Отлучение (Из жизни Александра Солженицына - Воспоминания жены)

Но вам, по-видимому, не нужны писатели мирового класса, Толстой и Достоевский чувствовали бы себя в ССП столь же непризнанными, как и Солженицын, и с ними вы поступили бы так же, как с Пастернаком и Солженицыным.

Большая литература столь же интернациональна, как и большая наука. И создаваемые ею духовные ценности имеют общечеловеческий характер. Они способствуют объединению людей на основе гуманистических принципов. Настоящее творчество рождается в результате неудовлетворенности окружающим, а не под влиянием лозунгов и призывов...

Я знаю А. Солженицына как человека, и я прочитал все его законченные произведения. Я считаю, что этими произведениями должна гордиться советская литература. Я считаю, что этими произведениями должна гордиться и мировая литература. И вы, как литераторы, согласитесь со мной, ибо это бесспорно...

Я глубоко сожалею об исключении А. Солженицына из членов ССП. Но я огорчен этим не потому, что меня беспокоит судьба творчества А. Солженицына. Он еще в письме Четвертому съезду писателей сказал, что свой писательский долг выполнит. И я знаю, что это не пустые слова. Исключение А. Солженицына из членов ССП огорчает меня, как показатель весьма печальных изменений в позиции руководства Союза писателей и в позиции тех кругов, которые Союз советских писателей привыкли считать лишь отделением идеологической комиссии...

Хотя история имеет обыкновение повторять ошибки и просчеты, но все же коллективный опыт людей не проходит бесследно. Людей, при отсутствии демократических традиций, пока еще нетрудно подчинить, но их уже намного трудней обмануть. И если вы сомневаетесь в этом - попробуйте издать в СССР сочинения Александра Солженицына. Он будет расходиться миллионными тиражами и читаться десятками миллионов советских людей.

Ж. А. Медведев".

Официальные протесты будут продолжаться и дальше, но их было бы, несомненно, значительно больше, особенно со стороны писателей, не напиши Александр Исаевич своего Открытого письма секретариату СП РСФСР. Письмо же это многих испугало и отшатнуло. В числе таковых был, например, писатель Гранин. Оказывается, Гранин присутствовал на заседании секретариата СП РСФСР 5 ноября, когда исключали Солженицына, и при голосовании воздержался. Но после знакомства с письмом прислал из Ленинграда телеграмму, что отказывается от своих возражений по поводу исключения Солженицына из членов СП.

Тем не менее это не заставило моего мужа пожалеть о сделанном. Он говорил мне, что все равно защитить его бы не удалось, а создалось бы только ложное впечатление, что он сидит и ждет, когда его будут защищать. А так - он сам себя защитил!

Все же и без несостоявшейся лавины протестов специально отведенная нами папка под номером 62, содержащая все материалы, связанные с исключением Александра Исаевича из членов Союза писателей, с трудом их вмещает.

Позже стало известно, что в отношении "протестовавших" писателей были приняты определен-ные меры. Так, например, Бакланова вызывали в ЦК. Беляев и Мелентьев, держа в руках письмо Солженицына, принялись было кричать на него. Бакланов сказал, что говорить в таком тоне он не будет и что он ни от чего не отказывается. Он высказался в том роде, что все это их, писателей, дело, что они имеют право высказывать свое мнение. Вызывали в ЦК также Тендрякова. Верченко сказал ему, что только он один остался, кто не отказался от своего протеста против исключения Солжени-цына и от требования пересмотреть этот вопрос. Сказал, что и Бакланов, и Антонов отказались. Тендряков приехал к Антонову и напал на него. Но все оказалось ложью. Антонова действительно вызывали в секретариат СП; Воронков, Бровка, Баруздин предлагали ему отказаться от высказанной ранее точки зрения, но Антонов не сделал этого. В результате Антонов обвинил Баруздина в распространении клеветы.

По западному радио все продолжаются отклики на исключение Солженицына из Союза писателей. 13 ноября утром услышали по "Свободе": "В собрании сочинений Солженицына самым трагическим будет первый том, где будет излагаться биография писателя. Будет видно, как обращалась Родина со своим великим сыном!"

Би-би-си, давая обзор утренних газет, зачитывает выдержки из статьи о "Круге первом", помещенной в "Таймc". В том числе: "Уже после выхода "Ивана Денисовича" было ясно, что в Солженицыне заложены задатки провидца и пророка!"

Вечером то же Би-би-си читает большую статью из газеты "Монд" в связи с исключением Солженицына.

14 ноября все радиостанции (Би-би-си, "Голос Америки", "Немецкая волна", "Свобода") сообщили о том, что Солженицын направил в СП письмо. Но полного текста письма пока не зачитывали: или - очень кратко о его содержании, или - отдельные отрывки, но просто пересказанные1.

15 ноября Би-би-си, делая обзор еженедельников, приводит отклики на исключение Солженицына, напечатанные в "Обсервер", в "Санди телеграф". В "Санди телеграф": "На прошлой неделе советское руководство отлучило своего лучшего писателя. Это - не внутреннее дело Советского Союза и русского народа: заставить замолчать гения - международное преступление, варварский акт, направленный против цивилизации".

Волна возмущения по поводу исключения Солженицына из Союза писателей прокатилась по всему миру. В "Летр франсез"2 было помещено заявление французского национального комитета писателей (Луи Арагон, Эльза Триоле, Жан-Поль Сартр и др.): "...исключение Солженицына из СП - монументальная ошибка, которая не только вредит Советскому Союзу, но и подтверждает мнения, распространяемые врагами социализма. Чехов мог свободно опубликовать свой "Сахалин". Неужели страна победившего социализма может отнестись к Александру Солженицыну с меньшей терпимостью, чем царь Николай II обращался с Чеховым. Что же касается обвинения в том, что труды Солженицына чернят доброе имя родины, мы не можем не заявить своим советским друзьям, что тень на доброе имя вашей родины бросают те меры, которые предпринимаются против Солженицына".

Скоро3 в газете "Таймс" будет опубликовано письмо Бертрана Рассела Косыгину. Рассел выразит большое огорчение по поводу исключения Солженицына из Союза писателей и надежду на то, что Союз писателей пересмотрит это свое решение. Если же нет - Рассел просит Косыгина обеспечить Солженицыну условия для продолжения творческой работы. Эта волна возмущения на Западе будет продолжаться и дальше.

Но и просто читатели писателя Солженицына на его Родине тоже не остаются безразличными. К нам домой в Рязань приезжают из Москвы, из Ленинграда, чтобы выразить свое сочувствие и возмущение.

Многие доброжелатели шлют в Рязань письма (отчасти - и недоброжелатели). Но все эти письма, которым предстоит еще переправиться из Рязани в "Сеславино", обгоняет телеграмма, пришедшая в Рязань 17 ноября:

"Отставить Ломоносова от Академии нельзя, разве что Академию от Ломоносова тчк Цитата не совсем точна но применимая к ситуации тчк Низко кланяюсь - Ивич".

1 Полный текст письма впервые будет прочтен 11 декабря, в день рождения А. И. Солженицына.

2 От 19-25.11.69. (Всего 15 подписей).

3 03.12.69.

Глава IX

ОТКЛИКИ

Между тем наша жизнь в "Сеславине" шла своим чередом. Правда, нервное напряжение, по-видимому, сказалось на муже: ему нездоровится: озноб, подскочила температура. Начал было 15 ноября писать, но нездоровье да еще компрессор, долбящий остатки старого фундамента, помешали. Отлеживался.

Растропович начал для нас музыкальный лекторий, тема - "Евгений Онегин" в его дирижерст-ве. Мстислав Леопольдович то рассказывает, то включает стереопроигрыватель. Конечно, очень интересно. Могу только пожалеть, что непомерная занятость не дала Ростроповичу завершить свое начинание. Свой "музыкальный лекторий" он продолжил для нас еще через день, снова - об "Онегине". Но на этом все и кончилось.

Вернувшись к себе после второго сеанса - это было 17 ноября - и включив "Спидолу", Александр Исаевич вдруг услышал, как по-польски читают его Открытое письмо. Оказалось - американцы! Почему же не читают они его по-русски?.. Или нам не удалось услышать?.. А "Немецкая волна" пересказывает "Изложение" рязанского заседания в обратном переводе с французского!

Затянувшееся нездоровье мешает Александру Исаевичу погрузиться в работу над романом. Занимается пословицами, выбирая их из разных своих блокнотиков на одну букву. Я же с воодушев-лением занимаюсь своими мемуарами: перевожу на машинку уже мною написанное. Однажды так увлеклась, что, сидя рядом с приемником, не заметила, что кончилась музыка и мелют какую-то чепуху. Муж входит в мою комнату и удивленно спрашивает: "Ты почему не выключаешь радио?" - "Не слышала!" - сама удивилась я.

Пока Александру Исаевичу нездоровилось, он взялся еще за чтение. Нужно прочесть Владимова! Его "Три минуты молчания". Но тут произошла осечка. Какая - будет видно из письма, которое муж тут же и написал Владимову:

"Дорогой Георгий Николаевич!

Начал я Ваш роман просто с НАСЛАЖДЕНИЕМ: какая легкость рисунка, полет пера, какая непринужденность языка и жаргона! И особенно мне понравилось, что Ваш герой бросает море: вот сейчас-то он на суше хватит, голубчик, узнает, насколько здесь серьезней.

И вдруг - он возвращается на море... И я - сразу скис: этого мне не одолеть...

Даже если Вы там нащупаете социальные язвы - слишком много приходится платить за такелаж и соленые брызги.

Будущее (и прошлое, и настоящее) России - на суше. Рыболовный дальний флот - аппендикс, уродство из-за погубленных рек и озер. Морская тема не может, по-моему, сказаться ни на общественном, ни на нравственном, ни на эстетическом развитии России - или во всяком случае вырастет не сейчас, а когда мы. ДЕЙСТВИТЕЛЬНО будем заселять сибирское побережье. Морская тема боковой переулок, и именно потому я не в силах в него свернуть.

... Может быть, я не прав. Может быть, много важных открытий у Вас там дальше - но мне этого не одолеть. Для меня "Большая руда" все равно будет на первом месте"1.

Одним словом, с Владимовым повторилось у Александра Исаевича примерно то же, что ранее было с Конецким, о чем было во 2-й моей книге. Знаю, что это письмо Владимова очень расстроило и удивило.

21 ноября Александр Исаевич написал большое письмо Твардовскому (выдержки из него я приводила ранее). Сказал мне, что теперь, после своего Открытого письма, ему легче писать Трифоновичу: возможна большая с ним откровенность. Ему, кстати, кажется, что он просчитался, что опоздал со своим письмом.

"Ничего, - утешал он себя, это - для будущего, для молодежи - материал 70-х годов".

24 ноября Александр Исаевич провел в Москве. Был у врача, виделся с друзьями. В числе других новостей узнал, что наверху заседают, готовя против него статью с подписями чуть ли не 60 писателей.

Вечером мы - в Большом зале консерватории, на концерте Ростроповича. К мужу нет-нет да подходят, выражая восхищение письмом. После концерта полная дама в шикарной меховой накидке спросила: "Вы - Солженицын? Разрешите мне выразить восхищение вашим талантом!" "Позвольте, кто вы?" - уточнил Александр Исаевич. "Я - троюродная сестра Славы, а вот - мой муж". Мы все четверо обменялись рукопожатиями. Муж этой дамы был министром2. Несколько дней назад Мстис-лав Леопольдович с женой и дочерьми обедал у них. Ростропович заговорил там о Солженицыне, возмущался, что тронули тогда, когда пишет о 14-м годе. Или хотят, чтобы опять писал о современности?..

1 Солженицын А. - Владимову Г., 18.11.69

2 Министр МВД- Щелоков.

На следующий день, 25 ноября, после довольно большого перерыва Александр Исаевич начал писать. Но ему по-прежнему нездоровиться, еще и железка на шее опухла. Уж не та ли это болезнь, что у Русанова1?.. Под вечер совсем скис, даже не стал слушать радио. Решив пораньше лечь, вышел прогуляться перед сном. Однако очень скоро вернулся: "Нет, спать не придется". Позвонила одна самая близкая знакомая: едет к нам. Что бы это значило? Уж не "Литературку" ли она везет?..

1 Персонаж из повести "Раковый корпус".

В ожидании этой знакомой муж включил "Спидолу". Почти тотчас мы услышали - по "Голосу Америки": "Правление Союза писателей РСФСР заявило: никто не намеревается задерживать Солженицына, если он захочет отправиться туда, где будут с энтузиазмом приветствовать его и его антисоветские произведения".

Нам и в самом деле привезли "Литературку" накануне ее выхода и снова с 25-го на 26-е, как и в июне прошлого года.

В конце статьи, озаглавленной "От секретариата правления Союза писателей РСФСР", наполненной цитатами и руганью Открытого письма Солженицына, обыгрывалось выражение, взятое из Письма. "Держать и не пущать!" - таково, по мнению Солженицына, отношение Союза писателей к литераторам.

Почему же "держать и не пущать"? Никто этого делать не собирается даже и в том случае, если Солженицын пожелает отправиться туда, где всякий раз с таким восторгом встречаются его антисоветские произведения и письма".

Таким образом, оказалось, что в статье вопрос о выезде Солженицына за границу поставлен не столь категорично. Да и всю статью мой муж нашел довольно мягкой. Он решил, что ничего пока больше предпринимать не будет, что в его положении снова может создаться стабильность, которая позволит ему продолжать свою основную работу - работу над романом "Август четырнадцатого", 12 глав из которого уже успели так понравиться Александру Трифоновичу...

Поздно вечером в "Сеславино" приехал Ростропович. Александр Исаевич тотчас спросил его:

- Читал?

- Читал. Только, пожалуйста, не отвечай. Я хочу, чтоб у тебя были все условия для творчества.

Таким образом, решение Александра Исаевича совпало и с советами друзей. А совет такого рода он услышал не от одного Ростроповича. О том же напишет ему Жорес Медведев. "...Я думаю, что в настоящий момент Вам лучше игнорировать статью в "Лит. газете". На нее ответят другие. Хотя вопрос о выезде за границу сформулирован со всякими "если", "не будем препятствовать" и т. д., но это только начало. В случае Вашего вступления в новую полемику эта банда может сделать это поводом для более крутого шага принудительной высылки с лишением гражданства... Плюньте на эту статью, не спорьте с подонками..."1.

Западная пресса тотчас отозвалась на это "разрешение" Солженицыну покинуть Советский Союз. Би-би-си снова, как и после сообщения об исключении Солженицына из Союза писателей, дало комментарий Мориса Лейти: "...одинокий голос в пустыне..." В "Морнинг стар" профессор Браймс Саймер писал: "Предложение Солженицыну эмигрировать на Запад - недобрая примета для будущего советской литературы и советской культуры"2. "Голос Америки" сообщил, что Пэн-клуб вторично выступил с заявлением, подчеркнув: "...писатель такого масштаба был бы повсюду принят весьма радушно. Союз писателей должен гордиться им, а не исключать". Одновременно отверг возражения Союза писателей, что его действия являются вмешательством во внутренние дела Советского Союза.

1 Медведев Ж - Солженицыну А, 27.11.69.

2 04.12.69.

1 декабря "Свобода" известила о Манифесте Европейского объединения писателей, насчитыва-ющего 2 тысячи членов. В нем говорилось, что "если не прекратятся преследования Солженицына, то они порвут все отношения с СП СССР. Можно исключить Солженицына из Союза писателей, но не из русской литературы!"

Растрогала Александра Исаевича весть, что два писателя и два художника Норвегии обратились к своему правительству с просьбой предоставить Солженицыну политическое убежище и дом умершего поэта Хенрика Вергеланда, который по его завещанию предоставляется в качестве почетной резиденции самому выдающемуся литератору или деятелю искусств Норвегии. Последний его обитатель Арнольд Эверланд умер несколько месяцев тому назад, и дом пустует...

В Стокгольме вышла газета, где целая страница была посвящена Солженицыну: его биография и отрывки из произведений.

По "Голосу Америки" узнаем об обращении к Советскому правительству 16 видных писателей мира и деятелей культуры. Письмо протеста составил Артур Миллер, подписали Сартр, Стейнбек, Стравинский и другие. В нем есть такие строки: "Мы опровергаем, что расхождение писателя во мнении с правительством и печатанье его работ за границей может служить поводом для преследования".

Конец ноября - начало декабря я пробыла в Рязани: нужно было проведать своих близких. Последние дни перед моим отъездом из "Сеславина" муж немного стал писать, хотя в основном занимался другим: продолжал из разных своих "далевских" блокнотиков выбирать пословицы, начинавшиеся на определенные буквы.

Прежде всего мне надо в Рязани .выполнить поручение мужа: забрать из Рязанского отделения писателей его трудовую книжку. Звоню туда. У телефона - Э. И. Сафонов.

- Эрнст Иванович, как ваше самочувствие?

- Неважное.

- Неудачно сделали операцию?

- Да нет, в другом плане.

Говорю ему относительно трудовой книжки. Назначил прийти за ней на следующий день, предварительно позвонив.

Однако, когда я позвонила ему в назначенное время, то услышала от него: "Вашей просьбы выполнить я уже не в состоянии". И предложил обратиться к новому лицу, которое здесь появится через несколько дней. (Кажется, в тот раз я так и уехала без трудовой книжки.)

Узнала некоторые подробности, касающиеся подготовки исключения Солженицына из СП СССР. Оказывается, за 3 часа до заседания Рязанского отделения, в больницу к Э. Сафонову пришел секретарь обкома Шестопалов и предложил ему дать свое согласие на исключение Солженицына (с ним была уже готовая бумага, требовалась только подпись.). Однако Сафонов отказался подписать бумагу. Сказал, что на такое дело он не пойдет, ибо ценит и уважает Солженицына.

Конечно же, в Рязани бродят новые легенды о Солженицыне: якобы требовал себе виллу в Солотче - не удалось, живет в вилле, которую ему подарил Хрущев. И еще: будто К. И. Чуковский оставил ему 2/3 всего своего состояния.

Впрочем, последний слух пришел из Москвы. У внучки Чуковского в самых различных организациях спрашивают: будут ли они судиться из-за наследства с Солженицыным...1.

1 Чуковский К. И. оставил Солженицыну 3 тыс. рублей.

Но не это больше всего занимало меня в Рязани. Прежде всего бросились в глаза телеграммы.

Из Актюбинска: "Прочитали в "Литературной России" о вашем исключении из союза писателей тчк. Остается отставить от вас литературу = Чистяков Шаронина".

Из Москвы: "Спасибо за то что сделано вами для людей и за то что еще будет сделано = Сергей Чесноков".

Из Белгорода: "Связи последними событиями примите искреннее уважение вашему великому таланту = Перовский, писатель".

Из Москвы: "Связи испытанием желаю стойкости здоровья вам и близким = Порадек".

А кто-то побоялся обратиться непосредственно к Солженицыну.

Из Каунаса: "Дорогая Наталья Алексеевна всей душой с вами желаю прежде всего здоровья как можно больше здоровья = Амикус".

И... письма, сочувственные письма от доброжелателей... Они ждали меня, они продолжали приходить и при мне, а также после моего отъезда.

"...Только что прочла Вашу запись позорного собрания Рязанской писательской организации и заметку по этому поводу в "Лит. газете".

Трудно передать, что я сейчас чувствую. Хочется кричать от возмущения и стыда, и от отчаяния из-за полной невозможности что-то сделать, предпринять...

Я преклоняюсь перед Вашим мужеством, выдержкой и достоинством.

Все, что я о Вас знаю, Ваши замечательные книги, Ваша принципиальность и благородное поведение в труднейших ситуациях, - все это вызывает безграничное уважение"1.

"...Наши надежды на то, что Вы сможете работать в нормальных условиях, не сбылись. В этом есть и наша вина. Нет, не в том, что Союз писателей открыто узаконил давно существующее положение, когда Ваши книги не издавались, Вам запрещали встречи с читателями, СП не охранял Ваши авторские права, - все то, о чем Вы писали в письме к съезду. Ну что ж! Союз писателей только лишний раз подтвердил, что он не творческая организация, а орудие духовного закрепощения народа... А те читатели, в которых Вы нуждаетесь, выбирают себе писателей не по их принадлежности к СП. И они по-прежнему будут находить пути к Вашим книгам. Вина же всех, кто читает Ваши книги, в том, что мы, кажется, не смогли предотвратить возрождение прошлого... Ибо только в этом случае оказалось возможным исключить Вас из Союза писателей, т. е. официально зачеркнуть всю правду, которую Вы сказали, зачеркнуть все, напечатанное Вами, и даже тот краешек правды, который власти сами не так давно признавали. Вы, Александр Исаевич, свою задачу писателя и человека выполняете и, мы не сомневаемся, выполните...

Мы прочли Ваше письмо, адресованное СП. Спасибо. Спасибо за слова о цельном и едином ЧЕЛОВЕЧЕСТВЕ, о котором так часто забывают (и в этом ГЛАВНАЯ опасность для его существования)..."2.

1 Сегал Р. Л.

2 Каплун И. и Иофе О. (студентки), 18.11.69.

"...Весьма досадно, что марионетки и хамелеоны из стада "литературных" услужителей и их хозяева крутятся под ногами, втыкая палки в колесо Истории. Тщетно! Это колесо нельзя ни замедлить, ни остановить.

Ваше имя прочно вошло в историю мировой и советской литературы, а Ваши произведения живут, и их хватит на века...

Мною публично заявлен протест на исключение Вас из ССП. Я переживаю это как величайший позор для нашего общества и его идеалов...

Крепко жму Вашу руку, дорогой друг"1.

"...Я знаю, что Вас нельзя исключить и отставить, можно только нас оставить без Вас.

Кажется, что нужно многим уйти вместе с Вами, но тем самым мы лишимся даже права говорить в Союзе то, что должны сказать..."2.

"Глубокоуважаемый Александр Исаевич!

Больно и невыносимо смотреть на борьбу Вашу с клеветой, а вернее - на травлю. Бога ради, не обращайте на все это внимание... Те, для кого Вы пишете, все равно верят Вам и в Вас, а не им, что бы, они ни говорили. А им не докажешь... Единственная их цель, по-моему, - заставить Вас замолчать, помешать работать. И страшно, если это им удастся. Пишите, делайте Вам предназначенное - это, кажется, лучшее, что можно сделать.

Спасибо Вам. За "Ивана Денисовича", за "Корпус" - за все...

Вы дороги русской литературе, а вся их мышиная возня не стоит и минуты Вашего времени... "3.

"Дорогой Александр Исаевич!

Слухи о последних событиях, происшедших в Рязани, дошли до нас гораздо раньше, чем сегодняшний номер "Литературной газеты", но уже и слухам я верил, как поверили им все, кто умеет анализировать обстоятельства.

Пишу Вам не потому, что хочу утешить: гений Ваш не нуждается в утешениях... Просто хочу сказать, что в моих подшивках до сих пор еще хранится номер "Литературной газеты" с сообщением об исключении Пастернака...

Кто следующий?..

После Вас, кажется, уж и некому.

И ведь, однако, найдут!

Разрешите выразить Вам мое самое глубокое восхищение.

Жму Вашу руку - искренне и по-дружески"4.

1 Эйхвальд, 17.11.69, Таллинн.

2 Данини Л. (или П.), член СП, 18.11.69.

3 Решетников, 24.11.69, Ленинград (письмо написано у нас дома в Рязани).

4 Прохватилов В., 19.11.69, Ленинград.

"Дорогой Александр Исаевич!

Мы постараемся покороче высказать то, что у нас на душе, так как уверены, что в эти дни Вы получите тысячи писем, а Ваше время дорого всем нам.

Единственно, что нас удручает, так это то, что, возможно, Вы огорчаетесь. В остальном же все происходящее абсолютно закономерно. Более того - в наше время - и это наше общее горе - выписку из протокола заседания, на котором лучший современный писатель России, совесть русской литературы, был исключен из Союза писателей, следовало бы носить на груди как орден. Не говоря уже о том, что гораздо почетнее стоять в одном ряду с Пастернаком и Ахматовой, чем с огромным большинством членов этого самого Союза.

Дорогой Александр Исаевич! Не огорчайтесь, продолжайте работать. Мы все ждем Ваших новых книг. Мы постараемся достать и прочесть их, а когда-нибудь они открыто будут стоять на полках в каждом доме, где ценят правду. Будем надеяться, что мы доживем до этого.

Крепко Вас обнимаем"1.

1 Шатуновская Н. и Собенникова К., сотрудницы ВГБИЛ, Москва.

"Дорогой Александр Исаевич!

Еще одно тяжелое испытание выпало на Вашу долю...

Не слишком ли много для одного человека?

Нам хотелось бы в связи с этим высказать Вам свое искреннее сочувствие и глубокое уважение.

Такова уж у нас судьба многих больших и настоящих талантов: иные из них так и оставались всю жизнь на положении гонимых и отвергаемых... Что же, это, быть может, лишний раз доказывает Вашу причастность к большим русским писателям.

К счастью ведь, исключение из Союза - это вовсе не исключение из литературы. Конечно же, напротив - Русская литература - это Вы, а не секретариат и не рязанские "классики". Их имен, наверное, никто бы и не узнал, не "обессмерть" они себя позорным участием в Вашем исключении...

Имя же Александра Солженицына прочно и навсегда принадлежит не только русской, но и мировой литературе, и никто не в силах помешать этому. Вопреки всем потокам вылившейся на Вас лжи число Ваших читателей и сторонников растет и будет расти.

Многое, очень многое хотелось бы Вам сказать. В частности, и о том, что Вам и Вашим близким надо беречь себя; и о том, чтобы Вы сдерживали Ваш (справедливый тысячу раз!) гнев и не поддавались на провокационные проявления, вроде предложений покинуть Родину (КОМУ они это предлагают?).

И - главное. Мы глубоко верим в то, что нынешние несправедливости и гонения Вы, как никто, в силах преодолеть, переплавив силой своего таланта в новые великие творения. И тогда - Вы победили. Тогда и это тяжкое испытание, выпавшее на Вашу долю, не напрасно1.

Бажанов из Калинина в своем, как всегда, длинном и многословном письме также советует: "Не поддавайтесь и Вы на такую и т. п. провокацию. Терпите!" А в заключение письма вспоминает меня: "Вашей Наталье Алексеевне привет. Я надеюсь, что она воспринимает эту тяжелую историю не так, чтобы Вам пришлось бы сказать: "Силен тот, кто один"2.

И на фоне приведенных писем ужасающим диссонансом выглядели две открытки, из которых одна пришла почтой из Москвы, а другая, по-видимому, из Рязани (на ней стоял только рязанский штамп).

"Бывший писатель Солженицын! Нам не раз говорили старые фронтовики, что зря тебя выпустили из лагеря. Мы сомневались в таких заявлениях, а теперь согласны с ними". Дальше идет брань, которую невозможно переводить на бумагу. К брани примешивается и прямая ложь: "На коньке антисоветчины тебе удалось в войну смыться из армии, и, когда наши отцы отдавали жизнь за Родину, ты спокойно отсиживался в лагерях3. Сейчас ты... на этом коньке хочешь удрать за границу? Не выйдет!"4. И, разумеется, пожелание, чтобы он снова отправился в тюрьму.

А вот рязанская открытка:

"Глубокоуважаемый!

11-го числа вы отметите, видимо, на средства Би-би-си свой день рождения. А мы через 10 дней отметим на свои заработанные день рождения тов. Сталина.

Давно необходимому решению Союза писателей - УРА!"5.

Через Рязанское отделение СП пришло "Закрытое письмо писателю Солженицыну" с подписью: "Гонимый нацмен"6:

1 Недоступ, Платонова Н., Терновская Л., Терновский Л., Габай Г. (Галина), 20.11.69.

2 Бажанов Б., 29.11.69, Калинин.

3 А. Солженицын был арестован 9 февраля 1945 года, т. е. за 3 месяца до Победы, а в лагерях оказался уже после окончания войны. (Это, между прочим, для уточнения. Но... не отсюда ли версия Томаша Ржезача?)

4 Группа московских студентов, конец ноября 1969 года.

5 Аноним, конец ноября.

6 30.11.69.

"Гражданин Солженицын!

Я не читал вашего Открытого письма Союзу писателей СССР. Но я узнал, что вас исключили из этого Союза... Отлучение от упомянутого Союза - не отлучение от СССР...

Но зачем вы продали свое перо нашим врагам? Неужели вас здесь так преследуют, житья не дают, со света сживают, живого в землю закапывают?! Мне живется гораздо хуже, чем вам, однако не намерен быть перебежчиком!.. " И дальше типично обывательское: "Вы имеете квартиру, сбережения, имя. Что же вам, черт возьми, еще нужно?!.. У меня фактически нет ни крова, ни заработка, ни здоровья!.. Я неоднократно "жаловался" вплоть до самых высших партийных и правительственных органов. И - что же? Они пересылают мои жалобы тем, кто меня преследует... А те мстят еще шибче!..

Если бы я поведал свою жизнь тем, кому за рубежом вы адресуете свои письма и рукописи, - вот была бы сенсация!.. И заплатили бы мне, вероятно, не меньше, чем вам. А деньги мне нужны в гораздо несравненно большей степени, чем вам, Солженицын!..

Но - кукиш-макиш! - Я не для того добровольцем пошел на фронт, чтобы продаться врагам!!

Я улажу свои "дела" здесь, дома, в СССР!..

Вернитесь к нам, Солженицын!

Бросьте!..

На кого меняете, русский, Советскую Россию?!

ГОНИМЫЙ НАЦМЕН".

Но вот - снова письмо с пониманием:

"Дорогой Александр Исаевич!

Испытываю потребность сказать Вам, что Ваши запись заседания в Рязани и письмо в Союз писателей РСФСР являются такими же образцами героической публицистики (не только русской), как и названное Вами письмо Лидии Чуковской к Шолохову.

Вы совершенно правы в своем сознании исторического значения того, что делаете.

Если смогу быть вам чем-либо полезен, сочту за честь.

Ваш А. Храбровицкий"1.

1 Храбровицкий А., 15.11.69.

Из Ленинграда несколько человек прислали копию своего протеста, направленного в "Правду", "Литературную газету", "Комсомольскую правду" и в секретариат СП СССР: "Недавно в "Литературной газете" было опубликовано извещение об исключении Солженицына из Союза писателей. Это побудило нас написать Вам письмо. Писателя Солженицына мы знаем по произведениям "Один день Ивана Денисовича" и ряду рассказов, публиковавшихся в различных журналах.

По этим произведениям писатель производит впечатление не только честного человека, но и идейного борца, ненавидящего порабощение, в какой бы форме оно nit выражалось.

Мы считаем, что исключение Солженицына не аргументировано должным образом!..

Если антиобщественная деятельность Солженицына выражается в том, что его произведения публиковались за границей и не публиковались у нас по причине идеологической враждебности, то не мешало бы широкому кругу читателей, любящих его опубликованные произведения, убедиться в этом, убедиться путем опубликования произведений и открытой с ними полемики с обвиняющей стороны, равно как и с обвиняемой...

Что же до обсуждения творчества Солженицына, то оно должно было происходить не в кулуарах СП, а на страницах газет и журналов (исключается не проворовавшийся завмаг, а человек, известный всей стране)... Мы внимательно прочли статью, опубликованную в "Литературной газете" СП. Как ни стараются убедить нас в том, что исключение Солженицына является закономерностью, для нас оно является полной неожиданностью.

СП опубликовал только выдержки из письма. Так как они преданы гласности, то возникает закономерный вопрос: "Почему бы ни опубликовать его полностью". Ведь выступая от лица "целого и единого человечества", Солженицын бросает вызов людям, исключившим его из общественной жизни страны. Мы, как граждане СССР, тоже, естественно, относим себя к этому человечеству и желаем знать поэтому содержание всего письма. Только путем полемики может быть принято решение об исключении или оправдании писателя.

В этом процессе должно быть главенствующим мнение всей общественности, а не группы людей, зачеркнувших всю деятельность писателя..." 1.

1 Янгин Ф., Марина М., Мазур В., Делягин В., Малявина В.

Копию своего протеста, направленного главному редактору "Литературной газеты" и в секретариат правления СП РСФСР, прислал Голубовский из Новосибирска:

"...Факты, изложенные в сообщении, молено было бы истолковать как внутреннее дело писательской организации и, как говорится, принять к сведению. Однако авторы сообщения, не поставившие, к сожалению, своей подписи, выступают не только от имени добровольного объединения советских литераторов, но и, как они пишут, от имени "нашего народа" и "широкой литературной общественности".

Я не знаю, принадлежу ли я к литературной общественности, но являюсь членом нашего общества и частицей народа. Поэтому я считаю своим долгом выразить несогласие с теми несправедливыми и, на мой взгляд, проникнутыми недоброжелательным духом упреками, которые содержатся в упомянутой статье.

Я делаю это потому, что высоко ценю творчество Александра Исаевича Солженицына. Меня глубоко волнует его человеческая и писательская судьба. Не буду давать дилетантскую оценку литературных достоинств работ Солженицына. Об этом много писали профессиональные литераторы и критики, когда несколько лет назад повесть "Один день Ивана Денисовича" была выдвинута на соискание Ленинской премии.

Я читал все опубликованные произведения Солженицына и некоторые из тех, о которых сообщала "Литературная газета" 26 июня 1968 г. По своим нравственным устремлениям они кажутся мне сродни высокому и благородному духу творчества Льва Толстого. Поэтому я решительно не могу согласиться с утверждениями авторов статьи, что произведения Солженицына "проникнуты антисоветскими тенденциями" и что он "стоит на чуждых нашему народу и его литературе традициях".

Уж не считают ли авторы антисоветскими тенденциями то, что совесть писателя не может забыть и смириться с недавним произволом, и в произведениях его так обнаженно звучит боль за поруганное нравственное достоинство миллионов людей. Или, может быть, им кажутся антисоветскими столь характерные для творчества писателя призывы к добру и любви?1

1 Этот абзац выделен Солженицыным коричневым карандашом (знак одобрения).

В опубликованном в газете сообщении больше половины места уделено тому, как используют имя Солженицына и его творчество наши враги и недоброжелатели... Произведения Солженицына служат укреплению нравственных и идейных основ советского общества, а коварные враги наши, опасаясь этого, специально расточают комплименты произведениям писателя в надежде на то, что найдутся люди, которые мыслят по схеме: раз враг хвалит, значит, нам надо ругать, значит, по их представлениям, писатель "сомкнулся с теми, кто выступает против советского общест-венного строя". И такие люди, к сожалению, не только нашлись, но и выступают от имени народа.

Я убежден, что у Советского Союза за рубежом друзей и доброжелателей гораздо больше, чем врагов. И вместо того, чтобы читать на страницах Вашей газеты об очередных трюках врагов, мне, как читателю и почитателю творчества Солженицына, было бы несравненно интересней узнать о том, что думают и говорят о писателе и его произведениях миллионы наших зарубежных друзей. Как оценивают, например, творчество Солженицына и факт исключения его из Союза писателей СССР литераторы социалистических стран, коммунисты и наши доброжелатели из Италии, Великобритании, Франции и других стран...1.

Я со своей стороны уверен, что есть "Божий суд" и есть "Грозный судия". Это - История. История нашего народа и нашей литературы, которая действительно восстановит истину".

С моей точки зрения, это письмо - великолепный ответ всем тем, кто склонен полагать, что Солженицын "продался врагам", "служит врагам" и т. д.

К присланной нам в Рязань копии своего протеста Голубовский приложил коротенькое письмо Александру Исаевичу, которое заканчивалось так: "Искренне желаю Вам успехов в творчестве и доброго здоровья, ибо "пока еще можно дышать после дождя под яблоней - можно еще и пожить!" (Как известно, последние слова взяты из крохотного рассказа Солженицына "Дыхание").

Одна ленинградская поэтесса прислала сборник своих стихов с надписью: "А. И. Солженицыну - мужественному современнику"2.

1 Голубовский М. Д., 28.11.69, Новосибирск.

2 Купман Е.

Был при мне в Рязань интересный визит: строительный рабочий-крановщик Ф. Бухарев. Он приехал специально, только чтобы посмотреть на Александра Исаевича - "этого смелого человека, о котором говорит весь мир!" Разумеется, был очень разочарован, не застав его в Рязани. Наш мрачный подъезд неприятно поразил его. "Знаменитый человек живет в таких трущобах!" - воскликнул он. Уходя, сказал уверенно: "Будущее за ним!"

В один из вечеров я - в Рязанской филармонии. Ко мне подошел один известный в Рязани крупный инженер, завсегдатай концертов, с которым я официально знакома не была: "Здравствуйте! Рад вас видеть".

В один из дней моего пребывания в Рязани приехал туда на своей машине внук К. И. Чуковско-го. Как у нас и было условлено, он приехал, чтобы перевезти в "Сеславино" некоторые ставшие нам там необходимыми вещи. Уехала из Рязани специальная кафедра, за которой Александр Исаевич работал стоя, уехал двухэтажный воркутинский столик на колесиках, уехал маленький круглый столик, на котором мы имели обыкновение печатать на машинке.

Приближается день рождения моего мужа. Мы договариваемся отметить его скромно, на квартире Вероники, в Москве, и не 11 декабря, а накануне.

Уезжая из Рязани 10 декабря, я везу мужу вместе с пачкой писем с реакцией на его исключение из Союза поздравительное письмо от мамы. Приведу его как свидетельство того, как не только я, но и моя мама близко к сердцу принимала все, что касалось ее зятя, как разделяла его действия, как гордилась им:

"Дорогой, родной Санюшечка, горячо обнимаю тебя и желаю прежде всего крепкого, прекрепкого здоровья - это то, в чем ты очень, очень нуждаешься. Что касается духовных сил, рождающих титаническое мужество и стойкость, на удивление и восхищение всего культурного мира - они у тебя неиссякаемые.

Только досадно, что жалкие, презренные, проклятые шавки беспрестанно теребят тебя, мешают полностью отдаться своему вдохновенному труду. Судьба у тебя тяжелая, но ты прекрасен в своей борьбе. Страдаю за тебя. Горжусь тобою.

Любящая тебя М. К.".

Уехав из Рязани накануне дня рождения мужа, я одновременно уехала и от поздравительных телеграмм, которые повалили к нам 11 декабря и первой читательницей которых стала моя мама. Конечно, их было не столько, сколько год назад в день 50-летия Александра Исаевича. Тот день был настоящим его триумфом! Но и в 69-м году 11 декабря к нам в Рязани принесли 39 телеграмм и 3 письма и на следующий день - еще 23 телеграммы! Поздравления шли и в редакцию "Нового мира". Общее количество поздравлений, во всяком случае перевалило за сотню! Нашелся некто Петренко из Москвы, который поздравил самый журнал "Новый мир": "Поздравляю журнал с днем рождения его лучшего писателя-гражданина".

О содержании поздравительных писем и телеграмм напишу позже, когда они нас достигнут.

Скромно отметив день рождения мужа у Вероники, мы переезжаем в "Сеславино". Когда мы вышли из ворот Вероникиного дома на Чапаевском переулке, то стоявшая у ворот милицейская машина сразу же тронулась. Мы двинулись пешком налево, к метро "Сокол". Машина же не стала разворачиваться и поехала вправо. Однако нагнала нас у входа в метро. Случайность или нет?.. Но и когда ехали в электричке, мимо нас прошел какой-то гебист, тут же обернулся и внимательно посмотрел на моего мужа.

В "Сеславине" я прежде всего интересуюсь тем, как Александр Исаевич расставил привезенную из Рязани мебель. Кафедру он устроил у второго своего окна. Над кафедрой, на которую свет падает слева, приколота карта Восточной Пруссии (позже ее сменит портрет генерала Самсонова). Именно за этой кафедрой Александр Исаевич наконец-то погрузился с головой в работу над романом. Все дни, начиная с 6 декабря, почти неотрывно писал. А тут поездка в Москву, привезенные мною письма, явная слежка несколько выбили его из колеи. И 11-го, в самый день рождения, ему не очень писалось. А потому и настроение было неважное. Но вечером оживился. В 20 часов Би-би-си дало передачу: "К исключению Солженицына из Союза писателей". Передачу эту связали с проходящим у нас пленумом творческих союзов, очень кстати процитировав из письма Солженицына: "Ваши часы отстали от века!". Еще было сказано, .что "реакция всемирного общественного мнения на исключе-ние Солженицына была немедленной и очень резкой. И не только среди тех, кто известен своим критическим отношением к Советскому Союзу. Критика раздалась с особой силой из рядов друзей СССР: Пэн-клуб обратился к Федину, Бертран Рассел - к Косыгину, высказался французский национальный комитет писателей во главе с Арагоном..." Впервые был зачитан полный текст солженицынского Открытого письма. В 23 часа снова повторили ту же передачу; а на следующий день сознались, что "этот очерк впервые вышел в эфир в день рождения Александра Исаевича". Эта передача явилась для моего мужа хорошим подарком.

Прочтя впервые Открытое письмо в день рождения, Би-би-си читало его и на следующий день, причем несколько раз, в разное время, а также и 13 декабря.

12 декабря в связи с годовщиной статьи Ленина "О национальной гордости великороссов" и имея в виду все тот же пленум творческих союзов, проходящий в Доме Союзов, Би-би-си сказало: "...что сказал бы Ленин, выйдя из своего стеклянного ящика, пройдя в Колонный зал Дома Союзов и послушав речи, осуждающие писателя земли русской А. Солженицына, - речи, которые обеляют все преступления, совершенные Сталиным".

"Литературная газета" печатает 17 декабря выступление Сергея Михалкова. Михалков так высказывался о Солженицыне:

"Готовятся к ленинскому юбилею и в белоэмигрантских литературных вертепах типа американ-ского "Нового журнала", западногерманского "Посева", парижской "Русской мысли". В частности, эта антисоветская русская газета, издаваемая на жалкие подачки своих иностранных благодетелей и являющаяся прибежищем для всякого рода "идеологических фарцовщиков" и "литературных власовцев", не случайно сегодня рядом с подлыми пасквилями, статьями и гнусной клеветой на великого Ленина, на нашу Советскую Россию и Октябрьскую социалистическую революцию публикует на видном месте портреты А. Кузнецова и А. Солженицына.

Прискорбно, конечно, что этот в профессиональном смысле одаренный литератор не захотел понять своей жалкой роли "собственного корреспондента" многих зарубежных ведомств и организаций и сам поставил себя вне рядов Союза писателей СССР. Я применил по отношению к этому литератору слово "одаренный", но кто сказал, что в стане наших противников нет даже талантливых врагов социализма?"

Все эти "за" и "против", хотя Александр Исаевич и полагал, что мало обращает на них внимания, не могли не отвлекать его от главного дела. Роман пишется не в том темпе, в каком хотелось бы.

Чтобы дать мужу сосредоточиться на романе, я по многу часов провожу в большом доме. Там я не только играю на "Ямахе", еще просматриваю папки, извлекаю из них письма самого Александра Исаевича, которые буду, согласно его желанию, полностью перепечатывать, давая к ним небольшие комментарии.

Скоро у меня прибавится и еще одно очень интересное занятие. Дело в том, что Николай Иванович и Елена Александровна Зубовы, отгадав мое намерение, откликнулись на мою просьбу прислать мне все письма Александра Исаевича, адресованные им. Еще в октябре я получила ответ от Николая Ивановича: "У нас целы все письма Сани и отчасти Ваши. Я отыскал их, на днях Вы их получите. Конечно, они будут Вам очень полезны... Я вижу, что правильно понял Ваше намерение написать "Около С..."1.

Я очень рада их согласию. По этим письмам я смогу восстановить всю нашу жизнь в Рязани с 1957 и до 1962-го, то есть годы, предшествовавшие известности Александра Исаевича, годы, которые сам он называл "тихим житьем". И начну с того, что буду выборочно печатать отрывки из этих писем - так же, как я поступаю с письмами корреспондентов.

И вот я получаю эти обещанные мне письма, получаю в полную свою собственность!

"Милая Наташа - пишет мне Николай Иванович. - Очень рад, что эти письма давних лет Вам пригодились. Возвращать их не надо: мы перечли письма первых лет после его отъезда, вновь пережили ту большую близость, радость получения этих писем - пусть они хранятся у Вас. Как хорошо они написаны. Кажется, он сам встает, со своим стремительным темпом жизни - и в то же время с такими частыми и подробными письмами..."2.

1 Зубов Н. - Решетовской Н., 13.10.69.

2 Зубов Н. - Решетовской Н., 28.12.69.

Николай Иванович советует мне прочесть воспоминания Т. П. Пассек "Корчевской кузины" Герцена, как раньше советовал прочесть воспоминания С. С. Корчевской - жены академика И. П. Павлова. В этой связи пишет: "Но и у Пассек, как и у С. В. Корчевской (Павловой), было громадное преимущество перед Вами: они обе писали об умерших, стало быть, без их критики. (...Не напроро-чили ли Вы, Николай Иванович?... Не умер, нет, но от критики, повседневной критики того, что я пишу о нем, все же ушел... - Н. Р.). Обе полны пиетета, но давность времени и вот это отсутст-вие критики со стороны объекта позволяли им свободно вводить мелкие, но живописные эпизоды, рисующие живого (и нелегкого в жизни), человека, а не икону.

Но Вы, конечно, видели всю трудность своей задачи, и, коли взялись, значит, надеетесь преодолеть и эту трудность.

Жаль, что мне не удастся прочесть это. Думаю, что поездки мои кончились..."

Однажды Ростропович, неожиданно приехав и войдя в дом, услышал мою игру (я разучивала "Охоту" Листа). Сказал: "Да вы отлично играете!" Я сразу же закрыла рояль, помня наказ мужа не притрагиваться к роялю в присутствии Ростроповича и Вишневской, с коими у меня "дистанция огромного размера". Хотя если бы Мстислав Леопольдович застал меня за исполнением 6-го прелюда Шопена, я, пожалуй, и не прервала бы игры. Ибо за его исполнение меня недавно очень похвалила Ундина Михайловна, добавив при этом: "Можете его сыграть кому угодно, хоть и Ростроповичу!" (...Позже сыграю ему, но не прелюд, и тогда, когда жизнь моя переломится, когда мне уже нечего будет терять.)

Я с большим удовольствием занимаюсь на "Ямахе". Но все же меня несказанно обрадовало, когда муж вдруг сказал мне как-то: "Если к весне нам построят отапливаемую веранду - привезем пианино или даже рояль!" В самом деле, ведь это не только мне, это и ему нужно. Разве не говорил он мне, что никогда ему так хорошо не пишется, как под мою музыку?..

Этот разговор состоялся в присутствии Н. М. Аничковой - Мильевны, как мы ее за глаза называли. Некоторое время тому назад я устроила ее сторожем на дачу к Ростроповичу. Наталья Мильевна тут же подала реплику: "Вы бы уж лучше не мечтали!"

И действительно: в тот же вечер (это было 14 декабря) нам привезли "Ди цайт" от 5 декабря, в которой вместе с превосходной статьей Габриэля Ляубе "Совесть Советского Союза" (о моем муже, разумеется) был напечатан отрывок из поэмы Солженицына "Прусские ночи". Но ведь .он тщательнейшим образом скрывал эту поэму, считал, что она опаснее всех остальных его вещей! Как же она могла просочиться туда, на Запад? И что же теперь делать?..

К этому времени Александр Исаевич уже предпринял некоторые шаги к тому, чтобы иметь за границей своего адвоката, который бы защищал его писательские и другие права. И ему удалось добиться, чтобы было через некоторое время опубликовано его опровержение: он отказался от авторства напечатанного в "Ди цайт" отрывка.

Между тем до нас дошли слухи, что Александр Трифонович смягчился к мужу и в разговорах с писателями вновь стал хвалить главы "Августа". Ю. Трифонов сказал: "Один день Ивана Денисовича" - лучшая вещь Солженицына!" Твардовский же на это якобы ответил: "Что ты понимаешь? У него все лучшее!"

Твардовскому явно хотелось бы увидеться с Александром Исаевичем. Ищет предлог для встречи. Однажды к нему пришла Люша Чуковская. Принял Александр Трифонович внучку Корнея Ивановича очень хорошо, с сияющим лицом. Но как только выяснилось, что она пришла по поруче-нию Александра Исаевича за поздравительными письмами, пришедшими ему на "Новый мир", лицо Твардовского сделалось каменным. "За письмами он должен прийти сам!" - отчеканил он.

К счастью, мама моя не ставила столь жестких условий и при первой же оказии переправила нам всю поздравительную корреспонденцию, пришедшую ко дню 11 декабря: и телеграммы, и письма. Да и копии продолжавшихся и в декабре протестов против исключения моего мужа из СП. Я читала все это запоем. Александр Исаевич - без торопливости. Впрочем, телеграммы прочел сразу. Вот - некоторые из них:

"Поздравляю Вас с днем рождения. Ваше исключение из ССП - еще один позор для нашей страны. Ваш читатель и почитатель Ши-ханович".

"Поздравляю днем рождения также официальным признанием огромного литературного общественного значения ваших книг признанием которое выражено сейчас единственным несомненным способом = Ковалев".

"Глубокоуважаемый Александр Исаевич больно и радостно быть вашим современником и неверно будто нельзя телеграфировать на имя эпохи поздравляя с днем рождения вас я поздравляю ее = Владимир Лапин".

"Дорогой Александр Исаевич! Поздравляю Вас с днем рождения. Желаю Вам лучших времен. С глубоким уважением Ирина Кристи".

"Дорогой Александр Исаевич сердечно поздравляем началом вашего второго пятидесятилетия желаем нести людям добро правды еще пятьдесят с любовью и благодарностью = ваши Хохлушкины".

"Поздравляем гордимся верим победите = А. Бабенышева, М. Мановцев".

"Да будь и я негром преклонных годов и то без унынья и лени я русский бы выучил только за то, что им был написан круг первый". (Анонимно).

"Дорогой Александр Исаевич тем не менее да здравствует оптимизм и работа для большой литературы = Е. Э. Казакевич".

"День твоего рождения навсегда светлый день календаря русской словесности тчк доброго здоровья неизбывных душевных сил на долгие годы творческих всяких радостей желаем очень любя = Рая Лев Дети"1.

"Сердечно поздравляем с днем рождения желаем здоровья и бодрости еще увидим небо в алмазах нежный привет Наташе обнимаем = Вера и Левчик"2.

"Дорогой Александр Исаевич от всей души поздравляем Вас и Наталью Алексеевну со столь много для всех нас значащим днем вашего рождения = почитающая вас Тамара Иванова"3.

"Ваш день рождения всегда праздник честных, людей и великой литературы поздравляю вас сердечно = Владимир Глоцер".

1 Копелев Л., Орлова Р., их дочери.

2 Осповайт Л. и Кутейщикова В.

3 Иванова Т. В. (вдова писателя Всеволода Иванова).

Большая часть приведенных телеграмм была прислана из Москвы, а вот две телеграммы от киевлян, на украинском языке:

"Сто лет восклицательный знак = Корогодский".

"Солженицын хай живе много лита хай мае многая лита во здравие во спасэнийе многая лита - Надия Свитлычна".

Не обошлось и без юмора:

"Дорогой Александр Исаевич поздравляю днем рождения сочувствую невосполнимой утрате привилегии общения высокогражданственными бывшими товарищами по перу желаю мобилизовать душевные силы перенести этот удар = Юлиус Телесин".

"Неделю пью ваше благополучие = В. Гусаров".

"Желаю доброго здоровья на много лет всякого благополучия тчк именинный пирог послан = Бухарина".

Пирог и в самом деле был доставлен, только не помню через сколько времени и в каком состоянии добрался он до нас, ибо послан был в Рязань.

Бывало, что авторы телеграмм себя не называли или придумывали себе клички, например: "Поздравляю именинами помню люблю = племянница". Телеграмма эта пришла из Ленинграда, где никаких племянниц ни у Александра Исаевича, ни у меня не было.

Пришли телеграммы и от наших друзей Зубовых из Крыма, от Ильи Соломина из Одессы, от семьи Григоренко, от Галины Габай. Но среди всех остальных телеграмм мне хочется выделить телеграмму Лидии Чуковской и - особенно телеграмму от Юдиной:

"Праздную день вашего рождения праздничный день литературы -Лидия Чуковская". (Предельный лаконизм, а все сказано!)

"Всей душой с вами как всегда верю в торжество добра и силу терпения целую обоих = навечно ваш неизменный друг Мария Вениаминовна Юдина".

(А это поздравление в комментариях не нуждается).

Письма, как и телеграммы, шли и от незнакомых, и от малознакомых, и от друзей.

Ростропович не перестает радоваться:

"Я много делал добрых дел, и вот за это Бог послал мне такое счастье, что ты у меня живешь!"

Недавно он привез из Финляндии огромный фургон, нагруженный дверьми, оконными рамами, витражами и прочим. "Наташа, несите все, что у вас есть!" - воззвал он ко мне: ему нужно было накормить шофера - финна.

Запад не перестает откликаться на исключение Солженицына из СП. 18 декабря в газете "Тайме" опубликовано письмо, подписанное группой писателей в 31 человек. Среди них: Артур Миллер, Грэм Грин, председатель Пэн-клуба Пьер Эммануэль. Начиналось оно так:

"Сэр! Обращение с писателями в Советском Союзе стало международным скандалом. Известие об исключении из СП СССР Солженицына вызвало у нас чувство тревоги и ужаса. Он - единственный из живущих писателей России, которого единодушно считают классиком. Заставить замолчать писателя калибра Солженицына само по себе есть преступление против цивилизации". А в заключение говорилось: "Если этот призыв не даст никаких результатов, то мы обратимся ко всем писателям и деятелям искусств всего мира с призывом начать международный культурный бойкот страны, которая поставила себя за рамки цивилизованного мира, - до тех пор, пока варварское обращение с писателями и художниками в СССР не будет прекращено. Другого выхода нет".

Какая мощная поддержка со стороны Запада. С нею Солженицын тем более не пошатнется! Этого ли ожидали те, кто задумал его исключить?..

19 декабря Би-би-си начало серию передач, посвященных роману "В круге первом", которую составил Владимир Чугунов и которая продолжается несколько месяцев. В первую передачу знакомили слушателей с героями "Круга": Рубиным, Сологдиным, Нержиным. Причем герои вводятся через их отношение к народу. Эти передачи, посвященные "Кругу", начались ровно через год после того, как закончились передачи "Ракового корпуса". Все это очень здорово, но отбивает творческое настроение: трудно отойти от действительности и перенестись в другие годы, совсем в другую обстановку. Однако 21 и 22 декабря Александр Исаевич все-таки немного писал. Он начал трудную главу, к которой давно подбирался.

Жена Шостаковича принесла нам билеты на 14-ю симфонию. А буквально на следующее утро Александр Исаевич услышал, что Шостакович требует организации международного комитета в защиту Теодоракиса! Значит, его трогает то, что происходит в Греции, и оставляет равнодушным творящееся у нас? Александр Исаевич очень расстроен. Хочет с ним поговорить. Нельзя же бездумно подписывать все бумажки, которые ему предложат подписать!..

Все же 23 декабря - мы в Большом зале консерватории на концерте оркестра Баршая. Первое отделение - Гайдн, который воспринимался как торжество невинности, доброты, света. Второе - Шостакович. В его музыке чудится порок, зло, мрак!

Идя на концерт, мы спрашивали себя, будут ли узнавать Александра Исаевича знакомые? Ведь он стал одиозной личностью! Перед началом одна знакомая поздоровалась и, сказав что-то малозначительное, поспешила отойти. Знакомый студент остановился, познакомил Александра Исаевича со своей юной женой. Пока - будто выжидают.

Слушаем Гайдна. В антракте с моим мужем заговорила сидящая сзади него дама, потом - сидящая впереди: счастливы видеть! Первая из них предложила ему свои услуги в переводе с итальянского!.. Потом Александра Исаевича обступила семья Литвиновых. Затем - совсем незнакомые: "Вы - Солженицын? Я знаю вас по портрету. Впрочем, не только по портрету, и по произведениям". Еще одна (драматически): "Разрешите пожать вашу мужественную руку!" (И мне - тоже пожимает).

Когда шли к своим местам, то чувствовали на себе взгляды многих.

После 2-го отделения, когда отзвучала симфония Шостаковича, к моему мужу подошла М. Сабинина - автор аннотации к 14-й симфонии Шостаковича - и попросила у него автограф на программке. За ней потянулись еще и еще...

Тем временем мы постепенно двигались к боковому выходу из зала. В вестибюле оказался в углу столик. Александр Исаевич подошел к нему, чтобы легче было писать, и дал несколько десятков автографов.

Я села в стороне на диване. Подошла какая-то пожилая женщина: "Желаю вам много мужества!" Следом подошел солидный мужчина и поцеловал мне руку, благодарил, представился: профессор консерватории Борисовский.

Вернувшись после концерта в "Сеславино", мы еще успели послушать по Би-би-си вторую передачу по "Кругу первому".

Исключили из Союза... Казалось, надо бы огорчаться. Но как раз тут и проявилось истинное отношение к Солженицыну его почитателей среди творческой интеллигенции у нас и на Западе. Всюду его поддерживают!

Слух о том, что Солженицын был в консерватории, и о том, как реагировали на это его почитатели, очень быстро распространился по Москве. Кому ни позвоню, все сразу же заговаривали со мной об этом. Событие это найдет отражение даже в одном из новогодних поздравлений:

"Всем сердцем хотелось бы верить, что Вы действительно прошлый вторник были с Натальей Алексеевной в консерватории. Пусть и у того прибудет сил и здоровья написать еще 114 симфоний, чтоб можно было утишить тревогу за Вас".

На следующий же день после слушанья в консерватории 14-й симфонии Шостаковича Александр Исаевич пишет письмо ее автору:

"...впечатление от музыки: очень доступна, местами воспринимается даже как "давно знакомая, с детства" (вероятно - признак удавшейся простоты). Места взрывов энергии, которые в других Ваших вещах мне трудно давались, здесь воспринимаются замечательно, очень сильны и разделяются зрителями.

Но при моем пещерном уровне восприятия музыки я не посмел бы Вам всего этого и писать. Однако Ваша симфония ведется почти сплошь на СЛОВЕ, от этого она ЛИТЕРАТУРНА не менее, чем музыкальна. И вот об этой-то стороне я хочу Вам немного сказать.

Говорят, минувшей осенью Вы публично выразили, что в задаче 14-й симфонии: напомнить, что все мы будем умирать и поэтому не безразлично, как мы жили и какие дела делали. Если это верно мне передали, если Вы такую задачу ставили себе, то должен сказать: во второй части она не выполнена СОВСЕМ.

Стихи подобраны так, что выражают, констатируют разные случаи смерти и ТОЛЬКО. Много о том, что смерть пересекает любовь. Ничего о том, что к смерти нужна чистая или какая-нибудь вообще совесть.

...Тюремная тема взята крайне поверхностно (я говорю об Апполинере, музыка очень сильна!): ах, как тяжело и плохо попадать в тюрьму, ах, как хочется на волю!

...Это - первый день неопытного арестанта, еще ничего не понявшего, еще ни до чего не поднявшегося. В этом стихотворении нет ПРЕОДОЛЕНИЯ тюрьмы душою - пути, пройденного в наш век миллионами, и потому оно звучит как традиционный, не богатый содержанием мотив.

Подобно этому, говоря шире, нет и в Вашей симфонии ПРЕОДОЛЕНИЯ темы смерти, преодоления смерти душою, нет поднятия к НЕБУ - прямому или переносному (душевному небу). И этого ощутимо НЕДОСТАЕТ Вашей симфонии по сравнению с реквиемами прошлого столетия. По сути, и Вы тоже говорите нам только: ах, как не хочется умирать! Ну, не хочется, конечно. Но этого в конце XX века МАЛО.

...Все неудачи подбора стихов приносят ущерб также и самой симфонии...

А вот три последних стиха - прыжком выше восьми предыдущих, вот они выражают ВЫСОКИЕ мысли. Только они".

Созвонившись с женой Шостаковича, Александр Исаевич посетил его вечером 25 декабря. Жена просила не травмировать Дмитрия Дмитриевича. Одним словом, настоящего разговора у них не было. Не было и письменного ответа на письмо. Причина была, по-видимому, во взаимном непонимании, в различном видении, в разномыслии, в разночувствовании.

Идет последняя неделя 1969 года, кончаются 60-е годы нашего столетия. В связи с гастролями Большого театра в Париже Ростропович и Вишневская там. В этой же связи там и министр культуры Фурцева. Западные радиостанции говорят об интервью, которое Фурцева дала Французско-му информационному агентству: "Исключение Солженицына из СП - дело внутреннего характера, и Советский Союз не потерпит иностранного вмешательства. Солженицына много раз предупрежда-ли, но он продолжал нарушать устав СП. У Солженицына будет возможность печатать свои труды у себя на Родине. Все, что от него требуется, это писать хорошие романы. А клеветать на Советский Союз мы никому не позволим!"

Таково наше официальное кредо!

А в те же самые числа Би-би-си объявляет третью передачу по роману "В круге первом". При этом было сказано: "...роман Солженицына "В круге первом", получивший всемирную известность..."

И что нам до всемирной известности?..

Недавно состоялось партийное собрание Московского отделения прозы. В резолюции - пункт, осуждающий Солженицына. Поднялся Рудный: "Я - против. Мы ведь этот вопрос не обсуждали!" При голосовании из 90 голосов 22 было против. Конечно, Рудного уже куда-то вызывали...

28 декабря мы услышали по "Свободе": "Накануне Нового года страну лихорадит, она стоит на распутье: кто победит: догматизм, вдохновляемый именем Сталина, или дух обновления, символом которого является Солженицын?.."Все же наша жизнь постепенно входит в свою привычную колею. Мужу, наконец-то, хорошо работается. Бывает, продолжает писать и после обеда. А перед обедом мы бегаем на лыжах.

Дошла очередь и до новогодних поздравлений. Правда, Александр Исаевич грозится на поздравления вообще не отвечать и объяснять это так: до сих пор он слишком расточал время! Но сам кое-кому пишет поздравления. Например, Теушам:

Дорогие Сусанна Лазаревна и Вениамин Львович!

Поздравляю Вас с новым Десятилетием (по звучанию цифр все считают так, хотя правильней годик подождать). Ощущаю, что оно освещено зарей со своих первых же лет, если не месяцев. Желаю Вам здоровья, дожить до близкого (и трудного) восхода правды".

Прочтя это письмо, Сусанна Лазаревна воскликнет: "Неисправимый оптимист!" Вспоминается, что и, прочтя его Открытое письмо, многие спрашивали: "Где он увидел рассвет?.."

Сусанна Лазаревна тотчас же ответила Александру Исаевичу:

"Дорогой Александр Исаевич!

Очень радостно получить Ваше поздравление... Буду считать его счастливым предзнаменованием на все предстоящее десятилетие.

Поздравляю и Вас с наступающим Новым годом и желаю Вам увидеть "во плоти" то светлое, что видится Вашему духовному взору".

Муж готовит новогодние письма, которые я повезу на днях в Рязань. В письме к моей маме есть фраза: "...считаю, что вся ноябрьская история только УКРЕПИЛА мое положение".

А вот - из письма трем женщинам, у которых мы встречали в Рязани прошлый Новый год:

"Сердечно вспоминали Вас 31 декабря вечером - как мы славно в прошлом году встречали этот в общем не такой худой 69-й год. Все бенгальские искры на протяжении года, пожалуй, оправдались.

А теперь начинаются семидесятые, которые предчувствую, как светлые годы России, иначе не пророчествую больше никогда..."

Вот с каким настроением провожал Александр Исаевич 1969 год и встречал 1970-й!

В самый канун Нового года ему хорошо работалось. Закончил одну главу, начал другую.

В 10 вечера собрались тесным кружком в большом доме, на третьем этаже, в так называемой "таверне". На этот раз не было бенгальских огней и ананаса со свечечкой внутри, зато была маленькая елочка и две огромные свечи. Слушали по "Грундику" три записанные нами передачи "Круга первого". А Мильевна (что была сторожихой у Ростроповича) придумала каламбур:

Слава и иже

Пируют в Париже

Мы же,

Поднявшись в трактир

На свой микропир,

Пьем Славину славу,

Пьем Санину славу

И готовы в поход

В новый год!

В 12 часов ночи мой муж предложил тост за наступающие 70-е годы: "Я верю, что с 70-ми годами связан светлый день России даже с ближайшими годами.- И добавил: - Если этого не случится - больше я ничего не буду предсказывать!"

Глава X

НОВОЕ СТАТУС-КВО

В первый день наступившего 1970 года занимаюсь сборами. Решено, что какую-то часть января я проведу в Рязани. Моя поездка туда приурочена к школьным каникулам, чтобы я могла взять с собой в Рязань нашу с мужем любимицу Лилечку - младшую Вероникину дочку. Лильке обещано, что когда вырастет - станет помощницей своему дяде Сане. И я собираюсь уже начать ее по-серьезному к этому готовить.

Вечером я затеяла глаженку, а Александр Исаевич, тоже в "моей" комнате, печатает поздрави-тельное ответное письмо в "Новый мир", которое я повезу и брошу в Рязани, чтобы оно ушло с рязанским штампом: составляет, как обычно, длинный список дел для меня, пишет письма маме и Лильке.

Маме:

"Дорогая Мария Константиновна!

... шлем Вам сразу два веселых создания - Наташку и Лильку. К Натуське последнее время вернулась ее веселость и легкость... Она охотно и с большим вкусом хозяйничает, балует меня изысканными блюдами, много играет и только жалуется, что ей не хватает времени для "интеллектуальной жизни"... Мы здесь устроились уже основательно, особенно - после декабрьского авторейса, теперь почти все есть. И очень мило выглядит Ваш заполярный столик, здесь ему место.

Хочется, чтобы Вы отказались от унылых мыслей... Расставанье с нами Вам не грозит, только разлуки...

...Считаю, что вся ноябрьская история только УКРЕПИЛА мое положение".

Лиле:

"Дорогая Лилечка!

Поздравляю тебя с Новым годом!

Желаю тебе славно провести каникулы в Рязани! Но так как сплошной отдых очень утомителен, то не упусти из виду следующие занятия:

1) Овладеть искусством вести дневник. (Когда овладеешь и утвердишься в этом намерении - получишь от меня в подарок хорошую тетрадку.)

2) Попробовать поучиться печатать на машинке (если не заболят кончики пальцев).

3) Учиться фото-печататъ.

4) Помочь тете Наташе разбирать наши книжные завалы. И обязательно каждый день гуляй на свежем воздухе. Целую тебя.

Дядя Саня".

В Рязань я должна ехать на следующий день вечером, нашим электропоездом "Березка". А утром, несмотря на то, что пошел снег, мне нужно закончить фотопленку, что заправлена в аппарат, чтобы в Рязани ее проявить и сделать с нее отпечатки. К тому же очень хочется снять своего мужа в новой английской (подарок Стива) спортивной куртке.

Скоро все дела закончены. Муж провожает меня на станцию, сажает в электричку. Расстаемся недели на две-три...

На перроне Казанского вокзала - суета. Из-за непрекращающегося снегопада поезда выбились из расписания. Но именно благодаря этому Вероника с Лилькой не опоздали к рязанскому поезду. Они вбежали бездыханными на перрон как раз в ту минуту, когда наш поезд должен был отойти, но он, к счастью, еще не был подан.

Всю дорогу разговаривала с Лилькой, как со взрослой (ей было тогда 10 лет). Она сразу же потребовала у меня дяди Санино письмо. Прочтя, сказала:

- Полностью согласна с расписанием.

А на следующий же вечер, 3 января, она писала дяде Сане:

"Дорогой дядя Саня!

Я уже в Рязане1. Получила от Вас письмо. Совершенно согласна с расписанием каникул. Сегодня уже научилась приготовлять проявитель и фиксаж:. Гуляла... по Рязани. Ходила в Кремль, видела школу, где Вы работали. Рязань очень красивый город! Остальное у меня еще впереди.

Целую крепко.

Лиля.

1 Орфографические ошибки оставляю. - Н. Р.

P. S. Сегодня разбирала новогоднюю почту. Учусь быть секретарем.

P. S. Вечером "взломали" гараж. "Денис" в порядке. В гараже взяли Ваши старые лыжи для тети Наташи. В 19.00 пойдем в скверик кататься".

В тот же день и я писала мужу:

"Мы весь день в делах, и времени не хватает, как всегда у меня теперь.

С трудом, но в гараж попала. (Дальше - об осложнениях с зарядкой аккумулятора. - Н. Р.). Завтра займусь этим более настойчиво. А пока тороплюсь с почтой, чтоб наполнить ею валенки... Если будет настроение почитывай...

С "Новым миром" я немножко паникую, потому что в поздравлении нет Кондратовича, но зато есть те, кого ты не назвал. Вероятно, пошлю твое, как оно есть, добавив многоточие. Или уберу Ал. Ив-ча? Утро вечера мудренее. Завтра решу. Есть отдельно от Лакшина.

Лилька подает надежды в качестве секретаря".

При разборке новогодней почты Лиля получала от меня задания: подчеркивать фамилию, город, адрес, корреспондента, ставить на письме подсказанный ей мною номер папки, куда в свое время ляжет данное письмо. Отбираем особенно интересные поздравления, чтобы отправить их Александру Исаевичу с ближайшей же оказией.

Из новогодних поздравлений в первую очередь были отложены для отсылки две телеграммы:

"Толстому двадцатого столетия восхищаемся вами поздравляем наступающим Новым годом желаем больших творческих успехов = крановщик Виктор".

"Дорогой капитан, слышал вашей беде. Этой связи вспоминаю ночь 26-27 января 45, имение Дитрихсдорф Восточной Пруссии, атаку на прорыв танковой дивизии СС "Мертвая голова", ваше мужество, благодаря которому осталась живой непобежденной наша батарея, верю всегда Ваше мужество, поздравляю Новым, годом. Наилучшие пожелания здоровья Вам, Наташе. Обнимаю. = Кончиц1".

1 Кончиц А А - бывший сержант батареи капитана Солженицына, переписчик его литературных произведений, написанных на фронте (Знаки препинания поставлены мной - H.P.)

На этот раз новогодних поздравлений, пришедших к нам домой в Рязани, больше, чем когда бы то ни было... Многие идут через Рязанское отделение писателей, ибо на конверте написано только: "Рязань писателю Солженицыну", а есть и так: "Рязань советскому писателю Солженицыну".

Наряду с поздравлениями есть и присланные к Новому году посылки и даже... деньги. На Главпочтамт пошли вместе с Лилечкой. Отправив ответное новогоднее поздравление от Александра Исаевича "Новому миру", одновременно получили с ней ценную бандероль с конфетами из Тарту и посылку с медом, налитым в две бутылки из-под шампанского. И все это от незнакомых людей, по-своему реагирующих на исключение Солженицына из Союза писателей, без указания точного адреса, просто: "Рязань, писателю А. И. Солженицыну" и "Рязань. Отделение СП. А. И. Солженицыну".

Что же касается денег, то тут я приняла решение сразу же отправить их обратно. Но на почте выяснилось, что пришедший перевод на 100 рублей... от Твардовского. Он сделал это "по просьбе учительницы-пенсионерки Мысаковой Т. Г. из Тирасполя". Та лежит в больнице в тяжелом состоянии с безнадежным заболеванием. Вот и отсылай назад?! Придется согласовывать с Александром Исаевичем!

Лиленок пробыла у нас в Рязани 10 дней, и все эти дни ее каникул были у нас с ней настоящим фейерверком, хотя большей частью мы с ней... трудились.

Чему только я ее ни научила! Она у меня печатала на машинке всеми пальчиками, по всем правилам соблюдая основную позицию: для левой руки "фыва", для правой - "олдж". Ее огорчение в связи с тем, что забывала порой делать промежутки между словами, рассеялось, когда на сцене появился "хвостатик" (так мы называли карандаш, который одним своим концом стирал, а на другом имел кисточку).

По линии секретарства еще помогала составлять мне списки корреспондентов по папкам: разрезала на узкие полоски список из папки, где число писем уже достигло сотни. (Полоски с отдельными фамилиями я раскладывала потом строго по алфавиту и печатала уже алфавитный список для "закончившейся" папки с указанием номеров писем для каждого корреспондента. После этого заводилась новая папка под тем же номером, но к нему добавлялась соответствующая буква греческого алфавита).

На рояле Лиля играла немного и не очень охотно. Чтоб втянуть ее в занятие музыкой, я садилась за пианино (у нас ведь было два инструмента) и начинала играть ее вещи вместе с ней или показывала, как надо играть то или иное место и как оно звучит у нее.

Лилечка и в самом деле, как советовал ей ее дядя Саня, начала писать дневник. Даже не столько дневник, сколько свои "мемуары", и в них больше всего то, что касалось опять-таки дяди Сани. Вдохновение находило на Лильку почему-то больше всего тогда, когда она, стоя на коленях на коврике, писала, положив тетрадку на тахту.

Я при этом всегда находилась в другой комнате и занималась своим делом, отрываясь лишь тогда, когда Лиля обращалась ко мне с вопросом. Делала в этом случае ей небольшие подсказки, стараясь никак не подменять ее при этом...

Еще Лилька бегала со мной в гараж, где я заряжала аккумулятор, и даже "путешествовала на юг", умудрившись сдвинуть с места "Денис", забравшись в него и сняв с ручного тормоза...

Но больше всего пристрастилась Лилечка к фотоделу с печатаньем снимков, с электроглянцеванием, с распрямлением и обрезанием карточек специальным резаком. Даже сделала одно открытие, предложив пользоваться при экспозиции вместо секундомера метрономом! Много сделанных нами с ней фотографий досталось и ей - уехала с богатыми "трофеями"...

При всем том много было ажиотажа, веселья, смеха (больше всего из-за моей рассеянности: теряла ключи, засвечивала фотобумагу...)!

Не был забыт и свежий воздух: бегали на лыжах.

Провожая Лилечку, которая стала уже говорить обо мне: "Тетя Наташа моя вторая мама", - послала с ней письмо Веронике, поблагодарив ее за подаренный мне ею "кусочек материнского счастья".

И муж мой с удовлетворением отзовется на то, что было для меня настоящим событием: "Очень тепло было прочесть письмо твое, мамино и Лилькино, порадоваться маминой и Лилькиной радостями. Для Лильки эта поездка могла составить целую эпоху..."1.

Среди новогодних пожеланий были разные. Хочется привести некоторые из них:

"Днем рождения Новым годом здоровья книг справедливости = Николай Паврос"2.

"Дорогой Александр Исаевич, желаю Вам счастья и покоя в Новом году, возможности писать и печататься. (...) Обидно за Вас, обидно узнавать о Вас от иностранного радио, но вина в этом тех, кто винит Вас за это"3.

"Глубокоуважаемый Александр Исаевич! Желаю Вашему моральному присутствию несокрушимого здоровья и лучшего Нового года. Поклон Вашей супруге"4.

1 Солженицын А. - Решетовской Н., 11.01.70.

2 Паврос Н., Ленинград.

3 Мединец Ю., Киев.

4 Бабицкий В. И., Коми АССР.

"Глубокоуважаемый Александр Исаевич! Разрешите поздравить Вас с Новым наступающим годом и пожелать крепкого здоровья и долгих лет. Талантом и бодростью духа бог Вас не обидел. А легкой судьбы Вы и не ищете, так что не стану желать...

С великим почтением член ССП (поэт)"1.

"Пусть сохранит Вас все. И пусть исполнятся многие Ваши желания". Подпись на этом письме была двумя латинскими буквами. На конверте, в который было вложено это письмо, стоит почтовый штемпель города Таллинна. Адрес дан весьма лаконично: "г. Рязань Солженицын Александр". На конверте Александр Исаевич сделал заметку: "Сохранить конверт (измененный почерк)"2.

"...Сердцем моим желаю Вам физического здоровья и нравственных сил в Вашем противостоянии тьме"3.

"...От души желаем вам хорошего здоровья и счастья, так как твердо верим, что и все-таки... все-таки впереди огни, как бы темна ни была ночь"4.

"Дорогой Александр Исаевич!

Искренне поздравляю Вас с Новым годом. Желаю Вам и Вашей семье Здоровья, Счастья, Душевного спокойствия. Не огорчайтесь происшедшим. Ваше имя уже твердо вошло в русскую литературу. Ваши открытые письма широко известны...

Гражданственность нашей литературы - общеизвестна. Мне кажется, Вы идете по этому же пути. Успехов Вам!"5.

"Глубокоуважаемый Александр Исаевич!

Примите пожелания доброго здоровья в Новом году, счастливого и спокойного творчества.

В нашем поколении русский язык не имеет лучшего мастера, чем А. И. Солженицын"6.

"Дорогой Александр Исаевич!

Четвертый день пьем за здоровье великого писателя России. Желаем Вам бодрости и успехов. Не сомневаемся, что и в дальнейшем талант Ваш, характер и самобытность сослужат большую пользу советскому народу. Одновременно примите наши новогодние поздравления"7.

1 Баумвола В.

2 Подпись двумя латинскими буквами.

3 Герцев М.

4 Макаровы А. и П., 30.12.69.

5 Абдуллаев Вахоб, Душанбе.

6 Райский А, 01.01.70.

7 Группа студентов, Новосибирск.

На следующий день после отъезда Лилечки мне привезли письмо от мужа:

"Воскресный вечер. Сижу слушаю аджемовские записи1 и пишу тебе.

Валенки и другие вещи и новости поступили ко мне через соседа-автомобилиста.

Строительство пока замерло... Были неприятности с отоплением, но наладилось. Один раз ездил на лыжах...

Продуктами ты меня обеспечила исключительно хорошо: супы кончил только вчера, а мяса еще дней на 6-7. Тушеное мясо - изумительно нежное, сочное.

Прочел письма "первоочередные", но почти мог бы и не читать. А "вторые" - не разворачивал...

У меня наконец создалось ощущение непрерывности. Бывают очень хорошие дни и удачи, хотя и не всегда. Иногда хоть головой об стену колотись. Вчера и сегодня писал главу, и неудачную. Давай, подержись январек в Рязани? Чтоб я мог ощутить реальный сдвиг в работе"2.

1 По воскресеньям часто по радио передавались музыкальные вечера, которые проводил профессор К X. Аджемов.

2 Солженицын А - Решетовской Н., 11.01.70.

Так-то оно так. Чтоб создалась непрерывность - нужно творческое одиночество. А все же я испытала боль, прочтя эти строки. Вот я свободна от института, а не всегда могу быть с мужем. Казалось бы, я так неназойлива... После завтрака иду в большой дом к роялю или к пишущей машинке, оставляя мужа одного в нашем флигельке. Даже обед стараюсь готовить в те дни, когда дела зовут его в Москву, чтоб не мешать ему...

Ладно, не буду огорчаться! У меня здесь, кроме долга перед старушками, желания порадовать их, особенно маму, всегда без нас тоскующую, есть и важные дела. Я занимаюсь фотопленками, что-то еще допечатываю. Играю на рояле. Разбираю и сортирую старые письма ко мне мужа. Занимаюсь корреспонденцией. Просматриваю принесенную мне старую "Ниву", где отражено начало первой мировой войны (придется везти ее в "Сеславино"). На будущее решаю придумать себе интересные и приятные поездки, предоставив мужу возможность творить в одиночестве.

Однажды Александр Исаевич позвонил мне из Москвы. Спросила, как же мне быть с денежными переводами.

- Получай, потом будем разбираться! - распорядился он.

Дело в том, что, кроме тех 100 рублей от учительницы-пенсионерки из Тирасполя, пришло 15 рублей от некоего Наумова из Ленинграда, а то так даже... 5 рублей?! Ну и ну... Вот дожили! Люди думают, что мы сидим без гроша! Ведь все почти привыкли тратить все, что получают. Я только теперь, когда оказалось возможным уйти мне с работы, не дожидаясь пенсии, оценила, что муж всегда сдерживал меня в тратах. Вот и оказались у нас сбережения! Что же касается того перевода на 100 рублей (я их получила), то муж мой написал ответ по этому поводу Твардовскому. Ответ этот был привезен мне в Рязань, чтобы я отсюда его отправила и чтоб было ясно, что написан он в Рязани. В общем, с нашей сверхконспирацией мы выглядим как большие дети. Александр Исаевич писал:

"Дорогой Александр Трифонович!

Неловко, больно и трогательно. Что мне делать с этими деньгами? Отдать - обидеть, брать - бессовестно. Напишу ей сам, как соображу. - И в том же письме: - Получили ли мой ответ на новогоднее поздравление новомирцы?

Еще раз прошу Вас: примите СТРОЖАЙШИЕ меры, чтобы "Август четырнадцатого" никто не читал. А то разговоры уже пошли. Для утечки надо 15 мин, ее не уследишь. Пишу дальше. Те главы еще буду все доделывать..."1.

О житье-бытье своего мужа узнаю еще и от Мильевны - сторожихи ростроповичской дачи. Мильевна написала мне вдруг в мою "ссылку".

"Привет, привет!

Все у нас хорошо и тихо. Все здоровы и бодры... Лопата действует.

Прошел снег, и дорожки еще более углубились трудами... А. И...

Два раза виделись после лыж - краснощекий, синеокий, веселый... "2

1 Солженицын А. - Твардовскому А., отправлено 14.01.70.

2 Аничкова Н. М. - Решетовской Н., 13.01.70.

Пока была в Рязани, нет-нет, да и слышала о своем муже и по западному радио. Так, 6 января Би-би-си дало комментарии Мориса Лейти "в связи с новыми советскими доводами, оправдывающими то, как советские органы власти поступают с писателями, которые не соглашаются с идеологической линией". Упоминались Фурцева, Михалков...

13 января услышала по "Голосу Америки", что в Норвегии начались съемки фильма по "Одному дню Ивана Денисовича". Участвуют Норвегия, Англия, США.

15 января Би-би-си дало передачу "О лучшей книге 69-го года". Было сказано: Грэм Грин избрал книгой года роман "В круге первом" А. Солженицына. К мнению Грина присоединился писатель Майкл Фрейн. В газете "Обсервер" Грин пишет, что, по его мнению, "Круг" - произведение "еще более значительное, чем "Доктор Живаго" Пастернака". Майкл Фрейн в той же газете написал, что воспринял "выход в свет этого романа Солженицына как торжество человеческого духа".

Моя приятельница и бывшая сотрудница Ираида Гавриловна Дружинина ездила недавно в Спасск на Оке (у нее там - свой дом). Рассказала сценку. На крылечке сидят простые люди: бухгалтер, фельдшер. И о чем они разговаривают? О "Круге"... Знают его героев!.. Ведь Би-би-си продолжает читать роман...

Весь "январек" я все же в Рязани не продержалась. Пробыв дома 20 дней, 22 января уехала в Москву, где решила пожить несколько дней. Но тут как раз Веронике позвонил Александр Исаевич. Узнав, что я в Москве, согласился, чтоб я приехала в "Сеславино": все равно из-за повысившегося кровяного давления он работает не в полную силу...

Выяснилось, что Лилечка у нас в Рязани хорошо поправилась. Так как это было уже не моей заслугой, а маминой, я тут же написала:

"Лилек поправилась у нас, оказывается, на 3 кг. Скучает по Рязани, хочет еще к нам приехать. Говорит мне: "Тетя Наташа, мне здесь скучно!"1.

1 Решетовская Н. - Решетовской М. К., 23.01.70.

Подумываю взять Лильку в Рязань еще и на весенние каникулы...

Встретилась с мужем у электрички, и вместе поехали к себе. Он все же не преминул мне сказать, что я не могу жить в Рязани, потому что у меня нет "внутренней наполненности". А я пересказала ему услышанную в Москве очередную легенду о нем: сидит в милиции, так как в отсутствие Ростроповича поселился у него на даче.

Первые дни после моего приезда Александр Исаевич работает еще не в полную силу. Давление доктора сбили, но общая слабость. Постепенно крепнет. Начинаем ходить на лыжах. И здесь, как в свое время в Солотче, муж изучил все лыжни, полянки, набрел на "птичий лес", где на деревьях подвешены кормушки с хлебом.

Этот лес сказочно хорош! Заснеженные лапы елей обнимают прижавшиеся к ним березки. Бегаем вдоль оврага, на дне которого застыла речка. Добрались как-то до барвихинского санатория. Сколько лет прошло с тех пор, как молодой офицер Солженицын приезжал сюда во время войны на встречу с друзьями: Лидой и Кириллом... Тогда здесь помещался госпиталь. Лидии отец был главным врачом, а Кирилл работал у него хирургом. То была весна 1944 года. Почти 26 лет прошло с тех пор! Все, все изменилось. И друзья - не те...

Постепенно самочувствие Александра Исаевича улучшилось, работать стал хорошо. Иногда - просто запойно. Однажды после короткой поездки в Москву, связанной в первую очередь с музыкальными уроками у Ундины Михайловны, я вернулась домой к пяти часам. Без четверти шесть мы уже, как обычно, обедали. Разумеется, под Би-би-си. После обеда муж сразу же ушел к себе продолжать писать дальше. Мне удалось узнать от него только, что накануне он лег в девять вечера, хорошо выспался и сегодня превосходно работает; что было - 30°, но он все же ходил на лыжах, даже купил хлеба и чая. Где? Пока выяснить не удалось! Мне же рассказать ни о чем пока не пришлось. Вероятно, если бы кто-нибудь из близких умер или началась война, у меня бы не было возможности сказать об этом. Куда уж там рассказывать, что я была в тот день у Кобозева и что Николай Иванович мне строго сказал: "Передайте Александру Исаевичу: писатель должен оставаться человеком!"

В тот вечер муж предполагал работать до восьми вечера, когда по Би-би-си начнется чтение "Круга". Будем слушать о дворнике Спиридоне. Однако в семь часов неожиданно вышел из кабинета и предложил выпить чая. Немножко спустился на землю, даже выслушал все, чем я хотела поделить-ся. Сказал, что ему сегодня (это было 30 января) не просто хорошо писалось, идеи сыпались так, что он еле успевал их записывать. Александр Исаевич вспомнил: мамина сестра была в первую мировую войну сестрой милосердия. Как и почему это случилось? Я говорю ему то, что знаю. С одной стороны - волна охватившего многих патриотизма (ведь и моя мама пошла было в сестры), с другой - неудачный роман, личная драма. Он просит подробно расспросить об этом маму. Хорошо, дам ей задание написать все, что известно.

И Александр Исаевич использует этот материал. В "Августе" появится Таня, которая пошла в сестры милосердия после измены возлюбленного, чтобы, видя страдания других, заглушить собственные. И ему это было легко понять. И даже то, что собственная боль полностью не уходила. Со временем читатели прочтут: "И даже видя и облегчая страдания раненых вокруг, она собственную душевную боль ни разу не поставила меньше их ран: их все страдания были от стихии, на которую нельзя обижаться, ее - от несправедливости, от подлости, от измены"1.

1 Солженицын А. Август четырнадцатого. Гл. 55.

Из-за сильных морозов начались сложности с отоплением. В ночь с 30 на 31 января Александр Исаевич проснулся, потому что стало холодно голове. Попробовал батареи. Холодные! Оделся и пошел в котельную. Газ почему-то не горел. Пытался зажечь - тухнет! Пришлось будить Мильевну и вызывать по телефону дежурного газовщика. Тот пришел и все наладил. Но это еще может сказаться. Ведь на дворе - 26°! Наружные батареи могли замерзнуть и дать трещину.

И действительно, через день к нам пришла страшно перепуганная Мильевна: из одной батареи ключом бьет горячая вода! Александр Исаевич побежал в котельную. Гаечные ключи не подходят. Полностью перекрыть водопровод не удалось. Вода из отопительных труб вышла. Пришлось потушить газ. Снова - телефонные звонки. Газовщики. Мастер из Москвы.

Пришлось лопнувшую батарею отключить. После этого все удалось наладить, и мы остались жить в тепле и уюте.

Что касается западных радиопередач, то дело не ограничивалось систематическим чтением по Би-би-си "Круга первого".

27 января Би-би-си дало остроумнейшую передачу: "Тот самый журнал". В числе других заголовков того, что было напечатано в журнале, был и такой: "Солженицын: хождение по мукам или советский писатель в круге первом". По тому же Би-би-си во время одной из религиозных передач пастор, даже не называя фамилии автора, сослался на "Раковый корпус" и рассказал о макаке-резусе, которой злой человек насыпал песок в глаза просто так. Этот пример был приведен для иллюстрации положения, что самое главное в человеке - совесть, понятие о добре...

3 февраля "Голос Америки", рассказав о съемках фильма по "Одному дню Ивана Денисовича", сообщил сенсационную весть: английские и норвежские писатели предлагают выдвинуть Солженицына на Нобелевскую премию!

5 февраля, будучи в Москве, я виделась с Анной Самойловной Берзер. Она сказала мне, что в редакции "Нового мира" все очень плохо. И больше всего из-за того, что в "Посеве" оказалась напечатанной поэма "По праву памяти" Твардовского, напечатанью которой в "Новом мире" воспротивилась цензура.

На следующий день Александр Исаевич - в Москве. Подтвердилось: ситуация весьма печаль-ная, "Новый мир" накануне конца. Все должно решиться на ближайшем пленуме секретариата СП.

Следующий раз Александр Исаевич поехал в Москву 10 февраля. Он был в "Новом мире", говорил с Александром Трифоновичем. Секретариат СП постановил: вывести из состава редакции "Нового мира" четверых: В. Лакшина, А. Кондратовича, И. Виноградова и И. Саца. Их заменят другие.

Не помогло и то, что 4 февраля Твардовский передал в "Литературную газету" свой протест в связи с напечатанием его поэмы "Посевом".

"На днях мне стало известно, что моя еще не опубликованная поэма "По праву памяти" абсолютно неизвестными мне путями и, разумеется, помимо моей воли, проникла за рубеж и напечатана в ряде западноевропейских изданий ("Экспрессе", "Зюддойче цайтунг", "Фигаро литерари" и эмигрантском журнальчике "Посев") в неполном или искаженном виде.

Наглость этой акции, имеющей целью опорочить мое произведение, равна беспардонной лживости, с какой поэма снабжена провокационным заглавием "Над прахом Сталина" и широковещательным уведомлением о том, что она будто бы "запрещена в Советском Союзе".

Мера унижения главного редактора "Нового мира", через голову которого менялся состав редак-ции, была перейдена. 11 февраля Александр Трифонович подал в отставку. (Во всей этой истории немалую роль сыграло, конечно, также и то, что именно Твардовский "открыл" Солженицына, что он его защищал, что он его выдвигал, что он за него боролся!..)

А 7 февраля после длительной заграничной поездки вернулся в "Сеславино" другой покровитель Солженицына - Ростропович. Снова возгласы, как он любит моего мужа. А со мной в тот день Мстислав Леопольдович выпил на брудершафт:

- Наташа, ведь это на всю жизнь!..

Это означало, что мы на всю жизнь теперь связаны, что его дом всегда останется и нашим с Александром Исаевичем домом...

Ростропович рассказал, что в какой-то парижской лавке он обнаружил старинные фонари, под которыми ходили Пушкин и Достоевский!.. Он заказал несколько таких фонарей. Скоро прибудут сюда багажом. И тогда под такими же фонарями, под которыми ходили Пушкин и Достоевский, будет гулять Солженицын!

Александр Исаевич не мог отрезвить своего восторженного друга и поклонника, но остался недоволен. Фонари! Это уже чересчур! Он предпочитал гулять под звездным небом!..

У нас с мужем появилось одно интересное общее занятие. Он жалеет, что не привлек меня к нему раньше. Это - отбор и переписывание из многочисленных блокнотиков пословиц, начинаю-щихся на одну и ту же букву. Он сам дошел уже до буквы "И". 5 февраля мы занялись вместе пословицами на эту букву. Ушло у нас на это два с половиной часа. Оказалось, что при занятиях вдвоем экономится время и голова, потому что ему приходилось все пословицы на данную букву держать в голове по нескольку дней.

В связи с этим занятием у меня родилась счастливая мысль: привлечь Лильку к печатанию пословиц. Тогда ее работа, ее печатанье на машинке уже станет приносить дяде Сане настоящую пользу, станет осмысленным! Муж мой эту мою идею одобрил, ибо его не оставляет мечта иметь чашу с напечатанными на отдельных твердых полосках бумаги пословицами, чтобы можно было их перебирать, вынимая вслепую, почитывать...

Придавая всегда очень большое значение языку, Александр Исаевич сказал мне как-то в те дни:

- Жена писателя Солженицына не должна употреблять неверных выражений! (Речь шла об очень распространенном значении слова "довлеть")

9 февраля исполнилось 25 лет со дня ареста моего мужа. Слушая радио, поймали передачу из Франции: "О преследованиях Солженицына". Было сказано, что это - ущерб не только советской литературе, но и мировой!..

Не только Запад, но и отдельные представители нашей общественности не успокаиваются. В январе-феврале в Рязани у мамы было множество посетителей. То это был не назвавший себя высокий молодой, приехавший из Москвы специально, чтоб увидеть Александра Исаевича. То некто Е. А. Троицкая из Ленинграда. То рязанский поэт Роман Юдицкий, 30-ти лет. "Можно ли жалеть Александра Исаевича? - говорил он маме. - Нет, жалок не он, а мы. И я думаю, что он нас жалеет". То некто Беспалов из Москвы: он хочет прочесть ненапечатанные произведения Солженицына. То М. Бакст из Ленинграда. То какой-то Володя из Подмосковья. Мама у него спросила: "Кто вы?" Ответил: "Читатель". Через две недели он приехал снова: хотел показать Александру Исаевичу свой рассказ. Он не может поверить, что Александра Исаевича могут не интересовать посетители. Ему кажется, что наша рязанская квартира не есть истинная квартира Солженицына, что все это только инсценировка! (Он был не так уж не прав!..)

Продолжают приходить сочувственные письма, связанные с исключением Александра Исаевича из СП, копии посылаемых протестов...

"Александр Исаевич!

Возмущен исключением Вас из Союза писателей. Вас нельзя отставить ни от литературы, ни от нашего народа и нашей страны.

(...)1".

1 Хворостин С., Ленинград.

А вот грозное, с горьким юмором послание:

"В Союз писателей СССР. Писателям: Л. Соболеву, А. Барто, В. Закруткину, В. Попкову, Ф. Таурину, С. Хакимову, Г. Маркову, К. Воронкову, А. Кешокову, Л. Татьяничевой и В. Федорову.

Несколько лет назад исключили из Союза писателей Пастернака - лучшего из наших поэтов - и толкнули его к трагическому концу. Сейчас вы исключили Солженицына - самого большого современного прозаика. Это было правильное решение: и тому и другому Не место в ваших рядах.

Дело сделано. Никто не спрашивает мнение общественности на этот счет. Никто не спешит отвечать на вопросы. Ведь не вы придумали исключить писателя, и не по своей воле, а по приказу какого-нибудь начальника, и не от хорошей жизни... Хотя нет, как раз от хорошей, чтобы она не стала вдруг плохой. Многие из вас, видимо, подумали: "Ну что из того, если я не проголосую за исключение? Солженицыну это все равно не поможет, а меня век не будут печатать, а то и самого исключат. И прости-прощай все то, что так привычно окружает меня в этой славной жизни". И эта мысль, конечно, правильная: одна маленькая безболезненная подпись в протоколе несравнима с теми большими, материальными и моральными весомыми радостями, которые за нее даются.

Может быть, только одну деталь не представили вы себе до конца отчетливо.

Знаете ли вы из истории литературы хотя бы одного хорошего писателя, который наряду с работой над большими вещами совершал бы такого рода поступки, как вы на этом злосчастном голосовании? Таких писателей нет. Потому что это маленькое движение (одной рукой вверх) делает человека по таинственному закону природы творчески бесплодным. И если вы еще думаете показать себя миру, написать нечто настоящее, то будьте уверены, что это вам не удастся.

Творчество же Солженицына не нуждается в чьей-либо защите. Сейчас написанное Солженицыным читают так жадно, так бережно передают из рук в руки, как никогда"1.

1 Арманд Е., 08.01.70.

Официальная же наша пресса продолжает огрызаться.

Например, 7 января в "Литературной газете" была помещена статья Сергея Михалкова "Подлинная литература - выражение народного духа". Михалков отвечал на вопросы канадского журналиста. Например, на такой: "Есть ли возможность в вашей стране выражать различные вкусы и взгляды в искусстве? Если есть, то какие это вкусы и взгляды?" - Михалков отвечает, что все сводится к мировоззрению художника, что "если оно полностью противоречит мировоззрению и идеалам большинства членов общества, то оно неминуемо приходит в прямое столкновение. К примеру, взгляды литератора А. Солженицына, основанные на его мировоззрении, пришли в столкновение со взглядом большинства членов добровольного творческого Союза писателей СССР, выраженными в уставе Союза писателей СССР. Именно поэтому он выбыл из этого союза".

(В том месте, где Михалков говорит, что взгляды Солженицына пришли в столкновение со взглядами большинства членов СП, Александр Исаевич справедливо заметил на полях статьи: "А общество где же?")

В статье Михалкова была еще такая фраза: "Идейно незрелый писатель это писатель (пусть даже талантливый!), который не достиг уровня передового общественного сознания".

На следующий же день Би-би-си дало беседу Мориса Лейти в связи с новыми советскими доводами, оправдывающими то, как советские органы власти поступают с писателями, которые не соглашаются с ее идеологической линией. Морис Лейти замечает: "Михалков говорит, что взгляды Солженицына, основанные на его мировоззрении, противоречат взглядам большинства добровольной организации советских писателей и выраженных в уставе Союза советских писателей. Именно поэтому Солженицына исключили из Союза". Морис Лейти считает, что высказанное Михалковым признание того факта, что писатель может быть признан одаренным, даже если он ошибается в идеологическом отношении, является "более прогрессивным подходом", чем огульное осуждение сталинских времен". Однако он находит, что в этом подходе нет ничего нового. Аналогичное произошло и с Б. Пастернаком, литературные качества которого "вряд ли можно отрицать".

Далее Морис Лейти говорит о Солженицыне, что он пишет "с неистовой духовной страстностью; напоминает своим читателям об общечеловеческой и духовной порядочности" - о принципах, от которых советское общество "все еще далеко". Признание, что подавляются произведения одаренного писателя, вызывает у Мориса Лейти вопрос: сколько других одаренных писателей подвергаются такому же обращению? В заключение он говорит: "Одно, однако, бесспорно: какова бы ни была опасность развращенности в результате чрезмерной свободы на Западе, опасность полного падения нравов в результате безоговорочного подчинения официальной идеологии в советском обществе гораздо большая".

В январском номере журнала "Молодая гвардия" печатаются стихи А. Сафронова "Восточная притча":

На культовых колоколах

Все отыграл маэстро моды,

И возопил: "Аллах, Аллах!

Свободы я хочу, свободы!

Пятнадцать лет орал, кричал

Одна была моя забота,

Пятнадцать лет разоблачал

И вдруг остался без работы.

А я еще хочу, еще

Разоблачать хочу повально.

Пока железо горячо,

Хочу лупить по наковальне.

Во мне бурлит младая кровь,

Что злобу всю всосала,

Хочу я бить и в глаз, и в бровь,

По ряшкам, по сусалам.

Я так хочу, я так привык

По праву интеллекта.

Ведь потому мой скорбен лик,

Что я икона века...

О, разреши же мне, Аллах,

Еще в свободной зоне

На культовых колоколах

Лет десять потрезвонить!"

Аллах ответил: "Не могу,

Ты всем уже мешаешь.

Я веру в людях берегу

Ты веру разрушаешь.

Ты людям надоел давно,

Ты скоро канешь в Лету,

Ты что ни скажешь - все равно

К тебе доверья нету...

1 Как известно, А. Солженицын впервые был напечатан семь с половиной лет назад. - Н. Р.

14 января Генеральный секретарь Европейского общества писателей Дж. Вигорелли направил ряду советских писателей письмо с протестом против преследований А. Солженицына. В числе прочих письмо это получил и Н. Грибачев, который на страницах "Литературной газеты" разразился большой статьей "Слезы на экспорт". Статья эта вышла 18 февраля. Сопоставив даты, Александр Исаевич комментирует на полях: "Месяц колебаний и поисков". "Отпев" Вигорелли за "вызывающе сепаратистский характер" действий, Н. Грибачев, тем не менее, возражает ему и по существу: "Я не принимал непосредственного участия в решении по делу Солженицына, но, во-первых, я целиком это решение поддерживаю, а во-вторых, это решение было единодушно одобрено на писательских собраниях всех наших крупнейших организаций". (Александр Исаевич подчеркивает волнистой линией (знак сомнения) все это во-вторых и на полях замечает: "и не московской и не ленинградской", ибо никакого единодушия там не было!")

Н. Грибачев поражается, что Вигорелли мог "уподобить советских писателей воробьям, которые так и накинутся" на него! (Снова - волнистая линия и на полях вопрос: "Не накинутся, ибо где прочесть?"... ведь письмо Вигорелли наша пресса не опубликовала! - Н. Р.)

Грибачев обвиняет Вигорелли в "политическом примитивизме", заодно заявив, что Солженицын заработал свою популярность на Западе "главным образом назойливой политической тенденциозностью на сенсационной закваске".

В оправдание заголовка статьи Грибачев пишет: "Вы, господин Вигорелли, буквально льете слезы над судьбой Солженицына. Однако - говорю это Вам вполне искренне - льющаяся из Ваших глаз влага лишь понапрасну испортит Вашу жилетку, если Вы ее носите, так как все обстоит иначе: Солженицын имеет хорошую квартиру, жив, здоров, кроме того... никто не будет чинить ему препятствий, если Солженицын вздумает укрепить своей деятельностью итальянскую или какую-либо другую литературу. Все дороги открыты - в добрый час!"

...Одним словом, дело обстоит замечательно. Но только - с чисто обывательской точки зрения, товарищ Грибачев!

Заканчивается статья так: "Не хочу лицемерить и не шлю заверений в искреннем уважении - "декларация", Ваше письмо и метод их распространения ("И им уже нельзя рассылать?" - комментирует А. И.) ничего похожего на это чувство во мне не вызывает".

Некий Эйхвальд направил Грибачеву открытое письмо, копию которого прислал Солженицыну: "Статьи, подобные упомянутой, не могут оставлять равнодушными честных людей и не должны оставаться без ответа.

Прежде всего следует сказать, что вы берете на себя слишком много, единолично отстраняя справедливую коллективную критику международной организации в связи с бесчеловечным и необоснованным исключением из Союза советских писателей Александра Исаеви-ча Солженицына. Все содержание вашей статьи только подтверждает тезис о нарушении основных прав человека в нашей стране. Совершенно неуместно звучит ваше утверждение о вмешательстве во внутренние дела страны.

...К счастью для человечества, ныне иные времена. Есть, хотя и несовершенные еще, международные организации, есть Всеобщая декларация прав человека...

Что вы отстаиваете?

Вы хотите, чтобы люди забыли, а молодежь не узнала ужасный период в нашей жизни с 1930 по 1956 годы... Криками о вмешательстве во внутренние дела вы пытаетесь завуалировать беззакония и произвол, вновь чинимые у нас в стране и вновь в отношении лучших ее людей, и в том числе против А. Солженицына.

Вы упрекаете Вигорелли за то, что он отделяет литературу от политики. Солженицына же вы обвиняете за слишком активное соединение литературы с политикой. Где же последовате-льность?..

Лучшим подтверждением вашей неправоты является нежелание и боязнь опубликовать все произведения А. Солженицына. Их боятся именно потому, что они правдивы и читатель это сразу поймет, сравнив их с жизнью...

Вы и сейчас выполняете "работу" более ужасную, чем физическое уничтожение людей, - вы растлеваете души, пытаетесь убить в людях веру в самих себя и во все лучшее, на что способен человек...

Вы всеми силами стараетесь заставить Солженицына стать "таким же, как все". Тогда ему обещается публикация в печати. Но ведь на деле это означает лишить писателя яркой творческой индивидуальности и сделать его таким же тусклым и серым, как вся наша современная литература. А что это так и есть, свидетельствует факт отсутствия ярких имен и ярких произведений в списке на соискание Ленинских премий... опубликованном в печати только что. Этот факт достоин большого сожаления и большой тревоги"1.

1 Эйхвальд В. Открытое письмо Грибачеву, 07.03.70.

В конце письма Эйхвальд, обыгрывая конец письма Грибачева к Вигорелли, пишет: "Я также не хочу лицемерить и не шлю заверений в уважении к вам".

4 марта в газете "Советская Россия" печатается фельетон Михаила Владимова.

ПЕРЕБЕЖЧИК

Нет, он не ездил за кордон,

Да и туда не метил вроде:

В краю родном, где был рожден,

Живет при саде-огороде.

В организации одной

Он числится как сочинитель,

Но у него устав иной:

Его призванье - очернитель.

Его пристрастие - хула

Все с каждым днем определенней.

Его страницы - зеркала.

Одно другого искривленней.

Копаясь, ищет в толще лет

Лишь недохваты, неустойки,

Не трассу видит, а кювет,

Не стройку видит - мусор стройки.

И выше всех других утех

Такие ценит он моменты,

Когда срывает вдруг у Тех,

С Той стороны аплодисменты.

Скрипит, отравою дыша,

Перо, похожее на жало...

Сам здесь он, но его душа

Давно туда перебежала!

24 марта состоялось открытие III съезда писателей РСФСР. С вступительным словом выступил Л. Соболев. В его речи звучали те самые ноты, которые, как это ни странно, когда-то звучали в письмах моего мужа в период войны. Вот они.

Конец 1943 года: "Наступающей зимой мы нанесли Гитлеру удар страшной силы. И если я доживу до тех пор, пока распустятся почки, я напишу тогда: "Дорогая моя ..! Сердце не вмещает величия наших побед. Мы стоим на границах 41-го года. На границе войны отечественной и войны революционной. Перед тем как идти в Европу - последний привет с русской земли. На наших штыках - пролетарская революция, в нашем сердце - ленинизм"1.

"Ты и все почти думают о будущем в разрезе своей личной жизни и личного счастья. А я давно не умею мыслить иначе, как: что я смогу сделать для ленинизма? как мне строить для этого жизнь"2.

1 Солженицын А. - Решетовской Н., 06.11.43, действующая армия.

2 Солженицын А. - Решетовской Н., сентябрь 1944 года, действующая армия.

"Кроме ленинизма и желания всю жизнь отдать за него - все, что было дорого мне в 42-м году, или ниспровергнуто и -не хочется поднимать, или переосмыслено по-новому"1.

Так писал, так думал капитан Солженицын, менее всего в ту пору подозревая, что буквально через несколько месяцев после написания этих писем его арестуют и приговорят к восьми годам лагерей по 58-й (ПОЛИТИЧЕСКОЙ!) статье за то, что Ленин был для него больше, чем Сталин; за его разочарование в том, что война не принесла с собой революционного пожара в Европу!..

А вот теперь... Соболев: "Партийность литературы - это рыцарская верность знамени, рыцарская верность своему долгу: знамя наше - ленинское, долг наш - революция..."2.

1 Солженицын А - Решетовской Н., 11.12. 44, действующая армия.

2 Правда 1970. 25 марта

А дальше есть и в адрес нынешнего, хотя тоже, наверно, понятного, Солженицына: "А тех, кто не понял своей исторической задачи певца в стане ленинских воинов, ждет самая горькая для писателя участь: потомки не вспомнят о них, ибо в годы яростных схваток в конце века они вели себя далеко не по-рыцарски, кокетничая сочинениями, которые, наделав сперва шуму, забывались еще при их жизни".

Тот же Эйхвальд, который ответил Н. Грибачеву, обратился и к III съезду писателей РСФСР. Его письмо, разумеется, на съезде не зачитали (как в свое время знаменитое письмо Солженицына не было зачтено на IV съезде писателей СССР). Но через некоторое время Эйхвальд получил ответ от некоего Шкаева. Я не располагаю письмом съезду, но у меня есть копия ответного письма Эйхвальда Шкаеву:

"Уважаемый товарищ Шкаев!

Благодарю за ответ на мое письмо, адресованное III съезду...

...По существу Вашего ответа. Вы как бы с радостью сообщаете, что съезд полностью одобрил деятельность секретариата и в том числе... решения секретариата в отношении А. И. Солженицына.

Теоретическая демократия требует, чтобы мое письмо и другие возражения против гонения на прогрессивно мыслящих писателей были обсуждены на съезде. На вашем съезде этого не было. Более того, Н. Грибачев в своей статье "Слезы на экспорт"... уверял всех читателей, что со стороны А. Солженицына единственным прегрешением было очень серьезное нарушение Устава Союза писателей. Именно за это его... покарали.

Однако слова совсем не совпадают с делом: А. Андреев от имени ревизионной комиссии сообщил съезду, сколько писателей были удостоены звания Героя Социалистического Труда и "что грубых нарушений Устава за отчетный период не было". Это заявление было опубликовано ("Литературная Россия" № 13 за 1970 г.). Нарушение Устава и исключение выдающегося писателя из Союза - событие не менее значительное, чем награждение знаком Героя Труда, но это событие провели мимо внимания съезда.

Получается плохо. Не нашлось ни одного человека, который выступил бы против беззакония. Такое поведение не делает чести писателям, сколь бы имениты они ни были. Это кладет пятно позора на нашу страну - страну Ленина.

Вот что я хотел Вам сказать. Может быть, Вы ознакомите с этим письмом состав правления?"1.

1 Эйхвальд - Шкаеву, 25.04.70.

...А чем, если не считать внешних событий, жили мы эти месяцы? Февраль? Март? Апрель?..

Мужу в основном хорошо работалось. Иногда писал даже после обеда. Хотя чаще по вечерам мы слушали передачи западного радио и занимались пословицами. Самой трудной оказалась буква "К" - над ней просидели целых четыре часа!

Днем я большей частью - в большом доме, за "Ямахой". Езжу в Москву на музыкальные уроки с Ундиной Михайловной. Однажды водила Лилечку на концерт ее учеников. Концерт этот состоялся в старом клубе МГУ, где когда-то и я сама частенько выступала. Лиля очень внимательно прослушала весь концерт.

Перед обедом обычно бегаем на лыжах. Александр Исаевич, даже катаясь на лыжах, продолжает жить в мире своих героев: останавливается и записывает в блокнотик идеи для завтрашней главы.

Прочли великолепную работу Жореса Медведева "Тайна переписки охраняется законом".

По западному радио регулярно слушаем передачи по "Кругу". Главу "Свидание", в основу которой было положено наше реальное свидание в Лефортовской тюрьме, слушаем вечером 25 февраля. Я восприняла это как подарок ко дню рождения. Следующая передача по главам "Жизнь - не роман" и "За воскресение мертвых", которую слушали спустя неделю, была особенно хорошо смонтирована. Закончили ее тостом "За воскресение мертвых!"

Узнаем подробности о постановке в Германии фильма по "Раковому корпусу": Вегу играет Вера Чехова, Олега - Мартин Бенрат. А также о съемках "Ивана Денисовича": Ивана Денисовича играет Том Куртенэ, консультантом норвежец Биргер Фурусет, отсидевший восемь лет, начиная с 45-го года, в лагерях, где работал плотником и на лесоповале. Концентрационный лагерь для съемок построен вблизи шведской границы.

10 марта во французской газете "Ле Монд", а 11 марта - в швейцарской "Ди Цюрихер Цайтунг" было напечатано сенсационное сообщение под заголовком "Александр Солженицын поручает швейцарскому адвокату защиту своих авторских прав за границей".

Содержание:

"Писатель Солженицын после исключения из Союза советских писателей потерял уже всякую надежду на то, что эта организация обеспечит защиту его прав за границей, и поэтому поручает одному швейцарскому адвокату взять на себя эту задачу. Этот адвокат - мэтр Фриц Хееб, член цюрихской коллегии адвокатов. Последний в особом коммюнике сообщает, что получил от писателя доверенность, позволяющую ему:

1. Запрещать впредь любое издание без разрешения, пресекать злоупотребления, производимые отдельными лицами от имени писателя, в случае необходимости привлекать к суду и судебным образом преследовать авторов лживых утверждений.

2. С помощью квалифицированных экспертов рассмотреть качество переводов произведений А. Солженицына для переизданий произведении и добиваться улучшения качества переводов и внесения нужных поправок.

3. Запрещать адаптации произведений писателя для кино, радио и телевидения.

В ответ на утверждение, что гонорары г. Солженицына якобы идут на финансирование подрывных антисоветских организаций, адвокат заявляет, что весь гонорар сохраняется недвижимо на особом, закрытом счету и что в случае кончины автора он будет использован соответственно последней воле писателя.

Адвокат сообщает издателям, что любое издание произведений г. Солженицына сможет отныне иметь место только по согласованию с автором или его представителем".

Позже "Голос Америки" сообщил, что сообщение это напечатано также и в американской прессе.

20 марта в немецкой газете "Ди Вельт" публикуется большая статья, посвященная Солженицыну и с его портретом под заголовком "Символ страдания и величия России". Ее автор - лорд Николас Бетель, один из переводчиков произведений Солженицына на английский язык.