Падающая звезда

Глава 8

Зазвонил телефон. Харм потянулся через стол, заваленный бумагами, за трубкой. Горы над крышами зданий окрасились фиолетовым цветом.

– Лейтенант Бадди Хирш, отдел убийств полиции Лос-Анджелеса, отвечает на ваш звонок. Привет, парень. Так приятно было услышать о тебе вчера. В твоем голосе звучала великолепная утренняя скука. Ты засиделся, разглядывая восходы и закаты над горами, не выходя из своего кабинета.

Харм крутнулся на стуле, повернулся лицом к стене с прикрепленными указательными карточками.

– Как жизнь в настоящем мире, Хирш?

– Как давно ты переехал в Нью-Мексико? Меньше года? Как ты можешь называть Лос-Анджелес настоящим миром?

– Все познается в сравнении, – ответил Харм.

– Что там со взломом и ограблением, которое я выкапываю из дел? Ты сорвал очень ценную клиентуру в первый же год собственного бизнеса, мистер Боланд.

– Да. И ты должен делать все осмотрительно, понимаешь, что я имею в виду? Все должно быть сделано секретно.

– Твоего желания не спросили! Скажи мне только одно.

– Что?

– Потрясающая женщина?

– Фантастичная.

– Да, – Хирш прочистил горло. – Ты, возродившийся сукин сын. Оставленный загнивать на задворках загона, снова поднялся до положения ангела-хранителя. Обижаешь, мистер Боланд.

– Хирш?

– Да?

– Дай мне просто отчет.

– Слушай. Система защиты в ее доме в Каньоне Лорель была установлена чуть раньше взлома. Заказ внес и оплатил Леонард Джакобс. Он представил в «Визионфильм» счет. В отчете указано, что мисс Уайтт, по ее словам, не смогла правильно обращаться с системой защиты в ночь нападения. Она просто не любила ее с самого начала, не хотела ее установки и, в основном, выключала.

– О каком виде резиденции мы говорим?

– Это не Бель-Айр-особняк, мистер Боланд. Больше напоминает коттедж. В двадцатые годы это был каретный двор. Расположен на вершине холма. Вокруг разросшийся парк, небольшой бассейн. Скромно, по стандартам Лос-Анджелеса, во всяком случае, для кинозвезды. Мисс Уайтт в официальном сообщении заявила, что ничего не было украдено, но тот парень оставил патроны. Нападающий трижды нажал курок незаряженного револьвера у виска женщины. Похоже, что фактически он разрядил оружие до того, как вошел в дом.

– В отчете сказано, что выстрелы совпадают с одной из сцен сценария, который она читала в то время?

– Да. Она заявила об этом неделю спустя. Оказалось, что в «Журнале Лос-Анджелеса» была статья о данном сценарии, с упоминанием, что Уайтт, возможно, будет играть эту роль, или интересовалась ею. Даже специально упоминалась та сцена. Минутку, статья здесь, вот интервью с драматургом, ее слова, цитирую: «Один из способов создать неотразимую историю – пойти вопреки ожиданиям зрителя. В том эпизоде, который упоминает Ния Уайтт, оружие три раза стреляет возле головы героини, но револьвер оказывается незаряженным. Так что не жестокость и насилие нагнетают напряженность, а ожидание и неожиданность». Конец цитаты. Видишь, к чему веду речь? То, что случилось, было описано в журнале. Похоже, что кто-то прочитал статью, и у него возникла блестящая идея устроить. Ни и Уайтт пробу на роль или что-то в этом роде.

– Можно получить копию чека и имя драматурга, у которой брали интервью для статьи?

– У тебя есть факс?

– Вышли ее в копировальный отдел библиотеки, а я заберу. Он называется «Бумажный Тигр*, вот номер.

– Приятель, когда ты вступишь в двадцатый век? И как только компания «Визионфильм» нанимает парня в офисе рядом с видео магазином, у которого нет даже телефакса? Как получилось, что они не наняли какого-нибудь оперативника безопасности из Беверли-Хиллз, знающего, что к чему на съемочной площадке?

– У меня накладные расходы поменьше.

– Ну-ну. Хэй, мистер Боланд, желаю успеха в деле. Рад слышать, что у тебя неплохой бизнес в краю глинобитных лачуг. Пришли-ка мне пару визитных карточек, я буду иметь тебя в виду. Звони, если еще что-то понадобится.

– Спасибо, Бад.

Америке Куинтана оказался внимательным человеком. Он взял Харма на место, где перевернулась машина. Ния и Уайтт. И вот они стоят возле пересохшего ручья. Засохшая потрескавшаяся грязь усыпана искривленными сосновыми ветками. Кустики шалфея, густо разросшиеся на холмах, все еще свежи и зелены. На красноватой глине четко отпечатались следы покрышек «Мерседеса». Здесь машину вытягивали на дорогу лебедкой.

– Вы правы по поводу угла полета пули, – сказал Куинтана. – Чуть ниже центра сидения. Она вошла прямо.

Куинтана показал в направлении дороги:

– Видите холм возле Санта-Фе? Дорога резко сворачивает вправо. Там мог кто-то устроить засаду, – так думал я в ту ночь. Но там никого не было, я осмотрел все вчера. Могу и вас взять наверх, там ничего достойного внимания – ни следов покрышек, ни пустых пачек, ни далее пивной банки, – он разгладил усы пальцем. – Ничего, кроме природы.

– Может быть, выстрел произведен из проходящей машины? – спросил Харм.

– Да, мы предполагали и это. Но мисс Уайтт не сообщала ни о каком бы то ни было автомобиле. Сказала, что была совершенно одна на дороге. Может быть, спросить ее еще раз, и она что-то вспомнит? Машина должна была быть прямо перед ней и притормозить у крутого поворота, вон там.

Харм поднял камешек, перекидывал его с ладони на ладонь.

– Кто вломился в домик прошлой ночью? – спросил Куинтана. Он, прищурившись, взглянул на солнце. – Это может быть взаимосвязано, а может быть просто совпадением. Роскошное соседство по пути к «Охотничьему Домику». А у Джакобсов нет ни стены, ни забора вокруг собственности, нет даже сторожевой собаки, как в большинстве мест здесь. Любой, кто хочет, может бродить по территории. Но я сказал миссис Джакобс, что мы пошлем пару человек на съемочную площадку, а еще кто-нибудь будет проезжать возле их дома каждые полчаса, наблюдая за обстановкой. Сегодня мы уже отправили туда человека, он снимет отпечатки пальцев, Я дам знать, если мы найдем что-нибудь на ноже. – Куинтана помолчал и стал взбираться наверх.

Харм проследовал за ним. Наверху Куинтана подошел к машине, взял из кабины микрофон, стал переговариваться по передатчику. Вдруг он резко выпрямился, позвал Харма:

– Могу взять вас с собой. Я только что получил вызов. Что-то произошло неподалеку. Может быть, все как-то взаимосвязано? Какой-то чокнутый слоняется по округе и стреляет, куда ему вздумается.

– Что на этот раз? – спросил Куинтана.

– Сообщил почтальон. За старой дорогой в паре миль отсюда застрелена собака перед домом. Хозяин, наверное, внутри. Это всего в нескольких минутах езды, почему бы вам не сопроводить меня?

Харм подъехал к дому вслед за Куинтаной. Тот уже вышел из машины и склонился над собакой. Подойдя ближе, Харм увидел рой мух, облепивший живот собаки, на котором запеклась огнестрельная рана.

– Должно быть, собаку убили вчера после полудня, – сказал полицейский. – Почтальон заходил сюда перед полуднем и говорит, что тогда все было спокойно.

За домом на боковой дороге стоял белый грузовичок-пикап. Обе дверцы кабины были открыты. В кузове были сложены дрова. Судя по тому, что там еще оставалось свободное место, а на земле лежала куча дров, человека что-то отвлекло от работы. Куинтана встал и направился к дому. Харм шел позади. Дверь была слегка приоткрыта, Куинтана распахнул ее. В доме царил хаос. Диван и стулья опрокинуты, телевизор разбит, повсюду разбросаны книги, бумаги. Куинтана потянулся к бедру, расстегнул кобуру и вытащил револьвер. Харм вошел следом за ним в разгромленный дом.

Было тихо, и Харм уловил запах смерти. Вернее, это был даже не запах, а ощущение, витающее в воздухе. Полицейский направился по коридору из гостиной, пинком открыл дверь в спальню.

– Господи, – сказал он, затаив дыхание.

На кровати лежал мертвый человек, одеяло закрывало его до подбородка, коричневое пятно проступило на нем. Лицо было повернуто в сторону, в глазах застыли испуг, удивление и отрицание случившегося: «Нет. Не это». Харм смог прочитать эти слова на лице, словно отпечаток последнего дыхания.

Харм быстро отвернулся, мельком взглянул в коридор, потом снова повернулся к спальне. Окна были распахнуты, цветные занавески колыхались. Не было необходимости проверять пульс на шее мужчины. Куинтана отбросил покрывало, чтобы взглянуть на рану в груди, потом осторожно накрыл тело.

Харм вышел в кухню. Он не хотел, чтобы Куинтана заметил его слабость. На несколько мгновений ему стало плохо, закружилась голова. Так было тогда, когда он очутился на полу комнаты в мотеле. В том мертвом человеке он, казалось, увидел себя.

На кухонном полу были перемешаны продукты, вилки, ложки, лопаточки, ножи, посуда. В углу лежала старомодная птичья клетка. Мертвая птица, траурный голубь, была отброшена к двери кладовой на кучу коричневых бумажных мешков из-под крупы. Лапки голубя были отрезаны.

«Кто-то здесь совершенно спятил», – подумалось ему.

Куинтана посмотрел, куда указывал ему Харм, и отвел револьвер.

– Черт, – выдохнул он. – До сих пор все было тихо и спокойно. Приятно и спокойно. Я пойду, сообщу обо всем, – сказал он. – Вы можете послоняться здесь, если хотите, – и он пошел, ногами отодвигая с дороги банки с супом и пачки макарон.

Сухой ветер потрескивал подъемными жалюзи в соседней комнате. И Харм ясно понял, что должен ехать к Нии.

Автомобиль мчался по дороге к Тесукве так, что, казалось, вот-вот задымятся покрышки. Но все равно у Харма ушло почти сорок минут. Небо над ним напоминало безмятежный океан, красные холмы тянулись на десятки миль до самой границы синих гор. Нельзя рассказывать Нии прямо сейчас о том, что он увидел в лачуге. Он не расскажет ничего, пока не убедится, что существует какая-то связь между мертвой птицей, выстрелами в машину Нии и событиями прошлой ночи в гостевом домике. По крайней мере, он решил подождать пару часов, пока Куинтана не обработает нож. Но интуиция подсказывала ему, что события складываются в общую картину. Осознав это, он прибавил скорость, обгоняя медленно ползущий грузовик. Не покидай ее. Оставайся с ней. Тебя наняли не телохранителем, нет. Но ей нельзя оставаться одной. Он просто нутром чуял, что требуется лишь один факт для подтверждения его предчувствия.

Он въехал на пыльную подъездную дорогу к ранчо Джакобсов, входная дверь дома распахнулась. Ния, должно быть, ждала его, услышала шум мотора джипа, появилась в дверном проеме и помахала Харму рукой. Каждый раз, когда он видел ее, она выглядела по-другому. Сегодня она была отчищена до блеска. Лицо сияло, круглые очки в металлической оправе уменьшали яркость глаз, волосы свободно падали на плечи. На ней была джинсовая куртка, черные леггинсы, зеленые кожаные ботинки. Она курила сигарету. Закашлявшись при затяжке, Ния отложила сигарету в глиняную пепельницу на столике в прихожей.

– Полиция отбыла примерно полчаса назад. Они снимали отпечатки пальцев и задавали всем кучу вопросов, – сказала Ния.

– Вы хоть немного поспали?

Она отрицательно качнула головой.

– Вчера ночью я звонила в Лос-Анджелес своему импресарио, Сюзанне. Когда я положила трубку, мне почудилось, что кто-то подслушивает, подключившись к линии. В трубке слышался такой забавный звук, похожий на поскрипывание. Через какое-то время мне стало понятно, что это – кресло-качалка. Всю ночь я чувствовала себя не в своей тарелке.

– И не без оснований. – Харм заинтересовался: – Кто это мог быть?

– Думаю, Мирина. У нее есть кабинет в другом Крыле дома, она работает там по ночам. Я долго вспоминала, где есть кресла-качалки в этом доме? Одно-единственное стоит в том кабинете. Я ничего не понимаю. Может быть, она просто собиралась позвонить или что-то еще?

– Вы ее спросили об этом?

– Нет.

– Тогда спрошу я.

Ния проверила содержимое сумки и, сказав, что сейчас вернется, направилась в комнату. Харм ждал в фойе. Он увидел кипу журналов и газет на столике под картиной Таоса Пуэбло. Под экземпляром «Уолт Стрит Джорнал» лежал еженедельник. Харм приподнял газету. Еженедельник принадлежал Леонарду. Харм перелистнул пару страниц, не пытаясь отыскать что-то особенное. Но одна строка привлекла его внимание. «25 июня. Юго-запад 563, восемь тридцать вечера. Н/Л. встретить Тэсс/Альбукерке». Леонард собирался в тот вечер ехать вместе с Нией встречать Тэсс, но поехала она одна. Почему? Почему не поехал Леонард?

Появилась Ния, спросила:

– Готовы? – они молча направились к джипу.

Ния была странно спокойна, опустошена. Сегодня съемки, сцена с пожаром, совсем как в ее домике прошлым вечером. Может быть, она такая всегда перед съемками. Он открыл перед ней дверцу, Ния сбросила на пол обертки от жвачек, кассетные ленты и устроилась в кресле.

– Извините, что не везу вас в лимузине, – сказал он. – Я собирался убрать все это, но…

Ния остановила его движением руки:

– Я предпочту постоянно ездить в неубранном джипе. – Она вытащила пачку сигарет, неумело чиркнула раз-другой спичками.

– Я не знал, что вы курите? – удивился Харм.

– Не курю. Курит моя героиня. Вы не возражаете? Небольшая репетиция, чтобы войти в сердцевину сюжета. Перевоплощение, – она выдохнула дым, повернувшись в сторону, – спасибо, что проделали такой путь, чтобы забрать меня, Харм. Я, действительно, буду чувствовать себя намного лучше, зная, что вы на съемочной площадке.

Харм выехал на шоссе, джип рывком набрал скорость. Ния держала на коленях переплетенную копию сценария.

– Вы действительно не желаете ехать в лимузине? – спросил Харм. – Я хочу сказать, Джакобс, наверняка, выдаст для вас белый вытянутый автомобиль с великолепной стереосистемой. Разве не заманчиво?

– Да, заманчиво для вечеринки в Беверли-Хиллз. Лимузин – для поездок за наградами. А сейчас я должна подумать о том, как стать молодой женщиной из скучного юго-западного городишки. Она сбежала с парнем. Они остановились на брачную ночь в этом нелепом мотеле. Так что лимузин совершенно отпадает. Вы согласны?

Когда Харм снова взглянул на Нию, она надевала свадебную фату, кружева отбрасывали тень на ее щеки.

– Не думаю, что смогу довести дело до конца, – спокойно произнесла она. – Я боюсь.

– Да, я – тоже, – неожиданно для себя поддержал ее игру Харм. – Мы только встретились и, кажется, действуем слишком поспешно.

Ния Уайтт улыбнулась, приподняла фату.

– Эй, вы уверены, что не хотите получить роль в этом фильме? Прозвучало очень естественно. У вас могло бы получиться неплохо.

– У кого, у меня? Я всего лишь ученый, мисс Уайтт, помните об этом?

– Ах да, я совсем забыла. У вас сегодня так и так дебют. Желаю удачи. Вы – преподаватель, снимающий документальные ленты, или кто? Вы для этого взяли с собой видеокамеру? – она указала на заднее сиденье джипа.

– Вы очень наблюдательны, – заметил Харм. – Возможно, вас ждет будущее детектива.

– Мы могли бы вместе заниматься бизнесом, – поддержала разговор Ния. – Вместо того, чтобы сниматься в фильме, я проделывала бы секретную работу для вас.

– Потрясающе. Из меня – паршивый актер.

– И именно это мне в вас нравится.

Ния закурила еще одну сигарету. Они ехали мимо холмов.

– Сегодня я немного нервничаю. И не только из-за этих фатальных происшествий. Леонард всегда начинает съемки с основной сцены. Здесь у нас основная сцена – эротическая. Интимные сцены во время медового месяца. Не то, что я стесняюсь Джека. Мы с ним старые друзья, – она отвернулась и взглянула на ивы возле небольшой речушки. – И мы работаем вместе уже десять недель. Все дело в работе Леонарда. Ему нравится одним прыжком достичь самого сильного драматического напряжения. Он заставляет входить в самую сердцевину.

– Любовная сцена не может быть слишком напряженной. Похоже, это даже забавно.

– Да, но герои – Хэнк и Кристина – в отчаянии, что решили пожениться. Они ласкают друг друга, сбивают керосиновую лампу со стола – совсем как прошлой ночью – но Хэнк не прекращает любовной игры. Он считает, что это забавно, понимаете? Но Кристина испугалась. Ей кажется, что это плохое предзнаменование. Наконец, он отпускает ее и набрасывает на огонь одеяло. Но Кристина больше не может доверять своему мужу.

Харм включил сигнал поворота, прибавил скорость, чтобы обогнать неторопливого водителя. С белого автофургона на обочине дороги продавали стручковый перец и чеснок. Они проехали мимо знака с названием населенного пункта, пыльного двора ранчо с указателем в виде руки: «Поросята на продажу». Подъезжая к Эспаньоне, минули заброшенную глинобитную лачугу, на стене которой было набрызгано из краскораспылителя: «Джастин любит Амберлее».

– Как давно вы знаете Джека? – спросил Харм.

– Мы встретились во Франции три года назад. Он был хорошим другом. Как-то летом мы путешествовали по всей Италии и Греции. И очень много рыбачили.

– У вас были близкие отношения?

– Строго платонические.

– Что вы можете сказать о своей дружбе с Тэсс? Высказывала ли она когда-нибудь недовольство тем, что вам передали главную роль в «Мертвой жаре»? – поинтересовался Харм.

Ния перевернула страницу сценария, провела пальцем по краям листа, ничего не ответила, поэтому он продолжал расспрашивать: – Я хочу сказать, вы ладите с Тэсс? Не затаила ли она зла против вас?

– Вы собираетесь проводить расследование? – спросила Ния. – Я не могу вспоминать все именно сейчас, – она захлопнула сценарий и закрыла глаза. Грунтовая дорога вела от шоссе. Харм увидел целый ряд трейлеров и фургонов, выстроившихся напротив захудалого мотеля. Место съемок блокировалось полосатыми шлагбаумами и контрольно-пропускными пунктами. Харм оставил джип, не доезжая до них, среди множества других машин. На одной был калифорнийский номер и дощечка с надписью «Кино». По краям съемочной площадки шла суетливая работа. На подъемниках и тележках с катками устанавливались кинокамеры. Харм заметил Джакобса, беседующего с крупным мужчиной в спортивной вязаной шапочке.

Ния вышла из джипа и на мгновение застыла в ярком полуденном свете. Ветер свистел в пыльных ветках деревьев.

– Не отходите далеко, хорошо? – попросила Ния.

Харм кивнул и смотрел, как она повернула к мотелю и закурила еще одну сигарету, читая на ходу сценарий.

Неожиданно он осознал, что во время поездки, в какой-то момент, она вдруг переключилась, стала героиней фильма. И словно опустошила себя, он болезненно воспринял эту перемену.

– Профессор Боланд? – к нему приближался молодой человек.

Он был мускулистым и невысоким. Поверх синей футболки с надписью «Визионфильм» он набросил жилет цвета хаки с множеством карманчиков.

– Меня зовут Дэн Хоув, я – ассистент мистера Джакобса. В мои обязанности входит обеспечить вам удобство и уверенность на съемочной площадке сегодня и отвечать на вопросы, если они у вас возникнут. Итак, вы создаете учебник по техническим приемам и методам создания фильма?

Харм вытащил сумку с видеокамерой из джипа и положил в нее записную книжку. Он чувствовал себя неуверенно, не приготовил никаких реплик, совершенно ничего. Наконец он пробормотал:

– Точнее сказать, не учебник, а что-то типа научной работы. Постмодернистская импровизация в кино и ее связь с кубизмом, джазом, психотерапией – я понимаю, это звучит довольно бесцветно, – внутри у него все сжалось в тугой узел. – Почему бы не приложить все усилия, чтобы выставить себя полным болваном? Надеть трикотажную рубашку с надписью во всю спину – «самозванец».

– Где вы преподаете? – спросил Дэн.

«Спроси меня краткую автобиографию», – подумал Харм.

– В университете Минессоты. Но у меня год, свободный от лекций, – ответил он. Лучше уж оставить все в свободном состоянии, если возможно таким образом выйти из положения.

– Хотите пройтись по съемочной площадке? – Харм направился вслед за ним к небольшому мотелю. На металлических петлях под крышей была вывеска: «Горизонт. Комнаты в мотеле». Она покачивалась от ветра и поскрипывала.

– Вы собираетесь запечатлеть процесс создания фильма на видеокамеру? – спросил Хоув.

– Это лишь способ делать записи, – ответил Харм. – Может быть, я использую их на занятиях в будущем. Джакобс проявил благосклонность к сотрудничеству. Сказать по правде, мы хотели бы привлечь его на курсы повышения квалификации в нашем университете.

– Леонард Джакобс готов к сотрудничеству? – Хоув устремил взгляд к небу, словно раздумывая над фразой. – Очень великодушное высказывание с вашей стороны. Но вы почти не знакомы с ним, верно? Полагаю, мне не стоило говорить подобным образом.

Вы процитируете мои слова в своей работе, и меня уволят.

– А не желаете ли побольше поговорить на эту тему, если я пообещаю анонимность?

Молодой человек рассмеялся.

– Мне лучше вначале посоветоваться со своим адвокатом. Но, возможно, поговорю.

Хоув отправился дальше к мотелю – длинному коричневому глинобитному зданию, расположившемуся посередине двора, покрытого гравием. За мотелем простирались горы Сангре-де-Кристос во всем своем великолепии. Вид был прекрасный. Харм понял, почему они выбрали именно это место. Мотель словно и в самом деле вышел из тридцатых годов. Перед дверью одной из комнат стоял сияющий Харлей-Дэвидсон. Чуть в стороне, в тени огромного дерева на металлическом складном стуле сидела Ния. Харм поднял видеокамеру, включил ее и наблюдал в объектив за Нией, прилаживающей фату. Потом он дал панораму съемочной площадки, снял подготовку к началу работы. На площадке чувствовалась спокойная деловая суета, у каждого была коробка с видеокассетами. Возле двери мотеля киношники устанавливали прожектора и совещались с Джакобсом. Ния сидела неподвижно, ссутулившись в свадебном платье с широкой кринолиновой юбкой. Куртка из черной кожи была наброшена на плечи, одна нога была босая, на второй свисала с пальцев белая лодочка. Ния тихонько качала ногой. Она была без чулок.

Харм сделал еще один снимок Нии и придвинулся ближе. Ее глаза были полузакрыты. Она говорила ему, что не столько заучивает реплики, сколько просто опустошает себя перед сценой. Передает себя и подчиняет замыслам Леонарда. Харм подошел к зданию мотеля, заглянул в дверь. Дэн Хоув устанавливал керосиновую лампу перед открытым окном. Снова направив видеокамеру на Нию, Харм ощутил страх за нее. Не существовало средства, при котором она могла быть в полной безопасности. Ни с тайным детективом, ни даже с постоянно находящимся при ней телохранителем. Он видел ее уязвимость, заметную каждому. Она превращала Нию в цель. Он установил объектив на крупный план: дыхание Нии, ее обнаженная шея, опускается и вздымается грудь.

Харм понял двойственность ее положения. Внешняя показная сторона личности – кинозвезда, мелодичное имя, живая, нежная красота. Ребенок-актриса, у которой никогда не было постоянного дома. Хранилище неисполнившихся мечтаний ее напористой мамаши. Охраняемая женщина, которая не может быть в безопасности даже в собственном доме, подруга и коллега которой была убита. И в то же время – просто человек – умный, очаровательный, забавный, сражающийся за смысл своей жизни.

Харм наблюдал, как Джакобс подошел к Нии, взял ее за руку, повел к мотелю, нашептывая ей что-то, наклонившись над ней.

Ния кивала. Джек Дризер прислонился к мотоциклу у двери комнаты номер три, широко расставив ноги, поглаживал сверкающий «Харлей».

Наконец, прожекторы установили как надо. Леонард кратко переговорил с Дризером, взглянул в объектив кинокамеры, проверяя место съемок, приказал:

– Приготовиться. Начали.

Ния спичкой зажгла керосинку. На площадке стояла тишина. Джек подошел к ней сзади, сбросил кожаную куртку, потом поцеловал обнаженные плечи Нии, расстегнул молнию на лифе свадебного платья.

– Стоп, – скомандовал Леонард.

Он вошел в комнату и заговорил с Джеком. Тот слушал, опустив голову. Харм удивлялся, как странно находиться в столь интимной ситуации. Не просто потому, что она сексуальна сама по себе, а потому что первоначально она существовала в воображении автора и режиссера. Ния, казалось, находилась в трансе – пустой сосуд, ожидающий продолжения съемок.

– Дубль второй. Приготовились. Камера. Начали.

Этот маленький эпизод повторялся снова и снова – расстегнутая молния, поцелуй. Расстегнутая молния, поцелуй. Харм направил видеокамеру на лицо Нии и сделал снимок крупным планом, пока она ожидала между дублями. Казалось, Джек нервничает. Леонард заставил его сделать несколько глубоких вдохов-выдохов. Потом к Джеку подошла Ния, отвела его в сторону, что-то пошептала, пододвинулась поближе, поцеловала в губы. Кокетливо поглядела на него. Он рассмеялся, дотронулся до отрастающей бороды, посмотрел вверх, вращая глазами. По-дружески обнял Нию за плечи, кивнул Леонарду.

Следующий дубль был удачным. Съемки продвигались вперед крошечными шажками. Харм и не подозревал, как много времени уходит на то, чтобы запечатлеть на пленку несколько секундных кадров. Прожекторы пришлось снова устанавливать, подгоняя свет. Солнце склонялось к горам. Джек расстегивал платье Нии шестой или седьмой раз, оно падало на пол. Леонард настаивал на крупном плане юбки вокруг щиколоток Нии. Нижние юбки удерживали ее, она топорщилась подобно примятому белому колоколу.

Дэн Хоув принялся очищать площадку от посторонних. Он попросил всех отойти к трейлерам, объявив, что там сейчас будут подавать кофе, а он будет счастлив ответить на вопросы представителей прессы. Следующая сцена должна сниматься без зрителей. Харм замешкался – ему не хотелось вставлять Нию.

Хоув заметил, что он не двигается с места, направился к нему, жестами приказывая отойти от двери. Неожиданно на помощь Харму пришел Джакобс.

– Все нормально. Он может остаться, – сказал он Дэну.

Харм почувствовал себя в среде избранных. Он молча стоял, заглядывая в комнату через распахнутую дверь. Было ощущение, словно он в середине магического круга. Рядом с ним стояли две женщины с огнетушителями наготове. Леонард снова поговорил с Джеком и Нией, объяснил им, что хочет снять сцену за один дубль.

– Вы должны сделать все правильно, безупречно и за один раз. Из-за освещения. В противном случае нам придется ждать несколько дней, а потом все снимать заново. Вам ясно? – повторил он.

Джек начал гладить Нию прямо на виду у всех. Снял платье, скрестил руки на обнаженной груди, она смотрела в окно. Потом прижалась к нему, выгнув шею. Повернулась, руки скользнули под рубашку Джека, тело прильнуло к нему. Он поднял ее, она обхватила его ногами. Он поднес ее к кровати. Белые туфли упали на пол.

Харм хотел вмешаться, сказать:

– Прекратите, нельзя же публично, на глазах у всех…

Он чувствовал смущение и возбуждение. Они легли на тонкий матрас в захудалой комнатенке мотеля. Харм поднял видеокамеру, поместил их в кадр, сфокусировал, и смущение его прошло. Теперь он смотрел кино. Близость перед всеми присутствующими стала нормальным явлением. Интересно, какие кадры снимает оператор? Харм повернул камеру в направлении операторов, перевел ее на напряженного Джакобса. Казалось, Леонард не упускает буквально ничего. Позади него стоял человек в черной шляпе. Харм снял и его.

Харму всегда хотелось знать, в самом деле актеры занимаются сексом в фильмах? Он не мог ничего сказать с уверенностью. Джек и Ния казались безумно эротичными под белой простыней, но в то же время обособленными. Хотя Джек был явно крутым. Волновало ли это ее, или именно таким и должен быть мужчина, чтобы она смогла войти в роль?

Послышался звон разбитого стекла. Керосин с легким шорохом вспыхнул на столе. Пламя подбиралось к занавескам. Харм хотел кинуться, набросить на огонь рубашку, но вовремя вспомнил об огнетушителях. Простыня сползла с любовников. Ния села на Джека, прижав голые бедра к его бокам. Он положил руки на ее обнаженную спину. Языки пламени освещали ее голые плечи. Камера Харма двигалась в пространстве между огнем и голой спиной Нии.

Актриса стала вырываться из объятий актера. Его пальцы сжимали ее руки. Смеясь, он перевернул ее, прижал. Какое-то время они боролись, она хныкала, потом вскрикнула:

– Прекрати, Хэнк. Отпусти, – и безвольно поникла.

Он засмеялся, отстранился. Бросил одеяло на огонь. Леонард закричал:

– Снято! Великолепно!

Пламя сбили пеной из огнетушителей. Джек взял простыню и обернул ее вокруг себя, как тогу. Он кланялся немногочисленным зрителям. Ния осталась лежать лицом вниз. К ней подошла женщина, подала халат. Ния нырнула в него. Женщина повела Нию через автостоянку к трейлеру. Джек присел на край кровати. Дэн Хоув протянул ему банку кока-колы.

Как только они могли остановиться? Харм удивлялся и не верил. Ему хотелось, чтобы сцена продолжалась. Он хотел, чтобы они довершили акт и сплелись вместе под простыней, скрестив жаркие влажные бедра. Ему хотелось ощутить ее прохладное плечо у своих губ. Он совершенно растерялся. Он никогда не видел ничего подобного. По крайней мере, не лично, вернее, не будучи соглядатаем.

В воздухе почему-то пахло аммиаком. Ранний вечер был синим и прохладным. Харму вдруг захотелось выпить глоток текилы.

Дэн Хоув объявил через маленький мегафон, что на сегодня съемки закончены. Они будут просматривать отснятые кадры. Режиссер считает, что все прошло успешно, и он крайне доволен игрой всех актеров в первый день работы на новой площадке. Харм случайно услышал разговор Джакобса с кинематографистами и мужчиной в черной шляпе:

– Оригинально. Безупречно, непринужденно, – ухмыльнулся Джакобс и почему-то сжал кулак.

Харм постучал в дверь трейлера Нии. Женщина из обслуги открыла и впустила его. Харм внимательно посмотрел на женщину. «Интересно, сколько людей на съемочной площадке имеют доступ к Нии? – задумался он. – Костюмеры, гримеры, помощники». Ния сидела на коричневом пледе в уголке для обедов. На ней был серый свитер и черные леггинсы. В руке она держала нож.

– Проходите, Харм. Спасибо, Конни, – женщина вышла и захлопнула за собой дверь. – Итак, что вы думаете? – спросила Ния, она снова была собой, а не Кристиной.

– Это было темпераментно, – провозгласил он, прислонясь к крошечной кухонной стойке.

– Темпераментно. Блестяще, Харм! Вы – настоящий критик. Вы знаете это? Вы лишите Сискеля и Эберта их куска хлеба.

Без всякой задней мысли Харм поднял видеокамеру на плечо и включил ее. Ния придвинула к себе небольшой сверток в коричневой бумаге. Харм навел объектив на ее руки, когда она принялась разрезать ножом печати. Она подняла глаза, пристально поглядела в камеру, медленно подняла руки и показала в камеру кукиш.

– Может быть, вы эту гадость уберете? – прошептала она. – Неужели недостаточно для одного дня?

Харм сразу же опустил видеокамеру. Без квадрата обрамлявшего лицо, она показалась ему ближе.

– Поймите, это – жизнь, – сказала Ния. – Сейчас идет моя настоящая жизнь, а не чертов фильм. Кино заканчивается на съемочной площадке. Эту единственную вещь никто не может и не хочет понимать. Я не хочу быть в кадре каждую свободную минуту.

– Простите, – извинился Харм. – Я увлекся. Я увлекся процессом создания документального фильма.

Я – профессор из Миннесоты, и все такое прочее. Не заметил, что пора остановиться.

– Никто не знает, не замечает. Может быть, мне носить табличку с надписью: «Работа окончена»? Или фонарик на голове, как огонек такси? Пожалуйста, Харм, снимайте меня только на площадке, хорошо? – Она помолчала, медленно разворачивая коричневую бумагу, потом сказала, извиняясь: – Не обижайтесь, что напустилась на вас. Я устала.

Она была права. Харм согласился с этим. Даже сам процесс съемок, заставлял ее немного перевоплощаться, превращал в действующее лицо. Во всяком случае, ему стало стыдно за свое желание снимать ее сейчас. Он не будет просматривать на видео, как они с Джеком занимаются сексом. Не будет сотню раз ходить в кино, говоря знакомым, что встречался с ней. Харм подумал, что, оказывается, так легко эксплуатировать ее.

Он укладывал камеру в чехол, когда услышал, что Ния часто задышала, а потом вдруг заплакала. Выпрямившись, он увидел, что она открыла маленькую коробочку с мягкой подстилкой, какая бывает в футлярах для драгоценностей. На мягкой подстилке лежали скрюченные птичьи лапки с красноватыми чешуйками и острыми коготками. Кости были раздроблены в том месте, где их отрубили.

Ния прикрыла рот рукой и оттолкнула коробку. Харм схватил коробку. Никакой ошибки. Они связаны между собой – посиневший мертвый мужчина в лачуге за Мадридом и этот тошнотворный подарок. Он подумал о складном ноже, разрезанном одеяле в ее домике. Сейчас ему придется все рассказать.

Ния потянулась к нему, он прижал ее к себе. Она затаила дыхание, спрятала у него на груди лицо.

– Откуда вы взяли эту коробку? – спросил Харм. Слегка отстранив Нию, он внимательно осмотрел коричневую бумагу. Ни марок, ни адреса.

– Она лежала здесь на столе, когда я вошла, – ответила Ния, шепотом, словно кто-то мог подслушивать.

«Исследуем мотивацию определенных ключевых сцен. По какой-то неясной для себя причине, сначала он представил, как убивает ее любовника в ее присутствии. Но почему? – Возможно, это разъяснит ей положение вещей. Или расчистит путь новому любовнику. Он всегда знал, что она любит того человека и никогда не перестанет любить его, хотя давно не встречается с ним больше. Он должен исчезнуть. Избавиться от него – значит изменить все.

Однажды он попытался убить его, но задуманное сделать не удалось. Он долго ждал в переулке, неподалеку от бара, где они были в тот вечер. А потом шел за ними следом. Мужчина, ее любовник, обнимал ее, целовал светлые распущенные волосы, гладил через платье ягодицы. Итак, они снова вместе, как он и подозревал.

Он шел вслед за ними на расстоянии. Они повернули в темный переулок, он удивился – зачем? Почему они идут туда? Мужчина прижал ее к стене, приподнял юбку. Ее рука скользнула по его спине, пальцы вцепились в рубашку.

Я видел его в прицеле, хоть было довольно темно. Мысленно представил, как он рухнет к ее ногам в середине любовной сцены. Превосходно. Но я больше не мог сдерживаться и нажал на курок. В темном узком переулке выстрел прозвучал слишком громко. А следом – пронзительный крик. Но не женский крик, не ее. Низкий мужской вопль, вскоре подавленный. Вновь наступила тишина. Она упала. Вернее, он уронил ее. Она тяжело упала в грязь возле стены. Он быстро обернулся, мельком глянул в мою сторону, не заметив. Темнота была густой в ту ночь, он не мог меня заметить. Он повернулся и побежал в другую сторону.

Я поднял винтовку, чтобы выстрелить в него, но мужчина уже исчез. Тогда я тоже побежал вниз по боковой улочке, набирая скорость, понимая, что все полетело к чертям, Я не попал в него. Вместо этого убил ее. Но, может быть, так лучше. Предназначено судьбой, чтобы сохранить очередность событий. Может быть, сейчас смогу покончить с ней, с постоянной болью из-за нее, с бесконечно повторяющимися желаниями, жаждой неутолимого стремления к ней.

Но это оказалась не она. Растрепанные светлые волосы, черное платье – в его объятиях. Это должна была быть она. И все-таки это была другая. Все пошло совершенно не так, как надо.

После неудачи он на много месяцев замкнулся в себе. А чувство проникало все дальше, все глубже. Очевидно, где-то внутри он знал, что сделал это. Он не был совершенно безумным, вот в чем дело. В душе оставалась полная ясность, он все осознавал верно. А на другом уровне отстранялся от событий.

О смерти другой женщины он узнал, но она для него ничего не значила. Он не имел к ее смерти никакого отношения. И многие месяцы так и воспринимал свершившееся. Он сказал психиатру, что хочет на месте убитой женщины видеть ее.

Враждебные мысли. Бессмысленные агрессивные желания. Что-то связанное с ненавистью к своей матери.

Потом, постепенно, до него дошло, что образы, спрятанные глубоко внутри – не фантазии. Это – воспоминания. Он начал понимать, как ему не повезло. Он не достиг своей цели. И он снова начал строить планы, в его мозгу ясно виделись новые сцены, в которых ее любовник обречен быть убитым в ее объятиях. Именно так и надо было сделать.

Но что же насчет мотивации этой сцены? Он не знал, да это и не имело значения. У истории появилась своя собственная истина, импульс которой следовало уважать. Подчиниться ему. Поэтому он ждал следующего раза. И следующий раз наступил.