Ответный удар

27 декабря 1978 года

Тепло, идущее от печки, согревало и успокаивало. Постепенно в голове начал выстраиваться план дальнейших действий. Обрывочные мысли, соображения, информация, потоком всплывающая в мозгу, благодаря неожиданно возникшим после переноса в прошлое сверхспособностям, выстраивались в логическую цепочку ответного удара по Андропову и его сообщникам. Необходимо было действовать. И самое главное, не позволить убить Ивашутина. После смерти деда, Петр Иванович оставался единственным человеком, обладающим властью и возможностью эффективно противодействовать заговорщикам, выйти на честных людей из Политбюро и помочь им объединиться. Если он погибнет, остается один путь — личная вендетта против предателей на самом верху. Но тогда результат не гарантирован.

Дверь протяжно заскрипела, приоткрывшись. В комнату заглянул Иван Дмитриевич. Старик облачился в свежую рубашку, постриг бороду, был свеж и в хорошем настроении. Березин словно скинул десяток лет и выглядел бодрым и ещё сильным мужчиной.

— Проснулся уже? — добродушно усмехнулся он.

— Доброе утро, Иван Дмитриевич, — улыбнулся я.

— Доброе, — кивнул дед. — Вставай, хватит бока отлеживать. Умойся, разомнись, а я пока завтраком займусь.

— Могу вам помочь, — я спрыгнул с печи, мягко приземлившись на дощатый пол.

— Не нужно, — отказался старик. — Картошки сейчас порежу, лучка брошу, достану из холодильника колбасу и яйца, и будет у нас с тобой отличный завтрак. Яичница с жареной картошкой. Или для вас городских это уже и не еда?

— Ещё какая еда, — заверил я. — Мое любимое блюдо. Батя, иногда на выходных отправляет маму отдыхать, и сам готовит. Чаще всего такую же жареную картошку с котлетами или сосисками. Мы её уплетаем за милую душу. Полной сковородки на один раз хватает. Только батя ещё любит чеснока добавить.

— Правильно делает, — оживился дед. — И мы добавим. Пользительная штука, я тебе скажу, для аромата и вкуса. И микробы убивает.

— Согласен, — я сделал десяток приседаний и махов руками. — Сейчас разомнусь, а потом умоюсь.

— Лады. Делай, как знаешь.

Дед снял со стола заранее приготовленную кастрюлю с водой, поставил рядом со стулом, подвинул к себе пластиковое мусорное ведро. Затем вытащил из-под стола мешок картошки, раскрыл горловину, подхватил нож, лежащий на скатерти, и начал чистить клубни, бросая их в кастрюлю.

Я принял упор лежа, и тридцать раз отжался. Затем сел на поперечный шпагат, растянулся. Попрыгал в стойке, нанес несколько ударов руками, локтями и коленями, имитируя бой с тенью.

Березин с интересом посматривал на мои упражнения, не забывая орудовать ножом и сбрасывать очистки в ведро.

Могешь, — одобрительно кивнул он, когда я закончил. — Техника рук — точно боксерская. Но локтями и ногами бьешь чудно́. Я такого не видал. Кто научил?

— Игорь Семенович Зорин. Бывший офицер ГРУ. Сейчас самбо, рукопашку и дзюдо преподает в спорткомплексе «Звезда». Военных тренирует, ну и нас тоже. Он дал базу, — охотно пояснил я.

— Охфицер да еще и ГРУ. Он же, наверняка, подписку давал, — прищурился старик. — Это ж, холодное оружие, практически. А тут вам, мальцам, показывает, как ногами головы разбивать.

— Никаких проблем, — отмахнулся я. — Во-первых, я не знаю, что у него с подпиской, но думаю, там всё нормально. Приемы-удары, которые я продемонстрировал — стандартная техника тайского бокса, каратэ и вьетводао, они к нашим армейским техникам не относятся. А Игорь Семенович полмира исколесил, и везде местные системы рукопашки изучил. Во-вторых, мы все дети военных. Ну почти все. В-третьих, тренирует он больше спортивным дисциплинам. Мужики у него самбо занимаются, приемы отрабатывают и на соревнованиях постоянно выступают. В-четвертых, показывает наиболее безобидные варианты приемов для самозащиты, а не уничтожения противника. Я и ещё пара-тройка бойцов — исключение. В-пятых, полуподпольные кружки карате во всех крупных городах есть. А сейчас они уже становятся легальными. В ноябре в московском клубе «Фрунзенец», организовали Всесоюзный центр подготовки инструкторов карате. В этом месяце прошла учредительная конференция и создана Федерация карате СССР. На ней избрали вице-президентом Алексея Борисовича Штурмина. Между прочим, ученика Анатолия Харлампиева, одного из создателей борьбы самбо. Так что, ничего такого страшного в преподавании техник нет. Пока. Потом карате, если история не изменится, запретят. 10 ноября 1978 года выйдет указ сначала об административной ответственности за обучение этому единоборству, а затем — через год и уголовную введут с соответствующей статьей в УК. Но пока мы рукопашкой на основе синтеза карате, самбо, бокса и некоторых азиатских техник занимаемся, и в Новоникольске ни у кого претензий нет. Хотя, не исключаю, что в других городах по-всякому может быть.

— Понятно, — пробурчал дед. — Между прочим, Анатолия Аркадьевича Харлампиева, я знал. И периодически в 50-х годах у него тренировался на «Динамо».

— Считайте, что вам повезло, — улыбнулся я. — Занимались у настоящей легенды. Такой же как Ощепков и Спиридонов.

— Знаю, — у Ивана Дмитриевича задорно сверкнули глаза. — Он уже тогда известен был. Все хотели у Харлампиева заниматься. Сколько Аркадьевич чемпионов подготовил, не счесть. Один Женя Чумаков чего стоит. Отличным спортсменом до войны был. В 18 лет свой первый чемпионат страны по самбо выиграл. Во время Великой Отечественной санинструктором пошел на фронт. Под огнём противников бойцов на себе вытаскивал, вместе с личным оружием. Был ранен в правую руку, задело нерв. Она, практически, не работала. Женьку комиссовали. С одной рукой, считай, калека. А Чумаков сразу после победы к Анатолию Аркадьевичу побежал. «Хочу бороться, это моя жизнь». Другие тренера бы отказались, наотрез. Какие, мол, перспективы у однорукого инвалида? А Харлампиев, сам фронтовик, начал работать с Чумаковым. И если раньше Женя всех физически переламывал в схватках, был нереально сильным и выносливым, то теперь ему пришлось менять тактику борьбы. Стал ориентироваться на предугадывание действий противника. Аркадьевич ему специально глаза завязывал и заставлял тренироваться так, чтобы он научился реагировать на любой шорох. Мы улыбались, но такие тренировки дали плоды. Звучит невероятно, но реальный факт — Женька выиграл чемпионат СССР по самбо в 1947 году, а потом ещё дважды в пятидесятом и пятьдесят первом. С покалеченной рукой. Мы все его «гроссмейстером» называли.

— Да, были люди в наше время, могучее, лихое племя, богатыри не вы, — процитировал я.

— Именно, — дед бросил очередную картошку в рукомойник и выпрямился, — Лермонтов в точку попал. Пусть и не о нас изначально сказал. Взять хотя бы Витю Чукарина. Сослуживцы рассказывали, 17 концлагерей прошел. В Бухенвальде выжил. Когда домой пришел, его родная мать не узнала, представляешь? Крепкий и здоровый парень сорок килограмм весил. Как одиннадцатилетний пацан. А в пятьдесят втором и в пятьдесят шестом Олимпиады выиграл. В пятьдесят четвертом чемпионом мира по спортивной гимнастике стал. Мы все за него каждый раз болели, ты даже не представляешь как. По радио трансляцию слушали и взрослые мужики-фронтовики плакали, когда он на пьедестал поднимался. Наш, советский человек. После концлагерей выжил, не сломался и победил. Назло буржуям и их лощеным атлетам, всю жизнь тренировавшихся в отличных условиях. И не только он. Сколько подобных ребят было. Куц, Удодов и многие другие. После страшной войны, концлагерей, ранений они выходили и становились первыми. Сегодня мне кажется, что нонешние такого повторить уже не смогут. Измельчали духом. Не все, но большинство, точно. Не потому, что плохие, а просто в тепличных условиях много лет живут, всё хорошее легко дается, за него бороться не надо.

— Может быть, — вздохнул я. — Знаете, ещё Платон говорил: «Тяжелые времена рождают сильных людей, сильные люди создают хорошие времена. Хорошие времена рождают слабых людей, слабые люди создают тяжелые времена». И думаю, афинский философ был полностью прав.

— В точку сказал, — подтвердил дед, бросая последнюю картошку в кастрюлю. — Так оно и есть. Иди, ополоснись в рукомойнике. А то мне потом с картошкой разбираться….

Через полчаса мы сели за стол. Дед достал хлебницу, неторопливо вытащил половинку черного кругляша. Нарезал на доске несколько ломтей и выложил в большую пиалу куски ноздреватого серого хлеба, недалеко от исходящего паром самовара. Ложкой разложил глазунью по тарелкам и от души насыпал в каждую по горке настроганной соломкой картошки с золотистой поджаристой корочкой.

— Кушать подано, — подмигнул Березин. — Можешь начинать сметать всё со стола.

— Мне ещё с вами поговорить надо. Это очень важно, — начал я, но был остановлен взмахом ладони.

— Всё потом. К чаю с баранками перейдем, вот тогда и побалакаем. Когда я ем, я глух и нем.

— Хорошо, — согласился я. — Но один вопрос хочу сейчас задать.

— Задавай свой вопрос, — нахмурился дед, с вожделением поглядывая на картошку. — Только быстро, я есть хочу.

— Иван Дмитриевич, чего вы постоянно слова коверкаете и старые выражения употребляете? Ведь видно, что образованный человек. Когда чуть забываетесь, грамотно говорите, как по писаному. А пытаетесь создать впечатление дремучего малограмотного дедушки.

— Ты смотри, подметил, — хитро прищурился старик. — Сам, что думаешь по этому поводу?

— Думаю, что вы специально такой образ выбрали, — улыбнулся я. — К дремучему деревенскому старику совсем другое отношение, чем к волкодаву «СМЕРША». Люди смотрят: дедушка бородатый, из фуфайки вата торчит, даже говорит выражениями заковыристыми, слова коверкает. Небось, ещё от царя Гороха в деревне живет. Подсознательно расслабляются, перестают воспринимать серьезно. И прокалываются. Даже я, зная о вашем прошлом, слушая и смотря на вас, уже на автомате начинаю воспринимать вас по-другому. Как человека, который уже полностью врос в деревенский быт. Ну да, когда-то служил в СМЕРШЕ. Давно. А сейчас типичный дед из глухой провинции. Вы уже привыкли к подобной маске, она к вам как мох к дереву приросла. Но внутри всё такой же волкодав. Это уже на всю жизнь. Опер всегда остается опером, а чекист чекистом. Правильно, товарищ подполковник? Вы ведь в этой должности из МГБ ушли?

Березин мгновение хмуро смотрел на меня. Потом у него дрогнули губы, расползаясь в широкую веселую улыбку, суровые мрачные глаза посветлели, в них заплясали смешинки, возле век с набрякшими мешками собрались лучики веселых морщинок, и товарищ подполковник громко, от души захохотал, с размаху хлопнув себя ладонями по ляжкам.

Я терпеливо ждал ответа.

Через пару десятков секунд Иван Дмитриевич немного успокоился.

— Ай, молодец, — развеселившийся дед подушечками пальцев вытер выступившие на глазах слезы. — Не ожидал. Расколол, таки, паршивец! Хорошего внука Костя воспитал, достойная смена подрастает.

— Это можно принимать за положительный ответ? — я победно ухмыльнулся.

— Да, — кивнул Березин. — В точку попал. Есть ещё некоторые мелкие детали, которые ты не указал. Их обсуждать не будем. Но в целом, верно. А теперь давай есть. У меня уже в желудке бурчит.

— У меня тоже, — признался я.

Картошка была невероятно вкусной, хрустела поджаристой корочкой в зубах и умопомрачительно пахла чесноком, но я не мог наслаждаться кулинарными шедеврами деда в полной мере. Чувство надвигающейся опасности распирало грудь, и я старался быстро расправиться с едой, чтобы поскорее приступить к разговору.

— Ты хотел, о чем-то поговорить? — напомнил дед, когда тарелки опустели. — Но прежде, меня выслушай. Буквально два слова.

— Ладно.

— Я сейчас отойду на почту в Авдеевку. Позвоню кое-кому из старых друзей. Они должны знать про Костю. Если всё подтвердится, верну тебе твои стволы и деньги. Мне они даром не нужны. А потом мы с тобой детально поговорим о дальнейших действиях. В том числе и о звонке твоему капитану. Вот это я и хотел сказать. А теперь слушаю тебя внимательно.

— Созвониться с капитаном надо как можно скорее, — торопливо затараторил я. — Мне во сне видение было. 29 декабря убьют Ивашутина. Если не помешаем, совсем плохо будет. СССР гарантированно развалят.

— Кто? — Березин подобрался. Глаза хищно сверкнули из-под насупленных седых косматых бровей.

— Ликвидатор из местных. Он там же в ГРУ работает. Его взяли на компромате. Убьет Петра Ивановича специальным составом быстродействующего яда, разработанного в «Лаборатории Х», которой в своё время полковник Майрановский руководил. Сейчас она подчинена КГБ.

— Слышал я о Майрановском и его сотрудниках, — хмыкнул дед. — Большими изобретателями и затейниками были. Такие яды делали, что известное семейство Борджиа в сравнении с ними, как детсадовцы перед выпускниками ВУЗов.

Березин немного помолчал, думая о чем-то своём, и уточнил:

— Когда это произойдет, говоришь? Двадцать девятого?

— В моем сне? Да, в пятницу.

— А сны тебя не обманывали? Мало ли чего ночью привиделось.

— Никогда, — твердо ответил я. — Я чувствую. Так всё и произойдет в эту пятницу.

— Значит, время ещё есть, — сделал вывод Иван Дмитриевич. — Не будем пороть горячку. Сейчас я отойду в Авдеевку, позвоню друзьям. А потом сразу отправлюсь связываться с твоим капитаном. Наш предметный разговор отложим на потом. Если ты с датами не напутал, всё успеем. Должны успеть. Правда, звонить твоему капитану я буду с другого места. Придется в один из ближайших райцентров ехать, километров двадцать-сорок отсюда. Я ещё подумаю, в какой.

— Вы запомнили, что говорить надо? Позвонить и передать привет Сергею Ивановичу от Аркадия Владимировича. А, я же вам вчера отзыв не сказал. Вам должны ответить: «Спасибо за привет, дядя будет очень рад». Именно так и в таком порядке. После этого ответа, можно спокойно разговаривать. Если скажут, что-то другое, сразу же вешайте трубку и уезжайте.

— Не учи батьку детей делать, — усмехнулся Березин. — Не вчера родился. Номер давай.

— У вас ручка или карандаш есть? Я вам лучше напишу.

— Сейчас.

Иван Дмитриевич встал, с грохотом отодвинув стул, и вышел из комнаты. Через минуту он вернулся. Передо мной лег маленький, вырванный из блокнота листок в клеточку и шариковая ручка с колпачком на верхушке.

— Пиши.

Я послушно вывел на листе выученные наизусть цифры и предупредил:

— Номер московский. Ещё код города набрать нужно.

— Понял, — кивнул старик. С момента как он услышал об угрозе Ивашутину, дед стал немногословным, собранным и деловитым. Не растекался мыслью по древу, говорил по делу. Никуда не торопился, но и не тратил время впустую.

Березин ушел в комнату, вернулся в свитере и толстых серых штанах. Накинул телогрейку, глянул на меня и сказал.

— Всё, я пошел. Через несколько часов буду. А ты пока чай пей с баранками. Можешь радио послушать, оно в моей комнате стоит. Или по двору погуляй. Если захочешь спортом позаниматься, железо потягать, две гири по 16 кг возле тумбочки в тамбуре, за мешком с зерном стоят. Только из дома никуда не выходи. Местность тебе незнакомая, мало ли что. Да и бабки могут к себе на чай попробовать затащить. Откажешь — обидятся, скучно им тут, каждый новый человек в радость. Поэтому за забор не вылезай.

— Хорошо, — покладисто согласился я. — Не волнуйтесь, я найду, чем заняться. Вы, главное, с капитаном свяжитесь и договоритесь о немедленной встрече. Это самый важный вопрос сейчас — жизни и смерти.

Майор устало потер глаза ладонями. Уже сутки не удавалось нормально поспать. Только и успел подремать часок в машине, возвращаясь из Новоникольска в Москву. Алексей как будто сквозь землю провалился. На пустыре, в котором его видели в последний раз, было пять трупов. Четыре — американцев и один бывшего водителя деда Шелестова — Виктора Попова. Место бойни оцепили ППС-ники, на пустыре суетились обалдевшие от созерцания пяти трупов опера, которых прогнали налетевшие на место происшествия, как мухи на мед, местные КГБшники. Но далеко опера не уехали. На въезде во дворы путь перегородила белая «нива».

— Вы что, мужики, охренели совсем? — заорал капитан, высовываясь из окна «УАЗа». — Быстро машину убрали с дороги, если в обезьяннике куковать не хотите!

Из «нивы» вылез крепкий седой мужчина в черной куртке и энергичным шагом направился к напрягшимся операм.

— ГРУ. Капитан Сосновский. Оперативная разведка, — представился он, предъявив красное удостоверение с надписью «Министерство Обороны СССР».

— Млять, как же вы все загребали, — устало выдохнул коренастый паренек в салоне. Капитан мгновенно развернулся и пронзил подчиненного бешеным взглядом. Коренастый сразу же заткнулся.

— Извините, товарищ капитан, мы на нервах все, — вздохнул, поворачиваясь к военному, милиционер. — Пять трупов. С утра на ушах стоим. А товарищ Скичко сейчас извинится.

Опер многозначительно глянул на молодого коллегу.

— Правда?

— Извините, товарищ капитан, — вздохнул Скичко. — Просто ваши коллеги слишком с нами по-хамски разговаривали. Как будто это мы всех этих завалили и «Скорую» угнали.

— Какие коллеги — КГБшники? — поинтересовался ГРУшник.

— Они самые.

— Они мне не коллеги, — сухо ответил военный. — Меня интересует, что произошло на пустыре и что вы успели выяснить.

— Мы в ваши разборки не лезем, — выставил ладони опер, — сами между собой разбирайтесь. Не хочу между жерновами попасть. Тем более они предупредили, чтобы никому ничего не рассказывали.

— Товарищ капитан, можно с вами отойти, чтобы переговорить тет-а-тет, — попросил ГРУшник. — На пару минут, больше не задержу.

— Хорошо, — опер выбрался из машины.

ГРУшник взял его под руку и отвел. Через пять минут задумчивый капитан залез в машину и громко хлопнул дверью.

«Нива» вежливо отъехала, освобождая проход.

— Всё нормально? — поинтересовался Скичко. — Чего он хотел?

— Много будешь знать, скоро состаришься, — огрызнулся капитан. — Чего стали? Поехали….

Сергей Иванович поморщился, вспоминая разговор с милиционером. Он поставил капитана перед фактом. Неофициально поделиться информацией здесь и сейчас, всё что известно по происшествию на пустыре или проехаться на выбор в кабинет начальника городской милиции — полковника Петренко либо прокурора Погосяна. С ними Сергей Иванович познакомился и подружился при посредничестве покойного Константина Николаевича Шелестова, когда, по поручению Ивашутина, вместе с военным прокурором улаживал все вопросы, связанные с расстрелом туркменов. Оба, Погосян и Петренко, знали, что капитан ГРУ действует по поручению высокого начальства.

Как оказалось, и коллега из милиции тоже его вспомнил. Видел однажды, как он из кабинета Петренко выходил. Ехать к своему непосредственному шефу для подтверждения полномочий капитана ГРУ милиционер категорически не захотел. Чем дальше от начальства находишься, тем меньше проблем — старая истина, проверенная многими поколениями оперов. Доблестный работник правоохранительных органов поведал офицеру разведки всё что знал, по происшествию на пустыре. Опера сработали быстро. Первым делом изъяли документы и командировочное удостоверение у убитого военного. Связались с частью, получили информацию о Викторе. Узнали, что он был шофером у генерала и периодически возил его внука. Провели опрос пенсионерок у подъезда. Выяснили, что Алексей Шелестов уехал на похожей машине с третьеклассником Сашкой Воскобойниковым. Выцепили мальца в школе, получили показания у него. А когда вернулись на место происшествия, там уже хозяйничали чекисты.

Вроде все относительно хорошо закончилось. Американцы убиты, Шелестов-младший жив, но исчез в неизвестном направлении. Где сейчас искать парня, капитан не представлял. Оставался шанс, что Алексей сам свяжется с ними по телефону, установленному на конспиративной квартире, но пока никто не звонил. Петр Иванович Ивашутин в душе рвал и метал, внешне оставаясь спокойным. Его окаменевшее лицо со стиснутыми челюстями сильно напрягло капитана. А категоричный приказ, сделать всё возможное и невозможное для поиска Алексея, отданный ледяным голосом, вызвал у Сергея Ивановича ассоциации с лязгом передернутого автоматного затвора и треском срываемых погон.

Затрезвонивший служебный телефон заставил сонного капитана встрепенуться.

— Да, — Сергей Иванович схватил трубку. — Слушаю.

На его лице засветилась счастливая улыбка.

— Голос старый? Да плевать. Главное, что вышли на связь.

— Он сказал, что перезвонит, через час? Отлично, выезжаю!