Памятники первобытного искусства на территории СССР

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

VII век до н. э. — важный рубеж в жизни народов, населявших территорию СССР. В этом столетии широко внедряется в быт железо. По всей степной полосе Европы и Азии распространяются металлические, костяные и деревянные украшения в «скифском зверином стиле», с причудливо извивающимися фигурами животных. В отличие от предшествующей эпохи художников интересуют уже не мирно пасущиеся быки или пронзенные копьями горные козлы, а хищники — львы, пантеры, волки, орлы, фантастические грифоны, терзающие свою жертву или борющиеся друг с другом. Произведения, выполненный в этом стиле, обнаружены и в Прикамье, и на Лене, на Алтае и Аральском море, в Закавказье и к западу от границ СССР. Наконец, в VII в. в Причерноморье возникают греческие колонии. Вскоре импортные античные изделия попадают далеко в степь и лесостепь, им начинают подражать местные мастера. В истории древнейшего искусства открылась новая страница.

Но как ни значителен был этот рубеж, многие сюжеты и стилистические особенности творчества каменного и бронзового века держались чрезвычайно долго.

Едва ли не самым ранним памятником духовной культуры палеолитического человека, намеком на будущие гравировки на скалах можно считать плиту с чашевидными углублениями из мустьерской стоянки Ла Ферраси. Такие же углубления выбиты на камнях с палеолитическими рисунками во Франции, на стеле III тыс. до н. э. из Бахчи-эли в Крыму (рис. VII, б), на кавказских дольменах и на христианских храмах Армении^{135}. В Азербайджане и сейчас выдалбливают чаши на надгробиях.

Отголоски мегалитической техники чувствуются еще в средневековье. Усыпальницу короля остготов Теодорп- ха в Равенне (VI в. н. э.) перекрывает монолит диаметром 10,5 м и толщиной 2,5 м. Он был добыт в Истрии, привезен подвешенным между двумя кораблями и поднят путем насыпки земли до высоты мавзолея. В Ирландии у церквей I тыс. н. э. проемы для окон и дверей часто сложены из глыб камня наподобие мегалитических построек Британских островов.

Изображения на скалах в Закавказье, Средней Азии и Сибири создавались всего несколько десятилетий назад, причем силуэты зверей, как бы парящих в воздухе, очень похожи на рисунки, высеченные за три-четыре тысячи лет до этого. Характерные для петроглифов мотивы мы отыщем и на памятниках совсем иного рода. В экспозиции Батумского музея стоит каменный христианский саркофаг. На его крышке — рельефный крест, а в прямоугольниках между крестом и краями крышки — профили горных козлов, очень похожие на кобыстанские. Точная копия солярных ладей с утесов Швеции вырезана на костяном гребне из Пскова. В Финляндии есть церковь XII–XIII вв. с весьма странными фресками. На них мы без труда узнаем все ту же ладью, лосей и других диких животных^{136}.

Каменные надмогильные изваяния на половецких и скифских курганах восходят к антропоморфным стелам III тыс. до н. э. Преемственность улавливается и при анализе мелкой пластики. Около Галича Костромской области в составе клада, датирующегося XIII в. до н. э., найден бронзовый идол с нимбом в виде трех лопастей. Три луча осеняют и литые шаманские фигурки из Приуралья и Сибири^{137}. Изображения уточек, обычные для северных пережиточно-неолитических стоянок II тыс. до н. э. — с двумя головами, и зигзагами — знаками воды на теле, — повторялись в лесной зоне и в железном веке вплоть до начала II тыс. н. э. (рис. 32).

Но налицо не только преемственность сюжетов и стиля искусства от первобытности до средневековья. Давние традиции сказываются порой и в новое время. Искусствоведы не раз констатировали относительно слабое развитие круглой монументальной скульптуры в России. Объясняя этот факт, они напоминали, что основа светской скульптуры XV–XIX вв. на Западе — культовые Готические статуи. Ни в Киевской, ни в Московской Руси ничего аналогичного не было. Дело тут не в запрете православной церкви — такого запрета нет, а в каких-то народных обычаях и привычках.

Рис. 32. Сопоставление зооморфных изображений эпохи неолита (слева) и железного века (справа): 1 — стоянка Николо-Перевоз в Подмосковье, II тыс. до н. э.; 2 — Перынь под Новгородом, II тыс. до н. э.; 3 — Прикамье, VI–IX вв. н. э., 4 — Костромские курганы, XI–XII вв. н. э.

Псковская летопись гласит, что в 1540 г. «привезоша старцы, переходцы с иныя земли, образ святого Николы, да святую Пятницу на рези в храмцах… Люди поставиша то за болванное поклонение, и бысть в людях молва великы и смятение»^{138}. Значит, нельзя предполагать, что скульптура на Руси была деревянной и просто не сохранилась. Почитавшиеся наравне с иконами немногочисленные «Николы Можайские», в частности и виновник смятения во Пскове, хорошо известны. Это — всего лишь доски с резьбой. Никто не рассматривал их сбоку или сзади. Они не объемны^{139}.

Казалось бы, близкое к романскому белокаменное убранство владимиро-суздальских соборов могло привести к настоящей круглой скульптуре. В романском искусстве наблюдается постепенное отделение рельефа от стены, пока не появляются обособленные готические статуи. Но у нас заметна обратная тенденция — ко все большему уплощению рельефа и слиянию его со стеной.

Все это существенно для понимания судеб искусства в России в XVIII–XIX вв. Необходимо, однако, разобраться и в причинах столь малого развития скульптуры в средневековье. Здесь нам поможет знакомство с первобытными памятниками. Причерноморские каменные бабы — не статуи, а плиты с гравировкой. На громадном пространстве нашей страны обнаружено всего два наскальных барельефа — оба на окраинах: один в Туве, другой в Поднестровье, оба позднесредневековые, оба отражающие чуждые традиции: тувинский — буддийскую, днестровский — польскую, католическую^{140}. Между тем в Западной Европе можно выстроить длинный ряд изваяний — от палеолитического глиняного медведя Монтэспана и идолов неолитической культуры линейно-ленточной керамики до произведений античной эпохи.

Исключением из общего правила на территории СССР был Урал — родина оригинальной пермской деревянной скульптуры. Мы воспринимаем ее по коллекциям, поступившим в музеи из церквей XVII–XVIII вв., но еще в XIV столетии Стефан — епископ Пермский, уничтожал в камских лесах языческие «кумири различнии… болваны истуканныя, изваянныя, издолбленныя, вырезом вырезаемый»^{141}.

Автор монографии о пермской пластике Н. Н. Серебренников, отвечая на вопрос о ее генезисе, говорил о скрещении влияний западноевропейского барокко с очень древними местными традициями^{142}. О том, что задолго до контактов с Западом фигуры из дерева на Урале уже были, помимо жития Стефана, свидетельствует и археология. В окрестностях Тагила — в Шигирском и Горбуновском торфяниках — археологи изучили несколько поселений III–II тыс. до н. э. Торф консервирует древесину, поэтому тут уцелели уродливые идолы в две трети человеческого роста и меньшие статуэтки уток и лосей (рис. VIII, а)^{143}. Торфяниковые стоянки раскапывали и в других краях: в Вологодской и Псковской областях, в Латвии и Белоруссии. Кое-какие вещи с художественной резьбой встречены и там, но их мало и они не слишком выразительны. Случайно ли это? Не следует ли сделать вывод, что расцвет деревянной скульптуры на Урале подготовлен ее длительной предысторией, а жалкое состояние пластики в Центральной и Южной России обусловлено отсутствием местных традиций?

Очевидно, складывавшийся тысячелетиями облик искусства данного района так или иначе воздействует на творчество позднейшего времени. Разумеется, это воздействие не бесконечно. В каменном и бронзовом веке искусство эволюционировало медленно. Сознание первобытных людей было косно, они с опаской и неохотой отходили от уже выработанных канонов. То же, хоть и в меньшей степени, характерно для классического Востока и средневековья. Некоторые христианские «иконные образцы» жили по тысяче, а египетские каноны даже по две и три тысячи лет. Начиная с Ренессанса развитие убыстряется. Один стиль сменяет другой. Традиции чаще отвергают, чем продолжают.

Но на грани XIX и XX вв. мы сталкиваемся и с неведомыми до того попытками научиться чему-то у древнейших художников. Еще в 1890 г. Поль Гоген утверждал, что «молодежь найдет спасение, обратившись к далеким первобытным источникам»^{144}. Пабло Пикассо и кубисты восхищаются скульптурой негров. В театре, где в XVIII–XIX вв. все исторические пьесы (будь то «Дмитрий Донской» В. А. Озерова или «Баязет» Ж. Расина) разыгрывали в античных одеяниях, теперь даже греческие трагедии ставят, «черпая вдохновение в искусстве Африки». Так трактовал «Орестею» Эсхила знаменитый французский актер и режиссер Жан Луи Барро^{145}. Живопись палеолита, произведения народов южного полушария, почти не затронутых цивилизацией, обогатили культуру Запада новыми оттенками. Благодаря им удалось преодолеть избитые, затасканные приемы творчества.

Что же должно привлекать нас в первобытном искусстве? Прежде всего — памятники, прекрасные сами по себе, без поправок на время их исполнения. Трипольские глиняные вазы и чаши, изящные по очертаниям, радующие глаз нарядной трехцветпой росписью и четким ритмичным спиральным орнаментом, — истинно прекрасны. Хороши литые бронзовые орудия — плавно изгибающиеся топорики из кобанских могильников Кавказа, украшенные гравированными силуэтами оленей, змей, собак (рис. VIII. б), ножи из Сибири, увенчанные фигурами зверей на рукоятях. Заслуживают высокой оценки деревянные сосуды — утки из Горбунова, — подкупающие обобщенной, уверенной лепкой (рис. VIII, а).

Наибольших успехов мастера каменного и бронзового добились в двух направлениях — в орнаментации и в изображении животных. Если нашим портретистам нечего взять у художников, расписывавших французские пещеры или высекавших хороводы на скалах Кобыстана, то анималисты постоянно анализируют палеолитические фрески и костяные статуэтки мамонтов и бизонов^{146}.

На страницах этой книги те же памятники использовались как источники по истории мышления и духовной жизни. Велико их значение и для теории искусства. Мы убедились в том, что в первобытности оно не стояло на месте, и старались уловить закономерность в его эволюции. От обособленных силуэтов и контуров люди перешли К композициям, от монохромии — к полихромии, от сцен производства — к мифологическим темам. Образ зверя, безраздельно господствовавший в живописи и графике, был затем потеснен образом человека. В бронзовом веко делает первые шаги архитектура, в том числе и каменная (дольмены). Всюду нарождается что-то новое, и рядом отмирает старое. Так угасала идея дольмена и приходили в упадок святилища с наскальными рисунками. Перед нами звенья одной цепи — логического объективного процесса, а не результаты случайных озарений немногих творцов, раскрывавших только свою личность, как выглядит история искусств в иных зарубежных курсах.

Каковы же движущие силы этого процесса? Связь искусства с экономическим базисом и общественными отношениями вне сомнений. Сосредоточивать все внимание на животных свойственно именно охотникам. Изображения людей становятся частыми в тот момент, когда был изобретен лук и из безликой толпы загонщиков выделились меткие и ловкие стрелки. Решительный перелом наступает еще позже — в эпоху металла, земледелия и скотоводства, распада родовой общины и возвышения племенных вождей и жрецов. Зная историю производства, мы легче сориентируемся и в сложных путях искусства.

Но было бы грубой ошибкой понимать этот тезис примитивно и выводить каждое явление духовной жизни из экономики или социального строя. Искусство никак не откликнулось на собирательство — обширную сферу деятельности первобытных людей. Хозяйство палеолитического времени в Западной и Восточной Европе, в Сибири и на Кавказе было одинаковым. Но во Франции пещер с росписью — десятки, а на Русской равнине их нет. На стоянках здесь попадаются лишь небольшие статуэтки из камня и кости. На Кавказе ни живопись, ни скульптура в палеолите не получили развития.

Растаял ледник. Человечество поднялось на стадию мезолита. С этих пор во Франции на стенах пещер уже не рисовали. На Кавказе, наоборот, тут-то и возникли лучшие кобыстанские композиции.

Все творчество носителей срубной или андроновской культуры II тыс. до н. э., умевших плавить медь, пасти скот и обрабатывать землю, выражалось в простейшем орнаменте на глиняной посуде. Они не унаследовали живопись и пластику Мадлена, хотя в другом опередили палеолитических охотников.

Раскапывая на северо-западе Кавказа только поселения III–II тыс. до н. э., мы никогда не догадались бы, что люди, жившие в этих убогих деревушках, сооружали каменные гробницы из гигантских монолитов.

Итак, уровень искусства в отличие от его характера в очень малой мере зависел от хозяйства и социальной организации. Это положение сформулировал во «Введении к критике политической экономии» Карл Маркс: «Относительно искусства известно, что определенные периоды его расцвета отнюдь не находятся в соответствии с общим развитием общества»^{147}.

Все вышесказанное касается первобытного искусства в целом. В чем же особый интерес его памятников, находящихся на территории СССР? Раньше исследование творчества каменного и бронзового века велось преимущественно на материалах Западной Европы. Это неудивительно. Именно там найдены сотни превосходных палеолитических гравюр и статуэток! Не забудем, однако, что создание пещерных росписей во Франции неожиданно прекратилось. Мезолит, неолит и бронзовый век этой страны оставили нам очень мало весьма скромных произведений, почти не связанных с палеолитическими шедеврами. А в Восточной Европе и в Сибири, в Средней Азии и на Кавказе, в Индии и Африке росписи и гравировки на камне появлялись на протяжении многих тысячелетий, причем иногда налицо непрерывная линия развития.

Палеолитическая живопись в Пиренеях — такой же феномен, как и греческая пластика и архитектура. Если немыслимо написать историю культуры, опустив любой из этих разделов, то, с другой стороны, нельзя рассказать об эволюции зодчества, ограничившись для всех эпох одной Грецией. Точно также нельзя судить об успехах и неудачах первобытных мастеров только по раскопкам в Западной Европе. Статуи Фидия и Праксителя — вершина, достигнутая пластикой в период раннего железа, но закат античного ваяния — это лишь эпизод на фоне поступательного движения искусства во всем мире. Во Франции после Мадлена пещерная живопись быстро регрессировала. Факт любопытный, и все же менее показательный, чем продолжавшаяся от мезолита до сравнительно недавнего времени традиция наскальных изображений в Восточной Европе, Африке и Азии.

По памятникам этих частей света, а не по западноевропейским, мы получим наиболее верное представление об этапах первобытного искусства. Опираясь на поздние петроглифы, мы приблизимся и к решению вопроса об их смысле. Сейчас наши французские коллеги избегают этнографических параллелей при интерпретации пещерной живописи, подчеркивая как хронологический разрыв, так и различие между условиями жизни бушменов и австралийцев в жарком поясе и кроманьонцев— на краю ледника. Это справедливо. Но в ряде мест наскальные гравировки и росписи возникали не только в каменном веке, но и в бронзовом, и в железном, в прошлом, а то и в нынешнем столетии. Тут применение этнографии вполне законно и имеется возможность, вооружившись ретроспективным методом, подойти к расшифровке самых древних изображений.

В эту работу могут внести свой вклад не только специалисты-археологи, но и все, кто интересуется прошлым нашей Родины. До сих пор наскальные рисунки, дольмены, каменные изваяния выявлены далеко не полностью. Часто мы слышим о гибели уникальных объектов. Об уничтожении кавказских дольменов речь уже была. А. П. Окладников заканчивает свою книгу про Шишкинские писаницы грустным сообщением, что некоторые из них недавно взорвали^{148}.

Помочь ученым найти неизвестные ранее памятники первобытного искусства, уберечь их от разрушения и порчи — долг каждого сознательного гражданина нашей страны. Пожелаем же успеха в этом деле и профессией налам-археологам, и их добровольным помощникам.