Отец — это звучит гордо

Глава 3

Клавдия уже минут двадцать безнадежно и с ярко выраженной на лице досадой взирала на бетонный забор по всему периметру широкого двора, в центре которого возвышался загородный особняк. Она так же внимательно изучила стальные ворота, находящиеся прямо перед ней, и расположенную наверху видеокамеру, которая, наверное, тоже с не меньшим интересом разглядывала своим черным глазком незваную гостью в старомодном одеянии. Таких персон местная техника еще не видывала. Но на это женщине было наплевать. Куда больше ее беспокоил тот скорбный момент, что ей вряд ли удастся беспрепятственно проникнуть на территорию, как она планировала это изначально, еще направляясь сюда. А ведь, можно сказать, последние деньги истратила на такси. И с чего она, дурочка, решила, что сможет без особых помех добиться аудиенции у Лаврикова?

Клавдия уже собиралась было разочарованно развернуться и двинуться пешком в сторону города, так и не достигнув вожделенного результата, как вдруг совершенно неожиданно стальные ворота отъехали в сторону, выпуская на волю темно-сиреневый автомобиль заграничного производства. В марках зарубежного производителя Клава не разбиралась, да ей это было и не нужно. Она просто четко осознала в эту секунду, что другого такого шанса, как этот, у нее просто не будет. Весьма проворно для своей комплекции женщина ринулась вперед, и выезжавшему с территории Гамлету пришлось резко вдавить в пол педаль тормоза, дабы не сбить сумасшедшего пешехода.

Клавдия подобно разъяренной фурии ворвалась во двор с объемной белой сумкой через плечо и энергично устремилась к высокому крыльцу особняка. Однако местная охрана не дремала. Один из мордоворотов в черном двубортном костюме и с коротко стриженными светлыми волосами буквально в два гигантских прыжка подскочил к нахальной особе и резко перехватил ее за руку выше локтя.

— Стой, тетка! — Его грозный окрик прозвучал Клавдии в самое ухо. А в спину уже ткнулось укороченное дуло автомата. — Куда?

Клавдия обернулась через плечо. Помимо упомянутого уже верзилы в костюме к их теплой компании присоединился еще один тип среднего телосложения, с большими, как плошки, карими глазами. Он был с ног до головы облачен в камуфляж, и автомат, дуло которого Клавдия ощутила своим позвоночником, тоже принадлежал ему. От бетонной сторожки возле самых ворот стремительно несся третий архаровец, размахивая оружием. У этого арсенал и вовсе был убойным. «АКМ».

— Сумку! — проорал он на весь двор, и Клавдия почувствовала, что молодой еще паренек, лет двадцати с хвостиком, вознамерился во что бы то ни стало сбить женщину с ног, повалить ее на землю и отобрать опасную, на его взгляд, ношу.

Клавдия резко выдернула руку из цепких пальцев блондина и отскочила в сторону. При этом она, как уж смогла, приняла боевую стойку. Эту позу она не раз видела по телевизору в крутых голливудских боевиках. С помощью этого нехитрого трюка Розгина, естественно, не надеялась дать отпор мощнейшей и профессиональной охране Федора Павловича Лаврикова, но, во всяком случае, имелся шанс, что данная стойка вызовет в их рядах некоторое смятение.

— Я тебе дам сейчас сумку! — храбро заорала она в ответ. — Бумаги там, не бомба! Убери дуло!

Желаемого эффекта ее действия не произвели. Камуфляжный и не подумал исполнять ее просьбу, продолжая направлять оружие в сторону безобидной женщины. Держал ее под прицелом, но открывать огонь на поражение не торопился. Колебания отразились на его загорелом, чисто выбритом лице. Тем временем обладатель «АКМ» уже вплотную подскочил к Клавдии и вместе с парнем в темном костюме предпринял отчаянную попытку захватить предполагаемую террористку в кольцо и изъять у нее сомнительную поклажу на предмет детальной проверки.

— Руки! — завопила Клавдия, устрашающе вскидывая вверх свою сумку в качестве средства обороны. — Не лапай!

Описав в воздухе полукруг, ноша с документами красиво впечаталась точно в темечко коротко стриженного блондина. Камуфляжный криво усмехнулся. Гамлет, все еще находящийся в автомобиле возле ворот, тоже с интересом взирал на происходящие во дворе события. Тетка была отчаянной особой, способной вызвать неподдельное восхищение. К этому моменту парадная дверь особняка распахнулась, и с крыльца лихо слетел новый, еще неизвестный Клавдии действующий персонаж. Это был сам начальник службы безопасности Ессентуки.

— Отставить вопли!

Он стремительно зашагал в сторону места событий. Пиджака на Ессентуки не было, только белоснежная рубашка в еле заметную клеточку и слегка ослабленный в узле тонкий модный галстук. В результате этого обстоятельства наплечная кобура с плотно втиснутым в нее «стечкиным» являлась на всеобщее обозрение. Вот только Клавдию такими пустяками было не напугать.

— Вы к кому, мадам?

Он остановился непосредственно перед настырной визитершей и широко расставил ноги в стороны, как самый настоящий гранитный монумент. Но в то же время Ессентуки старался выглядеть как сама галантность и предупредительность. В отличие от своих подручных он отдавал себе отчет в том, что перед ними всего лишь женщина и, несмотря на воинственное поведение данной особы, реальную угрозу она вряд ли могла представлять.

— К Лаврикову мне, — с природным достоинством ответствовала Клавдия, опуская свое грозное оружие.

Ессентуки коротко взмахнул рукой, и двое из недавних противников прибывшей женщины ретировались в сторожку у ворот. Потеряв интерес к происходящему, покинул территорию и Гамлет. Рядом с шефом секьюрити остался только блондин в двубортном костюме, да и он держался от беседовавшей с боссом гостьи на почтительном расстоянии. Получать новый хлесткий удар по обритой макушке ему вовсе не улыбалось.

— По вопросу?.. — продолжал между тем допытываться начальник службы безопасности.

— По личному.

Ессентуки понимающе закивал и нацепил на лицо дежурную глуповатую улыбку.

— Благотворительностью господин Лавриков занимается по четвергам с двух до пяти, — вежливо проинформировал он особу в старомодном платьице. — По предварительной записи. Там, в будочке, запишитесь и — всего доброго, мадам…

— Между прочим, я — девица, — презрительно фыркнула Клавдия.

— Виноват. — Ессентуки откровенно стушевался.

— И не за подаянием! — В голосе женщины сквозило истинное природное достоинство. — Ты — сторож?

— Вроде того. — Напор женщины окончательно сбил с толку собеседника.

— Вот и отнеси-ка это. — Клавдия прижала сумку к груди и быстрым движением расстегнула вшитую «молнию». Запустила в темное кожаное нутро правую руку.

— Что? — Во взгляде Ессентуки появилась настороженность.

— Что надо! Жди, получишь сейчас…

Под бдительными, напряженными взорами охраны женщина минуты две, наверное, рылась в содержимом своей сумки, пока не извлекла на свет божий старую фотографию с фигурно обрезанными краями. Аккуратно разгладила ее пухлой ладонью и только после этого протянула растерянному Ессентуки. Тот молча принял снимок и с сомнением обернулся зачем-то на светловолосого подчиненного. Тот лишь отвел взгляд в сторону, не желая потом нести никакой ответственности за решение шефа. Ессентуки перевернул фотографию и внимательно вгляделся в изображение. Моложавый подтянутый мужчина на снимке показался ему смутно знакомым, но стопроцентной уверенности не было. Да и где он мог его видеть? Бесцветные стеклянные глаза начальника службы безопасности вновь поднялись на стоящую перед ним женщину.

— Пока не пустишь, не уйду, — более чем весомо произнесла Клавдия, заметив нешуточные колебания на лице своего визави. — Хоть расстреляйте из всех своих гаубиц!

Ессентуки недовольно поморщился. Похоже, выбора у него не было.

Лавр долго и обстоятельно изучал пожелтевший с годами снимок, по-деловому водрузив на переносицу очки в роговой оправе. После доклада Ессентуки он выразил неподдельную заинтересованность во встрече с прибывшей особой. Сейчас Клавдия скромно сидела прямо перед ним, притулившись на краешке стула с высокой спинкой. Авторитет принял ее в своем рабочем кабинете и для этой цели даже соизволил облачиться в брюки и светлую рубашку с короткими рукавами. Более того, Лавр привел в относительный порядок свои косматые волосы и по-модному зачесал их назад, намочил виски.

В отличие от начальника службы своей безопасности вор в законе без особого труда признал в представителе мужского пола на снимке самого себя, только выглядевшего гораздо моложе. Но кроме этого на фотографии имелась еще и симпатичная девушка с лучезарной улыбкой, которую сам Лавр нежно обнимал за талию на фоне субтропических черноморских растений. Запечатленные события явно относились к какому-то курортному сезону, но когда же именно это было, Федор Павлович вспомнить не мог. Не мог он вспомнить и обнимаемую им девушку, хотя, как истинный знаток женской красоты, он не мог не признать источаемого напрочь забытой барышней обаяния.

Лавр, наконец, поднял глаза и поверх очков уставился на примолкшую Клавдию. Она же, напротив, избегала смотреть на хозяина апартаментов, уделив все свое внимание скромному разглаживанию ситцевого платья у себя на коленях. Честно говоря, она и предположить не могла, что данный визит окажется для нее столь тягостным и неловким.

— Это я. — Федор Павлович неспешно опустил снимок на столешницу прямо перед собой. — Лет пятнадцать назад.

— Восемнадцать, — механически поправила Клавдия, не поднимая головы.

— Может быть…

Лавр молча продолжал буравить цепким взглядом сидящую перед ним гостью. Он искренне надеялся, что женщина все-таки соизволит объяснить ему цель сегодняшнего визита, но Клавдия тоже не спешила нарушать установившуюся в кабинете тишину. Диалог откровенно не складывался. Авторитет не выдержал первым:

— Но рядом-то — не ты. — В его коротенькой фразе сумело уместиться сразу несколько эмоциональных интонаций. С одной стороны, Лавр был уверен в том, что говорит, но затем мелькнуло небольшое сомнение, и в итоге в голосе зазвучала скрытая надежда, смешанная со страхом, что прибывшая в особняк бабища может оказаться его давней пассией.

— Рядом — сестра моя. — Ответ женщины заставил Лавра вздохнуть с явным облегчением. — Катя. Младшая. Катерина Розгина.

— Фу, какая фамилия угрюмая. — Федор Павлович открыто улыбнулся и бросил еще один косой взгляд на лежащий перед глазами снимок. — Не помню. Всех, дорогуша, с кем я… улыбался на пару, удержать в памяти невозможно.

Лавру и самому понравилось, как витиевато он выразился. И вроде не обидел никого грубым словцом. Интеллигентно так прозвучало, вежливо, но с некоторой долей иронии.

— Улыбчивый юноша, однако, — покачала головой Клавдия.

— Что было, то было. — С довольным выражением лица и блудливой улыбкой на губах Лавр откинулся на высокую спинку кресла. Воспоминания о бурной молодости приятно затронули душу. Не впустую, стало быть, прожил. — Любил пошалить пре-любо-дейно!

— «Любил» — в прошедшем времени слово, — остудила его ностальгический настрой Клавдия, возвращая седеющего мужчину в суровую реальность. — А нынче? Таблеточки?

Ее слова и ироническая ухмылочка заставили Лавра мгновенно посуроветь.

— Осторожней, женщина! — Он подался корпусом вперед.

— Да не дергайся, сам на грубость напросился, — произнесла Клава более миролюбиво. — Она умерла почти три года тому назад. Опухоль.

— Кто? — Основная нить беседы была потеряна.

— Сестра, — пояснила Клавдия. — Катя. Умерла.

— Да? — Ни тени соболезнования или, на худой конец, человеческого участия не промелькнуло на суровом, испещренном морщинами лице авторитета. — Сочувствую… Люди смертны. И мне это известно гораздо лучше, чем тебе.

— Мне другое известно, Лавриков, — продолжила Клавдия, игнорируя его сугубо философское изречение. — Ты тогда в Сочах девочку соблазнил…

— В Сочи, — перебил ее Лавр.

— Что?

— В Сочи, — повторил он с нажимом. — Сочи не склоняется.

— Да плевать мне, склоняется Сочи или не склоняется! — неожиданно разозлилась женщина и существенно повысила тембр голоса. — Катюшка раз в жизни путевку профсоюзную получила от чулочно-носочной фабрики. За победу в соцсоревновании получила. А я, дура, ее одну отпустила. Тебе на усладу.

— О! Могу гарантировать. — Чуть потрескавшиеся губы Лавра тронула очередная ухмылка змея-искусителя. — Твоя сестричка не была разочарована. И… — Он наморщил лоб. — Нет, имя-фамилия — это мимо. А вот что-то, связанное с чулочно-носочной индустрией… Смутно так вспоминается… Потому что смешно. Врезалось… Носков не было, а индустрия была. — Сухонько отсмеявшись, авторитет вдруг энергично поднялся из-за стола, подозрительно прищурился и подошел вплотную к визитерше. — Только зачем все эти сладостные разговоры о прошлом веке?

— Катя родила от тебя, Лавриков, — жестко, делая ударение практически на каждом слове, произнесла Клавдия.

Ожидаемой реакции от данного сообщения не последовало. Взгляд Лавра нисколько не изменился. Полная невозмутимость и безучастность к происходящему. На этот раз он, правда, не стал бороться с искушением и, придвинув к себе поближе пепельницу, закурил. По старой лагерной привычке Федор Павлович предпочитал употреблять крепкие сигареты. Все, что он сумел сделать, так это перейти с истинно воровских папирос «Беломорканал» на нечто более приличное и цивилизованное. Облачко густого дыма взметнулось под высокий потолок и мгновение спустя растворилось там. Лавр откашлялся, прочищая горло.

— Да? — равнодушно спросил вор в законе после паузы.

— Да.

— Интересно.

На глаза Клавдии навернулись предательские слезы. В глубине души она ожидала несколько иного приема в данном особняке. Более душевного, что ли. Или хотя бы более приветливого.

— Как ее ни ломали в профкоме аборт сделать, не далась. — Грустную фразу завершил тяжелый вздох. — Родила.

— Мальчика или девочку? — Неприкрытый сарказм вора в законе действовал на Клавдию угнетающе.

— Мальчика, — тихо произнесла она. — Федора Федоровича Розгина. В метрике напротив папаши прочерк стоит.

Лавр причмокнул языком и вернулся к своему столу.

— Что поделать? — Он скрестил руки на груди, подражая Чернышевскому и лишь слегка исказив мучивший писателя вопрос. — Прочерк, он и есть прочерк.

— Мы вдвоем его растили, ребенка. — Клавдия не слышала его, целиком погрузившись внутрь своей души. — Теперь я одна.

— Молодец. — Лавр поджал губы. — В наше время в одиночку поднять ребенка — это большой-пребольшой подвиг… — Выдержав небольшую паузу, авторитет вновь стремительно приблизился к гостье и уже навис над ней грозным беркутом. Глаза Федора Павловича заледенели. — Только что-то поздно ты с шантажом таким дурацким спохватилась. Или послал кто, научил?

Клавдия опустила взгляд на свои босоножки и грустно покачала головой.

— Вот этого Катя и боялась, — сказала она, тяжело дыша.

— Чего?

— Тебя! — Слегка отодвинувшись на дубовом стуле, как бы отстраняясь от дышащего ей в лицо Лавра, женщина поднялась на ноги. Ростом Клавдия была приблизительно равной с Лавриковым.

— Зачем меня бояться? — Законник отступил на пару шагов назад. — Я — не Кащей.

— Боялась, что из-за уголовных ваших законов мерзких ты ребенка погубить можешь. — Слова Клавдии были хлесткими, зычными, как удары молота о наковальню. Она возвращала себе свой привычный апломб, прекрасно осознав, насколько глупым и несуразным было ее решение явиться в этот дом. На человечность рассчитывала! Смешно! А вот сейчас терять уже было нечего. Хоть выговориться есть возможность. Благо дело собеседник тот, который нужен. — И пацану ни звука не говорила. Мысли даже не было тебе объявиться.

— Значит, у нее, у соблазненной и покинутой, не было, — грубо перебил ее словоизлияния Лавр. — А ты — объявилась?

— И я бы не пошла ни за что, — твердо заявила женщина. — Только Федечка — гений. А его в университет не приняли — с проходным баллом, но без папы-мамы. Двести долларов в месяц требуют за подготовительные курсы. Куда ни плюнь — мафия везде!

На мгновение Лавру показалось, что Клавдия действительно собирается плюнуть на кафельные полы его личных апартаментов.

— Двести — это проблема? — Авторитет в изумлении рельефно изогнул левую бровь и выудил-таки сигарету изо рта.

Клавдия горько усмехнулась. Она прекрасно понимала, что у нее самой и сидящего перед ней состоятельного мужчины абсолютно разные представления о больших и маленьких суммах. То, что она считала двести долларов баснословной суммой, обладать которой было чем-то из области ненаучной фантастики, вовсе не означало это для Лавра. Федор Павлович, по представлениям Розгиной, мог и за день столько тратить на вещи совершенно ненужные. Женщина непроизвольно уставила рассеянный взгляд в собственные коленки и неизвестно зачем одернула скромненькое ситцевое платьице, приобретенное бог знает в каком году.

— Где мне их взять, когда вся зарплата наполовину меньше тянет?! — с грустной иронией по отношению к самой себе сказала она. — И ребенка кормить надо растущего, и компьютер его жрет денег о-го-го.

Лавриков неожиданно встрепенулся и, вернувшись на мгновение к пепельнице, загасил свою сигарету, выкурив ее, наверное, меньше чем наполовину. Цепким пристальным взором окинул он сконфуженное лицо дамы, пожаловавшей в гости без приглашения.

— Компьютер, говоришь? — Впервые за время длительной беседы в голосе Федора Павловича появился живой интерес.

— Компьютер… Ладно. — Клавдия махнула рукой и, резко развернувшись, направилась к выходу. — По ухмылочке вижу, зря я это придумала — просить. Прав ты. — Ее огромная ладонь решительно легла на дверную ручку. — Прочерк, он и есть прочерк.

Но в душе Лавра уже что-то перемкнуло, если так можно выразиться.

— Погоди. — Авторитет догнал ее и перехватил уже опустившуюся вниз кисть. — Не прыгай. Фотка где?

— У тебя на столе, — пожала плечами Розгина. — Забыл?

— Нет, не та. — Лавр вернулся к своему рабочему столу, схватил снимок и уже вместе с ним приблизился к Клавдии. — Эту забери. Пацана. И телефон домашний.

— Домашний тебе ни к чему. — Расстановка сил поменялась, и женщина уже не чувствовала в себе былой неуверенности. Атмосфера богато обставленного помещения перестала действовать на Клавдию угнетающе. Да и неожиданно изменившееся поведение хозяина апартаментов сыграло свою роль. Розгина даже позволила себе подбочениться и гордо вскинуть голову. — Дома нам помощи не нужно. Вот я институт написала, факультет экономический. — Она забрала из рук Лавра курортную фотографию, на которой криминальный авторитет был изображен в обнимку с ее родной сестрой, а вместо нее вложила в ладонь вора сложенный вчетверо тетрадный лист. — Захочешь с учебой помочь — хорошо. Нет — Бог тебе судья.

Но перечить Федору Павловичу, диктовать и навязывать правила игры оказалось не так-то просто. Уже в следующую секунду рука женщины оказалась в плену его цепких сухощавых пальцев.

— Фотку давай! — зло прошипел Лавр, сверкая очами. — Я же вижу — сумка полная, весь архив, поди, притащила. А Бог не мне судьей будет, а тебе, если это подстава. И — ни звука, сестричка! Я жизнь с короной прожил и умереть с ней хочу…

Их лица сошлись в прямой близости друг от друга, и секунд пять, наверное, оба тяжело сопели. Широкие ноздри Клавдии угрожающе раздулись. Того и гляди, дым повалит.

— Ослабь клешню. — Зрачки женщины тоже недобро блеснули с нескрываемым вызовом. — Без глаз оставлю! — Она коротко замахнулась свободной рукой, и Лавриков непроизвольно отшатнулся. — Напугал, как же! — И тем не менее она раскрыла свою сумочку и заглянула внутрь. — Дракула… Холуям грози. На! Пальцы ухватили одну из фотографий Федечки, выудили ее и протянули собеседнику.

После этого Клавдия повернула все-таки дверную ручку и, не сказав хозяину больше ни слова, покинула кабинет. Даже произнести элементарные слова прощания женщина посчитала излишним.

— Не баба, БТР, — ворчливо произнес Федор Павлович и, сжимая в руках драгоценный трофей, отвоеванный с таким трудом и нагрузкой на нервную систему, вернулся к своему столу.

Спускаясь со второго этажа лавровского особняка по широкой лестнице, Клавдия почти нос к носу столкнулась с поднимающимся наверх Санчо. Верный своему неизменному пристрастию, Мошкин, находясь наедине с самим собой, редко когда обходился без традиционных наушников компактного плеера, вставленных по назначению. Наслаждаясь классической оперной музыкой великих композиторов всех времен и столетий, Санчо наполнялся мощной внутренней энергией и одновременно с этим отдыхал душой. Но, заметив монументальную фигуру шествовавшей ему навстречу Клавы, Санчо как вкопанный замер посреди лестницы, и его узенькие от природы глаза-щелочки стали стремительно увеличиваться в размерах.

Сердце гулко застучало в груди, посылая непроизвольный импульс в голову. Рука механически освободила уши от двух закрывающих их миниатюрных кружочков. На мгновение вся музыка мира перестала существовать для Александра, заглушенная новым, представшим перед ним шедевром. Доселе неведомые Санчо чувства посетили его душу и разум. Он нервно сглотнул подступивший к горлу ком и даже проморгал тот необходимый момент, когда ему следовало посторониться, пропуская даму.

— Поберегись. Задену, — зычно провозгласила Клавдия, в планы которой явно не входило прекращать начатый спуск.

Уже в последнюю секунду Мошкин успел вжаться в перила, подобрать свое пивное брюшко и для пущей солидности расправить покатые плечи. Клавдия стремительно прошествовала мимо него, не удостоив даже мимолетным взглядом. Лишь оказавшись у подножия лестницы, она коротко обернулась через плечо и презрительно бросила нелицеприятную для обитателей особняка фразу:

— Малина!

— Ну зачем же так… сразу, — обескураженно произнес верный соратник именитого вора в законе, но женщина уже не слышала его вялой попытки оправдаться перед статной незнакомкой. Санчо никогда еще не чувствовал себя столь незаслуженно обиженным, оскорбленным до глубины души.

Входная дверь захлопнулась, и Клавдия вновь предстала перед взорами пытавшихся не так давно вступить с нею в рукопашную схватку архаровцев. От общей массы головорезов стремительно отделился Ессентуки и шагнул навстречу гостье.

— Девушка! — предусмотрительно произнес он, памятуя о том, как обиженно отреагировала Клава на помпезное обращение «мадам». — Есть приказ доставить вас до дома.

Он склонился в галантном поклоне, а затем демонстративно указал рукой на притулившийся возле стальных ворот джип цвета воронова крыла, с включенными фарами. Сейчас Ессентуки напоминал своим видом провинившегося извозчика, который старательно пытается искупить былые ошибки и выслужиться перед госпожой. Облик его был весьма комичным, но ни один из его прямых подчиненных не позволил себе опрометчивой улыбки.

— До метро, мальчик. — Клавдия снисходительно положила свою огромную ручищу на его широкое, накачанное плечо. — На метро быстрее будет в сто раз. Там пробки реже.

Ледяная змеиная ухмылка на мгновение тронула узкие губы начальника службы безопасности, но он тут же взял себя в руки и мягко произнес:

— Как скажете. — Ессентуки шагнул в сторону, пропуская женщину вперед. — Прошу…

Клавдия уверенной поступью прошествовала к джипу и с трудом взобралась в салон. Водитель уже был на месте, а секунду спустя переднее пассажирское сиденье занял и Ессентуки.

— Поехали, — коротко бросил он.

Лучшим средством избавиться от невеселых мыслей, а также смыть с себя раздражение и чувство нанесенной несправедливой обиды Федечка определил для себя возможность искупаться в прохладной, ласкающей изнуренное летней жарой тело воде. С этой целью он и прибыл в районе полудня на пляж Академических прудов, вместо того чтобы отправиться домой или еще куда-либо. Народу на пляже, несмотря на будний день, тоже было предостаточно. Впрочем, чему тут удивляться. Лето — сезон отпусков, и всяк стремится если и не на курорт к Черным и Средиземным морям, то уж поближе к водичке точно.

Уверенными движениями Федор Розгин сбросил с себя одежду, сложил шорты и футболку рядом со своим рюкзаком и весело побежал навстречу слабеньким волнам, накатывающим на берег, болезненно морщась от каждого соприкосновения босых ног с раскаленным пляжным песком.

Пруд, расположенный у края Тимирязевского лесопарка, окрещенный Академическим, занимал весьма внушительное пространство. И подводные родниковые источники позволяли сохранять воде относительную прохладу. Так что у местной молодежи в жаркие летние каникулы здесь было самое излюбленное местечко.

Федечка с разбегу плюхнулся в воду, обдав при этом целым фонтаном брызг сидящих на берегу таких же, как и он, любителей понежиться возле пруда. Щуплое юношеское тело стремительно ушло на глубину, и парнишка вынырнул спустя пару минут уже почти в самом центре водоема. Накопившееся внутреннее ожесточение лишь заставляло с каждой секундой увеличивать скорость размаха длинных, как весла, рук. Федечка энергично перемещался поперек пруда на его противоположный берег, выложенный бетонными плитами.

Нервозное состояние понемногу начинало отпускать организм, уступая законное место физической усталости. Розгин, тяжело дыша, ступил на твердую почву, радостно подставил лицо палящим солнечным лучам и опустился на теплые плиты, иссушенные летней жарой.

— Устал?

Неожиданно прозвучавший хрипловатый, чуть надтреснутый голос заставил молодого человека вздрогнуть и резко повернуть голову вправо.

В нескольких шагах от него расположился на корточках грязный бомж с косматой бородой и такими же нечесаными волосами. На скитальце был длинный плащ и тяжелые галоши. Летом редко можно встретить кого-то в подобном одеянии. Глаз одетого явно не по сезону человека практически не было видно из-за кустистых бровей, нависших над веками. В зубах бомжа дымился крошечный окурок, едва не обжигавший ему губы.

— Посмотри на меня, — хрипло вещал этот странный тип пересохшими и впалыми устами. — Смотри внимательно, пацан… Знаешь, кем я мог стать?

Федечка продолжал молчать, не вступая в навязываемую ему полемику.

— Не знаешь. Я мог стать членкором. Академиком мог! А стал? Смотри на меня! — Бомж выдержал тяжелую паузу, после чего вытащил, наконец, изо рта чинарик и бросил его себе под ноги. Раздавил носком большой галоши, и легкий ветерок, тут же подхватив остатки табака, развеял их в пространстве. — Нельзя уставать! Ни-ни-ни! Шандец нас караулит.

Бомж гордо вскинул подбородок, и только сейчас юноша сумел разглядеть его глаза. Это были воспаленные зрачки больного человека.

Федечка испуганно вскочил на ноги и, больше не оборачиваясь в сторону неприятного типа, бросился в голубую воду. Передохнуть и восстановить сбившееся дыхание он так и не успел. Но подсознательно ему хотелось как можно скорее оказаться подальше от берега. Перейдя на более щадящий стиль плавания, парень направился к другому берегу. Уже находясь в центре пруда, Федечка все же позволил себе обернуться. Хмурого бородатого бомжа на бетонных плитах уже не было. А может, померещилось? Перегрелся на солнышке, вот и жахнул тепловой удар.

Розгин, изнуренный двумя длинными заплывами, слегка пошатываясь при ходьбе, ступил на песчаный берег. Нисколько не смущаясь посторонних взглядов, он лихо избавился от мокрых плавок и облачился в шорты и футболку. Ставший ненужным элемент одежды он запихал в боковой карман рюкзака и лишь после этого, закинув нехитрую поклажу на плечо, зашагал прочь. Настроение нисколько не улучшилось.

К моменту принятия обеденной трапезы, когда исполнительный и верный намеченному им самим же графику Санчо переступил с подносом порог лавровского кабинета, Федор Павлович с мрачным выражением лица восседал за своим рабочим столом и, подперев голову обеими руками, с невыразимым чувством какой-то непонятной ему щемящей тоски разглядывал поляроидный снимок, оставленный ему Клавдией. Сухие пальцы Лавра были запущены в густую шевелюру, взгляд слегка затуманился. На фотографии в полный рост был изображен Федечка, с гордостью выставлявший напоказ изобилие своих рыжих, туго заплетенных косичек. Рядом с парнем, как и на том старом снимке с фигурно обрезанными краями, где был молодой Лавр, находилась неизвестная авторитету девушка. Молодые люди счастливо улыбались и открыто смотрели в будущее уверенными, полными жизни глазами.

Лавр тяжело вздохнул, и в то же мгновение рядом со снимком тяжело опустился круглый поднос, доставленный соратником. Авторитет неспешно поднял голову и только сейчас заметил прибывшего Санчо.

— Время, — лаконично провозгласил Мошкин, кивая на принесенные яства. — И в приемной ждут. Магнум, Недорезок с Кипра вернулся, Кося нервничает. Человек пять собралось. — Проинформировав босса о предстоящих планах, он глубоко всунул мизинец в ушную раковину и несколько раз энергично провернул его вокруг своей оси.

Появление Санчо, как это обычно бывало, выдернуло Лавра из омута невеселых мыслей. Он сладко потянулся и переключил все свое внимание на содержимое подноса. Проблемы проблемами, а забывать о пищеварительном процессе никогда не стоит.

— Разве это человеческие имена? — грустно усмехнувшись, молвил Федор Павлович.

— Уж какие есть.

— Такие имена… — Лавр методично повязал вокруг шеи именную салфетку и аккуратно расправил края. — Они скрывают плохую карму.

— Чего? — недоверчиво покосился на него Санчо.

Федор Павлович счел целесообразным пояснить глубокую мысль:

— В следующем воплощении Недорезок будет изгоем в стае гиен. Магнум… — Авторитет секунду подумал, не переставая при этом жевать. — Магнум родится в семье наркоманов. Но не наших, а латиноамериканских наркоманов. И умрет в приюте еще младенцем. — Фантазия, подпитанная принимаемыми калориями, разыгралась не на шутку. Лавра несло.

Его изречения заставили Санчо громко крякнуть от полного недоумения.

— Прямо Ванга номер два, ё-мое! — произнес он не без доли восхищения. — А ты кем будешь в следующем воплощении?

— Я? — Лавр воздел очи к ровному белому потолку. — Лучше не спрашивай. Я, наверно, лобстером буду. Или лангустом.

— Кем-кем? — Санчо придвинул поближе стул, на котором недавно восседала Клавдия, и с превеликим удовольствием разместился на нем.

— Ну, крабом таким импортным, — пояснил Лавриков. — Который падаль жрет и марширует по дну океана неизвестно с какой целью.

— Веселенькая перспектива, — причмокнул пухлыми губами Санчо и тут же веско добавил, заметив, как погруженный в экстрасенсорные мысли о переселении душ Лавр отвлекся от своего основного занятия: — Ешь! Это пока не падаль.

— Это хуже. — Авторитет вяло перемешал ложкой жидковатое месиво из неизвестных науке ингредиентов. Никаких признаков здорового человеческого аппетита предлагаемая пища у него не вызывала. — Это опять каша.

— Не каша, а пудинг, — недовольно буркнул Санчо, смешно потягивая огромным носом, похожим на разваренный картофель, в направлении лавровской тарелки. — Утром из манки пудинг был. Теперь — из овсянки. Дробное питание. Понемножку, но часто. Положено так.

— Кем положено? — Федор Павлович брезгливо отправил в рот очередную порцию овсяного пудинга.

— Доктором. — Мошкин мягко, но настойчиво пододвинул к Лавру розеточку с капсулами. — Красненькие — от язвы, — попутно пояснил он.

— А пудинг зачем?

— Чтоб было к чему добавлять.

— Что добавлять?

— Капсулы! — терпеливо проинформировал соратник своего непосредственного шефа. Лавриков уже не в первый раз заводил разговор на эту тему, и Александру ничего не оставалось делать, как героически мириться с данными причудами. — Пищевые добавки! То есть, чтобы их добавить к чему-то, прежде надо что-то съесть!

— Логично, — ухмыльнулся авторитет. — Санчо, а ты знаешь, чем добавки твои отличаются от лекарств?

— Знаю, — твердо заявил тот.

— Ну, чем? — Лавр поднял на него глаза. — Чем?

— Ценой. Они дорогие, потому что натуральные, экологические. Их следует пить чаще и гораздо дольше, чем пирамидон какой-нибудь или аспирин, допустим. Аспирин выпил — гуляешь. А эти — изо дня в день, изо дня в день, месяцами, годами! Только тогда эффект выйдет.

— Или ишак помрет, — хмуро выдал собственное резюме Лавр.

— Не понял. — Туманная философская мысль не достигла Санчева уровня сознания.

— Понимать нечего, — отмахнулся Лавриков. — Дурят нашего брата. Ох и дурят! — Он подхватил с розеточки одну пилюлю, развернулся на крутящемся кресле к раскрытому настежь окну и стал внимательно изучать капсулу на свету, взирая на нее из-под прищуренного левого века. — Кто выпускает?

— Американцы.

— Сдается мне… — Лавр откинулся на спинку кресла и скривил губы в презрительной ухмылке, — американцы эти — отечественного разлива. Поставили цех где-нибудь в Вербилках и гонят дурь из цветков ромашки с примесью березовых опилок. — Вор в законе аккуратно положил красненькую пилюлю на место. — Скажи Гамлету, пусть справки наведет. Меня такие добавочки заинтересовали. Пусть присмотрится — кто, откуда… И ты присмотрись.

— К чему? — Санчо от растерянности даже часто заморгал глазами. Резкие скачки по темам, столь присущие Лавру, ему никогда не удавалось постичь. Как говорится, что позволено Юпитеру, не позволено быку. Но Мошкин и не боялся никогда показывать на людях, и уж тем более перед самим боссом, собственную недальновидность.

Лавр отложил в сторону серебряную ложку и, подхватив со столешницы рассматриваемый несколько минут назад снимок, протянул его Санчо. Тот осторожно принял фотографию, с таким видом, будто ему предлагали подержаться за голую ногу барышни на светском балу.

— К пацану, — коротко молвил авторитет и замолчал, выжидая реакцию Александра.

Тот с минуту, наверное, вертел в руках снимок с выражением полной озабоченности на лице, пару раз даже попробовал перевернуть его вверх тормашками, а в завершение с досадой почесал реденькие волосы у себя на затылке. В его глазах, вновь поднятых на Лаврикова, металась еще большая растерянность, чем до знакомства с фото. Санчо чувствовал себя в эту секунду полным кретином.

— Где ж тут пацан? — спросил, наконец, он. — Тут же девок пара.

Федор Павлович демонстративно покрутил пальцем у виска.

— Один, который с косичками, — пацан, — тяжело вымолвил он так, будто разговаривал с душевнобольным. — Можешь мысленно косички убрать? Или пальцем копну зажми, если мысленно не получается! — с ходу внес он дельное предложение.

— Получается мысленно! — недовольно набычился Санчо. — И пальцем — вот, пожалуйста, — зажал!

Он и впрямь поступил так, как советовал ему законник, и счастливая улыбка вмиг озарила круглое лицо Александра. Он убрал палец, через секунду вновь прижал его к снимку.

— Правда пацан, — радостно сообщил он.

Игра с пальцем Мошкину понравилась, и он проделал данную забавную процедуру еще раза четыре, пока Лавр не выудил из-под лежащей на краю стола газеты новый снимок и не передал его «дворецкому».

— А теперь сравни с этим, — с улыбкой произнес законный. — С безотцовщиной.

Новый снимок, предложенный Санчо на обозрение, был старым и блеклым, с сильно заметными желтыми разводами, но и на нем без труда можно было узреть двоих мальчишек лет по семнадцать или около того, в лихо заломленных на затылок кепках и местами потертых ватниках времен шестидесятых годов. Лавр перегнулся через стол и ткнул пальцем в правого охламона с озорными глазами.

— Я, — гордо изрек он. — Только-только из колонии вышел для несовершеннолетних… Бесплатные тогда были подготовительные курсы, — обращаясь к самому себе, завершил он.

Санчо ошарашенно пялился то на одну, то на другую фотографию. Похожие улыбки. Похожие скуластые лица…

— Ну? — поторопил соратника Лавриков. — Лупу дать?

— Не надо лупу. — Санчо потупил взгляд и, выдержав небольшую паузу, сокрушенно закачал головой. — Ай-ай-ай… Лавруша…

— Что «Лавруша»? — Вор в законе пружинисто поднялся с кресла и обошел стол по периметру. — Что ты ноешь?

— Если даже это так. — Лицо Мошкина сделалось до неприличия суровым. — Нельзя, Лавр! Ни в коем случае! Ты ж — последний из могикан! Классический вор! Четверть века как коронован! С репутацией незапятнанной! Не чета нынешней шелупони! — С каждым произносимым словом лицо Санчо все больше наливалось кровью. Он не на шутку занервничал. — У меня сейчас отчетливо внутри звоночек дзынькнул: «опасность»!

— У тебя дзынькает, — усмехнулся Лавр. — А мне-то кто указ?

— Закон! — Санчо поднял вверх указательный палец.

— Я сам — законник.

— Но ты-то не можешь, как эти… — Не найдя подходящего слова, Мошкин неопределенно мотнул головой. — С титулами купленными. Старики обидятся. Тут, извини, — он по привычке причмокнул языком, — импичментом попахивает.

— Занудил! — Федор Павлович шутливо отвесил соратнику легкий подзатыльник. — «Импичмент»! Скажи еще «секвестр»! Я ж не придурок, Санчо. Я им только прикидываюсь. — Он прошел к двери и выглянул в коридор. — Мы повода ни одной падле не дадим принюхиваться. И вот им всем, а не импичмент! — Свернутый кукиш ткнулся под самый нос Мошкину, но уже через мгновение Лавр перешел на серьезный тон: — Перенеси братву на вечер, всех там магнумов и недорезков… Обрыдли! Факт еще установить следует, а не башкой качать раньше времени! Вели Ессентуки — пусть запрягает. Малый выезд.

Даже не удосужившись поинтересоваться, куда именно собрался выезжать вор в законе в неурочный час, Санчо понуро поднялся со стула и неспешно побрел в сторону двери. Уже от порога один раз обернулся и, кивнув на остывший обед, недовольным тоном напомнил:

— Кашу доешь.

— Это пудинг, — ехидно уточнил Лавр.

Однако, как только за Александром закрылась дверь, ни о каком пудинге Лавриков, естественно, и не вспомнил. Он быстро вернулся к столу, сел в кресло и придвинул к себе телефонный аппарат. По памяти набрал нужный ему номер и включил громкую связь. В ожидании соединения нервно забарабанил пальцами по столешнице. После нескольких длинных гудков до него донесся-таки холодный, синтезированный на компьютере женский голос.

— Добрый день. Вы дозвонились в приемную заместителя министра здравоохранения…

— Знаю, — проворчал авторитет.

— …пожалуйста, продиктуйте на автоответчик сообщение, жалобу или предложение и свой контактный телефон. Мы с вами свяжемся.

— Ага, — хмыкнул Лавр. — Придумали лапшу на уши трудящихся. — Он склонился к телефону и сурово произнес, обращаясь к невидимой оппонентке: — Слышь, милая! Лавриков на проводе. Ну-ка, быстренько трубку подними и с гражданином начальником меня живенько сконтактируй!

«Милая» не заставила клиента дважды повторять просьбу. В динамике раздалась пара глухих щелчков, затем обрывок музыки, и в итоге живой мужской голос бодро произнес:

— Федор Палыч? Рад слышать!

Лавр решительно поднял трубку, и процесс громкой, на весь его кабинет связи автоматически прервался.

— Привет, Леня, — с заметной ленцой произнес он в крошечный динамик. — Я — нормально, какие наши годы. Ты-то хоть здоров? Ну и слава богу. Вопрос у меня есть… прикладного характера. — Лавриков выдержал небольшую паузу. — Сейчас, я слышал, отцовство можно под микроскопом установить? Какой анализ? — Он подхватил со стола авторучку. — Диктуй, записываю. Дез… укси… сребо… как? Нуклеиновая… Ага, понял. Кислота. Так бы сразу и сказал — ДНК. — Лавр старательно занес все это на бумагу. — Откуда ее, эту кислоту ДНК, берут? А это не больно? Угу. Тогда не в службу, а в дружбу, Леня, найди мне быстро спеца хорошего по этому профилю. И чтоб он немедленно, пока я переодеваться буду, позвонил сюда. А я для его конторы какой-нибудь прибамбас крутой куплю, какой он у тебя до смерти не выпросит. — Лавр криво ухмыльнулся. — Да, жду. Только без трепа, чтоб вместо прибамбаса заграничного гроб в красном ситчике не получить. Шучу. Спасибо, дорогой.

Прощаться авторитет не стал. Телефонная трубка просто заняла свое исходное положение, а взгляд Лавра вновь сфокусировался на двух лежащих на столе фотоснимках. Чем больше он смотрел на два разных по сути изображения, тем больше убеждался в идентичности их содержания. Иными словами, Федор Павлович в настоящий момент был склонен верить в то, что поведала ему «женщина-БТР».