь терминологией своего любимца Бухарина, является «концентрированным выражением экономики». И все-таки партия есть политический руководитель, а не экономический инструктор. В данной программе, впервые в ее истории, партия предписывает не экономическую политику, а экономическую технологию советским хозяйственникам, которые в этих вопросах лучше разбираются, чем партия, но, будучи загнаны этой партией в антихозяйственные рамки догматической философии, лишены возможности проявлять творческую инициативу. Вообще новая программа совершенно серое, канцелярское, типично бюрократическое творчество, в ней нет ни вдохновляющих идей программного документа, ни политического пафоса исторического манифеста, на что были большие мастера марксисты старой школы. Но что еще более странно: в программе, насквозь пронизанной демагогией о великих преимуществах социализма, нет даже демагогических обещаний. Сразу видно, что авторы новой программы, находясь под шоком невыполненных обещаний третьей программы, решили ограничиться экономическими инструкциями — что делать, и общими политическими рассуждениями, как будущие советские люди станут счастливыми когда-нибудь при будущем коммунизме, ибо, признается программа, только при нем исчезнет социальное неравенство между советскими людьми.

Имея в виду легкомысленную фантазию старой программы, Горбачев докладывал на октябрьском пленуме ЦК [1985], что новая редакция программы должна «быть свободной как от излишней детализации, беспочвенной фантазии, так и от книжной премудрости, игры в дефиниции». («Правда», 16.10.1985). «Игра в дефиниции» заключалась, очевидно, в том, что три его предшественника — Брежнев, Андропов и Черненко — выдумали неизвестную основоположникам марксизма-ленинизма новую фазу в коммунизме. По их единогласному утверждению выходило, что между низшей фазой коммунизма — социализмом — и его высшей фазой — самим коммунизмом, существует еще другая фаза (или другой этап), которую они окрестили совершенно неизвестным в марксизме термином: «развитой социализм». На XXVI съезде Брежнев доказывал, что после того, как в СССР уже построен социализм, наступил этап строительства «развитого социализма», который составит целую историческую эпоху на путях к коммунизму. Во французском переводе своей книги о правлении Брежнева, которая вышла сейчас же после съезда («La Methode Brejnev», Fayard, 1981), я подверг критике это новое «открытие» в марксизме Брежнева, как явно антимарксистскую ересь. Эту критику я повторил в русской свободной печати, когда его преемник Андропов объявил главной целью новой редакции программы дать развернутую характеристику «развитому социализму», а главной программной задачей признать «планомерное и всестороннее совершенствование развитого социализма» (даже семантически фраза: «совершенствовать развитой социализм» — явный нонсенс, ибо нельзя совершенствовать уже совершенное). В докладе Горбачева термин «развитой социализм» исчез. Он сказал: «Третья программа в ее нынешней редакции — программа совершенствования социализма», опустив прилагательное «развитой». Что это было сделано намеренно, показывает продолжение его мысли: «Мы твердо держим курс на коммунизм, исходя из того, что между двумя фазами единой коммунистической формации нет и не может быть резкой грани». («Правда», 16.10.1985). Во всей новой программе мимоходом и в ином смысле только один раз встречается «развитой социализм», но без «совершенствования». Кажется, я имею право претендовать на приоритет критики антимарксистской отсебятины предшественников нового генсека, заслуга явно мизерная, ибо величайшей отсебятиной был и остается сам их первоисточник — утопическая идеология. Однако, и в новой программе есть установки заведомо нереальные, которые не могут быть осуществлены иначе, как путем радикальных социальных и экономических реформ. Например, такая установка: «Достижение высшего мирового уровня производительности общественного труда, качества продукции и эффективности производства» или следующая цель: «Уже до конца 2000 года должно быть достигнуто удвоение производственного потенциала страны при коренном качественном его обновлении». Этим целям предпослана такая загадочная фраза: «Предстоит осуществить крутой поворот». Такую терминологию Ленин употреблял при переходе от «военного коммунизма» к новой экономической политике (НЭП). Ее употребляют сейчас и китайские коммунисты, обосновывая свой НЭП. На любом политическом языке «поворот» означает полное изменение курса или направление политики в какую-нибудь другую сторону. Пока что Горбачев занят продолжением старого экономического курса, лишь корректируя его частности. Может быть, это лишь проба и подготовка к предстоящему «повороту»? Судить об этом трудно и гадать бесполезно. Зато обещания в области социальной политики так сформулированы, что даже при их невыполнении оставляют возможность заявить, что они выполнены. Вот как они изложены: 1) «КПСС ставит задачу поднять благосостояние советских людей на качественно новую ступень»; 2) «Уже в ближайшее пятнадцатилетие намечается удвоить объем ресурсов, направленных на удовлетворение потребностей народа»; 3) «Уменьшение ручного труда» (из советской прессы известно, что ручной труд в СССР составляет 40 %, совершенно дикая цифра для капиталистических стран); 4) «К 2000 году практически каждая советская семья будет иметь отдельное жилье» (из советской прессы известно, что 20 % городского населения не имеют квартир, а оговорка «практически» указывает на неуверенность авторов программы, что это положение изменится). 5) «Пенсионное обеспечение колхозников постепенно приблизится к уровню, устанавливаемому для рабочих и служащих». Последний пункт о колхозниках даже как обещание звучит очень жалко, особенно в устах бывшего колхозника и помощника комбайнера, ныне генсека Горбачева. Ведь в СССР существуют два пролетариата: городской индустриальный пролетариат, относительно лучше обеспеченный, и пролетариат второго сорта — деревенский колхозный пролетариат, лишенный даже тех весьма скромных социальных привилегий, которыми пользуется городской пролетариат. Оказывается, к концу 2000 года колхозный пролетариат только приблизится к городскому пролетариату, и то только в пенсионном обеспечении.

Советскому социализму вскоре исполнится 70 лет. Единственно, в чем он преуспел за это время в социальной жизни — это уничтожение старых господствующих классов и создание вместо них новых господствующих классов — материально более привилегированных, ибо государство это они. Философию создания «бесклассового социалистического общества» они давно осмеяли как «мелкобуржуазную уравниловку». Принцип социализма «платить по труду» они расшифровали дифференцированно — представители господствующих классов получают по «капиталистическому» принципу за качество услуг режиму, прямо пропорционально высоте ступени в служебной иерархии, на которой они находятся, трудовые классы получают по «социалистическому» принципу за количество труда — «знатные производственники» или «рабоче-колхозная аристократия» с надбавкой за заслуги перед режимом, а рядовая масса лишь за отработанные или отсиженные часы.

Новая программа не вносит изменения в эту социальную структуру и не предусматривает уменьшения социальной дистанции между классами в советском обществе. Наоборот, она увековечивает их. Соответствующее место гласит: «Полное преодоление различий, формирование однородного общества завершится на высшей фазе коммунизма». Когда наступит эта «высшая фаза коммунизма», программа умалчивает, а гадать на эту тему Горбачев считает «беспочвенной фантазией». Трудно с ним не согласиться.

Особенный интерес представляет в программе раздел «Развитие политической системы советского общества». Интересен он не новыми идеями, которых там нет, а продолжением сталинской фальсификации учения классиков марксизма о судьбе государства при социализме-коммунизме. Приняв хрущевскую «игру в дефиниции» о том, что «диктатура пролетариата» превратилась в СССР в «общенародное государство», авторы программы сами продолжают «игру в дефиниции». Они пишут, что это «общенародное государство» есть «социалистическое самоуправление», оно будет существовать и при коммунизме, но будет называться уже «коммунистическим самоуправлением». Причем «ведущей силой этого исторического процесса выступает партия — ядро политической системы советского общества»; это мы уже слышали из программы Хрущева и «Конституции» Брежнева, но то, что мы слышим сейчас от Горбачева по поводу государства — совершенно ново и беспримерно не только в марксизме, но даже в самом советском государственном праве. Программа объявляет советское государство всего лишь «звеном» в партийно-политической системе, наряду с другими «звеньями», как профсоюзы, комсомол, кооператив и т. д. Вот соответствующее место: «Под ее (то есть партии) руководством функционируют все другие звенья этой системы — советское государство, профессиональные союзы, комсомол, кооперативные и другие общественные организации». И тут же, явно противореча самим себе, приводят слова Ленина, что трудящиеся не знают при советском строе «никакой другой власти, кроме власти их собственного объединения». Ведь «власть их собственного объединения» и есть государство народа, тогда как партия составляет в этом советском государстве и сейчас только каких-нибудь шесть процентов народа. Это, конечно, право партократов кощунствовать над своим вероучителем, но почему фальсифицировать общеизвестные факты? Ленин держался в вопросах судьбы государства при социализме позиции Маркса и Энгельса. Она широко известна из трудов Ленина, распространяемых в миллионах экземпляров не только в СССР, но и во всем мире (ЮНЕСКО выпустило только в 1979 г. 409 переводов Ленина на разных языках мира, вот куда шли американские доллары — США оплачивали 25 % расходов ЮНЕСКО).

Ленин написал свою известную работу «Государство и революция» в августе 1917 г., за два месяца до захвата власти. Ленин ее переиздал через четырнадцать месяцев после установления в России «диктатуры пролетариата». Это значит-свои установки о судьбе этой диктатуры, которые он отстаивал до октябрьского переворота, он сохранял в полной неприкосновенности и после своего прихода к власти. Какие же это установки? Ленин с полным одобрением цитирует Энгельса: «С исчезновением классов исчезает неизбежно государство. Общество, которое по-новому организует производство на основе свободной и равной ассоциации производителей, отправит всю государственную машину… в музей древностей, рядом с прялкой и бронзовым топором». (Ленин. «Государство и революция», 1952, стр. 14). Ленин комментирует Энгельса: «Буржуазное государство не "отмирает” по Энгельсу, а "уничтожается”. Отмирает после этой революции пролетарское государство или полугосударство» (стр. 17). В новой программе есть ссылки на «Коммунистический манифест» и на «уроки Парижской Коммуны», но не расшифрованные ссылки бьют по антимарксистским позициям авторов программы. В самом деле, что же считали Маркс и Ленин наиболее важными уроками Парижской Коммуны? Вот рассуждения Ленина: «Особенно замечательна в этом отношении подчеркиваемая Марксом мера Коммуны: отмена всяких выдач денег на представительство, всяких денежных привилегий чиновникам, сведение платы всем должностным лицам в государстве до уровня "заработной платы рабочего”. Тут как раз, — продолжает Ленин, — всего нагляднее сказывается перелом — от демократии буржуазной к демократии пролетарской… И именно на этом, особенно наглядном — по вопросу о государстве, пожалуй, наиболее важном пункте — уроки Маркса наиболее забыты» (стр. 40). Эти слова Ленина никогда не звучали так актуально для советского социализма, как сегодня. Продолжая комментировать Маркса, Ленин добавляет: «Полная выборность, сменяемость в любое время всех без изъятия должностных лиц, сведение их жалованья к обычной заработной плате рабочего, эти простые и само собой понятные демократические мероприятия… служат мостиком, ведущим от капитализма к социализму» (стр. 41). Каждый знает, что такого «мостика» в СССР нет уже почти 70 лет. Спрашивается, почему же Ленин, находясь у власти, не установил такого социалистического порядка? Он его установил в виде «военного коммунизма». Ограничил жалованье советским чиновникам, даже объявил выговор своему помощнику Бонч-Бруевичу за то, что тот самовольно увеличил Ленину зарплату на несколько рублей. Но вот в утопию Ленина ворвались Кронштадт и Тамбов, и ему пришлось вернуться к реальности: дать стране НЭП, но считая, что это временная пауза, «передышка», а потом все пойдет так, как при Парижской Коммуне. Потом пришел Сталин со своей «диалектикой» — государство отмирает только через его максимальное усиление. Эта идея Сталина записана в новой программе так: «Ключевой вопрос политики партии — развитие и укрепление советского социалистического государства», как будто оно мало «развито» под диктатурой партолигархии.

Однако, как я уже отмечал в других своих исследованиях, в Советском Союзе все-таки произошло постепенное отмирание государства в том смысле, что все классические функции нормального государства — законодательная, исполнительная, судебная — перешли от государства к партии, пока и само государство не стало простым «звеном» этой партии. Дело дошло до того, что новый генсек совершенно резонно отказался играть в бутафорию, взяв на себя роль «главы» государства или председателя правительства, ибо генсек обоих заменяет в одном лице, хотя согласно «Конституции СССР» все международные документы, подписанные одним генсеком, без указания его полномочий от имени Президиума Верховного Совета СССР, не имеют юридической силы.

Характерно в новой программе уравнение войск КГБ с советской армией. Впервые в истории советского режима КГБ добился при правлении Горбачева не только введения его трех генералов в Политбюро, но большего: чтобы его поставили в один ряд с советскими вооруженными силами как раз в той области, где приоритет принадлежал до сих пор вооруженным силам — оборона границ СССР от внешней агрессии. Да, пограничные войска, как охрана, подчинены КГБ СССР, но закон гласит: «В СССР пограничные войска — составная часть вооруженных сил» (БСЭ, т. 20, стр. 90). Когда происходит война, пограничные войска автоматически переходят в подчинение командования советской армии. Теперь в новой программе поддерживается их независимость и равноправие с советской армией. Вот соответствующее место: «Вооруженные силы и органы государственной безопасности должны проявлять высокую бдительность… всегда быть готовыми к разгрому любого агрессора». В третьей программе этого тезиса не было и не могло быть. Во всех партийных документах после XX и XXII съездов подчеркивалось, что органы госбезопасности поставлены под контроль партии и работают под ее руководством, причем КГБ не входит в состав Совета министров СССР, а находится при нем. Это указание исчезло из новой программы, зато появилось другое указание: вооруженные силы находятся под контролем партии и действуют под ее руководством. В программе сказано: «Основой основ укрепления обороны социалистической Родины является руководство Коммунистической партии военным строительством, вооруженными силами. При руководящей роли партии вырабатываются и осуществляются политика в области обороны и безопасности страны, советская военная доктрина… КПСС считает необходимым и в дальнейшем усиливать свое организующее и направляющее влияние на жизнь и деятельность вооруженных сил… Повышать роль и влияние политорганов и партийных организаций армии и флота». Я нарочно привел эту длинную и саму себя повторяющую цитату, чтобы подчеркнуть обоснованность высказанного мною в другой главе предположения: вооруженные силы были в оппозиции к назначению генсеком Горбачева вместо ее кандидата Романова. Уже нет больше сомнения, что в эту «военную оппозицию» входили из видных военачальников: начальник Главного политического управления армии и флота Епишев, маршал Генштаба и главнокомандующий стратегическими войсками Толубко, бывший начальник Генштаба Огарков, главнокомандующий флотом адмирал Горшков.

Перейду к жизненно важному вопросу для страны — какие виды на реформы, судя по новой программе?

Программа ничего не говорит о реформах, но нельзя также утверждать, что она их исключает. Будут ли они или нет — это тайна двух ведущих вождей Советского Союза — Горбачева и Чебрикова. В выступлениях обоих можно найти как элементы предстоящих реформ, так и целые куски против них, когда они подчеркивают, что последовательно будут держаться линии XXVI съезда партии и последующих пленумов ЦК. Однако, таким заверениям о преемственности нельзя придавать преувеличенное значение. Сталин пришел к власти под знаменем защиты НЭП а, утверждая, что он хочет сохранить ленинский НЭП на целую историческую эпоху, но, крепко усевшись в седле власти, через пару лет Сталин ликвидировал НЭП. На похоронах Сталина его наследники поклялись продолжить «генеральную линию» «партии Ленина-Сталина», а через пару лет, на XX съезде, они объявили Сталина лже-богом и преступником. Точно так же могут поступить и вожди нового Политбюро, когда они окончат нынешнюю бескровную, вторую «Великую чистку» во всей партийной и государственной иерархии созданием нового ЦК на XXVII съезде в феврале 1986 года. Это собственно и есть предварительное условие любых реформ и изменений как в структуре власти, так и в социально-экономической жизни страны. Есть, хотя очень неопределенный, но все же в принципе важный намек изменения и в новой программе в следующей знаменательной формулировке: «Партия будет и дальше способствовать тому, чтобы расширялись и обогащались социально-экономические, политические и личные права и свободы граждан». Указание на возможные реформы и изменения содержится также в многозначительном докладе Чебрикова к 68-й годовщине Октября. В этом докладе есть одна цитата из Ленина, которая в нынешних условиях говорит больше, чем все речи Горбачева и вся программа в целом. Чебриков говорит: «Наша партия, как об этом говорил В. И. Ленин, научилась необходимому в революции искусству — гибкости, умению быстро и резко менять свою тактику, учитывая изменившиеся объективные условия, выбирая другой путь к нашей цели, если прежний путь оказался на данный период времени нецелесообразным, невозможным». («Правда», 7.11.1985). Чебриков не указал, когда и в каком сочинении Ленин говорил так. И это, видимо, не без умысла, ибо эти слова были сказаны Лениным за год до перехода от «военного коммунизма» к НЭПу, в книге «Детская болезнь "левизны” в коммунизме» в 1920 г. Комментируя Ленина применительно к сегодняшним условиям в СССР, Чебриков продолжает: «Да, мы меняем тактику и совершенствуем стратегию, мы выбираем наиболее целесообразные, соответствующие изменившимся условиям пути к нашей цели… Взят решительный курс на пересмотр всего того, что не оправдало себя, тормозит наше движение». Сославшись на Ленина и обрисовав тяжелую обстановку в стране, Чебриков отважился на заявление, которое в ушах догматиков может звучать как злокачественный «ревизионизм» и «реформизм». Вот оно: «Некоторая часть кадров утратила вкус к своевременному осуществлению диктуемых жизнью реформ и изменений» («Правда», 7.11.1985). Вот эту «некоторую часть кадров», сопротивлявшихся реформам, на протяжении двух десятилетий возглавляли Брежнев и Черненко. Они загубили даже куцые реформы Косыгина. Однако, надо отметить и другое важное обстоятельство: каждый раз, когда в стране предпринимались реформы или существенные отступления, то это происходило либо в результате давления народа или когда система заходила в тупик, очевидный даже для ее водителей. Так было во время введения НЭПа, как ответ на восстания в Кронштадте и Тамбове; так было и с выпуском статьи Сталина «Головокружение от успехов» в ответ на анти-колхозные восстания в деревне. Даже закрытие концлагерей последовало не сразу после смерти Сталина, а через три года в результате ряда восстаний в концлагерях, что теперь знает весь мир из «ГУЛага» А. Солженицына. Сегодняшний кризис режима и его экономической системы тоже есть результат незримого, но массового, по виду пассивного, по существу внушительного давления народа. Это советский тип забастовки — приходить на работу, чтобы плохо работать или даже не работать. Другими словами, в стране, в конце правления Брежнева, происходил молчаливый, никем не организованный, но общенациональный трудовой саботаж. Причина известна правителям Кремля: люди хотят, чтобы их труд оплачивался справедливо, они хотят, чтобы за эту плату можно было купить все, в чем нуждается человек, они хотят, наконец, жить в жилищах, достойных людей. В СССР ничего не ценится так дешево, как именно труд рядового человека. На самом деле, сравните оплату труда рабочего человека при «социализме» и при капитализме. Возьмем Западную Германию, которая начала восстанавливать свою экономику после войны буквально с нуля. Так вот, в переводе на немецкие деньги советский рабочий имеет месячный доход 640 марок, а западный немец — 2817 марок («Вельт ам Зоннтаг», 10.10.1984). Низкий уровень материальной жизни людей индустриальной страны резко снижает производительность труда и тормозит рост общенационального дохода. Запад производит больше продукции на душу населения потому, что платит своим рабочим и служащим в три-четыре раза больше, чем Советский Союз. Вот сравнение: США в начале восьмидесятых годов производили на душу населения продукции стоимостью 12 820 долларов, а Советский Союз стоимостью только 4550 долларов («Вельт ам Зоннтаг», 27.10.1985). Соответственно и стандарт жизни западно-немецкого и американского рабочего в три-четыре раза выше, чем у его советского коллеги. Все, что здесь говорится, давным-давно сказано Лениным о советской донэповской системе — человек не работает, если у него нет материального стимула. Коммунистическая сознательность функционирует лишь на партийных собраниях, а в жизни диктуют материальные интересы. Когда в Кремле поймут эту истину, система начнет выходить из кризиса. Тут очень поможет им их учитель Ленин. В этой связи я хочу привести в свидетели человека, которого никто не признает серьезным политическим свидетелем, но и никто не заподозрит в нелояльности к режиму. Я имею в виду поэта Евгения Евтушенко. Он хорошо ориентируется в кремлевских джунглях и не лишен дара предчувствовать колебания политического барометра партии («Наследники Сталина»), Он держал исключительную речь в декабре 1985 г. с трибуны VI съезда писателей РСФСР. Я хочу привести из нее первые два абзаца: Две цитаты. Толстой: «Эпиграф к Истории я бы написал: "Ничего не утаю”. Мало того, чтобы прямо не лгать, надо стараться не лгать отрицательно — умалчивая». Щедрин: «Система самовосхваления может быть причиной сновидений, бесспорно весьма приятных, но вместе с тем и крайне обидного пробуждения… Ленин был воспитанником русской классики. Когда страну раздирали разруха и голод, Ленин не боялся атаковать новую совбюрократию… и ставя интересы изголодавшегося народа превыше всего, бесстрашно перевел страну на рельсы новой экономической политики. Ленину была чужда провинциальная оглядка на все, что скажут заграничные княгини… Сегодняшнее долгожданное стремление к переменам к лучшему в жизни вселяет в нас глубокие надежды, уверенность, что самовосхваление будет навсегда отринуто, а не умалчивание станет нормой гражданского поведения». («Литературная газета», 18.12.1985). Если эта вдохновенная политическая речь поэта не есть прямо результат его информированности, то все же она, видно, воспроизводит атмосферу ожидания перемен в стране.

Глава 3. Внешнеполитическая стратегия в новой программе

Настольной книгой международной тактики и стратегии чередующихся генсеков является уже упомянутая «Детская болезнь "левизны" в коммунизме» Ленина, которая с полным правом может быть названа современным большевизированным «Государем» Макиавелли. Именно данная книга представляет собой «Политическое завещание» Ленина для его учеников во внешней политике. Презрение к общепринятым нормам человеческой морали в политике в этой книге ставит Ленина в один ряд с его знаменитым духовным прототипом, но как мастер политической стратегии, основанной на безнравственности, он превзошел его. Достаточно сказать, что Макиавелли, дававший столь умные советы «Государю», как преуспеть в политике и как безопасно править государством, сам стал на скромном посту секретаря Совета республики родной Флоренции легкой жертвой тирании Медичи, а вот его духовный наследник Ленин, руководствуясь заимствованной у него политической философией, покорил одну шестую часть мира. Руководствуясь этой же философией, его ученики в Кремле полны решимости завершить дело Ленина во всем мире. Изгоняя из новой программы святое святых ленинизма — насильственную «мировую революцию», «диктатуру пролетариата», доктрину о разгроме «буржуазной государственной машины», изгоняя из нее также и ленинское осуждение пацифизма, как обмана трудящихся, разоблачение социал-демократов, как лакеев буржуазии, авторы новой программы отдали дань радикально изменившейся со времени старых программ международной ситуации. Эта ситуация, как никогда, требует максимальной маскировки истинных целей и величайшей эластичности в их преследовании. Ура-революционное фразерство, как и лозунги, выражаясь по Ленину, «революционного ребячества» совсем изгнаны из программы. Даже по отношению к мировому капитализму новая программа настроена очень миролюбиво и предлагает ему прямо-таки идиллическое «мирное сосуществование». Но все это на самом деле не стратегия Кремля, а тактика, адресованная либеральной элите на Западе. Авторы программы хорошо усвоили основополагающие тактические советы Ленина из «Детской болезни». Приведу из них только два совета: 1. «Связывать себе наперед руки, говорить открыто врагу, который сейчас вооружен лучше нас, будем ли мы воевать с ним и когда, есть глупость, а не революционность. Принимать бой, когда это заведомо выгодно неприятелю, а не нам, есть преступление, и никуда не годна такая политика революционного класса, которая не сумеет продолжать "лавирование, соглашательство, компромиссы”, чтобы уклониться от заведомо невыгодного сражения». (Ленин. Сочинения, 4-е изд., т. 31, стр. 58). 2. «Надо уметь… пойти на всей всякие жертвы, даже — в случае надобности — на всяческие уловки, хитрости, нелегальные приемы, умолчания, сокрытие правды… Конечно, в Западной Европе, особенно пропитанной буржуазно-демократическими предрассудками, такую вещь проделать трудно, но ее можно и должно проделать и проделывать систематически». (Там же). Чем Ленин не Макиавелли! Разница только не качественная, а количественная — Макиавелли распространен только среди политологов, а Ленин занимает второе место после Библии по количеству переводов на языки народов мира.

В своем усердии следовать тактическим советам Ленина, авторы программы не останавливаются даже перед прямой фальсификацией Ленина, приписывая ему вещи, которых он никогда не говорил. Новая программа утверждает: «КПСС твердо и последовательно отстаивает ленинский принцип мирного сосуществования государств с различным общественным строем».

Это кричащая неправда, что «мирное сосуществование» между социализмом и капитализмом является «ленинским принципом». Во-первых, Ленин термина «мирное сосуществование» вообще не знает, во-вторых, для опровержения этого тезиса можно привести не отдельные цитаты из Ленина, а фундаментальные книги Ленина, такие, как «Пролетарская революция и ренегат Каутский», «Государство и революция», «Детская болезнь левизны», доклады на съездах партии и конгрессах Коминтерна, в которых красной нитью проведена ведущая идея ленинизма: советская Россия и капиталистический мир не могут жить рядом друг с другом, поэтому главная стратегическая задача советской России — это организовать, если необходимо, даже при помощи советских вооруженных сил, разгром капиталистического мира.

Чтобы не быть голословным, приведем и некоторые цитаты из них. Еще до революции Ленин, доказывая, что социализм не может одновременно победить во многих странах, считал главной задачей той страны, в которой социализм победил первым, — организовать его победу и в других странах. Вот его рассуждение: «Победивший пролетариат этой страны, экспроприировав капиталистов и организовав у себя социалистическое производство, встал бы против остального, капиталистического мира… поднимая в них восстания… выступая в случае необходимости даже с военной силой против эксплуататорских классов и их государств… Невозможно свободное объединение наций в социализме без более или менее долгой упорной борьбы социалистических республик с остальными государствами». (Ленин, т. 28, стр. 232–233).

Сделавшись уже главой первого в мире социалистического государства, Ленин вовсе не стал «дипломатом» и у него и в мыслях не было проповедовать «мирное сосуществование». Он писал: «Международный империализм… ни в коем случае, ни при каких условиях не мог ужиться рядом с Советской республикой… Тут конфликт является неизбежным. Здесь величайшая трудность русской революции, ее величайшая историческая проблема: необходимость решить задачи международные, необходимость вызвать международную революцию». (Ленин, т. 22, стр. 317).

На VIII съезде партии в 1919 году, на котором была утверждена его вторая программа, Ленин нашел нужным еще раз обосновать свой старый тезис о невозможности, выражаясь теперешней терминологией, «мирного сосуществования» социализма с капитализмом. Вот соответствующее место из его доклада: «Мы живем не только в государстве, но и в системе государств, и существование Советской республики рядом с империалистическими государствами продолжительное время немыслимо. В конце концов, либо одно, либо другое победит. А пока этот конец наступит, ряд ужасных столкновений между Советской республикой и буржуазными государствами неизбежны». («УШ съезд РКП(б]. Протоколы». 1959, стр. 17]. Через год, в 1920 г., Ленин, отбросив всякие дипломатические условности и теоретические выкладки, откровенно заявил: «Как только мы будем сильны настолько, чтобы сразить весь капитализм, мы немедленно схватим его за шиворот». (Ленин. Сочинения, 4-е изд., т. 31, стр. 360–361].

Таких или подобных им цитат из Ленина можно привести бесчисленное количество, зато нельзя привести ни одной цитаты, говорящей о «ленинском принципе мирного сосуществования», ибо Ленин не христианский проповедник о мире на земле и любви к ближнему… Ленин не Толстой, даже не Ганди с его «пассивным сопротивлением». Ленин неутомимый проповедник гражданских войн внутри стран и освободительных войн и революций в мировом масштабе. Каждый, кто отважится заглянуть хотя бы в названные выше книги, убедится в этом с первых же строк. Тогда спрашивается, почему авторы новой программы так бесцеремонно фальсифицируют своего учителя? Неужели они не боятся, что от них потребуют доказательств о «миротворце» Ленине или поймают их с поличным, заглянув все-таки в его труды. Такой опасности не существует. Либеральные профессора верят им на слово, а западные политики никогда не возьмут в руки скучного для них Ленина. Поэтому те и другие поверят в «ленинский» принцип, что и требовалось доказать. Однако проблема в другом — как можно верить людям, которые фальсифицируют своего учителя, вместо того, чтобы сказать — да, Ленин думал иначе, но мы пришли к выводу, что стратегия Ленина устарела и сейчас, в век атомного оружия, нет другого выхода, как «мирное сосуществование» между антагонистическими политическими системами. Такое признание предполагает честность намерений, поскольку ее нет, приходится лгать и сочинять легенды. Правда, данная легенда перекочевала сюда из третьей программы. У ее истоков стоит Хрущев. Однако Хрущев открыто заявил на XX съезде партии (1956 г.] о несостоятельности учения Ленина о том, что в эпоху империализма одинаково неизбежны как войны, так и революции на их основе (впоследствии эту ревизию ленинизма Хрущев объяснил тем, что в результате атомной войны будут мировые руины, а не мировая революция). Но чтобы оправдать себя перед догматиками, Хрущев приписал Ленину новую догму о «сосуществовании». Так что большевистские лидеры, гордящиеся преемственностью своей идеологии, преемственны и в ее целенаправленной фальсификации. Из третьей, хрущевской программы взята также другая ревизионистская идея, что коммунистические революции могут быть «мирными» и «немирными» (по Ленину, «мирная революция» — нонсенс, антимарксистский продукт западных реформистов и русских меньшевиков). Однако наиболее выпукло антиленинский ревизионизм горбачевского руководства выражен в следующем центральном тезисе новой программы: «КПСС исходит из того, что исторический спор между двумя противоположными системами, на которые разделен современный мир, может и должен решаться мирным путем». В свете того, что мы уже знаем об отношении Ленина к судьбе «двух систем», — данный тезис ярко антиленинский, но, с другой стороны, сама эта ревизия Ленина предпринята в целях спасения ленинизма, делая его «салонным» в широких либеральных, пацифистских и даже в социалистических кругах (вспомните заигрывание Социалистического Интернационала с КПСС). Какая цена этому «мирному разрешению исторического спора», видит весь мир на трагическом примере Афганистана, оккупированного советской армией, на примерах оккупации советскими «заместителями-кубинцами Анголы и Эфиопии, вьетнамцами Камбоджи, советско-кубинской революции в Никарагуа, зверств коммунистических банд в Эль Сальвадоре, если перечислить только главные очаги «мирного пути» наших дней. И вот организаторы всего этого, раздувая одной рукой пожар мировой коммунистической войны, другой рукой записывают в свою программу лозунг, украденный ими у западных пацифистов: «Мир без войн, без оружия — идеал социализма». В программе приоритеты глобальной стратегии КПСС в отношении «мирного пути» поставлены очень отчетливо. На Западе она ориентируется на создание чего-то вроде второго «народного фронта». Отсюда реверансы программы в сторону сил, которые накануне войны объединились с коммунистами в Европе «против фашизма и войны» (фронт этот развалился, когда Сталин заключил пакт с Гитлером и спровоцировал как раз развязку войны). В программе сказано: «КПСС будет продолжать линию на развитие связей с социалистическими, социал-демократическими, лейбористскими партиями… для плодотворного и систематического обмена мнениями, для параллельных и даже систематических совместных действий против военной опасности, за оздоровление международной обстановки, ликвидации остатков колониализма, за интересы и права трудящихся». Здесь невольно припоминаются слова Ленина. Когда английские коммунисты начали недоумевать, почему Москва и Коминтерн предлагают им поддерживать на выборах предателей рабочего класса-лейбористов Сноудена и Макдональда против Ллойд Джорджа и Черчилля, то Ленин им невозмутимо отвечал: по тактическим соображениям сейчас надо поступать именно так, но когда мы придем к власти в Англии, то мы Сноудена и Макдональда повесим на той же самой веревке, что и Ллойд Джорджа с Черчиллем, но только немного повыше. Ведь Сталин, лучший и последовательнейший продолжатель дела Ленина, так и поступил с вождями социал-демократических партий в Восточной Европе, когда там укрепился коммунистический режим. В третьем мире — в Африке, Азии и Латинской Америке — программа ориентирует своих и тамошних коммунистов на продолжение проверенного и успешного курса андроповского КГБ по большевизации этой части мира. Общий социологический анализ мирового политического и экономического развития, даже с точки зрения марксистской методологии, в новой программе крайне беден и архаичен. Чего стоят, например, такие «перлы» «архивного марксизма», которые программа выдает за анализ современного капиталистического мира: 1) «Капитализм превратился в преграду прогресса»; 2) «Капитализм вступил в свою высшую и последнюю стадию»; 3) «Империализм есть загнивающий и умирающий капитализм, канун социалистической революции». Первый тезис выставили Маркс и Энгельс 140 лет тому назад, когда они писали свой «Коммунистический манифест», еще при стеариновой свече. Второй и третий тезисы писал Ленин более чем 70 лет тому назад уже при переходе от керосиновой лампы к электрической («лампочка Ильича»!). Я не апологет капитализма. Я знаю его недостатки больше и лучше авторов программы, хотя бы потому, что живу при капитализме больше, чем прожил при социализме. Однако, какой примитивизм в мышлении, приводить из Маркса и Ленина как раз те постулаты, которые оказались сущей фантазией и опровергнуты самой жизнью. Ведь весь гигантский прогресс, все великие изобретения и открытия капиталистической науки и техники были сделаны после «Коммунистического манифеста», а уму непостижимые чудеса в технике и технологии совершены в эпоху «загнивающего и умирающего капитализма». К тому же авторы программы не в ладу с простой человеческой логикой. Если капитализм и всерьез загнил и «превратился в преграду прогресса», то почему генсек и его программа призывают свой народ поднять советскую технику и технологию производства до образцов мирового капиталистического уровня? Кому неизвестно, что сейчас КГБ больше охотится за секретами западной техники и технологии, чем за его другими тайнами.

Проект новой редакции программы был опубликован в «Правде» менее, чем за месяц до встречи Горбачева с американским президентом Рейганом. Надо было думать, что это наложит какой-то отпечаток в дипломатическом плане на этот документ. Вероятно, это и случилось, ибо у Хрущева Америка числилась в жандармах мира, а у Горбачева ей отведена более пассивная роль. В программе сказано: «Цитадель мировой реакции — империализм США. Именно от него прежде всего исходит угроза войны». Кто ищет модус вивенди со своим соперником и «мирного сосуществования» с ним, тот не может так энергично выражаться по его адресу, и это не в передовице «Правды», а в программе, рассчитанной на десятилетия.

Легкомысленным, авантюрным и в высшей степени безответственным, а потому опасным для дела мира надо признать присвоение себе Кремлем функций верховного судьи во всех мировых делах. Последняя колониальная империя в истории — Советский Союз самоуверенно утверждает, что «не может быть решен ни один вопрос мировой политики» без его участия. Даже такие диктаторы, как Гитлер и Сталин, ничего подобного никогда не заявляли, а вот Горбачев это прямо записал в программу. Это не делает его умнее, зато опаснее обоих диктаторов. Мания величия в политике всегда чревата в истории катастрофами, ибо она вызывает атрофию чувства реальности и взвинчивает шапкозакидательский психоз.

Глава 4. Перемены в Кремле и новая фаза в советской внешней политике

Вот уже прошло десять месяцев со дня прихода к власти Михаила Горбачева, а весь политический мир все еще гадает: кто он такой, чего он хочет и что он может?

Как его стремительное восхождение на кремлевский трон, так и его истинная программа остаются окутанными тайной. За эти десять месяцев он наговорил в десять раз больше речей, чем Сталин произносил за десять лет, но в этих речах есть все, кроме ответов на поставленные вопросы. Правда, политического деятеля узнают не по речам, которые часто служат маскировкой его подлинного лица, а по делам, но дела у него на первых порах те же, с каких начинал каждый генсек: чистка старых кадров и набор новых людей, разные бюрократические реорганизации, бесконечные призывы поднять дисциплину, производительность труда, эффективность экономики. И ни одного нового слова, нового лозунга и новой мысли. Во внешней политике — опять-таки повторение старых лозунгов: курс на мирное сосуществование с капиталистическими правительствами, но борьба против капитализма до полной победы мировой социалистической системы.

Все это понятно, если вспомнить его «тронную речь» на мартовском пленуме ЦК КПСС 1985 г. В ней он заявил, что большевистская внутренняя и внешняя политика всегда была и останется последовательной и преемственной. Однако сами большевистские вожди разнились между собой по интеллекту, таланту, методам, стилю, накладывая на советскую политическую систему в той или иной мере свой личный отпечаток.

Ленин, европейски образованный марксист и организатор тоталитарной коммунистической партократии, скорее был интеллектуальным диктатором и управлял государством, опираясь на партийную олигархию в лице ЦК партии. Его последовательный ученик Сталин — недоучка из духовной семинарии — управлял государством как абсолютный диктатор, превратив ЦК в свой совещательный орган и опираясь на политическую полицию. Сумбурный Хрущев был кающимся сталинцем с крайне опасным для данной формы правления зудом импровизации. Возомнивший себя советским Цезарем Брежнев на деле был типичным мещанином на вершине власти и покорным слугой «трех господ» — партаппарата, армии и КГБ. Андропов успел только поставить КГБ над партией и выдвинуть Горбачева. Черненко как генсек не успел развернуться. Но вот чувствуется также странная преемственность характерных черт каждого из предыдущих вождей Кремля в новом генсеке. Я нахожу в Горбачеве гениальное стратегическое чутье Ленина, глубоко скрытое лукавство Сталина, идеи фикс к бюрократическим реорганизациям Хрущева, преувеличенное самомнение Брежнева (Горбачев Рейгану: «Не думайте, что перед вами простаки»!), внешнюю скромность и простоту Черненко, комбинаторский дар и полицейский нюх Андропова.

От выступлений Горбачева внутри страны и за рубежом за это короткое время у меня сложилось впечатление, что Горбачев — государственный руководитель с необыкновенным тактико-стратегическим талантом и с ярко выраженной волей к непредвиденным действиям. Он, конечно, может и легко сорваться, но способен открыть и новую эпоху в расширении географии советского мирового присутствия. И такой выдающийся мастер власти из окраинной провинции советской империи был открыт не ЦК КПСС, а КГБ СССР. В этом смысле Горбачев не просто выдвиженец КГБ, но и ценная для режима находка. Отсюда — восхождение к власти КГБ было восхождением к власти и самого Горбачева.

Чтобы разобраться в том, что происходит сегодня в Кремле, надо вкратце вспомнить историю структурных изменений, которые происходили в советской политической системе после Сталина. Советская политическая система вообще держится на трех столпах: партаппарат, политическая полиция и армия. Но их роль и место на разных этапах истории режима складывались по-разному. При Сталине все три были инструментами его личной диктатуры при доминировании во всем политической полиции. При Хрущеве произошли два важных изменения — политическое влияние КГБ было сведено почти к нулю (так, на XXII съезде партии — в апогее разоблачения преступлений Сталина и его чекистов — шеф КГБ был избран только кандидатом в члены ЦК), а армия была введена в политическую игру наследников Сталина в их борьбе за власть. Опираясь на армию, они свергли всесильного шефа политической полиции Лаврентия Берия и уничтожили его ведущие кадры во главе полиции; опираясь на армию, Хрущев уничтожил и почти весь состав сталинского Политбюро, назвав его «антипартийной группой». В результате впервые в истории режима профессиональный военный — маршал Жуков — стал членом Политбюро [1957]. Армия стала соучастником власти на ее вершине и предъявила претензию говорить решающее слово в трех важных для нее областях: 1) в разработке и планировании военно-политической стратегии, 2) в установлении бюджетных ассигнований на армию и вооружение, 3) в установлении фактического единоначалия строевых командиров не только в оперативной области, но и в управлении над армией в целом, в том числе и над ее политаппаратом. Хрущев догадался, чем все это пахнет, поэтому, послав Жукова в командировку к Тито, снял его со всех постов. Чтобы другие ему не подражали, обвинил его в антипартийном поведении, в бонапартизме и в создании собственного «культа». Через некоторое время Хрущев приступил к сокращению армии на 1 200 000 человек, а в сентябре 1964 г. Совет министров СССР принял решение сократить военный бюджет, чтобы освободившиеся средства перебросить на поднятие сельского хозяйства. Таким образом, Хрущев сначала поссорился с КГБ, потом — с армией, а в Политбюро и Секретариат ЦК вместо свергнутых старых сталинцев набрал других, таких же убежденных сталинцев, только рангом ниже. Военные, чекисты и эти неосталинисты составили заговор и свергли Хрущева 13 октября 1964 года, когда он, ничего не подозревая, отдыхал на берегу Черного моря.

Пришедшее к власти новое руководство во главе с Брежневым дало карт-бланш армии в вопросах вооружения, вернуло КГБ его не ограниченные партийным контролем политикооперативные права, ввело главарей армии и полиции в состав Политбюро (маршал Гречко, генерал Андропов), частично реабилитировали и Сталина. Началась эра владычества «треугольника власти» — партии, полиции и армии. Эта эра Брежнева знаменательна невероятным разворотом советской военной экономики, сделавшим советское государство военной супердержавой.

Вот данные: за 20 лет производительность труда в гражданской экономике упала в три раза. В то же самое время военная экономика СССР догнала и даже перегнала США.

По данным Лондонского института стратегических исследований в 1979 г. СССР расходовал на вооружение 165 миллиардов долларов, а США — 115 миллиардов долларов. По данным «Документации» Пентагона (1980), у СССР было 1398 межконтинентальных ракет, а у США — 1039.

У СССР в Европе ракет средней дальности было 338, а у США — ноль.

Вот это превращение СССР в период правления Брежнева в военную супердержаву имело два последствия в советской глобальной политике: политически Советский Союз начал шантажировать Европу против Америки, а стратегически Советский Союз приступил к весьма результативному форсированию своей политики глобальной экспансии в западный тыл — в страны третьего мира.

Внешнеполитические успехи на время заслонили, что происходило в социально-экономической жизни внутри страны. А происходили вещи, невозможные при Сталине, неизвестные при Хрущеве. Партийно-государственный аппарат сверху донизу стал гнилым, коррупционным, продажным, недисциплинированным, что и привело гражданскую экономику в глубокий тупик. Вот тогда на сцену вышел единственный механизм власти, который еще оставался в контакте, — это механизм КГБ.

После смерти Брежнева долголетний шеф КГБ Андропов, в союзе с армией и опираясь на маленькую группу партаппаратчиков из ЦК во главе с Горбачевым, совершил в ноябре 1982 г. дворцовый военно-полицейский переворот. Андропов как раз и положил основы теперешней реорганизации аппарата власти. После Андропова партаппаратчики брежневского крыла во главе с Черненко попытались дать реванш, но Черненко очень быстро и очень кстати умер. Вот тогда КГБ и его вооруженные силы привели к власти Горбачева.

Перед новым руководством встало три кардинальных проблемы. Их Горбачев сформулировал так:

1. во внутренней политике — добиться резкого поворота в социально-экономическом развитии;

2. в военной политике — любой ценой удержать нынешнее соотношение сил между СССР и США, а для этого принять все меры, чтобы сорвать SDI — стратегическую оборонную инициативу Америки, по-русски — СОИ;

3. во внешней политике держать курс на новую разрядку с Западом и пользуясь ею получить западную технику, технологию и кредиты, чтобы вывести гражданскую экономику из кризиса, а военную экономику модернизировать при помощи последних достижений западной техники, тем более, что Америка обещает поделиться с СССР своими достижениями в области СОИ.

Во внутренней политике Горбачев ставит по-своему правильный диагноз болезни системы, история болезни тоже воспроизведена им достаточно ярко и смело, но пока что он не знает, как не знал и Андропов, никаких рецептов, как ее лечить. Поэтому он бесконечно повторяет паллиативы своих трех предшественников — Брежнева, Андропова и Черненко. Это он выдает и за преемственность, и за программу действий. Многословный и внешне как будто суверенный, он как чумы боится включения в свой лексикон слова «реформа». Зато это слово в нарушение всех табу и для партаппаратчиков совершенно неожиданно употребил действительный суверен нынешнего режима — верховный шеф КГБ генерал Чебриков, как уже указывалось, в докладе к 68-й годовщине Октября Чебриков заявил: «Некоторая часть кадров утратила вкус к своевременному осуществлению диктуемых жизнью реформ и нововведений». («Правда», 7.11.1985). «Некоторая часть кадров» — это ходовое слово для обозначения ведущих кадров Брежнева и Черненко в партийном, государственном и хозяйственном аппаратах. Ныне идет их радикальная, но бескровная чистка. Уже сейчас видно, что около половины членов брежневского ЦК, избранного на последнем съезде партии, не будут делегатами предстоящего съезда. Эту чистку проводит не ЦК, который не может и не хочет сам себя чистить, его проводит КГБ, не запрашивая мнения законодательного органа партии после съезда — пленума ЦК КПСС, но опираясь на чекистское ядро в Политбюро.

Почему Кремль так рьяно, так категорически, даже ультимативно против СОИ? Если будет успешно осуществлена идея создания новой американской системы обороны в космосе, то это произведет радикальный переворот не только в военной стратегии, но и в политической стратегии. Такой переворот имел бы катастрофические последствия для советской политики экспансии. Выражаясь точнее: Советский Союз просто перестал бы существовать как военная супердержава, а тем самым перестал бы шантажировать весь мир своим стратегическим ядерно-ракетным арсеналом, значение которого, ввиду появления над западным миром американского антиракетного оборонительного щита, было бы сведено в решающей степени на нет. Этим самым СССР потерял бы свое влияние не только в третьем мире, но и в Европе, ибо и там и здесь боятся не его идей, а его оружия. Мы помним, когда в июне 1984 г. американская антиракета сбила точным попаданием воображаемую советскую межконтинентальную ракету, то шеф американской программы поднял бокал с шампанским со словами: «За беспокойную ночь в Кремле!». Вот эта «беспокойная ночь» произвела на военных и политических лидеров СССР страшное впечатление, и оно продолжается до сих пор. Она же вызвала и кризис между Генеральным штабом и ЦК, что доказало дело маршала Огаркова.

В этом была и причина, почему Горбачев согласился на диалог с Рейганом в Женеве. Вот теперь началась новая эра иллюзий. Американцы оптимисты от природы, и этот оптимизм помог им сделать Америку великой и свободной страной. Однако американский оптимизм во внешней политике, особенно в политике по отношению к СССР, не принес им ничего, кроме разочарований. Рузвельт, поверив Сталину, что он восстановит во всех восточноевропейских странах, занятых Красной армией, демократию и национальный суверенитет, заключил с ним Ялтинские соглашения, но в результате страны, оккупированные ранее Гитлером, очутились под советской оккупацией.

Президент Никсон договорился с Брежневым перейти к «политике кооперации вместо конфронтации» между СССР и США (СОЛТ 1), и это кончилось тем, что СССР превзошел Америку по вооружению и кроме того создал в третьем мире более десятка марксистско-ленинских режимов.

Президент Картер даже поцеловал Брежнева в Праге за «СОЛТ 2», но еще не успели ратифицировать этот договор, как СССР ввел свои войска в Афганистан.

Это только самые яркие примеры, их еще много. Сейчас, кажется, американцы пробуют новый флирт с новым генсеком Михаилом Горбачевым. Но я боюсь, что их ждут новые разочарования.

Я хотел бы тут поставить вопрос: почему у Америки такие разочарования и трудности в ее стараниях жить в мире или даже в дружбе с Советским Союзом? Я, конечно, знаю, что на этот вопрос нет одного ответа, но тот ответ, который я хочу предложить, играет, на мой взгляд, важнейшую роль: американцы чрезмерно доверчивы в политике и пленники старой классической дипломатии. Недаром Киссинджер, главный инициатор «стратегического паритета», считал себя последователем классиков европейской дипломатии «равновесия сил» XIX века. Такая доверчивость и такая старомодная дипломатия безусловно сработали бы, если бы Америка имела дело с русским царем и его министрами. Они верили в Бога, в моральный кодекс людей, и их имперские интересы ограничивались евроазиатским регионом. Большевики не верят в Бога, морально для них все, что полезно коммунизму, а интересы у них идеологические, а потому глобальные. На земном шаре нет ни морей, ни океанов, ни континентов, ни даже островов, которыми они не интересовались. У них есть и одно преимущество, которого нет у американцев, — советские лидеры отлично изучили психологию американцев и хорошо научились пользоваться американской доверчивостью в политике во вред Америке.

Тут на ум приходит юмореска старо-эмигрантского русского писателя Аргуса, который после революции приехал в Америку с группой других эмигрантов. Он рассказывал, как в Америке они устраивались на работу. Одни пошли работать на спичечную фабрику, хозяином которой был русский американец, другие стали таксистами, третьи шлялись без работы, а вот он решил преподавать американцам систему Станиславского. «Пожалуйста, не спрашивайте меня, что это за система. Я этого сам не знаю, да и не надо мне это знать. Надо только знать американцев». Так вот, Михаил Горбачев приехал в Женеву преподавать Рейгану и американцам «систему Станиславского», правда, лично не зная ни американцев, ни американского характера. Да это и не надо ему знать — его сопровождал высококвалифицированный штаб чекистских специалистов по Америке из 55 человек во главе с таким рафинированным политическим фокусником, как Георгий Арбатов. Вот они и составили Горбачеву психологическую пьесу, которую генсек разыгрывал отлично как на личных встречах с президентом, так и на своей пресс-конференции, я говорю отлично потому, что в искренность актера Горбачева поверил даже Рейган, который когда-то сам был актером. Я приведу здесь только некоторые сцены из нее, чтобы показать, в какую верную психологическую точку бьют советские лидеры, чтобы противопоставить американское общественное мнение президенту США. В частных беседах с Рейганом Горбачев выдвигал против СОИ аргументы, которые, как казалось ему и его советникам, должны произвести впечатление: «Я не кровожадный человек, — сказал генсек президенту, — почему вы не верите, когда я говорю, что СССР первым не пустит ракеты против США?» Президент резонно ответил: «Я не могу сказать американцам, что я поверил вам, если вы не верите нам». Тогда Горбачев выдвинул другой аргумент: во-первых, стратегическая оборонная инициатива технически неосуществима, во-вторых, на это напрасно будут потрачены миллиарды долларов. Мне неизвестно, как президент на это ответил, только непонятно, почему Кремль так беспокоится, если оборонная инициатива неосуществима, а американцы напрасно потеряют свои доллары. Горбачев отверг все предложения о разоружении, если не будет отказа от СОИ. Не по-советски оригинальными, рассчитанными на американское понимание, были доводы генсека, когда президент обвинил Москву в распространении коммунизма в Афганистане, Эфиопии, Камбодже, Анголе, Никарагуа. Оказывается, советское правительство вынуждено так действовать потому, что в «Конституции СССР» записано, что оно обязано помогать «национально — освободительному движению» в других странах, а шутить с конституцией нельзя; Горбачев мог бы напомнить, что за нарушение конституции сами американцы в лице Конгресса чуть было не подвергли «импичменту» своего президента Никсона. Рейган и американцы должны это понимать. К этому Горбачев добавил, что СССР там занимается тем, чем занимается Америка в Эль-Сальвадоре, то есть «защищает свои интересы» (Характерно, что начиная с Брежнева и Андропова советские лидеры стараются аргументировать свои агрессивные внешнеполитические акции не идеологическими, а имперскими интересами. Именно в этих целях Горбачев цитирует лорда Пальмерстона: «У Англии нет вечных врагов или вечных друзей, у нее есть вечные интересы» — такой аргумент особенно понятен американцам, по крайней мере так думают в Кремле). А Горбачев, конечно, большой актер, и в этом он верный ученик Сталина — говорить то, чего не думает, и думать то, чего никогда не скажет вслух. В этом он и антипод взбалмошному Хрущеву, который, будучи гостем в Америке, заявлял прямо в лицо конгрессменам: «Мы похороним капитализм, ваши внуки будут жить при коммунизме!» Горбачев действует не по Хрущеву, а по завету Талейрана: «дипломату язык дан, чтобы скрывать свои мысли». Поэтому на Западе Горбачев выступает не как большевик, а как церковный проповедник с философией, абсолютно чуждой большевизму. Вот некоторые места из его выступления на пресс-конференции в Женеве: 1) «Под угрозой всеобщей ядер-ной опасности надо учиться великому искусству жить вместе»; 2) «Все мы подошли к черте, у которой надо остановиться»; 3) «Силой доводов, силой примера, силой здравого смысла переломить опасный ход событий»; 4) «Речь идет о выборе между выживанием и взаимным уничтожением». («Правда», 22.11.1985).

Что можно сказать об этих словах Горбачева? Только одно: это очень понятные для американцев и очень разумные слова, но беда в том, что в своей новой «Программе КПСС» Горбачев утверждает абсолютно противоположное и пророчит гибель капитализма и торжество коммунизма во всем мире через «мирную или немирную революцию». Не только пророчит, но и обещает, что Советский Союз будет материально, политически и духовно поддерживать этот «мировой революционный процесс».

Какой же объективный итог Женевы? Кто выиграл и кто проиграл? Эксперты НАТО заявляют, что Горбачев вернулся в Москву с пустыми руками. «Тайм» утверждает, что в Женеве одержали триумф откровенность и реализм.

«Ньюсвик» приходит к выводу, что в Женеве никто не выиграл и никто не проиграл. Другие заявляют, что уже сам факт диалога между Рейганом и Горбачевым был большим выигрышем. Так ли все это? Чтобы ответить на этот вопрос, надо знать далекую и ближайшую цели, которые ставили перед собой в Кремле, отправляясь в Женеву. Люди думают — ближайшая цель заключалась в том, чтобы отговорить президента отего стратегической оборонной инициативы. Это неверно. Лидеры Кремля великолепно знали, что на этом этапе диалога такая цель нереальна и недостижима, но зато они знали и другое: Женева — лучшая мировая трибуна, куда съедутся до четырех тысяч журналистов газет, радио и телевидения. Кремль решил с этой трибуны развернуть глобальную психологическую войну против Америки. Эту задачу блестяще и выполнил генсек Горбачев на своей пресс-конференции 21 ноября 1985 года. Поэтому «Правда» оценила не последнюю встречу между Рейганом и Горбачевым «кульминационным пунктом» в Женеве, а женевскую пресс-конференцию Горбачева.

Встает вопрос: как Кремль все-таки ответит на СОИ? Существует четыре теоретически возможных ответа: 1) Советский превентивный стратегический удар по США, он, правда, покажется невероятным, но его нельзя исключать; 2) Самим начать создавать свою СОИ, что сейчас как экономически, так и технико-технологически Советскому Союзу не под силу; 3) Резко увеличить, отказавшись от СОЛТ-П, свой стратегический ядерно-ракетный арсенал, ибо, как думают специалисты, при самой идеальной СОИ 5 % ракет пробьются через американскую оборону (на этот ответ уже намекал Горбачев); 4) Сорвать СОИ путем глобальной пропаганды, как сорвали инициативу нейтронной бомбы президента Картера.

Пока Кремль сосредоточил все свое внимание на осуществлении четвертого варианта — сорвать СОИ пропагандой. Поэтому ближайшие пропагандные цели, которых он добивался в Женеве, были — получить от Рейгана подтверждение совершенно неудачного заявления Шульца и Громыко от 8 января 1985 г., а именно: «предотвратить гонку вооружения в космосе и прекратить ее на земле» (эта советская формула гуляет сейчас по всей мировой прессе), и второе — «стороны не будут стремиться к достижению военного превосходства» (и эта формула, уже не советская, а американская, толкуется на Западе так — если Америка и НАТО будут сильнее СССР и Варшавского блока, то это опасно для мира). Нельзя быть сильнее коммунистов — это идиотская позиция евнухов в политике.

Кремль уже добился первых успехов. Горбачев с победоносным видом заявил 11 ноября 1985 г. на сессии Верховного Совета СССР, что уже шесть государств-членов НАТО отказались от участия в американской стратегической оборонной инициативе — это Франция, Дания, Норвегия, Греция, Голландия, Канада плюс Австралия. А ведь у европейских членов НАТО память очень коротка — если бы не Америка, то все перечисленные, да и не указанные здесь европейские государства до сих пор находились бы или под нацистской оккупацией, или под советской оккупацией, как находятся восточноевропейские государства. Но все это только начало советского психологического наступления как в верхах (и не только по отношению к американцам), так и в низах — всюду и везде, куда Советы только имеют доступы, чтобы давить на американскую администрацию не только через американское общественное мнение и Конгресс, но и через общественное мнение во всем остальном мире. И вот я боюсь, что дальнейшее советское наступление, и предстоящие в 1986 и 1987 годах советско-американские переговоры на эту тему, приведут Кремль к его стратегической цели — к отказу США от СОИ. Еще Франклин знал, что военной крепости и невинной девушке одинаково трудно долго сопротивляться, если уже начались переговоры о капитуляции.

Кремль будет действовать и дальше с учетом американского принципа в политическом бизнесе: «даешь-даю». Кремль торжественно предложит — способствовать миру на Ближнем Востоке, увести «ограниченный контингент» советской армии из Афганистана, уменьшить давление в Центральной Америке, обещать свободный выезд из СССР евреям, освободить Сахарова и пару диссидентов, увеличить число экземпляров иностранных газет в отелях Интуриста в Москве. Горбачев тем временем станет звездой американского телевидения. В разгар этой второй разрядки Михаила Горбачева — вполне возможно представить себе иных американских юношей и девушек, марширующих на улицах городов за вечную «советско-американскую дружбу» с жетонами на груди с надписью: «Ай лайк Майк!» Вот тогда СОИ будет сдан в архив. Однако через самое непродолжительное время Америка узнает, что Советский Союз, как и после первой разрядки в Хельсинки, взял свои концессии обратно, в Африке, Азии и Латинской Америке создана новая дюжина новых марксистско-ленинских режимов, как и во время первой разрядки. В космосе успешно маневрирует уже сегодня имеющаяся там советская команда «киллер-сателлитов». Я когда-то высчитывал, сколько важных договоров СССР заключил накануне Второй мировой войны, во время войны и после нее. Таких я насчитал 24. Когда я заинтересовался, какая была судьба каждого договора, то выяснилось, что двадцать три из них порвал СССР, только один договор, который очень добросовестно соблюдал СССР, порвал его союзник по разделу Европы — этим союзником был Гитлер.

Итак, кого мы имеем в лице нового генсека — будущего реформатора ленинского типа периода НЭПа? будущего диктатора сталинской школы? или Горбачев — всего-навсего визитная карточка КГБ?

Каждый из этих вопросов закономерен, но на этом этапе развития событий и в силу ограниченности нашей информации о них, никто не может дать здесь удовлетворительный ответ. После анализа всего того, что мне доступно, и учитывая опыт структурных изменений в политической системе после Хрущева, я пришел к убеждению, что ныне генеральную стратегию в советской внутренней и внешней политике определяет та сила, которая привела Горбачева к власти. Эта сила — КГБ. Поэтому и все ключевые позиции в партии и правительстве заняли генералы КГБ и их ставленники. Впервые в истории советского режима человек, который руководит армией от имени партии, не входит в членский состав Политбюро — таким был при Ленине Троцкий, при Сталине — Ворошилов и Булганин, при Хрущеве — Булганин и Жуков, при Брежневе после некоторого перерыва — Гречко и Устинов, зато тоже впервые в истории режима в членский состав Политбюро входят сразу три генерала КГБ. Когда распался брежневский «треугольник» — партия, политическая полиция и армия, КГБ стал ведущей силой на вершине власти. Вот эта сила в союзе с теми партаппаратчиками, которых возглавляют Горбачев и Лигачев, сейчас развернула по всей иерархии режима радикальную чистку старых кадров, заменяя их более молодыми, выдвигаемыми не в силу связей угодничества и подхалимажа, а с учетом политических, деловых и моральных критериев, как сейчас пишут в партийной прессе.

В основе своей этот процесс окажет положительное влияние на поднятие эффективности системы, но едва ли выведет ее из нынешнего социально-экономического тупика без радикальных реформ и широкой западной помощи. Будут ли эти реформы решительны, зависит опять-таки от КГБ. Сейчас в Советском Союзе все находится в движении. Нынешняя политическая ситуация в СССР в силу этого очень сложна и ее дальнейшее развитие непредсказуемо из-за двух великих неизвестных: 1) примирится ли армия со своим изгнанием с вершин власти; 2) сумеет ли Горбачев поставить под свой контроль силу, которая привела его в Кремль и диктует ему свою волю сейчас — КГБ. Пока этого не случится, сильнейшим человеком в государстве останется Чебриков, а сильнейшим учреждением КГБ.