От революционного восторга к…

Глава 17

Глава шестнадцатая.

Июнь одна тысяча девятьсот семнадцатого года.

Сегодня, в субботу, на Невском проспекте был большой партийный митинг. Массовку составляли бывшие милиционеры, их семьи, у кого они были или появились, а также рабочие с механических мастерских, получившие сегодня выходной, с сохранением среднего заработка. На пригнанных грузовиках, украшенных красными транспарантами и флагами, с желтыми буквами «Справедливая Россия» или «СР» (пусть эсеры скрежещут зубами), выступали ораторы, а в построенных вдоль тротуара палатках раздавали выпечку, чай и эмалевые значки с нашей партийной символикой, а нанятый оркестр, в пожарной форме, с начищенными медными касками, наяривал «Марсельезу» и "Прощание славянки'. На резком, питерском ветру, хлопали натянутые между жердин транспаранты «Мы больше не меньшевики, мы 'Справедливая Россия» и «Мудрец Плеханов — наш рулевой». Специально отобранные выступающие — все, как один, с виду, как «культурные рабочие», здоровые мужики с «великорусскими» мордами лица, звучными голосами «кидали» с высоты автомобильных кузовов в гомонящую толпу лозунги «Немедленно проведение выборов в Учредительное собрание», «Земля –крестьянам», «Народным предприятиям — жить», «Солдат — ни шагу назад!», «Буржуй- доходами делится надо!», «Правительство — уходи в отставку!». Со всех сторон, на шум митинга и звуки музыки, сбегались обыватели, получавшие от улыбающихся девушек в цветных сарафанах плюшку, стакан чая, листовку с программой партии и партийный значок. Митинг был посвящен отправке в действующую армию, в подарок третьему корпусному авиаотряду, второй боевой авиационной группы, собранного на средства членов нашей партии. Кроме грузовика и самолета «Ваузен», на фронт должны были поехать баллоны с водородом для дирижаблей, бронеспинки для сидений пилота и авианаблюдателя, толщиной шесть миллиметров гомогенной брони, с закрепленными брезентовыми привязными ремнями, продукты, автоматы с запасом патронов и сено в брикетах.

Лично приглашенный мной на митинг, как представитель центрального органа партии Андрей Богословский стоя рядом со мной возле грузовика восторженно вертел головой, глядя на сменяющих друг друга ораторов.

Наконец, в кузов втянули фигуристую, красивую девушку, с яркими, как ягода губами, огромными голубыми глазами которая, хорошо поставленным голосом, поднимая над головой маленький, крепко сжатый кулачок закричала:

— Женщины, барышни, подруги…

— Что, Андрей, барышня понравилась? — я мотнул головой в сторону выступающей, что призывала женщин не голосовать за Всероссийскую Лигу равноправия женщин, размывая тем демократические силы между маленькими партиями, а отдавать свои голоса партии «Справедливая Россия», что защитит интересы всех и всем раздаст по серьгам.

— Угу! — парень не сводил глаз с заводящей толпу красотки, что согнув руку в локте, потрясала кулаком (каюсь, спер из будущей истории жест «Но пасаран»), выкрикивая заключительные слова: — Когда мы едины, мы непобедимы!

Ее слова тут-же подхватила толпа, тон в которой задавали мои дружинники и работники механической мастерской, что прекрасно проводили время за средний заработок

— Согласен, прекрасная актриса! — я проследил взглядом, как барышне помогли спустится с кузова, после чего она, в сопровождении двух вооруженных дружинников, чтобы красоту такую по дороге не обидели, легкой походкой двинулась в сторону ближайшего переулка.

— Как актриса? — представитель центрально комитета, или как это у них, у меньшевиков называется, выпучил на меня глаза: — Но ведь это обман?

— Да какой обман? — придавил я молодого человека взглядом: — Она женщина? Женщина! Наши взгляды разделяет? Разделяет! А то что актриса, так что тут такого? Зато выступила хорошо, вон, как толпа орала! Не вот эту же дамочку просить выступить? Ее, извините, никто слушать не будет. Каждый должен делать то, что у него лучше получается.

Богословский смерил взглядом престарелую бабушку в теплой шали, что, держа в одной руке глиняную чашку надписью «Голосуй за 'Справедливую Россию», а в другой — половину шаньги, что-то неразборчиво бормотала беззубым ртом, нехотя кивнул.

— И скажи, Андрей, чей подход для выборов лучше? Твои вожди вытащат на грузовик старого политкаторжанина, который двух слов связать не может, потому что задыхается от застарелой чахотки, а у меня выступают ораторы — крепкие, уверенные в себе мужики, на которых хотят походить половина собравшихся тут мужчин, или девушку красавицу, с которой хотели бы дружить вся, поголовно, мужская часть митинга. За кем люди пойдут, кого слушать будут? А кружка с партийным символом или значок слишком красивые и ценные вещи, чтобы их кто-то выбросил. И будет кружка стоять на столе в доме, постоянно о себе напоминая, а со значком будет бегать ребятенок, с на которого родителя постоянно смотрят… Мою мысль улавливаешь?

— Улавливаю. — молодой человек погрузился в размышления, а я, оставив его в размышлениях, полез в кузов грузовика, чтобы самому внести свою лепту в сегодняшние выступления.

— Товарищи, братья и сестры! Спасибо вам всем, что пришли на наш митинг, чем поддержали наших русских воинов, мужественно и беззаветно держащих фронт против рвущегося на нашу землю врага, германца, австрийца и турка! Уже завтра этот аэроплан, эти грузовики и много еще чего, купленные, отремонтированные и сделанные рабочими механических мастерских купца Пыжикова, на средства, собранные членами нашего политического движения «Справедливая Россия». Низкий поклон за это всем, кто приложил к этому свою руку.

Я низко поклонился на три стороны.

— Товарищи, я верю, что эта помощь фронту, это жертва, которую оторвал от себя и своей семьи каждый собравшийся, поможет нашим воинам удержать свои позиции и дожить до скорой победы. Да, я говор о нашей победе, которая нужна каждому из нас. И не надо верить лживому лозунгу за немедленный мир без аннексий и контрибуций. Не бывает такого мира и не будет! Всегда есть победитель и побежденный. Условия мира всегда диктует победитель и если некоторые деятели, приехавшие в Россию на все готовое, через земли врага в комфортном вагоне, добьются немедленного мира, кто по-вашему будет победителем и диктовать условия мира? Правильно, германский император Вильгельм! А что надо от России Вильгельму? Германскому народу от России нужны плодородные земли Царства Польского и Малороссии, а также продовольствие, миллионы пудов продовольствия, потому что в самой Германии давно царит лютый голод! Дети рождаются без ногтей, а солдаты в окопах жрут суп из картофельных очистков и комбинированный жир из угля, а хлеб из опилок. Конечно, они хотят отобрать у нас русское масло, малорусское сало и белорусскую картошку! Наша главная задача — продержаться всего год, не отдавая германцу и австрийцу не пяди родной земли и дождаться, когда враг сдохнет с голоду. Так пусть это случится, а мы, всем миром, поможем русскому солдату дожить до нашей, общей победы! Ура, товарищи! Ура мужественному и храброму русскому воинству, лучшим представителям Русского народа!

Конечно, не завтра, но, через три дня мне удалось получить в свое распоряжение три открытые платформы и одну теплушку, «для перевозки в действующую армию военного имущества, собранного на пожертвования населения», и обошлось мне это не так дорого, благодаря многочисленным статьям в газетах, посвященных нашему митингу, и вот, а маневровый паровоз перетащил наш коротенький состав от грузового дебаркадера к основному пути, лязгнули сцепки, и через пору часов мы неторопливо покатили на Юг, в расположение Одиннадцатой армии Юго-Западного фронта, что готовилась в ближайшее время перейти в наступление.

Путешествие по железной дороге Российской империи в условиях военного времени, даже в составе эшелона с военным имуществом –еще то приключение. Мы могли встать на несколько часов посреди перегона, в чистом поле, а могли остановиться на узловой станции всего на пятнадцать минут, после чего, внезапно покатить к въездной стрелке, под крики отставших солдат, со всех ног, бегущих в сторону неторопливо катящего состава, от огромного бака я надписью «Кипяток». У нас в теплушке мы, при погрузке, самостоятельно установили печку-буржуйку, постелив под нее большой стальной лист, поэтому проблемы кипятка и горячего питания для моей команды, в отличии от двух рос солдат, что ехали с нами в эшелоне не стояло, поэтому я меня отставших не было. Проверили нас только один раз, что по военному времени было весьма странным. Среди ночи на очередной станции Н-ская-Узловая, раздался негромкий голос часового «Стой, кто идет?», а потом стук металла по металлу, вызывающий начальника караула.

— Доброй ночи, господа. — но ступенькам в теплушку шагнул офицер в френче, за его спиной, у вагона сверкнули штыки на винтовках сопровождающих.

— Помощник коменданта станции поручик Фролов –семнадцатый, прошу прощения, но, так как вы не воинская команда, то вынужден осмотреть груз….

— Прошу, господин поручик…- я встал с нар, где спал вместе с членами команды сопровождения, застегивая гимнастерку: — Вот, в папке документы, груз на платформах.

— Это что? — поручик лениво пнул по длинным синим баллонам, торчащим из-под брезента.

— Осторожно, здесь водород, под большим давлением, что делает его крайне взрывоопасным, не надо баллоны сильно пинать…

— А почему взрывоопасный груз перемещается в одном эшелоне в воинской командой, это же запрещено!

— Господин поручик, не я составлял поезд, не ко мне вопросы, у нас все перевозочные документы в порядке, овсе оформлено правильно, поэтому вопросы к железнодорожникам.

Ругаясь под нос, помощник коменданта станции удалился — я опасался, что нас отгонят в какой-то тупик, ожидая эшелона с боеприпасами, но через час паровоз, в голове поезда, дал свисток, после чего потянул нас в сторону выходной стрелке — очевидно, что баллоны с опасным грузом на этой станции были никому не нужны.

Все когда-нибудь заканчивается, в том числе и наш вояж в сторону фронта. В конце июня наш эшелон прибыл на станцию Проскуров. Грузовой дебаркадер на станции отсутствовал, поэтому с помощью прихваченных с собой досок, сколотили настилы, по которым с помощью такой-то матери, скатили наши грузовики, которые тут же стали заполнятся, сгружаемым с платформ имуществом.

За шесть рейсов все добро было перевезено на берег озера на окраине города, где уже начали устанавливать палатки для личного состава, после чего две команды механиков начали собирать аэроплан и прицепы для транспортировки баллонов с водородом.

За три дня до начала наступления.

— Ура! — толпа зевак столпилась у двухэтажного, бордового кирпича, здания ресторана, расположенного на Александровской улице уездного города Проскурова, вышел спаситель Отечества, военный министр Керенский Александр Федорович, со свитой и прочими сопровождающими — сегодня бывший присяжный поверенный планировал заехать в расположение сорок седьмого стрелкового корпуса в частности, в Чехо-Словацкую стрелковую бригаду, сформированную еще в четырнадцатом году из лиц соответствующих национальностей, а затем пополненную военнопленными, готовыми воевать против Австро-Венгрии, на стороне России.

Будущий Первый министра шагнул к открытому автомобилю, подняв над головой фуражку, приветствуя публику, широко улыбаясь и что-то крича в ответ на приветственные возгласы. Сопровождение высокого гостя начало рассаживаться в поданные автомобили, чуть позади сдерживали коней полуэскадрон казаков конвоя, когда на задворках соседнего дома раздались частые пистолетные выстрелы.

— Вперед! — молодой хорунжий, бодря коня, с десятком всадников, помчался в сторону произошедшей стрельбы, туда же бросился и патруль из нескольких солдат под командой офицера. Прошло несколько секунд и с небес на землю обрушился ад.

Почти два десятка снарядов, визжа в полете, упали на улицы прифронтового городска, при падении расколовшись со страшным грохотом, после чего ворони от снарядов начали отчаянно дымить белесым, густым дымом, и до замерших в страхе людей донесся раздражающий запах горчицы и чеснока.

— Газы! Газы, спасайся! — монолитная толпа отшатнулась, после чего начала, с отчаянными криками, разбегаться в разные стороны — последствия вдыхания отравляющих газов все прекрасно знали, газеты часто смаковали последствия боевых отравлений, и люди бежали, ища спасения с помощью крепких ног. Автомобиль Керенского дернулся и заглох, после чего водитель, выскочив из-за руля, растерянно оглянулся, побледнел, глядя в приближающиеся облако дыма и бросился наутек, стуча каблуками английских желтых ботинок по булыжной мостовой. От рывка автомобиля военный министр, не успел ухватится за что-нибудь, поэтому упал на кожаное сидение. В это время несколько человек, одетых в военную форму, единственные на этой улице, а может быть и во всем городе, у кого были надеты противогазные маски, подскочили к заглохшему автомобилю и, в несколько рук, выдернув из салона тело, растерявшегося, военного министра, потащили его подальше от, все растущего, вонючего облака дыма.

— Давайте сюда! — группу людей в каучуковых масках догнал грузовик с ярко-фиолетовыми бортами кузова, резко остановившийся возле бегущих.

Не сопротивляющегося военного министра мы на раз-два, закинули в кузов, после чего стали заскакивать туда сами.

— Солдат, отдай противогаз, я генерал! — меня ухватил, сначала за плечо, потом за коробку противогаза здоровый мордатый мужик в непонятном мундире.

Я попытался оттолкнуть генерала, но он с криком «Я товарищ министра», рвал с меня противогазную маску. Мелькнул чья-то нога, раздался громкий «бум» от соприкосновения сапога с генеральским лбом, и мой противник, закатив глаза по лоб, рухнул на булыжники мостовой.

— Командир, давай сюда! — две паны рук перебросили меня через борт кузова, после чего я, крепко вцепившись в дерево борта, посмотрел назад — отставая от нас метров на тридцать, на быстро мчащимся грузовиком, несся десяток казаков, правда, пока не снимая винтовок с плеч.

На наше счастье, снова раздался уже знакомый свист и удар, лошади заупрямились, закрутились на месте, а мы благополучно, свернули на перекрестке, оторвавшись от непрошенной охраны.

— Господа… — военный министр пришел в себя и завертел головой, пытаясь разобраться в ситуации, в это время ему на голову надели плотный мешок, а руки и ноги начали споро связывать.

— Ты уверен? — бывший прапорщик Кац нервно пнул по колесу «детской коляски с крылышками», глядя на мычащее, связанное по рукам и ногам тело в зеленном френче, лежащие у куста, метрах в тридцати от аэроплана.

— Я уверен, что своим тупым наступлением эта сука, что хочет занять пост диктатора всея Руси, просто положит десятки тысяч наших солдат и окончательно развалит фронт, потому что еще одного броска на немецкие пулеметы армия не выдержит.

— На сейчас вроде бы и войск, и снарядов хватает…

— Только этот адвокатишка подписал «Декларацию прав солдата», которая утверждает, что у солдата столько же прав, что и у гражданского человека, в том числе и право не выполнять приказы командиров. В Петербурге последний пьяница знает, когда и где начнется наступление, этот со страниц газет не сходит. Ты же не считаешь немцев дураками?

— Да нет, немцы кто угодно, только не дураки. Только я не хочу, чтобы мое имя проклинали миллионы.

— Тогда не отступай от плана и все будет хорошо, по крайней мере, лучше, чем этот продолжит править в стране.

— Ладно, решено. — прапорщик отбросил в сторону недокуренную папиросу, которых он за последние двадцать минут выкурил половину пачки, и махнул рукой, стоящим у грузовика бойцам, чтобы помогли запустить двигатель «Вуазена».

Когда мы тяжело взлетели, грузовик, борта которого вновь стали темно-зеленые (фиолетовую ткань, скрипя зубами, закопали возле куста), неспешно попылил по полю, делая широкий круг вокруг Проскурова — ему следовало отстоятся ночью в окрестностях города, а утром прибыть, для последующей передачи, в расположение авиаотряда.

В сторону линии фронта мы шли на большой высоте, а после пересечения линии фронта, что несколькими черными линиями окопов, разделенных рядами колючей проволоки, раскинулась до самого горизонта, начали плавно снижаться. То, что нас заметили и не оставят без внимания, я не сомневался. Отряд кавалерии в серых мундирах, с черно-красными флажками на пиках, появились из леса минут через десять после посадки. Я разрезал путы на руках и ногах пленника, снял с головы мешок и ткнул рукой в сторону разворачивающегося в лаву, кавалерийского разъезда:

— Лауф, лауф, вон хер! — после чего бросился к кабине аэроплана.

— Давай, взлетай, а то и нас прихватят. — я обернулся в сторону приближающегося отряда, стягивая с плеча пистолет-пулемет, другого оружия, для облегчения веса, мы с собой не брали.

Человек в зеленом френче бросился бежать в сторону приближающихся всадников, блестя в лучах заходящего солнца, начищенными кожаными крагами, пробежал метров пятьдесят, потом остановился, бросился в сторону, запнулся обо что-то, упал, встал на колени и замер, глядя на гарцующих вокруг него, разгоряченных бегом, коней.

Несколько кавалеристов проскакало вслед за аэропланом сотню метров, после чего стали стаскивать с плеча карабины. Выстрелы слышно не было, что-то со свистом пролетело рядом с аэропланом, но слабосильный моторчик продолжал настойчиво тянуть, постепенно поднимая, дурацкой формы, самолетик подальше от неласковой земли.