Я держал в своих израненных пальцах обычный альбомный лист, на котором рисовал ребенок. Не слишком умело, но старательно. Второй культей я его даже придержать не мог, так что пришлось положить его на стол перед собой.
На первом рисунке была девочка, маленькая. В платьице. Черт, вот вроде схематичный рисунок, а будто живую увидел. Русые косички с скромными бантиками. Группа таких же детей. Приютские вроде. А вокруг чернота. Не ночь, не лес. Чернота страха из которой неуверенными детскими ручками вырывались отдельные зубастые и клыкастые монстры. Нарисовано было очень просто, но остальное подсказало мое воображение и память.
Зомби. Зараженные. Как ты их не называй. Это они окружили тогда детей. Были повсюду. Я помню этот ужас, сам его испытал, тогда. В больнице. Не помню с кем. Но отлично помню ощущение полного глобального конца. Чувство смерти и крови, запах которой ударил в ноздри стоило закрыть глаза. Да, даже для меня это был ужас. Что уж говорить о ребенке. Выдохнув я взял себя в руки и перевернул следующий лист.
Чернота здесь отступила. Сменившись белыми снежинками и сугробами. Вот только радости на рисунке не чувствовалось. Лица были не улыбающимися, а грустными. Фигурки детей столпились у костра, который горел по центру. А те, кто не смогли найти себе места в круге лежали с краю – нарисованные синим карандашом.
Воспоминания снова пробились через завесу темноты. Это случилось гораздо позже. Через месяц или два. Уже после того как мировые державы, или все что от них осталось, обменялись ядерными ударами. В небо поднялось столько пыли и пепла что они закрыли небо. Оно наложилось на начинающуюся зиму и температура тогда опускалась до минус ста. Ни тепла. Ни еды. Черт, как же они выжили в этом аду?
Следующая картинка давала на это ответ, но лучше бы я его не знал. Девочка стоит с ножом у костра. Уже без косичек. Платье испачкано красным. Рядом еще пять таких же фигур. А между ними и вокруг разделанные тела.
- Дьявол! – я отбросил в сторону всю пачку. Сколько всего выпало за эту войну детям? Всем единой мерой будет отмеряно? Да, хлебнули они горя. Ничего не скажешь. Как взрослые, так и дети. А мы то чем в это время заняты были? Вспомнить бы. До каннибализма у нас вроде не дошло. Хотя гарантировать я это не мог. Но то что сражались день и ночь – это точно. Весь этот промежуток – один сплошной клубок из битв и потерь.
Потребовалось минут двадцать прежде чем я смог вернуться к рисункам. С каждым из следующих детей у костра становилось все меньше. Холод, голод, нападения зараженных. Причины были разные, а вот результат один. А потом, вдруг, на очередном рисунке я увидел яркое солнце. Даже не сразу рассмотрел в нем едва угадывающийся образ. Человек с автоматом и тарелкой.
Я помню. Черт! Я помню это! Когда мы пробились через Углегорск и привезли полевую кухню к единственному жилому зданию приюта из всего их городка. Несколько сотен выживших из полумиллиона. Помню те злобные крысиные не верящие глаза мальчишек и девчонок, слишком рано ставших взрослыми. Вот, и они значит помнят и помнят так.
Ради этого стоило сражаться. Стоило терять товарищей. Стоило подставляться под неумелые выстрелы подростков. Значит это их мы эвакуировали. А теперь, что теперь?
Я жадно накинулся на стопку листов, изображающих жизнь девочки, где с каждым рисунком картинка менялась. Видно стало что маленькой художнице нравилось изображать свою жизнь. А мне нравилось смотреть как тьма и ужас постепенно отступают. Светлые рисунки. Открытый класс и дети. Праздничный торт с свечками. Мишура и радость.
Постепенно в стиль изменился. Времени между картинками проходило все больше. А на последних и вовсе была она и парень. И не рисунок вовсе, а почти профессиональный автопортрет. Маленькая девочка с русыми косичками, нарисованная дерганными линиями, превратилась в улыбающуюся девушку. Жизнь взяла свое.
А значит и наши жизни были отданы не зря.
Теперь, когда меня чуть отпустило и я смог воспринимать информацию здраво на рисунках девочки, начали появляться странные для меня образы. А вот для нее это было похоже обыденным. Во-первых, свет. Всегда или почти всегда он изображался небольшой россыпью огней. Судя по всему, это были точно такие же виноградные лозы, как и в этой комнате. Странное светящееся растение для нее стало естественным.
Во-вторых, оборудование. Его она набрасывала небрежно, как несущественное. А вот мне было крайне важно где и с чем она работала. Ну вернее училась, понятно, что преподаватели вряд ли дали бы ей доступ в лаборатории. Но даже на небрежных рисунках легко можно было различить какие-то инкубаторы, с червяками или змеями. Горилл с мордами крокодилов. А потом и вовсе – насекомых.
При этом художница явно не воспринимала их как опасность. По крайней мере на рисунках это никак не отражалось. Скорее уж как домашних питомцев. И вот это было для меня крайне странно. Я посмотрел на останки многоножки, на листы с картинками. Ну да. Вот она, на одном из изображений. И никакого страха или тьмы.
Как вообще можно не бояться таких тварей? Яд, прочнейший панцирь, явно дикие и опасные. И тем не менее – они не воспринимались девочкой как угроза. Тут одно из двух. Или я что-то упускаю, или… На этом мысль останавливается. Решить, как насекомые могут быть не опасны при их низком интеллекте и явно хищной природе я не мог. С логической точки зрения должен был существовать способ контролировать этих тварей.
А что если в процессе произошел сбой? Если многоножки вырвались из-под контроля и атаковали всех этих детей и ученых? Напали, когда те спали или. Я с огромным трудом отогнал от себя вредную мысль. Нет. В комнате был почти идеальный порядок. Ни каких следов крови или борьбы. До моего появления.
Значит берем по умолчанию что все выжили и просто эвакуировались из лаборатории. Тогда что? Выходит, кто-то случайно или намеренно оставил тут всю эту фауну? Зачем? Вопросов прибавилось. Но теперь хотя бы стала понятна причина появления этих существ. Их вывели в лаборатории. Может их всего несколько. На что я и надеялся, учитывая периодически слышный цокот когтей по железному полу. А то если выясниться что их здесь целая колония, словно муравьев – придется мне ой как не сладко.
Впрочем, главное, что я узнал – их можно контролировать. Ну или по крайней мере отпугивать. Делать менее агрессивными. А значит моя задача номер два – найти такую возможность. На первом месте конечно стояло выжить и получить достаточное количество биомассы для восстановления организма.
Почему мой организм превратился в столь быстро восстанавливающееся нечто – совершенно не важно. Меня вполне устраивала ситуация, когда я смогу выжить даже при попадании пули в сердце. Даже более чем устраивала. Не знаю уж давно ли я таким стал, но сейчас это и не важно. Главное, что в сражении, если мне доведется получить раны – они зарастут. А значит и тактику можно подстроить. Не нужно трястись за жизнь, достаточно отползти и восстановиться.
Следуя этой логике и используя подручные средства, я собрал из офисного стула на колесиках, стола без тумбочки, передвижной щит. Потянул здоровой рукой на себя спинку, щит поднялся – можно ехать. Отпустил и он встал накрепко, закрывая меня с трех сторон на высоту пятидесяти сантиметров. Если они на запахи ориентируются мне этого должно быть вполне достаточно. Ну а если нет – то и черт с ним, лучше мне все равно ничего не подготовить.
Последним что я сделал было изготовление обувки из простыни и кусков панциря. А то черт его знает. Ядовитая слизь, иголки. Да просто осколки стекла в конце концов. Предусмотреть заранее что меня ждет в коридоре я не мог. Ну а раз так что собираемся и двигаемся дальше. После нескольких минут сомнений я все же решил не есть все мясо, а положить в пустой подсумок из-под магазинов.
В боковые пошли заполненные шприцы с уже оголенными иглами. Пакет с ядом для отпугивания. Пакет с слизью от личинок для приманки. Литр воды и верный нож в универсальном инструменте. Последний по идее должен быть теперь особенно актуален потому как встроенный тизер никто не отменял. А батарейку я зарядил от динамо-машины. В общем должно работать.
Собравшись с духом, я отодвинул щеколду и потянул дверь на себя. Никого. Вроде. По крайней мере не видно супостатов. Да и не слышно. Как можно тише я подкатил стул с импровизированным щитом к самой двери и осторожно выглянул. Тихо.
Ладно, подумал делай. А то можно до конца времен стоять у порога!