Отблески старого мира

САГА О ТЁМНЫХ ГЕРОЯХ Рождение Кровавой легенды

(Отблески старого мира)

Смотри! Ты видишь всё.

Ярок был когда-то, свет славы боевой,

Что в сотнях битв его мечом добыта,

Теперь он стар, угасла сила,

Ест и спит, в моче лежит рванина словно,

Такой судьбы ты хочешь?

В позоре умирать, забытый всеми?

И что же, мужчины скажут, у твоего костра?

Он был в говне, вонял подобно псине?

Забыта будет слава, исчезла сила.

Ты стар, слабеют руки – ты хочешь,

Уйти ты хочешь словно псина?

Вот твой меч, вот твой враг – иди, прими последний бой,

Уйдя с великой славой, в веках своё оставив имя,

И весть о подвигах своих, оставь ты в памяти других.

Иль сдохни словно псина.

Часть одной из боевых песен (предположительно) Славного города Нара.

Письмена найдены в руинах древнего города Нара, на крупном обломке каменной плиты, предположительно, являвшейся частью стен некоего храма, расшифрованы и переведены (точность перевода пока стоит под вопросом) доктором исторических наук Кнсаром Архилас.

***

Тёплый ветер, почти с нежностью касался его тела. Это было приятно – приятнее, чем обычно. Хотя и не было ничего не обычного в том, что он делал сейчас. Он не понимал, не думал, просто чувствовал, не умел он как-то иначе.

По сути, его вёл инстинкт – он не думал о том, что делает и почему, он просто не умел этого делать. А если бы умел – захотел бы? Лишь одним Богам известно это, лишь одним Богам этой древней земли, ими давно позабытой.

Впрочем, никто не знал наверняка, ведь Боги могли и не забыть, они могли…, впрочем, такие мысли были куда как сложнее и вовсе не возможны они для него.

Сейчас его вёл простой и самый первый, самый знакомый инстинкт – знакомый всем, кто жив сейчас или жил когда-то. Да и те, кто мёртв, знают прекрасно, что такое этот инстинкт – одни только помнят, каким он был и пытаются утолить то, чего уже давно нет. Другие не избавились от него и после смерти, для них, он вечное проклятье.

Голод – инстинкт, знакомый всем. Даже тем, кто не считает голод инстинктом или хотя бы рефлексом он прекрасно знаком. Как бы и кто бы его не назвал, а голод всегда остаётся одним и тем же, тебе хочется есть, и всё что ты можешь сделать - недолго потерпеть. И лишь закончатся мгновения те краткие, воля сломается в труху и жажда голода, овладеет всем, что ты называешь собой. Если же терпение сильно твоё и крепок дух, голод долго не захватит власть над тобой - может даже два дня, а может и три. Или даже целых пять!

А потом голод захлестнёт тебя с головой и в мыслях останется место лишь одному желанию, место для одной лишь мысли – что-то сожрать и сожрать прямо сейчас!

У него мыслей не было. Он просто хотел есть и всё. А ещё он чувствовал, где еда скоро будет.

Расправив крылья, он позволил потоку ветра нести себя – теперь он снижается, но очень медленно и, подняв одно крыло, забирает немного вправо. Он кружит над местом, что вскоре подарит ему много сочного, вкусного мяса. Сейчас там никого нет, но очень скоро, внизу, на зелёной траве появятся те, кто ещё жив. А, спустя некоторое время, живые станут теми, кого он сможет съесть.

Но этих мыслей у него тоже не было – они нужны лишь тем, кто не умеет жить. Его крошечный разум не тратил время на создание долгих и бесполезных мыслей. Там, где некоторые существа думали, попусту тратя энергию и время, там, он просто действовал. Впрочем, иначе, тратя время на пустые мусли, ему было бы сложно выжить – степь не слишком-то богата на еду. Пусть рядом леса, а за ними река, где в воде плещется жирная рыба, пусть там еды навалом – пусть, ему всё равно там делать нечего. Он слишком большой и тяжёлый, что б успевать взлетать с берегов рек, укрытых пышным кустарником и густыми травами. Ему не удастся мягко приземлиться в лесу, да и не увидит он, куда ему там садиться. А как он будет взлетать из леса, этого ужасного царства густых теней и кривых ветвей? Увы, но там его самого сожрут в два счёта. Причём сожрут живьём. Но он не думал об этом – просто не умел. Он всё это уже знал и чувствовал. Ему не нужно было думать, он просто знал и всё. Мысли, рассуждения – всё это слишком долго и затратно. Куда проще реагировать сразу, чем размениваться на длинные витиеватые мысли, в которых никакого практического смысла нет.

Кто реагирует – он толстый, пушистый и всем довольный.

Кто думает – он худой, неподвижный и мёртвый.

Такова правда жизни, увы.

Долго ждать не пришлось. Он и не появился бы здесь, если бы пришлось ждать слишком уж долго, зачем? Если можно полететь в другое место, где еда есть уже сейчас или будет вот-вот.

Он обогнал их совсем ненамного. Острое зрение вычленило из зеленого моря луговой травы и высокой густой стены лесов, вереницы людей идущих навстречу друг другу. Он не знал, не мог это всё обдумать – он просто чувствовал, что очень скоро, примерно в этом месте, вереницы встретятся и у него будет огромный, богато заставленный стол.

Одна лишь проблема – со стороны солнца летит ещё несколько таких же, как он.

Издав резкий пронзительный крик, полный некоторого разочарования, он продолжил кружить над своим столом, коим была вся эта степь - увы, ему так редко удаётся пообедать в гордом одиночестве…

Арагон двигался во главе колонны. За ним шёл большой отряд Шеди – не такой большой, каким он был всего неделю назад, но и не слишком сильно сократившийся за время похода. А кроме них, в колонне двигалось и то, чего раньше там не было.

Скрипя колесами, медленно тащились по полю тяжелогружёные повозки. В них погрузили всё, что было взято в этом походе. Добра разного там хватало - хозяйственные Шеди, прежде в набегах предпочитавшие брать лишь то, что легко будет продать, ныне изменили вековым традициям.

Как однажды они снова пересели на лошадей, подобно своим древним предкам, так же они взяли на вооружение и некоторые другие забытые традиции и привычки своих пращуров. Теперь Шеди брали всё, что могли использовать или что могли продать, даже если продать могли не быстро или лишь только предполагали, что продать, однажды, смогут.

Повозки регулярно застревали – слишком тяжёлые. Хотя доспехи имперских воинов и рыцарей, уже не отягощали их, всё равно, вес оказался слишком большим для этих телег. Ведь вес доспехов, сменил вес полученного золота и серебра, что не слишком сильно сказалось на общем весе добычи. Охотники Кейлита щедро заплатили за подтверждение гибели знатных и простых имперских воинов. А за некоторых отдали воистину королевское вознаграждение – имперцев они не очень любили. Но некоторых из них поистине ненавидели и жаждали их смерти больше, чем чего бы то ни было.

Проблема повозок, заставлявших их двигаться медленно, не особо беспокоила смуглых Шеди, и их загорелого кехеша с густым гребнем на голове. По случаю этого похода гребень он постриг чуть ниже и покрасил его в кричащие оранжевые тона – что Шеди тоже не смутило. А зря. Привыкли они, что их кехеш регулярно перекрашивает гребень на голове, порой отращивая его подлиньше, и иногда постригая так, что его практически не было видно.

Столь ярко он его ещё не окрашивал. Это должно было заставить их задуматься. Как и оставшихся воинов Славного города Тара. Но никто не обратил внимания…

Все неурядицы с повозками решали рабы, во множестве взятые в этом походе. Застрянет телега – толкают, не справляется лошадь, вместе с лошадью запрягают несчастных в повозку. В общем, рабы не скучали, что тоже имело свою цель. Изнурённый переходом раб, имеет гораздо меньше сил на побег, чем полный сил и энергии. Шеди о таком нюансе понятия не имели – традицию брать рабов они помнили, но все нюансы и детали сего промысла, были им полностью забыты. А вот их кехеш, всё прекрасно помнил. И опыт у него есть и знания полезные, каковые смуглые воины переняли на удивление быстро. Впрочем, хорошо забытое старое, не так уж и трудно освоить заново.

Впервые в своей новой истории, Шеди брали рабов в таком количестве и всю дорогу сильно переживали по этому поводу. Переживания их были в основном морального толка. Хотя в целом народ Шеди и отступил от традиций обретенных в последние века, всё же, некоторые этого сделать не смогли, а те что всё же их приняли, многие из них, всё ещё тревожились сомненьями.

Но новые традиции, обретённые в жизни лесной, всё же отступали пред реальностью жизни новой. Запрет на рабов, более уже не имел никакого смысла – их жизнь слишком сильно изменилась.

И всё же, и всё же…

Основная масса рабов в колонне, принадлежала лично кехешу – он по этому поводу не стеснялся вообще и считал, что раб, от сумки с монетами, не сильно отличается. А если и отличается, то только в лучшую сторону – ведь сумку с монетами в богатое платье не нарядишь, по улицам города гулять не отпустишь. Не пройдёт кошель с монетами по рынку городскому, не покажет он всем и каждому, что безумно богат его господин, что всё у него есть и не знает нужды его дом – а что значит это всё, если господин раба того воин арийский? Лишь только одно это означает – удачливей и сильней воина, ты ещё поди поищи, да и то, не найдёшь ты такого второго.

Арагон приподнялся в стременах и обернулся. Губы сами растянулись в улыбке, а взгляд его заблестел от радости – богатая добыча. Но и не в ней даже суть.

Воин сел обратно в седло и коснулся пальцами полосы запёкшейся крови на своей груди – эту рану оставил сильный воин. Такой, что заслужил погребальный костёр. На поле боя, все, кто показал своё право уйти к новой жизни и новому телу с дымом костра, абсолютно все получили эту честь.

Все враги её получили.

А вот Шеди, от погребальных костров решительно отказались. Тела павших они унесли под сень деревьев и похоронили в земле. Арагон тяжко вздохнул – павшие Шеди сражались достойно. Почти все они заслужили погребальный костёр, разве что в нескольких он был не совсем уверен. А они их…, в землю закопали, словно глупых крестьян или чем-то жестоко опозоренных воинов…, увы. В людях народа Шеди всё ещё сильна дикарская жилка. Сделать из них цивилизованных людей, хотя бы отдалённо похожих на сынов Славного города Тара, задача не из лёгких. Может, однажды…

Добыча досталась им не просто – как и должно быть. Во всех битвах, что остались за спиной, Арагон встретил сильных воинов, встретил достойное сопротивление и каждая битва, была истинной песней бесконечного восторга для любого арийского воина.

Он бы не прочь продолжить свой поход, раз уж так повезло и в округе обнаружилось столь много достойных врагов, вполне способных убить его в открытом бою. Но добыча – случилось редкое, для арийцев явление. Добычи набралось слишком много. Теперь она мешала добывать боевую славу, что куда важнее. Но, разве же можно взятое в бою, своё собственное, просто взять и бросить, ради иной добычи? Отказаться от золотого кувшина, ради такого же кувшина? Бред, так поступать нельзя. Лишь в редких исключениях, от добычи можно и нужно отказаться, но только ради боевой славы. Если жив остался – всё твоё. Если нет, добыча потеряна, но взамен ты получишь куда более ценный приз.

Достойную и славную смерть.

Народ Шеди таких вещей не понимал, им это даже объяснить не получается. Может потому, они и хоронят своих воинов в земле…, Арагон принял решение вернуться домой, закончив поход.

А как вернётся, решил пригласить в новый поход всех своих старых боевых товарищей и короля, вместе они найдут то, что теперь он ищет для себя.

Ищет, но не, почему-то, не может найти…

Может быть, он пригласит и некоторых юнцов, едва покинувших Малый город Нара. Помнится, оттуда уже вышло немало подающих надежды молодых воинов.

К тому же, он много хорошего слышал об одном таком воителе. Слышать слышал, а за столько лет в бою его ни разу и не видел. Юный Логран, удачливый и славный воин, чьё боевое безумие когда-то заставило Арагона грустить – это было словно эхо из прошлого, словно отзвук былого величия Тара…

Тряхнув головой, Арагон обратил свой взор к горизонту, до коего расстилалось зелёное море казавшихся бесконечными, равнин провинции Мэлон - огромной, довольно пустынной провинции, на севере граничившей с Сабасом. Отдалённая провинция Империи, один из трёх восточных её рубежей и единственный, практически никак не охранявшийся. Дальше на восток колдовские леса Чёрного Ганга, с которых, иногда, приходят разбойники. Иногда они уходят обратно тем же путём, избежав гибели от имперских мечей. Но и в этом случае, не всегда им удаётся дойти до берегов континента или пройти через леса в саму провинцию – недаром ведь боятся лесов, наполненных злой магией Ганга. А посему, не часто кто-то пытается попасть в Мэлон через безлюдный, пустой, покрытый лесами восточный берег. Крайне редко угроза приходит оттуда. Восток провинции надёжно защищён, хотя и нет там ни одной живой души – лишь деревья, ветер, да дикие звери. Право слово - степные волки Катхена доставляли Мэлону куда больше проблем, чем её восточные рубежи.

Пока Сабас не стал Наром, так оно и было, теперь ситуация изменилась.

На западе провинция Пир и провинция известная ныне как Лесная Пуща. Оттуда угрозы всё те же что и с востока – крайне редкие банды разбойников, да наёмных рот, почему-то решивших сменить службу, на грабёж и разоренье. На юге, тут тоже Империя, пусть и номинально – монахи Валлии, так и не признали Империю своим полновластным сюзереном. Подчинившись, не сломлены остались они…, на севере лежит Сабас. Оттуда пришли Шеди, оттуда пришёл Арагон и туда они возвращаются сейчас. Их ждёт долгий путь по безбрежному океану луговой травы Мэлона, где неделями можно так и не повстречать никого и ничего, кроме степных волков и огромных стад туров – иногда диких, иногда не очень. По-настоящему одомашнить степного тура не так-то просто, а кто-то считает, что и вовсе невозможно. Как его не одомашнивай, а он всё равно остаётся злобной тупой скотиной.

Однако Империя, да и прочие жители Каихена использовали для этой цели именно туров, но каких-то других – прежде Арагон не видел подобных. Ни Ария, ни Северные Королевства, такого зверя не знали. Впрочем, тут не всё так просто – слишком уж похожи эти два вида туров. Внешне конечно. Их нрав разительно отличается. Может быть, причина в какой-то магии, кто знает?

Арагон и Шеди покидали побережье реки, создававшей естественную границу между провинциями Мэлон и Валлия. Побережье, которое они успели изрядно разграбить.

Этот поход, эти сражения, отличались от тех, что они вели многие годы до того – теперь они не пытались прятаться, не скрывали, откуда пришли и куда вернутся. Теперь они брали рабов везде и буквально искали новых сражений с любым врагом.

Нар заявил о себе – Сабас скинул маску притворства, он показал Империи, что он такое и каковы его цели. Впрочем, всё равно никто не понял – даже Шеди не поняли, что уж говорить об Империи или других селянах, не знавших чести и не понимавших что значит быть истинным воином.

Нар заявил о себе сейчас – Арагон принёс его послание на лезвие и острие своего меча. Нар заявил о себе несколько недель назад, когда отряды юных воспитанников Нара, под руководством самого Логана, разграбили несколько селений Лесной Пущи.

Нар заявит о себе завтра и через неделю и через год – Нар повзрослел, он полон сил.

Нар готов испытать своих сынов на прочность и Нар готов к славным битвам, к славе и чести, что не редко заканчиваются погребальными кострами. Но разве может быть иным финал для истинного воина, для истинного сына Нара? Великая Честь, уйти к новой жизни с дымом погребального костра, уйти, слыша за спиной восторженные слова прославленных воинов о силе и подвигах того, чьё тело предано огню, чей дух отправляется на поиски нового тела для себя.

С некоторым недовольством, Арагон покосился на воина, ехавшего рядом. Молодой, мускулистый и загорелый Кхнек лениво развалился в седле и клевал носом. Утреннее солнышко своим теплом, да ласковый ветер, сморили его в сон. Ариец неодобрительно покачал головой. Но промолчал – всё же они Шеди, не сыны Нара, тем более не сыны Тара, до коего Нару ещё расти и расти.

На миг он забыл о лоботрясе Кхнеке, проявившим себя ловким и свирепым воином, не боявшимся в сражении ни мечей, ни тяжких дум, проявившим себя как воин готовый принимать молниеносные и верные решения, что не часто встречалось даже среди многих воинов Тара. Впрочем, и Кхнет не рядовой Шеди, несмотря на юный возраст, он уже заслужил уважение бывалых воинов Шеди.

Мысль – в голове Арагона появилась интересная мысль, заставившая его надолго задуматься, отвлечься от предчувствий, от окружающего его мира. Не стоило, конечно, так делать – они заявили о себе и теперь уходили домой, чуть ли не с музыкой, чуть ли не по центру гостиной того, кого назвали своим врагом. Империя, чьи селения они грабили в течении месяца, чьи гарнизоны теперь лежат мёртвыми по обе стороны реки – кто-то из них в земле, немногие покоятся во прахе, среди обугленных остатков погребальных костров. Империя не простит этого, по её мнению, вероломства. Ведь Сабас и Империя, о мире договорились давно…, впрочем, по мнению Арагона и его товарищей из Арии, мир между Империей и Сабасом, не был нарушен. Начать хотя бы с того, что Сабаса больше нет, а закончить тем, что Нар не собирался разрывать мир заключённый давным-давно. Они лишь слегка исправили этот мир - многократно улучшив его, да с огромной пользой для обеих сторон.

К сожалению, Империя этого не поймёт – сразу точно не поймёт. Может, не поймёт она, пока не прибудут её послы и им всё не разжуют как самым маленьким. Но король, да и остальные арийцы, всё же полагали, что Империя сообразит самостоятельно. Всё-таки, среди рыцарства Империи много достойных воителей. Они должны понять без лишних объяснений.

Арагон так не считал и уверенности своих собратьев не разделял. Империи всё равно придётся всё разъяснять, да и тогда, не факт, что у неё хватит ума и чести, что б понять.

Странно, он видит, что товарищи заблуждаются, сознаёт как именно воспримет их действия Империя – в том, что она точно ответит атакой на Нар, он был уверен, как и его товарищи. Но в то, что Империя сумеет всё осознать и принять, он не верил ни на секунду. Его товарищам, эта мысль казалась странной – они ведь сражались с имперскими рыцарями и видели, что в Катхене, земле женщин, всё же есть мужчины и эти мужчины, воины. Не из лучших, но всё же воины.

В любом случае, как бы ни восприняла всё происходящее империя – поймёт она, что мир между Наром и империей не был нарушен, или начнёт войну на истребление, так ничего и не поняв, не важно, главное, то что будет сейчас. Нар должен пройти своё испытание.

И всё же почему они думают так, а он иначе? Может быть это связано с тем, что он чаще своих товарищей просто размышлял? Когда-то это помогало ему выживать – Арагон был не самым рослым представителем своего народа, не самым сильным, не самым ловким. Ему приходилось думать чаще, потому что это единственное, в чём он мог превзойти своих сверстников.

Теперь в этом необходимости особо и нет, но старые привычки так трудно извести…

Нар – он совсем юн и он в подмётки не годится Тару. Тар – он был когда-то таким же юным, таким же слабым. Потом он повзрослел, стал сильнее, стал взрослым, и вся Ария содрогнулась от его бесконечной мощи. А затем…, затем Тар постарел.

И принял свою смерть в бою, свою славную смерть и был предан огню – как истинный сын Тара, прославленный воин, павший с мечом в руках, так и сам Тар, прошёл тот же путь.

У городов, наверное, тоже есть души, то же есть жизнь – если это так, то Тар воплотится в Наре и повторит свой путь вновь. Нар тоже повзрослеет, тоже заставит мир дрожать от своей силы.

И, однажды, Нар тоже постареет, его постигнет та же участь и с дымом от жарко горящего огня нетленный дух Нара, отправится в новый путь, к новому телу, что бы всё повторилось снова.

Арагон заворчал что-то невнятное – ему было не по себе от таких мыслей. По спине пробегали мурашки, разум замирал, как будто он осознавал сейчас нечто невероятное, нечто всеобъемлющее, нечто, с чем его разум просто не мог, а может не желал, справиться и смириться.

Наверное, всё дело в том, что всё повторяется – это так странно и…

Яркий солнечный лучик сверкнул на горизонте и пустые мысли оставили голову Арагона.

Воин приподнялся в седле и ощерился в улыбке. Его глаза сверкнули огоньком – Империя сделала то, чего он хотел и о чём не спешил сообщать своим Шеди. Не зачем им особо переживать, они всё равно плохо понимают истинную суть воина. Они не так жаждут битв, как должны. Не их вина, но и не его тоже – однажды, он искренне на это надеялся, они станут понимать лучше.

Сейчас это не слишком важно. Сейчас Империя должна лучше усвоить послание Нара и, наконец, осознать – нет никакого Сабаса, он исчез, он сгинул навсегда.

Есть только Нар, его мечи и его понимание того, каким должен быть мир, между двумя царствами.

Мечи Нара жаждут лишь одного - напиться крови сильных врагов.

И, конечно же, куда без этого? Забрать всё ценное, что у врагов найдётся. Всё, абсолютно всё.

Кроме их земли и их домов.

Потому что, между Наром и империей Пиренеи нет никакой войны – они всё ещё живут в мире.

Всё-таки король и другие, ошибаются – такое, Империя физически не сможет понять…

Из-за горизонта, им навстречу медленно поднимался нестройный вал из конных воинов, несущих на своих доспехах и в своих руках, флаги, знаки и ленточки, привычных имперских цветов и геральдических форм. Что они означают, не важно – Арагон не утруждал себя совершенно лишними знаниями. Вот если бы какой-то из знаков или цветов, был бы присущ неизменно сильным воинам, тогда другое дело – это нужно, знать, помнить и прославлять. Но в империи этого не было, и сильный воин и мешок с мясом, неспособный меча поднять, каждый навешивал на себя разноцветной дряни, словно шут на сельской ярмарке. Глупый обычай, но и земля тут особая – земля женщин. Тут и мужчиной родиться должно, быть совсем не просто.

Что ж, империя Пиренеи приняла вызов, брошенный арийским воином, хотя вряд ли эти воины осознают, почему они здесь и почему нашли этот караван перегруженный награбленным добром.

Он грабил берега реки слишком долго и слишком нагло – он не просто передавал сообщение Нара, он приглашал на битву более достойных противников, чем те, с которыми столкнуться ему пришлось.

И хотя гарнизоны Империи и немногочисленные местные жители сумевшие взять в руки оружие, смогли удивить, подарив арийцу и его воинам несколько памятных сражений, чем и заслужили свои погребальные костры, всё же, этого было мало. В этом походе не было особой славы, кроме богатой добычи. Но теперь ситуация изменилась – Империя приняла вызов и отнеслась к нему серьёзно.

Арагон с улыбкой обнажил клинок. Никаких больше ленивых гарнизонных солдат, никаких селян, достаточно храбрых, что бы выйти на бой, но слишком слабых, что бы в нём победить.

Отряд Имперских воинов не пытался таиться и не расходился широким фронтом, всадники на ходу выстраивались в почти идеальный клин – они умеют сражаться, они хорошо обучены своему ремеслу. Их всего полсотни впереди, а равнина слишком плоская и слишком низкая здесь трава, нет зарослей кустарника и деревьев – подкреплениям прятаться тут негде. Но им они и не нужны.

На миг Арагон подумал, что сейчас, он вполне может проиграть битву. У него больше сотни воинов, но крепких, закалённых боями, среди них треть. Остальные это молодые, но недостаточно опытные воины и юноши, идущие в походы впервые. Подумал он об этом, но ничуть не расстроился.

Улыбка вернулась на молодое лицо этого старого арийского воина – его молодость может быть бесконечной благодаря дарам Ганга. Но кому нужна вечная молодость? Вечная жизнь? Бред, лишь слабым женщинам и тем женщинам, что, по какому-то недоразумению, родились мужчинами нужно это всё. Нет чести, нет славы в долгой жизни, если в ней нет побед. И нет смысла в вечной жизни, ведь не сможешь умереть и отправиться дальше, на поиски нового, более могучего тела, что позволит прославиться вновь, прославиться так, как ты не мог и мечтать прославиться прежде.

Арагон не видел ничего плохого в том, что бы проиграть и пасть в бою – смерть от рук могучего противника, более сильного воина, честь не меньшая, чем убить этого воина.

И он не зря подумал о возможном поражении – центр клина имперских воинов составили десять всадников с головой закованные в металлические доспехи. Он такие встречал прежде и знал чего они стоят в бою и в золоте. У них имелось небольшое отличие от прочих доспехов, не очевидное для юного неопытного воина, но бросающееся в глаза для того, кто снял сотни доспехов с сотен поверженных врагов. У этого десятка воинов, доспехи имели обтекаемые формы и двойные сочленения, полностью перекрывавшие слабые места доспеха. Против таких воинов, меч не лучший выбор в качестве оружия. Нет зазоров в сочленениях, колоть просто не куда. А пробить такой доспех мечом можно, только если меч двуручный, а сам ты не слабее маленького коня.

И самое важное, то, что арийцы сочли достойным их памяти и прославления, среди всего множества глупых флажков, символов и украшений воинов Пиренеи.

Все десять несли на груди знак, тот, что знала вся Империя, что знали далеко за её пределами.

Вставший на задние лапы серебренный лев, клыки оскалив, свирепо смотрел с панцирей имперских рыцарей. Не просто воины, не просто рыцари – лучшие из всех, каких знал этот континент.

Тот воин, что стал острием клина, немного отличался эмблемой – тот же лев, те же обтекаемые формы, такие же невероятно дорогие доспехи и, наверняка, такое же дорогое оружие, лучшее какое можно было достать за деньги. Но чем-то он всё же отличался. Арагон чувствовал это, но не мог объяснить своей уверенности или же понять её – он просто знал, что этот воин в центре, сильнейший из всех. Он точно знал, что это тот самый враг, коего он долго искал.

Тот самый враг, что способен убить его в открытом бою.

На остальных воинов он особо и не посмотрел, взглядом скользнул по ним и вновь смотрит на того, что неспешно движется в центре. Остальные просто рядовые воины Имперской армии, неплохие кони, половинные шлемы с открытыми лицами, кольчуги не особо дорогие, наручи на кожаных ремнях, такие же поножи. Ничего особенного – для Шеди их хватит.

Слева, за спиной, раздался резкий крик – это Нкесх, наиболее опытный и сильный воин в этом маленьком войске целиком из Шеди. По сути, большей частью похода командовал именно он, так как кехеш решил в основном устраниться от таких деяний и сосредоточиться на добывании славы и трофеев. Он вмешивался лишь изредка и каждый раз Нкесх и все прочие Шеди внимательно прислушивались, но не всегда следовали его совету – именно совету. Об этом Арагон предупредил их ещё в окрестностях Орхуса. Он не хотел быть Предводителем этого похода, он жаждал, в этот раз, только сражений. Странное желание кехеша собравшего поход, но не пожелавшего его возглавить, желание, чем вызванное так никто и не понял, было воспринято как прямой приказ. Что, впрочем, никак не сказалось на размере добычи – Шеди чтили лишь свой закон и сражались согласно ему. К чему-то новому или хорошо забытому старому, они приходили с трудом и большой неохотой. Что не особо нравилось арийцам, но они не возражали, сумев смириться с порядками иного народа. Шеди стали неотъемлемой частью Тара, возродившегося в новом теле, в теле Нара. Частью не главной, не слишком важной, даже не особо нужной теперь, но всё же частью. Их порядки не злили сынов Тара, пока они оставались в народе Шеди и не входили в стены Нара.

Клин имперцев начал ускоряться, лошади медленно переходили на бег. Они не стали мудрствовать особо, намереваясь раздавить войско Шеди один мощным натиском. Тактика простая, но весьма надёжная. И с учётом десяти рыцарей Империи, составивших острие клина, это могло бы сработать – в любом другом случае. Но не с Шеди много лет как, вернувшихся к одному из обычаев предков и сумевших наверстать то, что было забыто – где-то своим умом, где-то при помощи наёмников Кохана, а где-то и при деятельном участии самого Арагона.

Лобовой удар тяжёлой конницы, почти всегда беспроигрышная тактика – почти.

По обе стороны от Арагона смуглые воины выстраивались в нестройную линию, в их руках короткие луки, у каждого уже готова стрела. Это не остановит натиск, не особо его даже замедлит – лошади имперцев защищены не слишком надёжной, но всё-таки бронёй.

Скакуны рыцарей, это тяжёлые, мощные звери, у коих даже собственные шлемы имеются – такое не купишь за две золотые монеты, каждый делается под конкретного коня, по заказу конкретного рыцаря. Лошади остальных имперский воинов защищены гораздо проще, доспехи на одном коне, точная копия доспехов на другом. Их делали по одной заготовке, что естественно снижает как затраты на производство, так и стоимость доспеха. Но это позволяет Империи иметь в своей армии сильные конные отряды в большом количестве. Против разбойников и окрестных врагов, их всегда было достаточно. Там, где обычный воин справлялся с трудом или не справлялся вовсе, в дело шли рыцари, обычно, легко переламывая ход сражения в свою пользу. Крайне редко такая тактика и такая армия, давали осечки. Но на то и правило, что б случались исключения.

Телеги с награбленным добром, заунывно скрипя колёсами, начали разворачиваться. Часть из них остановилась вовсе, часть продолжает двигаться – они не успеют выстроиться так, как нужно. Но это и не важно. Арагон так считал, а вот его друзья Шеди, заметно волновались. Нкесх вопил очередные приказы, подгонял кого-то, поминая Барга и Приву, с которой этот самый Барг что-то нехорошее сделал и не очень понятно зачем – за данные неприличные дела вроде как отвечало другое божество. Но то всё детали и частности. Религия у Шеди, видимо, вследствие долгой жизни бок о бок с арийцами, наёмниками и коренным населением Сабаса, заметно исказилась. Она у них и раньше была своеобразной, а теперь и вовсе прикладной винегрет из всего сразу, да всего там по чуть-чуть.

Земля задрожала, глухой топот стал слышен очень отчётливо – отряд имперских воинов перешёл в галоп, подняты щиты и копья. Уже очень скоро, буквально вот-вот, лёгковооружённые всадники Шеди, столкнутся с закованной в сталь конницей империи Пиренеи.

Впрочем, Шеди не собирались этого делать – они всю жизнь воевали с Империей, они знали против кого выступают. Знал и Арагон, и знал, что будет дальше, хотя и не слишком поддерживал подобные методы войны. Однако он шёл в этот поход как кехеш Шеди, а не как воин или Предводитель Тара. Шеди просто не смогли бы воевать так, как своих сынов учил воевать Славный город Тар. В этом не было славы, в этом не было особой чести, но в этом не было и ничего плохого, в конце концов, когда-то давно, арийцы тоже считали хитрость важным аспектом любой войны. Когда-то сыны Тара были молоды, как и их город, и не были столь сильны, что б отмести хитрость прочь.

Всадники Шеди подняли луки, когда до закованных в металл воинов Империи осталось два десятка метров. За их спинами всё ещё скрипят колёса телег, ржут напуганные тягловые лошади, кричат и молят Приву о спасении захваченные в боях рабы, но это уже просто шум, такой же, как шелест ветра. Битва началась и всё, что не относится к ней, просто шум ветра за спиной.

Стрелы обрушились на закованную в металл волну имперцев. Большей частью они не причинили никакого вреда, отскакивая от доспехов и ломаясь об них. Лишь нескольким стрелкам повезло – часть стрел пробили кольчуги и места сочленений доспехов. Ядро, острие клина, не пострадало – эти доспехи не пробьёт никакая стрела, кроме стрелы, пущенной из баллисты.

Имперцы выжали максимум из своих лошадей. Их скорость выросла до предела. До столкновения, что просто растопчет нестройные ряды Шеди, остались секунды.

Нкесх издал громкий бессвязный крик – этот крик сам по себе и был сигналом.

Ворча что-то нелитературное себе под нос, Арагон сделал тоже, что и его воины.

В мгновение ока Шеди развернули своих лошадей и двумя потоками, налево и направо, ринулись прочь с пути клина имперских рыцарей. Телеги, хаотично сгрудившиеся за ними, остались на месте. Вместе с теми воинами, что не воспользовались лошадьми – их кони остались позади, привязанные к телегам. В руках каждого лук, и они начали стрелять, едва строй конных воинов, ушёл в стороны.

Новый поток стрел обрушился на имперских рыцарей и их воинов. В этот раз, повезло больше – одна из стрел пробила кольчугу и пронзила сердце воина, убив его на месте. Коротко вскрикнув, он упал, а с ним упала и лошадь. Воин умер, не долетев до земли, его лошадь, напротив, была жива, напугана и полна сил, так что немедленно попыталась встать. В тот же миг в неё врезалась лошадь следовавшая сразу за первой. Второй всадник свалился наземь, выронив копьё. Упал он неудачно – одна из лошадей пронеслась прямо по его распластавшемуся телу. Встать он не пытался. Толи потерял сознание от удара оземь, что ли хорошо приложило копытом.

Однако это был самый большой успех, коего достигли стрелы, выпущенные из луков Шеди.

Имперский клин не врезался в телеги, не погиб больше никто из них – без всякой команды клин развалился на три части, словно всеми воинами управлял некий единый разум. Две самые большие части клина, каждый возглавляемый одним рыцарем, свернули в стороны, преследуя отступавших Шеди. Небольшая часть воинов и центр клина, состоявший целиком из рыцарей, натянула поводья, сбавив скорость, и пустила лошадей между повозок, ловко орудуя копьями. Не прошло и минуты, как почти все Шеди стрелявшие с повозок, пали, обливаясь собственной кровью.

Небольшой отряд Шеди, следовавший позади колонны и не выдвигавшийся вперёд, едва завязалась рукопашная среди повозок, двинулся вперёд. Каждый воин выпустил по несколько стрел, прежде чем сблизился с рыцарями Империи, но вновь стрелы не причинили им особого вреда.

Несколько смуглокожих воинов ударили первыми. Войдя в проход между двумя повозками, где только что, с громким криком, пал один из них пронзённый одним точным ударом копья, всадники обрушили град ударов мечей на закованного в металл воина. Он бросил копьё, оставив его в ране павшего воина, и обнажил клинок. Так же поступили и все прочие. Завязался бой на мечах, в котором Шеди сражались отчаянно и умело – в любом другом месте, с любым другим противником это железно решило бы исход боя в их пользу. Здесь, увы.

Рыцари Империи, элита Пиренеи, методично истребляла Шеди одного за другим. В первые минуты боя, лишь один рыцарь был легко ранен отчаянным ударом меча. Рыцари медленно, но верно теснили противника и каждую секунду, мёртвым падал ещё один Шеди.

Бой в поле, развернулся иначе. Самые опытные воины выдвинулись вперёд, когда появились имперские рыцари и теперь они достаточно далеко увели своих преследователей. Оба потока развалились надвое и повернули назад, охватывая имперскую конницу словно бы клещами.

Возможно, опыт и закалка сыграли свою роль, возможно, манёвр с охватом, а может быть, то, что в каждой группе имперцев оставшихся в поле, был всего один имперский рыцарь. Как бы там ни было, на этом участке сражения, ситуация сложилась иначе. Всадники Пиренеи и Шеди, смешались, началась отчаянная рубка, в которой Шеди превосходили своего врага числом, а кое-где и умением.

Арагон повернул одним из первых и не стал участвовать в охвате врагов своего рода клещами.

Подняв меч и издав дикий свирепый рёв, ариец ринулся в атаку, избрав своей целью закованного в дорогие доспехи рыцаря. За мгновение до того, как он смог разглядеть небольшие завитки на геральдических лентах доспеха этого воина, ариец бросил короткий взгляд в сторону повозок. Шеди гибли пачками, молодые горячие воины, а там остались в основном они, мало что могли противопоставить рыцарям, тратившим почти всё своё время только на одно – обучение военному делу. Неправильное, глупое, изуродованное обучение, но всё же достаточное, что бы создавать достаточно сильных воинов. Явные недостатки этих рыцарей, созданные их неправильным обучением, с лихвой перекрывал их доспех. Будь они в одних кольчугах, наверное, Арагон не счёл бы их достойными противниками. Но что б сказать наверняка, всё же, нужно скрестить мечи.

Рыцарь, завидев несущегося на него варвара, естественно не дрогнул – только половчее ухватил копьё и направил точно по центру тела вражеского всадника. Удар копья на полном скаку, да в умелых руках – от этого спасти мало что может. Разве что поспешное бегство, да и то не всегда.

Однако.

Яростный рёв прогремел вновь, за мгновение до того, как копьё нашло свою жертву, а вместе с ним, крепкая рука арийца сделала быстрое, почти неразличимое глазу движение и с громким лязгом, кинжал врезался в шлем рыцаря. Копьё повело, оно прошло в сантиметре от бока арийца, а спустя мгновение противовес на рукояти меча, со свирепой мощью арийца, грохнулся в лоб рыцаря. Этого хватило что б завсегдатай рыцарских турниров Пиренеи, свалился с коня, на миг потеряв способность видеть – перед глазами только пятна какие-то красные плавают и всё.

Когда рыцарь сел и тряхнул головой, битва вокруг него уже вовсю шла. Кричали люди, ржание лошадей доносится отовсюду, лязгает металл доспехов и мечей – сражение перешло в рукопашную, брошены копья и в руках воинов теперь только мечи и им подобное оружие для битвы лицом к лицу.

С некоторым трудом рыцарь поднялся, обнажив свой меч. Дикий рык привлёк его внимание, он обернулся. Мускулистый, очень рослый человек, ничем не уступавший самым массивным рыцарям Империи, не носивший никаких доспехов, кроме своей странной кожаной одежды, сражался сразу с двумя воинами. Его меч двигался, словно по волшебству – буквально сверкающая, бесплотная полоска стали, очертившая вокруг него непроницаемый барьер. Прежде рыцарь видел подобное мастерство владения мечом, лишь несколько раз и сам бы не смог такое повторить.

Во второй руке этого человека появился длинный узкий кинжал, теперь он орудовал двумя руками, и возникло чувство, что здесь что-то не совсем чисто, возможно, какое-то колдовство. Слишком быстро и ловко он двигался. Вскоре противники этого странного воина с гребнем волос на голове, попадали с лошадей. Один зажимал разрубленное горло двумя ладонями. Второй не шевелился, нога застряла в стремени, его лошадь бежит прочь, утаскивая хозяина за собой.

Голова бедняги смотрит вслед своему телу, лежит себе на земле и смотрит, сильно-сильно выпучив глаза – так иногда бывает, что голова не моргает, отрубить её если…

Воин увидел рыцаря и, ощерившись в злобной улыбке, двинул лошадь в его сторону. Ему наперерез бросилось ещё двое воинов империи. Прилетевшая непонятно откуда стрела, угодила точно в глаз одному, второй сумел преградить ему путь – лишь затем, что б упасть с рассечённой грудью. Рыцарь сузил глаза и покрепче взялся за рукояти кинжала и меча – разрубить свирепым ударом наотмашь, да кольчугу, для этого нужно либо магией владеть, либо быть очень сильным физически человеком. Пусть кольчуга типовая, делается массово и не из лучших материалов, но всё же это металл, достаточно прочный для лезвия меча…, а он её рассёк одним ударом…, безбожно затупив меч.

Это может стать тем, что обречёт его насмерть. Однако сражаться пешим против конного…

-Ар!!! – Взревел воин с гребнем на голове и спрыгнул с лошади.

В его правой руке меч, в левой, длинный кинжал, почти такой же, как и у рыцаря.

Имперский знатный воин не мог не оценить столь достойного поведения врага, каким бы злом он ни был – честь есть честь. Она требует уважения, и если уваженье есть у тебя к себе, ты проявишь его к достойным. Если же ни чести, ни уваженья в тебе самом нет, ни единой капли, этого тебе не понять.

Рыцарь медленно кивнул своему врагу и поднял меч вверх, салютуя ему.

-Ар! – Ответил варвар, ударив рукоятью своего меча себе же в грудь.

А затем ринулся в атаку.

Рыцарь Империи отразил первые выпады, но не сумел нанести ответного удара. Его противник орудовал мечом и кинжалом так, словно родился сразу с этим оружием в руках и с полным знанием как им пользоваться. Шквал из стали обрушился на рыцаря, он был вынужден отступать, лишь отражая атаки противника. Практически сразу он ощутил удар в грудь и услышал гулкий звон – меч или кинжал воина, не похожего на тех, кого он вёл за собой – внешностью этот воин скорее напоминал коренных жителей Пиренеи. Отражать удары было и так не просто, лишь интуитивно он успевал это делать. Глаз не успевал уследить за такой невероятной скоростью, с какой наносилось множество сильных и свирепых ударов чужеземца. А он ещё и рычал и зубами скрипел, слюной брызгался, глаза красные от бешенства, в общем, этот бой был самым сложным за всю жизнь рыцаря.

Доспехи замедляли движения, но недаром рыцарь отдал за них столько золота – замедляли, но лишь едва-едва. Не будь на нём брони, наверное…, ещё один удар он пропустил и, от резкой боли пронзившей плечо, кинжал выпал из его пальцев. Рыцарь отскочил в сторону, его противник замер на месте, скаля крепкие белые зубы. С него катился пот, лицо раскраснелось, в покрасневших глазах бешенство, но не только – на этом лице, охваченного настоящим безумием человека, рыцарь видел несравненное удовольствие, словно чужеземец искренне наслаждался боем. Словно он не мог умереть в бою, словно всё это для него лишь игра, лишь способ получать удовольствие…

За спиной арийца проскочила лошадь, но он слишком увлёкся своим противником, оказавшимся настолько умелым воином, что практически все атаки либо отразил, либо увернулся от них – и это в тяжёлой рыцарской броне, без щита, вооруженный, так же как и сам ариец. Этот рыцарь, был достоин смерти от арийского клинка - любой ариец счёл бы за честь убить этого рыцаря или пасть от его руки.

Убить, конечно, предпочтительнее.

Но желательно так, чтобы не сильно повредить доспех, ведь доспех всегда можно выгодно продать. А трофей, пусть и не так важен, как воинская слава и лицо воина, но всё-таки, трофеи можно в золото превратить, а вот славу и честь, к сожалению, нет.

Арагон слишком увлёкся схваткой с достойным и забыл о тех, кого убить мог за две секунды – один из таких проскочил за спиной. Конный воин не упустил своего шанса и нанёс удар в открытую спину, затянутую лишь тонкой курткой из чёрной, плотной кожи. Такой удар, да полуторным мечом, сделанным как раз для подобных ударов, должен был сразить наповал любого человека, даже арийца. Тяжёлое острое лезвие врезалось в спину, и должно было легко рассечь и куртку, и кожу и плоть, дойдя до самого позвоночника. Но, отчего-то, странная эта куртка, вроде просто из кожи, сдержала большую часть удара, лезвие оставило лишь глубокий порез. Особо удивиться воин не успел – его жертва взревела раненным быком и нанесла удар мечом – впустую, конный воин уже проскочил мимо.

Не беда, на такой случай под рукой имелся хороший острый кинжал.

Ариец швырнул кинжал изо всех сил. Лезвие пробило кольчугу, войдя в тело точно между лопаток. Конный воин свалился вперёд, на шею своего скакуна, да выпустив поводья. Лошадь, ощутив свободу, ринулась прочь – вполне ожидаемое поведение местных боевых скакунов. Лошади Катхена, не умели сражаться, они только чтоб на них ездить. Арийцам до сих пор это казалось странным. Ладно, конный удар рыцарей с копьями, это ещё можно понять. Но зачем сражаться на лошади, если битва перешла врукопашную? Лошади Катхена, сражаться не умеют – потому-то, наверное, на них столько железа рыцари и вешают. Бесполезная скотина стоит столбом, но всадник получает преимущество в виде высоты, а коня врагам убить сложно. Может в этом всё дело…

Рыцарь не упустил своего – честь честью, а когда все правила и формальности соблюдены, как бы уже не до того. Речь-то о жизни идёт. Причём собственной, а не кого-то там не пойми, откуда и где.

Рыцарь бросился вперёд, впервые получив возможность перейти в наступление. К сожалению, это ему не слишком помогло. От первого удара, призванного отсечь арийцу голову тот увернулся буквально инстинктивно – сам не понял, просто ощутил опасность и пригнулся. Лезвие пролетело над головой, но от кинжала он уйти уже не успел. Лезвие пробило кожаную куртку арийской работы, правда, не там, куда целился рыцарь. Вместо сердца врага, острие пробило плечо.

Взревев от боли и ярости, Арагон выронил меч – всё равно, в такой близости, им воспользоваться было трудно. Обхватил голову противника правой рукой и со всей силы врезал кулаком левой руки.

Один раз врезал, второй, третий, разбивая кожу на казанках и от боли своих же ударов, зверея ещё сильнее. Ариец бил и бил, пока противник не выскользнул из его хватки, уже успев уронить наземь и кинжал и меч.

Рыцарь отступал, тряся головой и пытаясь снять шлем – поразительно, но лицевая пластина слегка деформировалась от ударов кулаком, и забрало шлема заклинило наглухо. Прорези для глаз съехали в сторону, теперь он видел мир слишком плохо. Да, плохо видел он мир, это жаль. Но недолго, это, наверное, плюс.

Он услышал свирепый рёв, что-то мелькнуло впереди, а затем он упал на спину. Голова откинулась назад, на краткий миг открыв узкий зазор между шлемом и воротником нагрудника. Этого оказалось достаточно. Лезвие врезалось в шею и пробило голову насквозь, ударившись острием о внутреннюю часть шлема, после чего прочно застряло в ране.

Выпрямившись над телом поверженного и достойного врага, ариец издал громогласный рёв – он победил. Правда, остался без оружия. Кинжал уехал куда-то в степь в спине чьей-то, а меч крепко застрял зажатый костями, мозгом и металлом доспеха имперского рыцаря. Впрочем, это не имело значения – мечей теперь валялось вокруг столько, что глаза разбегаются. Как собственно и мёртвых тел – не особо удачливые владельцы тех мечей. В основном, ариец видел на земле тела имперских воинов. Шеди не подвели, смуглокожие потомки степных разбойников хорошо умеют воевать.

Меч Арагон подобрал не первый попавшийся, а тот, что едва не снёс ему голову. Меч поверженного рыцаря, это оружие достойного воина, погребальный костёр для которого, Арагон решил собрать лично, сразу после битвы.

Если он останется жив, конечно, в чём, однако, имелись некоторые сомнения.

Взобравшись на лошадь, Арагон оглядел окрестности, стараясь отрешиться от боли – рана в плече и порез на спине, не слишком беспокоили, эта боль почти не мешала. Но вот ладонь, которой он бил в шлем рыцаря – каждое движение причиняло сильную боль, ладонь пульсировала. Кажется, он сломал пальцы или повредил саму кисть. Но разве это повод что бы отказаться от боя? Естественно нет!

Есть лишь два достойных повода, что бы прекратить сражение – победа или смерть.

Впрочем, есть и третий вариант – потеря сознания. Но это от него не зависит и не зачем об этом думать, а вот победа или гибель в бою – совсем другое дело. Это по-настоящему важно и целиком в его руках, полностью зависит от его выбора и его действий.

Он осмотрелся, и картина боя не особо порадовала. На этом участке, куда они оттянули половину воинов и одного рыцаря, ситуация решилась. Оставшиеся в живых Шеди, две трети тех, кто вступил в бой, выстраивались за его спиной в нестройную конную ватагу – последнего имперского воина, только что зарезали в десятке метров от арийца. Воин отбивался сразу от двоих Шеди, но стрела, метко пущенная ему в голову, решила исход этой короткой схватки – Арагон поморщился брезгливо, даже в битве лицом к лицу, в свалке рукопашной, нет-нет, да пользуются Шеди своими луками.

На этом участке, все враги мертвы – стонов раненных здесь он не слышал. На втором участке, в сотне метров впереди, сражение всё ещё шло, и отсюда он хорошо видел воина в сверкающем рыцарском доспехе – сверкал он теперь не сильно, так как стал красным от крови. Там битва продолжалась, и непонятно было, кто одержит верх, Шеди числом больше, однако рыцарь пускал их на фарш с какой-то безысходной неотвратимостью. Имперские воины падали с коней один за другим, но этот рыцарь шёл вперёд, раскидывая Шеди словно котят. Казалось, ничто не может его остановить.

Среди повозок, ситуация совсем аховая – рабы рвут верёвки и бегут в разные стороны!

Арагон зарычал грозно, глаза полыхнули красным, кулаки сжались до хруста – в порыве эмоций забыл про повреждённую кисть, так что рычал и бесился он теперь пуще прежнего. Другой от такой боли свалился бы без сознания, но Арагон лишь свирепел всё больше и больше. Настолько, что Шеди предусмотрительно не выезжали вперёд или по бокам – держались за спиной и очень тихо молчали.

Арагон поднял меч, показал им на второй отряд, сражавшийся в поле, и зарычал в ту же сторону, после чего ударил пятками в бока своего коня. Спустя мгновение все выжившие в этой схватке Шеди ринулись за своим кехешем и вскоре врезались в гущу сражения, буквально за несколько минут сумев вырезать всех своих врагов. Арагон первым оказался в битве и наскоку снёс голову одного имперского воина, обменялся серией ударов с другим, а спустя некоторое время, его меч рассёк лицо второго, пробил горло третьего, а четвёртого уже и не было – к этому моменту остался в живых только рыцарь. Но до него Арагон добраться не успел. Сразу несколько Шеди спрыгнули со своих коней, повиснув на рыцаре, словно стая собак на волке. Он сумел зарезать одного, но под весом остальных свалился наземь. Поднялись на ноги лишь Шеди, правда не все. Один остался на земле.

В этой короткой свалке, с рыцаря сняли шлем и теперь он лежал на спине, неподвижно, пустым взглядом взирая на безразличные небеса этой земли. Нож одного из Шеди, пронзил его шею и остался в ране. Рыцарь погиб, но погиб достойно – он оставил за собой гору трупов, и не селян каких, а воинов Шеди. Этот мужчина получит свой погребальный костер, и Арагон лично расскажет всему миру, пока будет гореть его плоть, расскажет каким достойным воином, был он и как славно он сражался. И, однажды, этот рыцарь, родится в новом теле, получит шанс снова стать сильным воином, вновь сражаться, как и подобает воину, как подобает мужчине.

Арагон развернул лошадь к повозкам и взревел так, что птичка в лесу от испуга с ветки свалилась, да крылышко себе поломала. Однако его все услышали и те, кто сражался среди повозок, и те, кто был рядом с ним. Вскоре, все оставшиеся в живых Шеди, ринулись к повозкам с победными воплями – напрасно конечно. Их подвело чувство собственного превосходства и явная победа, одержанная в поле над рядовыми имперскими конными воинами.

Но это понятно - ведь их остались десятки, огромная толпа, а рыцари, их ведь всего восемь человек. Восемь, которые за эти краткие минуты боя вырезали уже практически всех, кто остался с награбленным добром. Рёв арийца, услышали и они. Двое остались добивать тех немногих Шеди арьергарда, кто ещё мог сражаться. Шестеро развернули коней к несущейся на них волне смуглых воинов, возглавляемых арийским воителем. Копья вновь поднялись и лошадей они пустили в галоп.

Вот-вот сшибутся две силы – лавина быстрых лёгких всадников и крошечный, но крепкий, закованный в металл, кулак Империи Пиренеи.

Первым среди этих шести, стоит рыцарь, с головы до ног покрытый кровавыми потёками, он несёт на своём панцире знак личной гвардии Императора Актиона - элиты элит, лучших воинов всей империи и всего Катхена.

Шеди взялись за луки, выпуская стрелу за стрелой на полном скаку – они не пойдут на лобовую сшибку, и в этот раз они развернут коней пытаясь захватить своих немногочисленных противников в кольцо. Тактика, что неизменно приносила им победы почти без потерь. Здесь эта тактика работала плохо. Арьергард практически уничтожен, но ещё сопротивляется и даже успешно – только что, оставшиеся в живых умудрились покончить с одним из рыцарей. Закованный в металл воин, свалился замертво. Два десятка павших, такой была цена всего за одного рыцаря, и то, лишь по чистой случайности, им кое-как удалось его убить.

Второй рыцарь в то же время зарезал сразу двоих Шеди, двумя быстрыми ударами меча – этот воин стоил сотни рядовых воинов собственного отряда, как и любой рыцарь Империи. Не говоря уже о рыцарях с серебряным львом на своём доспехе.

Никакая тактика не могла помочь в таком сражении, кроме прицельной стрельбы из баллист или катапульт. Только одно могло сразить элиту Империи Пиренеи в бою лоб в лоб – более сильный, более ловкий и не боящийся смерти воин. На каждого рыцаря один такой воин. А лучше два. Или три.

Но лучше всего, всё же баллистами – так было бы безопаснее и проще.

Увы.

Стрелы не причинили вреда рыцарям, но всё же обстрел не был напрасным – одна стрела угодила в прорезь шлема одного из скакунов. Лошадь запнулась и полетела кувырком, задев свою соседку, что привело к внушительному результату – двое рыцарей оказались на земле. Они быстро поднялись, но некоторые Шеди, в горячке битвы не обратили внимания на то, как легко поднимаются эти двое, после столь болезненного падения. Шеди рассудили, что эти двое оглушены падением и их будет легко…, в общем, в этот раз всё пошло не так. Прежняя тактика не сработала. Бросившиеся на этих рыцарей смуглолицые воины, полегли все до единого, кто-то с ужасными ранами на теле, кто-то, лишившись головы. С пешими воинами, пытавшимися повалить их и заколоть, они расправились буквально играючи. Для тех, кто сражался на лошадях, это стало хорошим уроком. И тактика на этот счёт у них имелась тоже.

Часть Шеди развернулись в два потока огибающих своих врагов, часть метнулись в сторону, но только для того, что бы резко изменить направление и сбить с ног поднявшихся на ноги рыцарей. Двое из них, практически сразу поняли, что в этот раз, по каким-то неясным причинам, излюбленная тактика всадников, работает не очень – два сильных отточенных удара и головы коней Шеди повисли на толстых лоскутах кожи и мяса. Оба всадника свалились вместе со своими павшими конями. Один сумел подняться, и был тут же пронзён мечом насквозь. Второй остался на земле – совсем молодой юноша, он лежал животом вниз и смотрел в небеса удивлёнными, чёрными глазами. Его шею завернуло буквально в спираль - ему прежде везло в бою, наверное, сама Прива хранила его, но вот тут, почему-то, везение резко кончилось.

Арагон не увёл своего коня в сторону от сшибки с рыцарями, оставшимися на конях. С яростным рёвом, сжимая в руках меч и кинжал – собственно потому и был его рёв таким злобным и диким. Рука всё ещё болела, от каждого усилия, ему казалось, что на кисть плескают раскалённый металл. Но он всё равно не отпускал оружие, он впитывал эту боль и делал с ней то, чему учили, к чему привык – его боль обращалась в бешенство, в безумный практически неуправляемый гнев, среди арийцев получивший своё особое имя.

Боевое безумие захватило Арагона полностью, и он не свернул в сторону, он, теперь один, свирепо скаля зубы, разведя в стороны руки с зажатым в них оружием, атаковал частокол из копий – пусть всего четырёх, но всё же, лишь безумец бросится на такое в гордом одиночестве. Ведь это не просто колья какие-то – это копья в руках умелых воинов прошедших множество битв, мастеров во владении именно этим оружием. Арагон, словно бы, собирался драться до конца, словно он полагал, что этот бой должен стать последним для него. Впрочем, полагать он сейчас ничего не мог. Арагон только реагировал и дикий рёв вновь сотряс воздух равнин провинции Мэлон – будь на месте этих четверых обычные ополченцы, плохо обученные воины, а то и селяне, разбежались бы они сейчас от страха в разные стороны. Но перед ним рыцари Империи Пиренеи, лучшие из лучших…, те, смерть от рук коих, не может быть утратой, не может быть печальным событием – лишь только честью может быть такая смерть для воина любого. Конечно, если воин тот пришёл из Тара или же Нара, в коем был возрождён нетленный дух Славного города Тара.

Двое попытались пресечь манёвр Шеди с обходом – они резко свернули и понеслись к ним, оказавшимся теперь лёгкой целью. На столь небольшом отрезке, быстрота всадников Шеди не смогла им ничем помочь. Один из рыцарей врезался в поток всадников, рассекая его надвое. Копьё рыцаря не забрало жизней смуглых воинов – оно пронзило бок лошади, опрокинув пожилого всадника наземь. Рыцарь отпустил копьё прежде, чем оно вывихнуло ему руку или сбросило его с лошади, что от падения не спасло – Шеди сориентировались мгновенно и рыцарь оказался в кольце врагов. Казалось бы, рыцарь не менее безумен, чем арийский воитель и, по сути, совершил самоубийство. Однако, спустя мгновение, меч имперского воина сверкнул в солнечных лучах и окрасился кровью врагов.

Не прошло и минуты, как оказавшийся окружённым, рыцарь Империи зарезал троих.

Второй точно так же врезался в поток конных воинов – тот самый рыцарь с серебряным львом. Когда он свернул, Арагон взвыл так, словно его уже пронзило имперское копьё. Но сворачивать и самому уже не было смысла - кроме как свалиться с лошади или подставить бок копьям оставшихся двух противников. Он перевёл взгляд на них и взревел вновь – остались считанные мгновения.

Серебряный лев пронзил копьём одного из воинов, но не отпустил древка. Словно не было на копье десятков килограмм истошно орущего и извивающегося веса, он поднял его и встряхнул, одновременно осаждая лошадь – бежать уже не нужно, враги свернули и берут его в кольцо.

Вопящий воин был сброшен с копья, словно сухой лист. И в тот же миг, точный удар копья забрал вторую жизнь – в этот раз рыцарь отпустил древко. Вокруг два десятка взбешённых врагов, да так близко, что с копьём уже не развернёшься. В его руках возник меч, и первый же удар снял с плеч голову одного из воинов Шеди.

Арагон поднял руки повыше и за мгновение до того, как копья пронзили его крепкое тело, одновременно швырнул и меч и кинжал. Оба угодили туда, куда он целился – в шлемы рыцарей.

Копья повело в стороны, ни одно острие не задело арийца, но оставило длинную рану на теле его лошади, от чего та разразилась исступлённым ржанием и встала в дыбы. Лишь чудом Арагон удержался в седле и практически завыл – из-за тупой бесполезной скотины, что в Катхене по ошибке зовут лошадьми, был упущен важный момент. Рыцари на миг растерялись, сейчас бы нужно продолжать скакать вперёд и тогда он смог бы обоих их выбить из сёдел и…, в общем, едва сам не свалился с лошади, а рыцари тряхнули головами и разворачивают коней, что б ударить вновь.

Сейчас и закончилась бы история Арагона, если бы не глухой крик слева. Рыцари повернули головы и тут же, один из них развернул лошадь – его товарищ, сражавшийся там, теперь лежит на земле. С него сняли шлем, а затем и его голову – она лежит рядом с неподвижно распластавшимися телами. Он успел убить и ранить ещё полдесятка врагов, прежде чем погиб сам.

Арагон остался один на один с конным рыцарем, закованным в крепкую броню, имея при себе то оружие, что дала природа – зубы и ногти.

Серебряный лев учинял полный разгром справа, изничтожая опытных воинов Шеди, словно они были безродными селянами Сабаса. Среди повозок не осталось живых Шеди и двое рыцарей, покончившие с ними, уже бегут сюда, размеренно громыхая доспехами. Воинов империи осталось так мало, большая часть их отряда лежит на земле, но, судя по всему, в этом бою победят именно они…

Арагон не думал, не оценивал обстановку. Бешенство затянуло собой не только его глаза, но и разум, не тронуло оно лишь рефлексы и ту память, что вбивалась в Таре, буквально вбивалась, в плоть и кости своих воспитанников.

Они вновь пустили коней друг другу навстречу, и теперь нечем швырнуть в противника и не имеет это смысла – второй раз, такой противник, на один и тот же финт не попадётся.

В этот день, Арагон найдёт свою смерть…, или нет?

Ариец поднял коня в дыбы в последний момент и в нужном направлении – больше ни на что местные кони не годились. Разве что на еду, в походном котле им самое место. Надо было последовать примеру короля и воспользоваться новыми скакунами, которых кое-как, но всё же удалось превратить в относительно годных боевых лошадей. Правда, это не лошади, а волы и ездят они очень медленно, но всё же, волы Катхена, куда лучшая боевая лошадь, чем любая лошадь по эту сторону Великих гор.

Копьё врезалось в грудь коня и застряло там. Истошно заржав, конь свалился замертво, но свою задачу он выполнил – выбил копьё из рук рыцаря, да с удачей, на какую Арагон не стал бы рассчитывать, если бы сейчас мог думать словами.

Рыцарь успел выпустить древко, но падение лошади повело его в правильную сторону – воин Империи вылетел из седла. Арагон свалился тоже, но подняться сумел быстрее. Однако по какой-то причине его левая рука перестала его слушаться. Ариец перевёл взгляд с рыцаря, пытавшегося подняться на ноги – ударило оземь его достаточно хорошо. Взгляд на миг остановился, бешенство чуть-чуть отступило, дав место удивлению. И боли – кисть вывернуло в другую сторону, сломанная кость прорвала кожу. Бешенство отступило, но вместе с удивлением, пришла и страшная боль.

А когда приходит боль…

Арагон издал такой дикий рёв, что лошади Шеди испуганно заржали, а одна пустилась в галоп прямо к горизонту, совершенно игнорируя матерные вопли своего всадника.

Ариец ринулся в атаку с голой рукой, которая у него теперь осталась фактически одна. Рыцарь всё ещё пытался встать и одновременно обнажить меч, но получалось из рук вон плохо, всё время падает.

Когда в шлем сильно пнули, а затем сверху навалилась рычащая, ощерившая зубы туша, рыцарь попытался отбиться только руками – металлические рукавицы доспеха, тоже ведь оружие.

Удар наотмашь, пришёлся в лицо и был достаточно сильным, что б превратить его в кровавое месиво. Мир перед арийцем окрасило в красные тона уже не только болью, но и собственной кровью, заливавшей глаза. Он взвыл от боли и бешенства, но не отпрянул – практически на ощупь, он нашёл щель между шлемом и металлическим воротником панциря. Крепкие пальцы арийского воителя, сжались на глотке имперского рыцаря, и вскоре он услышал громкий хруст.

Рыцарь перестал шевелиться, но ариец всё ещё сжимал его глотку, всё ещё давил изо всех сил, дико рыча в лицо, которое практически не видел.

-Кехеш! – Услышал он крик юного Кхнека и отпрянул в сторону. Прямо под носом, пролетело копьё имперского рыцаря – чуть раньше и его голову пробило бы как свежую тыкву.

Мимо проскочил тот самый рыцарь - Серебряный лев. Он раскидал Шеди, словно котят – все те, кто выжили в схватке с ним, а их было не мало, дрогнули и отступили на безопасное расстояние, пытаясь убить оставшихся рыцарей при помощи стрел, что получалось у них практически никак. Сходиться в рукопашную с этими машинами смерти вновь, они больше не желали - слишком много их уже полегло в этой битве.

Все кроме Кхнека, предпочли держаться на расстоянии. Парень остановил своего коня рядом с кехешем и бросил ему меч. Арагон поймал оружие на лету – вытереть лицо, завывая от боли и бешенства, оставив на рукаве частицы собственных кожи и мяса, он уже успел. Так что меч увидел и поймал. Кхнек, бросив оружие, посмотрел на лицо кехеша. После чего вздрогнул так, что чуть не выпал из седла – не верилось ему, что с такими ранами, не то, что мечи ловят, сражаются, да ещё и уважительно кивают, а в принципе живут…, от кивка, кончик носа кехеша повис на тоненькой ниточке из кожи, покачнулся, отвалился и упал наземь.

Кхнек понял, что его сейчас стошнит, но слава Духам, рыцарь, развернулся для новой атаки.

Юный Шеди, отвёл взгляд от ужасно изуродованного лица Арагона, поднял лук и затаил дыхание – этот доспех лучше всего, что можно найти в Империи, у него почти нет уязвимых мест. Кроме одного. Попасть нужно в прорезь шлема, попасть нужно очень точно и…

Стрела врезалась в лоб и с лязгом отскочила. Для второго выстрела времени не было.

Кхнек повторил финт своего кехеша, повторил ровно то, что сделал ариец.

Увы. Точно так же не вышло.

Копьё не выпало из рук серебряного льва. Его острие пробило грудь лошади и прошло дальше.

Серебряный лев выпустил своё оружие не сразу. Острие пробило насквозь и лошадь и всадника, сжимавшая копьё рука врезалась в грудь лошади, сшибая её словно пушинку, и только тогда рыцарь разжал пальцы. Не потому что не смог стряхнуть с копья такой огромный вес – кажется, он вполне мог это сделать. Он выпустил копьё, лишь потому, что не мог вытащить его быстро.

Юный Шеди лежал на земле, придавленный собственным скакуном. С зияющей раной в груди, пустыми глазами смотрел он в небеса – это было последнее, что он увидел, когда его сердце остановилось.

Невозможное совершил сейчас серебряный лев – не все арийские воины, не все самые сильные из них, могли бы такое повторить, если бы даже захотели сражаться вот так, на лошади, да с копьями. Он не просто пробил лошадь и всадника насквозь – он протащил их за собой, удерживая копьё, что и само по себе весит немало, в одной руке.

Даже Логан такое повторить…, впрочем, он бы смог, в нём физической мощи хватало на пару взрослых волов. Но этот воин, он даже не ариец, он просто воин Катхена, он…, он развернул коня и, обнажив свой окровавленный меч, медленно движется к израненному арийскому воину.

Арагон твёрдо держался на ногах, бешенство хлестало через край, он непрерывно рычал и не мог сейчас думать словами, но интуитивно, где-то в глубине души он всё понимал. И всё же, он ждал удобного момента, ждал атаки рыцаря. Он как-то должен поразить закованную в металл лошадь, спешить своего врага и тогда…, рыцарь повернул коня и теперь двигался по кругу. Овальный шлем повернут прорезями к арийцу – рыцарь смотрит на него, но не видно его глаз. Не нападает, он, словно с интересом изучает своего врага, словно ему любопытно, как тот стоит на ногах с такими-то ранами.

Шеди отступили окончательно. Хотя рыцарей осталось всего несколько, конные лишь двое из них, и Шеди всё ещё гораздо больше, они всё равно отступили. Прежде они сталкивались с рыцарями Империи, они сражались с ними и даже убивали их, хотя старались не связываться – слишком дорогой ценой давалась победа над рыцарями империи Пиренеи.

Но конкретно эти рыцари – с ними всё не так. Их доспехи лучше всего, что они видели. Они сражаются, словно кехеш и его друзья из Арии, но притом сражаются иначе – так же невероятно и смертоносно, но холодно, казалось бы, бездумно. Словно колдовские големы сражаются они.

Это пугало их, это было страшнее, чем битва с любым другим врагом.

А ещё и лошади – прежде рыцари империи не использовали настолько искусно выполненные и глухие доспехи, теперь же кони тоже закованы в металл так, что и стрела не всегда помощник.

На мгновение над полем битвы воцарилась тишина. Её нарушали лишь редкое ржание коней и стоны раненных, коих на этом поле теперь множество, среди них и Шеди и воины Империи и даже нескольких рабов, коих случайно зашибли в горячке боя.

Рыцарь сделал пару кругов. Арагон вертелся на месте, не отрывая красных глаз от своего врага.

Рыцарь оказался человеком чести – не правильной чести, не той, что достойна воина, но той, что достойна юного глупца, едва покинувшего Малый город и ищущего славы больше, чем любой другой.

Он остановил свою лошадь, спрыгнул с седла. Он медленно кивнул арийцу и отсалютовал мечом в небеса, словно что-то пытаясь сказать своим Богам.

И своему врагу.

-Я…

-Арррр!!! – Взревел Ариец и ринулся в атаку.

Мощный обмен ударами, где бешеная ярость арийского варвара столкнулась с холодностью и решительностью серебряного льва, не привёл ни к чему – ни один из противников не смог поразить другого. Несколько мгновений после первой атаки, они кружили, а затем сошлись вновь. Сверкающий металл и яростный звон стали окружили их, приковав к ним внимание оставшихся в живых.

Рыцари, пережившие битву, собрались вместе, и сейчас, плечом к плечу стояли в десятке метров от сражавшихся – они понимали что такое честь и не вмешаются в эту битву.

Шеди сбились в нестройную толпу у телег, часть из них сгоняла рабов убежавших не слишком далеко, обратно к телегам, несколько помогали раненным – некоторым, обрести покой при помощи меча, другим, наспех замотать рану, чем придётся. Остальные, нервно сжимая луки, следили за схваткой кехеша и главы вражеского отряда. Они тоже знали, что такое честь, но у них она была несколько иной – будь выживших рыцарей поменьше, не будь они сплошь перепачканы кровью павших Шеди, они бы не стояли на месте, а кинулись бы в атаку, уничтожая всех и вся. Их не остановило бы и то, что кехеш пришёл бы от такого поступка в бешенство – они не слишком понимали ту честь, которую знал арийский варвар. Его честь, казалась им, совсем немножко, но глупостью. О чём, в присутствии кехеша, они, конечно же, старались громко молчать.

Честь, понятие, как оказывается при столкновении разных народов, понятие сильно разное.

С десяток минут рыцарь и варвар обменивались множеством ударов, так и не достигнув каких-то результатов. Холодность и неспешность рыцаря начинала улетучиваться. Иногда он резко шипел что-то невнятное, словно злясь из-за своих неудач, а может, жалея, что слез с коня. Ариец рычал и брызгал слюной и кровью из ран - постоянно. Но весь этот антураж, на противника не производил никакого впечатления. Нервы обоих были выкованы из того же материала, что и их мечи. А вот мышцы – нет.

Рыцарь империи пропустил удар. Гулко зазвенел панцирь доспеха, застонал рыцарь – удар, хоть и не особо повредил доспех, лишь поцарапал, но боль всё равно была не шуточной. В арийце всё ещё было полно сил, несмотря на его раны, что не могло не удивлять и не раздражать его противника. Другой на его месте, давно бы свалился без чувств, ариец же зверел всё сильнее. Конечно, его силы тоже иссякнут, он станет двигаться медленнее, а после и вовсе свалится без чувств, а то и мёртвый, но когда это произойдёт? Рыцарь начал понимать, что ещё не скоро – его силы кончатся гораздо раньше.

Он оказывал невероятно стойкому противнику честь. Он сошёл с коня, что бы убить могучего врага с честью, чтоб не был он зарезан как свинья, с седла благородного человека, что б он пал от удара меча лицом к лицу, как подобает такому же благородному человеку.

Но вместо милостиво оказанной чести, благородной смерти от рук благородного человека, рыцарь получил долгий и тяжёлый бой, исход которого вдруг стал не особо ясен.

Доспех крепок и мечом его не пробить, но он не дарует неуязвимости или бессмертия.

Любой доспех, просто металл – внутри у него человек из костей и плоти, чья крепость металлу сильно уступает. И не защитит металл доспеха от сильных ушибов, что можно получить и мечом.

Новый удар был пропущен, в этот раз по запястью руки, сжимавшей меч. Пальцы немного ослабели, но оружие рыцарь не выронил.

Холодность его куда-то пропала, возможно, задавленная болью и невероятной стойкостью врага. Рыцарь зашипел, как раненный зверь и бросился в атаку невозможную для арийца – он намеренно открылся, позволяя нанести по себе любой удар, но тем сократил дистанцию и ударил сам. Ариец шанса не упустил. Тяжёлый доспех надёжно защитил рыцаря – на то и был расчёт.

Но вот с физической силой противника он немного просчитался.

Меч Арагона врезался в шлем и перед глазами рыцаря вспыхнули все цвета радуги, в голове загудело, а в висках начала пульсировать сильная боль.

Он отскочил назад, почти ничего не видя перед собой, бестолково махая мечом, что бы зарезать или хотя бы ранить противника, когда он кинется его добивать.

Но он не кинулся.

Арагон удивлённо заворчал, хмуря то, что осталось от бровей. Он вдруг упал на одно колено. И только уперев меч в землю, не упал он и на второе колено. С удивлением ариец перевёл взгляд влево, на свою руку, что так сильно болела и позволяла его бешенству не отступать ни на миг.

Она всё ещё болит. Очень болит.

Но её уже нет.

Последний удар рыцаря не достиг цели, но приблизился к ней.

Руку отсекло у самого плеча. Из обрубка потоком хлещет кровь. У него всего несколько секунд, что бы сделать выбор – затянуть рану тем, чего поблизости нет или, в последней отчаянной попытке, уйти так, как подобает мужчине, как подобает всем сынам Славного города Тара.

Арагон был стар. Он был слишком стар, хотя и сохранил молодость своего тела.

Дары Чёрного Ганга даровали ему молодость и силу, несмотря на то, что он уже давно вступил в свой позорный возраст, несмотря на то, что уже давно должен был принять достойную смерть и отправиться на поиски нового тела для своей прославленной души.

Он не колебался и одной доли секунды.

Арагон вложил в свой рывок всё, что осталось – ярость, боль, обиду от того, что опозорил себя магией, давшей ему молодость и силу в позорном возрасте, хоть и не было в том позора, но сейчас это было нужно ему. Сейчас он должен быть опозорен и унижен, хотя бы в мыслях своих – это даст больше ярости, больше злобы, больше сил для того, что бы принять свою достойную смерть.

Он бросился в атаку на своего врага, ещё не очнувшегося после удара в голову и продолжавшего бестолково махать мечом. Но видел он перед собой не только окровавленный имперский доспех, не только узкую прорезь шлема, в которую нужно ударить. Он видел сейчас и свой погребальный костёр и множество воинов, стоящих там, да наперебой говорящих о его славных подвигах, о множестве битв, которые он прошёл, он слышал, как они кричат имена могучих воинов, что пали от рук Арагона. Он видел как с дымом костра, его душа уходит в небеса и как возрождается она в новом теле, в могучем теле, что в новой жизни затмит славу самого Аргхана, славу Кемера и Логана – он родится для новых сражений и его новое имя, прогремит так, что задрожат и небеса!

Он увернулся от бестолкового удара почти ослепшего рыцаря и с диким рёвом, изо всех оставшихся сил, вонзил меч в прорезь шлема. Меч вошёл точно в цель, рыцарь закричал от страшной боли. Арагон упал, но всё же сумел подняться, что б взвыть от разочарования и вновь шагнуть к своему врагу, в последней попытке уйти с чуть большей славой – он погибнет и это уже достойно его имени, этого достаточно, что бы его душа нашла себе новое сильное тело. Но если он погибнет, убив серебряного льва, этой славы будет достаточно, что б найти самое лучшее тело из всех, что могла родить женщина! Лучшая, сильнейшая, храбрейшая, самая здоровая и плодовитая из всех женщин!

И он не собирался умирать, пока не получит своей последней славы.

Меч пробил глаз, форма острия и чудовищная сила удара, позволили мечу уйти глубоко в шлем. Но этого не хватило, что б пройти дальше – металл поддался, но не особо. Меч застрял.

Завывая от боли, рыцарь нанёс удар перед собой и ощутил, как по руке ударили, меч выпал из его пальцев. В этот момент, уцелевший глаз смог рассмотреть какие-то тени и пятна. Он примерно видел, где враг и больше не думал ни о чести, ни о благородстве. Теперь он пытался просто выжить.

Арагон выбил меч и ринулся вперёд – силы покидали его и уже дрожат ноги. Он чувствовал, что у него не будет больше, чем несколько секунд. Он уже практически мёртв, у него есть шанс лишь на один, может два, удара. Что те удары закованному в металл рыцарю? Тем более, Арагон понимал, что не сможет теперь ударить так, что бы это дало хоть какой-то эффект – силы покидали не только его ноги. Он почти не чувствовал правую руку, пальцы гнулись, но казались чужими.

Ариец видел только один способ – он должен ударить, но лишь в одно место, со всей силы и не кулаком. Его меч прочно застрял в прорези шлема – нужно лишь хорошенько подтолкнуть.

Рыцарь совсем обезумел от боли и страха – ариец видел это. Страх надвигающейся смерти парализовал его мышцы и волю. Ведь рыцарь не только не отступал, он не пытался и обороняться. В ужасе он пятился, выронив свой меч – это хорошо, боевая слава не сбежит от Арагона.

Он умрёт так же достойно, как и лучшие из сынов Тара!

Арагон погибнет, но тот могучий воин, что убил его – погибнет вместе с ним.

И пусть в последний момент, рыцарь проявил позорный страх – не важно, сражался он достойно.

Рыцарь совсем обезумел от ужаса, да так, что даже снял с пояса доспеха гнутую палку, обитую золотом и серебром, явно служившую лишь украшением, а может и показателем его высокого положения в обществе Империи. Скорее всего – палок тех две.

Нет бы попытаться поднять свой меч, так нет же - рыцарь позволил страху затмить свой разум, и взял для свой защиты не меч, а какую-то палку, абсолютно бесполезную сейчас.

Дорогая, наверное, палка, хороший трофей…

Неважно, теперь уже не важно – теперь эти палки продаст не он, не он возьмёт эти доспехи как доказательство своих силы и боевой славы. Но он возьмёт нечто большее, то, у чего нет цены – славную смерть, достойную лучших сынов Славного города Тара!

Безумный рыцарь направил палку прямо на него, и она ткнулась ему в грудь. Арагон поднял руку, что бы сбить палку в сторону и добраться до своего меча, протолкнуть его дальше в череп врага.

Странно, но откуда-то раздался громкий гром, всё заволокло едким дымом, а в груди вспыхнула страшная боль, такая, что он перестал ощущать пульсирующую боль обрубка своей левой руки.

Он едва не упал – почему-то, всё тело стало очень тяжёлым, ноги едва держат.

Взгляд арийца опустился вниз, когда порыв ветра снёс дым в сторону. В его груди зияет опалённая, кровоточащая дырка с палец размером.

Магия…, рыцарь оказался колдуном…, теперь-то всё становилось понятно и его невероятная ловкость и физическая сила – этот рыцарь владел магией, на самом деле, он колдун.

Рыцарь отбросил палку и вытащил из-за пояса вторую, направив её в лицо арийца.

Последнее, на что хватало сил, Арагон сделал сейчас – злобно скаля зубы и рыча, он вывернул руку колдуна, направляя магическую палку тому прямо в голову. Меч, так и торчит в шлеме колдуна, но теперь, сил не хватит, что б закончить начатое. Странно, что ему удалось хотя бы руку колдуна повернуть в сторону – откуда только силы взялись…

Грянул тот же колдовской гром, в глаза полез дым, и Арагон отступил громко кашляя.

Уже после первого шага назад, ноги отказались слушаться. Ариец свалился на спину и увидел над собой бездонное голубое небо. Ничего вверху, только это небо – бесконечный синий котёл, огромная небесная чаша, в которой Алианда проделала так много дырок, что через них видно тысячи огоньков.

И зачем эта глупая баба делала так много дырок? Зачем, зачем…, выдумана она тупыми крестьянами, а на самом деле и не было той бабы никогда. Как и любых богов. Их просто нет. Но, надо признать, фантазия крестьян создала очень красивую каменную бабу. Хорошая получилась баба, если бы она была не из камня, то очень хорошая. Правда, грудь маловата, много детей ей не выкормить…

Арагон перестал ощущать своё тело, не мог пошевелиться. Жутко клонило в сон, но он сопротивлялся как мог – нужно поднять голову, посмотреть, убедиться, что его слава не была упущена, что могучий воин Империи, тоже пал в этом бою.

На миг Арагон ощутил страх – рядом ведь нет никого из сынов Тара. Шеди другие, они слабые, хотя во многом и нравятся ему. Шеди могут не понять, что на погребальном костре должны быть погребены все павшие в этом бою рыцари. Он должен им сказать об этом, что бы они точно не забыли, что бы они отвезли все тела в Нар. Прежде выслав гонца, что бы все арийцы смогли прибыть до того, как тела сильно испортятся, что бы могли встретить их на обратном пути. Они должны стоять там и говорить его духу, уходящему с дымом костра, о его подвигах, о силе его врагов и о том как…

Он чувствовал, что всё это говорит, он почти кричал всё это…

Глаза арийца остекленели.

Один из последних сынов Славного города Тара, только что умер.

Умер славной смертью, достойной самого Аргхана.

***

Нкесх судорожно сжимал лук, наблюдая за битвой кехеша и серебряного льва. Он лучше прочих понимал, что эта битва значит для кехеша, но всё внутри взывало к тому, что б немедленно атаковать и попытаться убить и серебряного льва и оставшихся рыцарей, лишив своего кехеша того, что он ценил больше всего в этом мире. Лишив его возможности самому убить своих врагов. Кехеш будет в бешенстве от подобных действий, но…

Этого просто нельзя допускать!

Нкесх уже понял что происходит, он видел это в безумных глазах израненного и искалеченного кехеша. Пусть с такого расстояния он не мог глаз его разглядеть, но он знал, что в них сейчас горит.

Сейчас кехеш шёл в свой последний бой…, иногда, Нкесху казалось, что Арагон уже давно сражается только с одной целью. Странной, непонятной ему целью – пасть от руки достойного, убив десятки врагов прежде, чем пасть самому. И сейчас…, уже слишком поздно, да и не смог бы он ничего сделать…, наверное, не смог бы. Магический посох изверг клуб дыма и незримое колдовство, оставившее на теле кехеша смертельную рану. Теперь уже ничего не поделать.

Странно, но кехеш не упал замертво – он всё равно продолжал сражаться, словно в него вселился сам Барг! Впрочем, очень скоро всё закончилось. В последнем отчаянном усилии Арагон направил магический посох колдуна на него самого. Прямо в его повреждённый шлем.

Колдовской гром прогремел второй раз, белый дым окутал место схватки рыцаря Империи и кехеша Шеди. Спустя некоторое время дым зловещей магии рассеялся.

Серебряный лев Империи и кехеш Шеди, лежат на земле, друг напротив друга.

Оба неподвижны, оба мертвы.

Сердце Нкесха дрогнуло, на его глазах появились слёзы – он, да и многие из них, с детства знали кехеша Арагона, его знали их отцы. Он казался Богом войны, непобедимым, бесконечно могучим и мудрым воином и наставником для всех Шеди, не только для воинов, для всех Шеди...

А теперь его не стало.

Удивлённый и злой шёпот пронёсся по рядам Шеди, переживших битву. Шёпот нарастал, переходя в злобный, ненавидящий шелест. Вскоре и шелест изменился, обращаясь гневным рёвом исторгаемым сразу десятком глоток. Рыцари империи разом развернулись к уцелевшим Шеди, готовясь принять новый бой, которого никто из них не желал. Не потому, что исход сражения не ясен, ведь Шеди слишком много даже сейчас. Не в этом дело. Просто они - цвет Империи, благородные люди и воины Чести – они сама честь Империи воплоти! И они не стали бы продолжать этой битвы. Конечно, лишь при выполнении некоторых условий - всех пленников Шеди должны были отпустить, а награбленное, оставить здесь.

Эта битва была непростой для рыцарей, что случалось с ними нечасто. Стойкость Шеди и их павшего лидера, вызвала подобающее уважение благородных воинов Пиренеи. Они были готовы прекратить битву и договориться, делом выказав уважение своему врагу.

Однако Шеди ничего такого не чувствовали и ни о чём таком не задумывались – и рыцари империи это прекрасно понимали.

Кехеш Шеди погиб. Десятки Шеди мертвы, десятки их ранены и многие из них своих ран не переживут. Какая честь, какие разговоры? Что за бред, Баргов хер им в глотки?

Мёртвые не повод для игры в благородство – мёртвые жаждут мщения!

Таков закон Шеди и нет иного!

Кроме священных законов семьи. Но тут просто нет столько мужчин, что смогут заменить павших Шеди, став мужьями их вдовам и отцами их детям. А если бы и было их достаточно много – эти люди не захотят заменить павших Шеди. Большинство выживших в битве, это рыцари, сыновья богатых благородных домов Империи. Они не смогут принять традиции Шеди, не смогут заменить павших и более того, не захотят этого делать. Исход теперь может быть лишь один.

И никто, ни один из них, даже те, кто ранены – живыми отсюда уже не уйдут.

Их кровь прольётся на раны, нанесённые людям Шеди и пусть их боли это не излечит, не умерит горя и не оживит павших, но отмщение должно свершиться – ведь месть так сладка…

Нкесх издал громкий и яростный крик на родном языке Шеди, но от гнева он захлёбывался и путал звуки – не беда, его поняли и так.

Луки поднялись вверх, и рой стрел обрушился на уцелевших рыцарей.

Конечно, вреда стрелы не причинили, как и прежде, стрелы лишь заставили рыцарей остановиться, да убили единственную лошадь, которая осталась в их распоряжении.

Однако именно этого Шеди и добивались.

Они сдвинулись с места продолжая выпускать стрелы в своих врагов. Они будут стрелять, пока не врежутся в рыцарей и не опрокинут их наземь. А если не получится, если многие из них падут в этом наскоке – Шеди отступят и будут стрелять снова. Они будут кружить, не давая рыцарям шанса поймать лошадь, потерявшую всадника или ударить в ответ. Они будут ехать за ними, если побегут воины империи, они не отпустят живыми никого, а все раненные воины Пиренеи будут убиты сейчас!

Стрелы свистели в воздухе, падали наземь или ломались о доспехи врага. Ржания лошадей почти не слышно – большая часть лошадей бежала с поля боя. Пленники, не успевшие последовать примеру лошадей, сидят на земле и молчат, словно бы покорившись своей судьбе. Их обречённость понятна, ведь практически весь имперский отряд лежит на земле.

Раненные – лишь их стоны нарушают эту песнь смерти, что несёт на своём острие стрела Шеди.

А стонов было много – Шеди продолжали поливать рыцарей стрелами, но не забывали и про раненных имперских воинов. Время от времени, стрелы летели не в рыцарей, а туда, где смуглолицый воин, замечал движение на земле. Иногда, ему просто казалось, и стрела пронзала мёртвое тело, иногда, тело не было мертво и отзывалось громким криком или стоном предсмертной агонии.

-Кехеш не будет предан огню, не будет осквернён дух кехеша Шеди, мы похороним его в земле, как подобает мужчине. Кехеш вернётся туда, откуда пришёл, в утробу Ганхары в твердь земную…

Шептал Нкесх, странным образом черпая в этих словах всё больше гнева и злобы – часть их порождал стыд. Ведь знал Нкесх как относится к погребению сын Славного города Тара. Но то было раньше, то было, когда Арагон был просто варваром из-за Великих гор.

Теперь он кехеш и быть должно так, как завещают традиции Шеди!

Нкесх, с болью в сердце, посмотрел на тело кехеша – могучий воин, вечно молодой кехеш не знавший равных в бою, погиб. Дурной, очень дурной знак для всего народа Шеди…

Нкесх едва не выпал из седла и издал такой свистящий хрип, что ближайшие воины покосились на него, потом проследили за взглядом его сильно круглых глаз и вскоре всё воинство Шеди, остановилось на месте, опуская луки. Рыцари, вынужденные прикрывать хотя бы прорези шлемов, хотя бы руками, сообразив, что стрельба стихла, обратили недоумённые взгляды к смуглым Шеди.

И, вскоре, сами поразились тому, что увидели окрест себя.

Смуглые воины сейчас обрели чистейший белый цвет кожи.

Воины Империи переглянулись, потом окинули взглядом местность и замерли подобно истуканам.

Поле битвы преобразилось. Раненные люди, лошади, живые и мёртвые – всё на месте, всё, как и было мгновение назад. Только вот мёртвых и тяжелораненых воинов и Шеди и Империи не видно нигде. Исчезли абсолютно все. Словно и не было их тут никогда.

-Кехеш! – Взвыл Нкесх, обретя дар речи. А потом сжался в ужасе и в наступившей мёртвой тишине, он тихо проговорил. – Боги забрали его к себе…, - он увидел, что на поле боя нет не только кехеша – даже имперцы пропали. Нкесх не смог ничего больше сказать. От ужаса у него отнялся язык.

-Н-на н-н-небеса з-забрали…, всех…, и живых и мёртвых... – Добавил кто-то из толпы воинов Шеди и осёкся, шумно сглотнув, да активно потея.

Минуту никто не мог вымолвить ни слова, никто не мог даже думать – подобное случалось всего пару раз на памяти Шеди, и то – в сказках. А уж Империя, поди и вовсе, не слыхала о таком.

Нкесх, тяжко сглотнув, двинул лошадь в сторону имперских рыцарей, убрав своё оружие.

Сражаться больше нельзя – Боги не делают намёков дважды и не оказывают такой чести чаще, чем раз в поколение. Не поймёшь желаний Богов, не услышишь намёка их безмолвного, всё, потом понять вообще ничего не успеешь – просто сдохнешь и всё. И хорошо если быстро сдохнешь, а то ведь, не всегда Боги и Духи бывают так милостивы к живым.

Нкесх доехал до рыцарей, остановился в пяти метрах от них и хриплым, сбивчивым голосом всё объяснил – они не пошевелились даже, ни слова не сказали. Но это и не важно.

Шеди больше не будут сражаться, и больше не будут убивать раненных воинов Империи.

Рыцари так и стояли на месте, не очень понимая, что творится и почему.

Шеди собрали оставшихся раненных собратьев, сбросили награбленное с пары телег, на которые погрузили своих раненых, махнули рукой на сбежавших рабов и лошадей, после чего поспешили убраться отсюда как можно быстрее. Одно дело Богов деяния непонятное и совсем другое попасть под их горячую руку по какой-то вполне понятной причине – мало ли? Вдруг Боги решат, что и остальных можно прихватить? Или что оставшиеся в живых, их чем-то оскорбили – мыслью, жестом, не тем цветом шнурков на сапогах, кто их там знает этих Богов и Духов. Опять же, неизвестно какие из них прибыли сюда и кто именно, может только Боги, может только Духи, а может все сразу. Чем-нибудь, кого-нибудь, всё равно оскорбишь. Самое разумное в такой ситуации, как можно быстрее сбежать.

Интересно, зачем Боги и Духи забрали их? Впрочем, не важно. Для хороших дел, мёртвых от земли не отнимают, не забирают их в небеса, лишая возможности вернуться в лоно Ганхары к первоисточнику всего, что рождается на огромной земной плоскости.

Никто не знает, зачем и почему Боги, иногда, поступают так, забирая мёртвых и тех, кому смерти от ран уже не миновать – никто.

Но никто знать и не хотел.

Шеди спешили убраться отсюда как можно дальше и как можно быстрее.

***

В большом зале за широким тёмно-красным столом, на сидение из чёрного камня, восседал человек - гигант, по меркам любых земель, тем более земель Катхена и конкретно этой его части.

Пол в этом зале ровный как стол, но выложен он простым камнем, какой легко найти в любой каменоломне вплоть до Великих гор. Из того же камня выложены стены, да и всё вокруг. Дёшево и сердито, как говорится - картина привычная на сотни миль в любую сторону. Зачем выкладывать стены и полы из дорогих гранитных блоков, если простые камни, гораздо дешевле, да и добыть их проще? Однако такой камень не оставляют без какой-нибудь отделки, кто-то укрывает его деревом, кто-то тонкими гранитными плитами – поверхность выглядит красиво и богато, хотя на деле, стоила совсем немного. Лишь в домах крестьян, да и то не во всех, такие полы остаются голым камнем – если, конечно, хватило денег хотя бы на камень.

Однако этот зал, далеко не в крестьянском доме. И всё же камень здесь не обшит деревянными досками, панелями или гранитными плитами с вкраплениями тоненьких жилок драгоценных металлов, какие предпочитали для дел подобных богатые дома практически всего Катхена.

Эта большая комната, да и всё что её окружало, выглядело недостроенным, словно, заложив основное, выстроив фундамент и несущие стены, строители вдруг собрались, что-то своё решили, да и уехали восвояси, забросив стройку. И больше никому в голову не пришло заняться отделкой, по сути, голых стен и полов, доведя строительство до логического финала. А может, у владельца сего архитектурного непонятно что, просто кончились деньги – такое случалось. Строительство начато, но закончить никак – бесплатно мастеровые люди работать не хотят, а крестьян на такое гнать, только всё ведь испортишь. В итоге и не достроишь путём, и уже сделанное, испортишь.

Наверное, так оно и было – у богатого дома, владевшего этим местом, просто кончились деньги.

Именно так и казалось практически всем, кто удостаивался чести посетить это важное место, что с первого взгляда хоть сколько-то значимым не показалось бы ни одному человеку. Да что там говорить! Конюшни строили с большим изыском, в любом городе Катхена. Да и не только, даже за Великими горами, иные конюшни выглядели куда как богаче, чем это помещение, теоретически – главное во всём королевстве, практически – какой-то склад в отдалённом, всеми забытом замке. Да даже склады строили с большим размахом и изыском. А здесь, почему-то не случилось. Строить начали, да на полпути всё бросили. Наверное, и правда, строители просто уехали, не закончив стройку. Денег у владельца не хватило, чтоб работу оплатить, а может строители запросили больше, с заказчиком поспорили, в цене не сошлись, расстроились все, за мечи похватались, а там и похороны уже. А может, и не было мечей, может, поругались, да и прогнали строителей тех прочь. Может быть, и денег хватает, а этот вот великан, сейчас размышляет над тем, где ему новых строителей найти.

Однако стоило присмотреться к этому помещению внимательнее, и первое впечатление уже не казалось таким однозначным.

В зале царит полумрак, хотя на улице день в разгаре, солнце стоит в зените. Ну, так это, наверное, просто здание низкое, другие заслоняют его от солнечного света. Так нет – подойдёшь к окну, выглянешь, а там весь город как на ладони. Самое высокое здание в городе. Отсюда видно крыши и улицы до самой стены, опоясывающей весь город. А ближайшие окрестности самого здания, через это окошко, проглядываются ещё лучше. В сущности, от взгляда, брошенного из этого окна, укрыться внизу просто негде. Двор и вовсе сделан так, что б из окна он легко просматривался.

И вот тут, гость начинает понимать, что здесь не всё так просто как кажется на первый взгляд.

Окна сего зала на окна, конечно, похожи, но не сильно. Узкие, проёмы прямые, длиной в метр – из них получались совершенно отвратительные окна, но в качестве бойниц для стрельбы из арбалета или лука, они подходят идеально. Собственно, при ближайшем осмотре, можно разглядеть вбитые в стены у самых окон, странные металлические кольца. Казалось бы – это для факелов. Чтоб в руках их не держать, воткнул туда и всё, горит себе, светится. Всё понятно и просто.

Однако. Для факелов есть крепежи в других местах, да и широковаты эти кольца для любого факела. Немного подумав, можно было понять, что в это изогнутое металлическое кольцо, очень удобно входит колчан, как круглый, часто используемый в давно разбитых армиях Сабаса, так и чуть сплюснутый, что не редко встречается у наёмников из окрестных земель. Окна здесь, получается, это и не окна вовсе. Не для того они сделаны, что б видом любоваться, а для того, что б жизни врагов отнимать, не дрогнувшей рукой – а то ведь дрогнет ежели рука, не попадёт стрела в сердце врага…

Широкие, тяжёлые створки дверей – это ж, спаси нас Прива, не двери вовсе, то, как есть ворота крепостные. Сейчас они распахнуты настежь и вряд ли их часто запирают - что б такое дело закрыть, одного, даже сильного человека, явно маловато будет. Толщина створок впечатляет, не говоря уже о том, что дерево то не простое – то дуб морёный. Его и жечь бесполезно и ломать умаешься, даже тараном грамотно сделанным. А как сюда таран-то занести, если за воротами этими, совсем узкие и словно спьяну построенные кривые коридоры? Мало того, двери те с двумя металлическими засовами на каждой створке. И ладно бы – так ещё в каждой створке узкая бойница. Через такую и копьём ударить удобно будет и стрелу пустить. Это не двери, не ворота даже – такое в крепостные стены ставят, а не в залы и покои. А тут, вон как, стоят себе и всё тут.

Гигант, сложивший на стол локти, сейчас мрачно глянул на эти двери. Потом на бойницы в стенах. Вздохнул тяжко, словно это всё ему видеть было неприятно, словно не хотел он никаких бойниц и никаких ворот. Собственно так оно и было. Он не желал видеть здесь таких вещей как места для лучников, дающих возможность вести бой издалека. Зачем они, когда можно взять меч и столкнуться с противником лицом к лицу? В луке нет и капли чести, в нём нет боевой славы, но часто он может стать источником несмываемого позора.

Увы, если бы всё было так просто! К сожалению, обстоятельства требовали воспроизвести в точности некоторые детали из прошлого. Обойти их, проигнорировать, никто из сынов Славного города не посмел. Нетленный дух Тара, обязательно должен был найти своё новое тело, он не должен был ошибиться в выборе. В итоге, общим и далеко не быстрым обсуждением и размышлением, последние воины Тара решили, что увидев знакомые детали в новом теле, дух Тара охотнее примет его. Ещё подумав, пришли к выводу, что чем больше будет знакомых деталей, тем лучше. Подумав ещё чуть-чуть, поняли, что в идее о нетленной душе каменного и давно разрушенного города, есть некоторые изъяны. Возможно изъяны фатальные.

Довольно быстро сообразив, что думать они начали куда-то не туда, думать немедленно перестали и приступили к раздаче указаний строителям…, давно это было.

Гигант откинулся на спинку своего холодного неудобного сидения и обратил взор к тёмно-красному столу – пока единственная по-настоящему дорогая вещь в этом зале. Красное дерево с редким тёмным отливом, дерево, какое не росло по эту сторону Великих гор. Дерево, из которого невозможно было сделать такие большие доски, потому как было оно карликовым. Но кто-то сумел найти такое, из которого можно было сделать большие цельные доски. Наверное, оно было очень старым и росло в месте, где людей не было целые столетия. Логан слышал о таком месте. О нём многие слышали, но не было никого, кто мог бы рассказать, где оно находится. Сказочный оазис, пустая байка из старой таверны о месте, где такие деревья не карликовые, где они огромные, с пышными кронами, нужно лишь наточить топор и срубить. Этот стол явное и, наверное, единственное на континенте доказательство того, что это место существует. Безумцы, что пошли за деревом, из коего сделан стол, вряд ли вернулись домой все. Если вообще вернулись. Вполне возможно, что срубившие дерево люди, смогли его утащить, но не ушли далеко. Их тела и высохший ствол кто-то нашёл и воспользовался плодами чужих трудов. А может, всё было совсем не так. Как бы там ни было, а вот он стол из красного дерева с редким отливом, из дерева, которое существует лишь в сказках.

Деревья с такой древесиной росли только в окрестностях Кровавой пустыни. А такие большие, можно найти, лишь углубившись далеко в царство красных песков, что образовался, как гласят легенды, из крови сотен тысяч погибших в чудовищной битве людей и Богов. По крайней мере, так говорят сказки селян. И про деревья и про богов и про ту безжизненную пустыню.

Там часто пропадали люди. Не только те, что искали красные деревья и другие предметы из сказок и легенд. Кровавая пустыня занимала собой пространство между северным отрогом Великих гор и океаном. Если бы не красные пески, это место стало бы идеальной дорогой, связующей две части континента. Путь через Великие горы опасен, долг и не прост. Пересечь пустыню куда как проще, чем эти горы. Порой люди отправлялись через пустыню, ища лёгких путей, игнорируя сказки и легенды. И навсегда оставались там. Иногда, правда, они возвращались – обезумевшие от ужаса, словно опустошённые изнутри, просто куски мяса, уже даже не люди, лишь их жалкая тень.

Тар знал одну боевую песню – она звучала не часто, в основном в стенах Малого города. Эта песня была предостережением, она сообщала будущим воинам, что нет чести в походе в земли, где найти можно лишь безумие и смерть, где нет ничего живого, где даже сам песок пропитан презренной магией. Песня рассказывала историю о воинах Тара, что когда-то давно, отправились туда. Никто из них не вернулся, сгинули все, хотя и были среди них лишь прославленные, опытные воины.

Но обратно вернулись их лошади.

Точнее то, что когда-то было лошадьми.

Гигант вздрогнул, вспомнив окончание песни – вздрогнул не от страха, а от отвращения и ненависти. Кровавая пустыня…, если бы она была человеком, он бы убил её, не задумываясь ни секунды. Убил бы даже из лука – в этом не было бы и капли позора. Колдовство не имеет чести, нет и смысла соблюдать её законы в борьбе с ним. Он бы убил это, если бы оно было из плоти и крови, убил бы, но никому и никогда не рассказал бы об этом – в таком деянии нет чести или славы, это просто должно было бы быть сделано, если бы пустыня была живой. Отвратительное место, навсегда испоганенное магией. Увы, что ещё может магия? Только портить…, исключая некоторые моменты.

Отала, колдунья из далёкой Эрфии – её магия не портила мир и людей, она не рождала чудищ и не отравляла разум. Странно, но её магия, за редким исключением, приносила лишь пользу.

Трудно было согласиться пользоваться её услугами, но необходимость вынудила их это сделать и, несмотря на все опасения, магия Оталы сработала, принося лишь благо всему Нару.

В итоге они пришли к выводу, что тут может быть только два ответа на вопрос – как?

Первый и самый очевидный, Домен даже ей самой озвучил – на самом деле, Отала не девушка.

-То есть как? – Нахмурилась Отала, не совсем понимая, о чём ей говорит Домен в присутствии своих сородичей, которые тогда все вместе собрались, дабы торжественно, со всем уважением, озвучить результат своих измышлений.

Домен охотно пояснил, Логан уточнил, Арагон добавил пару комментариев.

По всему получалось, что прекрасная, хрупкая колдунья, собственно, не девушка вообще – мужик она, точнее прославленный воин Тара, выбравший себе не то тело после смерти. И только поэтому её магия приносит пользу, а не извращает и не отравляет всё вокруг.

Отала рот открыла не совсем уверенная, что правильно расслышала.

-Иначе и быть не может. – Басом очень уверенным добавил Радон и, в знак уважения, не сильно потрепал колдунью по плечу, отчего у бедняжки зубы громко клацнули.

Дёрнув плечиком, девушка благородных кровей колдовских, побагровела до пяток, зло зыркнула по сторонам, топнула ножкой и исчезла в магическом портале.

Месяц потом вообще не появлялась.

Арийцы переглянулись тогда – видимо, всё так и есть. В теле Оталы душа арийского воина, а может и не арийского, но невероятно могучего, прославленного воителя, который покрыл своё имя невероятной славой. Воин, что был настолько бесподобен, что и после смерти никакая магия в руках его нового тела, не могла стать разрушительным и извращающим всё окрест себя злом.

Но может быть, всё проще, может быть, всё дело в духе Тара, который влиял на всё вокруг, который помогал своим новым и старым сынам, возродить его былую мощь и силу.

Гигант вновь посмотрел на тёмно-красный стол и улыбнулся.

Этот стол принадлежал прежним правителям Сабаса. Невероятно дорогая вещь, служившая многим поколениям как предмет роскоши – бессмысленность, возведённая в абсолют.

Роскошь, на самом деле, должна служить только двум целям – всем и каждому показывать, насколько удачлив и силён воин, заполучивший эту роскошь, заполучивший, естественно, мечом.

И самое главное, то, почему этот стол оказался здесь, а не в доме одного из воинов Славного города Тара, много лет назад принявшего свою неизбежную смерть и свой погребальный костёр.

Этот стол, был символом победы над Сабасом, это начало, с которого идёт история Нара – юного, ещё неокрепшего нового тела Славного города Тара.

Этот стол не был взят кем-то из воинов, за него не сражались враги, он достался вместе с окончательной победой над землёй, с которой воевали сыны Тара. Этот трофей, не был личным трофеем ни одного из воинов. Он был общим трофеем, что взят уже после битвы. Самый ценный трофей, что достался победителю, после гибели всех врагов, из которых ни один не сражался конкретно за этот стол. Трофей, полученный всем воинством, а не одним человеком.

Ничто иное не могло оказаться здесь, только то, что говорило о по-настоящему славной победе, такой, что одержал ни король, ни Предводитель, ни кто-то из воинов, а весь Нар, сразу все или большая часть его воинов. Это боевой трофей, принадлежащий не сынам Нара, в самому Нару.

За этим трофеем большая история. Он был последним и самым ценным трофеем в конце длинной череды непростых битв. Этот трофей был достоин того, что бы находиться здесь, в тронном зале Славного города Нара. Он олицетворял собой силу не отдельно взятого воителя, но всего Нара.

Другим трофеям нечего делать в тронном зале Славного города. Тем более нет ту места ничему, что не олицетворяло силы Нара, нет места тут ничему, что не являлось доказательством силы Нара.

Когда-нибудь, здесь будут и другие трофеи.

А пока, в зале есть лишь стол, неудобное сидение из грубого камня – будет взят в надлежащей битве подходящий стул, трон или что-то в этом роде, сидение выкинут и заменят. А пока – на чём-то же он должен сидеть. С той же целью, у стола стоят две лавки. Но и их, естественно, выкинут, когда найдётся достойная замена.

Гигант, король Нара, владевший колдовским мечом Логан из Тара, прикрыл веки, пытаясь вспомнить нечто, что вечно от него ускользало, но регулярно ему снилось. От снов всегда оставалось лишь ощущение – он просыпался и ничего не помнил. Только ощущение, что он что-то забыл. Что-то не важное, бесполезное, недостойное вообще, но…, изнутри всё говорило – брось ты, не нужно помнить таких нелепиц, это недостойно тебя. Но он чувствовал, что забыл что-то и пусть оно не важно. Но почему он это забыл и почему оно донимает его во сне?

Логан сжал кулаки до хруста, нахмурился, затем рыкнул злобно – почувствовал, как меч ожил со своей надоедливой магией и теперь пытается помочь ему вспомнить. От рыка и вспышки бешенства, меч успокоился, прекратил свои унизительные попытки. Осталось лишь ощущение, что от меча исходят эмоции – что-то вроде укоризны и обиды. Ничего, переживёт. Колдовство своё не будет без спросу применять. Право слово! Достал ужас как. В итоге, Логан всё чаще возвращался к мысли, что этот меч нужно выкинуть. Собственно где-то раз в год он так и делал – швырял изо всей силы в любом подходящем или не подходящем месте. И уходил, когда шагом, когда бегом, когда на коне галопом.

Но колдовское оружие немедленно возвращалось по воздуху, источая языки чёрного пламени и бурю эмоций, от полного удивления близкого к шоку, до обиды на всю жизнь.

Однажды меч летел над его головой целый час и озарял небо сердитыми вспышками чёрного пламени. Логан не обращал внимания, ехал себе обратно в Нар.

Спустя час, меч, словно бы вздохнул грустно и мягко опустился обратно в ножны.

Этот меч всегда себя вёл вот так – нагло и отвратительно.

Однажды Логан получил рану в тренировочном бою с Радоном – пустяковую. Буквально в пол пальца глубиной и столько же шириной. Почти и крови не было, так, пол литра, ну литр - в лучшем случае, из него вытекло. И что же? А этот мерзкий кусок металла залечил его рану! Скотина тупая…

Тогда он его помнится, в океан выбросил…

Что же он забыл?

По виску стекла струйка пота. На мгновение темнота перед зажмуренными глазами расступилась, и он увидел что-то – какую-то вспышку. Какой-то смазанный образ. Но всё тут же исчезло, снова пусто, снова перед ним лишь чернота.

Открыв глаза, Логан подумал, что то, что он забыл, было лысым.

А ещё, от него исходило тепло.

Да.

И оно точно как-то связано с котами. Возможно, с древесными.

Вот что это? И почему забыл? Точнее – почему его так беспокоит, что он забыл?

Меч, лежавший на столе, вспыхнул чёрным огнём, и то пламя потянулось к лицу Логана.

Король сузил глаза, поднялся, взял ножны с мечом. Радостное чёрное пламя окутало его целиком и в памяти что-то стало проясняться – от магии, которую источал колдовской меч, в котором уж точно не могло быть никакой души, тем более души прославленного воина.

Ухнув, потом довольно хмыкнув – хорошо летит, любо-дорого смотреть, король вернулся к столу, что бы попытаться вспомнить снова. Сел, стал разум напрягать.

Спустя минуту, в бойницу, весь в огне, да с громким сердитым свистом, влетел меч колдовской.

Король не обратил на него внимания, пытаясь вспомнить то лысое и не важное, что почему-то забыл. Оно как-то связано с котами. Но как? И причём тут огонь? От этого начинала болеть голова.

Пару дней назад, король пытался снова поговорить с парнями Ригеда, с Радоном, некоторыми другими. Он расспрашивал их, задавая разные наводящие и прямые вопросы. Увы.

Решительно никто не помнил ничего лысого, тёплого и связанного с котами.

Странно это всё…

Меч метался по залу, горел чернильно-чёрным тягучим огнём и стучал ножнами о стены.

Это раздражало.

Поймать? И опять выкинуть? Что толку – всё равно ведь вернётся.

Меч описал круг над его головой и с треском грохнулся о стол, где и замер, словно там всё время и лежал, да гореть в огне совсем перестал. Король с облегчением вздохнул, потом расстроено покачал головой. Пару лет назад он решил обзавестись нормальным, добрым мечом. Обсудили с кузнецом всё, вплоть до обмотки рукояти. Кузнец два месяца трудился и создал истинный шедевр.

Логан выбросил колдовское оружие прямо в лавке кузнеца и взял в руки свой новый, превосходный меч. И полностью довольный, пошёл во дворец.

До порога дойти не успел, как его новенький меч осыпался металлической стружкой ему же под ноги, мало того – всё оружие в кузнеце, постигла та же участь. Кузнец с воем ужаса сбежал из кузницы, подмастерья за лавками прятаться стали, а король взревел раненным быком и снова выбросил проклятый колдовской меч, постоянно и злонамеренно оскорблявший его воинское мастерство и достоинство.

Меч, с глухим плеском, утонул в ближайшей канаве и обратно не появился.

Логан в тот день даже почти поверил, что треклятый меч, наконец-то, оставил его в покое. Увы, но долго радоваться королю не пришлось – проснулся утром, а колдовское оружие лежит на столе, и активно источает сердитое упрямство. Что поделаешь? Без оружия в бою не слишком-то комфортно и выглядеть он будет глупо. Кулаками махать ведь любой идиот может. Сражаться же оружием воина в битве, может только воин. Как ни крути, а пришлось обратно взяться за рукоять чёрного клинка.

Мысли потекли спокойно, неспешно – к воронам это всё. И лысое с котами и этот меч. Раз уж иначе никак, пусть будет. Есть не просит и то ладно.

И всё-таки жаль – в этом мече огромное могущество, но в нём нет чести, у него нет лица.

Колдовство – это оно всё портит.

О королевстве задумался сейчас король. Странная складывалась ситуация в царстве его и как король, он должен был об этом думать, хоть ему и не хотелось. Ничего не поделаешь – быть королём Славного города, это не только Великая честь, которую нужно заслужить в бою, но и ответственность.

Одного мастерства воина, недостаточно. Король Славного города, должен быть и самым сильным среди всех и тем, кто умеет думать лучше других или, хотя бы, достаточно хорошо думать. А если он не может того или другого – чем он докажет своё право? Любой достойный может бросить вызов в любой момент. А то, достоин он бросить вызов или нет, определяется очень легко. Если бросил вызов – значит, был достоин. Если не бросил, значит, не достоин. Дальше всё решат мечи.

Но доказательство силы – этого недостаточно, что бы оставаться королём долго. Будь ты трижды самым сильным и умелым воином среди всех, если канализация полетит, и сточные воды заполнят улицы, если огромный поход, достойный короля, вдруг окончится гибелью половины войска, а трофеи будут никакие, если…, в общем, существует множество таких если. За которые вызов не бросают, за которые просто убивают. Не всегда удачно – любой позор может быть оправдан, любой проступок может быть заслуженным правом. Нужно лишь принести доказательство силы.