Отдохновение миссис Мэшем

Глава X

С той ночи, когда Мария вмешалась в китовую охоту, счастье изменило ей во всем, что касалось острова Отдохновения. Она хоть и обладала душевной тонкостью, проявившейся, например, в предложении носить Школьного Учителя в бочонке, но все-таки оставалась маленькой девочкой. Чем большее изумление и восторг возбуждали в ней деяния ее шестидюймового Народа, тем сильнее охватывала ее потребность господствовать над ним. Ей хотелось играть с лиллипутами, как с оловянными солдатиками, она даже мечтала стать их королевой. Слова Профессора о том, что нельзя обращать людей в свою собственность, она начала забывать.

Между тем, лиллипуты не были игрушками. При малом их росте, они-то как раз и были взрослыми, цивилизованными людьми. Лиллипутия и Блефуску обладали высокоразвитой культурой, – как обладала ею в восемнадцатом столетии, когда капитан Бидль привез их сюда, и Англия. У лиллипутов имелись художники, которые, следуя всем канонам живописи, изображали на растянутой кожице гриба-дождевика замечательные пасторали с архаическими пастухами и пастушками в кринолинах и лентах. У них имелись поэты, и до сей поры не оставившие принятого некогда на родине размера. Героический куплет, с которым они познакомились в Англии. представлялся им слишком громоздким, и оттого они по-прежнему сочиняли на родном языке, разработав чрезвычайно изысканную поэтическую форму короткого стихотворения. Первые слова в его строках рифмовались так же, как последние, и поскольку строка редко включала больше двух слов, а само стихотворное произведение – больше четырех строк, создание его было задачей не из простых. Вот одно из таких лирических стихотворений:

Мо Рог

Глоног,

Куинба

Глин варр.

Это означает: «Поцелуй меня, девица. Мне твой нос ночами снится.» Другие авторы писали трагедии в пяти сценах, выдерживая в них все необходимые единства, трагедии эти разыгрывались оперной труппой в верхней комнате моноптерона, где среди оркестровых инструментов присутствовал изготовленный по приказанию капитана Бидля миниатюрный клавесин, звучащий словно призрак призрака. Были у них и писатели, прославленные своими «Опытами», редко выходившими за пределы двух строк и трактовавшими в основном о предметах нравственных. Один такой «Опыт» гласил: «Ничто не подводит сильнее Удачи»; а другой: «Нарклабб повстречал Осла со счастливым Именем, сулившим Удачу. Много встречал я Ослов, но все без счастливых Имен».

Коротко говоря, хотя Народ, как нам еще предстоит убедиться, вел жизнь полную забот и опасностей, он обладал развитой культурой и обходиться с ним, как с набором оловянных солдатиков, было негоже. Собственно, он и укрылся на острове, чтобы избегнуть именно этой судьбы.

Но Мария уже утратила власть над собой и покатила по дороге, ведущей к краху, с быстротою Хогартова Мота.

Первый из ее безумных поступков заключался в том, что она обзавелась фаворитом. Им стал красивый, но глупый молодой рыбак, – настолько глупый, что он только радовался, когда Мария, в ущерб его основному занятию, целыми днями таскала его с собой. Он чувствовал себя избранным, оттого что Мария отвела ему роль Человека в Бочонке, и будучи малым тщеславным, не испытывал неудовольствия, обратившись в ее игрушку. (В отличие от него, Школьный Учитель после истории со щукой лезть в бочонок отказывался.) Мария увлеклась новым любимцем и вскоре уже носила его просто в кулаке, а то и в кармане. Носила повсюду. Один раз она даже притащила его в свою спальню, и он провел ночь в ящике ее туалетного столика, что было и рискованно в рассуждении мисс Браун, и дурно сказалось на его репутации, ибо прочие лиллипуты стали относится к нему с презрением. Мария же, переплывая с ним вместе Шахматное озеро, часами просиживала на пастбище, выдумывала разные увлекательные истории и заставляла его разыгрывать их перед нею. Время от времени она, чтобы пополнить число участников этих спектаклей, утаскивала с острова еще одного-двух лиллипутов, лиллипутов это лишь раздражало, а Мариин фаворит чувствовал себя польщенным. Мария, словно дитя, жадное до игрушек и от жадности их только ломающее, принялась уже хвататься за что ни попадя, говоря: «Нетнет. Делай вот так. Нет, лучше вот так. Ты будешь военнопленным, а я генералом Эйзенхауэром. Дай сюда. Я буду королевой, а вы – подданными.»

Ее уже не приветствовали, когда она ступала на остров. Лиллипуты приобретали все более встревоженный вид и даже прятались при ее появлении.

Еще одна вздорная мысль, которая втемяшилась ей в голову, касалась аэропланов. История полетов на галке, сколь бы сдержанно не отзывался о ней Школьный Учитель, до того понравилась Марии, что она заняла у Стряпухи два пенса и уговорила Профессора купить для нее в Нортгемптоне модель аэроплана с резиновым моторчиком. Модель была дешевая, плохонькая и стоила всего-навсего три шиллинга одиннадцать с половиной пенсов, но, если судить по внешности, молодого рыбака выдержать могла. У Марии хватило ума понять, что самолету требуются еще элероны, хвостовой стабилизатор и хвостовой же руль, однако весь справочный материал по этой части, каким она располагала, состоял из завалявшегося в гостиной мисс Браун старого экземпляра «Иллюстрейтед Лондон Ньюс», содержащего схематическое изображение этих средств управления полетом. Схему эту Мария стянула и затем собрала недовольных лиллипутов на совещание, намереваясь выработать программу овладения воздушным пространством. Она несколько раз запустила перед ними модель, которая неизменно теряла скорость и втыкалась пропеллером в землю, и объяснила, что им придется, пользуясь схемой, соорудить элероны, поскольку для ее пальцев такая работа слишком тонка.

Школьный Учитель участвовать в этом предприятии не пожелал. Он указал Марии на то, что резинка, раскручивающаяся за сорок секунд, для практического применения бесполезна, поскольку за такое время машина едва ли успеет пересечь озеро; что в конечной точке каждого короткого прыжка машину должна поджидать целая команда, необходимая, чтобы завести ее снова; что рыбак понятия не имеет, как пользоваться изображенными на схеме рулями; и наконец, что аэроплан слишком заметен, а вся жизнь Народа на Отдохновении основывается на скрытности.

Мария заявила, что они маленькие, а она большая, и что им все равно придется этим заняться.

Лиллипуты отказали ей наотрез, но тут молодой рыбак сказал, что всю плотницкую работу он берет на себя. Став фаворитом, он преисполнился ощущения собственной значимости, к тому же блеск и величие воздухоплавания ударили ему в голову. Прочим лиллипутам пришлось уступить. Но после этого совещания они стали полностью избегать Марию, предоставив ей и ее паяцу самим осуществлять свою затею. Школьный Учитель предпринял неловкую попытку прочитать Марии нотацию, но она рассмеялась и слушать не стала.

Не нужно думать, что Мария питала склонность к тиранству, – просто ей недоставало опыта и обыкновения думать над тем, что она делает. Кроме того, в нетерпеливых мечтах она уже видела крошечный аэроплан, совершающий всамделишный полет, а как к ее мечтам относятся другие люди, она почти и не замечала.

Рули у рыбака получились прекрасные: приводные тросы он сделал из конского волоса, а для изготовления различных закрылков использовал парусину, натянув ее на серебристые березовые веточки. По окончании всех работ модель приобрела сходство с первым летательным аппаратом, построенным братьями Райт, с той лишь разницей, что эта машина была монопланом. Сидеть в своем самолете рыбаку, как и братьям Райт, приходилось, вытянув перед собою ноги.

Великий день испытательного полета, наконец, наступил, и пилот уже сгорал от желания покрыть себя бессмертной славой. И он, и Мария испытывали слишком большое воодушевление, чтобы еще и думать о чемто.

С земли самолет подняться не мог, мешала высокая трава Праздничного поля, так что он только бегал кругами, жужжа и клонясь на крыло, а там и вовсе перевернулся. Пилота выкинуло вон и счастье еще, что не зацепило пропеллером.

Обеспокоенные испытатели, подергав рычаг управления, проверили работу рулей, и лошадиный волос одного из тросов лопнул. Пришлось его заменить. Пока шла работа, испытатели обменялись несколькими словами и решили, что следующий запуск лучше произвести с ладони Марии, как уже делалось во время показа модели.

– Ты готов?

– Да, Ваша Честь.

– Уверен, что все будет в порядке?

– Да, да!

Мария разжала ладонь, и самолетик полетел.

Полетел он поначалу прямо к ее ногам, но когда до крушения осталось не более дюйма, вышел из пике, затем, клонясь на левое крыло, все быстрей и быстрей заскользил в шести дюймах над травой, отлетел ярдов на двадцать, с громким гудением взмыл вверх и на высоте в двадцать футов перевернулся кверху брюхом.

Пилот еще падал, – комком, будто подбитая куропатка, – когда порыв ветра развернул самолетик правым крылом кверху. Машина легла набок и по серповидной дуге пошла вниз, грохнулась на крыло, лишилась его, и замерла, немощно пощелкивая, – это резинка все еще пыталась провернуть пропеллер.

Тем временем пилот, распластавшись в воздухе, падал. Он ударился оземь чуть раньше аэроплана.

Для шестидюймового человека один наш фут составляет двенадцать. Высота, для Марии равная двадцати футам, для него равна двумстам сорока. Вот с нее-то он и упал.

Сердце Марии подскочило к самому горлу, перевернулось и ухнуло кудато в живот. Кровь, обратившись в шипучую жидкость, принялась покалывать иголками кончики пальцев, а ноги словно лишились костей. Она побежала, страстно желая повернуть время вспять, сделать так, чтобы этого ужаса не случилось.

Где он упал, она не заметила и теперь не могла отыскать его в траве.

Словно безумная, она бежала кругами, отмахивая ладонями метелки травы, затем вдруг застыла, сообразив, что могла уже наступить на него. И когда застыла, услышала его стон. Он вытянулся рядом с пучком травы: одноногий! Нет, все же ног было две, вторую, загнутую под жутким углом, накрыло собой его тело! Лицо совершенно белое, но ведь не мог же, не мог же он умереть!

Будь на его месте человек, он, пролетев даже двадцать футов, мог расшибиться насмерть, а уж двести сорок прикончили бы его наверняка. Но кости, большие они или малые, образованы из одного и того же вещества, и потому мелким зверькам вроде крыс и кошек удается выжить, упав с такой высоты, с какой нам лучше не падать. Весу в них меньше, а соответственно этому и кости их оказываются крепче.

Мария опустилась рядом с ним на колени, не понимая, что же ей делать и как вынести жалкие звуки, которые он издавал. Он явно сломал ногу и хорошо еще, если только ее. Она попыталась припомнить ту малость, какую знала об оказании первой помощи. Человека со сломанным позвоночником ни в коем случае не следует двигать с места, а того, кто ломает себе ноги во время охоты на лис, иногда, вспомнила Мария, относят домой, уложив на калитку. Она чувствовала, что принять решение ей не по силам. А что если он сломал спину? Как она выяснит это, не сдвигая его? И во все это время какая-то часть ее разума старалась не допустить случившегося.

Они же ее отговаривали, но она настояла на своем. Она позволила себе увлечься игрой, не заметив, что игра стала жестокой; вот теперь она пробудилась от дурацкого сна, и один из людей чудесного Народа лиллипутов искалечен, а может быть и убит. Все это обрушилось на нее, словно злой рок.

Груз ответственности и горя казался невыносимым. Она рванулась назад, к озеру, чтобы позвать на помощь, но пробежав несколько ярдов, спохватилась, что не сможет вспомнить, где он лежит. Тогда она вернулась, опустилась опять на колени и тронула юношу пальцем.

Наверное, это прикосновение и прояснило ее разум. Виновата я или нет, решила она, но мне следует как можно быстрее перенести его туда, где ему смогут помочь. Ему нужно вправить ногу, а я этого не умею, и лубка такого маленького мне не сделать – да и большого тоже, всхлипнув, добавила она. И не хлюпать я должна, а доставить его на Отдохновение, стараясь не растрясти. Если выпрямить ладонь и твердо держать ее, она, может быть, и сойдет за калитку.

Ужас, сопряженный с попытками переложить юношу на ладонь и распрямить вывернутую ногу (под его непрестанные стоны – бессознательные, ибо он, судя по всему, получил сотрясение мозга); страшный переход к озеру, похожий на кошмарный бег с несомым в ложке яйцом; плавание в ялике, во время которого грести можно было только одной рукой, – со всем этим Мария как-то сумела справиться.

В Храме не было ни единой души.

Смертельно бледная, она позвала, – никто не ответил. Теперь она не сомневалась, что юноша умирает. Она отыскала большой лист рододендрона и подсунула его под тело, словно носилки. Сложив носовой платок, она поместила его в середине Храма и, как на матрас, поставила сверху носилки.

Ему нужна помощь, – сказала она. – Выйдите кто-нибудь.

Через одну из проделанных в колоннах дверей вышел Школьный Учитель и молча показал ей рукой – уходи. Мария ушла, и едва она скрылась из виду, появились, чтобы унести убитого, люди с носилками. На середине пути через озеро Мария отложила весло и разревелась, – а потом поплыла дальше, и вид у нее был в точности как у щенка, который вместо того, чтобы принести охотнику подбитую куропатку, слопал ее.