Озеро смерти

ГЛАВА 20

В тот вечер закат был нежно-розовым. Политый светом неяркого солнца, простор океана блестел. Я не представляла, как объясню Джесси присутствие сразу двух новых гостей, чья клетка стояла на кухне, где хорьки уплетали свою порцию корма.

Я не решилась оставить зверьков в гараже, где ночью холодно. Кормить их оказалось нервным занятием: быстро открыть дверцу, просунуть еду и воду, отдернув руку до того, как ее прокусят до самой кости. Не важно, что Пип и Оливер издавали радостный писк и прыгали по клетке. Хорьки косили под диснеевских ушлых тварей, и я не доверяла им ни секунды.

Люк отправился играть со своими человечками из «Лего» приблизительно в половине восьмого и расположился на полу в гостиной. Вскоре на дорожке, шедшей к дому, блеснул свет фар, осветивших окно рядом с входной дверью. По звуку двигателя я догадалась, что это не Джесси. В дверь позвонили. Снаружи стояла женщина. Фигуру освещал висевший у входа фонарь. Я разглядела изгиб руки, тонкой и незагорелой. Бриджи из грубой ткани, рубашка без рукавов. Рыжие волосы.

Табита. Сердце учащенно забилось.

Она сказала, обратившись ко мне через дверь:

— Мне нужно с тобой поговорить. Пожалуйста. Это важно.

Что она здесь делает? Новый план отобрать Люка? Попытавшись увидеть тех, кто мог стоять за ее спиной, за ярким светом фар я не разобрала ничего, кроме темноты. Ничего определенного.

Через узкое окошко Табита искоса взглянула на меня. Она дрожала и выглядела совершенно опустошенной.

— Я ухожу от «Оставшихся», — сказала Табита. Я не пошевелилась. — Я покидаю эту церковь. Мне нужна помощь.

Во мне билась целая тысяча мыслей, и все говорило: это обман.

— Я разбита, во имя любви к Господу. — Склонив голову, Табита закрыла глаза. — Пожалуйста…

Перестав изображать взрывы, Люк подал голос:

— Это моя мама?

— Да, тигренок. Все нормально. Я поговорю с ней только одну минуту.

Люк замер на полу с зажатым в руке человечком из «Лего». Наказав ребенку оставаться в гостиной, я вышла на крыльцо и защелкнула за собой дверь.

— Как ты меня нашла?

— Тебя не оказалось дома, и я решила, что ты у Джесси.

— Его номера нет в телефонной книге. Откуда у тебя адрес?

— Я звонила всем Блэкбернам подряд, пока не нашла его родителей. Сказала, что «Федерал-экспресс» нужно доставить Джесси посылку, и его мать дала мне адрес.

От волнения я то сжимала, то разжимала руки. Джесси стоило заранее поговорить с матерью. Позаботившись, чтобы та была трезвой.

— Никто не знает, что я здесь. Правда. Пожалуйста, Эван.

Табита была до предела вымотана. Темные глаза блестели, но в них я видела лишь лихорадочный блеск игрока, поставившего на рулетку свое последнее достояние.

— У тебя две минуты, — сказала я.

— «Оставшиеся» — прибежище лжи. Теперь я это знаю. Какая я была дура! И все, что случилось… Мне так стыдно! Честное слово.

Дверь за мной отворилась. На пороге, держа руку на замке, замер Люк.

— Мама?

— Привет, сладкая горошинка.

Мое сердце сжалось. Казалось, сейчас я должна увидеть сценку с мамой-шалуньей, приправленную сахарной улыбкой и ласковыми словами. К моему изумлению, Табита повела себя довольно сдержанно.

— Как ты, мой хороший?

— Нормально, — пожав плечами, ответил мальчик. Выйдя на крыльцо, он спросил: — А как ты?

— Не так чтобы очень.

Пауза затягивалась. Вероятно, Табита сильно страдала, но меня это совершенно не волновало. Я обняла Люка, положив руку на его плечо. Совершенно спокойно, без эмоций мальчик взглянул на мать.

— У нас в доме живут хорьки, — сообщил он.

— Правда? Как странно. Обычно ты держал мышей или опоссума.

— Их зовут Пип и Оливер. Но тетя Эван не позволяет их трогать.

Табита смутилась, не зная, что сказать.

— Она права. Животные могут быть заразными.

Люк ухватился за полу моей куртки:

— Я с тобой не пойду. Я останусь с тетей Эви.

Лицо Табиты побледнело как мел, даже ее прежде чувственные губы. Выражение, увидеть которое мне хотелось последние девять месяцев: стыд. Сцепив руки мертвой хваткой, она смотрела себе под ноги и беспомощно моргала. Я замерла, ни вздохом не выдавая облегчения.

Через минуту Табита справилась с собой.

— Все случившееся при нашей встрече… Когда я хотела забрать тебя с собой… — Она нервно сглотнула и, присев на корточки, посмотрела прямо в глаза сыну: — Все это ошибка. Я была не права. Прости.

Люк еще крепче прижался ко мне. Он ничего не ответил.

— Больше я так не сделаю.

Табита вопросительно посмотрела на меня. «Что теперь?» — застыл в ее глазах немой вопрос. Я молча стояла рядом с Люком.

— Брайан невиновен, — вдруг произнесла Табита. — Я могу доказать.

Пришлось разрешить ей войти.

— Рассказывай.

— Брайана сделали козлом отпущения. Пастора Пита убил кто-то еще, и предводители церкви это знают.

— Кто?

Табита заглянула в кухню:

— Можно поесть? Я очень голодная.

— У тебя дома полно консервов.

— Туда нельзя. За моим домом следят. Я ничего не ела со вчерашнего дня.

Табита на самом деле отощала и заметно побледнела. Под кожей отчетливо выступали ключицы. Я проводила ее на кухню.

Увидев клетку, она остановилась:

— О-о… Это те самые…

— Хорьки. Вопросов не задавай.

Получив тарелку с остатками позднего обеда, Табита набросилась на пищу. Затем переключилась на бутерброды и молоко. Держась на противоположном углу стола, Люк с осторожным любопытством следил за матерью.

Отправляя в рот куски, беглянка заметно дрожала.

— Наш рацион стал совсем скудным, особенно после смерти пастора Пита. Пищу брали из неприкосновенных запасов на всякий случай, чтобы ничем не отравиться. Правительство могло специально отравить воду и что-либо еще. Так говорила Шенил. Ничто не должно нарушить нашу боеготовность.

Тарелка опустела. Послюнив палец, Табита тщательно собрала все крошки.

— Скоро начнется война? — спросил Люк.

— Нет, — ответила я.

Мальчик посмотрел мне в глаза:

— Мой папа в тюрьме. Что же будут делать его авианосец и его эскадрилья?

Дотянувшись через стол, я взяла руку ребенка:

— Войны не будет. Люди часто про это говорят, но они сильно преувеличивают.

Щеки Табиты немного порозовели, и она предложила:

— Люк, можно, я включу тебе видео, а потом мы с тетей Эван поговорим?

— Ладно.

Проводив мать в комнату, мальчик показал место, где стоял видеомагнитофон. Оба — и мать, и ребенок — выглядели болезненно скованными. Нажав на пуск, Табита вернулась к кухонному столу.

— Как ты докажешь невиновность Брайана?

— Мне Пэкстон рассказал. — Она запустила руку в свои локоны. — Объяснить придется с самого начала. Готова?

— Не собираюсь тебя останавливать.

Глубоко вздохнув, она склонилась над поверхностью стола, словно для доверительной беседы:

— Шенил с трудом меня переваривала. Потому что она ненавидела Брайана. Ненавидела истерически, абсолютно. А я была его женой. — На лице Табиты мелькнула улыбка. — Конечно, вначале, когда я только вступила в церковь, она вела себя иначе. Шенил грела мысль, что я бросила Брайана. — Склонив голову набок, Табита спросила: — Ты ведь слышала, что она из Чайна-Лейк и знала Брайана еще со школы?

— Знаю.

— Она сообщила это сразу, в день, когда вместе с Шилох постучалась в мою дверь. «Ты ведь Делани?» — спросила она, сказав, что училась с моим мужем в одной школе. А когда узнала, что мы собираемся развестись, заявила: Брайан всегда был ничтожеством и она отлично меня понимает.

— Как это — постучалась в твою дверь?

— Они обходили всех соседей подряд. Евангелизация.

Какие соседи? Объяснение прозвучало по меньшей мере странно. Снова возникло ощущение, будто Шенил дирижировала событиями. Казалось, она постоянно кружила над моей семьей, как гриф-стервятник.

— Теперь, когда Брайана арестовали, ненависть Шенил обрушилась на меня, — продолжала Табита.

Враждебное отношение к Брайану оказалось лишь частью проблемы.

— Могла ли она ревновать из-за внимания, которое оказывал тебе пастор Пит?

Покраснев, Табита опустила глаза.

— Табита, у тебя с пастором Питом что-то было?

— Нет. — Она твердо посмотрела мне в глаза. — Совершенно ничего. Как ты могла подумать? Он был моим пастором.

Табита испытывала ко мне физическую неприязнь. Могла ли она в данной ситуации забыть о своих чувствах? Я так не думала. Табита или солгала, или смутилась от мысли, что я уловила их взаимную симпатию. И если между ними случилась близость, а Вайоминг страдал от бешенства — значит, теперь в опасности была сама Табита.

— Если это правда, ты должна мне сказать.

— Нет! Неужели люди так думают? Неужели Шенил так думает? — Прикрыв рукой рот, она издала глухой протяжный стон. — Вот оно почему…

— Что почему?

Табита закрыла лицо ладонями, словно от горя:

— Шенил сказала Пэкстону, что тот может взять меня себе после изгнания антихриста. — Табита потерла пальцами глаза. — «Сделай это, и она твоя, Айс». Так сказала Шенил. Пэкстон пялился на меня своими холодными глазами и, осмотрев с ног до головы, сказал так… — Подражая Исайе Пэкстону, Табита приосанилась и произнесла низким голосом: — «У нее широкие бедра, рожать будет»… Он так и сказал, этот прихвостень.

Я откинулась на спинку стула. Злоба, прозвучавшая в словах Табиты, казалась искренней.

— Шенил не разрешила ему «пробовать» мои качества. Такой у них закон: пока не закончатся бедствия, никакого секса. Зато позволила меня осмотреть. — От волнения руки Табиты заходили ходуном. — Пэкстон отвел меня в свой трейлер и раздел, изучив до последнего дюйма. То есть до самого последнего… И он плевал на то, что сказала Шенил. Наоборот, он хотел сделать именно это… — В глазах Табиты заблестели слезы. — Я сопротивлялась, как могла, но в итоге Пэкстон оказался наверху. Он уже расстегивал штаны, когда я заявила, будто все еще не разошлась с Брайаном и не могу изменить мужу. — Слезы градом катились по ее щекам. — Тогда Айс ударил меня по щеке. Потом сказал, что наш брак, не освященный церковью, не брак вовсе, что я отступница и шлюха, а он мой господин и сам решает, каким будет его закон и порядок.

— Так он тебя?..

— Нет, ничего у него не вышло. — Прежде красивое лицо исказилось гримасой отвращения, черные глаза зло заблестели. — Кажется, если женщина сразу не подчиняется Пэкстону, он моментально спускает весь пар. Назвал меня сучкой-динамщицей, сказав: если не дам еще один раз, то накажет по-настоящему. А потом вышел, оставив меня одну. Вот и все. Наутро я сбежала.

Выждав паузу, я спросила:

— Что запланировано на ночь Хэллоуина?

— Не знаю. Меня не взяли в оперативный состав.

— Мне известно, что они скупали оружие.

Табита кивнула.

— Оружие с военной базы?

— Думаю, что кое-какое оттуда. — Она убрала падавшие на лицо локоны. — Смоллек все время твердил про опасность. Боялся нарваться на штыки охраны и, возможно, даже на огнеметы.

Ее самообладание нервировало больше остального. Стараясь справиться с собой, я тихо спросила:

— Что ты знаешь насчет биологического оружия?

— Все может быть. Шенил говорила про вариант, когда вирусы сбрасывают на тех, кто не спасется.

С дивана послышался голос Люка:

— Тетя Эви, можно сделать поп-корн?

— Конечно.

Я насыпала порцию, двигаясь механически, как робот. Табита сидела тихо, во все глаза глядя на Люка.

— Я пойду в туалет, — сказал мальчик.

Люк вышел, и взгляд матери не отрываясь сопроводил его до двери. Стоя возле микроволновки, я слушала, как в печи шкварчат и потрескивают кукурузные зерна.

— Ладно. А что еще говорил Пэкстон насчет виновности Брайана?

Взяв со стола салфетку, Табита высморкалась.

— Вчера вечером он заявил: если я не отдамся, то окажусь проклятой за убийство пастора Пита. Я возразила ему — ведь виновен Брайан. И Пэкстон выдал следующее: «Брайан виновен потому, что виновны военные. Отказав мне, ты сама окажешься на стороне врага, так что разделишь его вину».

— Брайан виновен потому, что виновны военные?

— Да, он так и сказал.

— Что имел в виду Пэкстон?

— Не важно, кто именно выстрелил.

Мое сердце учащенно забилось:

— А он знает, кто выстрелил?

Мы услышали звук сливаемой в туалете воды. Табита заторопилась:

— Короче, пока он не вернулся. Есть что-то еще. Шенил не рассчитывала использовать меня. Имелись планы насчет Люка.

— Какие еще планы?

— Точно не знаю. Шенил питала к нему какое-то… особое отношение. Это страшно.

Вернувшись, Люк махнул рукой в сторону входной двери:

— Я слышал странные звуки там, снаружи.

— Ты всегда слышишь странные звуки. Там пустырь и никого нет, — сказала Табита.

Шестилетний мальчик знает, что такое снисходительность. Насупившись, Люк продолжал указывать на дверь.

— Пойду-ка взгляну, — сказала я.

Пискнула микроволновка. Табита вынула готовый поп-корн.

Люк вытащил меня в комнату для гостей:

— Не включай свет. Оно может убежать. Звук шел оттуда, из кустов.

— И на что он похож?

— На то, что в кустах кто-то есть.

Ну да, конечно…

Я прислушалась. Ничего.

— Просто жди, — сказал Люк.

Мы сели на кровать и уставились в темное окно. Было слышно, как по вершинам сосен гуляет ветер, раскачивая кусты. В основном я лишь чувствовала рядом с собой теплоту и энергию ребенка. Волосы Люка отсвечивали подлунным светом, падавшим на нас из окна. От него пахло чем-то мягким, непередаваемо детским.

Вдруг он поднял палец:

— Вот оно.

В кустах скользнула бесформенная тень, темная на темном фоне. Не имевшая веса и четкого объема, она на мгновение приняла очертания человеческого тела. Блеснул металл, направленный вверх.

Человек с ружьем. Адреналин тут же подскочил до предела.

На секунду я помертвела, отдавшись панике. Затем приказала Люку:

— Марш с кровати. На пол.

Услышав металл в голосе, Люк нырнул вниз. В лунном свете передо мной мелькнули его широко раскрытые глаза и дырка на месте выпавшего зуба. Положив мальчика на пол, я прижала его рукой — крепко, как могла.

— Тетя Эви, ты дрожишь.

«Оставшиеся». Они выследили Табиту. Собираются вернуть ее. Или убить. У меня перехватило дыхание. Потому что в противном случае они пришли за Люком. Если Табита не покинула церковь, то могла служить им прикрытием, отвлекая внимание. Так или иначе, я сама ее впустила, не позаботившись о безопасности. Сюжет, очевидный до идиотизма.

«Думай!»

Нужно позвонить в полицию. Но в комнате для гостей нет телефона. Позвонить я могла из кухни, и, если Табита пришла за Люком, этот звонок мог оказаться роковым. Звонить придется из спальни Джесси.

И еще я понимала: полиция не сможет приехать достаточно быстро. Вооруженные люди находились около дома, Табита — внутри. Нужно вывести Люка. И убраться отсюда.

Люк сказал слабым голоском:

— Мне страшно.

— Держись за мою руку.

Машина Табиты, запаркованная на самом проезде, блокировала мой «эксплорер». Уходить пришлось бы пешком, чтобы, перебравшись к соседям, укрыться у них до приезда полиции. Розенберги жили за деревьями, в каких-то восьмидесяти ярдах. Требовалось всего лишь преодолеть это расстояние. Одна незадача: дом Джесси, построенный так, чтобы обеспечить вид на все триста шестьдесят градусов, состоял в основном из стекла. И я не закрыла жалюзи. Снаружи просматривались спальни, гостиная, кухня и даже тонкие декоративные панели у самой входной двери. Выйдя из темной гостевой комнаты, мы с Люком оказались бы на виду, как ходячие мишени в тире.

Удирать сломя голову мы не могли. Играть следовало только наверняка.

— Люк, слушай меня внимательно. Мне нужно, чтобы ты сделал в точности то, что я скажу. — Глядя на меня, Люк часто и глубоко дышал. — Мы вместе идем в комнату Джесси. Ничего не говори. Если мама что-нибудь спросит, я отвечу сама. Потом ты заходишь в ванную, забираешься на подоконник и открываешь окно. Свет не включаем, это очень важно, запомни. Через окно мы вылезем наружу и пойдем в сторону Розенбергов…

Люк прервал меня сдавленным голосом:

— Эти люди снаружи — они плохие, да?

Придав твердость своей интонации, я ответила:

— Да. Поэтому нам придется быть храбрыми.

— Ладно.

— Давай вперед!

Встав, я потащила Люка в коридор, а оттуда — прямо в спальню Джесси. Послышалось гудение микроволновки и хлопанье кукурузных зерен. Стараясь выглядеть спокойной, я повернула голову в направлении кухни.

Табита сидела, облокотившись на стойку, и наблюдала за печкой. Заметив мой взгляд, она произнесла:

— Я съела первую порцию. Надеюсь, вы не обидитесь — я поставила еще одну.

— Никаких проблем.

Люк посмотрел на мать, потом на меня. Лицо мальчика ясно выдавало его смятение.

— Все в порядке? — спросила Табита.

Не останавливаясь, я вместе с Люком подошла к двери Джесси.

— Мы просто смотрим по комнатам, откуда звуки.

Она снова повернулась к микроволновке. Могла ли Табита проявить такую небрежность, если действительно участвовала в нападении? Следовало ли предупредить ее? Пришло время решать, и я не имела права на ошибку.

Свет в комнате Джесси не горел, но пространство неплохо освещалось из гостиной. Закрывать дверь я не решалась, не желая вызывать лишних подозрений, и прошептала Люку:

— Открывай окно как можно тише.

Мальчик отпустил мою руку и вошел в ванную. Подобрав лежавший на ночном столике телефон, я набрала Службу спасения.

— Возле моего дома прячется грабитель. У него ружье.

Не отключаясь от линии, я бросила трубку на постель. Люк возился и пыхтел в ванной, стараясь вскарабкаться на подоконник. Затем, тихо скрипнув, открылось окно. Люк театрально прошептал:

— Тетя Эви, окно открылось.

— Иду, — торопливо сказала я уже по пути в ванную.

И услышала голос Табиты:

— Что происходит?

Резко обернувшись, я увидела силуэт в дверях. В поисках выключателя Табита шарила рукой по стене. Подскочив по кратчайшему пути, я отвела ее руку вниз, успев дотянуться через кровать. Табита едва не отшатнулась назад, но я припечатала ее к стене, схватив за рубашку.

— Да что с вами такое? — спросила она.

Ее голос, обычно звонкий, прозвучал в спальне особенно громко. Накрыв ладонью ее рот, я сделала это резко — так, что Табита стукнулась головой о стену.

— Один звук, и я врежу тебе по-настоящему. Честное слово, Табита. — Она схватилась за мою руку. — Кто снаружи? Пэкстон? — Глаза Табиты округлились, она задышала чаще. — Это ты его привела? Что, продала нас?

Табита беспорядочно шарила глазами по темному проему окна, потом она начала трястись, и вдруг послышался безошибочно определяемый звук жидкости, льющейся на голый деревянный пол. Посмотрев вниз, я увидела, как потемнели ее брюки, сначала в паху, а потом вниз по ноге.

Теперь я отняла руку от ее рта.

— Меня убьют, — прошептала Табита.

Времени для сочувствия у меня не оставалось.

— Уходим в окно ванной комнаты, затем укроемся у соседей. Пошли.

С глазами, полными ужаса, Табита влипла в стену. Я схватила ее за плечи:

— Мы должны спасать Люка. Все, что у него сейчас есть, — это мы.

Она лишь беспомощно моргала.

— Хочешь оправдаться за прошедшие девять месяцев? Вот тебе шанс. А теперь вперед!

Секунду она не двигалась с места. Затем нерешительно шагнула в сторону ванной. Высоко на стене зияло распахнутое в ночь окно. Люк, дрожа от волнения, скорчился на подоконнике. Он смотрел на Табиту.

— Мама на нашей стороне, — успокоила я мальчика. — Слезь на секундочку вниз.

Забравшись на его место, я медленно высунула голову наружу, не увидев ничего, кроме вальсирующих в темноте ночи сосен. Быстренько сняв с окна экран, я отдала его Табите.

— Я выйду первой. Следом Люк, потом ты.

Встав, я начала подтягивать тело через оконный проем: головой вперед, держась руками за край карниза, чтобы не рухнуть на землю лицом. Затем со стороны крыльца донесся приглушенный голос. Я замерла. Человек произнес:

— Готово. Теперь их машины никуда не поедут.

Я повисла над землей, холодея от ужаса. Кто-то, неизвестно кто, испортил наши с Табитой машины. Что еще хуже, он сказал об этом вслух. Значит, их по меньшей мере двое. Послышался второй голос, чуть ближе первого:

— В гараже стоит мотоцикл. Зачем безногому мотоцикл?

— Заткнись! — шикнул на него первый.

Я влезла обратно и пригнулась. Снаружи мимо окна, хрустя на сосновых шишках, прошел человек. Я медленно подняла голову над рамой. Кто бы там ни был, он уже свернул за угол. И мы услышали скрип деревянных ступеней, которые шли на веранду, всего в пятнадцати футах от нас.

Табиту колотило все сильнее, и я засомневалась, устоит ли она на ногах.

— Нам этого не сделать, — дрожа, выговорила она.

Делая над собой усилие, я старалась думать логически. Можно ли забаррикадироваться внутри? Нет.

— Остаться здесь никак нельзя. Они начнут стрелять в окно, в дверь, и мы окажемся в ловушке.

Зажав рукой рот, Табита заглушила рыдания. Глядя на нее, захныкал Люк, и его подбородок непроизвольно затрясся.

Сжав руку ребенка, я сказала:

— Мы сможем, если поторопимся. Когда окажемся снаружи, бегите быстро, как только можете. Не останавливайтесь! Несмотря ни на что.

Я встала и, бросив последний взгляд из окна, вылезла на улицу. Потом услышала, как Люк взбирается на подоконник, и увидела на раме его пальцы.

В ночи послышался свист. Все понятно: это сигнал. Открылась входная дверь, и стекло ванной комнаты затряслось. Потом в ванной зажегся свет. Кто-то крикнул:

— Сюда!

Табита заревела в голос, и я услышала, как она захлопнула дверь ванной. Потом раздался ее крик:

— Люк, уходи!

Раздался тяжелый удар в дверь. Табита закричала, заплакал Люк. Дверь продолжали ломать.

— Давай же, Люк! — крикнула я.

Из окна показались его голова и плечи. Не выдержав, с грохотом упала дверь, и Табита опять закричала. Люк с расширившимися от ужаса глазами застрял на окне. Едва дотянувшись, я подхватила его за подмышки.

Внутри комнаты ребенка уже держали за ноги, пытаясь стащить с окна. Вереща, Люк порывался ухватиться за меня своими ручонками, но я уже чувствовала, как моя хватка слабеет. И с ужасом увидела ускользающего из моих рук Люка, немедленно исчезнувшего в оконном проеме. Из ванной послышались душераздирающие звуки: завывание Табиты, плач и визг Люка.

Раздался низкий мужской голос:

— Заткнись, засранец!

Мальчик продолжал отбиваться. Это меня подстегнуло, придав храбрость отчаяния. Обежав дом, я увидела распахнутую входную дверь.

Оружие. Мне нужно оружие. Ринувшись к гаражу, я попыталась найти что-нибудь острое или тяжелое. Остававшаяся в доме Табита завыла сиреной.

На фоне ее причитаний я вдруг услышала писк растревоженных шумом хорьков. Взгляд упал на банки с краской, сложенные на полке. Схватив одну, я бросилась наружу.

Внезапно наступила тишина. Рыдания Табиты прекратились, и тут мое сердце сжалось. Я заглянула в дверь.

В гостиной на коленях стоял Курт Смоллек с покрасневшим от напряжения прыщавым лицом. Он обматывал руки и ноги Люка липкой лентой. Они уже залепили мальчику рот, и он прикрыл глаза, не в силах наблюдать этот ужас. С характерным треском Смоллек продолжал разматывать ленту. На полу, возле самых его ног, валялся внушительного размера пистолет.

Поблизости от него лежала распластанная на диване Табита с заклеенным ртом и обмотанными лентой руками. Над Табитой, упершись коленом в ее спину, возвышался Пэкстон, приставивший к затылку женщины ствол дробовика.

Наложив последний виток ленты, Смоллек встал, гордый содеянным, словно ковбой, повязавший теленка.

— Готово.

— Посади его.

Пэкстон повернул Табите голову так, чтобы она видела Люка.

— Взгляни на своего ребенка. Я собираюсь задать тебе кое-какие вопросы. Ты предала «Оставшихся» и сбежала от меня, резвая сучка. По-хорошему, мне бы следовало тебя убить.

Глаза Табиты округлились от ужаса. Хлюпая и размазывая сопли по дивану, она попыталась перевернуться.

— Но я верю во второй шанс, так что намерен дать тебе один такой. Твой ребенок отправится с нами. Ты можешь последовать за ним и в этом случае останешься с ним рядом, но станешь жить со мной как женщина. Выбор твой.

Не отводя глаз от Люка, Табита что-то пропищала.

— Ты что-то говоришь? Я не слышу, — сказал Пэкстон.

Она замотала головой, прижатой стволом ружья.

— Это значит «да»? — спросил Пэкстон, склоняясь над ружьем, поближе к уху Табиты.

Он смотрел только на нее, и Смоллек тоже оказался спиной ко мне. Говоря себе: «Хороший замах — сильный удар», — я заскочила внутрь. Размахнувшись, ударила Смоллека банкой по голове. Упав, как прибитая собака, он лягнул ногой пистолет, и оружие отлетело под диван.

Резво вскочив на ноги, Пэкстон развернулся и двинулся на меня. Дробовик он держал на уровне моего живота. Отчаянно крича, я врезала его по руке банкой. Боже! Палец находился на спусковом крючке, и в случае неудачи ружье могло выстрелить. Впрочем, я все равно не сумела бы остановить банку на кривой удара. Ударив в кисть, банка выбила ружье, со стуком упавшее на пол. Второй удар пришелся Пэкстону в голову. С банки слетела крышка, и добрый галлон белил «Навахо» струей окатил его торс и лицо. Ослепленный, Пэкстон зашатался и отступил, протирая глаза и рыча от злости.

Бросив банку, я мокрыми от краски пальцами потянулась к ружью и, подняв его, забежала за диван. Пэкстон замотал головой, разбрасывая краску во все стороны. Через секунду он проморгался и увидел меня.

— Ни с места! — выкрикнула я, трясущимися руками наставив на него ствол.

— Ах ты, сука, сатанинское отродье…

— Полиция уже в пути.

— Ты умрешь!

Он сделал шаг назад.

— Не двигайся!

— Ты не выстрелишь.

Я передернула затвор дробовика:

— Выстрелю.

— Нет. — Он отступил еще на шаг. — Теперь взгляни почему.

И тут я увидела свою ошибку. Отступив, Пэкстон укрылся за Люком, оказавшимся на линии огня. Попытавшись найти более выгодную позицию, я сместилась к краю дивана. Пэкстон, вовремя сориентировавшись, подхватил Люка на руки. Держа ребенка перед собой, как щит, он начал медленно отходить к двери.

Затем, вытащив из кармана небольшую, величиной с ладонь, рацию, Пэкстон скомандовал в микрофон:

— Подгони машину. — И снова попятился к двери. — Курт, вставай.

Смоллек приподнялся на колени. Возле дома послышался шум двигателя, и я увидела свет фар. Обернувшись через плечо, Люк бросил на меня взгляд, полный ужаса.

— Трус! — громко сказала я. — Прятаться за ребенка… Какой ты, на хрен, солдат?!

Со связанными руками Табита кое-как смогла встать. Сцепив две руки, она замахнулась на Пэкстона, но тот легко уклонился и, ударив Табиту в лицо, заставил ее опуститься на колени.

— Сейчас не время для глупостей, — сказал он, обращаясь к Табите. — Мальчик у меня. Ты идешь?

Ружье оттягивало мне руки. Возможно, я могла бы выстрелить, если бы в игру не вступил Смоллек.

Словно прочитав мои мысли, Пэкстон приказал:

— Курт, разберись с Делани.

Смоллек поднялся на ноги. Переведи я ствол с Пэкстона на него — понятно, что в следующую секунду Айс вместе с Люком окажется за дверью. Я не стала менять цель, вместо этого крикнув Смоллеку:

— Хочешь сдохнуть?

Сквозь входную дверь ярко светили фары. Смоллек в растерянности смотрел на залитый краской пол. Я поняла: он ищет свой пистолет.

— Взять ее, Курт! — скомандовал Пэкстон.

Беспомощно стоять с дробовиком двенадцатого калибра в руках: ни в одном из кошмаров такое просто не могло привидеться. Тем не менее я стояла, в отчаянии наблюдая, как в свете фар Пэкстон исчезает за дверью. На ноги поднялась и Табита. Замерев на какое-то мгновение, она посмотрела на меня. Ее фигуру освещал свет фар. Глаза Табиты горели, она была бледной, как привидение. Наконец Табита вышла вслед за Пэкстоном.

Смоллек развернулся, и я направила ствол на него. Сердце застучало тяжелым молотом. Надеясь, что Бог простит, я нажала на спуск.

Выстрела не последовало.

Смоллек бросился на меня. Я опять нажала на спуск, и опять ничего. Врезавшись, Смоллек сбил меня на пол и неистово рухнул сверху, ударив локтями и обдав острым запахом пота. Описав дугу, фары исчезли, и комната погрузилась в сумрак. Вдали я услышала истошный голос полицейской сирены.

Мы боролись, лежа на полу, постепенно смещаясь в сторону кухни. Я билась, как могла, с тяжестью навалившегося сверху Смоллека, слушая, как вой сирены становится все громче. В конце концов мы оба врезались в клетку с метавшимися в ней хорьками. Пип и Оливер шипели и отчаянно верещали. Схватив меня за горло, Смоллек начал душить, и его прыщавое лицо приняло особенно мерзкое выражение. Цепляясь за лишавшую меня воздуха руку, я никак не могла освободиться. В отчаянии я дотянулась до дверцы клетки и непонятно каким образом открыла запор.

Маленькая дверца откинулась в сторону, мелькнула серая тень, и Смоллек завопил не своим голосом. Не переставая кричать, он откатился в сторону. Хватая воздух, я встала и, шатаясь, потянулась к набору кухонных ножей. Впрочем, теперь Смоллеку было не до меня: он крутился на месте, отбиваясь от хорька. Зверек вцепился ему в голову, и я видела только метавшийся из стороны в сторону пушистый темный хвост.

Продолжая кричать, Смоллек выскочил на улицу с хорьком на голове вместо шляпы. Выбежав за ним, я без сил стала посреди дороги, всматриваясь в ночную пустоту и ничего не видя от заливавших глаза жгучих слез.