Бесконечный поток рыжих и неоново-красных огней фар слился в единую огненную полосу, словно по магистрали мчался призрачный гонщик. К огромному мосту не хотелось поднимать взгляд, внимание рассеивалось из-за слишком ярких фонарей-вилок. Наверняка и мост был переполнен гробами на колесах дебилов, которые не догадывались, что ночью нормальные люди спят. Несмотря на окна с навороченной системой шумоизоляции и обшивкой стен, гул двигателей не стихал ни на секунду. Именно поэтому Леша решил продать квартиру и купить новую в тихом современном районе, рядом с лесопарком и озером. Шум сопровождал его всю жизнь: разрывающий все нутро рев байка, вечный грохот и гудение на мотомастерской, звук электро- и бас-гитар, да еще и с усилителями. Ему и здесь было неплохо. Продавал квартиру он ради жены: она так и не привыкла крепко спать под жужжание колес, да и ребенку было бы лучше расти в районе поспокойнее. Завтра он подпишет документы, через полгода съедет. Только нет больше ни жены, ни ребенка, что у него вообще осталось?
С момента, когда ему сообщили, что и Карина, и недоношенный ребенок мертвы, он даже не всхлипнул, не было ни слез, ни крика отчаянья. Рухнуло абсолютно все, даже для боли не осталось места. Леша больше не ощущал себя как таковым, он не мог чувствовать, не понимал, что делать дальше. Вся идеально распланированная жизнь закончилась не начавшись. Утро. Он собирался на работу, Карина готовила завтрак, схватилась за живот, он увидел кровь. Скорая. Она почему-то успокаивала его, хотя это из нее хлестала кровь на шестом месяце беременности. Он даже не запомнил ее последних слов, тараторил ей, что все будет хорошо, и не задумался, почему она выглядела смирившейся, а не растерянной. Два часа под операционной, затем отрицательное покачивание головой седого мужика.
В больнице было много чего. Ему зачем-то сочувствовали, совали вонючее успокоительное, сам главврач вместе с лечащим врачом Карины объясняли, почему так вышло. Бумажная волокита, отрицание. У его жены были серьезные проблемы с сердцем, к тому же плод неудачно расположился в матке. В подобных случаях вероятность доносить ребенка меньше двадцати процентов. Ей рекомендовали сделать аборт по медицинским показаниям, она отказалась. С Кариной говорили разные специалисты, ее предупреждали, что беременность может закончиться летальным исходом и для нее, и для ребенка. Все, что она сделала: перестала ходить на обследования. За пару месяцев добавились серьезные осложнения. Она умерла от сердечного приступа, а ребенок родился мертвым.
Леша ничего этого не знал, хоть и замечал, что Карина порой застревала в себе, не пуская его в свои мысли. За два года отношений он убедился, что нашел ту самую идеальную женщину для себя. Никаких ссор по пустякам, криков и ругани. Оказалось, можно договариваться, что заботиться о женщине приятно и иметь семью гораздо лучше, чем жить в гордом одиночестве. Ребенка хотела Карина, ей было двадцать восемь, и она хотела родить до тридцати. За свои тридцать шесть Леша ни разу всерьез не задумался о детях. Его образ жизни не подходит для семейного уюта и взращивания детей, но после встречи с Кариной все изменилось.
Не было безумной страсти, да и окрыляющей непорочной любви. Познакомились они в баре, где он отдыхал с друзьями, а она работала администратором. Умная, привлекательная девушка, рассудительная и добродушная. Не краткосрочное знакомство, не развлечение и не прыжок в неизвестность. Леша сразу понял, что здесь будут или серьезные отношения, или не будет ничего. Уже давно он не жил с женщинами, а тут свидания, долгие разговоры, совместные планы и, черт бы его побрал, брак. С Кариной все было легко, она упрощала его жизнь, подпитывала своей уверенностью, и, казалось, что теперь всегда все будет хорошо. Карина предложила завести ребенка, он согласился, а надо было слушать инстинкты. Какой ему на хрен ребенок? Он и о себе заботится так, что скоро получит или цирроз печени, или рак легких. Карина осталась бы жива, если бы не его ребенок. Леша сам убил свою жену.
Таращиться на ночную дорогу было даже эгоистичнее, чем гонять по городу на байке, курить и снова гонять, только бы не оказаться здесь. Нужно идти, хватит стоять, сгибай и разгибай ноги по направлению к двери. Перед тем, как постучать в дверь, Леша почувствовал, как в груди свернулся ком иголок. Было сложно, потому что он понятия не имел, что скажет ей. Два стука, и он открыл. Знал, что она не будет спать, пока он не придет и не объяснит, что происходит.
В свете всего одного торшера, обхватив подушку, сидела девочка десяти лет на не заправленной кровати. Дочка Карины вообще была на нее не похожа. Никаких мягких черт Карины, волосы темные, а не светлые, угловатое лицо, далеко посаженные зеленые глаза, вздернутый нос. Ее испытующий взрослый взгляд разодрал скопление иголок, теперь каждая из них воткнулась в наиболее неудобное место. Возможно, занырнуть по полной в свое горе и выстрадать смерть жены Леше помешала именно Ульяна. Все мысли о Карине перебивались вязкими, как клей, мыслями о ее дочери.
— Она умерла? — дрогнул уголок длинной губы девочки словно от обиды.
— Да, — обрубил Леша.
— И ребенок? — уже мягче спросила Ульяна.
— И ребенок.
— Что будешь делать?
— Не знаю, — потер переносицу Леша.
— Моего отца завалили на зоне, про его родственников вообще ничего не знаю. Родители мамы давно умерли.
— Я в курсе.
Леша смотрел на светлый ламинат, на цветастые шторы, на стол, заваленный учебниками. Только не смотри на нее, эта отчаявшаяся девчонка попытается подавить инстинкты. Пора бы научиться действовать по первому порыву, облегчать жизнь, а не усложнять.
— Не отдавай меня в детский дом, — чуть ли не с угрозой сказала она, а потом неожиданно тихо добавила: — Пожалуйста.
Все же Леша посмотрел на нее, чего делать не стоило. Нет, она не ревела, не давила на жалость. Ульяна смотрела на него не по-детски ясным взглядом и ждала.
— Со мной тебе будет херово. Я не умею быть отцом, понятия не имею, что нужно делать. Своего отца я вообще не знал, мать, сколько себя помню, устраивала личную жизнь. Я вырос на улице. Не знаю, как выглядят нормальные семьи, как воспитывать детей.
— Мне не нужен отец. Я научилась жить без него и без мамы научусь. Я не буду тебе мешать, ты меня вообще не заметишь, и денег мне почти не нужно. Я могу быть полезной: приготовить пожрать и убрать в доме.
— Ладно, ложись спасть, завтра разберемся c этой…
Так и не закончив фразу, Леша ушел к себе. Сам он не спал, Ульяна, скорее всего, тоже. На него навалилось слишком много для одного дня. Больше нет любимой женщины, с которой он собирался жить до старости, ребенка, к которому он привык, тоже не будет, зато остается дочка Карины. Карина переехала к нему около года назад, после того как они официально поженились. Только сейчас Леша понял, что практически ничего не знал о ее дочке. Конечно, его напрягло, что у Карины есть ребенок. К его счастью, они устроили все так, что он не брал на себя ответственность за Ульяну. У нее была мать. Мать ее поддерживала, беспокоилась о ней, воспитывала, а он за все это время даже замечания не сделал. Порой они все вместе гуляли или ездили за покупками, Леша нормально общался с девочкой, но всегда воспринимал ее, как дочь Карины.
Ульяне десять и у нее нет родственников, которым он смог бы ее спихнуть. На этом его осведомленность о жизни падчерицы заканчивалась. Варианта всего два: детский дом или самое безумное решение в его жизни.
С выражением чувств и откровенными разговорами у Леши всегда были проблемы. Ему было проще купить кольцо с бриллиантом и сделать предложение, чем признаться Карине в любви. Проявление чувств ассоциировалось со слабостью. В тот раз Леша вновь не переступил барьер, ограничивающий его от другого человека. Все, что он сказал Ульяне утром, чтобы она одевалась и шла к парковке. Ее лицо не было заплакано, как, впрочем, и его, зато на нем остался идентичный след недосыпа. Машины у Леши не было, у него был огромный навороченный байк. То утро было не из лучших в его жизни, и вызывать такси ради Ульяны он не собирался. Если что и может очистить голову, так это скорость и страшный шум. Не сказав ни слова, она села сзади и надела протянутый ей шлем не по размеру.
Рев двигателя, и пусть не останется тошнотворных сомнений. Леше было плевать, что Ульяна может испугаться. Он вообще забыл о ней, в принципе, для этого он и гнал так сильно. Через минут двадцать он остановился в жилом комплексе из элитных высоток и уставился на одно из балконных окон.
— Я думала, мы едем в органы опеки. Что это за место? — спросила Ульяна, кое-как стащив шлем.
— Пошли.
Подбросив в руке, забитой выцветшими татуировками, ключи от байка, Леша пошел к одному из подъездов. Только войдя в квартиру с черновым ремонтов он обернулся к настороженной Ульяне.
— Я хотел сделать сюрприз твоей маме, купил эту квартиру. Она гораздо больше, здесь тихий благополучный район, рядом лес, большой торговый центр. Сначала хотел ее снова продать, потом подумал, что тут будет лучше. Можешь выбрать любую комнату, обставить все, как хочешь. Обои там, мебель, всякая хуйня для красоты.
— Это дорого.
Недоверие в глазах Ульяны ставило под сомнения все происходящее. Видимо, она искала подвох не менее тщательно, чем Леша старался избежать прямого вопроса: «Будет ли она теперь жить с ним?»
— Значит будет подарок на Новый год. Он, кстати, уже через неделю. Если хочешь, закажи елку и шары, и ебучие гирлянды, я заплачу. У меня дома нихуя нет.
— Ладно.
— Раньше, чем через полгода, вряд ли ремонт сделают. Так что, Ульяна, хочешь тут все посмотреть?
Она кивнула, но, к сожалению, никуда не ушла, осталась стоять и пялиться ему прямо в глаза.
— Раз ее уже нет, не называй меня Ульяной. Я ненавижу свое имя. Правда, оно дерьмовое? Хуже и придумать нельзя. Назвал бы так дочку?
— Нет.
— Я лет с четырех загадывала желание, чтобы меня звали по-другому, а мама издевалась и коверкала это отвратное имя. Ульяша, Ульянка. Если ее не было рядом, я всегда говорила, что меня зовут Яна.
— Так что, Яна? — кивнул в сторону Леша.
Она улыбнулась и пошла бродить по квартире. Сам Леша вообще не мог думать о ремонте, он не хотел заниматься планировкой и Новый год он не собирался встречать. В ближайшее время нужно было заняться похоронами, оформлением опекунства и продажей квартиры. Каждый из этих пунктов сам по себе был отвратным, а все вместе вгоняло в депрессию.
— Леша, смотри, какой снег! — внезапно разодрал депрессию голос из соседней комнаты.
Автоматически переведя взгляд к окну, Леша увидел гигантские хлопья снега. Неуместная судорожная улыбка. Впервые за долгие годы снегопад вызвал положительную реакцию, а не поток нецензурной брани из-за осложнения передвижения на байке. Да, имя Яна ей подходило гораздо больше.