Падение империи

X

С назначением Цетегуса префектом Рима новая жизнь началась для вечного города и в особенности для заговорщиков.

Только теперь, когда по молчаливому согласию всех участников, главой заговора был признан гениальный патриций, под холодной внешностью которого таилось столько же огня, как и хитрости, таинственный союз собиравшихся в катакомбах, стал действительно опасен для владычества готов, которое Цетегус подрывал с удивительным дипломатическим искусством, пользуясь каждым обиженным, каждым недовольным.

С не меньшим искусством собирал он громадные денежные средства и вербовал целые полчища людей, ненавидящих варваров и слепо подчиняющихся его влиянию. Римская аристократия подчинялась Цетегу-су, как главе заговора и как одному из патрициев. Среди простых граждан его популярность возрастала с поразительной быстротой, благодаря отчасти поддержке католического духовенства. Связующим звеном между ним и Цетегусом служил архидьякон Сильверий, все чаще и громче называемый вероятным преемником дряхлого и болезненного папы.

Умный, хитрый и честолюбивый священник повиновался Цетегусу и уступал ему первую роль с самоотверженной скромностью, удивляющей самого префекта больше, чем кого-либо.

Быстрее всех покорил Цетегус римских плебеев, то легкомысленное и увлекающееся стадо, которое восхваляло его не только за исполнение излюбленной программы: доставления хлеба и зрелищ, но и за предоставление всем желающим хорошо оплачиваемой работы.

И все это за счет правительства. Тонко и расчетливо пользуясь правами префекта и делая вид, что исполняет обязанности, возложенные на него правительницей, Цетегус заботился о благополучии граждан Рима, причем искусно пользовался каждым случаем, способным увеличить собственную популярность. Немало полезного сделано было для Рима благодаря Це-тегусу, имя которого римская чернь с восторгом повторяла на всех перекрестках. Радостными криками они приветствовали префекта при каждом выезде. Когда же приступили к восстановлению римских укреплений, сильно пострадавших не столько от штурмов варварских полчищ, сколько от нерадивости римских строителей, предпочитавших собственное обогащение безопасности родного города, — то восторгу и благодарности римлян не было границ.

И было за что благодарить Цетегуса, который сумел убедить Амаласунту и Кассиодора в необходимости укрепления Рима, ввиду вероятной войны с Византией. Обманутая правительница выдавала миллион за миллионом на постройку бастионов, о которые должны были разбиться лучшие силы ее войска.

Эти укрепления Рима были любимым детищем Цетегуса. Он понимал, что только в случае изгнания готов без помощи византийского императора за ним останется ореол освободителя. Именно это желание заставило осторожного политика сдерживать пылких заговорщиков. Вызвать взрыв племенной ненависти и перерезать готов, живущих в Риме, быть может, и еще в двухтрех городах, было, конечно, возможно. Но тогда пришлось бы призвать Византию на помощь, чтобы избежать мести варваров. Византийцы же, вступившие на римскую землю, конечно, не пожелают уйти обратно. Великий честолюбец Цетегус не желал «вытаскивать каштаны из огня» для других.

Итак, надо было избежать помощи греков или воспользоваться ею в последнюю минуту, когда освобождение Рима будет уже фактом свершившимся, он же, Цетегус, будет признан освободителем родины и народным героем. Тогда хитрым греческим политикам придется считаться с вождем освобожденного народа. Только в таком случае Цетегус мог быть признан правителем Западно-Римской империи, хотя бы как доверенный императора Византии, вначале, конечно… Если же великое дело пробуждения древней гордости и патриотизма удастся, если легионы снова двинутся в Германию и, доканчивая мечту Цезаря, Цетегус завоюет столицу коварных Меровингов, тогда никакая византийская армия не в силах будет вырвать царский венец из рук потомка Цезаря, победителя франков.

Но для достижения этой цели Рим должен быть неприступен, и к этой цели стремился Цетегус с лихорадочной быстротой, исправляя и перестраивая древние укрепления вечного города по собственным планам, гениальность которых вскоре была доказана безуспешными штурмами.

Ключом укреплений Цетегус избрал знаменитую гробницу Адриана, сложенную из громадных глыб полированного мрамора. Этот величественный памятник находился в черте укреплений Рима и не раз служил прикрытием для осажденных. Опытный глаз Цетегуса увидел возможность связать этот природный форт с остальными укреплениями, превращая Аврелианские ворота почти в неприступную позицию.

Несравненно трудней приходилось Цетегусу в Равенне, где он должен был носить маску, несвойственную его гордой натуре. А между тем только тончайшая хитрость могла доставить и сохранить ему влияние над умной, гордой и властолюбивой дочерью Теодорика.

Амаласунта была далеко не обыкновенной женщиной и незаурядной натурой. Пылкая, страстная и вместе с тем рассудительная, дочь Теодорика рождена была не для семейной жизни. Недоступная для любви и нежности, принцесса с детства привыкла считать себя наследницей Западно-Римской империи, и эта мысль убила в ее сердце все женские вкусы и наклонности.

То, что она родилась не мужчиной, было главной горестью ее детства и отрочества. Постоянно слыша сожаления об отсутствии сына и наследника от своего великого отца и окружающих его готов, Амаласунта возмущалась, убежденная в том, что она не хуже мужчины способна была держать скипетр в своих прекрасных руках.

Это убеждение росло и укреплялось по мере того, как окружающие преклонялись перед богато одаренной девушкой, редкая красота которой не могла затмить ее блестящего ума и ее выдающихся способностей. Сознавая эти качества, девушка не могла простить своему жениху и потом мужу, Этариху, того, что он обожал в ней красавицу-женщину, не преклоняясь перед принцессой, рука которой сделала его наследником престола.

Супружеская жизнь умной и гордой женщины с рыцарски благородным, добрым и привязчивым мужем, мечтательная душа и нежное сердце которого искало в браке взаимной нежности и полного единения душ, не могла быть счастливой. Впрочем, отчуждение супругов не успело резко определиться, так как Этарих вскоре скончался во цвете сил и красоты, унесенный неизвестной болезнью сердца, которая передавалась, вместе с красотой, в роду Амалунгов.

Смерть мужа освободила Амаласунту и дала молодой вдове свободу для занятий науками и литературой. Упорно готовилась она к трудному делу правления, заранее предвидя возможность управлять империей за время несовершеннолетия своего сына, единственного наследника Теодорика и последнего Амалун-га.

Когда ожидания Амаласунты сбылись, то удовлетворенное честолюбие задушило в ней горе дочери. Со стоицизмом древней римлянки, правительница сохранила гордое спокойствие посреди всеобщего горя и растерянности. Смелой и сильной рукой взяла она бразды правления, отстраняя старых советников Теодорика, не угодивших ей каким-либо противоречием.

Желание все знать, все видеть, всем повелевать и всем распоряжаться, было так велико в Амаласунте, что даже Кассиодор был ей неприятен привычкой откровенно высказывать свое мнение, не всегда совпадающее с мнением правительницы.

Только одного человека приблизила к себе Амаласунта, именно того, от которого она должна была бежать, как от злейшего и опаснейшего врага.

Но ловкий и хитрый Цетегус понял характер этой женщины и сумел заслужить ее доверие тончайшей лестью и полным преклонением перед ее волей. Никогда не позволял он себе малейшего противоречия или возражения, но зато всегда умел устраивать так, что его желания казались Амаласунте собственными. Много надо было такта, хитрости и осторожности, чтобы не возбудить подозрения в умной и по натуре недоверчивой женщине. Но Цетегусу помогало его звание римлянина. Пристрастие к великому прошлому вечного города настолько ослепляло Амаласунту, что она совершенно забыла свое германское происхождение и вражду, разделяющую оба народа, и серьезно мечтала о возможности превратиться в римскую императрицу из германской царевны.

Не замечая недовольства приближенных готов, обиженных явным предпочтением правительницы римлянам, Амаласунта окружала себя не только памятниками римской старины, но и римскими гражданами, среди которых первое место занимал Цетегус.

На своего сына правительница обращала мало внимания. Отстранив его от дел, под предлогом молодости и слабости здоровья, Амаласунта почти позабыла о правах наследника Теодорика, удовлетворяясь тем, что юноша не противоречил мнению матери и не пытался открыто вмешиваться в управление государством.