От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах)

Значительную, если не решающую, роль в кодексе нравственности трудового чело­века играет смелость, бесстрашие, твер­дость характера перед лицом притесните­ля. Рассказчик не упускает случая под­черкнуть необходимость воспитания этих качеств: «...смелому случатся на горке сто­ять, пули мимо летят, боязливый в кустах захоронится, а пуля его найдет»; застав­ляет Хозяйку медной горы вернуть Кате­рине ее возлюбленного «за удалость да твердость», проявленные девушкой.

Так с каждым сказом все выпуклей про­ступает облик, который я поначалу припи­сывал автору, Павлу Петровичу Бажову, облик, чем-то схожий с русским былинным богатырем, с ведуном-прорицателем, призы­вающим притесненных к отважной, муже­ственной борьбе, к активному действию.

Этот облик — нечто собирательное, обоб­щенное, совокупность всех тех русских уральских сказителей, которые в течение веков терпеливо обтачивали и гранили чу­десные побывальщины и бережно передава­ли их из поколения в поколение. Невиди­мо, вроде призрака отца Гамлета, витает этот образ где-то возле текста, оказывая влияние и на ход событий, и на то, как эти события понимать. Однако хоть он и неви­дим, не назван по имени и ни разу не появ­ляется в качестве персонажа — именно он является главным героем сказов Бажова.

Создать идеальный, совокупный, типичный образ такого рода чрезвычайно трудно.

Природу этой трудности можно понять на примере частушки. Подлинную частушку, как правило, легко отличить от частушки-имитации, от частушки, сочиненной единолично даже талантливым, чутким к народной песне поэтом.

Народная частушка от момента своего случайного создания до конечной, алмазно­граненой формы проходит длинный путь стихийной редактуры, и на этом полном приключений и превращений пути она в одно и то же время и обезличивается, и выправляется, обогащается, украшается коллективным народным миросознанием.

Редкому гению по плечу равняться с бе­зупречными образцами народного искусст­ва. К таким редким гениям принадлежал Пушкин. Передавая Киреевскому пачку за­писанных песен, он сказал: «Когда-нибудь от нечего делать разберите-ка, которые по­ет народ и которые смастерил я сам». И тончайший знаток народного творчества Киреевский не мог разрешить эту задачу.

По поводу самого Киреевского имеется замечательный отзыв исследователя: «По­давив в себе, так рано, последние остатки индивидуальности, он стал безличен, но вместе и удивительно целен, как воплоще­ние народной стихии. Этой стихией были всецело пропитаны его чувства и его мыс­ли. Он обладал, беспримерным чутьем на­родного, сильнее всего на свете любил рус­ский народ и все, им созданное, истину и красоту понимал только в тех формах, ка­кие придал им русский ум; и без сомнения, и чувствовал он и мыслил по-народному и даже в самом этом добровольном обезличе­нии невольно следовал какому-то тайному закону русского национального духа».

Если бы не слово «безличен», этот отзыв подошел бы и к Бажову. Но Бажов, обладая тончайшим чутьем реальности, скрытой под покровом коллективной фантазии, был вов­се не безличен. Он был яркой и оригинальной личностью.

Тем удивительней представляется его спо­собность доносить народный эпос до чита­теля, не разбавляя его своей индивидуаль­ностью. Удивительно, что Бажов сумел сде­лать уральский сказ явлением литературы, что он бережно донес бесплотный образ «первого лица» сказа до читателя.

Все зто удивительно потому, что писатель­ская работа существенно отличается от творчества сказителя. Сказитель, как бы вольно он ни относился к материалу, как бы ни играл с сюжетом, как бы ни украшал его цветами своей фантазии, в конце кон­цов пересказывает слышанное.

Писатель подбирается к сказу с другой стороны — через парадные врата художест­венной литературы. Ему приходится сооб­разовываться с господствующим стилем, осваивать бродяжную профессию фолькло­риста, изучать старину, рыться в архивах, заводить карточки редких слов и речений, словом, проводить кропотливую работу и литератора и исследователя.

В сказах Бажова мы встретились с рас­сказчиком особенным. Этот рассказчик — и не автор, и не главное действующее ли­цо, и не второстепенное. Этот рассказчик — аноним.

Аноним здесь следует понимать не в смысле загадочности, а наоборот — в смысле всеобщей, типической отчетливости ха­рактера, доведенной до такой степени сверхиндивидуальности, когда своеобразные черты кажутся случайными и ненужными.

Рассказчик в сказе, «первое лицо», вы­ступает как анонимная типичность.

Анонимность рассказчика, дающею о се­бе знать лишь манерой разговорного язы­ка, особым каноном изложения, и является, по-моему, главным признаком настоящего, чистого сказа, отличающим его от бесчис­ленного количества сочинений, написанных от первого лица.

Упоминать об этом приходится потому, что часто к сказу относят самые различ­ные литературные произведения — лишь бы повествование напоминало устную речь. Так, к сказам по инерции отнесли и обыкновен­ный, не очень выразительный рассказ из той же «Малахитовой шкатулки», в кото­ром дедушка Слышко плачется о своей го­ремычной жизни («Тяжелая витушка»).

Вряд ли надо добавлять, что образы ано­нимного рассказчика в сказе бывают самые различите — и величавый, былинный рас­сказчик Бажова так же своеобразен, как сюжеты его уральских сказов.

Примечания

1. "Первый очерк серии отделен от последнего расстоянием почти в тридцать лет, и между "Хорем и Калинычем" и "Стучит!" (1874) прошла почти вся литературная деятельность Тургенева" (Л. Гроссман, 1919). Привожу мнение маститого исследователя только для того, чтобы показать, насколько некоторые молодые ученые страшатся удалиться от первоисточника даже в словесном оформлении материала.

2. Описав испытание водородной бомбы, У. Лоуренс замечает: "Можно создать еще большие водородные бомбы... Они на тысячи лет могут превратить Землю в пустыню. Однако, как это ни странно, благодаря созданию этого сверхоружия... имеется больше оснований для оптимизма, чем для пессимизма. Именно это разрушительное оружие является гарантией того, что ни одна страна, какой бы мощной она ни была, не осмелится развязать агрессивную войну... Водородная бомба сделала мир во всем мире неизбежным" ("Люди и атомы". М., 1967). Человеческие заблуждения так же живучи, как и мещанство.

3. Некоторые рассказы Грина плохо редактировались автором, и блистательные ассоциации и сопоставления нередко перемежаются безвкусными, вычурными, надуманными сравнениями в духе маньеристов 17 века. Однако для писателей класса Грина такую критику следует выносить в примечания.

4. Здесь и далее разрядка принадлежит цитируемым авторам.

5. Многие современные ученые не признают передачу памяти по наследству (см., например, статью академика Н.П. Дубинина "Социальное и биологическое в современной проблеме человека", "Вопросы философии", 1972, №№ 10 и 11). Мне все же кажется, что при обсуждении сложных проблем психики не следует пренебрегать свидетельствами, которые пока что расходятся с данными электронных микроскопов. Если отвергать наследственную память, становится загадочным, например, быстрое обучение ребенка речи.

6. Восстановление в первозданном виде (лат.)

7. А. Чехову, при всем уважении его к Бунину, стиль Букишона казался слишком "густым". Рассказ Бунина "Сосны" он похвалил такими словами: "...очень ново, очень свежо и очень хорошо, только слишком компактно, вроде сгущененого бульона".

8. "Литературная газета", 10 февраля 1971 г.

9. Цитаты из произведений А. Конан Дойла даны в моем переводе.

10. Для оценки бытовой точности описания привожу свидетельство обитательницы одного из таких домов: "бесчисленные слуги хозяина насыщались за длинными столами в банкетном зале, в то время как хозяин с семьей, гости и капеллан обедали за верхним столом в том же зале". В Ноле, например, галереи до сих пор известны как "галереи слуг", и список, датированный 1623 годом, содержит имена свыше ста слуг с перечислением их обязанностей (V. Sackville-west/ English country houses/ L., 1942? p. 27)

11. Действие в этом рассказе происходит в 1902 году. В этом же году король Эдуард VII присвоил рыцарское звание А. Конан Дойлу, и хотя в дарственной грамоте было сказано, что звание присваивается "за большие услуги нации", если бы не было рассказов о Шерлоке Холмсе, вряд ли писатель дождался, чтобы к его фамилии прибавилась частичка "сир". Награду А. Конан Дойл принял неохотно, под давлением друзей, и главным образом матери.

12. Я, инженер по образованию, не могу относиться к математике с уважением и вполне понимаю закономерность появления таких дисциплин, как математическая лингвистика, математическая психология и т.п. (эти дисциплины во многом обязаны своему рождению и английским ученым 19 века от Чарлза Беббиджа вплоть до Б. Рассела). Однако плодотворный процесс математизации наук непрерывно сопровождается попытками изобрести математический "перпетум мобиле", который мог бы подменить живую творческую мысль безукоризненным математизмом счета. Склонный к фантастике, Конан Дойл при создании Шерлока Холмса в какой-то мере вдохновлялся такой возможностью.

13. Эдгар По как-то заметил: "Метод прилагается только к ординарному и очевид­ному и не может быть применен к утрированному".

14. Спор этот велся еще в те далекие времена, когда слово "эстетика" писалось "эсфетика". И Пушкина удивляло, что "мы все еще остаемся при понятиях тяжелого педанта Готштеда" мы все еще повторяем, что п р е к р а с н о е есть подражание изящной природе и что главное достоинство искусства есть п о л ь з а".

15. Изображая какого-либо персонажа "Бе­сов", автор стремится использовать все ви­ды иронического и сатирического повество­вания. Здесь я выделяю только ведущий прием.

16. Где-то у Новалиса есть схожая мысль: местоположение души там, где внутренний мир и внешний соприкасаются, ибо никто не знает, индивид ли он только, а не кто-либо другой в то же самое время.