От революционного восторга к…

Глава 4

Глава четвертая. Пиар акции

Апрель одна тысяча девятьсот семнадцатого года.

Сытный рынок шумел с утра и до самого вечера, тысячи людей ежедневно, нескончаемым потоком вливались под своды его торговых рядов, растекались вдоль сотни прилавков, расставленных по периметру Сытнинской площади, лавируя между десятками крестьянских подвод, с меланхолично мотающими головами, грустными лошадьми. Осколки старого мира, товары со всей губернии, а может и половины России, свозились сюда, чтобы перейдя из рук торговцев в корзины и мешки покупателей, накормить жителей многомиллионного город, который исстари жил только за счет подвоза. Как это всегда бывает, на рынке, где из рук в руки переходили деньги и товары на многие тысячи рублей, бал правил криминал. И надо понимать, что с ослаблением государственной власти, криминал мгновенно заполнил эту нишу, пожирая все, до чего он мог дотянуться, с удесетирившимся аппетитом. Вместо мордатого городового с медалями за усердную службу и каким-никаким порядком, на Сытнинской площади появились мятые личности в кепках-малокозырочках, и сапогах-бутылках, которые просто обложили ежедневной данью всех мелких торговцев. И если к обозу из двух десятков угрюмых мужиков из пригородных деревень, уголовная шпана не подходила, то остальные платили, платили и платили, что вызвало еще большее подорожание продуктов, продаваемых на рынке.

И если на Сенном рынке, в Апраксином дворе и Никольских рядах, масть держала, непонятно откуда появившаяся милиция из «Адмиралтейских», что открыто продавала за право торговли на рынках «Торговый билет», по твердым ценам, а появившихся в торговых рядах уголовных просто выводила до ближайшего проходного переулка, где била смертным боем, ломая кости и выбивая зубы, а на Андреевском рынке, на «Ваське», где криминальная активность оборачивалась скандалом с Рабочей гвардией, которая почему-то шуток не понимала, то Сенной рынок был кормушкой нескольких окрестных банд. Местная милиция, что занимала здание бывшего участка на Белозерской улице, выставляла на рынок каждое утро два патруля по два человека, но толку это не приносило, а как бы не ухудшало ситуацию.

Вот и сегодня, четыре милиционера, сбившись кучкой, чтобы не было так страшно, медленно прохаживались между рядов прилавков, откровенно отбывая урок до обеденного времени, чтобы можно было смыться с проклятой площади. Да тут просто находится было опасно, так как удар ножом в почку можно было ожидать от любого человека в этой мрачной и хмурой толпе, что бесконечной темной рекой окружало стражей порядка, толкаясь, ругаясь, сплевывая шелуху семечек и дымя в лицо табачным дымом.

— Убили! Убили! — раздался крик со стороны Александровского парка.

Милиционеры, не торопясь, потрусили туда. На грязном, заплеванном, пятачке базарной площади лежала девушка, уставившись серыми глазами в серое питерское небо, справа, под распоротой кацавейкой, растекалась темно-красная лужа.

Один из милиционеров, Воронцов Александр, выпускник гимназии, подавшийся в милиционеры, потому как в армию еще не брали, а по гражданской службе не было вакансий, внезапно бросился перед остывающим телом на колени и схватил девушку за безвольную руку.

— Соседка его, Дашей звали… — зашептал на ухо старшему патруля, бывшему слесарю, получившему травму руки на заводе, Демьяну Никаноровичу бывший одноклассник Воронцова — Смирнов Аристарх, попавший в милиции за компанию с Сашей.

Воронцов, внезапно осознав, что девушка уже никогда ему не ответит, поднял на окружившую его толпу и зарычал: — Кто⁈

Ответа, в принципе, не требовалось. В проходе, открывшемся после того, как зеваки расступились, была видна троица парней, что вразвалочку, неповторимой блатной походочкой, весело о чем-то перешучиваясь, скорым шагом двинулись в сторону Каменностровского проспекта, отдалившись от места происшествия метров на сто пятьдесят. Один из ребят прижимал к боку большую плетенную корзину, в которой что-то лежало, завернутое в светлую холстину.

— Ы-ы-ы! — Воронцов бросился вслед за подозреваемыми, быстро сокращая расстояние. Очевидно, троица услышала топот ботинок молодого милиционера по булыжной мостовой, так как они обернулись, после чего стали спокойно ждать преследователя. Когда расстояние сократилось шагов до пятнадцати, Воронцов остановился и стал что-то кричать, размахивая, вытащенным из кармана куртки, наганом.

Внезапно раздались два выстрела, после чего троица спокойно пошла дальше, а Воронцов сложился в поясе и осел на землю.

— Ах тыж! — оцепенение спало с остальных милиционеров, и Демьян Никанорыч, скинув с прилавка десяток луковиц и, не обращая внимание на возмущенный визг торговки, приладился к своей Бердане номер два, предварительно проверив, выставлен ли на рамочном прицеле минимальная дистанция. Раздался хлесткий винтовочный выстрел и хулиган с корзинкой, пройдя еще пару шагов, стал медленно опускаться на землю. Его товарищи нагнулись над ним, после чего по-быстрому обшарили карманы приятеля, и прихватив злополучную корзину, быстрым шагом бросились в ближайшую подворотню.

— Никанорыч, стреляй! Уйдут же! — Смирнов подпрыгивал от возбуждения, глядя на, ставшие уже маленькими, человеческие фигурки.

— Отстрелялся я, патронов больше нет. — Никанорыч зло открыл затвор, подхватил стрелянную гильзу и, хозяйственно, спрятал ее в карман пальто: — Ну что встали, пошли смотреть.

К удивлению милиционеров, их коллега Воронцов еще дышал, в отличии от второго, молодого, рябого парня, с острым чубчиком, которого пуля Никонорыча поразила в районе сердца. Никаких документов у парня не было, карманы были вывернуты. Скинувшись по пятерке, милиционеры с трудом уговорили одного из расторговавшегося крестьянина, отвезти на его телеге два тела до больницы. Всю дорогу бородатый извозчик ругался, что из-за крови, натекшей с тел, он не отмоет свою телегу, и по этой причине господа полициянты должны обязательно добавить денег. К удивлению милиционеров, что снялись с поста и двинулись до городской больницы, сопровождать телегу с печальным грузом, по прибытию к полуподвальному помещению мертвецкой, Воронцов еще дышал, поэтому его повезли в приемное отделение. За всеми этими хлопотами, милиционеры провозились с оформлением всех необходимых бумаг не один час, и в свое отделение прибыли уже под вечер.

К удивлению милиционеров бывший полицейский участок был полон народу я не самый участок а его двор вместо того чтобы идти на службу охранять общественный порядок благочиние намерены отделение милиции территория, милиционеры собрались перед крыльцом стояла несколько человек начальник милиции ражий молодец, щеголявший обычно в апельсинового цвета английских ботинках и, такого жетона, крагах, и кавалерийских бриджах с кожаными вставками на внутренней стороне бёдер, сегодня выглядел необычайно подавлен. Рядом с ним стояли три человека, все одетые в солдатскую форму, с повязками с надписью " милиция", но только не белого как у местных, а красного цвета.

Впереди стоял бородатый мужчина, положив руки на, висевшее на ремне, короткое ружьё странной формы, причём левая рука его казалось неживой, обтянутой черным каучуком, деревяшкой. Так, впрочем, в последствии и оказалось — своей руки у пришлого милиционера не было.

— Братья! — пришлый говорил громко, уверенно, напористо: — Да, братья, потому как мы все здесь в одной лодке, не зависимо от того, каких политических пристрастий придерживается каждый из нас. Если что-то вновь произойдет в стране, с нами попытаются расправиться в первую очередь. И это произойдет, если мы не объединимся, не соберемся в единый кулак. Когда я пришел записываться в милицию, нас было двадцать человек, фронтовиков- инвалидов. У меня вместо вот этого протеза была культя, нас гнали отовсюду, мы не были никому не нужны. Сейчас нас три сотни. У нас есть крыша над головой, горячее питание три раза в день и еще денежный приварок. В нашей Адмиралтейской части мы главная сила! К нам давно уже не суются без военной надобности ни запасники, ни морячки. Уголовные стараются обходить нас стороной, ибо мы сила! Я, если иду на службу…

В это время собравшиеся, сначала один, потом второй, а в конце концов и все, стали оборачиваться в сторону трех милиционеров, пришедших с Сытного рынка.

— Севастьянов! — начальник милиции напустил на себя строгий вид, обращаясь к Демьяну Никонорычу: — Вы где сегодня целый день были? Где, кстати, четвертый? Кто с вами был?

— Разрешите доложить, гражданин начальник милиции. Сегодня, около одиннадцати часов на Сытном рынке урки порезали насмерть девушку и забрали с нее корзину с продуктами. Милиционер Воронцов начал преследовать варнаков, но получил две пули в живот. Я произвел один выстрел из винтовки, одного бандита убил. Воронцов отвезен в Городскую больницу, упокоенный бандит сдан туда же, в мертвецкую. Наган Воронцова я забрал себе, так, как к моей «Берданке» у меня больше патронов нет. Докладывал милиционер второго разряда Севастьянов. Когда патроны будут, гражданин начальник?

— Снабжения нет, ты же знаешь, Севостьянов. И не веди себя как ребенок. Сходи в оружейный магазин на Ружейной улице, купи капсюля и порох, отлей пуль сколько надо. Ведь я знаю, что гильзы ты собираешь, а получку вы вчера получили.

— Гражданин начальник, мы паек десять дней как не получаем, а то что вы нам платите, хватает на десять дней, чтобы муки купить и суп-болтушку приготовить. Вы мне еще патрону предлагаете закупать?

— И поэтому, братцы…- вновь вылез пришлый: — Мы и предлагаем вам идти под нас.

— Ты заткнись! — вызверился на пришлого начальник милиции: — Пока я здесь главный…

— Вот именно, что пока…- пришлый выступил вперед: — Братцы, да он над вами просто измывается, как при старом режиме, даже хуже! Я думал, что мой ротный, еще в армии кровопивец, так этот ваш, демократический начальник еще хуже! Это же надо додуматься, своих подчиненных, на смерть, с одним патроном в берданке отправлять.

— Бажов, Веткин! — заорал начальник милиции своим прихлебателям: — Арестуйте этого…

Но Бажов и Веткин, обладавшие великолепным чувством самосохранения, сделали вид, что не слышат, а когда обладатель великолепных кожаных краг схватился за пистолет, его быстро обезоружили и столкнули с крыльца.

— Да я… — оратор рванул шинель на груди, так, что разогнулись металлические крючки и все увидели надетую на милиционера металлическую кирасу: — У нас без этого никто на службу не выходит, у меня сто двадцать патронов с собой к моему автомату и еще браунинг, на всякий случай… Да что же с вами тут делают браточки⁈ Айда выбирать комитет милицейский и принимайте решение под нас идти, а мы вам пропасть не дадим, наш командир твердо обещал!

В общем, подобного рода митинги шли практически по всем отделениям милиции города, в той или иной интерпретации, в зависимости от красноречия моих агитаторов. Весь следующий день у меня в кабинете (я уже мог сидеть за рабочим столом) шли переговоры с делегациями милицейских подразделений, где мы торговались до хрипоты. Не все и везде было гладко. В милиции, расположенной на Васильевском острове получилось пятьдесят на пятьдесят. В участке Университетского городка, что приткнулся возле Академии художеств, милиционеры которого поголовно относили себя к студентам, было сильное желание приткнуться к кому-то сильному, поэтому они практически не ерепенились. А вот участок милиции, расположенный на перекрестке Малого проспекта и 16–17 линий, встретил моих посланцев не ласково. Личный состав его состоял из рабочих, плотно находящихся под влиянием большевиков, поэтому моих милиционеров сухо выслушали, после чего предложили возвращаться назад и продолжать за деньги охранять толстосумов, а придет время, с моих еще спросится. В ходе дискуссии с нашей стороны прозвучали высказывания, что деньги буржуев, но русских, как-то предпочтительней, чем немецкое золото. Старший унтер- офицер Воскобойников, ходивший от моего имени на переговоры, уверял, что драки не было, а красное ухо у него оттого, что воспалилось среднее ухо. Ну хоть оружие в ходе политической дискуссии не отобрали у моих, и то хорошо. Ну и Охта с окрестностями Финляндского вокзала со всякими Сосновками и прочими выселками остались при своих. Под большевиками они тоже не лежали, так как большевики, засевшие в доме Кшесинской, на местную милицию внимания особого не обращали, но и под меня пойти они не спешили.

С решениями районных комитетов работников правоохранительных органов я поехал к прокурору Петроградской судебной палаты Переверзеву Павлу Николаевичу. Почему к нему? Это кстати был первый вопрос, который прокурор задал мне, когда я пробился к нему на прием.

— Я, Павел Николаевич, боюсь, что господину министру юстиции Керенскому в настоящее время не до нас, он своими мыслями устремлен на более высокие уровни бытия, а у меня вопросы практического плана. Да и покинет нас в ближайшее время, Александр Федорович, выше устремится…

— Вы что такое говорите? — прокурор, в волнении, отложил ручку с пером, которой он делал записи в блокноте: — И кто готовит покушение?

— Вы меня не так поняли, Павел Николаевич. Я имел ввиду, что в ближайшие дни господин Керенский сменит их сиятельство князя Львова на посту Председателя правительства, а свой министерский пост предложит вам. Поэтому я и обратился к вам, так сказать, чуть-чуть опережая события.

— Откуда у вас такие сведенья, господин Котов?

— Логика, ничего, кроме логики. Господин Керенский в настоящее время любимец общества, если не считать самых левых радикалов, на митингах уже горло сорвал. Правительство наше, в нынешнем составе, извините, не рыба ни мясо, поэтому, кредит доверия народа в ближайшее время немного обесценится. Да и не люблю я Керенского, честно говоря.

— Ну, если честно говорить, то и он вас, не особо жалует…

— Удивили…- я поморщился: — Не думал, что самого влиятельного человека в России волнует какой-то затрапезный начальник отделения милиции.

— Ну, вы не прибедняйтесь…- будущий министр юстиции иронично улыбнулся в усы: — Начальник полицейского участка, чаще всего поминаемого в газетах, он, естественно, министру юстиции известен.

— То есть, Александр Федорович ревновать меня решил. Тогда, тем более, любое мое предложение господином Керенским будет воспринято в штыки.

А насчет газет — пиар, по-моему, очень важен. Кроме того, я же не рекламирую себя, а пытаюсь представить в новом свете новую, демократичную милицию, наладить с гражданами двухсторонний диалог…

Нести всякую чушь, на первый взгляд абсолютно правильную, но и, такую же, бессмысленную, я научился еще в прошлой жизни, и мог говорить это долго, тем более, что местный электорат все эти громкие лозунги и призывы пока обожал. Через несколько минут я заметил, что прокурор устал слушать мою трескотню, поэтому я резко сменил тему разговора.

— Кстати, насчет популярности, Павел Николаевич. Заклинаю вас держаться подальше от секретаря Распутина, что сейчас находится под следствием Нижней следственной комиссии и сидит в Петропавловской крепости.

— Секретарь Распутина? Симанович? А он то тут при чем? — прокурор неописуемо удивился.

О господине Переверзеве я слышал еще будучи участковым. Понимая, что сбегу со службы в день достижения милицейского стажа в двадцать лет, пусть и на минимальную пенсию, я прикидывая, куда пойти, чтобы нормально зарабатывать во вторую половину своей жизни, я почитывал вопросы для адвокатского экзамена и поучительные истории из жизни столичного адвокатского сообщества. Кроме имен самых известных адвокатов прошлого, я с большим сомнением прочитал, что мой собеседник, в прошлом известный столичный адвокат, будучи министром юстиции имел беседу в казематах Петропавловской крепости с арестованным секретарем Распутина, а потом весь свет столицы обсуждал, что министра юстиции выпустил подследственного за банальную взятку в размере двухсот тысяч рублей.

— Так при чем тут Симанович? — хмурый прокурор желал выяснить подробности.

— Просто по имеющийся у меня оперативной информации оный арестант желает опорочить ваше честное имя. Мотивов его я не знаю, но скоро его выпустят, во всяком случае расследование комиссии к этому идет. И он планирует увязать свое освобождение с, якобы, дачей вам взятки в двести тысяч рублей, о чем высказывал неоднократно намеренья. Больше подробностей рассказать не могу, не потому, что не хочу, просто не знаю. Мой источник не желал высказывать свою заинтересованность в предмете разговора.