От мифа к литературе

СЕРВАНТЕС, ПЛУТОВСКОЙ РОМАН

Путь к роману Нового времени идет сквозь творчество Сервантеса как автора "Дон Кихота" и одновременно через так называемый плутовской роман (Алеман, Кеведо и др.). И в творчестве Сервантеса, и в плутовском романе отразилось столкновение Ренессанса и барокко. "Дон Кихот" тесно связан с кризисом ренессансной культуры. Известно, что "Дон Кихот" пародирует рыцарский роман, и в то же время в нем выражено уважение к рыцарскому идеалу, который обречен погибнуть окончательно с упадком гуманистической культуры Ренессанса. Чтобы хорошо понять это произведение, нужно учитывать другие иронические и карнавальные рецепции рыцарского романа: с одной стороны, типа Боярдо и Ариосто, с другой — Пульчи, Фоленго, Рабле. Для M. M. Бахтина — это магистральный путь к роману Нового времени, так как он рассматривает карнавальность как специфическую черту романического жанра. Я хочу отметить по этому поводу, во-первых, то, что уже в средние века можно найти в куртуазном романе некоторые иронические, даже пародийные элементы (в "Ланселоте" Кретьена де Труа, в произведении Пайена де Мезьера "Мул без узды", в рыцарском повествовании "Флюар и Бланшефлёр" и др.), и, во-вторых, что специфический характер романа ослабляется в указанных выше произведениях эпохи Ренессанса (в частности — у Рабле), на которые обращает внимание Бахтин.

Глубокое противопоставление индивидуального чувства и социального долга, характерное для средневекового романа, исчезает у Ариосто и Рабле. В "Неистовом Роланде" Ариосто психологический элемент ослаблен, а фантастический — усилен. Все пронизано иронией и игровым началом, субъективная свобода вымысла акцентирована. В средневековом романе магический напиток объединил навсегда сердца Тристана и Изольды. У Ариосто магический напиток провоцирует у героев неожиданную и химерическую игру их любовных склонностей. Иронически реформированный язык рыцарского романа служит выражению новых гуманистических ценностей. Рабле делает еще один шаг: он использует рыцарское повествование, уже профанированное народной книгой, для гуманистической сатиры, для гуманистической утопии, для карнавальной мениппеи. "Гаргантюа и Пантагрюэль" Рабле сохраняет черты рыцарского романа на уровне выражения, но не на уровне содержания.

У Сервантеса, как и у Ариосто, рыцарский роман становится объектом иронической интерпретации, но соотношение между этим объектом и позицией автора совершенно иное. Ариосто создал свой вариант, пусть даже иронический, рыцарского повествования, тогда как Сервантес описывает жанр рыцарского романа как бы со стороны, как удаленный объект. Это рассказ о бедном благородном идальго, но почти безумном, который решил воскресить странствующее рыцарство. Язык рыцарского романа в "Дон Кихоте" является обозначающим (особенно в воображении Дон Кихота), а проза обыденной жизни — обозначаемым. Точкой отправления для Сервантеса, по его собственным словам, становится "язык странствующего рыцарства", язык идеализирующий, и именно этот язык подлежит развенчанию. Пародийное снижение рыцарского романа противостоит идеализирующей фантазии Дон Кихота. Эта оппозиция создает карнавальную атмосферу, но Сервантес не трактует "низкое" как источник "высокого". Он лишен гуманистического оптимизма. Сервантес демонстрирует разрыв между высокой ментальностью Дон Кихота и "низкой" реальностью. Можно сказать, что "на входе" перед нами рыцарский роман, а "на выходе" — роман Нового времени, описывающий обыденную жизнь, нравы и т.п. В "Дон Кихоте" рыцарский роман превращается в роман Нового времени, проходя мимо столь ценимой Бахтиным гуманистической мениппеи раблезианского типа.

Значение испанского плутовского романа для формирования романа Нового времени всеми признано. Его главные черты неоднократно перечислены: герой-плут (picaro), слуга многих господ, комизм нравов, автобиографическая форма и т.д. Исторические и социальные предпосылки также установлены: связь с кризисом испанского феодального общества, резкие изменения, которые породили бродяг и криминальные личности, кризис ренессансного гуманизма и переход от Ренессанса к барокко. Элемент наиболее исторический в плутовском романе — социальная сатира, а не тип героя-плута. Плут нам хорошо известен, начиная с мифологического трикстера, он затем фигурирует в средневековой предновелле, в театре, в ближневосточном (арабском) жанре макама.

Архетип picaro содержит комплекс черт, которые воспроизводятся в испанском плутовском романе: он действует ради материальной выгоды, для утоления голода, гораздо реже — для утоления голода сексуального. Он пытается отнять добычу у других персонажей; в его деятельности материальный элемент имеет "низкий" характер и при этом в самом герое подчеркивается элемент комический и в то же время в меньшей степени — демонический. Архетип плута почти неотделим от архетипа шута. Шут часто представляется как плут под маской простака. Таким образом, плутовской роман оживляет старый архетип плута, который всегда существовал. Иногда герой плутовского романа проявляет черты простака или шута. В романе "Ласарильо де Тормес" герой скорее простак, чем плут. В романе Матео Алемана "Гусман де Альфараче" герой во время своей службы у кардинала или у французского посла держит себя как шут. Шутовство доминирует у Эстебанильо Гонсалеса. Герой немецкого романа, находящегося под влиянием испанского ("Симпли-циссимус" Гриммельсхаузена), неожиданно и резко меняет облики плута, простака, шута. Естественно, испанский picaro — это прежде всего плут, который ищет способы достичь некоторых материальных целей. Вместе с тем его плутовство не противопоставляется добродетели других персонажей. Совсем наоборот: оно осуществляется на фоне всеобщей трикстериады.

Действительно, герой плутовского романа преследует определенные материальные цели, он надеется утолить голод, победить бедность. Даже женитьба для него большей частью связана с этими материальными целями, реже речь идет о сладострастии. Таким образом, испанский picaro воспроизводит черты старого архетипа, вплоть до мифологического трикстера, но испанский роман вводит этот старый тип в рамки сатирической, морализующей прозы. В такой форме плутовской роман противостоит роману рыцарскому, хотя не содержит прямой пародии на последний. Главное различие плутовского романа по сравнению со средневековой комической литературой (фаблио, "Роман о Лисе" и др.) — это, наряду с использованием старых анекдотов, создание свежих набросков описания нравов. "Ласарильо де Тормес", на первый взгляд, содержит только несколько традиционных анекдотов, но эти анекдотические мотивы объединяются в сатирическую картину с некоторыми социальными оттенками.

Разумеется, статическая картина нравов еще далека от глубокого анализа современной жизни, понятой как этап в социальной истории. Тем не менее плутовской роман открывает путь, который ведет к классической форме реалистического романа XIX в.

Плутовской роман может быть противопоставлен рыцарскому роману и диахронически, поскольку он создавался позднее, и синхронически — как его антипод, как антироман с антигероем. Реальная и низкая проза плутовского романа противостоит возвышенной фантазии романа рыцарского (это та оппозиция, которая содержится внутри романа Сервантеса "Дон Кихот"). Современная актуальность плутовского повествования контрастирует с квазиисторическими легендами, сатирическое развенчание противостоит рыцарской идеализации; автобиографическая форма плутовского романа отличается от повествования от третьего лица в рыцарском романе. Наконец, герой — эгоист и конформист, человек низкого происхождения, разнузданный плут, противостоит гордому, благородному рыцарю, которого нельзя заставить свернуть с его дороги.

ОТ ПЛУТОВСКОГО РОМАНА К РЕАЛИСТИЧЕСКОМУ

Распространение плутовского романа вне Испании с самого начала сопровождается выходом за пределы чисто плутовской специфики. Испанский опыт был глубоко освоен немецким автором Гриммельсхаузеном в романе "Симплициссимус". Это демократический вариант немецкого барокко. Писатель преодолел узость жанра "пикарески", особенно в отношении героя (этот путь был уже отчасти намечен испанским автором Винценте Эспинелем). Суровая жизнь героя немецкого романа заставляет его хитрить и совершать злые поступки, но он все же не становится настоящим плутом. Некоторые плутовские проделки были только хитростями для возрастания его военной славы. Противоречие между личностью вне общества и в то же время типичным представителем общества — это противоречие, характеризующее picaro, было снято Гриммельсхаузеном. Симплициссимус — не криминальная личность, а обычный человек, естественный продукт и законный представитель общества. Дело в том, что Гриммельсхаузен считает социальное зло неизбежным. Его герой может стать добродетельным только на необитаемом острове. Сатирический фон в этом романе всячески подчеркнут, частично — благодаря описаниям ужасов войны.

Франция сыграла большую роль в формировании романа Нового времени. Здесь галантный роман, продолжавший идеализирующую традицию романа рыцарского, постепенно уступал, с одной стороны, "комическому" роману, а с другой — роману психологическому. Не случайно основатель комической линии Сорель и основательница психологической линии мадам де Лафайет — оба дебютировали галантными романами. Французский "комический" роман сознательно боролся против романа галантного, героического, пасторального. Эта борьба проявлялась трояко: критикой неправдоподобия, сатирическими пародиями, составлением "комических" романов как своего рода антироманов по отношению к старой романической традиции. "Комический" роман противопоставлял лжеисторизму сатирическое описание современной жизни; вместо принцев уже появлялись демократические герои, в противовес эстетике возвышенного и героического рисовалось обыденное и низкое. В то время как эстетика аристократического барокко в какой-то мере тяготела к эпопее или трагедии, "комические" романы были близки комедии.

Сорель, вдохновленный "Дон Кихотом", пишет роман под названием "Экстравагантный пастух" — пародию на пасторальный роман, а именно на "Астрею" Д'Юрфе. Бурлескные поэмы Скаррона или сказка, инкорпорированная в "Буржуазный роман" Фюретьера, пародируют галантные романы, в том числе популярные романы мадемуазель де Скюдери. Следует упомянуть еще одно произведение Сореля — "Комическое жизнеописание Франсиона", которое являет нам пример романа, прямо противоположного "Астрее" Д'Юрфе. Мы находим во "Франсионе" брутальный эротизм, вызывающие шалости, либертинаж в теории и на практике, активное сопротивление судьбе, одиночество героя в обществе. В плане жанра надо отметить низкую стихию в описании социальной жизни и формирование личности героя во взаимодействии с социальным фоном. Роман обогащен автобиографическими мотивами. В отличие от героя плутовского романа, Франсион — дворянин, его плутовские проделки совершаются для удовольствия или с целью наказания буржуазных пороков.

У Скаррона в его "Комическом романе" идеальные герои, которые не лишены элементов рыцарства, находятся в низком окружении и действуют на пестром фоне жизни бродячих провинциальных актеров. У Фюретьера в "Буржуазном романе" действие происходит исключительно в мещанской среде, и мы находим здесь описание обыденного и комического фона. Автор отказывается от авантюрного принципа, который сохранялся и в рыцарском, и в галантном, и в плутовском романе. "Буржуазный роман" противопоставлен галантному роману. Фюретьер всячески осмеивает традиционные романические клише. Он сам сравнивает свой роман с комедией. В романах Сореля и Скаррона можно найти не только отголоски плутовского романа, но также следы галльской раблезианской традиции. Что касается Фюретьера, то он полностью и глубочайшим образом прозаичен. Здесь мы констатируем победу, одержанную классицизмом над барокко. Его роман нам напоминает комедии Мольера. Некоторые французские критики его даже трактуют как предшественника Бальзака. Французский комический роман в целом, как и роман плутовской, принадлежит к категории антироманов и содержит злую сатиру, направленную против традиционных "аристократических" форм романического жанра. Он часто использует гротеск и буффонаду. Некоторые специфические черты романа XVII в. (в частности — элементы гротеска) в значительной мере преодолеваются в романе XVIII в. в процессе трансформации антиромана в классическую форму романа Нового времени. Этот переход осуществляется во французской литературе в произведении Лесажа "История Жиль Блаза из Сантильяны", которое стилизовано под испанский плутовской роман — отчасти потому, что действие происходит в Испании и сохраняется некий аромат пикарески. Приключения Жиль Блаза, как это бывает и в романах "плутовских" и "комических", развертываются на сатирическом фоне, но анекдоты, фарс, гротеск и буффонада используются мало. Сатирическая картина нам дана в вертикальном срезе и представляет все слои общества, вплоть до правительства и двора. Выходя за пределы плутовского жанра, Лесаж создает масштабный роман с описанием приключений и нравов. Плутовские хитрости Жиль Блаза не типичны, это шалости или вынужденные поступки под влиянием других лиц. В некоторой мере его хитрости кажутся естественным и необходимым инструментом в жизни, даже позитивным проявлением инициативы и активности. Но коррупция, в которой он участвует, будучи секретарем графа Пармы, — это низость и подлость, которая не имеет ничего общего с поведением picaro. В отличие от picaro, Жиль Блаз не совершает пути от простака к плуту. Его характер эволюционирует таким образом, что роман Лесажа приближается к категории романа воспитания. Счастливый конец в "Жиль Блазе" не типичен для плутовского романа и предвосхищает просветительский роман. Одновременно преодолевается узость и плутовского и комического романа.

ОТ ГАЛАНТНОГО РОМАНА К ПСИХОЛОГИЧЕСКОМУ

Во Франции в XVII в. формирование романа Нового времени шло двумя путями. "Комическому" роману, роману нравов противостояла линия романа психологического. Психологический роман создавался путем трансформации пострыцарского галантного романа. Вспомним, что на Дальнем Востоке, а именно в Японии, психологический роман возник в средние века как стадиальный эквивалент западного куртуазного романа. Эволюция от японских моногатари-сказок и интимных дневников к психологическому роману Мурасаки сравнима с созданием в XVII в. во Франции психологического романа Мари Мадлен Лафайет "Принцесса Клевская" после устранения условных, риторических, фантастических элементов прециозного, т.е. галантного, романа с помощью новеллы и мемуаров. Сравнение мадам де Лафайет с Мурасаки Сикибу, вопреки дистанции, которая их разделяет, очень существенно для исторической поэтики романа. Оба произведения обращены к недавнему прошлому, описывают сходным образом придворную среду, пронизаны этическим скептицизмом, печалью по поводу несовершенства человеческой натуры и неизбежности страданий; они констатируют невозможность полного взаимного понимания людей. Даже техника анализа в обоих романах во многом сходна.

В рамках французской литературы XVII в. мадам де Лафайет находится на противоположном полюсе по отношению к Сорелю, Скаррону, Фюретьеру. Влияние классицизма объединяет Фюретьера и мадам де Лафайет, но на фоне этого объединения контраст между ними проступает особенно ярко. Натурализм, сатира на прециозную литературу и на мещанскую среду, близость к комедии характерны для Фюретьера, как уже указывалось выше, в то время как у мадам де Лафайет находим психологизм, утонченные страсти, близость к трагедии. Первый роман мадам де Лафайет "Заида" является еще галантным романом во вкусе мадемуазель Скюдери, но уже содержит несколько историй, рисующих странности анатомии страсти. Постепенный отказ от экзотизма, от псевдоисторизма, от преувеличенных страстей, от псевдогероизма имел место в новелле еще до романа. Психологическая новелла предшествует психологическому роману; сама мадам де Лафайет, еще до "Заиды", написала две новеллы: "Графиня де Танд" и "Принцесса де Монпасье". Обе новеллы своим стилем и рядом мотивов предвосхищают ее знаменитый роман "Принцесса Клевская". Его нельзя назвать историческим, и описание королевского двора здесь служит только фоном. Частная жизнь придворных, как и в японском романе Мурасаки, остается привилегированным объектом романического жанра, но степень идеализации еще больше уменьшается. Мадам де Лафайет вводит в картину аристократической жизни элементы реальности и обыденности. Романистка также вскрывает эгоистические мотивы поведения аристократических героев и персонажей. На этом фоне развертывается печальная история любви принцессы Клевской, прекрасной и добродетельной. Ее муж — принц Клевский, как и герцог Немур, который в нее влюбляется, — прекрасные, умные и рафинированные, как герои галантных романов. Но в отличие от этих последних они не испытывают чудесных приключений и неожиданных ударов судьбы, которые галантные герои преодолевают в конце повествования. Герои "Принцессы Клевской", вопреки их рыцарскому благородству и верности в любви, не достигают цели галантного романа, и любовь приносит им страдания. Галантные романы оканчиваются счастливым браком, "Принцесса Клевская" начинается с женитьбы, так что мадам де Лафайет создает первый роман о любви замужней женщины. Мужу, принцу Клевскому, не удается возбудить истинной любви у своей жены, она влюбляется в герцога Немура. Принц Клевский умирает от огорчения после искреннего и честного признания со стороны своей жены. Принцесса Клевская после смерти супруга отказывается от брака с любимым ею герцогом Немуром, причем не только потому, что уважает память мужа, но главным образом потому, что не верит в вечное постоянство и предпочитает покой. Исходя из известного этического скептицизма, мадам де Лафайет не только открывает и разоблачает элементы эгоизма и порочности в аристократической среде, но еще и находит эгоистическую подпочву и непостоянство в самой благородной и верной любви, которую проявляли принц Клевский и герцог Немур. Принцесса Клевская объясняет их постоянство и верность недостатком взаимности с ее стороны — в случае мужа и внешними препятствиями и желанием их преодолеть — в случае Немура. Она и опасается возможной неверности в будущем со стороны Немура, и, кроме того, не хочет приобрести счастье ценой слишком большой жертвы. Конфликт возвышенных идеалов и реальных чувств — главная коллизия романа. Чувства непреодолимы, они не находятся под контролем разума, попытки их погасить или, по крайней мере, смягчить посредством добродетели, хотя это и необходимо, приводят к новым страданиям и потерям, становятся их источником. Некоторым образом мадам де Лафайет, очень близкий друг философа Ларошфуко, является последовательницей его моральной системы, согласно которой так называемый честный человек противопоставляет фатальному и непреодолимому эгоизму идеал абсолютной искренности. Тем не менее попытка героини романа следовать этому принципу — я имею в виду признание, сделанное ею мужу, — вместо того чтобы гармонизировать ситуацию, способствует отчаянью мужа и порождает цепь трагических событий. Так узда разума не может помешать хаосу чувств. Коллизия роковой любви, провоцирующей хаос, раскрытая еще в "Тристане и Изольде", перенесена теперь в глубину человеческой души. Разоблачение эгоистического импульса в чувствах чистых и искренних, открытие мотивов иррациональных страстей являются предпосылками психологического реализма мадам де Лафайет. Но, показывая внутренние, даже иррациональные мотивы, она не рисует подсознание во фрейдистском духе. Каждое действие мотивировано, и каждый мотив хорошо продуман и проанализирован как автором, так и героем повествования. Чувства и действия зависят от первоначальной ситуации, а не от личных характеров; анализ характеров — это уже приобретение романа XVIII в., так же как и широкая картина нравов.

СИНТЕЗ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО РОМАНА И НРАВООПИСАТЕЛЬНОГО

Противостояние "Принцессы Клевской" и "Буржуазного романа" Фюретьера, т.е. романов психологического и комического, было преодолено только в XVIII в., а частично — в XIX. Еще Стендаль писал о том, что существуют две формы романа. Взаимодействие этих двух романических вариантов мы находим уже в творчестве Прево и Мариво. В "Манон Леско" аббата Прево открыто представлены традиционные авантюрные мотивы: похищение, бегство, морское путешествие, приключения в диких, экзотических странах, переодевание и т.п. Эти мотивы все же отодвинуты на задний план другими приключениями — в духе плутовского романа: попытки разбогатеть случайными играми или обманом богачей, которые хотят купить любовь Манон, пребывание в тюрьме, стычки со стражей и т.д. Плутовские эпизоды неотделимы от описания разнузданных нравов эпохи регентства. В этом обществе, уже буржуазном, разделены сердце и тело, чистая любовь и любовь продажная. Отметим между прочим, что мотив разделения сердца и тела в более наивной форме уже имел место в романе о Тристане и Изольде в версии Тома. Манон — и плод и жертва общества, и она в какой-то степени напоминает женщин-плутовок в испанском романе, которые соблазняли и обманывали богатых поклонников. Но в отличие от этих плутовок характер Манон двойствен и загадочен; она способна испытывать возвышенные чувства и преображаться под их влиянием. Она безразлична к деньгам и буржуазному процветанию, но она любит развлечения, для чего необходимы деньги. Перевоспитание Манон — это достаточно глубокий психологический процесс, который ее ведет, в конечном счете, к гибели, к смерти в Америке, где некоторые персонажи испанского плутовского романа как раз находили покой. Прево делает шаг вперед и по отношению к плутовскому роману, и по отношению к "Принцессе Клевской". В некоторой степени он учитывает опыт французских моралистов, например Лабрюйера. В его романе плутовской элемент стирается или, по меньшей степени, ограничивается как момент вторичный, как слабость очаровательной Манон, которая любит жизнь и удовольствия. Акцент делается на ее загадочном характере, но этот характер, в конечном счете, определяется социальной реальностью. Что касается шевалье де Грие, то он, вопреки некоторой видимости, не является плутом, он — жертва любви идеальной, верной и роковой. В романе с большой художественной силой показано, как в процессе эволюции де Грие, в сущности герой психологического романа, превращается частично в героя плутовского, тогда как Манон, наоборот, переходит из плана плутовского в план психологический. Кажущаяся деградация де Грие параллельна внутреннему очищению Манон.

Пьер Мариво, современник Прево, также объединяет обе линии развития романа в своих неоконченных произведениях "Жизнь Марианны" и "Крестьянин, вышедший в люди". Социальная среда, описанная Мариво, очень разнообразна и включает все слои общества, вплоть до плебейских, но характеристика их дана без грубого комизма и без сатирических целей. Описание нравов сопровождается этическим комментарием в духе моралистов XVII в. Сцены обыденной жизни проникнуты элементами психологического анализа. Сюжетные схемы в какой-то мере напоминают настоящие плутовские романы, так как речь идет о карьере и завоевании Парижа молодыми людьми, приехавшими из провинции, — бедной кокетливой девушкой (Марианной) и лукавым крестьянином. Они сами рассказывают свою историю, как это имело место в испанских плутовских романах. Молодой крестьянин женится на старой деве и таким образом обогащается, при этом многие называют его жуликом. Бедная и красивая Марианна некоторое время пользуется покровительством старого развратника; она понимает, чего он хочет от нее, и надеется от этого ускользнуть (ср. с Манон Леско). Тем не менее ни крестьянин Жакоб, ни гордая Марианна не являются плутами. Просто они не лишены человеческих слабостей, по отношению к которым Мариво так же снисходителен, как и Прево. Неожиданные обстоятельства и возбужденные ими чувства толкают Жакоба к совершению благородных поступков, и его незаинтересованные действия решают его судьбу, благополучно утверждая его карьеру. Марианна иногда проявляет лукавство, она сожалеет об утраченных подарках, но все же покидает старого лицемера, чтобы остаться добродетельной. В романе о Марианне анализируется ее душевная жизнь. Психологический реализм Мариво очень точен. Вслед за моралистами XVII в. Мариво описывает человеческие характеры как смесь добра и зла. Благодаря тому что рассказ ведется от первого лица, авторский анализ превращается в исповедь героя. Следует подчеркнуть, что произведения Прево и Мариво содержат новшества, введенные Лесажем, и еще добавляют к этому психологический анализ.

Английская литература представляет свой собственный вариант формирования романа Нового времени. Она также опирается на традицию испанского плутовского романа и уникальный опыт Сервантеса, а кроме того, и на биографии известных преступников. В английском романе в еще большей степени, чем в произведениях Лесажа, пикареска лишена своего маргинального деклассированного характера. Плут включен в нормальное буржуазное общество. Человек должен быть немного плутом, чтобы жить и выжить в окружающем обществе, — это всячески подчеркивается. В отличие от пикарески плутовство в английском романе становится одним из вариантов коммерческой деятельности делового человека. То, что было только намечено Лесажем, развернуто Д. Дефо и Т. Смоллетом. В английском романе (за исключением Ричардсона) сохраняется сатирический фон и комический пафос, но это не мешает относить роман к высокой литературе. "Молль Флендерс" Дефо продолжает традицию пикарески (автобиография плутовки), скрещенной с традицией криминальных историй. Молль Флендерс имеет низкое происхождение, но оно не связано с порочной природой героини и не представляет никакого препятствия для успеха в жизни. Молль Флендерс грешит, когда это необходимо, и прекращает грешить, когда эта необходимость исчезает. Она очень практична, разумна, расчетлива и полностью лишена игрового начала. Практический интерес определяет ее многочисленные браки и любовные связи, так же как и роль воровки в более пожилом возрасте. При этом она презирает профессиональное воровство. Ее характер не имеет ничего общего с амплуа picaro, это действительно характер, а не амплуа. Полный разрыв с традицией пикарески и с традицией криминальных хроник реализован в "Робинзоне Крузо", который маркирует изменение ориентации на пути к классической форме романа.

Хороший пример уклонения от традиции пикарески представляет собой "Родерик Рэндом" Смоллета. Между прочим, Смоллет в свое время перевел "Дон Кихота" Сервантеса и "Жиля Блаза" Лесажа на английский. В "Родерике Рэндоме" Смоллет вместо комической буффонады вносит обвинительный пафос и, в отличие от традиции пикарески, наделяет своего героя благородным происхождением, но герой лишен наследства и обездолен ближайшими родственниками. Плутовство в этом романе существует только вне героя, оно не укоренено в его характере. Защищаясь, Родерик вынужден быть находчивым, шустрым человеком, но его самый порочный поступок — попытка найти богатую невесту.

С. Ричардсон создал тип семейного и нравоописательного романа, в котором психологизм и описания нравов объединены. Ричардсон использует форму романа в письмах. Картина нравов составляет фон. Ричардсон ближе к психологической линии, чем другие английские романисты. Нельзя исключить влияние на него мадам де Лафайет, хотя он и находил сюжет "Принцессы Клевской" неправдоподобным. Мы имеем в виду аналитическую технику и то, что Кларисса Гарлоу, как и принцесса Клевская, — героиня добродетельная, страдающая и подавляющая свои чувства. Ричардсон использует драматический принцип и приближает роман к трагедии, а не к эпопее, как, например, Филдинг. Ричардсон не только описывает трагедию частной жизни, но подчеркивает, что в сфере частной жизни, даже в буржуазной среде, возможен героический элемент. Его утверждение внутренней свободы человека отличается от скептической резиньяции мадам де Лафайет. Это уже идеи века Просвещения. В персонажах Клариссы и Ловласа Ричардсон открывает психологическую сложность, включая подсознательные импульсы. В Англии XVIII в. мы констатируем оппозицию двух романических форм: с одной стороны — Смоллет и Филдинг, а с другой — Ричардсон.

НЕКОТОРЫЕ ВОСТОЧНЫЕ ПАРАЛЛЕЛИ

На Дальнем Востоке формирование романа Нового времени имело место приблизительно в тот же период, что и в Западной Европе, в обстановке кризиса феодальной системы, развития городов, ремесел, коммерции, иностранных связей. Тем не менее взаимодействие литератур Дальнего Востока и Западной Европы практически исключено. Известное сходство между ними имеет исключительно типологический характер. Дальний Восток не знал ни Ренессанса, ни эпохи Просвещения, но сходство в плане эволюции жанра очевидно. Категория жанра оказывается более универсальной, чем категория культурных течений. Мы фиксируем на Дальнем Востоке, так же как на Западе, комическую переработку традиционного повествования вплоть до пародии (антироман), натуралистические тенденции, ослабление бурлеска и отделение романа от чистой сатиры, развитие психологического реализма и одновременно описания нравов, прозы обыденной жизни. Хотя региональные культурные различия грандиозны, эти параллели тем не менее имеют место.

На Дальнем Востоке точкой отправления и романической формой, которую надо было преодолеть, был не рыцарский роман, который не существовал, но героико-историческое повествование типа китайского "Троецарствия" или японского жанра гунки. В китайском и японском романе XVI-XVII вв. в отличие от Запада имела место реактуализация другой стороны того же архетипа, скорей развратника, чем плута. Напомним, что в средневековой сказке как на Западе, так и на Востоке эти два элемента скрещивались и что даже мифологические трикстеры объединяли часто эти два варианта в одном лице. Европейский роман XVII в. ("комический" роман) ставит на первое место тип плута, а эротический элемент оставляет на заднем плане. Исключение составляет только "Франсион" Сореля. В дальневосточном романе XVI-XVII вв., наоборот, на первый план выходит тип развратника, а плутовской элемент сравнительно слаб. Яркими примерами являются китайский "Цзинь, Пин, Мэй" и японские повествования Сайкаку. Эротический элемент в романе Дальнего Востока имеет сложную и противоречивую функцию: объединены сатира и эстетизация природной чувственности. Сравнивая Восток и Запад, надо учитывать более низкий уровень индивидуализма на Востоке. Вот почему частная жизнь в китайском романе проявляется как описание большой семьи или, наоборот, веселых кварталов, которые находятся вне нормального общества. По этой же причине дальневосточные романы не знают активного героя, человека действия. Робинзон Крузо невозможен на Востоке. В китайской литературе XVIII в. деятельный человек — это обычный чиновник, и такая фигура становится объектом сатиры (особенно в "Неофициальной истории конфуцианцев" У Цзин-цзы). Зато сентиментальный герой, противостоящий жизненной прозе, хорошо знаком Западу и Востоку. Бао-юй в романе "Сон в красном тереме" может быть назван китайским Вертером.

Перейдем к более конкретному изложению. В Японии XVII в. писатель Сайкаку выступает в качестве основателя движения укиё, которое направлено на изображение земной жизни и светских радостей. "История любовных приключений одинокого мужчины" Сайкаку представляет серию эротических похождений, начиная с детства героя и вплоть до его старости. Герой обладает повышенной чувственностью и заводит множество связей, особенно с проститутками различных рангов, а также с молодыми людьми из артистической среды. Йенноски (так зовут героя) во время своих странствий действует как плут. После шестидесяти лет он покидает мир, но вместо того, чтобы стать монахом, он направляется на корабле, носящем имя "Сладострастие", на остров женщин — символ царства чувственности и сладострастия. Сходную историю Сайкаку разворачивает параллельно в другом романе — "История любовных приключений одинокой женщины". Героиня также весьма чувственна, и это влияет на ее судьбу. Даже в старости над ее хижиной можно было прочитать надпись "Обитель сладострастия". В этом романе более детально и с известной горечью представлена картина нравов. Описание обыденной жизни, включая самую низкую, частично дается в юмористическом и бурлескном ключе. Первый из упомянутых уже романов Сайкаку выглядит как пародия на знаменитый средневековый роман Мурасаки "Гэндзи моногатари", о котором речь шла выше (еще до Сайкаку были созданы пародии на "Исэ моногатари" и "Хэйке моногатари", несомненно пародийно также и название сборника "Гэндзи-обезьяна").

Естественно, что европейский роман Нового времени отворачивается, как мы видели, от рыцарского и галантного романов, тогда как японский роман Нового времени в известном смысле противостоит галантным и героическим моногатари. Брутальный эротизм и плутовство занимают место галантной придворной утонченности и самурайского героизма.

В Китае формирование романа Нового времени начинается и заканчивается раньше, чем в Японии, хотя в более ранние времена в Китае, в отличие от Японии, роман не существовал. В средние века там были только новеллы и героико-исторические повести, которые можно сравнить с японским жанром гунки. Героико-исторические повести являются отправным пунктом для развития китайского романа. Например, анонимный роман конца XVI в. "Цзинь, Пин, Мэй" воспроизводит почти точно один из эпизодов средневековой повести Ши Най-аня "Речные заводи". Роман "Цзинь, Пин, Мэй" рассказывает о неком Сымын Цзине и его женах. Семья становится ареной повествования, но эта большая семья, раздираемая противоречиями, интригами, ревностью и т.д., представляет собой модель общества. Социальный фон описывается в сатирическом ключе. Сымын Цзинь — это выскочка, который обогащается незаконными средствами, коммерсант и чиновник, плут, который действует среди других плутов. Но он не только хитрец, он также — и прежде всего — развратник, погруженный в свои сексуальные отношения. "Цзинь, Пин, Мэй" как роман сатирический предшествует знаменитому сатирическому произведению XVIII в. "Неофициальная история конфуцианцев". Если же говорить о собственно романической, а не сатирической линии, то надо обратиться к роману XVIII в. Цао Сюэ-циня "Сон в красном тереме", который можно считать классической формой жанра. Так же, как западные романисты XVIII в., Цао Сюэ-цинь отказывается от низких, натуралистических моментов, от мотивов бурлескных, чисто сатирических, комических, плутовских. Он тоже описывает большую семью, но реализм повседневности уже объединен с реализмом психологическим, включая описания чувств возвышенных и утонченных. С этой точки зрения "Сон в красном тереме" напоминает западный сентиментальный роман. Грехи высоких чиновников, грязь в семейных отношениях не являются здесь объектом сатиры, но описанием прозы жизни сухой, бюрократической и, особенно, вульгарной. Главные герои противостоят этой вульгарной прозе. Бао-юй и его возлюбленная — личности действительно "романтические". Бао-юй любит все прекрасное и ненавидит чиновников, у него превосходный вкус, и он пишет стихи. Он становится жертвой практицизма своих ближайших родственников, в частности — своей бабки, жертвой традиций респектабельной большой семьи. На символическом уровне герой и героиня трактуются как два божества, которые посетили земной мир на короткое время. Роман дает нам живое описание характеров и сложных отношений меж людьми, полных противоречий и психологических недоразумений. Этот роман можно поставить в один ряд с лучшими европейскими романами XVIII в.