Палач Рима

ГЛАВА 8

ЭГЕЙСКОЕ МОРЕ,

июнь 30 года н. э.

Было жарко. Нестерпимо жарко. И ни малейшего дуновения ветерка, способного принести с собой хотя бы малую толику прохлады, пока квинквирема на веслах шла вдоль восточного берега острова Эвбея. Солнце нещадно палило с небес; деревянная палуба нагрелась до такой степени, что на нее было невозможно ступить, и команда была вынуждена часами томиться бездельем под огромным полотняным навесом, который натянули на корме. Впрочем, чем еще им было заняться? Паруса в такое безветрие не поставишь, тем более что штиль начался сразу же, как только они вышли из Том.

Вот уже в течение двенадцати дней судно шло вперед лишь благодаря рабам, налегавшим на весла в трюме под мерный стук барабана, — фракийцы, в отличие от римлян с их флейтой, предпочитали барабан. И так по десять часов в сутки, словно в печке, в духоте и вони весельной палубы. Единственной их отдушиной были два часа в темноте трюма, после чего их вновь возвращали в душную, потную преисподнюю. Загнанные в тесное деревянное узилище, прикованные цепями к веслам, которые теперь составляли единственное назначение их жизни, испражняясь в ведро, которое подносили прямо к тому месту, где они сидели, эти люди обитали в сумеречном мире. Все их чувства были притуплены. К действительности их возвращал лишь удар плети по голым плечам, когда надсмотрщику казалось, что они не слишком усердно налегают на весла.

Вонь потных, немытых тел и человеческих испражнений просачивалась выше, на залитую солнцем палубу, на которой под навесом, также истекая потом, сидел Веспасиан и его спутники. Нестерпимый зной преследовал их с того момента, как улегся шторм, которым на протяжении двадцати дней не давал им покинуть Томы. Чтобы умилостивить кровожадных фракийских богов, Раскос был вынужден принести им в жертву коней Дрениса и Артебудза. И, о чудо! — шторм внезапно прекратился, и они смогли выйти в море. На следующее утро туч как не бывало. Над головой у них было лишь безоблачное, лазурное небо, зато солнце с каждой новой милей их плавания становилось все безжалостнее.

Жизнь на борту корабля отличала отупляющая скука, скука безделья, а не отупляющего труда: от зари до вечера, когда они бросали якорь, заняться было абсолютно нечем, разве что наблюдать за тем, как мимо проплывают новые берега, и от нечего делать вести пустопорожние разговоры. Единственное разнообразие вносили вечерние охотничьи вылазки в изобиловавшие дичью горы, что высились над бухточками, в которых они на ночь ставили свой корабль.

Но самой большой проблемой была пресная вода. Хотя Раскос знал местные берега как свои пять пальцев и всегда умудрялся бросить якорь где-нибудь поблизости от ручья, запаса воды для рабов все равно не хватало, а, томимые жаждой, они никак не могли выдерживать нужную скорость. Чтобы пополнить запасы бесценной жидкости, корабль порой бывал вынужден делать остановку днем, хотя и этого было явно недостаточно, ибо вскоре рабы начали чахнуть буквально на глазах. В последнюю неделю не проходило и дня, чтобы за борт не летели мертвые тела. Случалось, за борт сбрасывали и живых — тех, кто ослаб так, что уже был не в состоянии грести.

— А вот и еще один голубчик, — прокомментировал Магн, когда за борт полетело очередное покрытое коркой грязи тело. Слабый крик свидетельствовал о том, что принадлежало оно еще живому.

— Если они в таких количествах будут лететь за борт и дальше, до Италии нам не доплыть, — заметил Веспасиан. Он отлично понимал простую истину: чем больше рабов умрет, тем большая работа ляжет на плечи живых, что еще больше увеличит их смертность. — Нам нужен ветер.

Такой затяжной штиль для меня в новинку, — пожаловался Раскос с капитанского мостика. — Я каждый день приношу жертвы великой матери-богине Бендис, но она отказывается внимать моим молитвам, хотя в прошлом всегда одаривала меня своей благосклонностью. Теперь я начинаю опасаться, что на наше плавание наложено проклятие.

Магн вопросительно выгнул бровь и посмотрел на Веспасиана. Лицо его друга ничего не выражало. Никто из них даже словом не обмолвился про проклятье Ротека. В их глазах это было не более чем театральный жест загнанного в клетку человека. и не было смысла придавать ему значение.

Тем не менее странная погода не могла не заставить их призадуматься. К их собственным тревогам постоянно примешивалось странное бормотание, доносившееся из клетки, в которой сидел Ротек, языка которого не понимали ни Ситалк, ни Дренис. Положительную сторону в проклятье, если таковое имело место, видел только Сабин, когда накануне вечером братья обсуждали эту тему. Безветрие означало, что вся съеденная им пища оставалась у него в желудке, ибо в противном случае за их кораблем по всему Эгейскому морю тянулся бы зеленый след его рвоты.

Они вновь погрузились в ставшее уже привычным оцепенение. Убаюканные мерным стуком барабана, они тупо смотрели на проплывающие мимо горы Эвбеи, пока их корабль огибал остров, держа курс на восток, к мысу Каферей.

Из липкой дремоты их вывел крик одного из надсмотрщиков, чья голова показалась из люка на носу судна.

— Триерарх! Ты только посмотри вот на этого! — крикнул он, вытаскивая на палубу тело одного из гребцов, которое затем подтащил ближе к Раскосу, чтобы триерарх мог его осмотреть.

Лица почти не было видно из-за густой, спутанной бороды, зато голый торс покрывала темно-красная сыпь.

— О боги! — воскликнул Раскос. — Корабельная лихорадка! И сколько еще таких там внизу?

— Трое, триерарх, — ответил надсмотрщик, — но они пока в состоянии держать весло.

— Всех за борт!

Надсмотрщик бросился выполнять его приказ, а тем временем двое матросов сбросили зараженного в море. Не успели они это сделать, как из люка донеслись крики и какая-то возня, а в следующий момент на палубу вытащили троих рабов и тоже поволокли к носу судна. Несчастные кричали и сопротивлялись из последних сил. Поскольку все они еще были живы, каждому, прежде чем сбросить беднягу в море, привязали тяжелую цепь, и лишь затем столкнули в белую пену, вздымаемую носом квинквиремы.

— Это последнее доказательство, — объявил Раскос. — На нас лежит проклятие, и я готов поспорить, что причиной этому жрец. Мы оскорбили богов, взяв его на борт.

Веспасиан пододвинулся к Магну и Сабину.

— Думаю, надо ему рассказать, — шепнул он.

— Это еще зачем? — возразил Сабин. — Или ты поверил в эту чушь?

Не успел он произнести эти слова, как раздался грохот весел друг о друга, и корабль накренился вправо. Все тотчас же завалились на бок, в том числе и матросы, сидевшие на направляющих веслах.

— Всем живо на ноги, развернуть судно! — рявкнул Раскос, помогая команде подняться. Снизу, с весельной палубы, до них доносились крики, удары плети и звон цепей. Затем из люка показался надсмотрщик и через всю палубу бегом бросился к Раскосу.

— Триерарх! Рабы обгадили весла и отказываются грести! — доложил он.

— Усерднее работайте плетью! — пронзительно крикнул в ответ Раскос, и в его голосе Веспасиану послышался страх.

— Мы и так стараемся, и все без толку.

— Тогда швырните парочку самых ленивых за борт, в назидание остальным.

— В том-то все и дело, господин. Раз уж среди рабов пошла гулять лихорадка, рано или поздно за борт полетят все до одного, так что какой нам смысл выбрасывать их сейчас?

— Во имя великой матери-богини Бендис, нечего с ними чикаться! — взревел капитан. — Возьмите троих зачинщиков, свяжите одного из них в трюме и на виду у всех выколите двум другим глаза. Пусть до них дойдет: для того, чтобы грести, глаза не обязательны.

— Слушаюсь, господин, это ты хорошо придумал, — ответил надсмотрщик и уже повернулся, чтобы уйти.

— И скажи им, что ни один из тех, кто сидит там с лихорадкой, не полетит за борт, пока не умрет, — крикнул ему в спину Раскос.

— Правильно ли мы поступаем? — спросил Сабин. — Разве это не приведет к тому, что болезнь распространится до тех пор, пока некому будет грести?

— Дня два пусть потерпят, — огрызнулся Раскос. — А мы за это время доберемся до оракула Амфиарая, это в Оропе, на берегу Аттики.

— Это еще что такое? — удивился Веспасиан.

— Святилище, предназначенное для исцеления и предсказания судеб, — ответил Раскос с трепетом в голосе. — Мне и раньше доводилось там бывать — поправить здоровье и расспросить богов о предстоящем плавании. Там я получу ответ на вопрос, что мне делать с проклятием, что лежит на нашем судне, и как остановить корабельную лихорадку среди рабов. Я уверен, что оракул мне поможет.

Их разговор прервали истошные крики, донесшиеся снизу. Затем барабан надсмотрщика вновь начал отбивать привычный ритм, и корабль сдвинулся с места.

— Кто такой этот Амфиарай? — поинтересовался у капитана Магн, когда они, бросив якорь в какой-то бухточке, зашагали вверх по крутой тропе. — Если это бог, то я о нем никогда не слышал.

— Он не бог, он полубог, один из героев, — ответил Раскос, снимая соломенную шляпу и вытирая с бритой головы пот. — Он был царем Аргоса, и ему покровительствовал греческий бог Зевс, который, если верить тому, что говорят, и есть наш Збелтурдос. Он наделил его даром оракула, даром исцеления и предвидения. Амфиарай согласился принять участие в походе против Фив под предводительством Полиника, сына царя Эдипа, который хотел отобрать этот город у своего брата Элеокла. Дело в том, что Элеокл нарушил данное ему слово разделить с ним корону после того, как их отец покончил с собой. Амфиарай отправился в поход — несмотря на то что предвидел собственную смерть. Во время сражения, когда сын Посейдона Периклемен пытался его убить, Зевс метнул молнию. Земля разверзлась, поглотив Амфиарая и его колесницу. Тем самым она спасла его от смерти, чтобы он мог вечно пользоваться полученным от Зевса даром.

— Каким образом дар предсказывать будущее способен снять с нас проклятие? — спросил Веспасиан.

— То есть ты согласен со мной, что на корабль наложено проклятие? — вопросом на вопрос ответил Раскос.

Веспасиан покосился на Сабина. Тот пожал плечами.

— Можешь рассказать ему это, если ему нравится верить во всю эту чушь.

— Это ты о чем?

— Ротек действительно наложил на корабль проклятие, когда мы втащили его на борт, — признался Веспасиан.

— Ну почему, во имя всех богов, вы не сказали мне об этом раньше? — возмущенно воскликнул Раскос. — Пока мы стояли в Томах, я бы мог пригласить другого жреца, чтобы он его снял.

— Потому что все это чушь, вот почему, — раздраженно ответил Сабин.

— Чушь? Разве вы не заметили, как на нас постоянно сыплются несчастья? Разве это не доказательство того, что никакая это не чушь?

— Неужели от погоды пострадали только мы? — вставил слово Веспасиан. — Все суда в Понте Эвксинском были вынуждены пережидать шторм, и все суда здесь, в Эгейском, в равной мере страдают от безветрия. Что заставляет тебя думать, что погода мстит исключительно нам?

— Потому что на борту нашего судна жрец, который способен влиять на богов. Он получает от них помощь.

— В таком случае я получаю помощь от моего бога, Митры, и пока что он благосклонно относился к нашей миссии, — заметил Сабин. — Прежде чем мы покинули Томы, я молился ему, и он мне ответил. Он пообещал, что ради меня ниспошлет штиль, и сдержал свое слово. Меня ни разу не вырвало.

— Можешь верить во что тебе вздумается, — отмахнулся от него Раскос. — Но если ты слышал, как жрец пробормотал проклятие, я точно знаю, что мы прокляты, и намерен положить этому конец.

— Думаю, хуже нам от этого не будет, — примирительно произнес Магн, глядя сначала на одного, затем на другого. Он сам не знал, чью сторону ему занять. — То есть, если действительно на нас лежит проклятие, мы от него избавимся. Если же нет, вознести молитвы лишний раз тоже не помешает.

— Если ты начнешь вымаливать у богов ветер, я буду блевать весь остаток пути до самой Остии. Обещаю тебе, в этом случае я сделаю так, чтобы тебя прокляли все боги, каким ты только поклоняешься, — предупредил его Сабин, когда они вступили под сень вековых кедров.

Преодолев пару миль, которые они прошагали по напоенному ароматами лесу, они оказались в ущелье, зажатом между двумя крутыми склонами. Перед ними, на западном склоне, виднелось святилище Амфиарая, — узкое, длинное сооружение, на которое смотрел театр, вырубленный прямо в склоне горы. Было в атмосфере этого места нечто сонное. Несколько человек, которых различили издали глаза Веспасиана, либо неспешно прохаживались взад-вперед, либо лежали в тени колоннады, которая уводила куда-то прочь от храма. Умиротворенную тишину нарушал лишь треск цикад и жалобное блеяние баранов, что паслись в загоне позади храма.

Воздух наполняли ароматы жареной баранины.

— Как-то здесь пусто и тихо, — заметил Веспасиан, зевая.

— Это потому, что Герой говорит с просящими во сне, — ответил Раскос. — Вы приносите в жертву барана, задаете жрецам вопрос и ложитесь спать на бараньей шкуре. Во сне вам будет явлен ответ.

То есть жрецы вообще ничего не делают? — презрительно фыркнул Сабин.

— Они посредники. Они вкушают часть жертвенного мяса и, делая это, передают вопрос или просьбу об исцелении Амфиараю.

— Все понятно. Они весь день едят баранину, — рассмеялся Сабин. — Непыльная работенка, как я погляжу.

Раскос одарил его колючим взглядом.

— Это старое и уважаемое святилище. От тебя не требовалось приходить сюда, но коль сейчас ты здесь, будь добр, уважай верования людей. Сейчас я куплю барана и принесу жертву. Если хочешь, можешь присоединиться ко мне.

Как и следовало ожидать, цену за барана пастух заломил немыслимую, ибо знал: тот, кто пришел сюда без своего животного, раскошелится. Что ему еще остается? Пришлось как следует поторговаться, а после того как Магн пригрозил пастуху, что после наступления темноты тому лучше не ходить по местным горам в одиночку, сделка наконец состоялась. Баран достался им, и они вступили под крышу храма.

Внутри их встретила приятная прохлада и огромная мраморная статуя Амфиарая, высотой почти до самого потолка. У ее основания были установлены семь пылающих факелов, и под каждым сидел жрец. Перед статуей стояла жаровня, полная раскаленного докрасна древесного угля, прикрытого сверху решеткой. Рядом располагался забрызганный кровью алтарь, на котором лежал нож. Со стен свисали бесчисленные шкуры некогда принесенных здесь в жертву баранов.

— Подойдите ближе, просящие, — произнес, увидев гостей, самый старый жрец, поднимаясь с центрального стула. — Мое имя Антенор, я главный жрец Амфиарая. А вы кто такие?

Раскос подвел барана к алтарю и склонил голову.

— Мое имя Раскос.

— Скажи мне, Раскос, что ты желаешь узнать у Амфиарая, какое исцеление ты от него ждешь?

— На мое судно именем Збелтурдоса наложено проклятие. Я бы хотел узнать, как мне сохранить мою команду, чтобы мы могли завершить плавание, и я прошу исцелить моих рабов- гребцов от корабельной лихорадки.

— Мы передадим Амфиараю твои просьбы. Приноси свою жертву.

Раскос повернулся к Веспасиану, Сабину и Магну, давая понять, что они должны помочь ему положить барана на алтарь. Как только они подошли ближе, Веспасиан обратил внимание, как Антенор внимательно посмотрел сначала на него самого, затем на Сабина.

— Кто эти люди, Раскос? — спросил он у капитана.

— Это путники, совершающие плавание на борту моего судна. Они здесь для того, чтобы убедиться в силе и мощи Героя, а не для того, чтобы принести ему жертву.

— Вы двое братья?

— Да, мы братья, — равнодушно подтвердил Сабин. Наблюдательность жреца не произвела на него впечатления: даже самого быстрого взгляда было достаточно, чтобы усмотреть в их чертах семейное сходство.

— Откуда вы плывете?

— Из Том на Эвксинском море, — ответил Веспасиан, хватая за рога барана, чтобы взвалить его на алтарь.

— Вы держите путь на запад? — уточнил Антенор, подходя к алтарю и не спуская с братьев взгляда.

— Да, в Остию, — подтвердил Веспасиан, вместе с Сабином пытаясь удержать упирающегося барана.

Жрец кивнул, как будто услышал нужный ему ответ, а затем вновь повернулся к Раскосу.

— Во имя истины и исцеления, прими этого барана, о великий Амфиарай!

Раскос взял нож и полоснул им по горлу животного. Алтарь обагрился кровью. Глаза барана закатились, хотя еще несколько мгновений он продолжал бить ногами, как будто пытался отогнать от себя смерть. Впрочем, постепенно он затих, ноги его подкосились, и он рухнул в лужу собственной крови, которая тотчас окрасила его шерсть.

После этого, размахивая ножами, вперед вышли другие шесть жрецов и принялись свежевать барана.

Спустя несколько минут коллективных трудов перемазанная кровью шкура была снята с мертвого барана. Антенор кивнул в знак одобрения и перевернул освежеванную тушу на спину. Взяв у Раскоса нож, он разрезал барану живот. Еще несколько взмахов ножа, и он вынул баранью печень и положил ее на край алтаря. За этим вновь последовал одобрительный кивок. Судя по всему, знаки были добрыми, но в следующий момент что-то привлекло внимание жреца. Он перевернул печень, внимательно ее осмотрел, после чего поднял глаза на Веспасиана и Сабина.

— Подождите, — сказал он им, возвращая печень на алтарь, а сам повернулся к Раскосу. — Теперь спи, Раскос, а мы пока съедим часть твоей жертвы. Ответ Амфиарая явится к тебе во сне. Главное, не забудь его, когда проснешься.

Раскос поклонился и, взяв шкуру, повернулся, чтобы уйти. Шестеро жрецов принялись ловко работать ножами, отрезая от туши куски мяса и кидая их на раскаленную решетку. Бараний жир тотчас зашипел, стекая на угли и брызжа горячими каплями в разные стороны.

— То, что я хочу вам сказать, я скажу вам наедине, — произнес Антенор, когда Раскос ушел.

Веспасиан посмотрел на Магна. Тот улыбнулся.

— Я все понял, господин, я подожду вас снаружи.

Как только шаги Магна по каменному полу стихли, старый жрец подошел к алтарю, взял братьев за подбородки и зажмурился. Веспасиан покосился на Сабина. Вид у брата был растерянный.

В конце концов жрец отпустил их и открыл глаза.

— Все так, как я и подумал, как только увидел вас, — произнес он. — Печень это подтвердила.

— Что подтвердила? — спросил Сабин, потирая подбородок.

— Несколько веков мы ждали, чтобы сообщить пророчество двум братьям, которые будут плыть с севера на запад на проклятом корабле и явятся к Герою как свидетели, а не как просящие. Теперь я точно знаю, что вы и есть те самые братья. — С этими словами Антенор повернулся к жрецам, что сгрудились вокруг жаровни с жареным мясом. — Летон, принеси свиток.

Жрец помоложе тотчас поспешил куда-то в дальнюю часть храма и вскоре вернулся с ларцом. Антенор приподнял крышку и вытащил из ларца потемневший от времени пергаментный свиток.

— Здесь записаны пророчества Амфиарая, — пояснил он, разворачивая древний пергамент. — Каждое содержит описание одного или нескольких человек, кому оно должно быть зачитано. Свиток может читать лишь главный жрец, с тем, чтобы его содержание ненароком не разболтали языки глупых юнцов.

Взяв по куску жареного мяса, стоявшие позади них жрецы начали возвращаться на свои стулья.

— За эти века не были прочитаны лишь семь пророчеств, — продолжал Антенор. — Если вы оба готовы его услышать, я прочту то, которое касается вас.

Подслушав как-то раз в возрасте пятнадцати лет разговор родителей, когда те обсуждали приметы, окружавшие его рождение, и связанные с ними добрые предзнаменования, Веспасиан с тех пор горел желанием их узнать. Он посмотрел на Сабина, который, как ему было известно, пятилетним мальчиком присутствовал при том пророчестве, однако поклялся никому не говорить то, что слышал, и до сих пор был связан этой клятвой. Позднее их отец, Тит, велел им обоим дать еще одну, еще более сильную, перед всеми богами, включая Митру, — единственного бога, которого по-настоящему чтил Сабин, — что старший брат будет молчать до тех пор, пока не настанет нужный момент. И вот теперь, похоже, этот момент настал.

— Я готов его услышать, — ответил он жрецу. — А ты что скажешь, Сабин?

Похоже, старший брат не разделял его желания.

— Знать собственное будущее бывает опасно.

— Вот уж не думал, что ты веришь в тайны древних богов, тем более сейчас, когда ты осенен божественным светом Митры, — произнес Веспасиан с нескрываемым сарказмом. — Как же ты можешь опасаться того, во что больше не веришь?

— Я не отрицаю существования древних богов, братишка. Я лишь отрицаю их превосходство над Митрой. Пророчества, что произносились до его пришествия, вполне могут сбываться, и потому к ним нужно относиться осторожно. Лично я не хотел бы ничего услышать.

Веспасиан презрительно фыркнул.

— Ну хорошо, если тебе оно неинтересно, пусть будет по- твоему. Прочти его только мне, Антенор.

— Я могу прочесть его только вам обоим, но никак не одному, — ответил старый жрец.

— В таком случае не надо, — ответил Сабин и повернулся к выходу из храма.

— Сабин! — крикнул ему вслед Веспасиан, причем таким властным тоном, что брат тотчас остановился. — Мне нужно его услышать. Так сделай же это ради меня.

— С какой стати, братишка? — крикнул в ответ Сабин, поворачиваясь к брату лицом.

— Потому что я имею такое же право его услышать, как и ты отказаться. Но если его не прочесть, как мы узнаем, кто из нас прав? Если ты сейчас уйдешь, клянусь тебе, Сабин, все обиды, которые ты нанес мне, начиная с самого детства, не сравнятся с обидой, которую ты причинишь мне, отказав мне в моей просьбе. И я до конца моих дней буду носить ее в сердце.

Глаза Веспасиана горели таким огнем, что Сабин остановился и задумался. Веспасиан видел, как брат борется с самим собой: эта внутренняя борьба читалась на лице Сабина. Причем боролся он отнюдь не с собственным упрямством. Он пытался побороть страх.

— Чего ты боишься, Сабин? — спросил у него Веспасиан.

Тот зло посмотрел на младшего брата.

— Того, что меня обгонят.

— Кто? Я?

— Я твой старший брат.

— Сабин, возраст здесь ни при чем, равно как и наше честолюбие. Наш с тобой долг — заботиться о чести нашей семьи, и в этом смысле мы с тобой равны. Что бы там ни говорилось в пророчестве, это касается нас обоих, и мы должны его выслушать ради нашего славного рода Флавиев.

— Как скажешь, Веспасиан, — сдался наконец Сабин. — Хочется надеяться, что я ошибаюсь, и это так называемое пророчество окажется бессмысленной абракадаброй.

— Спасибо тебе, брат.

— Если вы решили его выслушать, я его сейчас вам зачитаю. — спокойно произнес Антенор. Сидящие позади него жрецы тотчас выпрямились на своих стульях и, перестав жевать, навострили уши.

— Читай, Антенор, — сказал Веспасиан.

Сабин промычал что-то невнятное.

Антенор поднес к глазам свиток и начал читать.

— Два тирана падут один за другим, а следом и третий.

Царь на Востоке услышит правду от брата.

С даром этим пройдет он песками по львиному следу.

Чтобы наутро отнять у четвертого Запад.

Веспасиан нахмурился и вопросительно посмотрел на Ан- тенора.

— И что это значит?

— Этого я тебе сказать не могу, — с этими словами старый жрец скатал свиток и положил его назад в ларец. — Мы не занимаемся толкованием, мы лишь…

— Вы лишь посредники? — закончил за него мысль Сабин.

Антенор благосклонно посмотрел на него.

— Именно. А теперь, если вы не против, коль свой долг перед вами я исполнил, я должен исполнить его и по отношению к Раскосу. Я должен вкусить его баранины.

— Спасибо тебе, Антенор, — поблагодарил жреца Веспасиан и повернулся, чтобы уйти.

Сабин кивнул и зашагал следом.

— Впервые я рад признать, что ты, Веспасиан, был прав. В этом пророчестве действительно нет ничего такого, чего нужно бояться. Нет ничего страшного в том, что мы его услышали. К тому же мы сделали приятно этому старому идиоту, который теперь считает, будто исполнил свой долг перед Амфиараем или как его там величают.

— Я думал, тебе есть что к нему добавить, Сабин.

— Что именно?

— Пророчество, которое было сделано при моем рождении. Я точно знаю, что тебе о нем известно.

— В таком случае ты знаешь, что мне запрещено говорить о нем.

— У тебя есть право обойти данную тобой клятву.

— Да, но только в тех случаях, если один из нас не в состоянии помочь другому из-за первоначальной клятвы. Я же в данный момент не вижу никакой необходимости тебе помогать.

— И все же есть нечто такое, чем бы ты мог со мной поделиться.

— Послушай, я был мал и плохо помню, что тогда было. Могу сказать лишь одно: как такового никакого пророчества не было. Был лишь некий знак, который привел родителей в замешательство.

— И что за знак?

— Этого я сказать тебе не могу, потому что дал клятву держать его в тайне. В любом случае, мне было всего четыре года, и я ничего толком не понял, равно как и сейчас, когда жрец читал пророчество, которое тебе так хотелось услышать. В этих вещах, как правило, нет никакого смысла. Мы находим его, лишь когда оглядываемся назад. Но в таком случае какая от них польза?

— А вот тут я с тобой не соглашусь. Пророчества действительно не нужны, когда мы смотрим назад. Когда же мы смотрим вперед, перед нами задача — как-то все это истолковать, — произнес Веспасиан, когда из-под тени колоннады они шагнули на жгучее полуденное солнце. — В данном случае единственная понятная строчка — «услышит правду от брата». Ты сказал бы мне правду, будь я царем на Востоке?

— Я бы сказал тебе не только то, что ты хотел бы услышать, если ты именно это имеешь в виду. Как бы то ни было, я с трудом представляю любого из нас в роли царя. Что касается остальных тиранов, то кто они такие?

— Возможно, Сеяну удастся стать императором, а другие три — это его преемники.

— Тогда какая нам польза от этого пророчества? В таком случае мы будем так же мертвы, как и они, — произнес Сабин, указывая на вереницу мраморных статуй, что тянулись вдоль дорожки, ведущей к колоннаде.

— Все равно я рад, что услышал его, пусть даже оно такое туманное, — пробормотал Веспасиан.

— Ну как? Что там было? — спросил их голос Магна из тени колоннады, когда они подошли ближе.

— Ничего особенного, — ответил Сабин.

— А где Раскос? — поинтересовался Веспасиан.

Магн расплылся в ухмылке и указал на спящую фигуру возле соседней колонны.

— Ушел, чтобы получить сообщение.

Сабин поднял взгляд — и оторопел. В их сторону направлялся огромный рыжеволосый великан, у которого отсутствовал левый глаз.

— В чем дело? — спросил Веспасиан. — Ты как будто только что увидел призрака.

Сабин отвернулся и подождал, пока рыжеволосый гигант пройдет мимо.

— Именно его я сейчас и увидел.

— О чем ты? — спросил его Веспасиан, а про себя подумал, что с братом не все в порядке.

— Вон тот человек, — ответил Сабин, указывая на мужскую фигуру, удаляющуюся от них в сторону берега. — Помните, я рассказывал вам, что на пути во Фракию на нас напали пираты.

Веспасиан и Магн дружно кивнули.

— Так вот, это их триерарх. По идее, он должен быть мертв. Наши корабли разделяло не более тридцати шагов, когда на моих глазах ему в глаз попала стрела.

Его слова не произвели на Магна особого впечатления.

— Ты наверняка обознался. Или же у него есть брат.

Сабин покачал головой.

— Нет, это был он. Ты ведь заметил, что у него отсутствует левый глаз?

— Значит, он остался жив, — сделал вывод Веспасиан.

И матросы привезли его сюда на исцеление.

— Что ж, расстояние и впрямь невелико, — согласился Сабин, — всего несколько дней. Но даже если он еще и был жив, я насмотрелся таких ран в Африке и знаю, чем это обычно кончается.

— Возможно, в этом месте есть нечто такое, чего нам никогда не понять, — заметил Магн с нотками благоговения в голосе.

— То есть мы чего-то в нем не замечаем? — уточнил Веспасиан.

— Только не смейся, Веспасиан, — негромко произнес Сабин. — Если они исцелили того, кто должен был умереть, то это место наверняка наделено некой магической силой, причем гораздо более древней, нежели Митра, и с ней шутки плохи.

ГЛАВА 9

К тому времени, когда они вернулись на корабль, уже наступил вечер, так что выходить в море было поздно. Раскос проспал почти весь день, хотя проснувшись, совсем не выглядел отдохнувшим. Он отказался сообщить братьям, какой ответ получил от Амфиарая. Единственное, что он им сказал, это то, что во сне имел с Героем беседу и теперь пытается разгадать смысл того, что тот ему поведал. Общее настроение тоже изменилось. Если утром визит к оракулу вызывал у них улыбку, то теперь даже Сабин разговаривал с Раскосом вполне серьезно. И дело не в том, что все поверили в проклятие. Просто их терзало любопытство. Все как один желали поскорее узнать, излечит ли Амфиарай рабов от корабельной лихорадки.

Проведя ночь на открытой палубе под россыпью звезд, которая ближе к рассвету, как только зашла луна, сделалась еще ярче, Веспасиан проснулся на заре с ощущением прилива сил. Накануне вечером его убаюкал нежный плеск волн о борт корабля, который теперь сменился шумом прибоя о скалистый

берег. Почувствовав, как корабль покачивается под ним, он тут же сел и ему в лицо ударил свежий морской ветер.

Вскоре вокруг него ожил весь корабль. Половина команды из сорока человек взялись готовить паруса: сначала привязали их к реям, затем, скатав, прикрепили к мачтам, чтобы в нужный момент развернуть. Вторая половина готовилась поднять носовой и кормовой якорь. Раскос носился по палубе, словно охотничий пес: рявкал, лаял, скалил зубы и даже рычал, если ему казалось, что кому-то недостает усердия, — столь велико было его желание поскорее отправиться в плавание.

— Что ты на это скажешь, господин? — спросил Магн, вручая Веспасиану ломоть холодной свинины и чашу с разведенным вином. — Проклятый ветер, ну кто бы мог подумать? Нет, это действительно странное место.

— Да, вчера мы насмотрелись немало странных вещей, — согласился Веспасиан, впиваясь зубами в мясо. — А где Сабин?

— Он сейчас занят и потому выйдет к завтраку чуть позже, если ты понимаешь, о чем я, — с этими словами Магн указал на нос корабля.

Веспасиан обернулся. Брат стоял, перегнувшись через борт, и все его тело сотрясалось от приступа рвоты.

В следующее мгновение Раскос прокричал в рупор команды. Скрипнули якорные цепи, а вскоре из воды показался и сам якорь — его роль выполнял приличных размеров булыжник. Не успел он вынырнуть на поверхность, как тотчас раздался мерный ритм барабана, и рабы на нижней палубе взялись за весла. Судно плавно отвалило от берега, но затем натянулась цепь кормового якоря, и огромная квинквирема, развернувшись, встала параллельно берегу. Раскос снова прокричал команды. И снова завертелось лебедка, звякнули цепи, и с морского дна был поднят второй якорь.

Внизу, на весельной палубе, рабы по команде налегли на весла, и корабль устремился вперед. Как только якорь занял свое место на палубе, прозвучала очередная серия команд, и матросы начали поднимать реи. Как только те встали на место, шесть человек вскарабкались вверх по веревочной лестнице, по трое с каждой стороны мачты. По сигналу Раскоса они развернули паруса. Те, словно флаги, трепетали на ветру, пока их как следует не закрепили.

Вскоре паруса наполнились ветром, ритм барабана на нижней палубе участился, и Веспасиан почувствовал, как судно устремилось вперед.

— Спасибо нашей великой матери Бендис за ветер! — воскликнул Раскос, обращаясь к небесам. Матросы тем временем взялись ставить носовой парус.

— Разве не Амфиарая ты должен благодарить? — спросил капитана Веспасиан, становясь с ним рядом, когда тот занял место между двумя рулевыми веслами.

— Нет, это дар Бендис, — ответил Раскос с довольной улыбкой и прокричал в рупор очередную команду.

На передней мачте подняли рею, и как только второй парус наполнился ветром, судно, как на крыльях, полетело вперед.

— Почему ты уверен, что это не Амфиарай? — вновь поинтересовался у капитана Веспасиан, когда у Раскоса вновь возникла свободная минута.

— Потому что сон, который он мне ниспослал, был таким чудным, что я ничего в нем не понял и потому не сделал того, что он мне велел.

— Но ты ведь до сих пор веришь, что на корабль было наложено проклятие?

— Вне всякого сомнения.

— Тогда откуда же мы получили ветер?

Старый триерарх улыбнулся. Веспасиан заметил в его глазах самодовольство.

— Потому что пока вчера я общался с Героем, я на всякий случай дал моему экипажу приказ принести в жертву второго заводилу, причем велел сделать это под мачтой. Они разрезали его тело пополам и, положив половины у правого и левого борта, прошли между ними, неся паруса, чтобы очистить их и самих себя от проклятия. Македонцы проделывают то же самое с собакой, но человеческие жертвоприношения куда более действенные.

Веспасиан недоверчиво выгнул бровь. Религиозное рвение Раскоса давно перестало его удивлять.

— Что ж, похоже, что результат есть, — согласился он. — Но как насчет корабельной лихорадки?

— Нет, здесь проклятие как действовало, так и действует. Теперь ею страдают примерно четверть наших гребцов.

— Так может, нам поступить так, как советовал тебе Амфиарай в твоем сне?

Раскос печально покачал головой.

— Нет, потому что его совет кажется мне смехотворным. И в любом случае это равносильно самоубийству.

— Самоубийству?

— Да. Возможно, мне недостает веры в мощь и силу Героя, но я просто не могу заставить себя сделать то, что он мне советовал, — Раскос посмотрел на Веспасиана взглядом, полным раскаяния. — Мне приснилось, будто я взял раба за руку и вместо весла вручил ему меч.

Ветер и ритм барабана надсмотрщика продолжали подгонять судно. Между тем день шел своим чередом. Вместе с ветром спала жара, так что находиться на верхней палубе стало гораздо приятнее. Однако на нижней по-прежнему свирепствовала лихорадка. Надсмотрщик был вынужден снять гребцов нижнего ряда, где каждым веслом — по тридцать с каждого борта — управлял только один раб, и оставить только средний и верхний ряд, где на каждое весло приходилось по два раба. Скорость тотчас заметно снизилась, к великому неудовольствию Раскоса, который продолжал возносить бесконечные молитвы небесам.

Стараясь идти примерно в миле от берега, корабль проскользнул мимо Марафона и вскоре уже шел вдоль побережья Аттики. Через два дня, лавируя среди целой флотилии торговых судов, что дружно спешили в шумный порт Пирей или же возвращались из него к родным берегам, они подошли к Пелопоннесу. Рано утром, на пятый день путешествия они подошли к проливу, отделяющему южную оконечность Пелопоннеса от острова Кифера.

Веспасиан и Магн стояли на носу корабля, глядя, как мимо проплывает иссушенный солнцем берег. Воздух был настолько чист и прозрачен, что даже с приличного расстояния они могли различить отдельные деревья на прибрежных склонах. Вскоре к ним присоединился Сабин, бледный, не слишком твердо стоящий на ногах, хотя последние пару дней морская болезнь терзала его не так сильно, как раньше.

— Еще немного, и мы уже будем у берегов Италии. — сказал Веспасиан, обращая взор на два торговых судна, что двигались впереди них на расстоянии примерно трех миль. — Что будет, когда мы прибудем в Остию?

— Нам нужно доставить жреца Антонии, — вяло ответил Сабин, облокачиваясь на перила. — А потом — ждать.

— Чего ждать?

— Ждать, когда Макрон скажет нам, как и когда переправить Ротека на Капри.

Магн тотчас насторожился.

— Погоди. В том, что ты только что сказал, мне не понравились две вещи. Это Макрон и Капри. Почему я слышу про них впервые?

— Да, Сабин, — согласился с другом Веспасиан, который тоже заподозрил неладное. — Почему ты умолчал о том, что к этому делу причастен Макрон?

— То есть ты знал, что Ротека нужно будет доставить на Капри, но даже не счел нужным сказать об этом мне? — обиженно произнес Магн, на этот раз обращаясь к другу.

— Потому, что тебе туда не обязательно отправляться.

— А тебе?

— Мне — да.

— В таком случае я с тобой. Но какое отношение имеет ко всему этому Макрон?

— Антонии он нужен, чтобы получить доступ к Тиберию, — ответил Сабин. — В свою очередь, она лестно отзовется о верности Макрона императору и порекомендует его на место Сеяна. Это взаимовыгодный союз.

— Что-то я не вижу в нем особой выгоды, — проворчал Магн. — Последний раз, когда я видел Макрона, он пытался не выпустить нас из Рима. Я попробовал было снести ему голову, но он пустил в ход кинжал, который остался торчать в ноге у Веспасиана.

— Магн прав, Сабин. Тогда он имел возможность хорошо нас рассмотреть.

— Верно, и мне почему-то кажется, что он будет не слишком рад снова посмотреть нам в глаза. Ну, ты понял, о чем я.

— И тем не менее я сомневаюсь, что Антония изменит свои планы лишь потому, что когда-то вы разошлись с Макроном во мнении, — отмахнулся от их доводов Сабин. — И вообще, теперь он с нами заодно и вряд ли захочет ворошить прошлое. Если, конечно, вы вежливо заговорите с ним и вернете ему его кинжал, — с улыбкой добавил Сабин.

— Не смешно, — ощетинился Веспасиан. — Тем более, у меня нет желания подходить к нему близко.

— Кто знает, вдруг у тебя не будет другого выбора? — мрачно заметил Магн и, громко топая, направился на другой конец корабля, где под навесом сидели Ситалк, Дренис и Артебудз.

Веспасиан сглотнул комок: его не слишком прельщала перспектива столкнуться лицом к лицу с Макроном, но, похоже, этого не избежать.

Раздумывая, как ему поступить, он вновь переключил внимание на два корабля, что маячили впереди, и принялся с интересом наблюдать, как они, борясь с ветром, зигзагами пытаются пройти узкий пролив, отделяющий остров от суши. Даже сбросив скорость, огромная квинквирема быстро сокращала расстояние, так как шла на веслах прямым курсом.

— У тебя есть для нас еще какие-то сюрпризы? — помолчав, спросил брата Веспасиан. — Хотелось бы знать заранее, пока еще есть время все хорошенько обдумать.

— Я все всегда говорил тебе вовремя, — довольно холодно ответил Сабин.

— Неправда. Ты говорил мне лишь то, что считал для себя выгодным. Но если мы должны действовать заодно, и с успехом, то нам необходимо делиться друг с другом тем, что мы знаем, потому что иначе как нам принимать правильные решения? Ты не знал, что я имел стычку с Макроном, и потому не счел нужным сказать мне, что теперь наши с ним интересы совпадают.

— Это ты должен был первым сказать мне, что у вас с ним была ссора.

— Четыре года назад он пытался арестовать меня на Эмилиевом мосту, и для меня он был всего лишь преторианец, который делал то, что ему велено. Я бы непременно тебе рассказал, знай я, что теперь он на нашей стороне.

— Теперь ты это знаешь. Это что-нибудь меняет? — огрызнулся Сабин, раздраженный тем, что младший брат читает ему нотации.

Веспасиан с трудом сдерживал гнев.

— Одно то, что Макрон достиг известного положения в преторианской гвардии, говорит о его безграничном честолюбии. Такие люди, как он, обычно злопамятны. Он наверняка попытается мне отомстить, как только меня увидит. В этом не приходится сомневаться. Вопрос лишь в том, помешает ли нам его жажда мести осуществить до конца наш план и доставить Ротека к императору.

— С его стороны это было бы великой глупостью.

— Думай, как хочешь, но гордость часто бывает слепа. Я унизил его, оставил валяться посреди грязи. Он наверняка убежден, что такое бесчестье требует отмщения, и потому при первой же возможности всадит мне под ребра нож, даже если тем самым поставит под удар куда более важные вещи.

Будучи знаком с Макроном не понаслышке, Сабин был вынужден признать, что опасения брата вполне оправданны.

— Пожалуй, ты и прав, — согласился он. — Я постараюсь, чтобы ты не попался ему на глаза.

— Разве такое возможно?

— Не знаю, но что-нибудь мы придумаем. И прости меня за то, что я не сказал тебе о нем раньше.

— Значит, будут и еще какие-то сюрпризы?

Даже если у Сабина и было что сказать, крик впередсмотрящего не дал ему ответить.

— Триерарх! Пираты!

Веспасиан поднял взгляд. Впереди, на расстоянии всего мили от них, из-за скалы на оконечности острова Кифера показалась трирема и на полном ходу устремилась на два торговых судна.

Раскос бросился к носу корабля, чтобы лучше увидеть, что происходит.

— О. великая Бендис! Помоги мне! — запричитал он. — Рядом пираты, а нас слишком мало, чтобы от них отбиться! На нас действительно лежит проклятие!

— Солнце у нас за спиной: мы находимся в полосе его света. Так что они нас пока не заметили, — произнес Веспасиан. — Самое главное — держаться от них подальше. Думаю, с них хватит того, чем они поживятся на борту двух торговых судов.

— Мы можем проплыть мимо, — ответил Раскос. — Но тем самым мы разбудим их любопытство. Судно таких размеров, как наше, по идее, непременно должно вмешаться. Если этого не сделать, они решат, что либо у нас малочисленная команда, либо мы везем какой-то ценный груз, и потому не желаем рисковать. В обоих случаях он погонятся за нами.

— Может, развернуться и попытаться уйти? — предложил Сабин.

— В этом случае они наверняка решат, что мы напуганы. А поскольку значительная часть наших матросов больна и не могут грести, пираты догонят нас часа через два. Единственный выход — попытаться ввести их в заблуждение. Я велю Гейдресу, чтобы он вооружил моих матросов, и мы поплывем прямо на трирему. Пусть пираты подумают, будто мы идем на таран. Мы же вознесем молитвы богам, чтобы они испугались и бросились в бегство.

— Сколько у вас луков? — поинтересовался Сабин, вспоминая свою предыдущую встречу с пиратами.

— Больше, чем матросов, — ответил Раскос и бросился к Гейдресу, чтобы приказать ему готовить оружие к бою.

Впереди по курсу трирема уже дошла до первого торгового судна. На глазах у Веспасиана через корму полетели абордажные крючья. Крошечное суденышко, дрогнув, замерло на месте, и по переброшенным с триремы сходням на него устремились жадные до добычи морские разбойники. Квинквирема подошла к месту событий довольно близко. По воде до Веспасиана долетали крики несчастных мореходов, пойманных, словно в ловушку, собственным крошечным суденышком. Второе торговое судно продолжало идти прежним курсом.

К тому времени, когда сопротивление на первом судне было окончательно сломлено, матросы квинквиремы и Гейдрес со своими воинами уже собрались на палубе. У каждого имелся лук и, — к удивлению Веспасиана, хотя удивляться было нечему, ибо все до единого были фракийцами, — кривой меч за спиной.

Раскос прокричал команду, и надсмотрщик ускорил ритм. Впрочем, теперь снизу доносился не только бой барабана, но и щелканье кнутов по спинам несчастных рабов, которые и без того гребли из последних сил.

Квинквирема устремилась вперед. Ее огромный таран взрезал волны, взбивая под носом судна белую пену. Она неслась прямо на пиратский корабль. Теперь пираты их заметили и, похоже, в спешном порядке пытались уйти, для чего им пришлось бросить добычу. Остатки команды торгового судна принялись сбрасывать абордажные крючья. В следующий миг трирема с поразительной прытью развернулась на сто восемьдесят градусов, готовая дать бой их квинквиреме. Спасаться бегством пираты явно не собирались.

Поняв это, Гейдрес разделил команду на небольшие звенья, назначив во главе каждого по своему гвардейцу, и расставил по всей верхней палубе, чтобы вести обстрел по пиратскому судну. Рядом суетилась пара матросов, таская мехи с водой.

Магн локтями проложил себе путь в толпе, суматошно заполнившей палубу. Ситалк, Артебудз и Дренис следовали за ним.

— Похоже, эти ублюдки готовы сцепиться с нами лицом к лицу, — спокойно заметил он, вручая Веспасиану и Сабину луки и колчаны, после чего, поправив на спине позаимствованную у мертвого Зилеса ромфайю, занял свое место у борта.

Сабин вставил в лук стрелу и мрачно усмехнулся. Куда только подевалось его недомогание! Стоило ему взяться за оружие, как морскую болезнь как рукой сняло.

— Несколько хороших залпов наверняка отпугнут это отребье, прежде чем они рискнут приблизиться к нам, — произнес он с уверенностью в собственной правоте. Квинквирема тем временем миновала скалу на северной оконечности Киферы.

Теперь корабли разделяло не более полумили. С каждым ударом барабана, с каждым щелчком плети расстояние это продолжало стремительно сокращаться. От волнения во рту у Веспасиана пересохло. Он потянулся к рукоятке меча и, чтобы удостовериться, что тот свободно сидит, наполовину извлек из ножен клинок, после чего вытащил из колчана стрелу. Вокруг него матросы и фракийская стража были заняты приготовлениями к схватке. На палубу опустилась напряженная тишина, нарушаемая лишь ритмичным стуком барабана и щелканьями плети, доносившимися с весельной палубы.

Когда расстояние между кораблями сократилось до двухсот шагов, пираты выпустили недружный залп, однако ни одна их стрела не долетела до квинквиремы. Фракийцы разразились насмешливыми возгласами, правда, без особого воодушевления. Гейдрес крикнул им что-то по-фракийски, и они прокричали насмешки с большим задором.

В следующую секунду пираты обрушили на судно второй залп. На этот раз многие стрелы нашли свою цель, но так как нос квинквиремы качнулся вверх, прорезая волну, то часть стрел отскочила от деревянной обшивки корпуса. Другие постигли палубы уже на излете и почти все впились в палубу. Лишь один матрос упал со стрелой в плече. Впрочем, ее тут же вытащили, а поскольку кровотечение из раны было слабым, он снова занял место в строю. Гейдрес снова что-то прокричал по-фракийски. Матросы вскинули луки и прицелились. Веспасиан, Сабин и Магн последовали их примеру, застыв в ожидании приказа открыть огонь. Гейдрес поднял руку и замер, оценивая покачивание носа триремы.

Как только расстояние составило девяносто шагов, рука резко опустилась вниз, и к вражескому судну устремились пятьдесят стрел. Залп настиг трирему, когда ее нос скользнул вниз, оставляя незащищенной палубу вместе с сотней собравшихся на ней пиратов. Примерно десяток из них упали в тот момент, когда морские разбойники собирались дать ответный залп.

Ритм барабана ускорился, и квинквирема, рванув вперед, пошла на таран. Веспасиан перезарядил лук и ждал нового приказа открыть огонь — уверенный, как и вся остальная команда, в умении Гейдреса правильно рассчитать момент.

Гейдрес дал отмашку, и по его команде все как один выпустили в пиратов стрелы. Увы, их дружное «ура!» оборвал крик дозорного на корме. Радостные восклицания тотчас сменились не менее дружным стоном.

Веспасиан обернулся через левое плечо и увидел, как примерно в миле позади них из-за скалы показалось еще одно судно, которое теперь прямиком шло на них.

Они угодили в ловушку.

— С теми сейчас все равно ничего не сделать, — крикнул Сабин, тотчас оценив ситуацию. — Давайте для начала разберемся с этими.

До триремы оставалось не более тридцати шагов. Очередной взмах руки, и на врага устремился очередной рой стрел. Увы, на этот раз Гейдрес ошибся: большая часть стрел ударилась о корпус триремы, почти не причинив ей ущерба.

Затем Раскос что-то крикнул по-фракийски, и его матросы схватились за борт судна.

— Это приказ приготовиться к бою, — пояснил Веспасиан Сабину и Магну.

— Спасибо, — отозвался Магн, хватаясь за поручень. В отличие от Веспасиана, он так и не научился понимать по-фракийски.

Веспасиан широко расставил ноги и весь напрягся в ожидании носового толчка. Но в самый последний момент трирема отклонилась влево и подняла весла правого борта.

Веспасиан услышал, как Раскос выкрикнул очередной приказ, а в следующий миг их корабль отклонился вправо в попытке обойти трирему. Похоже, капитан пиратского судна предвидел этот маневр. Как только нос квинквиремы описал дугу, он убрал весла левого борта и, со всей силы толкнув рулевые, вернул свое небольшое, более маневренное судно в прежнее положение. Затем почти вплотную подвел его к левому борту квинквиремы, осыпая ту с близкого расстояния стрелами. За этим тут же последовала попытка взять судно на абордаж.

Какую команду отдал Раскос, — был ли это приказ убрать весла или что-то еще, — этого Веспасиан не мог сказать. В любом случае капитан опоздал. Пиратская трирема в буквальном смысле сбрила весла левого борта, обламывая их, словно прутья. Лишь оглушительный треск свидетельствовал о том, что ломаются не тонкие ветки, а массивное дерево. Каждое новое столкновение сопровождалось мощным толчком, от которого и защитники квинквиремы, и пираты попадали на палубу. Внизу раздавались крики ужаса: кричали раненые рабы. От ударов рукоятки весел, к которым они были прикованы, врезались им в лицо, в горло, в ребра, в буквальном смысле вырывая их с их скамей, а в следующий миг ножные цепи, которыми они были прикованы к полу, не менее мощным рывком возвращали их назад. От движения триремы обломки весел выворачивало назад, и те рабы, что имели несчастье погибнуть не сразу, были вынуждены терпеть новые мучения, растянутые цепями до тех пор, пока сухожилия на запястьях не выдерживали и лопались. И тогда несчастным отрывало кисти, которые, словно выпущенный из пращи камень, описывали в воздухе дугу и с омерзительным стуком падали на доски палубы. Видя весь этот ужас, рабы, прикованные у противоположного борта, начинали биться в истерике, которая грозила в любую минуту обернуться общей паникой. Грести они перестали.

Лишившись весел правого борта, квинквирема завертелась на одном месте, отходя от своей мучительницы-триремы, которая продолжала двигаться прямым курсом, обламывая остатки весел. Вскоре ее нос поравнялся с мачтой, и группа захвата из тридцати человек временно оказалась в ловушке. Толчки прекратились, и верхняя палуба застыла неподвижно.

Как будто по сигналу, все тотчас вскочили на ноги, отлично понимая, что если хотят жить, то дорого буквально каждое мгновение. Расстояние было слишком близким для стрельбы из лука, и тогда враги просто бросились друг на друга в рукопашную. Веспасиан выхватил из ножен меч и прыжком устремился вперед, слыша, как вокруг него со свистом рассекают воздух ромфайи фракийцев. Исполненный ярости, он бросился на ближайшего противника. Не имея, в отличие от пирата, щита, он тем не менее левым плечом врезался в обитый кожей деревянный оплон и оттолкнул его владельца назад. В следующий миг, словно молнией, сверкнув мечом, из-за щита замахнулась рука противника прямо на Веспасиана, вынудив его занести свой меч высоко над головой, чтобы затем обрушить его на вражеское запястье. Мгновение, и его клинок полоснул пирата по руке. Фонтаном брызнула кровь. Пират с криком отдернул руку, вернее то, что от нее осталось. Отсеченная кисть с зажатой в ней рукояткой меча с глухим стуком упала на палубу. Быстрый выпад, нацеленный противнику в горло, и крик оборвался. Веспасиан, не теряя зря времени, схватил его щит, присел и огляделся по сторонам. Справа от него Сабин и Артебудз сошлись с противником в рукопашной схватке. Слева Магн и Ситалк, а также Гейдрес со своими фракийцами и остатками команды, словно косцы на пшеничном поле, размахивали ромфайями, прокладывая себе дорогу среди пойманных в ловушку пиратов.

Привыкшие нападать на суда в южной части Эгейского моря, где защитники чаще сражались на коротких мечах, пираты сбились в кучку под натиском длинных искривленных двуручных клинков, обрушивавших удары направо и налево.

Не зная дисциплины воинского строя, они, вместо того чтобы образовать из щитов стену, позволили фракийцам разобщить их и теперь платили за это дорогую цену отсеченными конечностями и головами, которыми уже была усеяна обагренная кровью палуба.

Наступая справа, Веспасиан вонзил свой меч прямо в глаз противнику Сабина, после чего переключил внимание на растерянного юношу, который, сжимая в дрожащей руке меч, на нетвердых ногах отступил к самому борту. В следующий миг между ними, разбрызгивая на лету кровь, пронеслась чья-то отрубленная голова. С выражением неподдельного ужаса на лице молодой пират вскрикнул и полетел за борт. Веспасиан рассмеялся ему вслед.

— Что смешного? — прорычал у него за спиной Сабин.

Веспасиан обернулся. Сабин, с ног до головы забрызганный кровью, смотрел на него так, будто не верил своим глазам. Палуба вокруг них была завалена телами мертвых пиратов. Впрочем, были среди них и мертвые фракийцы. Схватка закончилась.

— Просто мне сейчас попался тот, кто предпочел утонуть, нежели с честью принять бой, — ответил он, не в силах унять смех. — Хотя что в этом смешного, я и сам не знаю, — добавил он. стараясь взять себя в руки.

Их разговор оборвал громогласный рык Раскоса, проревевшего очередной приказ. Братья подняли глаза. В ста шагах от них трирема вновь выпустила весла и теперь снова разворачивалась к ним носом. Но что еще хуже, от второго корабля их отделяло не более полумили, и расстояние это стремительно сокращалось. Вскоре они услышали, как мерный стук барабана сменился пронзительной дробью: это второй корабль приготовился идти на таран.

Веспасиан глянул за борт. Внизу, прямо под ним, отсутствовала примерно половина весел, а те, что уцелели, свисали в воду. Не надо было быть моряком, чтобы понять: квинквирема утратила способность маневрировать. На ее борту они оказались в ловушке. Еще несколько мгновений, и второе пиратское судно протаранит их, после чего обе триремы возьмут их на абордаж. Двум же командам пиратов сразу они никак не смогут дать отпор. И Веспасиан понял: им всем грозит верная гибель.

— Сабин! — крикнул он брату, а сам бросился на корму к Раскосу. — Возьми Магна и выведите Ротека из клетки!

Лавируя между матросами, которые сбрасывали в море мертвецов и отсеченные конечности, он пробежал через всю палубу. Тем временем Гейдрес пытался организовать оборону судна — расставлял по обоим бортам отряды защитников, которые постараются отбить абордаж.

Добежав до кормы, Веспасиан наконец увидел Раскоса. Тот на повышенных тонах спорил о чем-то с надсмотрщиком.

— Раскос! — крикнул он капитану, вклиниваясь в их спор. — Нам нужны люди.

Капитан посмотрел на него как на идиота.

— Где я тебе их возьму? Это посреди моря-то?

— Внизу их более двухсот.

— Но ведь это рабы? Кого я тогда посажу на весла?

— Но ведь сейчас они не гребут, да и времени на то, чтобы попытаться бежать, у нас нет. Если корабль потонет, на дно пойдут и они, и мы. Вот о чем был твой сон. Ты должен освободить их всех до одного и дать им в руки оружие. Если мы хотим остаться в живых, за свою жизнь мы должны сражаться сообща, они и мы.

Раскос бросил взгляд на триремы. Те были так близко, что решение он принял мгновенно.

— Ты прав. Если они будут сражаться с нами бок о бок, у нас есть шанс отбить обе атаки. Пусть Гейдрес принесет к люку все имеющееся оружие, — с этими словами капитан посмотрел на надсмотрщика, который с растерянным видом стоял рядом, не веря собственным ушам. Не иначе как он опасался, что освобожденные рабы захотят выместить на нем и его подручных свой гнев. Раскос прочел его мысли.

— Свои страхи оставь на потом, если оно будет, это «потом». Бери ключи и освободи от цепей всех до последнего. Я спущусь вниз, чтобы поговорить с ними.

Веспасиан бросился на поиски Гейдреса. Нашел он его в тот момент, когда на палубу, кося ряды защитников судна, обрушился первый залп стрел с ближайшей триремы.

— Сражаться бог о бок с рабами? — хмуро бросил ему Гейдрес, когда Веспасиан посвятил его в свой план. — Это что-то новое. Ладно, будем надеяться, что они станут сражаться вместе с нами, а не против нас.

— Есть только один способ это выяснить! — крикнул в ответ Веспасиан, бросаясь к люку, что вел на весельную палубу. Не успел он до него добежать, как корабль содрогнулся, и он, потеряв равновесие, упал на палубу. Это первая трирема попыталась протаранить их, но, на их счастье, не сумела развить нужную скорость, а потому окованный бронзой таран лишь потряс их судно, не причинив корпусу вреда. А вот вторая трирема летела на них стрелой, и до нее оставалось не более трехсот шагов. Веспасиан бросил щит и по приставной лестнице быстро спустился вниз.

Раскос держал речь, обращаясь к рабам:

— У вас есть выбор: или пойти ко дну вместе с кораблем и вашими веслами, или сражаться вместе с нами как свободные люди. Жить или умереть, сражаясь за правое дело. И помните: пираты, если победа достанется им, вновь закуют вас в цепи и посадят на весла. Но если мы победим их, вы останетесь свободны. Когда мы вернемся во Фракию, я добьюсь, чтобы царица Трифена подтвердила вашу свободу. Что скажете?

Веспасиан приоткрыл дверь в небольшую каюту в носовой части. Внутри Магн уже снимал с Ротека цепи, пока Сабин удерживал жреца на месте.

— Побыстрее, если можно! — поторопил их Веспасиан.

— Что там у вас происходит? — спросил Магн, возясь с цепным замком.

— Мы собираем небольшую армию, — ответил Веспасиан, а в следующий миг человеческая масса взорвалась оглушительным ревом.

— Снять с них цепи! — приказал Раскос, перекрикивая гром голосов.

Надсмотрщик и его подручные принялись выполнять его распоряжение. Поворот ключа, и очередной раб сбрасывал с себя цепь и вставал навстречу свободе.

— Я возношу молитву Амфиараю, который показал мне, что нужно сделать, и я правильно его понял, — заявил Раскос Веспасиану и под ликующие возгласы бывших рабов поспешил на верхнюю палубу.

— Что он хотел этим сказать? — удивился Сабин, когда на пару с Магном они выволокли закованного в цепи Ротека в дверь каюты. Жрец не переставал что-то бормотать.

Веспасиан открыл было рот, чтобы ответить, но в следующий миг раздался оглушительный треск. По корпусу корабля как будто пробежала судорога, а сам он накренился на правый борт. Людей, словно щепки, подбросило вверх. Впрочем, и щепки тоже, а в образовавшееся отверстие, под оглушающий рев устремившейся внутрь воды, показался окованный медью таран. Веспасиану показалось, будто он движется прямо на него. Затем столь же резко таран остановился, буквально в считанных дюймах от того места, где упал Веспасиан. После этого, сопровождаемый гулким эхом, последовал сильный удар — это в борт квинквиремы уперся нос пиратского корабля. Воздух наполнился истошными воплями. Судно вновь покачнулось, приподнимая вместе с собой таран. Тот с оглушающим треском вспорол деревянное брюхо квинквиремы. Внутрь тотчас устремилась вода. Стоило подбитому судну качнуться снова, как таран с грохотом обрушился на весельную палубу и, разнеся ее в щепы, начал сминать трюм, в котором нашла приют горстка больных гребцов. Увы, несчастные оказались у него на пути, и в следующий миг от них осталось лишь кровавое месиво. Затем, покачнувшись еще раз, судно замерло, и таран вновь вернулся на весельную палубу, где остановился, угрожающе раскачиваясь, словно готовый к прыжку зверь, прямо перед носом у Веспасиана.

— Проклятье! — прохрипел он, в ужасе глядя на бронзовую голову тарана, на которой по-гречески было выгравировано: «Привет Посейдону!» На таран налипло то, что еще мгновение назад было живым человеком. Впрочем, в следующую секунду окровавленный ком мяса снова свалился в трюм.

Первым в себя пришел Магн.

— Бежим отсюда! — крикнул он и потащил за собой Веспасиана. Мимо них, перепрыгивая через застывший на месте таран, уже бежали бывшие рабы, стараясь как можно скорее выбраться по приставной лестнице на верхнюю палубу, подальше от того ужаса, что творился здесь, внизу. Вода тем временем стремительно поднималась, грозя затопить весельную палубу. Надсмотрщик спешно освободил остальных рабов и присоединился к бегущим. Те, что были искалечены и не могли самостоятельно передвигаться, остались ждать своей участи, тщетно взывая о помощи. Через решетку трюма просунулись чьи-то пальцы, но та крепко сидела на своем месте, таран же блокировал путь к спасению, не давая воспользоваться отверстием, что зияло в разнесенной в щепы палубе.

Магн протолкался к основанию лестницы. Сабин притащил за собой Ротека, который продолжал нести какую-то околесицу. Веспасиан прокладывал себе путь вслед за ними, чувствуя, как к нему постепенно возвращается самообладание.

Выбравшись наконец на верхнюю палубу, он поднял щит, вытащил меч и оглянулся по сторонам. Зрелище, представшее его взору, внушало страх. Впереди, с носа второй триремы, словно оливки с дерева, на палубу квинквиремы, в боку которой застрял нос их судна, сыпались пираты. Здесь они сталкивались с разношерстной толпой защитников, которая постоянно пополнялась за счет только что вооруженных рабов, которые наконец получили возможность выпустить накопившуюся за многие годы злость, а потому сражались, как дикие звери, не заботясь даже о собственной безопасности, как будто желая утолить мучавшую их годами жажду свободы. Сколько лет провели они прикованными цепями к веслам, сколько дней и ночей просидели в вонючем трюме, и вот теперь все это было позади. Откуда только взялись силы в их измученных тяжким трудом телах! Свободные от ненавистных весел, их руки потрясали мечами, раздавая удары направо и налево. Беззубые рты оскалены, длинные грязные бороды спутаны, но из глоток рвался ликующий клич. В эти минуты рабы напомнили Веспасиану разъяренных фурий.

Заметив, что теснимые ими пираты постепенно отходят назад, он бросился вдоль палубы туда, где застыла вторая трирема, абордажными крючьями впившись в борт их несчастного корабля. Здесь более широкий фронт означал большую свободу действий для атакующих, которые не замедлили этим воспользоваться. Успев понять, что бывает, когда в ваши ряды врывается потрясающий ромфайей фракиец, пираты быстро образовали из щитов живую стену. Чуть присев и пригнув головы позади нее, они начали надвигаться на защитников корабля, медленно, но неотступно оттесняя их назад. На ближайшем к нему фланге, рядом с бортом Веспасиан заметил Сабина и Магна. Стоя плечом к плечу, оба со щитами, захваченными в первой схватке, они пытались оттеснить пиратов назад. Сабин механически размахивал двуручной ромфайей. Магн пытался сделать то же самое, но только одной рукой.

Стараясь не поскользнуться на крови, что рекой лилась по палубе, Веспасиан бросился к ним на подмогу. Вклинившись между бортом судна и братом, он прикрылся щитом и тоже принялся разить ромфайей врага.

Увы, пираты продолжали наступать. За первой волной высадившихся на борт квинквиремы последовала вторая и третья, пока, наконец, все шестьдесят гребцов не оказались на борту, внося дополнительный хаос и толкотню. В отличие от них линия обороны фракийцев постепенно истончалась. Защитникам судна было все труднее сдерживать натиск врага. И все-таки — взмах ромфайи, и двое захватчиков, истекая кровью, корчились на палубе, в мгновение ока лишившись конечностей. Что, однако, нанесло не слишком большой ущерб их рядам.

— Что-то мне это не нравится! — крикнул Сабин, отступая еще на один шаг назад. В следующий миг нос корабля внезапно дал крен, и он едва не потерял равновесие. — Мы идем ко дну. Нам нужно захватить их корабль, а они пусть тонут вместе с нашим.

— Их нужно как-то развернуть, — согласился Веспасиан, нанося очередной удар, который, однако, пришелся по вражескому щиту. — Тогда рабы могли бы обрушиться на них сзади.

— Или же они подомнут под себя всю палубу.

— Не подомнут, если мы будем действовать слаженно и быстро. Слушай, пока я не подам сигнал, затем быстро пропусти их вперед.

Сабин кивнул. Веспасиан оставил своего противника и со всех ног бросился в тыл сражающимся. Здесь он застал Гейдреса, Ситалка и Дрениса. Яростно размахивая ромфайями, фракийцы тщетно пытались остановить медленно, но верно наступающую стену вражеских щитов.

— Гейдрес, за мной! — крикнул он. — Ситалк, когда правый фланг отойдет назад, сдерживай левый.

Великан-фракиец крикнул, что задача ясна, и продолжал с силой раздавать удары по стене пиратских щитов.

Тем временем Веспасиан и Гейдрес, перепрыгивая через мертвые тела, бросились по накренившейся палубе к носу корабля, где бушевала вторая схватка. Вырвавшись на свободу, бывшие рабы сумели оттеснить пиратов назад на их трирему. Потери обеих сторон были велики. Вскоре бой уже кипел на борту триремы, где пираты из последних сил пытались отбить атаку своих свирепых, лохматых противников. Тем временем их гребцы столь же тщетно пытались веслами оттолкнуться от борта тонущей квинквиремы, чтобы освободиться от застрявшего в ее борту тарана.

— Гейдрес, мне нужно, по крайней мере, пятьдесят наших гребцов. Ты сможешь ими командовать?

— Попробую, — ответил фракиец, с опаской поглядывая на обезумевшую, кровожадную орду.

В следующий миг крики сражающихся, стоны умирающих, лязг оружия заглушил леденящий душу срежет, и корма квинквиремы угрожающе накренилась. Это трирема сумела-таки отвалить от борта обреченного судна. Лишенный поддержки вражеского тарана, нос квинквиремы опустился еще ниже.

— Поторопись, Гейдрес! — крикнул Веспасиан. — У нас остались считаные минуты!

Гейдрес с гримасой отвращения шагнул прямо в гущу остервеневшей толпы и криком призвал рабов к порядку. Те невольники, что были вооружены луками, выпустили ливень стрел по спасающейся бегством триреме. Лучники-пираты открыли ответный огонь. С обоих судов в пенящуюся воду полетели как мертвые, так и живые. Последние с отчаянными воплями пытались вытащить из своих умирающих тел застрявшие в них стрелы.

Тем не менее Гейдресу удалось придать оставшимся рабам некоторое подобие боевого порядка, и вскоре они уже были готовы к новой атаке. Убедившись, что с тыла им ничего не угрожает, Веспасиан бросил взгляд на удаляющуюся трирему, которая успела отойти от них уже шагов на тридцать. На какой-то миг он встретился взглядом со знакомой фигурой, что застыла на носу судна. Это был одноглазый пират, который повстречался им в святилище. Его единственный глаз сверкал яростью.

Обрушив на Веспасиана поток проклятий, в следующий миг он поспешил пригнуться, спасаясь от очередного залпа стрел, который выпустили по его триреме бывшие рабы.

Стараясь не думать о столь странном совпадении, Веспасиан проревел во всю мощь глотки:

— Сабин, давай!

На другом конце палубы брат услышал его крик и вместе с Магном отступил назад, увлекая за собой левый фланг фракийцев. Ситалк остался стоять в центре, и линия наступления развернулась вокруг него. Не подозревая западни, пираты устремились вперед, и тотчас оказались пойманы в ловушку, когда по накренившейся палубе им вслед, ведя за собой более сотни улюлюкающих лохматых рабов, двинулись Веспасиан и Гейдрес.

Обуреваемые жаждой крови, бывшие невольники вспарывали пиратам спины и бока, потроша их, словно бараньи туши. Даже Веспасиан, который сам нещадно махал ромфайей направо и налево, вздрогнул при виде этого жуткого зрелища. Лишая врагов жизни, бывшие рабы тем самым вымещали на них все унижения, все страдания, которых они натерпелись за долгие годы, проведенные под щелканье бичей в смраде весельной палубы.

Пойманные между озверевшей людской массой у них за спиной и смертоносными взмахами фракийских ромфай впереди, пираты поняли, что обречены, а поскольку на пощаду и милосердие со стороны врага рассчитывать им не приходилось, решили продать свои жизни подороже. Они сражались с таким остервенением, что в последние минуты жизни в своей свирепости не уступали противнику. Увы, постепенно их ряды начали редеть, а держать круговую оборону становилось все труднее.

Веспасиан вонзил ромфайю в спину очередного врага и несколько раз повернул кривой клинок — сначала влево, затем вправо. Пират вскрикнул, голова его откинулась назад, а затем и вообще свалилась с плеч. Веспасиан лишь успел заметить, как блеснула сталь клинка. Сердце в обезглавленном теле продолжало гнать по жилам кровь, и та фонтаном вылетала из шеи. Вскоре Веспасиан уже был забрызган ею с головы до ноги. Впрочем, длилось это считанные мгновения. Тело рухнуло на палубу, кровавый дождь прекратился, а сам он оказался лицом к лицу с Ситалком. На фракийца было страшно смотреть: глаза пылали яростью, зубы свирепо оскалены. Как будто не понимая, кто перед ним, он вновь замахнулся ромфайей. Веспасиан инстинктивно прикрылся щитом, и удар пришелся по его окованному железом краю. Металл лязгнул о металл, в стороны разлетелся сноп искр.

— Ситалк, прекрати! — крикнул Веспасиан, слегка опуская шит.

Фракиец застыл, пристально на него глядя, затем расплылся в виноватой ухмылке. А в следующий миг, с головы до ног вымазанный в крови, к ним с воем подскочил бывший раб и вогнал в горло фракийцу нож.

— Нет! — вскрикнул Веспасиан.

Увы, Ситалк уже лежал у его ног, и обезумевший раб продолжал наносить удар за ударом. Схватив безумца за спутанные волосы, Веспасиан оттащил его в сторону. Раб вывернулся, что-то невнятно прокричал и замахнулся ножом, целясь Веспасиану в бедро. В следующий миг воздух со свистом прорезал чей-то клинок, и рука, с зажатой в ней ножом, со стуком упала на доски палубы. За рукой последовала отсеченная голова.

— Ты, грязный, мерзкий ублюдок! — кипел возмущением Магн, обрушивая ромфайю на безжизненное, обезглавленное тело, чтобы в довершение выпустить мертвому рабу кишки.

Впрочем, ослеплен яростью был не он один. Подобные сцены разыгрывались справа и слева, по мере того как бывшие рабы, пробившись сквозь линию обороны пиратов, сталкивались лицом к лицу с фракийцами. Еще миг, и они сошлись бы в отчаянной схватке. Хотя численное преимущество было не на их стороне, смертоносные ромфайи и военная дисциплина сделали свое дело. Фракийцы остановили натиск своих бывших союзников, правда, лишь после того, как те выместили свою ярость на надсмотрщике и его помощниках, которые на глазах у фракийцев были изрублены на мелкие куски.

Правда, те, кто это сделал, вряд ли успели насладиться этим зрелищем, так как на них самих со смертоносным свистом обрушились фракийские ромфайи. Похоже, это тотчас привело в чувство и остальных. Обе стороны опустили оружие и встали, тяжело дыша и с подозрением глядя друг на друга. Над тонущим судном повисла зловещая тишина.

Веспасиан на миг обернулся: нос квинквиремы уже почти ушел под воду, а сама она оставалась на плаву лишь благодаря пиратскому судну, которое, лишившись команды, было привязано к ней четырьмя канатами, которые с каждым мгновением натягивались все сильнее, грозя вот-вот лопнуть. Впрочем, на помощь опустевшей триреме спешила ее сестра. Пираты явно задались целью не допустить, чтобы она перешла в руки фракийцев.

— Всем пересесть в трирему! — крикнул Веспасиан. — Приготовиться к отражению атаки!

Его окрик сделал свое дело: внезапно до обессиленных защитников дошла вся серьезность их ситуации. Заключив негласное перемирие, обе стороны начали пересадку на пиратский корабль.

— Лучники за мной! — скомандовал Сабин, перепрыгивая через борт триремы, чей нос угрожающе опустился вниз под тяжестью тонущей квинквиремы. — Нужно как можно дольше не подпускать их близко!

На его призыв откликнулись около пятидесяти лучников из числа матросов и бывших рабов.

— Мы заберем с собой всех раненых, даже бывших рабов! — как можно громче крикнул Гейдрес, чтобы быть услышанным. — Как там наш великан?

Магн опустился на колени рядом с Ситалком. Увы, огромный фракиец не подавал признаков жизни.

— Он мертв, — честно ответил Магн.

— Все равно берем его с собой, даже мертвого. Царица наверняка захочет похоронить его с воинскими почестями. Дренис!

— А где Ротек? — спросил Веспасиан. В суматохе сражения он совершенно забыл про жреца.

— Я оставил его на корме вместе с Артебудзом, — ответил Магн, глядя, как Гейдрес и Дренис уносят бездыханное тело Ситалка. Тем временем оставшиеся матросы и бывшие рабы в спешном порядке искали среди мертвых тел раненых.

— Я приведу его. А ты пока возьми наши вещи и, главное, не забудь про свиток.

Магн даже не сдвинулся с места.

— Давай, не то мы последуем за ним!

Его слова привели Магна в чувство. Стряхнув с себя оцепенение. он бросился в крошечную каюту на корме, чтобы забрать их вещи.

Вокруг тонущей квинквиремы, покачиваясь на волнах, плавали мертвые тела. Тем временем ватерлиния поднялась до самой мачты, с которой торопливо слезал матрос, отправленный снять с нее фракийский царский штандарт. Несмотря на царящий вокруг хаос, Веспасиан легко нашел Артебудза. Тот тащил упирающегося Ротека к триреме. В следующее мгновение над их головами засвистели стрелы — это пираты на второй триреме открыли по ним огонь, пытаясь воспрепятствовать захвату фракийцами первой.

Внезапно квинквирема содрогнулась — это Гейдрес перерубил ближайший к носу канат, чтобы тонущий корабль с меньшей силой тянул за собой трирему. Та уже сидела в воде настолько низко, что расстояние от ватерлинии до весельных отверстий было шириной в ладонь.

— Поторопись, Артебудз! — крикнул Веспасиан, пытаясь удержать равновесие.

— Он упирается, господин, — ответил Артебудз, с трудом волоча спотыкающегося жреца по зловеще накренившейся палубе.

— Работай ногами, вонючий хорек! — бросил жрецу Веспасиан, хватая его за тунику. — В чем дело? С какой это стати ты не хочешь покидать проклятый корабль?

— Мои боги спасут меня, если только я останусь на фракийском корабле! — взвизгнул Ротек. Его налитые кровью глаза сверкали религиозным рвением. — Пираты со второго корабля вас всех убьют, но я останусь здесь и спасусь!

— Хватит пороть чушь, — рассмеялся Веспасиан, когда они наконец добрались до борта тонущего судна. — Не представляй ты для меня такую ценность, я с удовольствием оставил бы тебя здесь и посмотрел, придут за тобой твои бесценные боги или нет.

— Я же сказал вам, что этому кораблю никогда не доплыть до Рима.

— Такое предсказать нетрудно, — ответил Веспасиан со зловещей усмешкой, перетаскивая жреца через борт. — Рим — не порт. До Рима кораблю и впрямь не доплыть, потому что он держит путь в Остию. Так что плевал я на тебя и твои предсказания.

Поднатужившись, на пару с Артебудзом они перебросили жреца на трирему, где тот с громким криком упал на палубу. Артебудз запрыгнул следом и потащил Ротека дальше.

Гейдрес тем временем обрубил канат на корме, и квинквирема качнулась снова. Те, кто еще оставался на палубе, заскользили по ней вниз.

— Во имя великой матери Бендис, поторопитесь! — крикнул он. — Я не могу больше ждать!

С весельной палубы пиратского судна уже раздавались испуганные крики рабов: на их глазах вода уже подбиралась к отверстиям, грозя в любой момент хлынуть внутрь. Тем временем над головами фракийцев со свистом проносились выпущенные пиратами стрелы. На борт триремы, один за другим, высаживались вооруженные луками матросы и их неожиданные союзники. Вскоре дуэль лучников достигла наивысшей точки. Под напором фракийских стрел первая трирема была вынуждена отойти.

Наконец на трирему запрыгнули последние матросы. К Веспасиану присоединился Магн, тащивший мешки с их вещами. Через секунду они вместе перепрыгнули через борт на палубу триремы.

Обреченную квинквирему последним покинул Раскос, захватив с собой окованный железом ларец и рупор. Как только он ступил на палубу триремы, Гейдрес и Дренис обрубили последние канаты. Трирема, словно поплавок, тотчас дернулась вверх, едва не выскочив из воды, а затем с громким плеском вновь опустилась на воду. Двести с чем-то фракийцев и бывших рабов все как один потеряли равновесие и растянулись на палубе. Этим моментом воспользовались пираты, чтобы обрушить на беглецов очередной залп стрел. В результате многие остались лежать на забрызганных кровью досках.

Веспасиан кое-как поднялся на ноги. В следующий миг рев ветра заставил его обернуться. Позади него корма квинквиремы встала вертикально, приподнявшись над волнами на семьдесят футов. Не выдержав напора воды, мачта, словно тростинка, переломилась пополам. С палубы вниз, словно черепица с крыши дома, посыпались мертвые тела, с плеском падая в море. По мере того, как вода наполняла брюхо корабля, из весельных отверстий начал подниматься отвратительный смрад. Квинквирема все глубже погружалась в море. Под напором воды ее деревянные части натужно стонали и скрипели, в то время как морская пучина под радостные вопли бывших гребцов продолжала жадно засасывать некогда гордое судно в царство Посейдона.

Последний всплеск, и море сомкнулось над квинквиремой, резко качнув при этом соседнее судно. Сражение лучников, которое временно прекратилось, пока экипажи обеих трирем, в ужасе затаив дыхание, наблюдали за агонией тонущего корабля, возобновилось с новой силой, и Сабин был вынужден приказать своим лучникам увеличить частоту залпов. Его истошный крик возымел действие. Вскоре пиратский корабль был вынужден отгрести назад под смертоносным ливнем фракийских стрел. Еще пара залпов, и Сабин приказал прекратить обстрел. Теперь триремы разделяло около ста шагов. Этого расстояния было недостаточно, чтобы развить необходимую скорость и обломать противнику весла, не говоря уже о том, чтобы протаранить корпус судна, и слишком много, чтобы стрелы могли нанести хоть сколько-нибудь ощутимый вред. Сражение зашло в тупик. Обе стороны ждали развязки.

Теперь на палубе захваченной фракийцами триремы собралось более двухсот пятидесяти человек, многие из которых были вооружены луками. Взять на абордаж такое судно — задача не из простых. С другой стороны, имеющихся на борту припасов вряд ли хватит, чтобы им дойти до Остии. Веспасиану было ясно: они должны захватить трирему пиратов или, по крайней мерс, пока она не потонула, взять с нее запасы провизии. Для этого им следовало двигаться вперед. Они же оставались на месте, а их весла неподвижно свисали в воду. И тогда Веспасиан бросился на корму, где уже занял свое место Раскос.

— Почему мы стоим? — крикнул он капитану.

— Потому что снова угодили в беду, мой друг, и нам лишь остается уповать на небеса, — ответил триерарх, воздевая руки к небу. — До того как мы перебрались сюда, надсмотрщик лишил жизни более ста гребцов, и теперь мы не в состоянии маневрировать. Как только пираты на той триреме догадаются, в какую ловушку мы угодили, они вернутся и им хватит сил, чтобы протаранить нас снова.

— Тогда пусть наши гребцы займут места мертвых, и чем быстрее, тем лучше.

— Да, но как это сделать? Теперь они свободные люди. Как нам снова посадить их на весла? Захотят ли они сесть плечом к плечу с рабами?

— Мы освободим рабов. Я бы в любом случае это сделал, потому что их немало попало сюда с римских кораблей. Поговори с гребцами и отправь ко мне вниз еще одну сотню.

Захватив с собой на всякий случай Гейдреса, Веспасиан спустился на весельную палубу. Зрелище, представшее его взгляду, заставило его содрогнуться от ужаса. Мертвые тела ничком лежали на веслах, а в их спинах зияли кровавые раны. Те, кто остался жив, сидели, глядя перед собой безумным взглядом, пока четверо фракийцев снимали цепи с мертвецов и проталкивали их тела в отверстия для весел.

— Сначала освободите рабов, затем занимайтесь мертвецами, — распорядился Веспасиан. Фракийцы растерянно посмотрели на него.

— Вы слышали, что вам сказано. Немедленно выполняйте! — рявкнул на них Гейдрес.

Фракийцы пожали плечами и принялись выполнять приказ.

— Всем оставаться на местах! — крикнул Веспасиан, чтобы рабы его слышали. — Нам необходимо, чтобы вы гребли, но теперь вы гребете как свободные люди. Если вы откажетесь, то умрете. Сколько среди вас римских граждан?

Вверх поднялось около двух десятков закованных в цепи рук.

— Вы освобождаетесь от гребли. Вместо этого вы подниметесь наверх и возьмете в руки оружие.

За этими его словами последовал недовольный рев остальных.

— Молчать! — рыкнул на них Веспасиан. — Римские граждане не гнут спины на веслах. У вас нет римского гражданства, поэтому вы будете грести. Если вы останетесь живы, то как только мы придем в Остию, мы позволим вам покинуть корабль, или же, если предпочтете, вернетесь на нем на восток. Право выбора остается за вами.

По рядам гребцов пробежал ропот, но в конечном итоге, похоже, все согласились. С верхней палубы спустился их начальник, задававший всем остальным скорость, а с ним еще несколько человек. Он вопросительно посмотрел на Веспасиана. Тот кивком велел ему занять место за круглым барабаном, обтянутым бычьей кожей.

После чего весельную палубу в срочном порядке очистили от мертвых тел, и места у весел заняли другие гребцы. Как только все расселись, Веспасиан и Гейдрес поспешили наверх.

Воздух был наполнен скорбными криками чаек. Словно на некой печальной тризне, птицы кружили над головами, время от времени ныряя в море за очередным лакомством.

— Посмотри, похоже, они уходят, — сказал Магн, указывая на пиратский корабль. Тот уже находился примерно в четверти мили от них и быстро удалялся на запад.

— Будем надеяться, — ответил Веспасиан с сомнением в голосе. — Раскос, гребцы готовы! Что нам теперь делать?

— Возносить молитвы богам.

— А что потом? — взорвался яростью Веспасиан и угрожающе двинулся на старого триерарха. — Идти спать и ждать следующий сон? Подумай сам! Что лучше? Попробовать захватить пиратский корабль с его провизией? Или же спастись бегством и потом чесать голову, думая, чем накормить людей? Ты триерарх, тебе решать, как нам, простым смертным, поступить дальше на борту твоего корабля.

Ярость, с какой Веспасиан налетел на него, явилась для Раскоса полной неожиданностью. Триерарх растерянно заморгал, а затем огляделся по сторонам.

— Они не уходят, — рассудил он вполне здраво. — Как я уже сказал, они просто готовятся протаранить нас, потому что убеждены, что у нас некому сесть на весла. Предлагаю плыть на запад, прямо на них. И тогда им придется выбирать, вступать с нами в очередное сражение или спасаться бегством.

С этими словами он взял в руки рупор.

— Идем на таран! — прокричал он вниз, начальнику весельной палубы. Тому не нужно было повторять дважды. В следующий миг ухнул и зарокотал барабан, сначала медленно, пока корабль разворачивался, затем все быстрей и быстрей. Гребцы, теперь свободные люди, заинтересованные в том, чтобы остаться в живых, дружно налегали на весла, добровольно подчиняясь барабанному ритму.

Увидев, что фракийский корабль движется прямо на них, пиратская трирема сделала резкий поворот, разворачиваясь к преследователям носом.

— Он безумец, если считает, что сможет захватить наш корабль, — произнес Магн, становясь рядом с Веспасианом и Раскосом. Те внимательно наблюдали за тем, как стремительно сокращается расстояние между кораблями.

— Капитан пиратов не безумец, он просто зол. Он потерял одно свое судно, но сохранил здравый смысл. Он не станет брать нас на абордаж, а попытается потопить, — ответил Веспасиан, второй раз за день проверяя, свободно ли ходит в ножнах меч. — Победить ему нас вряд ли удастся, зато и они, и мы вполне можем проиграть. Одновременно.

— Лучникам приготовиться! — скомандовал Сабин, бросаясь к носу триремы.

Хотя на весельную палубу пришлось отправить около ста человек, на верхней защитников также оставалось не менее сотни. Фракийский корабль слегка взял влево.

— Что ты делаешь, Раскос? — крикнул капитану Веспасиан.

— То, что умею, — невозмутимо ответил триерарх, не сводя взгляд с вражеской триремы, что стремительно приближалась к ним. — Думай лучше о том, что будешь делать ты сам, и не мешай мне заниматься моим делом.

Пираты тоже слегка изменили курс. Когда расстояние между ними сократилось до двухсот шагов, Раскос вновь лег на прежний курс. Пираты повторили его маневр. Теперь они были чуть сбоку от них, и перед ними был выбор: либо идти на фракийцев и попытаться обломать им весла, либо отойти чуть левее и попытаться протаранить трирему под небольшим углом. Когда между кораблями осталось сто шагов, Раскос решил пойти на таран.

— Набираем скорость! — скомандовал он в рупор. Ритм барабана ускорился. Капитан развернул трирему вправо, подставляя пиратам борт. Однако трирема теперь двигалась гораздо быстрее и настичь ее было не так-то легко.

— Пли! — крикнул Сабин. К пиратскому кораблю, до которого оставалось не более пятидесяти шагов, с пронзительным свистом полетел рой стрел. Часть их вонзилась в корпус и палубу, но часть попала в цель. Выпустив первый залп, фракийцы продолжили обстрел пиратского судна, и в результате пираты были вынуждены искать спасения за парапетом.

Веспасиану был хорошо виден триерарх пиратов, стоящий рядом с рулевым веслом. Он как будто не замечал ливня стрел. Его громкий голос призывал пиратов ответить залпом на залп, а сам он тем временем пытался повести свою трирему на перехват фракийского корабля. Увы, было слишком поздно. Когда корабли разделяло не более тридцати шагов, Раскос вновь резко развернул судно вправо. Теперь пираты оказались прямо за ними и отчаянно пытались их догнать. На фракийскую палубу полетели стрелы, вслед за чем раздались крики раненых, на миг заглушив ритм барабана и приглушенное сопение ста восьмидесяти добровольных гребцов на нижней палубе. Лучники ответили врагу не менее яростным огнем.

Веспасиан протолкался к Раскосу. Физиономия старого триерарха осветилась довольной улыбкой.

— Ну как тебе? — крикнул он. — Как я ловко его перехитрил, причем даже без единой молитвы. Да простят мне боги такую дерзость!

— Почему ты прошел мимо? — спросил его Веспасиан. — Мне казалось, что мы хотели попробовать протаранить их.

— Потому, мой дорогой друг, что когда он развернулся и направился прямо на нас, я понял, что ты неправ. Он действительно лишился разума. Движимый злобой, он был готов пожертвовать своим кораблем, лишь бы только потопить нас. Это настоящее безумие, а я не любитель сражаться с безумцами. Потому что кто знает, каков будет их следующий шаг?

Веспасиан обернулся через плечо Раскоса на пиратскую трирему.

— И что нам теперь делать? Они сокращают расстояние.

— А мы от них убегаем, причем предельную скорость мы сумеем выдерживать дольше, чем они, — подмигнув, ответил Раскос. — Гейдрес, отправь вниз свежих гребцов, пусть они сменят уставших. Заменяй по четыре весла за один раз, начиная с носа.

Гейдрес кивком принял приказ и повел за собой вниз тех гребцов, у которых не было луков.

Веспасиан встал рядом с Сабином у кормового руля. От пиратского судна их отделяло не более двадцати шагов, и расстояние это постепенно сокращалось. Веспасиан был готов поклясться, что слышит щелканье бича на весельной палубе неприятеля. Это тамошний надсмотрщик пытался выжать из обессиленных гребцов максимальную скорость. Поскольку море было неспокойным, то вести прицельный огонь из луков не представлялось возможным. Как ни старался Сабин лишить трирему ее капитана, триерарх пиратов по-прежнему стоял у руля, крича во всю глотку приказы своим подручным.

— Не иначе, как его жизнь заколдована, — пробормотал он, вставляя в лук очередную стрелу и прицеливаясь.

Постепенно замена уставших гребцов свежими силами начала давать плоды. Сесть на весло вызвались даже римские граждане, отлично понимая, что привилегии полагаются живым, а вот мертвым они ни к чему. Фракийский корабль стремительно отрывался от своих преследователей. Одновременно с этим первые несколько весел на пиратском судне сбились с ритма: измученные гребцы были больше не силах выдерживать бешеный ритм, и трирема начала терять скорость. Очевидно поняв тщетность погони, одноглазый триерарх пиратов повернул судно на юг, к Кифере. Впрочем, он продолжал что- то злобно выкрикивать, пока очередной залп с фракийского судна не вынудил его искать укрытие.

— Сбросить скорость! — скомандовал Раскос. Ритм барабана замедлился, а с ним и скорость корабля.

— Слава и хвала Амфиараю за то, что он указал мне путь! — воскликнул старый триерарх, обращаясь к небесам. — Когда мы прибудем в Остию, я принесу ему в жертву еще одного барана.

— Если мы доплывем до нее, — поправил его Веспасиан. — И как теперь ты собираешься накормить эту огромную массу народа?

— Боги позаботятся о них. В чем лично я нисколько не сомневаюсь, после того как они указали мне, как уйти от пиратов.

— Они почему-то не указали нам, как их победить, — презрительно фыркнул Сабин. — Скажи, разве твой сон был не о том, как сохранить команду и избавить гребцов от корабельной лихорадки?

Вид у Раскоса был довольный.

— Да, но ты ведь не станешь отрицать, что отпустив на свободу рабов, мы тем самым смогли отбить атаку пиратов? Что касается болезни и как предотвратить ее дальнейшее распространение, то я отдал приказ отпустить лишь тех, у кого не было ни лихорадки, ни сыпи. Больные в трюме пошли на дно

вместе с кораблем. Теперь с лихорадкой покончено, и нам ничто не мешает завершить плавание.

Веспасиан не стал с ним спорить: похоже, оракул действительно дал старому капитану верный ответ на его вопрос. Вместо этого он подошел к борту судна и, подставив лицо солнечным лучам и освежающему ветерку, задумался о том, что видел и что слышал в святилище Амфиарая.

— Похоже, его святилище наделено чудодейственной силой, — произнес он спустя какое-то время, обращаясь к брату. Сабин стоял рядом с ним; вместе они наблюдали за тем, как пиратский корабль и захваченное торговое судно постепенно исчезают за Киферой. Еще миг, и обе точки растворились за южным горизонтом. — Что теперь ты скажешь о пророчестве?

— Не знаю, — ответил Сабин. — Но одно мне известно точно. Я буду помнить его до конца моих дней.

— И я тоже, — согласился Веспасиан. К этому моменту Кифера уже осталась позади. Их трирема преодолела пролив и, войдя в Ионическое море, взяла курс на Остию.