Палач Рима

ГЛАВА 14

КОЗА — КАПРИ,

декабрь 30 года н. э. — март 31 года н. э.

— Веселых Сатурналий! — дружно крикнули Веспасиан и Сабин, внося угощения в двери триклиния в поместье Веспасиана в Козе.

— И вам также! — столь же дружно отозвались с десяток вольноотпущенников и рабов, что еще оставались в поместье, а также Секст и Марий.

Домашняя прислуга устроилась на трех ложах вокруг низкого стола, высоко подняв кубки с вином в честь веселого зимнего праздника. Все были изрядно пьяны, так как пили уже весь день. Тем временем Веспасиан, Сабин и Клементина, прихватив одного кухонного раба, хлопотали на кухне, готовя праздничный ужин.

Веспасиан поставил блюда на стол, а Клементина обнесла пирующих вином, наполняя кубки, которые тотчас же выпивались до дна.

Комната была украшена еловыми лапами и ветвями остролиста с яркими красными ягодами. На головах у всех, кто собрались здесь, будто то свободный римлянин, вольноотпущенник или раб, был надет конусовидный колпак, символ свободы. Вместо обычных белых или сероватых туник по случаю праздника все принарядились в цветные. Подобная пестрота одежды дозволялось лишь шесть дней в году, пока вся империя весело гудела, справляя праздник в честь бога Сатурна. Сегодня было самое главное событие Сатурналий — день, когда все в доме менялись местами, и хозяева обслуживали за столом рабов и вольноотпущенников, а тем, в свою очередь, дозволялось проявлять по отношению к ним неуважение, правда, в разумных пределах.

Увидев перед собой новые блюда, — одно с жареной рыбой, приправленной фенхелем, и второе с целым молочным козленком, сдобренным соусом, черносливом и каперсами, — пирующие в предвкушении зачмокали губами.

— Это будет получше, чем то месиво, которым потчевала нас ваша полуслепая бабка, когда ей все-таки удавалось отыскать кухню, — заметил Аттал, управляющий Тертуллы, с которым у нее были вечные перебранки. — Правда, я сомневаюсь, что вы, изнеженные бездельники, помните ту гадость, что стряпала для нас эта старая перечница?

— Мне почему-то кажется, Аттал, что ты всякий раз высказывал ей все свои чувства по этому поводу, — смеясь шутке управляющего, ответил Веспасиан. Ему было прекрасно известно, что Аттал любил Тертуллу, пожалуй, даже больше, чем он сам.

— С точностью до наоборот, приятель, и ты сам это помнишь. — Аттал хитро усмехнулся и осушил кубок. — Хотя, казалось бы, по случаю Сатурналий я мог говорить ей любые колкости, но что, скажи, в этом забавного, если это тебе дозволено? Вот я и лез из кожи вон, проявляя учтивость, был послушным и бессловесным. В общем, идеальный раб. Шесть дней моей угодливости, и она была готова лезть на стенку от ярости и не могла дождаться конца праздников. Иногда мне кажется, что она устраивала праздничное застолье лишь затем, чтобы меня раззадорить. Чтобы я не выдержал и отпустил какую-нибудь колкость в ее адрес. Но я был нем, как рыба. Я дочиста съедал все, что ставила передо мной эта старая корова. Это был умный ход, но с другой стороны, вам всем далеко до меня по части ума, — с этими словами Аттал поднял кубок и, помахав им, крикнул Клементине: — Эй ты, глупая девка, чего уставилась? Живо наполни его до краев!

За столом раздался взрыв хохота. Клементина покраснела, однако улыбнулась и, машинально положив руку на располневший живот, поспешила к Атталу, чтобы вновь наполнить ему кубок.

Сабин нахмурил было брови, однако все-таки поддался всеобщему веселью. В конце концов, шутка была беззлобной, вполне в духе Сатурналий, да и сам праздник продолжал доставлять ему радость, хотя теперь у него была другая религия. Сейчас он воспринимал Сатурналии как своего рода прелюдию к дню рождения Митры, который праздновался несколькими днями позже.

— Если ты думаешь. Аттал, что эти два блюда съедобны, — выкрикнул он, — погоди, когда увидишь остальные! Думаю, их откажется взять в рот даже изголодавшийся моряк-галл, у которого целый месяц во рту не было ни крошки.

За этой репликой последовал новый взрыв хохота. Все знали, что моряки из галлов никакие, да и кулинарными талантами сыны Галлии тоже не блещут.

— Клементина, моя дорогая, будь добра, раздай подарки, а я пока принесу остальные блюда, — сказал жене Сабин, указывая на восковые свечи, глиняные статуэтки и стопку новых туник, сложенных на столе в углу комнаты.

Клементина нежно улыбнулась мужу.

— С удовольствием.

Сабин ответил жене улыбкой и вышел из комнаты.

Веспасиан в приподнятом настроении направился за ним следом. Ему всегда нравились Сатурналии. Они поднимали ему настроение. Впрочем, в этом и заключался смысл праздника, который был впервые отпразднован два с половиной века назад, чтобы хоть немного приободрить римлян после поражения, которое нанес им при Тразименском озере карфагенский полководец Ганнибал. В той битве народ Рима потерял более пятнадцати тысяч своих сыновей, отцов и братьев.

Первоначально праздник продолжался всего один день, но с годами заметно удлинился. Остряки утверждали, что поскольку на следующий год после поражения при Тразименском озере римляне потеряли более пятидесяти тысяч в битве при Каннах, к нему пришлось добавить лишний день, ибо одного дня веселья стало мало.

Так это или нет, Веспасиан точно не знал, но в шутке, хотя и мрачной, была доля истины. Зато он с радостью чувствовал. как после пяти долгих и нелегких месяцев, проведенных в Козе, у него поднимается настроение. Нет, скучать ему здесь не приходилось — работы в поместье было невпроворот, поскольку за те два года, что прошли с момента смерти Тертуллы, оно заметно пришло в упадок. Аттал делал все, что мог, чтобы не дать ему окончательно захиреть, но поскольку в своем завещании Тертулла освободила всех рабов, то рабочих рук не хватало.

Некоторые из вольноотпущенников решили остаться, однако большинство предпочли поискать счастья в Козе или даже в Риме. Аттал купил несколько новых рабов, однако в отсутствие Веспасиана воздерживался от крупных покупок. Так что в первые месяцы почти все его силы ушли на то, чтобы восстановить численность полевых рабов, а недавно он задался целью до наступления зимы вернуть поместью его былое процветание.

Он каждый день трудился с раннего утра до позднего вечера. делая дела, которые представлялись ему важными. Так что все дни его были заняты и не оставляли времени на раздумья. В отличие от вечеров.

С того момента, как Клемент в августе привез в Козу Клементину, которая вскоре стала женой Сабина, Веспасиан был вынужден проводить вечера в обществе этих двоих людей, которые вскоре влюбились друг в друга. Горькая правда заключалась в том, что впервые в жизни он завидовал своему брату. Завидовал его счастью, завидовал любви, которой одаривала Сабина молодая жена. Завидовал, что брату есть с кем каждую ночь делить постель, иными словами, завидовал всему, что было у Сабина и чего был лишен он сам. И потому постоянно думал о Ценис.

Антония однажды прислала ее с запиской в Козу. В этом послании сообщалось, что Калигула вместе с Клементом прибыл на Капри и что она теперь ждет оттуда известий. Увы, через три месяца никаких известий не поступило, и вынужденное безделье стало раздражать Веспасиана. Как ни хороша Коза, как ни приятно заниматься делами поместья, но в такой дали от Рима политическую карьеру не сделаешь.

Ценис оставалась в поместье четыре дня, — и, разумеется, ночи, — но это было в сентябре, и с тех пор он ее не видел. Четыре дня они жили как муж и жена. По утрам совершали прогулки, днем вместе отдыхали в доме, на диване, ночью делили постель. А еще он был благодарен Сабину и Клементине, что те обращались с Ценис, как с равной: хотя она и была рабыня, в их отношении к ней не было и намека на высокомерие. Впрочем, это мало что меняло. Как ни старались брат с женой делать вид, будто Ценис — свободная дочь Рима, все прекрасно знали, что на самом деле она невольница и может лишь надеяться на то, что в будущем получит долгожданную свободу.

Когда в ноябре, вскоре после его дня рождения, подтвердилась беременность Клементины, ревность Веспасиана обострилась насколько, что он едва себя сдерживал. Какая несправедливость! Его брат вскоре станет отцом ребенка, которого ему родит любимая женщина, в то время как он, Веспасиан, лишен этого счастья, потому что его ребенок от Ценис никогда не получит римского гражданства и не станет свободным человеком.

Он никогда не сможет на ней жениться: закон Августа, так называемый закон Папия Поппея, запрещал брачный союз между вольноотпущенницей и сенатором. И если он намеревается служить Риму, то должен быть избран квестором, в двадцать четыре года или позже, а поскольку его дядя принадлежит к сенаторскому сословию, то он автоматически может рассчитывать на место в Сенате.

Выход из этого тупика был один — пожертвовать политической карьерой. Однако вспомнив, какое впечатление на него произвел Рим, когда он впервые увидел его с холма на Саларийской дороге, Веспасиан понял, что никогда не решится на этот шаг. Так что ему оставалось одно — держать свои чувства в узде и заниматься делами поместья, пока Антония не призовет их с Сабином завершить порученное задание и доставить Ротека к Тиберию.

Сегодняшним вечером он, однако, сумел выбросить из головы все свои заботы, ибо как можно предаваться печали, когда вокруг шумят сатурналии, праздник, который изначально был призван разогнать скорбь и уныние, владевшие Римом в темные дни вторжения Ганнибала в Италию.

Стоило им с Сабином войти в триклиний с двумя последними блюдами, как стол вновь взорвался приветственными выкриками.

— Ты не преувеличивал, Сабин, — заметил Аттал, тыча пальцем в густой соус, которым был полит тушеный кролик. — Ты превзошел даже свою бабку. Чтобы такое есть, моряк-галл должен быть слеп и пьян в стельку.

— Ты уже на полпути к этому, Аттал, — рассмеялся Веспасиан и, взяв со стола нож, поднес его острие к носу управляющего. — Не хочешь, чтобы я помог тебе проделать его до конца?

— Весьма признателен тебе за такое предложение, однако вынужден его отклонить, поскольку опасаюсь, что утром, когда все войдет в обычное русло, ты о нем пожалеешь. Тебе ведь наверняка нужен кто-то, у кого зоркий глаз и кто в ладах с арифметикой, чтобы исправлять за тобой ошибки, которые ты наделал в амбарных книгах.

— Да здравствуют Сатурналии! — воскликнули пирующие, поднимая кубки, после чего дружно налегли на угощения.

— Позволь мне поухаживать за тобой, господин Марий, — предложил Сабин, заметив, что однорукий «брат» с большой дороги сам не может отрезать себе ногу козленка.

— Да, лишняя рука ему не помешала бы, — заметил Секст, довольный своей шуткой, которую он отпустил уже не одну сотню раз, однако отнюдь не считал избитой.

— Сразу видно, что сегодня Сатурналии, брат, раз у тебя нет других шуток, — ухмыльнулся в ответ Марий. Сабин тем временем положил ему на тарелку сочную ножку. — Спасибо, Сабин.

— Не стоит благодарностей. Я рад, чтобы могу сделать хотя бы что-то полезное, коль у меня никак не получается пробиться в квесторы.

— Да здравствуют Сатурналии! — вновь разразились возгласами пирующие в ответ на столь самоуничижительное признание. Веспасиан присоединился к ним. Поначалу его удивляло, как спокойно воспринял брат свое поражение на выборах, тем более что Веспасиан не раз упоминал о том, что его друг Пет, который теперь вернулся в Рим, обогнав других соперников, получил больше всех голосов. С другой стороны, в этом нет ничего удивительного, размышлял он, если учесть, с каким усердием брат искал забвения от неудач в объятиях молодой жены. В некотором смысле, пришел к выводу Веспасиан, Сабин по-своему даже рад собственной неудаче.

При желании ничто не мешает Сабину повторить попытку на следующий год, а пока он сполна может наслаждаться прелестями семейной жизни, вместо того чтобы в течение года состоять помощником при наместнике какой-нибудь далекой провинции. Ведь именно это его и ждало бы, победи он на выборах. Потому что самые теплые места и самая непыльная работа в самом Риме, как правило, доставались таким, как Пет.

Шум за столом постепенно стих. Пирующие, опьянев, начали клевать носом, а вскоре и вовсе уснули, кто на пиршественном ложе, а кто и под ним.

Веспасиан, Сабин и Клементина оставили их храпеть среди остатков пиршества. Обслуживание рабов на пиру не предполагало уборку и мытье грязной посуды. Этим наутро, страдая тяжелым похмельем, займутся сами пирующие, когда жизнь войдет в обычную колею и они вновь станут простыми рабами.

Сабин повел Клементину в спальню. По его довольной улыбке было видно, что он уже предвкушает очередную ночь любви. Веспасиан остался один. Поскольку было довольно рано и спать не хотелось, он решил отправиться в кабинет, чтобы поработать с историческими трудами и документами, коих, к его великому удивлению, бабка Тертулла оставила ему в огромном количестве. Он находился в атрие, когда кто-то громко постучал в переднюю дверь. Поскольку привратника на месте не было, — тот в луже собственной рвоты валялся без чувств на полу триклиния, — Веспасиан сам открыл дверь.

— Добрый вечер! Я случайно не опоздал на пир?

— Магн! — воскликнул Веспасиан, не веря собственным глазам. — Боюсь, что опоздал, дружище.

— Какая жалость, — ответил Магн, входя в вестибюль. Сняв с плеч плащ, он с хитрой усмешкой вручил его Веспасиану. — Сатурналии не кончились, так что давай, вешай плащ на крючок, а потом можешь налить мне винца.

— Но что ты здесь делаешь?

— Сначала вино, приятель, потом ответы на вопросы.

Веспасиан закатил глаза. Сатурналии слишком затянулись для него.

— Надеюсь, ты останешься здесь не до марта? — спросил он.

— Март — это самое раннее, — ответил Магн.

Они устроились в небольшом, но уютном кабинете Веспасиана. В углу, даря приятное тепло, пылала переносная жаровня. На столе между ними стоял кувшин с вином и пара масляных ламп.

— Почему такая задержка?

Магн сделал глоток вина, пролив немного на тунику, и вновь опустил кубок.

— Точных подробностей я не знаю. Но это как-то связано с Сатрием Секундом.

— Чем он занят?

— Когда мы доставили его к Антонии, он провел целый час, запершись с ней и Паллом в ее кабинете. Я ждал снаружи, потому что она попросила меня подождать. Ну, ты понял, с какой целью.

— Еще как понял, старый ты козел, — пошутил Веспасиан.

— Потом она вышла, посмотрела на меня и говорит: «Теперь он мой с потрохами».

— И?

— И все. Со мной она почти не разговаривает, лишь раздает указания, что я должен сделать. Поди туда, поди сюда. И вся песня.

— Представляю, — ответил Веспасиан, хотя предпочел бы не представлять. — Значит, Секунд поведал ей про Сеяна что-то такое, что, по ее мнению, убедит императора в его вероломстве?

— Похоже на то. В тот вечер она пребывала в очень хорошем настроении, — ответил Магн с легкой гримасой. — Но я не знаю, почему. Я пытался выведать у Палла, но ты ведь знаешь, какой он. Из него и слова не вытянешь, даже если бы его собственную мать пригвоздили к пылающему кресту и засунули ей вымазанную дегтем палку в…

— Да-да, — перебил его Веспасиан, не желая до конца выслушивать фразу, ибо с него хватило ее начала. — Как дела у Калигулы?

— Антония велела мне передать тебе, что он, похоже, придумал способ, как нам попасть на остров.

— Давай говори.

— Уже сказал.

— Ничего ты не сказал. Что за способ?

— Этого я не знаю. Она лишь сообщила мне, что он нашел способ, а что за способ — об этом ни слова. Она не…

— Она почти не разговаривает с тобой. Ты мне уже это говорил.

— Ну, не совсем так. Если тебе это так интересно, можешь спросить у нее сам.

— Как это? Я ведь раньше марта отсюда не уеду.

— Смотри, не навлеки на свою голову новые неприятности.

— О чем ты? Мне казалось, что для собственной безопасности мне временно лучше не показываться в Риме.

— Антония велела передать мне, что, по ее мнению, тебе лучше вернуться. Так для тебя будет безопаснее. В Новом году Сеяну предстоит вместе с Тиберием исполнять обязанности консула. К тому же первый получил разрешение обручиться с Ливиллой.

Веспасиан нахмурился и сделал глоток вина.

— И как же это меня обезопасит?

— Сеян уверен в непоколебимости своего положения. Сейчас он недосягаем и пытается мстить тем, кто в прошлом осмелился перейти ему дорогу. Планы Антонии его сейчас не волнуют. Он больше не предпринимал никаких попыток против твоего дяди. Тот вот уже три месяца как вернулся в свой

дом в Риме. И как ты наверно уже знаешь, когда они увидели рядом с твоим поместьем погребальные костры, то не стали его трогать. Антония считает, что ты и Сабин — как же это она выразилась? — слишком умная пара пескарей, чтобы Сеян это понял.

— Все это, конечно, приятно слышать. Но почему мне, если я останусь здесь, грозят новые неприятности?

— Потому что Антония и сенатор Полон сумели добыть для тебя должность.

— Какую? Что это за должность?

— А вот это уже глупый вопрос, — ответил Магн и, осушив кубок до дна, наполнил его снова. — Разумеется, на следующей ступеньке карьерной лестницы. Теперь ты один из двадцати младших магистратов.

У Веспасиана загорелись глаза. Он никак не ожидал, что его карьера сдвинется с места, пока Антония ведет подковерную войну с Сеяном. И вот теперь, если она считает, что он вполне может вернуться в Рим и даже подняться ступенькой выше на cursus honorum, «пути чести», было бы великой глупостью упустить такой шанс. К тому же он окажется ближе к Ценис и ему не нужно будет всякий раз с завистью смотреть на брата.

— Отличные новости.

— И да, и нет.

— Как это понимать?

— Это самая непопулярная должность.

— По-твоему, лучше быть помощником эдила и заниматься строительством дорог?

— Кто знает, может, оно и лучше. Потому что ты будешь одним из «триумвири капиталис».

Веспасиан простонал. Он знал, что это такое.

— Боюсь, что да, господин, — с сочувствием ответил Магн. — Одним из трех триумвиров, ответственных за сжигание книг и смертные казни.

ГЛАВА 15

— Мой дорогой мальчик. На тебе лица нет. Ты бледен, как твоя тога, — с тревогой в голосе прогудел Гай, когда смазливый привратник впустил Веспасиана в его римский дом.

— Это потому, что сегодня моя служба Риму свелась к очередному убийству, — ответил Веспасиан, отмахиваясь от услуг очередного германского юноши, коими у Гая кишел весь его дом.

— Энор, принеси нам вина, — приказал Гай рабу, который тотчас убежал выполнять распоряжение своего хозяина. — Входи и садись, Веспасиан.

— Ирония заключается в том, что последние три месяца я делал грязную работу за того человека, которого я, по идее, должен был помочь Антонии уничтожить, — ответил Веспасиан, занимая место рядом с бассейном в просторном атрии Гая. Журчанье фонтана приятно успокаивало нервы. Гай сел напротив. Энор принес им вина.

— И кого же Сеян отправил сегодня к праотцам? — спросил Гай, отпуская раба со смачным хлопком по мягкому месту.

— Имени не помню, — ответил Веспасиан, покачав головой. Затем закрыл глаза и сделал долгий глоток. Вино у дядюшки было отменное. — Знаю только, что он из всадников и имел торговые связи в Египте. Судя по всему, он обманул его отца, Страбона, на тот момент префекта провинции, незадолго до того, как тот умер.

— И шестнадцать лет спустя Сеян решил ему за это отомстить?

— Именно. Обвинив его в измене. Несчастному было даже отказано в законном праве римского гражданина на казнь через отсечение головы. И на моих глазах и на виду у всего Рима палач задушил невинного римского гражданина. И как будто этого мало, семье не разрешили забрать тело для погребения, и теперь оно лежит на ступенях Гемониевой лестницы, и любой, кто только захочет, может надругаться над ним. Это верх позора.

— Успокойся, мой мальчик, ты ведь все равно бессилен что-либо с этим поделать. Лучше благодари судьбу, что Сеян сейчас сосредоточил свои усилия на длинном списке тех, кто чем-то оскорбил его семью в прошлом. Хотя, скажу честно, не проходит и дня, чтобы я не опасался, что у дверей моего дома появится какой-нибудь сопляк-квестор и вручит мне повестку.

— Я бы поостерегся называть Пета сопляком.

— Но ведь он младше меня. В любом случае, в чем собственно обвинили этого казненного всадника?

— В том, что он прибыл в Египет без разрешения императора с той единственной целью, чтобы обмануть законного представителя императора в этой провинции.

— Какой ловкий ход. Кстати, оно у него было?

— На суде он поклялся, что разрешение у него было, и тогда представитель обвинения принес список, составленный сам знаешь кем, список всех всадников, которые обращались за разрешением о въезде в Египет за последние двадцать лет. И что же? Ты не поверишь, но его имени в этом списке не оказалось.

— И это перетянуло чашу весов?

— Да, дядя. И это перетянуло чашу. И никакого права апелляции. Я был вынужден сразу же забрать его на казнь. Имущество семьи будет конфисковано и поделено между прихлебателем Сеяна, который написал донос, и императором. Так что его близкие останутся без средств к существованию.

— Постарайся вспомнить имя этого несчастного, потому что когда ситуация изменится, можно будет попытаться вернуть хотя бы часть отобранного.

— Как? Сеян, судя по всему, вымарал его имя из списка.

— Да, но ведь это не единственный список. В Александрии наверняка имеется дубликат. Иначе как префект позволил бы ему въехать в страну? Когда Сеяна не станет, я попрошу Антонию, чтобы она написала своему другу алабарху…

— Алабарху? — перебил его Веспасиан. — Это слово за последнее время я слышу уже второй раз. Что такое алабарх?

— Александрийский алабарх — это светский глава местной еврейской диаспоры. С его помощью император собирает с тамошних евреев налоги, например, пошлины на ввоз товара. Напрямую Риму евреи платить не хотят, но своему соплеменнику — не возражают, даже если деньги в конечном итоге все равно оказываются в Риме.

— И какие у Антонии с ним отношения?

— У нее в Египте имеются обширные земельные угодья. Алабарх присматривает за ними с того самого момента, как получил назначение на эту должность. Кстати, это не первый алабарх, который имеет римское гражданство. Его получил еще его дед от самого Цезаря.

— Гай Юлий Александр, — медленно произнес Веспасиан, извлекая из памяти это имя.

— Так ты с ним знаком?

— Нет, но нам с Сабином нужно его найти, — ответил Веспасиан и рассказал дяде о последней просьбе умирающего Атафана, чей сундучок до сих пор был закопан для сохранности в его владениях в Козе.

— Сдается мне, что кому-то из вас, мои мальчики, придется получить разрешение на поездку в Египет и отвезти сундук алабарху.

— Ты думаешь, Антония сумеет использовать свое влияние на императора и обратится к нему с просьбой о таком разрешении?

— Я уверен, что когда ее ум не будет занят политикой, она с удовольствием подумает о куда более приземленных вещах и напишет Тиберию. Кстати, коль речь зашла о письмах, то я сегодня получил послание от сестры. Похоже, что твой отец решил заняться банковским делом. Он за разумную сумму выкупил у Помпония концессию на такую деятельность в землях гельветов.

Веспасиан удивленно выгнул бровь.

— Похоже, он решил остаться там надолго! Банкир в Гельвеции! Ну кто бы мог подумать! Какой неожиданный поворот судьбы!

Их разговору помешал стук в переднюю дверь. Смазливый привратник тотчас вскочил со своего табурета и посмотрел в прорезь двери. В следующий миг он ее распахнул, и в атрий шагнул — кто бы мог подумать? — Палл собственной персоной.

— Добрый день, добрые господа! — поприветствовал он Веспасиана и Гая с глубоким поклоном. После чего вручил плащ Энору, который вышел ему навстречу.

— И тебе тоже, Палл, — ответил Гай, не вставая с места. Как ни уважал и ни ценил он управляющего Антонии, перед ним все-таки был раб. — Что привело тебя сюда?

— Две вещи. Во-первых, наконец наступил подходящий момент предъявить императору все собранные моей хозяйкой улики. Сабину и Корбулону уже приказано незамедлительно явиться к ней домой. Антония также просит приехать туда Веспасиана. Магн уже там, поскольку он нужен ей для разных поручений. — С этими словами Палл засунул руку в кожаный футляр с документами, висевший у него на шее, и, вытащив оттуда толстый свиток, передал его Гаю. — Моя хозяйка прислала это тебе на хранение. Это копия письма, которое она написала Тиберию, в котором подробно описывает заговор Сеяна. Она просит, в случае, если наш план провалится и на ее имя ляжет темное пятно, чтобы ты зачитал его в Сенате, даже если это будет стоить тебе жизни.

Гай сглотнул комок.

— Сочту за честь служить ей столь героическим образом, — произнес он, беря свиток, и быстро добавил: — Если конечно в том возникнет необходимость.

— Благородный Веспасиан, нам с тобой пора. Моя хозяйка потихоньку договорилась с двумя твоими коллегами, чтобы, пока тебя нет, они взяли на себя выполнение твоих обязанностей. Нельзя, чтобы кто-то заметил твое отсутствие.

— Спасибо тебе, Палл, — ответил Веспасиан, поднимаясь на ноги. — Подожди минутку. Сейчас я сброшу тогу и переоденусь в дорожное платье.

— Но тогу непременно захвати с собой, мой мальчик! — крикнул ему Гай.

— Зачем она мне, дядя?

— Потому, мой дорогой, что ты предстанешь перед императором Рима, как римский гражданин ты должен быть одет соответствующим образом, ибо иное будет воспринято как оскорбление.

— Что бы ни говорили, но, по мне, он все равно похож на расфуфыренную задницу, — прошептал Магн на ухо Веспасиану, когда в парадные покои в доме Антонии в сенаторской тоге вплыл Гней Домиций Корбулон. Был ранний вечер, и домашние рабы только-только закончили зажигать лампы в изящно обставленном зале с высоким потолком.

— А мне почему-то кажется, что в его глазах ты по- прежнему неотесанный, неграмотный мужлан, — ответил Веспасиан уголком рта, улыбаясь вошедшему Корбулону.

— Это потому, что он сам — расфуфыренная задница.

— Веспасиан! Как я рад видеть тебя! — воскликнул Корбулон, взяв Веспасиана за локоть. — Говорят, ты вот уже восемь месяцев, как вернулся из Фракии. И ни разу даже за это время не заглянул ко мне в гости!

— Рад видеть тебя, Корбулон, — ответил Веспасиан, и главное, от чистого сердца, чего никак от себя не ожидал. — Извини, но помешали дела.

— Да-да, я наслышан. Сеян не дает своим триумвирам ни минуты отдыха.

— Боюсь, что так оно и есть. Но на мое счастье, он не слишком охоч до чтения, и нам, по крайней мере, не приходится сжигать книги.

— Да-да, все верно, — уклончиво ответил Корбулон, — шутки, как правило, доходили до него с великим трудом, — после чего презрительно посмотрел на Магна. Хотя вместе им пришлось хлебнуть лиха, Корбулон так и не сумел преодолеть предрассудков своего класса и считал ниже своего достоинства замечать рядом с собой плебеев.

— Магн, — произнес он, нахмурив брови, как будто с великим трудом вспомнил его имя.

— Корбулон? — в свою очередь переспросил Магн, с вызовом глядя на него.

Появление Сабина положило конец этому обмену любезностями. Хотя брат и жил ближе всего к Антонии, для чего на Авентине недавно был взят в аренду целый дом, прибыл он к ней самым последним, что заставило Веспасиана предположить, что, скорее всего, у Сабина затянулось прощанье с женой. При этой мысли он ощутил укол ревности, и потому поспешил подумать о Ценис. Интересно, увидит он ее сегодня или нет?

С тех пор как он вернулся в Рим, Антония ни разу не пригласила его к себе, и соответственно, Ценис он не видел. Он также не смог ничего выведать относительно планов Калигулы. Когда они вместе шли от дома Гая, Палл, как и следовало ожидать, ни разу не сказал ничего лишнего.

Заметив, с каким подобострастием Сабин поздоровался с Корбулоном, он в следующий момент был вознагражден: ибо вслед за Антонией и Паласом в зал вошла Ценис. При виде ее сердце едва не выскочило из груди, и он ответил ей счастливой улыбкой.

— Прошу вас садиться, господа, — сказала Антония, усаживаясь на диван, и положила рядом с собой свиток. Ее ярко- красная палла изящными складками ниспадала с головы на колени. Ценис села за стол позади нее и разложила письменные принадлежности.

— Не хватает лишь одного человека, но я все равно начну, поскольку не хочу, чтобы он услышал первую часть из того, что я сейчас скажу.

В последние месяцы мой внук, Гай, сумел войти в доверие к императору на Капри и теперь пользуется его благосклонностью. Чему в немалой степени способствовало то, что Сеян сейчас находится в Риме. Он теперь постоянно в городе, с тех пор как вместе с Тиберием стал консулом. Поскольку Сеяна на Капри нет, Гай сумел приблизить себя к Тиберию до такой степени, что, по его словам, тот склоняется к тому, чтобы сделать моего внука наследником. Сеяну об этом неизвестно, поскольку у него дела в Риме.

Это навело меня на важную мысль. Когда Тиберий впервые объявил о том, что Сеян станет вместе с ним консулом, первое, что я подумала, так это что император воздает ему незаслуженные почести.

Однако затем я задумалась. В этом году Тиберию было необязательно вновь становиться консулом. Вместо себя он вполне мог назначать кого-то другого. И тогда Сеян имел бы полную свободу: мог бы приезжать на Капри и оставаться там, сколько ему нужно, в то время как все дела в Риме ложились бы на плечи его напарника. Но нет. Ноги Тиберия в Риме не было вот уже пять лет. Как вдруг он ни с того, ни с сего он решает стать консулом, а значит, Сеян в течение года не появится на Капри.

Таким образом, через два месяца после того, как на Капри приехал Гай, Тиберий удаляет Сеяна с Капри, удаляет с почетом, как консула и вторую фигуру после императора, чтобы, так сказать, подсластить пилюлю. Вопрос: зачем ему это понадобилось?

Веспасиану была понятна логика рассуждений Антонии, и он присоединился к дружному шепоту восхищения в адрес тонкости понимания ею хитросплетений придворных интриг.

— Будучи не в состоянии заглянуть в мысли моему деверю, — продолжала Антония, — я могу лишь строить догадки. Тиберий хочет, чтобы его преемником на троне стал кто-то из его близких, но выбор у него невелик и с каждым днем становится все меньше. Недавно я узнала, что мой старший внук, Нерон Германик, умер от голода, находясь в заточении, и что Друз вряд ли выйдет на свободу, так что его, скорее всего, постигнет та же участь. Тиберий Гемелл, который одновременно приходится внуком и Тиберию, и мне, слишком юн, а Клавдий слишком глуп, или, по крайней мере, Тиберий все еще так считает. Таким образом, в качестве претендента остается один Гай.

Тем не менее Тиберий в последнее время заподозрил, что Сеян мысленно примеривает императорскую пурпурную тогу, и потому узрел в нем для себя угрозу. Правда, он не знает, как ей противостоять. Если он попытается удалить Сеяна слишком быстро, это чревато переворотом. Наш император отдает себе отчет в том, что находится под охраной верных Сеяну преторианцев. И пока он решает, как ему поступить дальше, он временно отдалил от себя Сеяна, но отдалил тонко, не только не оскорбив, а наоборот, возвысив совместным с ним консульством. Весьма разумный и ловкий ход, сказала бы я.

По залу прокатился шепот согласия как с рассуждениями Антонии, так и с мудростью императорского решения.

— Если я права, то можно предположить, что Тиберий окажется весьма чувствителен к тому, что я для него приготовила. Получив весомые доказательства вероломства Сеяна, он будет вынужден действовать. А поскольку мне известно, что часть преторианцев верна Макрону, то он наверняка так и поступит.

Теперь, когда я положила конец смехотворным заигрываниям моего сына Клавдия с Сеяном и решила не приносить его в жертву, что является для нас весомым доказательством? — Антония на минуту умолкла и обвела взглядом присутствующих.

Веспасиан с восхищением наблюдал за столь великолепно разыгранным спектаклем под названием «политическая интрига». Примерно с тем же, с каким он украдкой поглядывал на Ценис.

— Жрец? — рискнул он высказать предположение.

— Возможно, но Тиберию вложили в уши, будто за фракийским мятежом стоит Азиний, на чьи деньги тот якобы был поднят. Думаю, под пыткой наш свидетель сумеет описать Сеянова вольноотпущенника Гасдрона, чтобы Тиберий поверил, что Азиний непричастен к мятежу, а сам мятеж, по всей видимости, был частью коварного замысла Сеяна.

Но этого явно недостаточно. Когда я попросила доставить в Рим Ротека, я все еще была занята сбором улик, которые, если сложить их вместе, станут неоспоримым доказательством. Однако, получив в наши руки жреца, я все равно отвезла бы его на Капри, особенно в том случае, если Тиберий потребует доказательств стратегии Сеяна по расшатыванию обстановки в провинциях с тем, чтобы отвлечь внимание императора от своих козней в Риме.

С этими словами Антония взяла лежавший рядом с ней свиток и подняла, чтобы все на него посмотрели.

— Содержание этого письма, которое я вручаю Паллу, чтобы он доставил его императору, должно убедить Тиберия в вероломстве Сеяна, как реальном, так и вымышленном. В этом письме содержится подробное описание планов Сеяна, как то мне поведал Сатрий Секунд. Он не был с вами настолько честен, господа, как вам казалось. Хотя он и пытался сохранить доверие и у Макрона, и у Сеяна, он, по его собственному признанию, все-таки больше служил Сеяну, нежели Макрону, и был на волосок от предательства.

Одной из таких услуг, которую он недавно оказал Сеяну, стал яд, который он подмешивал в крохотных дозах моему внуку Тиберию Гемеллу, сыну моей распутной дочери Ливиллы и ее мужа, покойного сына Тиберия, Друза. Этих доз было недостаточно, чтобы убить мальчика, но оказалось вполне довольно, чтобы он выглядел хилым и болезненным. Сейчас, когда я перекрыла Сеяну путь к трону через Клавдия, наш заговорщик придумал новый план, а именно: убить Тиберия, возвести на трон несовершенного и больного Гемелла, чтобы стать при нем регентом, жениться на его матери, моей дочери Ливилле, и наконец довести дозу яда до смертельной. Хилый Гемелл умрет, что никого не удивит, и тогда Сеян, как отчим покойного императора, облачится в императорский пурпур. Что за этим последует, можно назвать одним словом — «истребление». Оно коснется большей части моей семьи. Откуда мне это известно?

Антония, как хорошая актриса, выдержала паузу.

— К этому письму прилагается список, который мы получили, правда, под небольшим нажимом, от жены Секунда Альбуцилла. Добыт он был в кабинете Ливиллы и написан собственной рукой Сеяна. В нем содержатся имена шестнадцати человек, которым грозит смерть. Первым в нем стоит имя Тиберия. Я значусь второй. Имени Ливиллы, как вы могли догадаться, в нем нет. Если же добавить ко всему этому место, откуда этот список был взят, я имею все основания предположить, что ей известно о заговоре. Более того, в своем стремлении стать императрицей она готова убить не только большинство своих близких, включая родную мать, но и собственного сына.

Антония вновь выдержала паузу. В зале установилась мертвая тишина. Веспасиан отказывался верить, что кто-то мог обречь на смерть собственных родных и близких. С другой стороны, он был далеко не новичок по части политических интриг, и потому знал, что такие вещи происходят все чаще и чаще. Но убить собственного ребенка, чтобы стать императрицей! Нет, такое просто немыслимо!

Чем можно оправдать порядок престолонаследования, если порядок этот предполагает убийство детей? Такое не укладывалось у него в голове. Из задумчивости его вывел стук сандалий по каменному полу. Подняв глаза, Веспасиан увидел, что в зал из коридора вошел грузный мужчина. Он тотчас его узнал, а когда узнал, вздрогнул.

— Приветствую тебя, трибун Макрон, — поздоровалась с ним Антония. — Я рада, что ты сумел прийти сюда. Надеюсь, что никто не шел за тобой по пятам.

— Пытались, но я быстро положил этому конец, — отмахнулся Макрон и, не дождавшись предложения, сел. Пока он поправлял складки тоги, взгляд его скользнул по присутствующим и как только упал на Веспасиана, тому показалось, что он заметил в глазах Макрона характерную искорку, словно тот узнал его. Впрочем, в следующий миг тот перевел взгляд на Магна.

— Ты уже знаком с Титом Флавием Сабином, трибун, — сказала Антония, жестом указывая на Сабина. — А это его брат, Тит Флавий Веспасиан.

Смерив Веспасиана холодным взглядом, Макрон неискренне улыбнулся и кивнул.

— Это Гней Домиций Корбулон, — продолжила Антония представлять собравшихся.

Макрон едва удостоил Корбулона взглядом. Его внимание было приковано к Веспасиану и Магну, который, к собственному великому облегчению, не удостоился чести быть представленным.

— А теперь, господа, ближе к делу, — сказала Антония, как будто она ждала прибытия Макрона и встреча только началась.

— Трибун Макрон и мой внук Гай придумали способ, как доставить вас на Капри, не привлекая внимания со стороны преторианской гвардии, верной Сеяну.

Как вы, возможно, уже знаете, когда Гая призвали на Капри, его двух младших незамужних сестер, Друзиллу и Юлию Ливииллу, перевели на виллу Тиберия в Мизене. Это на побережье, недалеко от Капри. Поскольку Гай сумел втереться к Тиберию в доверие, он недавно убедил императора, чтобы тот позволил ему раз в месяц навещать сестер и даже проводить с ними несколько дней. Последнее я не слишком одобряю, зато это нам на руку. Следующий такой визит состоится через пару дней. При Гае, конечно, состоят телохранители, но трибун Макрон, верный своему слову, сделал так, что во время этих поездок моего внука будут сопровождать Клемент и несколько верных ему гвардейцев. А теперь трибун познакомит вас с подробностями плана.

Макрон стряхнул задумчивость и заговорил, причем довольно резко и отрывисто, как будто считал для себя оскорблением выступать здесь в роли простого офицера.

— До Мизена более полутора сот миль. И поскольку свидетеля вы повезете в телеге, путь туда у вас займет шесть дней.

Веспасиан удивленно выгнул бровь. Ему стало понятно, почему Антония начала эту встречу без Макрона. Тот ничего не знал о сведениях, полученных от Секунда и Альбуциллы.

— Если вы отправитесь в путь завтра утром, — продолжал тем временем Макрон, — вы прибудете в Мизен в последний вечер пребывания там Калигулы и проведете там ночь, — стражниками будут мои люди, — а на следующее утро вместе с ним отплывете на остров. Корабль, который доставляет Калигулу на Капри, обычно отчаливает в полдень, с тем, чтобы прибыть туда засветло.

Клемент придумает причину задержки, чтобы он прибыл на Капри после наступления темноты. Как только вы подойдете близко к острову, вас незаметно спустят на воду в небольшой гребной шлюпке рядом с небольшой бухточкой неподалеку от гавани. Корабль проследует своим обычным курсом дальше в порт, где Калигула, Клемент и его люди сойдут на берег под зорким оком преторианцев, охраняющих пристань. Все они, как вы понимаете, люди Сеяна.

— А команда корабля? — уточнил Веспасиан, за что удостоился от Макрона колючего взгляда. — Они ведь будут видеть, как мы садимся в их судно и как покидаем его.

Я как раз собирался сказать пару слов по их поводу, — процедил Макрон. — Вся команда будет из Путеол, это рядом с Мизеном. Перед отплытием их семьи будут заперты в домах. чтобы тем самым обеспечить их молчание. Как только они следующим вечером заберут вас с острова, им разрешат вернуться домой. Они застанут своих домочадцев целыми и невредимыми.

Двое людей Клемента будут вас ждать в бухте. Они покажут вам, где спрятать лодку, после чего отведут вас крутой горной тропой на вершину утеса. Оттуда до виллы Тиберия меньше мили.

Обратное путешествие, которое состоится следующим вечером, пройдет с точностью до наоборот. Начиная с полуночи корабль будет ждать вас в миле от бухты. На нем будет зажжен один фонарь, поэтому с острова его примут за небольшую рыбацкую лодку. Корабль доставит вас назад в Мизен, где вы возьмете своих лошадей и повозку, если та вам, конечно, понадобится, в чем лично я сомневаюсь.

С этими словами Макрон откинулся на спинку стула и умолк. Присутствующие тоже молчали, ожидая, что он посвятит их в детали.

Первой нарушила молчание Антония.

— Благодарю тебя, трибун. Итак, господа, теперь вам известно, каким образом вы совершите путешествие на Капри и обратно. Полагаю, что вас всех интересует, что вам делать на самом острове. Я права?

Ответом на ее вопрос стали нервные кивки. Антония улыбнулась.

— Скажу честно, этого не знаю даже я, но в последнем своем письме, которое ему удалось переправить мне, Гай написал, что к тому времени, когда вы туда доберетесь, у них с Клементом уже будет план действий.

Присутствующие все как один в ужасе переглянулись.

— То есть я рискую собственной шкурой. — взорвался Макрон, — а ты говоришь мне, что эти… — было видно, что он подбирает слово, — эти мальчишки могут в два счета угодить в лапы преторианцев Сеяна, потому что никакого плана нет и в помине? Не думаю, что их хватит надолго. Хорошая пытка, и они выложат все, что им известно. В том числе и мое имя.

— Трибун, прошу тебя! — Антония тоже повысила голос. — Нам всем есть что терять.

— Есть что терять? Лично я потеряю все. Ты же за стенами этого дома сможешь и дальше плести свои интриги, и никакой Сеян тебе не угроза.

— Согласна, в данном деле ты рискуешь больше всех, — согласилась с ним Антония, — однако, позволю заметить, что в случае успеха ты получишь и наибольшую выгоду. Я просто уберу врага, ты же станешь префектом претория.

— А если мне кажется, что риск слишком велик, ибо никакого плана не существует, и я откажусь тебе помогать? Что тогда?

— Сомневаюсь, что ты на это пойдешь, — ответила Антония с нежной улыбкой.

— Это почему же? — бросил ей Макрон, поднимаясь на ноги. — Нас ничего не связывает. Нет ничего такого, при помощи чего ты могла бы убедить Сеяна, что я пошел против него. Уж об этом я позаботился. Я могу хоть сегодня выйти из вашего заговора и сделать вид, будто никогда о нем не слыхал.

— К моему великому прискорбию, вынуждена тебе сообщить, что ты заблуждаешься, трибун. У меня есть Сатрий Секунд.

Макрон оторопел.

— Чушь! Он мертв! После того как он не появился в течение десяти дней, я устроил Альбуцилле допрос. Она была убеждена, что Секунд был убит, когда выполнял задание Ливиллы.

— Думаю, мы все согласимся, трибун, что женам порой неизвестно, где и с кем находятся их мужья. Уверяю тебя, Секунд жив, с памятью у него все в порядке, а сам он находится под надежной охраной в этом доме.

— Докажи, сука!

— Мой дорогой трибун, если ты, когда станешь префектом претория, хочешь рассчитывать, в отличие от твоего предшественника, на дружеские отношения со мной, предлагаю тебе в обращениях ко мне следить за своим языком. На этот раз я закрою глаза на твою грубость. Палл, убеди трибуна!

Палл прошел к другому концу зала, к занавесу, за которым располагалась небольшая комнатушка, из которой братья и Калигула когда-то шпионили за Сеяном, и отдернул его в сторону. Макрон ахнул. Привязанный к стулу, с кляпом во рту, явно опоенным каким-то зельем, однако живой, сидел Сатрий Секунд.

Взревев, словно зверь, Макрон выхватил из складок тоги кинжал и прыжком бросился к нему. Сабин успел вовремя сделать ему подножку. Зацепившись за его ногу, Макрон рухнул на пол и выронил кинжал, который Веспасиан тут же подобрал. Сабин и Магн навалились на Макрона и с трудом завели ему за спину руки. Веспасиан приставил кинжал к его горлу.

— А теперь, мой дорогой трибун, — продолжала Антония, как будто ничего не произошло, — я думаю, будет лучше, если мы продолжим наше совещание.

Макрон яростно отбивался, но Сабин и Магн крепко пригвоздили его к полу.

— Отпустите его! — распорядилась Антония.

Сабин и Магн недоуменно переглянулись и, нехотя отпустив пленника, поднялись на ноги.

Держа кинжал так, что он был нацелен на Макрона, Веспасиан попятился прочь. Макрон тем временем медленно поднялся на колени и злобно посмотрел на него.

— Это уже второй кинжал, который ты крадешь у меня, юнец! — процедил он сквозь зубы, пытаясь побороть унижение. — Бери его себе, как ты взял первый. В один прекрасный день я подарю тебе третий.

— В этом не будет необходимости, трибун, — холодно произнесла Антония, когда Макрон поднялся на ноги. — Он под моей защитой. Можешь ненавидеть его, сколько тебе угодно, но если посмеешь прикоснуться к нему даже пальцем, знай, я быстро заменю одного префекта претория на другого.

Макрон одарил ее полным ненависти взглядом. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, однако передумал и принялся поправлять складки тоги.

— Значит, договорились, трибун, — с убийственным спокойствием сказала Антония.

— Мои люди будут там, — ответил Макрон, расправляя плечи и вновь принимая самодовольный вид. — Пусть эти мальчишки будут там вовремя, и моли всех богов, чтобы Калигула придумал наконец план.

— Можешь не волноваться, — улыбнулась Антония, — Мой внук родился интриганом.

Макрон фыркнул, развернулся на пятках и решительным шагом вышел вон. Веспасиан посмотрел на кинжал в своей руке и простонал.

— Мой тебе совет, господин, прекрати воровать чужие кинжалы, — прошептал Магн с кривой усмешкой. — Ни к чему хорошему это не приведет. Ты понимаешь, о чем я.

Веспасиан кисло посмотрел на друга.

— Постараюсь внять твоему совету.

— Прежде чем мы сядем за стол, господа, — произнесла Антония, опускаясь на диван, — и предадимся куда более приятным беседам, есть еще одна вещь, которую я хотела бы вам сказать. Если вдруг Тиберию понадобится выслушать показания жреца, неизбежно всплывет имя Поппея Сабина. Я бы попросила вас не слишком выпячивать его дружбу с Сеяном.

Услышав такие слова, Корбулон вскочил на ноги, кипя от возмущения.

— Я предложил свои услуги лишь в обмен на возможность отомстить этому вероломному ничтожеству.

— Отлично тебя понимаю, Корбулон, — спокойно ответила ему Антония. — На тот момент, когда ты это сделал, я была благодарна тебе, однако с тех пор обстоятельства изменились, и мне не хотелось бы отвлекать внимание Тиберия от улик, подтверждающих вероломство Сеяна. Я хорошо знаю императора. Он утратил былую решительность. Вспомни он о других предателях, как наверняка начнет осторожничать и выберет тех, что послабее, с кем ему легче покончить, наивно полагая, что тем самым устраняет саму проблему. Наша задача — привлечь его внимание к Сеяну.

— Моя честь требует от меня отомстить негодяю, который пытался меня убить, — кипятился Корбулон.

— Не переживай, ты еще успеешь это сделать. Отомстишь и Поппею, и второму, всем, кто пытался тебя убить. Но прежде всего — Сеян. Со временем я разберусь и с Поппеем. и с остальными прихвостнями Поппея. Я давно сделала для себя вывод, что месть хороша, когда ее совершают регулярно. Если тебя это не устраивает, можешь, пока не поздно, отказаться, однако твои свидетельства относительно серебра, выплаченного цениям, могут нам пригодиться.

Ледяное выражение лица Антонии противоречило сладости ее голоса.

Корбулон на несколько мгновений выдержал ее взгляд, затем снова сел.

— Нет, домина, я остаюсь с вами.

— Отлично, тогда давайте за стол. Вы все заночуете у меня, чтобы отправиться в путь за час до рассвета. Будет лучше, если вы покинете город еще затемно.

ГЛАВА 16

Веспасиан проснулся от того, что кто-то тихо, но настойчиво стучал в дверь. Вынырнув из глубокого спокойного сна, он открыл глаза и посмотрел на Ценис, которая спала рядом с ним, положив голову ему на грудь. За окном было по-прежнему темно.

— Кто там? — шепотом спросил он.

— Это я, господин, — Магн приоткрыл дверь и заглянул в комнату. — Нам пора в путь. Боюсь, тебе придется покинуть теплую постель и ее содержимое.

— Сейчас, — ответил Веспасиан, стараясь не потревожить Ценис.

— Встречаемся в атрии. Твоя сумка у меня. Поторопись. — С этими словами Магн закрыл дверь, и комната вновь погрузилась в темноту.

— Проклятье, — выругался Веспасиан, садясь в кровати.

— В чем дело, любовь моя? — сонно спросила Ценис.

— Мне пора, — обняв теплое тело любимой, он наклонился, чтобы поцеловать се.

— Верно.

Ценис жадно откликнулась на его поцелуй, однако уже в следующий миг со смешком оттолкнула его от себя.

— Этак ты никогда не встанешь!

— Еще как!

— Я имею в виду из постели. Давай пошевеливайся, мне тоже нужно встать. Моя хозяйка наверняка захочет вас проводить. Сейчас зажгу лампу.

С этими словами она выскользнула из постели и подошла к комоду. Веспасиан услышал, как она что-то вытащила из ящика, затем чиркнула кремнем, и в следующий миг ее лицо мягко высветилось слабым пламенем на конце тонкого фитилька масляной лампы

— Мне всегда не давал покоя вопрос, как домашние ра… — он недоговорил, смущенно осекшись на полуслове.

— Как домашние рабы зажигают первую лампу? — договорила за него Ценис и вопросительно посмотрела на него. — Ты не сказал ничего дурного, Веспасиан. Я знаю, кто я такая. Мы оба это знаем и должны воспринимать это как данность.

Веспасиан виновато улыбнулся и встал с постели. Он знал, что она права. Это был факт, от которого им никуда не деться. И хотя в жизни он разделял их, словно непреодолимая пропасть, в спальне ничуть не мешал.

Он привлек к себе Ценис и поцеловал.

— Прости меня, моя прекрасная рабыня.

Ценис улыбнулась ему.

— И все же одно дело — принимать это как данность, и другое — напоминать мне об этом, — с легкой укоризной в голосе ответила она.

Через несколько минут Веспасиан вышел в ярко освещенный атрий. Магн и Палл были уже там, а через минуту к ним присоединились Сабин и Корбулон.

— Доброе утро, господа. Сейчас сюда приведут жреца, и мы отправимся в путь, — сказал управляющий, беря бразды правления в свои руки, как будто был с ними на равных. Братья и Магн отнеслись к этому спокойно, однако Корбулон ощетинился.

— Как сенатор и представитель самого знатного семейства из здесь присутствующих, приказы должен отдавать я, — надменно произнес он. — И уж ни в коем случае я не намерен подчиняться рабу.

— От тебя никто этого не требует. — спокойно согласился Палл. — Ты будешь отдавать приказы, я же буду решать, что нам делать, ибо я действую от имени благородной Антонии.

С этими словами управляющий поднял правую руку с перстнем Антонии на мизинце.

Корбулон недовольно посмотрел на братьев.

— Вы готовы принимать от него приказы?

— По-моему, он лучше любого из нас знает, что нужно делать, — уклончиво ответил Веспасиан.

Корбулон, хотя и понимал всю смехотворность ситуации, когда он станет словно глашатай повторять распоряжения Палла, тем не менее был вынужден проглотить свою гордость.

— Отлично. В таком случае Палл наш командир.

— Напыщенный осел, — произнес Магн, как бы себе под нос, однако в расчете быть услышанным.

Корбулон повернулся к нему и смерил ледяным взглядом. Правда, ему хватило ума сделать вид, будто он ничего не слышал. Мало того, что ими будет командовать раб, так не хватало ему портить себе настроение еще больше, требуя извинений у дерзкого плебея. Гордо задрав нос, он повернулся и вслед за Паллом вышел вон.

— Это ты зря, — сквозь зубы процедил Веспасиан Магну, когда они направились следом.

— Может, и зря, зато как я его поддел! — ухмыльнулся тот.

В дальней части дома они спустились по каменным ступенькам в длинный, сырой коридор, освещенный факелами, что были вставлены в скобы одной из стен. Их едкий дым частично застилал потолок, оставляя на нем и на стенах черные пятна копоти. С противоположной стороны в стенах были дубовые двери с решетками на уровне головы. Из-за железных прутьев в коридор просачивались запахи мочи и пота. Здесь царило ощущение страха. Заговорщики шагали по коридору, и стук их сандалий эхом отскакивал от стен и потолка.

— Похоже, здесь у Антонии личная тюрьма, — заметил Магн, когда Палл остановился перед одной из дверей и вставил в замок ключ.

Веспасиан усмехнулся.

— Боюсь, как бы ты не окончил здесь свои дни, если перестанешь ее ублажать.

Ключ с лязгом повернулся в замке. Палл распахнул дверь и шагнул внутрь. Впрочем, он тотчас же появился оттуда, таща за собой за лодыжки грязного, голого, тощего Ротека. Длинные лохмы и борода жреца были всклокочены и все в комках налипшего на них дерьма. Судя по всему, он спал, потому что когда его выволокли на свет, голова его дернулась и он открыл глаза. Ротек тотчас же завопил, стал хвататься за дверной косяк, а когда Палл попытался его оттащить, принялся лягаться.

— Я был бы благодарен помощи с вашей стороны, господа, — вежливо попросил Палл, — но только пощадите его голову. Мне нужно, чтобы он проглотил.

Увы, никто не поспешил откликнуться на просьбу грека, не желая даже приближаться к грязному, омерзительному существу.

— Ладно, была не была, — буркнул Магн и, сделав шаг вперед, оторвал костлявые руки Ротека от дверного косяка и поволок его прочь.

Шум разбудил других пленников, и из-за железных решеток послышались их крики. Кто-то пытался колотить в двери.

— Благородный Веспасиан, будь добр, подержи вот это, — обратился к нему Палл, перекрикивая шум, и предложил взять жреца за лодыжки.

Что делать? Веспасиан взял тощие лодыжки жреца, такие худые, что, казалось, сожми он их сильнее, и они переломятся. Почувствовав, что хватка ослабла, Ротек попробовал брыкаться. Веспасиан был вынужден изменить свое мнение о тщедушном жреце и сильнее сжал пальцы.

При этом он поймал себя на мысли том, что несказанно рад, что тот, кто четыре года назад во Фракии у него на глазах убивал римских пленников, сам за восемь месяцев превратился в грязное, безумное испуганное животное.

— Усади его, — велел Палл Магну, вытаскивая из заплечного мешка небольшой пузырек. — Благородный Корбулон, подержи ему голову и заставь открыть рот. Сабин, приставь к его горлу кинжал.

Корбулон поморщился, но просьбу выполнил. Веспасиан с трудом сдержал улыбку, угадав, что самую неприятную работу Палл припас для него. С запрокинутой назад головой, открыв рот, в котором торчали спиленные зубы, с приставленным к горлу кинжалом, Ротек замер в ожидании того, что последует. Палл подошел к нему и открыл флакон.

— Это тебя не убьет, если ты это выпьешь, чего не скажешь про кинжал, если откажешься. Ты меня понял?

По взгляду жреца было видно, что он понял. Палл влил Ротеку в рот примерно четверть липкого, коричневого содержимого пузырька, после чего быстро закрыл ему рот, и двумя пальцами сжал нос. Ротек проглотил.

— Как только снадобье подействует, он уснет часов на двенадцать, — пояснил Палл. — То же самое мы вчера проделали с Секундом. Теперь давайте его наверх.

Ротек, судя по всему, смирился со своего участью и прекратил вырываться. Пока они тащили жреца по коридору, Веспасиан обратил внимание, что за одной из решеток из-под сросшихся над переносицей бровей на него с мольбой смотрит пара глаз. Он сделал вид, что не заметил.

Выйдя на конюшенный двор, они запихнули бесчувственного Ротека в запряженную парой лошадей закрытую повозку, ту самую, в которой жреца доставили в Рим из Остии. Поскольку он был под действием снотворного зелья, они были избавлены от неприятной работы сопровождать его, сидя с ним в одной повозке.

В свете факела на ступеньках крыльца появилась Антония в сопровождении Ценис. Заметив Веспасиана, его возлюбленная сжала в руке медальон и незаметно послала ему воздушный поцелуй.

— Господа, — сказала Антония. — До Капенских ворот вас будут сопровождать восемь стражников, которых прислал Макрон. Я буду молиться и каждый день приносить богам жертвы, дабы они ниспослали вам успех. Пусть вас в вашем путешествии сопровождает богиня Фортуна.

Она быстро пожала им всем руки, после чего они сели на своих скакунов. Палл расположился на козлах повозки и взял в руки поводья. Ворота распахнулись. Снаружи их уже ждали восемь стражников городской когорты с факелами в руках. С пояса у каждого свисала тяжелая дубинка.

Цокнув языком, Палл дернул вожжи, и повозка сдвинулась с места. Окованные железом колеса загромыхали по камням конюшенного двора. Веспасиан верхом двинулся вслед за повозкой. Доехав до ворот, он повернулся в седле и, поймав взгляд Ценис, помахал ей на прощанье. Она помахала ему в ответ, а в следующий миг он уже выехал за ворота и скрылся из вида.

Стражники сопровождали их, пока они двигались вниз с Палатинского холма, затем свернули направо, на Аппиеву дорогу, что пролегла параллельно фасаду Большого Цирка, и вскоре оказались под арками Аппиева акведука, миновав которые они вскоре подъехали к Капенским воротам.

Официальный эскорт и перстень Антонии сделали свое дело: центурион городской когорты без лишних вопросов выпустил их из города. Правда, здесь им пришлось распрощаться с восьмерыми стражниками, поскольку те остались в городе и теперь были вынуждены прокладывать себе путь сквозь толпы крестьян, которые, наоборот, стекались в город продать плоды своих трудов. Оставив справа общественный водоем, они вскоре выехали к тому месту, где неподалеку от гробницы Сципионов Аппиева дорога встречалась с Латинской, и по первой двинулись дальше, на юго-запад. Тем временем сквозь повисшие над городом облака уже начали пробиваться первые лучи рассвета.

Двигались они быстро: дорога была пуста и пряма, и за два с половиной дня, время от времени останавливаясь в придорожных гостиницах, благо Антония щедро снабдила их деньгами для этого путешествия, они проделали почти семьдесят миль до Таррацины, где дорога упиралась в море по соседству со знаменитым винодельческим районом Цекуба. Здесь она сворачивала на восток и бежала дальше среди бесконечных рядов виноградников. На холмах над виноградниками возвышались виллы, выстроенные на деньги от продажи вина и призванные показать всему миру богатство их владельцев.

Большую часть времени Веспасиан провел в размышлениях о том. как происходит передача власти между поколениями или династиями и как это было в прошлом у других народов. Исторические труды, полученные в наследство от бабки, разожгли в нем интерес, а чуть позже, в последние три месяца, проведенные в доме Гая, он, пусть и с опозданием, ухватился за предложение дяди воспользоваться его богатой библиотекой.

Чтобы чем-то занять себя по вечерам, он прочел Гомера, Геродота и Фукидида, а также отчет Каллистена о победах Александра Великого. Правда, перечень последних оказался неполон, ибо их автор был казнен героем собственных исторических трудов. И, наконец, он прочел Цезаря, а также недавно увидевшую свет «Историю Рима» Тита Ливия. Все эти книги, как и многие другие, расширили его познания и понимание политики, а главное, еще больше укрепили его убежденность в том, что единственное, что двигало людьми, стремившимися к власти и славе, была жажда власти и славы, и ничего больше. Такие же личности, как Цинциннат, встречаются крайне редко.

Проведя третью ночь в Фунди, они вновь двинулись на юго-запад в сторону моря, а затем вдоль побережья. Мартовские дни принесли с собой тепло; небо было чистым и безоблачным. Справа от них сверкало лазурью Тирренское море, по которому в обоих направлениях спешили торговые суда и галеры. Это после зимы вновь открылся морской путь, соединяющий Неаполь и Остию.

Вскоре позади осталась гора Массик, и путники въехали в Кампанию, знаменитую своим фалернским вином. Здесь повсюду было заметно влияние греческого стиля — наглядное свидетельство смешанного происхождения жителей этой провинции.

Пятую ночь они провели в городе Вольтурне на берегах одноименной реки, где прекрасно поужинали на увитой виноградником террасе, глядя, как рыбаки разгружают дневной улов — от моря до города по реке было всего две мили.

Выехав рано утром, они довольно быстро проделали последние несколько миль и, когда солнце начало клониться к закату, миновали порт Юлий, где на якорной стоянке стоял западный флот империи. Вскоре они уже приблизились к скалистому мысу Мизена, что вздымался из моря, словно выгнутая спина какого-то мифического чудовища.

— Похоже, нас уже ждут, — заметил Магн, когда два преторианца в полной форме закрыли за ними ворота императорского поместья на вершине утеса.

— Макрон наверняка заранее поставил их в известность, — ответил Веспасиан, пока они ехали по мощеной дороге к вилле, располагавшейся на самом мысу. — По его словам, Мизену охраняют его люди.

— Да будь это хоть трижды люди Макрона, не знаю, могу ли я чувствовать себя в безопасности или нет, — буркнул Магн.

Веспасиан улыбнулся другу.

— Можешь не объяснять. Но с другой стороны, согласись, это лучше, чем если бы это были люди Сеяна.

— Будем надеяться, что до этого не дойдет, — проворчал Магн.

Вскоре они подъехали к выбеленной стене, окружавшей виллу, и въехали в арку. Веспасиан — впрочем, не только он — ахнул, увидев красоту этого места. Почти на самом краю утеса прилепилась одноэтажная вилла из розового мрамора, крытая терракотовой черепицей. Отсюда открывался неописуемой красоты вид на Неаполитанский залив, весь как будто усеянный бесчисленными кораблями. На другом его берегу на высоту четырех тысяч футов над прибрежной равниной вздымалась громада Везувия.

Перед виллой был устроен круглый бассейн, диаметром в пятьдесят футов, который опоясывала колоннада, которая была уставлена статуями, привезенными из восточных провинций. В центре бассейна располагался фонтан, изображавший морского бога Тритона. Его человеческий торс переходил в рыбий хвост, а сам он, казалось, выпрыгивал из глубины бассейна. Из его широко открытого рта вверх била струя воды. В левой руке Тритон сжимал морскую раковину, в правой — словно отец его Посейдон — трезубец.

Вокруг бассейна, радуя глаз, были разбиты симметричные сады. От колоннады через равные промежутки протянулись восемь широких, усаженных кустами дорожек, которые упирались в кольцевую объездную дорогу, которая пролегла вокруг всего сада. Именно на ней сейчас стоял Веспасиан и его спутники. Дорога эта была усажена акациями и кипарисами, в тени которых стояли низкие каменные скамьи. Здесь можно было уединиться с книгой или просто посидеть и полюбоваться красотой местной природы, чувствуя, как морской ветерок приятно овевает лицо.

Из молчаливого восхищения их вывел девичий визг. Веспасиан бросил взгляд в направлении, откуда доносились голоса, и увидел по ту сторону бассейна Калигулу. Тот бежал по одной из дорожек, а ему вдогонку с визгом и хохотом бежали две юные девушки. Все трое были нагими.

Добежав до бассейна, он запрыгнул в воду и двинулся к другой стороне. Девушки последовали его примеру. Шагая, они черпали в пригоршни воду и лили ее ему на спину. Дойдя до края бассейна, Калигула притворился, будто у него не получается вылезти наружу. Девушки догнали его и, схватив за шею, потянули в воду. За этим последовала веселая потасовка, во время которой над водой в фонтанах брызг мелькали руки и ноги. В конце концов, Калигула вынырнул на поверхность и встал во весь рост, держа на плечах младшую из сестер. Взгляд его упал на Веспасиана и его спутников, которые все еще сидели верхом. Он тотчас узнал их и весело помахал им рукой.

— Наконец-то! — крикнул он. — Я вас уже заждался. Давайте сюда!

Веспасиан с опаской подъехал к краю бассейна. Тем временем девушки, с визгом и смехом, вновь затащили Калигулу под воду.

Спешившись, Веспасиан направился к другу, который вновь сумел вынырнуть из воды. На его глазах Калигула сбросил с себя сестер и встал во весь рост. Взору Веспасиана предстала гигантских размеров эрекция, похожая на искусственный фаллос, какие надевают актеры, играющие сатиров: длиной почти в фут и соответствующей толщины. Под стать члену была и мошонка.

— Веспасиан! — крикнул Калигула, выходя из бассейна, и схватил друга за локоть. Его запавшие глаза светились восторгом. — Рад тебя видеть! Посмотри, я все еще жив. Как тебе это? Тиберий решил не убивать меня. Наоборот, он собирается сделать меня своим наследником, — с этими словами Калигула истерично усмехнулся. — Когда я стану императором, я смогу играть с моими сестрами все время. Друзилла, Ливилла, это мой друг Веспасиан и его брат Сабин. Вы должны оказывать им внимание.

— Друзилла, — представилась та, что постарше, и протянула руку. Ей было никак не больше пятнадцати. У нее был небольшой, но хорошенький ротик и пухлые щеки. Кожа цвета слоновой кости блестела от воды, а черные волосы свисали мокрыми прядями и липли к плечам. Она не предприняла никаких попыток прикрыть наготу, и Веспасиан поймал себя на том, что впился взглядом в ее крепкие девичьи грудки, после чего скользнул глазами ниже. Когда же он взял протянутую ему руку, девушка пристально посмотрела на него.

— Рад познакомиться с тобой, — выдавил он, отрывая глаза от девичьего тела и встречаясь взглядом с Друзиллой.

— А я Юлия Ливилла, — сказала младшая из сестер, выходя из бассейна. — Мне нравится заводить новых друзей, особенно, если это друзья нашего дорогого Гая.

— Это хорошая, милая Ливилла, совсем не такая, как моя ужасная тетка, — сказал Калигула, поглаживая ее щеку. Ливилла в свою очередь обхватила его за шею и страстно поцеловала в губы, прижимаясь животом к его восставшему члену.

Она была похожа на сестру ртом, но скулы ее были выше и более резко очерчены, нос — длиннее и тоньше. На ее худенькой груди только-только начали появляться украшенные бутонами сосков выпуклости.

Освободившись от сестринских объятий, Калигула поздоровался с Паллом, который держал себя так, будто не видел в сцене у бассейна ничего из ряда вон выходящего, коротко кивнул Магну и наконец подошел к Корбулону, который стоял, открыв рот и вытаращив глаза. Судя по всему, он пылал аристократическим гневом.

— Это Гней Домиций Корбулон, — представил Веспасиан Калигуле своего спутника.

— Приветствую! — воскликнул Калигула, после чего запрыгнул обратно в бассейн. Корбулон еще больше оторопел. — Скоро накроют обед, — заявил Калигула, вновь выныривая из воды. — Живо домой, мои сладенькие!

Сестры хихикнули и, взявшись руками за пенис брата, повели его к вилле.

— Поеду искать управляющего, — сообщил Палл, вновь забираясь на козлы. — Велю ему приготовить нам комнаты и отвести в стойло лошадей.

С этими словами он дернул поводьями, и повозка двинулась в объезд бассейна. Веспасиан последовал за ним, ведя лошадь под уздцы и надеясь в душе, что Калигула и его сестры все-таки оденутся к обеду.

Когда он вышел из своей комнаты во внутренний дворик, то застал там Клемента с Сабином, сидящими на каменной скамье под фиговым деревом. С трех сторон садик был обнесен стеной. Четвертая, южная сторона выходила к морю, открывая взору потрясающей красоты вид на Неаполитанский залив. А еще дальше, отливая в лучах заходящего солнца красной медью, виднелись скалистые берега Капри.

— Там царит безумие, — произнес Клемент, беря Веспасиана за плечо. — Старик окончательно свихнулся. У него на уме один разврат, смерть и астрология, причем до такой степени, что он не может ни о чем другом думать. Разве что о своей новой вилле, которую он сейчас строит, Вилле Юпитера. Она готова лишь наполовину, но он въехал в готовую часть и наполнил ее непристойными мозаиками и фресками.

Порой я задаюсь вопросом, может, не так уж плохо, если императором станет Сеян. По крайней мерс, он чтит заповеди наших предков. В нем нет ничего греческого. Он вряд ли станет совращать сыновей своих же друзей. А смерть оставит там, где ей место: на арене и на полях сражений.

— Или в суде, — добавил Веспасиан.

— Да, такие вещи можно ожидать от любого императора, но Тиберий перешел все границы. Наши республиканские предки, сгорая от позора, пронзили бы себя мечами, увидь они то, чему я не раз становился свидетелем в последние месяцы.

Однажды он взял тысячу рабов и приказал выпустить кишки одному из них на глазах у остальных, которым было сказано, что любой, кто посмеет ослушаться, умрет такой же мучительной смертью. Затем он выстроил их и велел мастурбировать до тех пор, пока они не возбудятся. Его юные наложники ходили вдоль шеренги, помогая тем, у кого это плохо получалось, после чего их заставили выстроиться колонной и каждый должен был отыметь в зад того, кто стоял впереди. Вы можете себе это представить?

К своему ужасу и стыду Веспасиан смог.

— Затем, — продолжал Клемент, — он пригласил центурию преторианцев — пехоту, а не моих всадников, — и они ходили вдоль колонны и душили тех, кто достиг оргазма. Тем же, кто не достиг, говорили, что с ними будет то же самое, если они остановятся. И подумаешь, что кто-то из них пользует в задницу мертвеца.

— Да, это вам не Сципион и не Юлий Цезарь, — согласился Веспасиан.

— И чем занимался сам Тиберий, пока все это продолжалось? — полюбопытствовал Сабин, впечатленный рассказом Клемента.

— В это время пятнадцатилетний сын Луция Вителлия-старшего делал ему феллацио.

— А Калигула? Он тоже при этом присутствовал? — поинтересовался Веспасиан, в надежде получить объяснение эксцентричному поведению своего друга у фонтана.

— О да! И даже подбадривал старика, — ответил Клемент, качая головой. — Он быстро понял, что если хочет остаться жить, то должен проявлять интерес к новым причудам нашего императора. Первые два месяца он пребывал в состоянии ужаса, думая, что Тиберий в любой момент может его казнить. По-моему, он слегка помешался.

— Слегка? — удивился Веспасиан. — Когда мы прибыли сюда, он предавался любовным утехам с собственными сестрами.

— Этим он занимается последние два года, — пожал плечами Клемент. — Просто, когда дело касается женщин, он превращается в жеребца, даже если это его родные сестры. Но я имел в виду другое. С некоторых пор он стал страшно рассеян, а время от времени с ним случаются приступы истерического смеха. Впрочем, если на такие вещи закрыть глаза, то это прежний Калигула — ненасытный до плотских утех, веселый и жизнерадостный.

— Что ж, я рад это слышать, — ответил Веспасиан, подумав о том, что сцена у фонтана его не слишком удивила. Зато теперь ему стало понятно, почему Антония не одобряла приездов внука в Мизен.

Вскоре их беседу прервало появление управляющего, который объявил, что ужин подан. К этому моменту солнце уже успело опуститься за горизонт, и над потемневшей гладью Тирренского моря зажглась одинокая вечерняя звезда. Друзья поднялись со скамьи и проследовали за ним в дом.

— Тиберий не любит сюрпризов, — заявил Калигула, когда убрали закуски, — будь то хорошие известия или даже подарок.

С этими словами он отхлебнул вина и расхохотался, после чего положил свою руку на руку Веспасиана, который делил с ним пиршественное ложе.

— В прошлом месяце один рыбак вскарабкался по утесу, чтобы принести Тиберию огромных размеров кефаль. Старик так перепугался, что кто-то может проникнуть к нему без приглашения, что велел одному из стражников соскрести кожу с лица рыбака чешуей пойманной им же рыбы.

Калигула умолк, чтобы поправить платье Друзиллы. Та лежала справа, спиной к нему, и беседовала с Корбулоном, который делил соседнее ложе с младшей се сестрой Юлией Ливиллой.

— Как бы там ни было, — продолжил Калигула, поправив платье сестры, — рыбак оказался стойким и, несмотря на мучения, рискнул отпустить шутку.

С этими словами Калигула истерически захихикал и придвинулся ближе к Друзилле.

— Он сказал: «Как хорошо, что я не предложил цезарю пойманного утром краба».

Заливаясь хохотом, Калигула поерзал на ложе, устраиваясь поудобнее. Веспасиан тоже рассмеялся шутке, а вслед за ним рассмеялись Клемент и Сабин, делившее ложе слева от него.

— И тогда, — продолжил Калигула, давясь от смеха, — Тиберий приказал найти этого краба. Краба нашли и стерли рыбаку лицо почти до самого мяса.

Калигула снова зашелся в истерическом хохоте. Впрочем, хохот этот резко оборвался в тот момент, когда нижняя часть его тела дернулась, а сам он издал сладострастный стон, после чего потянулся за кубком с вином.

Пока Калигула пил, Веспасиан воспользовался моментом, чтобы слегка приподняться и посмотреть на Друзиллу. И тотчас поспешил отвернуться. Платье на ней было задрано выше ягодиц. Похоже, Калигула в нее проник, однако, судя по положению их тел, не совсем так, как обычно мужчина проникает в женщину. При этом Друзилла как ни в чем не бывало продолжала беседовать с Корбулоном. Впрочем, по лицу Корбулона было видно: тот отлично понимает, что происходит.

— Так что я позаботился о том, чтобы дядя Тиберий вас ждал. Не хотелось бы лишний раз нервировать старика, — произнес Калигула, когда перед ними поставили два огромных блюда с дарами моря. Босоногие рабы суетились вокруг стола, и легкий морской ветерок, влетавший в открытое окно, слегка колыхал подол их туник.

— Это как же? — спросил Веспасиан, выбирая краба.

— У него там живет старый шарлатан-астролог по имени Тразилл. Кстати, это отец красавицы Эннии, с которой я познакомился на пиру в доме моей бабки.

— Жены Макрона? — уточнил Сабин.

— По-моему, для него одна слишком хороша. Я бы не прочь ее отведать. В любом случае этот Тразилл постоянно твердил Тиберию, что тот доживет до перемен, которые начнутся, когда через три года в Египет вернется Феникс.

— Кто такой этот Феникс? — спросил Корбулон, лишь бы не думать о том возмутительном непотребстве, что творилось в непосредственной близости от него.

— Феникс — это такая птица, которая живет пятьсот лет, после чего сгорает в языках пламени. Из ее пепла рождается новый Феникс, и это знаменует собой начало нового века. В любом случае Тиберий рад, что проживет еще самое малое три года, и поэтому смотрит Тразиллу в рот. Я в свою очередь убедил астролога предсказать Тиберию, что вскоре я получу важные известия от моей бабки. А принесет их мне один мой друг.

— Но как нам подобраться к Тиберию?

— Каждое утро, после того как он закончит свои… э-э-э… упражнения, мы с ним идем к незаконченной части виллы Юпитера, проверить, как продвигается строительство. Тиберия особенно интересует фриз, который будет украшать его опочивальню. И если вас спрятать на ночь в этой комнате, я смогу предупредить его, что известия от Антонии прибыли и, по-моему, они такие важные, что он непременно должен их услышать. Будем надеяться, что он согласится вас принять.

— Главное, позаботься о том, чтобы поблизости не было никаких кефалей и крабов, — пошутил Веспасиан, вскрывая краба, и на всякий случай потер пальцем шершавый панцирь.

Калигула взорвался приступом исступленного хохота и вновь пристроился к Друзилле.

— Крабы! — воскликнул он, передавая сестре жареного осьминога, поскольку ей самой было никак не дотянуться до стола.

К великому облегчению Веспасиана, соития брата и сестры происходили довольно тихо, без судорожных движений. Корбулон как зачарованный продолжал смотреть на них, отказываясь верить собственным глазам. Похоже, происходящее не только отбило у него всякий аппетит, но и лишило остатков воли. По крайней мере, он явно проигрывал в битве с Юлией Ливиллой, чья полудетская ручка уже подобралась к его паху.

— Мои люди встретят вас в бухте и проведут вдоль стены, что тянется вокруг виллы, — пояснил Клемент, возвращая разговор в прежнее русло. — Я присоединюсь к вам, как только доставлю Калигулу на место, и провожу вас в вашу комнату. На всякий случай я поставлю моих людей охранять дверь, чтобы утром вас не увидел никто из строителей. После встречи с Тиберием вы останетесь в комнате до наступления темноты, после чего я провожу вас назад к бухте. Таким образом, мы сумеем избежать нежелательных встреч с людьми Сеяна.

Веспасиан и Сабин одобрительно кивнули.

— Если ты считаешь, Клемент, что план сработает, — сказал Сабин, — значит, я доволен.

— Он сработает, — ответил Клемент, отламывая кусок хлеба и обмакивая его в соус на дне стоящего перед ним блюда. — Трудность в другом: в каком состоянии духа будет пребывать Тиберий.

— Но ведь Калигула пообещал предупредить его. Ведь так? — Веспасиан подтолкнул друга, который был занят тем, что кормил Друзиллу креветками.

— Что ты сказал? — спросил Калигула, помахивая креветкой перед носом сестры.

— Я сказал, что ты пообещал заранее предупредить Тиберия, чтобы он, увидев нас, был в благостном настроении.

— Да-да, так и будет, — ответил Калигула, оставляя сестру в покое. — По идее так, но в этом-то вся и загвоздка. Недавно, пребывая в отличном настроении, он начал забавы ради сталкивать людей с утеса. Ему кажется, что это очень смешно. Он проделывал это с такой регулярностью со всеми, кого приглашал на остров к себе в гости, что теперь у основания утеса держит команду матросов, которые дубинками добивают тех несчастных, кто не разбился насмерть. По его словам, нехорошо ради собственного удовольствия подвергать гостей излишним мучениям. Именно по этой причине многие из тех, кому он шлет приглашение в гости, предпочитают покончить с собой.

Калигула издал визгливый смешок и вновь взялся кормить Друзиллу.

Веспасиан в ужасе посмотрел на Сабина и на Клемента и задался мысленным вопросом: что из только что им услышанного было известно Антонии, когда она отправила их к этому безумцу на Капри?

ГЛАВА 17

— Вы с ним поосторожнее, — прошептал Веспасиан испуганным матросам, когда те опустили находившегося в полубессознательном состоянии Ротека на руки Магну и Паллу, которые уже стояли в гребной лодке рядом с кормой биремы.

— Все, он у нас, — раздался из темноты голос Магна.

Выгрузив жреца, матросы спустили сумки и помогли пересесть в лодку Корбулону и Сабину. Последний, кстати, все еще не пришел в себя после очередного приступа рвоты. Все до единого были безоружны. На Капри оружие при себе дозволялось иметь лишь преторианцам и личному телохранителю Тиберия, мускулистому рабу-германцу. Для всех остальных это каралось смертью.

Перелезая за борт, Калигула хлопнул Веспасиана по плечу.

— И как настроение, дружище? — спросил он с улыбкой, блеснув в темноте белыми зубами. — Если все сработает, я точно стану императором. Представляешь, как мы тогда повеселимся?

Теперь, когда ему было известно, чем забавляется Тиберий, Веспасиан задумался о том, что подразумевал под весельем Калигула.

— Сначала удостоверься, что Тиберий пребывает в нужном настроении, — ответил он, перекидывая ногу за борт.

— Не переживай. Я даже на всякий случай прихвачу с собой малыша Вителлия. Его присутствие всегда благотворно сказывается на старике.

— Можешь делать все, что сочтешь нужным, лишь бы это помогло нам его урезонить.

— Урезонить? Что за странное слово?!

Веспасиан невольно улыбнулся. Хлопнув Калигулу по руке, он кивнул Клементу и по веревке спустился в шлюпку.

— С меня хватит морских прогулок до конца моих дней, — с несчастным видом пожаловался Сабин, когда Веспасиан занял место рядом с рулевым веслом. Корбулон оттолкнул шлюпку от биремы. Магн и Палл взялись за весла и погребли к берегу. Над ними, освещенные серебряным сиянием луны, что вставала за их спинами, мрачно высились высокие скалы Капри.

Веспасиан почему-то представил себя весь тот ужас, который чувствовали гости Тиберия, когда их забавы ради сбрасывали вниз, и невольно поежился.

Вскоре бирема скрылась в темноте. Они плыли к маяку, находившемуся примерно в миле от них, которым был отмечен вход в главную гавань острова.

Сабин передернулся, и его вырвало за борт.

— Это просто адовы муки, — прошептал он, не поднимая голову от воды.

— Я бы не сказал. Адовы муки были вчера вечером, — заметил Корбулон, который все еще не избавился от потрясения, вызванного застольными «манерами» обитателей виллы. Вскоре за ужином вино стало литься рекой, и если до этого поведение Калигулы и его сестер (по крайней мере, в глазах Корбулона, воспитанного на высоких этических принципах) было возмутительным и разнузданным, то в конце концов оно превратилось в открытый вызов всем известным нормам морали, которые действовали не только за пиршественным столом, но и в любом конце империи, как в общественной жизни, так и в частной.

Чашу его терпения переполнила выходка Ливиллы — младшая сестра Калигулы пыталась похотливо тыкать в него гусиной ногой. Сославшись на то, что съел плохую креветку, Корбулон встал из-за стола и удалился к себе. Удерживать его никто не стал. А вот Веспасиан, Сабин и Клемент были вынуждены терпеть застольные выходки брата и сестер гораздо дольше. Впрочем, в конце концов каждый сумел найти благовидный предлог, чтобы встать из-за стола, правда, предварительно отклонив вежливое предложение поучаствовать в застольных утехах, которые, к ужасу Веспасиана, все больше начинали напоминать оргию. К этому моменту Ливилла уже покушалась гусиной ногой на брата. Вскоре все трое переместились в только им ведомый мир и потому довольно равнодушно отнеслись к уходу гостей.

Гребцы сделали несколько сот взмахов веслами, когда Веспасиан наконец заметил на берегу пару светящихся точек и направил к ним лодку. Вскоре под нежный плеск волн дно лодки царапнуло гальку, и в свете факелов в воду по колено шагнули два преторианца, чтобы помочь им пристать к берегу.

— Рядовые Фульвий и Руфин из преторианской гвардейской конницы докладывают декуриону Клементу, что прибыли в его распоряжение, — сказал тот, что постарше, и отсалютовал Сабину, который, поддерживаемый вторым преторианцем, на нетвердых ногах выбрался из лодки на берег.

Даже обретя под собой твердую почву, он все еще слегка пошатывался.

— Спасибо, служивые.

Вскоре лодка была спрятана в укромной бухте. Магн взвалил на плечи Ротека (действие это сопровождалось жалобами на грязь и исходившую от жреца жуткую вонь). Перебросив через плечи сумки, их небольшой отряд приготовился двинуться в путь по крутой, но в целом вполне приемлемой тропе, что пролегла наискосок по обрыву, который оказался не таким и отвесным, как на первый взгляд.

Фульвий шагал впереди. Двигались медленно и осторожно, при погашенных факелах, полагаясь на призрачный свет луны, однако в конце концов достигли вершины. Затем, следуя по верху утеса, молча двинулись на восток по залитой лунным светом дикой местности. Слева Веспасиану была видна далекая мерцающая россыпь, которая отражалась в морской глади, — огни Помпеи, Геркуланума, Неаполя и Путеол. Между городами вдоль всего побережья то здесь, то там тоже светились огоньки роскошных прибрежных вилл римской знати.

Темное пространство моря между побережьем залива и островом, словно светлячками, было усеяно одинокими огоньками рыбацких лодок. Далеко внизу слышался шорох прибоя — это волны лениво плескались о крутой скалистый берег. Ночной ветерок приносил с собой запах тимьяна.

Спустя примерно полчаса они вышли к высокой каменной стене на восточной оконечности острова. К великому удивлению Веспасиана, Клемент уже поджидал их там, сидя верхом на лошади.

— Все в порядке? — спросил он, разматывая веревку.

— Да, декурион, — ответил Фульвий.

— Отлично. Тогда придержите лошадь, — сказал Клемент и, подтянув ноги, оперся коленями о седло. Придерживаясь одной рукой за стену, он выпрямился и перебросил через нее веревку, после чего, ухватившись за каменную кладку, подтянулся и исчез на другой стороне.

— Готово, я ее закрепил, — негромко крикнул он через стену минуту спустя.

Если не считать небольшой заминки, пока через стену переправляли жреца, все довольно быстро перебрались на другую сторону и оказались в освещенном лунным светом дворе виллы Юпитера.

— Да тут же сплошная стройка, — удивленно прошептал Веспасиану Магн, пока Клемент отвязывал веревку от огромного дубового бревна, лежавшего на земле. В тусклом свете виднелись груды кирпича и тесаного камня. Между штабелей черепицы и корзин со строительными материалами лежали части будущих колонн. Сунув руку в одну из корзин, Магн вытащил оттуда пригоршню мраморных квадратиков.

— Похоже, Тиберий решил украсить свое любовное гнездышко мозаикой, — заметил он и разжал пальцы. Кусочки мрамора с негромким стуком упали назад в корзину.

— Нам сюда, — шепнул Клемент и, низко пригнувшись, повел их за собой мимо куч строительного мусора к громаде недостроенной виллы Юпитера, чей силуэт темнел примерно в четырехстах шагах от них. Редкие огни в окнах на дальнем ее конце свидетельствовали о том, что они приближались к вилле с нежилой, недостроенной стороны.

Когда до виллы оставалось шагов сто, груды стройматериалов сделались реже, а потом и вовсе исчезли. Клемент остановил отряд рядом с последним штабелем кирпича.

— Ждите здесь! — приказал он. — Неподалеку находится караульная будка. Я сейчас постараюсь отвлечь охрану.

С этими словами он выпрямился и решительным шагом направился к вилле.

— Стой! — раздался из темноты голос, когда он прошел примерно половину двора. — Не двигайся и назови свое имя!

Из темноты появились два преторианца в форме и бегом бросились к Клементу, который застыл на месте.

— Декурион Клемент, первое крыло преторианской гвардейской конницы! — крикнул он им.

— Что ты здесь делаешь, декурион? Ты не имеешь права находиться здесь ночью. Тебе придется пройти с нами.

— Я вас искал. Мне показалось, будто я вон там заметил какое-то движение, — ответил Клемент и указал в направлении, где спрятался Веспасиан и его спутники.

— Проклятье, этот ублюдок решил нас выдать! — прошипел Магн, когда Клемент в сопровождении двух стражников направился в их сторону.

— Вряд ли, — спокойно возразил Палл.

Фульвий и Руфин вытащили мечи. Веспасиан машинально потянулся за своим, однако тотчас вспомнил, что их оружие осталось в Мизене.

— Не двигаться! — приказал Фульвий и нацелил острие меча на Корбулона. Руфин шагнул к Веспасиану и уперся кончиком меча ему в спину. — Сюда, декурион! — крикнул он Клементу.

Ладони Веспасиана сделались липкими от холодного пота. Он с ужасом осознал, в какую ловушку они угодили. Безоружные, они были не в состоянии дать отпор пяти вооруженным преторианцам. Сейчас их схватят и… Он на секунду представил себе, как его сбрасывают с отвесного утеса, и поклялся, что отомстит предателю Клементу если не в этой жизни, то в следующей.

— Итак, что у нас здесь такое? — с издевкой произнес Клемент, когда его лисья мордашка показалась из темноты. По обе стороны от него маячило по преторианцу с мечом наготове. — Пища для рыб, смею предположить. Связать их!

— Ты мерзкий ублюдок, Клемент! — сплюнул Сабин. — Сколько же заплатил тебе Сеян, чтобы ты оставил вдовой собственную сестру?

Магн подпрыгнул к Фульвию в надежде боднуть преторианца в пах. Увы, на голову ему с глухим ударом тотчас опустилась рукоятка меча, и он без чувств свалился на землю.

Руфин ногой повалил Веспасиана и, перешагнув через него, молниеносным движением вонзил свой меч в рот преторианцу, что стоял слева от Клемента. Одновременно с ним декурион обхватил второго преторианца за шею правой рукой и, взявшись за голову левой, резко дернул ее в сторону. Раздался хруст сломанного позвоночника, и преторианец обмяк.

— Ты мерзавец, Клемент! — прорычал Сабин. — Я был готов тебя придушить.

— А что мне еще оставалось? — осклабился декурион. — Я не ожидал застать сразу двоих — и не мог сразу с двоими покончить. Для этого мне требовалась помощь, потому что они наверняка отвели бы меня в караульную будку, где мне пришлось бы давать объяснения, что я ночью забыл на стройке. А пока давайте-ка сбросим тела с утеса.

С этими словами он схватил безжизненную руку и потащил за собой мертвого преторианца. Покачав головой, Сабин поднялся, чтобы ему помочь.

Чувствуя, как бешено колотится в груди сердце, Веспасиан помог Руфину оттащить второе тело на пятьдесят шагов к утесу.

— Как ты понял, что преторианцев нужно прикончить? — спросил он.

— Сначала я подумал, что Клемент вас предал, — ответил Руфин. — Но затем он приказал вас связать, и я понял, что от меня требуется.

— Это как же?

— Потому что с того дня, как тот несчастный рыбак вскарабкался вверх по утесу, Тиберий отдал приказ убивать всех без исключения на месте, невзирая на лица.

— Надеюсь, завтра он сделает для нас исключение, — пошутил Веспасиан, когда они подошли к обрыву.

— Это не в его духе, — честно ответил Руфин.

Совместными усилиями они сбросили тело преторианца со скалы. Веспасиан на мгновенье перегнулся и посмотрел вниз: несколько раз кувыркнувшись в воздухе, тело исчезло в темноте. Даже если при падении оно издало какой-то стук, его заглушил рокот разбивающихся о скалы волн. Чувствуя, как кружится голова, Веспасиан поспешил отпрянуть от края скалы и зашагал назад.

Оказалось, что Магн все еще лежит без сознания, и Веспасиан на пару с Паллом был вынужден тащить его. Сабин и Корбулон подхватили Ротека. Быстрым шагом они пересекли открытое пространство перед виллой и в незаконченный дверной проем шагнули в ее темное нутро.

Клемент с удивительным проворством вел их по лабиринту коридоров, подсвеченных призрачным сиянием луны, что проникало в открытые окна. В конце концов, дойдя до огромной двери, он остановился и толкнул ее. Дверь распахнулась. Под гулкое эхо шагов они вслед за Клементом вступили под своды огромного зала и, оказавшись внутри, довольно бесцеремонно бросили Ротека на пол.

— Пока Калигула не приведет императора, Фульвий и Руфин будут стоять на часах, — объявил Клемент. — Я тоже сюда приду, чтобы разделить с вами судьбу, какой бы та ни была.

— Спасибо, Клемент, — отозвался Сабин, пожимая шурину руку.

Клемент с улыбкой ответил на рукопожатие.

— Строители оставили здесь с десяток ведер, так что вам будет куда справлять нужду. Желаю удачи, — с этими словами он повернулся и выскользнул за дверь. Фульвий и Руфин вышли за ним следом.

Веспасиан и Палл осторожно положили Магна на пол. Тот шевельнулся, открыл глаза и простонал.

— Проклятье! Кажется, мы влипли. Теперь нам всем крышка, — проворчал он, потирая затылок.

— Скорее не крышка, а крыша, — отозвался Веспасиан, помогая другу подняться на ноги.

— Что? Мне казалось, будто нас арестовали.

— Зря ты размахался кулаками. Нужно было сначала дождаться, что будет дальше, а не строить из себя героя и нападать на кого не следует.

— Ты хочешь сказать, что Клемент не предатель и мы сейчас не в тюрьме?

— А ты посмотри вокруг, — Веспасиан обвел рукой тускло освещенную комнату. — Скажи, это очень похоже на тюрьму? Думаю, Тиберий вряд ли обрадуется, когда увидит нас в своей новой опочивальне.

По мере того, как занималась заря, огромный зал все больше и больше наполнялся светом, лившимся внутрь через четыре высоких окна над дверью. Вскоре Веспасиан смог разглядеть, что помещение представляет собой огромных размеров куб с высоким мраморным потолком на высоте сорока футов. Вдоль стены напротив двери тянулся незаконченный фриз, которым был так увлечен Тиберий. Веспасиану хватило беглого взгляда, чтобы понять, почему: это были откровенные картины всех мыслимых и немыслимых плотских утех с участием взрослых, детей и животных, ничего не оставлявшие воображению.

— Берешь полезные вещи на заметку, брат, — с иронией произнес Сабин, увидев, как Веспасиан открыв рот таращится на несчастного мула.

— Чувствуется рука мастера, — ответил тот, сделав вид, будто не понял намека, — хотя сама тема, на мой взгляд, несколько непристойна.

— Несколько? Я никогда не видал ничего подобного, — встрял в их разговор Корбулон, — даже в…

Он осекся и покраснел.

— Даже в самых непотребных римских борделях на Викус Патрикус? — уточнил Магн, пытаясь закончить за Корбулона его фразу. Тот высокомерно посмотрел на него и принялся вытаскивать из походного мешка тогу.

— У меня есть хлеб, солонина и вино, господа, — произнес Палл, подойдя к ним после того, как вставил Ротеку в рот кляп. Жрец потихоньку начинал приходить в себя. — Мы должны позавтракать, чтобы потом, переодевшись в парадное платье, ждать императора.

Спустя час они уже сидели вокруг перевернутых вверх дном ведер, каждый погруженный в свои тревожные мысли о том, чем закончится эта авантюра.

За дверью несколько раз слышались голоса — это Фульвий и Руфин не пускали внутрь строителей, однако сама дверь все время оставалась закрыта. Внезапно в коридоре послышались чьи-то быстрые шаги, и в зал вошел старый, но по виду еще бодрый мужчина.

Веспасиан узнал его с первого взгляда. В руках этого человека была власть над всей империей, и одно его имя внушало страх: Тиберий. Все тотчас вскочили со своих ведер и почтительно склонили головы. Теперь Веспасиану были видны лишь безволосые ноги Тиберия, торчавшие из-под пурпурной туники: на блестящей, туго натянутой коже голеней вокруг открытых язв и засохших струпьев веревками вились вздувшиеся узловатые вены. Обут император был в пару солдатских сандалий. Ногти на ногах были желтые и нестриженые.

Тиберий подошел к Веспасиану и встал прямо напротив него. Почувствовав, как от страха колотится сердце, Веспасиан усилием воли заставил себя успокоиться. Ему почему-то не давал покоя вопрос: неужели Тиберий не может приказать рабу привести в порядок ногти на ногах?

— Это он и есть, мой сладкий? — спросил Тиберий у кого- то, кто стоял в дверях, и потому Веспасиан не мог его видеть. Голос у императора был низкий и хриплый, и доносился как будто издалека, из какого-то потустороннего мира.

— Да, дядя, — ответил голос Калигулы. — Это он, и он мой друг.

В голосе Калигулы слышались напряженные нотки, как будто он пытался говорить легко и беззаботно, хотя на самом деле под этой видимой беззаботностью скрывались натянутые как тетива лука нервы. Еще бы, ведь в эти мгновения Тиберий должен был принять важное решение!

— Твой друг, говоришь?

— Да, дядя, мой друг.

— И его имя Веспасиан, верно я говорю, мой сладкий?

— Верно, дядя. Так его зовут.

— Посмотри на меня, Веспасиан!

Веспасиан поднял глаза: на него смотрела пара серых глаз — старческих, с поволокой. Смотрели они вопросительно, как будто не в состоянии сфокусировать взгляд на том, что перед ними. Лицо Тиберия, которое когда-то отличала строгая мужская красота, теперь было одутловатым и покрытым красными пятнами — сказывались неумеренные возлияния на нескончаемых пирах. Седые волосы, коротко подстриженные надо лбом и ушами, свисали на шею сальными прядями. С ушных мочек осыпалась перхоть, а на кончике носа сидел гнойный прыщ.

Положив левую руку Веспасиану на голову, Тиберий с силой надавил на нее. Казалось, череп вот-вот не выдержит и треснет, а пальцы императора погрузятся в его содержимое.

— Он все еще слишком юн для меня, чтобы я стал запускать пальцы ему в мозг, — заметил Тиберий, по-прежнему глядя Веспасиану в глаза странным взглядом. Его смрадное дыхание пахло свежими человеческими экскрементами.

— Верно, дядя, он слишком юн, но будь иначе, я бы просто лишился друга. — Голос Калигулы слегка дрогнул.

Императорские пальцы еще сильнее стиснули Веспасиану череп.

— Но ведь твой друг — это я! — старческий голос Тиберия сорвался на крик.

— Да, дядя, верно. Но ты мой друг здесь, а Веспасиан мой друг в Риме. Ты ведь не бываешь в Риме. Когда я приезжаю туда, мне нужен там друг.

Тиберий убрал пальцы. Веспасиан поднял было руку, чтобы помассировать голову, но вовремя сдержался.

— Но что будет, если я вернусь в Рим? — спросил Тиберий, буравя Веспасиана глазами.

— В таком случае второй друг в Риме мне станет не нужен, и ты сможешь запустить пальцы ему в мозг.

— В Риме так в Риме, — весело произнес Тиберий, как будто только что сбросил с плеч какой-то крайне важный вопрос, причем решение оказалось простым и очевидным.

С этими словами Тиберий переключил внимание на остальных, и Веспасиан, облегченно вздохнув, решил, что, по крайней мере, временно ему ничего не угрожает. Стоявший в дверях Калигула незаметно кивнул ему, подтверждая его догадку. Рядом с Калигулой застыл симпатичный подросток. Его волосы украшал цветочный венок, а белая туника были вышита по подолу и рукавам золотой нитью. Позади них, между Фульвием и Руфином, положив руку на рукоять меча, застыл Клемент. Лицо его, и без того бледное, сегодня было белым, как мел.

— А как насчет этих, мой сладкий? Кто они? — Тиберий скользнул взглядом по Сабину, Корбулону, Магну и Паллу. — Надеюсь, это не рыбаки?

— Нет, конечно же нет, дядя. Рыбаков сюда больше не пускают, — ответил Калигула, осторожно подбирая слова. — Эти люди прибыли вместе с моим другом с очень важным известием, как то предсказывал Тразилл. У одного из них при себе письмо Антонии.

— То есть они прибыли сюда вовсе не для того, чтобы нарушить мой душевный покой?

— Наоборот, дядя, они прибыли сюда, чтобы его укрепить.

Тиберий несколько мгновений в упор смотрел на Палла. Никто даже не пошелохнулся.

— Я тебя знаю, — произнес Тиберий в конце концов и ткнул в грека пальцем. — Ты управляющий Антонии, и твое имя Палл.

— Для меня великая честь, принцепс, что ты узнал меня и даже помнишь мое имя, — с поклоном ответил грек. Даже в эти мгновение, когда жизнь всех и каждого висела на волоске, он оставался внешне спокоен. Веспасиан поймал себя на том, что хотя утро было прохладным, его самого прошиб пот.

— В таком случае письмо она вручила тебе. Отдай его мне.

Палл потянулся рукой в походную сумку. Тиберий мгновенно отпрянул назад. Поняв свою ошибку, Палл быстро вытащил руку и перевернул сумку вверх дном. Ее содержимое со стуком высыпалось на каменный пол. Веспасиан впервые увидел надменного грека растерянным и даже слегка позлорадствовал на сей счет.

Подняв с пола свиток, Палл вручил его Тиберию. Тот сначала пристально на него посмотрел и, по всей видимости, убедившись в его безопасности, взял свиток у грека из рук.

— Моя хозяйка, принцепс, вручила мне перстень с ее печатью, — добавил Палл и поднял вверх дрожащую руку, — как доказательство подлинности ее подписи.

Тиберий досадливо отмахнулся.

— Ты сам доказательство, — ответил он, разглядывая свиток и как будто взвешивая его на ладони. Его голос сделался не таким потусторонним, как раньше, как будто письмо свояченицы помогло вытащить его на свет из темного мрачного мира, воцарившегося в его голове. Затем его взгляд упал на Сабина. Со стороны могло показаться, будто Тиберий видит его впервые.

— Кто ты такой? — спросил он с неподдельным интересом.

— Тит Флавий Сабин, — поспешил представиться брат Веспасиана.

— Ах да, трибун Девятого Испанского легиона, — тотчас же откликнулся Тиберий. — Достойно проявил себя в Африке при подавлении мятежа Такфарината. Хороший солдат, если верить донесениям, которые ко мне поступали.

— Спасибо, принцепс, — пролепетал Сабин, пораженный, как и все остальные, внезапной ясностью императорского ума.

— Пока я буду читать письмо, ты останешься здесь под присмотром Клемента. Вителлий составит тебе компанию, — с этими словами Тиберий указал на смазливого юношу. — У него немало талантов. Подойди ко мне, мой сладкий, давай посмотрим, чему научила тебя твоя бабка.

С этими словами Тиберий вышел из зала. Калигула растерянно посмотрел на Веспасиана и поспешил следом. Наконец стук императорских сандалий стих. Издав дружный вздох облегчения, Веспасиан и его спутники опустились на свои ведра.

Какое-то время все сидели молча, размышляя о том, что лишь чудом избежали смерти. Из ступора их вывела громкая возня в углу зала. Это в себя пришел Ротек.

— Палл, сделай с ним что-нибудь, — раздраженно бросил управляющему Веспасиан, который на дух не переносил жреца и все с ним связанное.

— Боюсь, придется оставить его в сознании, — ответил Палл, к которому вернулся его былой гонор. — Вскоре его начнут допрашивать.

Хотя эта мысль слегка взбодрила Веспасиана, шум, который производил жрец, болью отзывался в его натянутых как струна нервах.

— Да заткнись же ты наконец! — гаркнул он на Ротека, впрочем, без видимого результата.

— Давай я успокою тебя, Веспасиан, — предложил Вителлий, подходя ближе и кладя ему на плечо мягкую, нежную руку.

— Что? — переспросил Веспасиан, с ужасом глядя на юношу. — Нет!

Он со злостью оттолкнул руку Вителлия.

— Ты омерзителен. Или ты забыл, что такое честь? — бросил юнцу Сабин. — Ты ведь отпрыск Вителлиев, древнего и благородного рода! Так зачем же ты предлагаешь себя всем и каждому, словно портовая проститутка?

— Если этого не делать, меня убьют, — просто ответил юноша. — Ты же видел, какой он.

— Но ты предпочитаешь жить с позором, как его наложник, не желая умереть, как и подобает мужчине?

— Нет, я предпочитаю жизнь, а стыд меня не волнует. Я давно уже забыл про честь и гордость, лишь бы остаться жить, точно так же, как и мой отец, который в обмен на жизнь отдал меня Тиберию. В один прекрасный день я смогу отомстить всем тем, кто унижал меня, а если они уже будут мертвы — то их семьям, — ответил Вителлий, холодно посмотрев на Сабина.

Сабин ответил ему ледяным взглядом.

— Я бы не стал сосать чужие члены ради сохранения собственной шкуры, грязный выродок.

— Надеюсь, в один прекрасный день ты окажешься перед выбором — жизнь или чужой член, Тит Флавий Сабин, и тогда мы посмотрим, что ты предпочтешь, — с этими словами Вителлий развернулся и вышел вон.

— Проститутка! — крикнул ему в спину Сабин.

— Это место творит с людьми странные вещи, — буркнул Магн, когда дверь захлопнулась.

— Это не место, — возразил Палл, стоя рядом с Ротеком. Стоило ему показать жрецу кинжал, как тот моментально притих. — Это власть. Абсолютная власть, которая превращает ее обладателя, если тот слабоволен или непорядочен, в развращенное чудовище.

— В таком случае да храни нас боги от того, что следующим императором станет Калигула, — заметил Корбулон, качая головой. — Я отказываюсь верить, что помогаю этому случиться. Думаю, нам было бы лучше вернуться к республике, когда власть принадлежала двум консулам, причем в течение лишь одного года.

— Боюсь, что уже поздно, — возразил Веспасиан. — Богатство империи сосредоточено всего в нескольких руках. Времена, когда солдат сражался рядом со своим соседом, чтобы защитить свои крошечные земельные наделы, давно прошли.

— А при чем здесь это? — отмахнулся Сабин. — Любой солдат в легионах теперь римский гражданин.

— Да, но теперь все перевернуто с ног на голову. Теперь вместо того, чтобы сражаться за свою землю, чтобы вернуться к ней осенью по окончании военной кампании, простой легионер, даже отдав армии двадцать пять лет, продолжает сражаться за новую землю империи.

— И в чем, собственно, разница? Армия всегда армия, независимо от того, ради чего сражается простой солдат.

— Мы видим эту разницу начиная с гражданской войны, когда Гай Марий сделал армию профессиональной, и до того момента, как Август создал империю. Ты бы хотел снова вернуть те дни?

— Разумеется, нет, — нехотя согласился Сабин. Ему не нравилось, что брат поучает его, даже если в его доводах присутствовала неумолимая логика. — Так что ты предлагаешь, братишка? Глядя на тебя, можно подумать, что ты много размышлял на эту тему.

— Да, я немало размышлял над этим, пока мы по Аппиевой дороге ехали из Рима.

— Так поделись с нами своей мудростью.

— Я убежден, что у нас есть выбор. Либо бразды правления империей крепко держит в своих руках один человек, тем самым гарантируя ее целостность, либо она распадается, по мере того как легионы в провинциях объявляют о поддержке любого генерала, которому кажется, будто его честь оскорблена, разумеется, в обмен на обещание дать им лучшую землю.

И если такое случится, мы либо полностью уничтожим себя посредством гражданской войны, и тогда наши земли на Востоке захватит Парфия, а на севере варварские племена, либо генералы будут сражаться друг с другом до последнего, и тогда империя развалится на части, например, на Италию, Иллирию и Грецию. Затем от нас отколется Галлия, Испания, возможно, Африка, Азия и Египет, и так далее. Иными словами, произойдет то же, что и с империей Александра.

Как и в случае с преемниками Александра, править ими останутся римляне, но между ними будут постоянно случаться войны. И так до тех пор, пока их не поглотит кто-то другой, точно так же, как мы с Парфией поглотили осколки империи Александра.

— С каких это пор ты стал так хорошо разбираться в истории? — удивился Сабин.

— С тех самых, дорогой брат, с каких ты стал проводить почти все свое свободное время в постели молодой жены. Я тоже не терял времени зря — изучил библиотеку, и бабушкину, и дяди Гая. И хотя физически я уставал наверно не так, как ты, удовольствие получал ничуть не меньшее.

Сабин хмыкнул.

— Но что бывает, когда тот, в чьих руках бразды правления империей, впадает в безумие? — спросил Корбулон. — Как то случилось с Тиберием и как то наверняка произойдет с Калигулой?

— Именно об этом я и размышлял, — признался Веспасиан. — Если исходить из того, что империи нужен император, невольно задаешься вопросом: как его выбирать? Как ни симпатизирую я Калигуле, его поведение вчера вечером развеяло все мои надежды. Его неспособность видеть границы дозволенного делает из него наихудшего кандидата на роль того, в чьих руках будет сосредоточена абсолютная власть. Тем не менее он в числе наследников, ибо принадлежит к императорскому роду.

— В таком случае в задницу императорский род! — весело предложил Магн.

— Все верно. Почему императорский пурпур может наследовать лишь родственник? — поддержал его Корбулон.

— Вот и я о том же. Посмотрите, кого мы имеем в качестве будущих наследников: Калигулу, Клавдия и Тиберия Гемелла. Кого из троих вы бы хотели видеть своим повелителем?

— Никого, — хмуро ответил Сабин.

— Поэтому император должен выбрать себе в наследники самого достойного мужа и усыновить его — ради Рима, а не ради верности императорскому роду. И тогда само понятие императорского рода — и вся династическая грызня — исчезнут сами собой, а если выбор будет сделан правильно, то нами будет править тот, кому мы можем со спокойной душой доверить абсолютную власть.

— Звучит довольно убедительно, господин, — заметил Палл, — но каким образом ты заставишь императорскую семью уступить власть чужаку?

— В этом-то и вся загвоздка. Я не знаю, — честно признался Веспасиан.

— Будет еще одна война, — мрачно произнес Корбулон. — Рим долго не потерпит такого императора, как Калигула.

— Даже если и будет, — произнес Веспасиан с надеждой в голосе, — тот, кто выйдет из нее победителем, наверняка вынесет для себя урок: забудь о том, что такое династия, и усынови в качестве преемника самого достойного.

— Но что будет, господин, — мудро рассудил Палл, — если окажется, что самый достойный муж в Риме — это родной сын императора?

Увы, Веспасиан не успел ответить на этот вопрос, потому что дверь распахнулась, и в зал вошел Клемент.

— Император призвал вас к себе в кабинет, — сказал он с едва ли не виноватым видом. — Боюсь, это означает, что твое присутствие здесь недолго будет оставаться секретом.

— Какие у нее доказательства? — требовательно спросил Тиберий, размахивая письмом Антонии, как только под конвоем германца-телохранителя Веспасиан и его спутники вошли в просторный кабинет. Калигула сидел у окна, блаженно зажмурив глаза и подставив лицо солнечным лучам, как будто ничто в этом мире его не тревожило.

Как только дверь за ними закрылась, первым заговорил Палл.

— Принцепс, этот список сделан рукой самого Сеяна.

Тиберий поднял свиток, пристально на него посмотрел и бросил на мраморный стол.

— Это всего лишь перечень чьих-то имен, а не доказательство.

— Дядя, — подал голос Калигула, не открывая глаз, — если бы все, кто значится в этом списке, были мертвы, кто стал бы императором? Явно не родственник, а кто-то чужой.

Но Сеян скоро станет членом нашей семьи. Я дал ему разрешение обручиться с моей невесткой Ливиллой.

— Знаю, дядя, и ты был совершенно прав, — проворковал Калигула, — разве что слегка поспешил. Ты сам сказал мне, что у тебя имелись на его счет сомнения, именно поэтому ты отправил его в Рим в качестве консула.

— Верно, отправил, — Тиберий перевел взгляд на огромную непристойную картину, украшавшую стену между его рабочим столом и окном, и как будто вернулся в то состояние, в котором пребывал, когда впервые посмотрел на Веспасиана. — Но я должен быть уверен, совершенно уверен, что он охраняет меня и берет на себя часть ноши, которую я тащу на своих плечах.

— Принцепс, можно мне сказать? — нервно спросил Сабин.

Тиберий ответил не сразу, однако спустя несколько секунд обратил свои старческие глаза на Сабина и почти что выкрикнул:

— Тит Флавий Сабин, из Девятого Испанского легиона, хороший солдат. Да-да, говори!

Сабин поведал Тиберию, как обнаружил недостачу денег и как сундуки с денариями оказались во Фракии.

Казалось, Тиберий его не слушает, но как только рассказ Сабина подошел к концу, император вновь оживился.

— Кто еще видел эти деньги во Фракии? — спросил он, обводя взглядом присутствующих.

— Я, принцепс, — подал голос Корбулон.

На какой-то миг Тиберий растерялся, как будто до этого не замечал присутствия Корбулона.

— Ты кто? — бросил он ему. — И когда ты сюда прибыл?

— Гней Домиций Корбулон, принцепс, — гордо ответил тот.

— Помню, ты в начале моего правления был претором, но до консула так и не дослужился, — ответил Тиберий.

— То был мой отец, принцепс, — ответил Корбулон, явно довольный тем, что Тиберию знакомо его имя.

— Отец, говоришь? А ты его сын? Никогда про тебя не слыхал, — заявил Тиберий. Корбулон поник. — Ну, расскажи мне, что ты видел.

Корбулон поведал ему свою историю, рассказав про Гасдрона и Ротека, однако, как ему было велено, умолчал про Поппея.

Когда он закончил, Тиберий хмуро посмотрел на него.

— И что же ты делал во Фракии?

— Служил трибуном при штабе Поппея.

Похоже, эту фразу Тиберий пропустил мимо ушей.

— И кто еще это видел? — спросил он, как будто рассказ Корбулона его не убедил.

— Я, принцепс, — произнес Веспасиан.

— А, друг моего сладкого друга, — проворковал Тиберий. — Мой сладкий, твой друг говорит, будто он увидел сундук с деньгами, который вольноотпущенник Сеяна передал какому-то фракийскому племени, чтобы те подняли против меня мятеж.

— Я бы на твоем месте, дядя, ему поверил, — отозвался Калигула, так и не открыв глаз. — Он очень хороший друг.

— Но я верю! Верю! — казалось, Тиберий вот-вот впадет в неистовство. — Да, теперь я вижу, что он на самом деле очень хороший друг.

— Мы привезли с собой жреца, принцепс, — признался Веспасиан, — чтобы ты мог лично его допросить.

Императорской радости не было предела.

— Где же он? — сладостно простонал Тиберий. — Давайте скорее его ко мне! Уж он у меня помучается!

Истерзанное тело Ротека было привязано к деревянному столу посередине императорского кабинета. Жрец только что во второй раз потерял сознание. Его правая нога представляла собой черные, обугленные дымящиеся кости, часть которых упала на переносную жаровню. В комнате висела сизая дымка и омерзительная вонь горелого мяса. Сквозь эту дымовую завесу на корчащегося в муках жреца падал луч солнечного света.

Как и предполагал Веспасиан, Тиберий пытал пленника сам, причем с видимым удовольствием, отвечая плотоядной улыбкой на каждый крик Ротека, на каждую мольбу о пощаде, как будто для его слуха вопли несчастного были самой сладкой музыкой. И хотя Ротек выложил все, что знал, уже в самом начале, когда его нога соприкоснулась с жаровней, Тиберий решил продлить себе удовольствие.

— Итак, этот человек говорит, что он выполнял волю Азиния, — произнес Тиберий. Он был снова в ясном уме: с неподдельным интересом император рассматривал обугленную ногу своей жертвы. Движимый любопытством, он осторожно прикоснулся к почерневшим костям. Те, по всей видимости, еще не остыли. Тиберий отдернул палец и послюнил, чтобы охладить обожженную кожу.

Да, принцепс, — ответил Палл. — Но он прекрасно описал Гасдрона. Чтобы обезопасить своего настоящего хозяина, Сеяна, тот рассказал ему, что работает на Азиния. Сделано это было на всякий случай, — Палл умолк и махнул рукой на обгорелые останки ноги. — Вроде этого…

— Звучит вполне убедительно, — согласился Тиберий. — Но какова во всем этом роль Поппея? — он повернулся к Корбулону. — Ты утверждаешь, будто служил в штабе Поппея. Ты когда-нибудь видел его с Гасдроном?

— Нет, принцепс, — солгал Корбулон. От Веспасиана не ускользнуло, каких трудов ему это стоило.

— Ладно, на время о нем можно забыть, — сказал Тиберий самому себе и вновь облизал обожженный палец. — Но в один прекрасный день — когда он станет мне не нужен — он заплатит у меня за то, что позволил своим солдатам обращаться к нему «император».

Поняв, что произнес вслух свои самые сокровенные мысли. Тиберий огляделся по сторонам,

— Похоже, я с самого начала был прав, — весело продолжил он. — Сеян предатель. Я это давно знал, но именно моя дорогая свояченица снабдила меня доказательствами, а вы… — Тиберий протянул руки, как будто хотел обнять их всех. Лицо его неожиданно приняло растроганное выражение, и Веспасиан на какой-то миг подумал, что Тиберий вот-вот расплачется. — Вы храбрые, верные, хорошие солдаты, для которых самое главное — мое душевное спокойствие, вы рисковали собственными жизнями, чтобы доказать это мне. Вы вернетесь в Рим и скажете Антонии, что я приказываю действовать немедленно. Пойдемте, давайте прогуляемся вместе!

Сады с обитаемой стороны виллы Юпитера спускались вниз по невысокому холму к площадке на вершине утеса: высокая стена, отделявшая их от стройки, создавала ощущение уединенности.

Сопровождаемый Клементом и двумя его преторианцами, Тиберий повел их вниз по великолепной лестнице, украшенной статуями обнаженных богов и героев. По ней они спустились к широкой, мощенной мрамором дорожке, что протянулась через весь сад, заканчиваясь, насколько мог судить Веспасиан, у самого обрыва, примерно в двухстах шагах от того места, где они сейчас стояли. Согретые весенним солнцем, деревья и кустарники по обеим сторонам дорожки дружно просыпались к жизни. Влагу для листьев и цветения они получали от хитроумной системы орошения, что через равные промежутки времени по трубам накачивала воду прямо к их корням.

Эта же система обеспечивала водой и многочисленные фонтаны, и декоративные бассейны, что были устроены на разных уровнях, отчего вода каскадом стекала из верхнего в следующий, и так до самого низа. Рядом с бассейнами стояли небольшие, похожие на живых людей, статуи. Каково же было изумление Веспасиана, когда при приближении императора статуи начали постепенно оживать, превращаясь в детей, юношей, карликов, которые вскоре принялись непристойно резвиться на краю бассейнов. Парами или группами они принялись спрыгивать в воду и без всякого стеснения совокупляться на мелководье.

— Мои рыбки проснулись, — воскликнул Тиберий, возбужденно махая руками. — Плавайте и играйте, мои милые. Я присоединюсь к вам чуть позже. Ты не хочешь вместе со мной поиграть с этими рыбками, мой сладенький?

— Да, дядя, хочу, — ответил Калигула с нарочитым воодушевлением. Вернее, это Веспасиану хотелось, чтобы воодушевление его друга был нарочитым. — Но только после того, как мой друг и его спутники уедут.

— Вдруг им захочется порезвиться вместе с нами?

— Конечно захочется, дядя. Где же еще они смогут от души порезвиться? Но, к сожалению, они должны срочно вернуться в Рим, как ты им велел.

— Да-да, в Рим. Им нужно назад, в Рим, — со вздохом сказал Тиберий.

— А еще, дядя, ты сказал, — осторожно продолжил Калигула, — что сообщишь им, какие действия они должны предпринять против предателя, чтобы они могли предупредить Антонию, кто тебе друг, а кто нет. Тогда она сможет тебе помочь.

Тиберий резко остановился и злобно посмотрел на Калигулу. Тому тотчас сделалось страшно, однако он сумел быстро спрятать испуг под маской невинности.

— Не смей так говорить, змееныш! — взревел Тиберий. — Или ты пытаешься нарушить мое душевное спокойствие?

Калигула спешно опустился на одно колено.

— Прости меня, принцепс, — униженно произнес он. — Иногда я бываю настолько счастлив, что мой разум подводит меня.

Веспасиан едва не окаменел от ужаса, видя, в какую ловушку угодил его друг. От него также не скрылось, что «рыбки» тоже прекратили резвиться или чем там они были заняты в тот момент, когда их хозяин издал львиный рык, и вновь превратились в живые статуи.

Казалось, Тиберий был готов испепелить Калигулу взглядом. Он стоял, сжимая и разжимая кулаки, и лицо его пылало гневом. Пару раз он так резко наклонил голову, что стало слышно, как хрустнули шейные позвонки. Впрочем, постепенно гнев его начал остывать.

— Да-да, мой сладкий, я знаю, — в конце концов вздохнул он. — Когда человек счастлив, разум порой изменяет ему.

С этими словами он протянул руку и помог Калигуле встать. Веспасиан и его спутники, которые застыли на месте, затаив дыхание, дружно выдохнули. Услышав это, Тиберий резко обернулся к ним и окинул колючим взглядом, как будто успел забыть про их существование. Впрочем, спустя мгновение, стоившее всем немалых нервов, он узнал их.

— Когда вы вернетесь в Рим, скажите Антонии, что в следующем месяце я сложу с себя консульские обязанности, — спокойно произнес он. — Это вынудит Сеяна поступить точно так же, что тотчас же лишит его неприкосновенности. Я напишу Сенату письмо, в котором изложу подробности его заговора, и потребую предать Сеяна суду. На его место я поставлю кого-то другого. Например, того же Макрона, которого Антония рекомендует в своем письме, тем более что он женат на Эннии, дочери моего хорошего друга Тразилла. Я уверен, он прекрасно справится со своими обязанностями и снимет с моих плеч часть моих забот. На него можно положиться. Он хороший человек.

— Да, на него можно положиться, принцепс, — подтвердил Палл. — Макрон — хороший человек.

Таких слов из уст управляющего Веспасиан ни разу не слышал.

— А его жена — красавица, дядя, — добавил Калигула. — Я как-то раз обедал вместе с ней в доме бабушки. Я был бы не против увидеть ее снова.

— В таком случае решено. Я приглашу его сюда, причем вместе с женой, чтобы она могла порезвиться с моим сладеньким. А теперь пойдемте, посмотрим вниз с утесов, — с этими словами Тиберий повернулся и решительно зашагал вдоль дорожки. «Рыбки» возобновили свои забавы.

В самом конце дорожки, глядя на море, стоял смуглый, седобородый человек в кожаной шапочке и долгополом черном одеянии, расшитом астрологическими знаками.

— Тразилл, друг мой! — окликнул его на греческом Тиберий, когда они подошли к краю утеса. — Скажи, благоприятное ли сейчас время для перемен? Я должен это знать, потому что перемены назрели.

Тразилл повернулся к нему лицом.

— Звезды говорят, что ты мастер перемен, принцепс, — ответил он театральным, слегка подрагивающим голосом. — Ты здесь для того, чтобы осуществить самую главную из перемен: рождение нового века. В эти дни Феникс готовится вернуться в Египет, страну, где я появился на свез, где через три года его поглотят огненные языки, после чего он возродится из собственного пепла, дав начало новому пятисотлетнему циклу. Мир станет иным, и ты, принцепс, благодаря своему величию и мудрости, проведешь империю через эти перемены.

— Значит, мне ждать еще три года, — разочарованно произнес Тиберий.

Веспасиан с тревогой посмотрел на Калигулу. Ему показалось, будто Тразилл решил нарочно увести мысли Тиберия в другую сторону.

— Вот увидишь, дядя, эти три года ожидания помогут тебе сохранить душевное спокойствие, — поспешил успокоить его Калигула. Голос его источал заботу. — Мне кажется, что достопочтенный Тразилл говорил о каких-то важных переменах, а не о тех небольших, что ты задумал сейчас.

— Разумеется, мой сладкий, — согласился Тиберий. — Если я сейчас этого не сделаю, то просто не доживу, чтобы увидеть огненную птицу. Тразилл, сверься со своими книгами.

Астролог поклонился.

— Мой ответ будет готов к утру, принцепс, — напыщенно произнес он и, бросив взгляд на Калигулу, развернулся и поспешил по тропе, ведущей к вилле.

Тиберий, явно довольный собой, опустился на каменную скамью, с которой открывался вид на узкий пролив между Капри и берегом, где высилась громада Везувия. Калигула подошел и сел и ним рядом, в то время как все остальные сгрудились у них за спиной, остерегаясь в присутствии Тиберия приближаться к отвесной скале.

Тем временем уже перевалило за полдень. Воздух стал заметно теплее, солнечные лучи, отражаясь от лазурной поверхности Тирренского моря, играли на волнах калейдоскопом сверкающих бликов, над которыми, пронзительно крича, взмывали ввысь чайки, чтобы потом парить в потоках свежего ветра.

— Как жаль, что я не могу взлететь, как они, мой сладкий, — заявил Тиберий, любуясь быстрыми птицами. — Как, должно быть, приятно парить в воздухе, глядя на мир с высоты.

Это был совсем не тот разговор, какой Веспасиан надеялся услышать.

— Да. дядя, но, наверно, нам этого не дано, — осторожно ответил Калигула, как будто он уже слышал эти слова не один десяток раз и знал, что прозвучит дальше.

Какое-то время Тиберий молча наблюдал за чайками.

— Как же я ненавижу несовершенство этого тела! — с неожиданной страстью воскликнул он. — Я повелитель целого мира, и при этом я не могу взлететь.

— Думаю, дядя, нам нужно вернуться и поиграть с рыбками. — произнес Калигула, стараясь отвлечь Тиберия от мрачных мыслей.

— Ах да, конечно, с рыбками, — ответил тот, вставая на ноги. — Но сначала мы должны попрощаться с твоим другом. — Он повернулся к Веспасиану. — Ступай, и да пребудет с тобой моя благодарность и молитвы. Клемент проводит вас в порт.

Издав вздох облегчения, все дружно склонили в поклоне головы и повернулись, чтобы идти.

— Погодите! — крикнул Тиберий. — А это еще кто такой? — он указал пальцем на Магна. — Я первый раз его вижу. Не иначе как это очередной рыбак, который тайком проник сюда. Клемент, пусть твои люди немедленно сбросят его со скалы!

— Дядя, это Магн, он друг моего друга, и он с самого начала был с нами.

— Я не разговаривал с ним и не знаю, кто он такой. Клемент, делай то, что тебе велено.

Калигула жестом приказал им молчать. Фульвий и Руфин тем временем схватили Магна за руки и вытолкнули вперед. Магн бросил на Веспасиана умоляющий взгляд и попытался вырваться. Веспасиан и его спутники с ужасом наблюдали за тем, как преторианцы подталкивают их друга к верной гибели.

— Я знал, мой сладкий, что мои ноги неслучайно привели меня сюда, — довольно проворковал Тиберий. — Обожаю видеть ужас в глазах людей в самый последний момент, перед тем как они оказываются в воздухе.

— Да, я знаю, дядя, — ответил Калигула, когда Магна подтащили почти к самому краю. — Но тебе также приятно слышать их крики. Этот же человек — храбрец. Он не кричит и не взывает о пощаде.

— Ты прав, мой сладкий. Он этого не делает.

— Зато я знаю кое-кого, кто непременно закричит.

— В таком случае мы должны сбросить его.

— Отличная идея, дядя. Клемент, вели своим людям притащить сюда жреца! — распорядился Калигула.

Клемент моментально все понял.

— Фульвий, тащи сюда жреца!

Фульвий и Руфин отпустили Магна и бегом бросились назад к вилле. Магн на трясущихся ногах остался стоять на краю бездны.

— Пока мы ждем, дядя, я попрощаюсь со своим другом. Думаю, ему и его товарищам пора. Им нужно в дорогу, чтобы как можно скорее передать Антонии твое письмо.

— Да-да, мой сладкий, — рассеянно согласился Тиберий, чье внимание было вновь приковано к чайкам. — После этого мы с тобой поиграем с рыбками.

— Отлично, дядя, — ответил Калигула, оттягивая Магна от края утеса. — Увидимся с тобой у фонтанов. А сейчас я должен проводить моего друга.

С этими словами он быстро повел их за собой по тропе мимо резвящихся «рыбок». Со стороны виллы тем временем донеслись крики.

— Клемент, выведи их через главные ворота. Среди бела дня им никак не уйти отсюда незамеченными, — сказал Калигула. Вскоре, таща упирающегося Ротека, со стороны виллы показались Фульвий и Руфин. Несчастный жрец, словно раненая птица, с криками скакал между ними на одной ноге.

— Спасибо тебе, мой друг, — от всей души поблагодарил Веспасиан Калигулу. — Даже не представляю, как ты еще жив в этом месте.

— Все не так уж и плохо, — с улыбкой ответил Калигула. — Рыбки очень даже хороши.

Проходя мимо Ротека, Веспасиан в последний раз бросил в его сторону взгляд и при виде гнусной физиономии жреца ощутил злорадное удовлетворение.

— Вот это годная замена, — буркнул Магн. На нем по-прежнему не было лица. — Он вместо меня. Так бы каждый день.

— Это мог быть любой из нас, — заметил Сабин, поднимаясь по ступенькам.

— Или вы все, — добавил Калигула, останавливаясь на самом верху. — Такое бывало на моих глазах. Палл, передай бабушке, что я постараюсь сделать так, чтобы Тиберий постоянно думал про Сеяна.

— Непременно, благородный Гай, — с почтительным поклоном ответил грек.

— И не беспокойтесь по поводу Тразилла. Старый шарлатан непременно объявит, что для перемен настал благоприятный момент, как только я скажу ему, что его зять станет префектом претория. А теперь быстро уходите, пока Тиберий не передумал. А то вдруг он решит, что хочет провести остаток утра, глядя, как людей сбрасывают с утеса. Пусть лучше он резвится с «рыбками».

Веспасиан пожал Калигуле руку и уже было повернулся, чтобы зашагать за Клементом, когда тишину виллы прорезал звук, которого он уже давно ждал: долгий, душераздирающий вопль. Сначала громкий и пронзительный, он постепенно сделался тише и наконец оборвался.