Открытое окно

Глава 12

– Ваше здоровье, коллега! Ваше здоровье, господин Канинхен!

– Проснись же наконец и перестань кричать «Ваше здоровье!» – тормошила меня за плечо мама.

Она стояла надо мной с телефонной трубкой в руке и, пока я протирал глаза, говорила:

– Юлек звонит уже третий раз. Не могу же я ему все время отвечать, что ты принимаешь ванну! В конце концов он услышал, как ты храпишь, и велел разбудить тебя!

Я взял трубку.

– Что нужно, ты?… – Я прикусил язык, чтобы не добавить: «Коллекционер всех несчастий».

– Этой ночью убита вдова. Через четверть часа за тобой придет машина. Приготовься, – сухо сказал НД.

– Как убита? Слушай, Юлек, если ты думаешь, что сегодня первое апреля…

НД прервал меня:

– Я звоню из анатомички. Повторяю: вдову убили. Олесь производит вскрытие. Твой шеф ждет тебя на вилле. Поторапливайся, Глеб!

НД положил трубку… Я вскочил и помчался в ванную под холодный душ.

Через две минуты, одеваясь и прихлебывая кофе, я отвечал на дотошные мамины расспросы.

– Опять там что-то случилось?

– Да, опять.

– И это связано с почтовыми марками?

– Да, связано.

– Ты разузнал что-нибудь в ГДР?

– Да, разузнал.

– Я достала несколько интересных марок. Может, посмотришь?

– Конечно, как только будет время.

– Мне кажется, ты потерял голову! Ведь я видела тебя в разных обстоятельствах…

– Послушай, мама, перестань надоедать и не спрашивай о том, чего я тебе все равно не скажу!

– Я-то думала, ты расскажешь мне о поездке в ГДР, – уже на лестнице донеслись до меня ее слова.

Я сел рядом с водителем служебной машины, и мы помчались по набережной на место преступления.

Я попросил остановить машину, не доезжая до виллы. Полковник в штатском расхаживал перед виллой и сосал погасшую трубку. Его разбудили раньше, чем меня, но его розовые щеки были свежевыбриты, отдохнувшие живые глаза смотрели пытливо.

– Пока дело выглядит так, – поздоровавшись, объяснил он, – около пяти часов утра в районный комиссариат прибежала служанка. Она сообщила дежурному, что вдова умерла, вернее, ее убили. Как говорит служанка, ее разбудил странный храп. Она встала, подошла к комнате хозяйки, приоткрыла дверь и увидела, что хозяйка мертва.

– Служанку допросишь сам… Осмотр тела, произведенный в присутствии НД, позволяет предполагать применение яда. Вскрытие покажет, что это за яд. Наши сотрудники осматривают квартиру. Твоя задача: допросив служанку, сразу же двинуться по следам Посла… Тебя не обидел тот разговор в кабинете НД? – спросил полковник, садясь в машину.

Нет, никакой обиды я не чувствовал.

Когда я вошел в кабинет, где находилась коллекция, сотрудники лаборатории уже собирались уходить. Они изъяли запасы продуктов, кухонную посуду и утварь, зубную пасту и содержимое домашней аптечки. Сидевший за столом офицер из лаборатории НД подсовывал заплаканной служанке опись изъятых вещей. Она подписывала дрожащей рукой.

– Служанка является наследницей убитых супругов, – сказал мне потихоньку комендант районного комиссариата. – Я нашел завещание. Она утверждает, что не знала о его существовании.

Пришлось ждать, пока подметут пол, застелят кровать, вынесут реквизированные вещи. Было необходимо, чтобы после нашего ухода служанка не оставалась в квартире одна.

– У нее есть какая-то родственница, живет в пригороде, я послал за ней, – успокоил меня комендант. – Хочешь остаться с ней наедине?

Я кивнул.

Сидя в кресле, я курил, ожидая, когда сотрудники лаборатории уйдут. Наконец двери за ними закрылись.

Минуту спустя служанка вошла в комнату. Увидев меня, она смутилась и остановилась как вкопанная.

– Мне надо поговорить с вами. Присядьте, пожалуйста, – сухо сказал я.

О том, что рано или поздно нужно будет допросить служанку, я думал еще перед поездкой в ГДР. Однако я не ожидал, что наш первый разговор состоится при таких обстоятельствах.

Она села за стол в кресло покойного хозяина. В эту минуту движениями и манерой держаться она очень напоминала… вдову!

– Вы были в каком-то родстве с убитыми? – начал я.

– Да. Я хозяину дальняя родственница.

Усвоенные вдруг ею манеры хозяйки и наследницы поразительно не вязались с оборотами ее речи. Это и удивляло и забавляло меня.

– Вы понимаете что-нибудь в марках?

– Да. Особенно с тех пор, как стала жить у родственников. Сперва хозяин давал мне отмачивать массовку…

– Вы умеете пользоваться каталогами? Кто был Стенли Гиббонс и что вы знаете о Феррари?

– Стенли Гиббонс был основателем крупной фирмы по торговле марками. В середине прошлого века. Эта фирма существует в Лондоне и сейчас. Каталогом Гиббонса пользуются в англосаксонских странах. А маркиз Феррари – это один из известнейших коллекционеров мира. Он родился в 1848 году, умер в 1917 году в Лозанне от разрыва сердца после одной из крупнейших сделок с марками.

– А где в Польше употреблялся круглый штемпель с цифрой «один» на марках «За лот»?

– В период обращения марки «За лот» круглые и квадратные штемпеля с цифрой «один» имела Варшава.

– В чем особенность первых марок России? На что нужно обращать особое внимание?

– На анилиновую типографскую краску, распускающуюся в воде…

Я задал еще семь-восемь вопросов, на которые она ответила не моргнув глазом. Стало ясно, что она знает о марках столько же, сколько покойная вдова. Это облегчало ведение допроса.

– Давайте перейдем в кухню. Постарайтесь восстановить ход утренних событий, – сказал я вставая. – Прошу по порядку вспомнить и повторить все, повторить каждый ваш шаг с того момента, как вы проснулись.

Она послушно двинулась за мной.

– Спала я, как всегда, в алькове. – Она указала на небольшую нишу со свежезастланной кроватью. – В механизме кукушки утром что-то заело: стала куковать как сумасшедшая. – Она взглянула на часы, которые я собирался осмотреть еще при жизни вдовы.

Часы мерно постукивали. Стрелки в форме клюва аиста показывали чуть больше половины седьмого…

– Мне послышалось, что хозяйка будто храпит. Выло уже светло, теперь светает рано, – рассказывала наследница. – Я не могла заснуть. Минут через сорок пять мне вдруг пришло на ум, что с хозяйкой неладно. Больно странно она храпела.

– Почему вы считаете, что… именно через сорок пять минут?

– Потому что кукушка кукует каждые четверть часа.

– И что тогда?

– Тогда я встала, накинула халат… – Она подошла к двери напротив и нажала на ручку.

Мы очутились в небольшой, безвкусно обставленной комнате вдовы. Прежде я не бывал здесь. В открытое окно долетал гомон птиц, обклевывавших в соседнем саду черешню.

– Хозяйка лежала вот так, ее голова свешивалась на пол, – показала мне наследница и стала всхлипывать. – Я взяла ее за руку. Но она уже… была мертва…

Наследница расплакалась. Я оглядел комнату, посмотрел в окно, чтобы выяснить: можно ли залезть сюда по водосточной трубе. Это было почти невозможно. Версию, будто кто-то забрался сюда извне, чтобы отравить вдову, следовало отбросить. Впрочем, сотрудники лаборатории уже выяснили, что на водосточной трубе нет никаких следов.

– Это вы открыли окно или оно было открыто?

– Нет. Это открыли ваши люди, которые искали следы…

– А дверь на лестницу?

– Она была закрыта на замок и на цепочку, я открыла ее, когда пошла в комиссариат.

– А окна в кухне и в комнате, где находится коллекция?

– Оба окна были закрыты.

– Рассказывайте дальше… Значит, вы увидели, что хозяйка мертва. Ночной столик возле кровати выглядел так же, как сейчас, или на нем что-то стояло?

– Ничего не стояло. Я испугалась и выбежала отсюда, чтобы осмотреть шкаф.

Речь шла о шкафе, где хранились марки.

Мы вернулись в комнату, где я начал допрос.

– Нитка была на месте, как и сейчас. Пожилой человек в спортивных брюках, что приезжал утром, – она имела в виду полковника, – не велел открывать шкаф… Ну, я как была, в халате, тут же побежала в комиссариат.

Последние слова она произнесла, встав на колени и заглядывая под шкаф.

– Да, нитка цела… Это придумала хозяйка: привязать ниткой дверцы шкафа к булавке, воткнутой в пол… Чтобы потом не нужно было проверять альбомы, ведь мы обе часто уходили и квартира оставалась пустой.

Она поднялась с пола, подошла к письменному столу. и села в кресло точно так, как это делала покойная вдова. Зазвонил телефон.

Это был НД.

– Сообщаю первые результаты вскрытия. Следы укола отсутствуют. На этот раз яд был введен через рот. Состав яда пока не определен. – Отправляйся, как тебе сказал старик, по следу Посла. Звони из города, я буду у себя в лаборатории. Следует проверить, не совершено ли в связи с убийством новой кражи. Не думаю, чтобы убийцей была наследница, – закончил НД и положил трубку.

Я снова сел в кресло и взглянул на ссутулившуюся наследницу.

– Вашей хозяйке в последнее время не делали уколов?

– Нет. Она чувствовала себя хорошо. Ей не нужны были ни лекарства, ни уколы.

– А может, она испытывала жажду и пила воду вечером или ночью?

– Нет. Я знала бы об этом.

– Вам, конечно, известна ценность коллекции?

– О-о, это… очень ценная коллекция, – услышал я в ответ.

Таким же тоном превосходства и своеобразной гордости говорила о коллекции вдова.

– А о завещании вы действительно до сих пор не знали?

– Нет. Я всегда думала, что умру первой. И этот вопрос меня не интересовал.

Я разговаривал теперь с человеком, равным мне по уровню культуры, в ней нельзя было уловить отсталости домработницы.

– А вы… умеете делать уколы?

– Нет. Почему вы об этом спрашиваете?

– Почему – это мое дело… Не выходила ли ваша хозяйка вчера после обеда или вечером из дому?

– Кажется, ходила в кафе… После того как убили нашего хозяина, она иногда ходила в кафе пить кофе.

– В какое кафе?

– Не знаю. В разные. Здесь. В центре. В Северном и Южном районах.

– Могла ли она там с кем-нибудь встретиться? С каким-либо знакомым?

– Не знаю. Скорее всего, нет.

Не задавая больше вопросов, я попросил, чтобы она сняла нитку и вместе со мной посмотрела альбомы.

Просмотр, занявший почти час, не выявил новой пропажи. Все было в том же состоянии, как и при жизни вдовы, до моего отъезда в ГДР. В сомнительных случаях мне помогала опись, составленная с помощью вдовы, неожиданно явившейся второй жертвой преступника.

Часы прокуковали половину девятого. Комендант комиссариата сообщил мне по телефону, что где-то в пригороде разыскали племянницу наследницы.

– Девка – что лошадь норовистая, да еще упрямая. Требует от меня объяснений. Я ничего ей не сказал, чтоб она тебе не мешала с расспросами.

Я уже заканчивал разговор с наследницей и попросил прислать к ней племянницу.

– Не забывайте, пожалуйста, что, согласно закону, коллекция является предметом наследования. Поэтому прошу ничего не обменивать и не продавать. Сейчас придет ваша племянница. О времени похорон вам сообщат.

– Спасибо, – ответила она устало.

Шагая к площади Коммуны, я думал:

«В принципе убийство вдовы могло быть совершено или Послом, или наследницей. Последняя имела бы для этого даже больше оснований: только теперь она почувствовала себя человеком. В доме прислуге достается больше от хозяйки, чем от хозяина. Кроме того, именно она является наследницей. Но всплыло дополнительное обстоятельство: отравление ядом наталкивает на мысль, что наследница связана с Послом! Так или иначе, вывод один. Нет смысла заниматься наследницей, раз у нас уже есть какие-то данные о самом После. Ведь все говорит о том, что вскоре мы его изобличим. Может показаться, что наследница ни о чем не энает, а Посол договорился с вдовой встретиться в кафе и, опасаясь разоблачения с ее стороны, подсыпал ей медленно действующий яд. Если добраться до Посла, то это автоматически решит вопрос о виновности или невиновности наследницы…»

Обдумывая различные версии, я сел в автобус и, согласно указанию полковника, направился в сорок первое почтовое отделение.

По словам подлинного доктора Кригера, с момента ликвидации почтового ящика на его имя прошел год. Но возможно, что-то осталось в памяти персонала почтового отделения? Может, по тем или иным причинам они запомнили бывшего владельца ящика?

Войдя к начальнику сорок первого почтового отделения, я случайно оказался свидетелем заинтересовавшего меня разговора начальника с одним из практикантов.

– Белый «Дилижанс» входит в число марок, украденных из государственной типографии, – говорил начальник, – поэтому, согласно инструкции, мы не должны принимать эту марку. Скажите тем, кто гасит марки, чтобы такие письма задерживали.

– Можно посмотреть? – вмешался я, видя на столе конверт с незнакомой мне маркой.

– Пожалуйста… Разница заключается в том, что настоящий, пригодный для франкирования «Дилижанс» имеет желтый фон, – пояснил мне после ухода практиканта начальник. – Впрочем, лично я предпочитаю марки без фона. Они более четкие, более похожи на оригинал, служащий образцом для изготовления клише.

– А вы знаете оригинал?

– Да. Существовали две картины с дилижансом, которые послужили темой для марки. Как выяснилось позже, одна из картин была подделкой. Ее владелец стал жертвой мошенничества. Искусствоведы спорили по поводу этих картин. Я помню одну ссору знатоков, когда я работал в Почтовом музее, до того как его перевели во Вроцлав…

Он разговорился на тему о совершенно безразличных для меня деталях оригинала, и я не мог его остановить. Только когда он закончил, я прямо спросил:

– Меня интересует, кто арендовал год назад в вашем отделении ящик номер четырнадцать?

– О волке речь! – расхохотался начальник. – Абонентом ящика и… владельцем фальшивой картины был доктор Кригер!

Стараясь не показать удивления, я спросил!

– Вы знаете доктора Кригера?

– Постольку, поскольку… Я видел его в Почтовом музее, куда он пробовал продать фальшивый «Дилижанс». Позже мне звонили по телефону из Национальной галереи. Работники галереи спрашивали наше мнение об этой картине. Потому я и запомнил фамилию доктора.

– Вы можете описать внешность доктора?

– Конечно. Доктор Кригер – человек среднего возраста, примерно среднего роста. Интеллигентный мужчина, с круглым лицом, хорошо одет…

Описание сходилось с тем, что я слышал вначале от студента-медика, а затем от вдовы.

Убийца, он же Посол, выдающий себя за доктора Кригера, конечно же, не предполагал, что в Почтовом музее и в сорок первом почтовом отделении он столкнется с одним и тем же человеком!

– Можно посмотреть квитанции, на которых Кригер расписывался в получении заказных писем? – спросил я.

– Вы занимаетесь графологией, капитан?

Мое инкогнито было раскрыто.

– Откуда вы меня знаете?

– Откуда? Если живешь на Горносленской, через два дома… Неужели вы думаете, что я стал бы первому встречному раскрывать почтовые секреты? Вы же мне не представились… Видите ли, сосед, прошел год, и установленный для претензии срок кончился. Квитанции отправлены в макулатуру. Хотя подождите-ка…

Он прошел в почтовый зал и скоро вернулся в обществе молоденькой симпатичной сотрудницы.

– Она работала с заказной корреспонденцией в то время, когда у нас бывал доктор Кригер, – пояснил он. – Вы помните, Зося, доктора Кригера?

– Да, помню. Такой веселый, интеллигентный мужчина. У него был ящик номер четырнадцать, он подходил к моему окошку за заказными письмами, а получал он их со всего мира. Подруги смеялись, что он, очевидно, опубликовал свой адрес в каком-то африканском брачном бюллетене и скрывает свою переписку от жены. Вот ему и нужен почтовый ящик.

Зося оказалась разговорчивой особой.

– А еще он скрывал свою переписку потому, что собирал марки, – продолжала Зося. – А это смешно. В конвертах, которые иногда бывали повреждены, кроме фотографий женщин, мы видели марки. Потом все прекратилось. Доктор отказался от почтового ящика, и письма стали приходить реже. Несколько раз, когда что-то приходило, мы пересылали на адрес больницы…

– А какой документ предъявлял доктор Кригер? – прервал я ее.

– Какой? Просто… мы его знали! Он открывал свой ящик. Когда подходил к моему окошку, в руке держал ключ, – рассудительно пояснила Зося, удивляясь, что кто-то мог спрашивать у доктора Кригера документ.

И это все, что я смог узнать.

В Национальной галерее у меня был приятель еще с тех времен, когда одна воровская шайка предприняла неудачную попытку украсть «Даму с лаской» Леонардо да Винчи. Эта картина была временно передана из краковских коллекций на какую-то выставку. Кстати, миниатюрная репродукция этой картины была единственной польской маркой, на которую в те годы я обратил внимание.

Выйдя из почтового отделения, я взял такси, чтобы без проволочек «пришвартоваться» к зданию музея.

– Мариан, должно быть, в зале прикладного искусства. Если не у старых фламандцев! – сказал мне экскурсовод.

Я нашел Мариана у картин Рембрандта. Это были: автопортрет, сделанный в молодые годы, Саския, написанная через два года после свадьбы, и Мартин Дай.

Мариан стоял перед портретом Мартина Дая. Смотрел в какую-то иностранную газету, бормотал что-то себе под нос и выглядел не совсем нормальным.

А меня мучила загадка нового убийства.

Скорее бы добраться до Посла!

– Извини, Мариан, – проговорил я тихо, – нам нужна твоя помощь.

Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом, будто не слышал. И лишь через минуту его профессорский лик просиял:

– А-а, это ты? Ты уже слышал?

– О чем?

– Ты в самом деле ничего не знаешь?

– Нет.

– У этого Мартина Дая была невеста. Ее портрет нашли недавно в городском музее в Шверине. В Голландии был обычай, чтобы молодые перед свадьбой заказывали свои портреты. И наши молодые отправились к Рембрандту. Но свадьба не состоялась… Смешно подумать. Смотри, они снова встретились через триста лет!

Он развернул газету, показывая мне репродукции обеих картин.

К сожалению, я должен был возвратиться к вопросу об убийстве в Западном районе.

– Говоришь, «Дилижанс»? – повторил Мариан, когда мы спустились в контору. – Что-то я слышал. Правда, не в моем отделе, но, помню, по этому вопросу были какие-то споры. Надо расспросить коллег.

Он долго звонил по местному коммутатору, но через несколько минут беспомощно развел руками:

– С человеком, который хотел продать нам «Дилижанс», разговаривал только профессор Грейн. Об этом деле должны знать в Почтовом музее на улице Святой Барбары… Но… профессор Грейн умер, а музей перевели во Вроцлав!

– Скажи, который час? – спросил я, посмотрев на свои но заведенные в утренней спешке часы.

Мариан вытащил серебряный «Нортон» с надписью «Лондон 1785», у которого был громкий, как у трактора, ход. Это был предмет моей давней зависти.

– Ровно десять. В одиннадцать во Вроцлав вылетает самолет. Я это знаю, так как был там на прошлой неделе.

– А как… насчет «Нортона»?

– Спасибо. Можно поговорить об обмене.

– Разреши позвонить от тебя? – попросил я.

– С городом – через ноль. – Он пододвинул ко мне аппарат.

– Если считаешь, что это необходимо для успокоения твоей совести, – говорил полковник, – садись в самолет и лети во Вроцлав. Только запомни: если из этого что-то получится, я оплачу стоимость билета, в противном случае – нет. Решай!

– Вылетаю и вернусь к вечеру! – решил я.

Звонить маме домой смысла не было. Но НД о моем выезде я уведомил.

– Химический анализ пока не дал никаких результатов, – проинформировал меня НД. – Как в первом, так и во втором случае применен неизвестный яд. Это только подтверждает, что второе убийство тоже совершено Послом. Сделай все, чтобы добраться до него.

Теперь я мог передохнуть и выкурить сигарету.

– Эх, если бы мне в ближайшие две недели достать машину! – начал вздыхать Мариан. – Будильник у меня есть, – он полез в ящик стола, – теперь не хватает автомобиля.

– А зачем тебе автомобиль? – Я взял в руки самый заурядный будильник.

– Видишь ли, в одной деревне на Подлясье есть часы из Вельсена, с кукушкой, 1632 года. Вельсен – это почти пригород Гарлема. А хозяин часов – органист – хочет выменять их только на будильник. Но поезда туда не ходят… А тогда у меня не было с собой будильника.

– А что ты там делал?

– Был по служебным делам. Осматривал старинную колокольню.

Меня осенило: у НД есть машина, он собирает «Спутники», а я могу заполучить «Нортон». Просто так. За здорово живешь!

– А марок у тебя нет, Мариан?

– Нет. Зато у меня есть восьмиугольный подсвечник. Считаешь, слишком много углов?

– Мне кажется… один мой знакомый мог бы тебя подбросить на машине в ту деревню. Но подсвечник не пойдет. Для этого нужны марки со спутниками.

– Э, ничего ты не понимаешь, – объяснил Мариан, провожая меня до трамвайной остановки. – За подсвечник я достану статуэтку Вольтера, за которой охотится тип, имеющий фигурку из Челси. Эту фигурку я сменяю на вазу, на которую зарится кто-то, от кого можно получить испанский пистолет и две дамасские сабли. За пистолет и сабли я получу икону XVI века от коллеги из музея оружия. А тип, который собирает иконы, в свою очередь имеет контакт с человеком, близкий приятель которого знает много лет лицо, коллекционирующее марки. Ну, разве не просто?… Если получится, то за посредничество получишь «Нортон». А эти часы упоминал в своем каталоге сам король старинных часов Марфельс!

Мариан был заядлым коллекционером; да и все, о чем он говорил, происходило в безумном мире коллекционеров!

– Свяжись с НД. У него есть автомагаина, и он собирает марки. Я тоже постараюсь его уговорить.

В транспортном агентстве было почти пусто, отпускной период еще не начался. Билет я купил без хлопот.

«Одного часа на Почтовый музей должно хватить, – Думал л, сидя в удобном кресле „ИЛ“ а. – Раз Посол пробовал продать „Дилижанс“ и по этому поводу музейные специалисты между собой спорили, то его должен был запомнить кто-нибудь из работников музея».

Пока у нас было лишь общее описание его внешности, правда, показания студента-медика, вдовы и служащих почтового отделения в принципе сходились. Нам известно, что он существует и действует где-то рядом. Убийством вдовы он вновь дал знать о себе.

Но, чтобы добраться до него, мы знали слишком мало.