Памятники первобытного искусства на территории СССР

Глава III НАСКАЛЬНЫЕ ИЗОБРАЖЕНИЯ

Никто не взял на себя труд подсчитать, во скольких пунктах нашей страны обнаружены росписи и гравировки на камне. Если бы такой подсчет удалось произвести, думается, что цифра была бы трехзначной. Еще сложнее определить число отдельных фигур — людей, животных, мифических персонажей и т. д. — на всех этих обширных панно и композициях. По-видимому, речь должна идти даже не о сотнях тысяч, а о миллионах. В одном урочище Саймалы-таш в Киргизии, по утверждению ленинградского археолога А. II. Бернштама, около ста тысяч изображений^{40}.

Из этих миллионов рисунков по-настоящему изучены очень немногие. О большинстве имеются только предварительные сообщения, составленные к тому же не археологами, а геологами, зоологами, краеведами. Путешествуя по горам и пустыням, они довольно часто наталкиваются на петроглифы, по далеко не всегда снимают с них копии или делают фотографии. Судя по ежегодным открытиям в Сибири и Средней Азии, есть немало изображений вообще никому неизвестных. О том, как плохо мы знаем эти материалы, свидетельствует и такой факт: первые бесспорные палеолитические росписи в СССР выявлены лишь в 1959 г., хотя Канову пещеру, где они найдены, посещали неоднократно, начиная с академических экспедиций XVIII в.

И поиски новых памятников, и их научная фиксация и анализ их стиля и содержания потребуют еще громадной работы, но главные направления в толковании этих необычных исторических источников в археологии уже намечены.

Рисунков на камне больше всего, разумеется, в горных областях и меньше на равнинах. В СССР по количеству петроглифов первое место принадлежит Средней Азии или Сибири. Кавказ и Урал, гораздо лучше исследованные, в этом отношении им уступают. В остальных районах: в Приазовье и Крыму, на Онежском озере и Белом море, в Литве и Приамурье встречаются весьма любопытные для нас объекты, но лишь в отдельных точках. Совсем нет ранних изображений в Карпатах, на берегах Южного Буга и Днестра, богатых скальными выходами. Очевидно, не только в палеолите, но и в позднейшие времена росписи и гравировки на камнях создавались не в каждом районе, даже горном. Этот обычай был свойствен отнюдь не каждому племени.

Петроглифы нашей страны — очень разные по условиям расположения, возрасту, технике и размерам. Палеолитические рисунки Каповой пещеры и мезолитические — Зараут-камара, все уральские и многие сибирские писаницы бронзового и железного века — красочные, монохромные. Красную, желтоватую или коричневатую охру толкли в порошок, замешивали на воде или жире и наносили на стены гротов и береговые утесы кистью, а то и просто пальцем. В пещере Ак-чункур на Тянь-Шане с росписями эпохи бронзы при раскопках найдена первобытная «палитра» — рог козла, заполненный охрой^{41}. В XIX в. художники-бушмены тоже хранили краску в роговых сосудах, привязанных к поясу. Кое-где преобладают силуэты (Капова, Зараут-камар), кое-где — контуры (писаницы Тагила). Иногда сначала очерчивали контур какой-нибудь фигуры, а потом его замазывали. Иногда в нем проводили поперечные черты, похожие на ребра, Такой «скелетный стиль» характерен для Урала и Сибири.

Нередко живописец придирчиво выбирал фон для своих произведений. В Зараут-камаре они размещены только там, где потолок навеса покрыт известковым натеком, подвергшимся впоследствии изменению, так называемому пустынному загару. На этом желто-бежевом фоне рисунки четко выделялись, тогда как на природной серой поверхности они смотрелись бы хуже.

Гравировок в СССР больше, чем росписей. Чаще всего каменным или металлическим орудием в скале прорезали или точечными ударами выдалбливали одни контуры. Таковы основные кобыстанские и амурские композиции. Внутри некоторых изображений животных в Таджикистане заключены круги — что-то вроде «яблок» на теле лошади, а в Сибири — «скелетные» полосы. В Карелии неолитический мастер с завидным упорством тысячи раз ударял кварцевым отбойником по твердой поверхности гранита, пока на ней не получался вогнутый и более светлый силуэт. Тем же методом пользовались и в Центральной Азии. На Каменной могиле и в Кобыстане в более мягких породах силуэты прополировывали. Раскопки показали, что для этого по плитам песчаника надо было с силой проводить обломками кварца^{42}.

Гравировки подчас сочетались с тонированием. Углубленные изображения Каменной могилы были прокрашены. Кусочки охры, насыщавшие культурный слой в одной из пещер с петроглифами в Кобыстане, позволяют предполагать, что теми же особенностями отличалось монументальное искусство Закавказья.

Старые композиции на скалах иногда подновляли. В кобыстанские хороводы в какой-то момент введены еще два-три танцора (рис. 13), в сцену загона в Зараут-кама-ре — еще один лучник. Темная линия его ноги заходит на уже выцветшую линию хвоста убегающего джейрана (рис. II, а). Поблекшие контуры лосиных фигур на Каменных островах Ангары позднее освежали, но на этот раз не краской, а выбиванием^{43}.

Есть на скалах и изображения, наслоившиеся друг на друга, например, на стене самой большой кобыстанской пещеры (рис. 13). Первобытный человек нисколько не заботился о сохранности старых гравировок и даже о том, чтобы хорошо были видны его собственные творения. Он жаждал одного — вырезать контур тела быка именно тут, на стене этой пещеры-святилища.

Рис. 13. Панно с гравировками на стене пещеры на верхней террасе горы Беюк-даш в Кобыстане

Рост охотников в Зараут-камаре всего — 4—20 см. Размеры лошади на Шишинской писанице больше натуральных. Ее длина 2,8 м.

Велика разница и в стиле изображений — от реалистического до предельно схематизированного. При этом даже те из них, что схематизированы в одинаковой мере, отнюдь не похожи в деталях. Фигуры людей то очень вытянуты, как греческие куросы и готические статуи, то нарочито приземисты, как на византийских мозаиках.

Вся палеолитическая живопись Франции сосредоточена в пещерах. У нас в сходных условиях расположены палеолитические рисунки Башкирии, непонятные нарезки Мгвимевп в Грузии и Агца в Абхазии, древнейшие композиции Зараут-камара и Кобыстана. Следуя давней традиции, гроты и навесы порой расписывали и позже — в бронзовом веке (Ак-чункур) и даже в скифское время (Таш-аир в Крыму).

Как и во Франции, петроглифы занимают иногда но стены, а потолок пещеры. В Каменной могиле, чтобы их рассмотреть, надо лечь на спину, в Зараут-камаре — задрать голову. Все навесы хорошо освещены. Канова пещера и гроты Каменной могилы совершенно темные. Туда нужно идти, вооружившись факелами. Их трепещущее пламя, на мгновенье прорезав тьму, падает на красные фигуры мамонтов и быков, делает их живыми и неизмеримо увеличивает наше впечатление. При ровном электрическом свете они выглядят уже иначе, становятся скучнее, прозаичнее.

В неолите и в эпоху металла топография святилищ с росписями и гравировками меняется. На Вишере и Лене — это отвесные утесы, в Карелии — пологие берега Онежского озера и Выга, в Саймалы-таше — известняковые блоки на камнепадах по склонам гор. Даже в Кобыстане и на Каменной могиле все чаще начали украшать открытые скалы. В Литве и около Новгорода обнаружены гравировки на валунах ледникового происхождения.

Петроглифы нередко называют картинными галереями, палеолитическим Лувром, Эрмитажем и т. д. Сравнение неудачное. Галерея состоит из обособленных полотен. Сегодня их можно повесить так, завтра — по-новому, а послезавтра — послать на выставку в другой город. Они очень мало или совсем не связаны с экспозиционным помещением. Наскальные изображения, напротив, буквально слиты со своим фоном. Их трудно оторвать от всего природного окружения. Пожалуй, более верным здесь будет сравнение с декоративной живописью или с архитектурным убранством здания. Древний художник приспосабливался к изгибам и выступам скалы, как мастер-декоратор приспосабливал лепнину и роспись к архитектурным формам барокко или классицизма. Поэтому с интересующими нас памятниками очень важно знакомиться не по копиям, а на месте. Цвет гранита, известняка, песчаника, освещение, вода, омывающая онежские и беломорские изображения, закономерно входят в комплекс произведений первобытного искусства.

В Зараут-камаре параллельно трещине в стене навеса выстроились загонщики, а перед углублением в ней пари-сован раненый бык. Он как бы застыл на краю ямы, к которой его подогнали охотники (рис. II,б).

Присматриваясь к изломам скальной поверхности, мы подчас можем расчленить самое сложное переплетение петроглифов на отдельные сценки, обрамленные этими природными гранями.

Ряд гравировок вписан в естественное обрамление с подлинным вкусом, по нельзя не признать, что их все же меньшинство. Проблемы композиции не беспокоили художников каменного века. Беломорские петроглифы перенасыщены фигурами людей, птиц, лосей. Им до того тесно, что, кажется, и дышать нечем. Подобная боязнь пространства, стремление заполнить его во что бы то ни стало сказывается в зодчестве Древнего Востока. Иные египетские храмы внутри заставлены колоннами, хотя для прочности конструкции этого вовсе не требовалось.

Так же, как сравнение с музеем, неудачно и наименование красочных наскальных рисунков живописью. Они ничем принципиально не отличаются от гравировок. Специфика живописи и графики вовсе не в применении цвета или в отказе от него, а в разном отношении к плоскости. Живопись дает иллюзию пространства, окна, пробитой стены, графика — искусство линии и контура, а не объема. Плоскостность, непроработанность фона, отсутствие четких границ присущи всем наскальным изображениям от палеолита до эпохи железа, доказывая их принадлежность к миру графики. В противном случае мы наблюдали бы постепенное нарастание объемности, трехмерности, приближение к фреске и станковой картине. Другая особенность графики — сходство со знаками. Уже среди палеолитических начертаний в пещерах Франции знаки составляют до 15 %. Рядом с фигурами зверей всюду встречаются какие-то треугольники, решетки, поля из точек и т. д. Немало аналогичных символов и идеограмм на уральских и сибирских писаницах, на Онежском озере, в Приазовье. Фрески и полотна навсегда закреплены в одном положении, лист же с рисунком или гравюрой мы можем поворачивать и так и сяк. Нет твердой ориентировки и у рисунков на потолках пещер, и на горизонтальных выходах гранита в Карелии.

Живопись в прямом смысле слова возникла поздно — вероятно, в римское время, о чем свидетельствуют раскопки в Помпеях. Росписи глинобитных домов в поселках древнейших земледельцев — в Чатал-уюке в Малой Азии, в Песседжик-тепе в Туркмении — еще очень похожи на петроглифы и по построению, и по сюжетам. Все же прямоугольное огранепие стены вызвало упорядочение изображений, и благодаря этому был сделан первый шаг по направлению к подлинной живописи.

Перечисленные различия в топографии, стиле, технике выполнения наскальных изображений чаще всего отражают самобытность культуры в том пли ином районе, реже являются хронологическим показателем. Так, можно заметить, что на Урале представлены только росписи, а в Карелии только выбитые точечной техникой силуэты. В то же время этот прием нанесения рисунков — хронологический признак, ибо ни в палеолите, ни в мезолите выбиванием не пользовались. Об изменениях в топографии петроглифов на протяжении истории мы уже говорили.

Анализируя все названные выше особенности, археологи сумели подойти к решению вопросов хронологии. Огромную роль здесь играют камни-«палимпсесты», где древние изображения прорезаны более молодыми. Важны изучение сюжетов, единичные, по особенно ценные случаи перекрывания петроглифов культурными слоями стоянок, сопоставления рисунков на скалах и на вещах из могил и поселений или с самими вещами.

Прежде всего археолог должен выяснить, созданы интересующие его изображения в одну эпоху или нет. Наблюдения над техникой их исполнения, стилем и степенью разрушения скажут ему о многом. Сотни силуэтов на берегу Онежского озера были выбиты за относительно короткий отрезок времени. Гравировки на Каменной могиле и в Кобыстане, писаницы Вишеры и Шишкина создавались тысячелетиями. Это как бы книги, которые надо прочесть в правильной последовательности, страница за страницей.

На втором этаже Каповой пещеры нарисованы вымершие животные — мамонты и носорог. Поэтому росписи смело можно отнести к палеолиту. Стиль их и условия расположения подкрепляют такой вывод^{44}. К тому же периоду относятся нарезки на стене навеса Мгвимеви в Западной Грузии. Они закрыты коркой сталагмита, содержавшей позднепалеолитические орудия^{45}.

В непосредственном соседстве с карельскими петроглифами открыты стоянки, характерные для северного пережиточного неолита. В одной точке близ Беломорска те и другие связаны особенно тесно. После того как на граните были выбиты силуэты лосей и охотящихся на них лыжников, люди ушли из этого района, и камень затянуло песком. В середине II тыс. до н. э. на том же месте раскинула свой лагерь другая община, не знавшая, что скрыто под землей. Над рисунками нарос культурный слой. Тем самым возраст ряда композиций определяется довольно точно^{46}.

Мощные отложения накопились с конца мезолита до бронзового века у подножия Каменной могилы. Заманчиво выделить и в комплексе гравировок пласты, соответствующие горизонтам поселения. Задачу облегчают раскопки курганов III–II тыс. до н. э. в Крыму и в Приднепровье. Найденные в них плиты со знаками типа Каменной могилы (стопы, солнечный символ — круг с вписанным крестом, геометрические узоры) дают представление об искусстве эпохи бронзы.

В Зараут-камаре нет никаких следов обитания, но на Памире похожие рисунки сделаны в гроте Шахты, где жил мезолитический человек. Невозможные для палеолита сцены охоты с участием вооруженных луками загонщиков, резкое отличие росписей Зараут-камара от петроглифов периода металла в Узбекистане и Таджикистане указывают на эпоху мезолита или неолита^{47}.

На хронологии Кобыстана хотелось бы задержаться подольше. Мы уже ссылались на перекрывающие друг друга разностильные гравировки большого панно на горе Беюк-даш. Первый слой состоит из целиком углубленных протертых в камне силуэтов людей с вытянутыми пропорциями тела, высотой до полутора метров. Их прорезают контурные изображения второго слоя — быки длиной 80 см— 1 м (рис. 13). В других пунктах на той же горе аналогичные изображения объединены в композиции со стадами лошадей и маленькими коренастыми лучниками ростом 10–15 см (рис. 14). Иногда поверх них лежит третий слой — тоже контурные, но гораздо меньшие и предельно упрощенные фигуры безоаровых козлов. Этот сюжет — вообще наиболее распространен в Кобыстане. К третьему слою принадлежат и схематические начертания, человечки, лодки с пловцами.

В двух пещерах на горе Беюк-даш — точнее, убежищах среди оторвавшихся от края плато и скатившихся по откосу гигантских каменных блоков — были проведены раскопки. Тут залегали культурные слои эпохи мезолита и неолита, местами закрывшие гравировки с лошадьми и маленькими лучниками (рис. 14, 15, рис. IV, б). Значит, эти рисунки не моложе мезолита. К палеолиту их отнести нельзя, ибо здесь мы видим охоту на лошадей, быка и кабана с помощью дука и домашней собаки. Первый слой гравировок древнее второго. Особенностям трактовки отдельных углубленных силуэтов можно отыскать параллели в палеолитическом искусстве Европы. Ио и там люди держат в руках луки, а человека в пещерных палеолитических святилищах изображали чрезвычайно редко. Вероятно, первый комплекс Кобыстана — раннемезолитический, а второй — позднемезолитический.

Рис. 14. Кобыстан, гора Беюк-даш. Сцена охоты на быка, гравюра на камне

Рис. 15. Кобыстан, гора Беюк-даш. Гравировки на камне с охотничьими сценами и сценами танцев

С третьим — разобраться уже несложно. Контурные профили козлов, тождественные кобыстанским (рис. 16), обнаружены на плитах камня из двух могильников начала I тыс. до н. э. на Апшеронском полуострове. Выявлены такие рисунки и севернее, в Дагестане. Там, в урочище Сигитми, археологи изучили остатки поселения, приютившегося под скалой с петроглифами. На ней запечатлены всадники, догоняющие оленей, серн и козлов. Кости этих зверей найдены и на стоянке. По что еще важнее — в фундаментах ее домов лежали камни, выломанные из скалы, с гравировками. Следовательно, поселение начала I тыс. до н. э. младше изображений. Однако вряд ли намного. Ведь ранее середины II тыс. до л. э. верхового копя в Закавказье не было.

Композиций со всадниками в Кобыстане немало и на горе Джингир-даг. Один из них занес над оленем странные двурогие вилы (рис. 17). Бронзовые вилы знакомы археологам Азербайджана по раскопкам могил рубежа II и I тыс. до н. э.

Так определяются четкие хронологические рамки третьего пласта кобыстанских петроглифов. Основные памятники этой группы сконцентрированы на горе Джингир-даг. Любопытно, что тут в отличие от Беюк-даша нет ни одного изображения лодки. Не старше ли композиции с солнечной ладьей, чем сцены конной охоты, не датируются ли они II или III тыс. до н. э.?

Рис. 16. Гравированные изображения безоаровых козлов на горе Джингир-даг в Кобыстане

Рис. 17. Гравюра, изображающая охоту всадника па оленя на горе Джингир-даг в Кобыстане

Кое-где на камнях в Кобыстане ножом процарапаны совсем недавние рисунки — караваны верблюдов, всадники и т. д. К ним близки примитивные картинки, вырезанные на стенах азербайджанского мавзолея Мир-Алп XIV–XV вв.

Пока что мы опирались на «палимпсесты» и данные раскопок. Обратившись к стилистическому анализу, мы сможем проследить, как человек перешел от углубления в камне всего силуэта к гравированным контурам, а потом к процарапыванию, как большие, почти в натуральную величину, силуэты людей сменились изображениями быков длиною около метра, а те, в свою очередь, — фигурками козлов еще меньших размеров. Очень заметно нарастание схематизма. Если изображения быков выполнены в реалистической манере, то фигуры козлов представляют собой скорее значки и идеограммы. Привлекают внимание и различия в передаче пропорций человеческого тела в мезолите и в позднейший период. В целом петроглифы Кобыстана — это иллюстрированная история Восточного Закавказья за добрый десяток тысяч лет — от мезолита до позднего средневековья^{48}.

Сходным путем классифицированы писаницы Сибири и Урала. На реке Вишере в Прикамье и на реке Мархе в Якутии (Суруктаах-хая) прямо под ними расположены жертвенные места с изделиями пережиточно-неолитического возраста в нижнем слое. Наверное, к этой стадии культуры относятся и древнейшие росписи на обоих утесах^{49}. Узоры, нанесенные краской на берега Тагила, сопоставляются с орнаментацией глиняных сосудов эпохи бронзы^{50}. Типичные скифские котлы выгравированы на скалах среднего Енисея^{51}. Дата шишкинских композиций железного века установлена благодаря их сходству с рисунками на каменных плитках и глиняных сосудах из городищ тюрок-курыкаи в Прибайкалье^{52}.

Небезынтересно выяснить, когда прекращается создание петроглифов. В каждом районе это зависело от конкретной обстановки. На Онежском озере и Белом море после II тыс. до н. э. силуэты на граните уже не выбивали. Этот факт возвращает пас к старой проблеме в истории Севера: там обнаружены сотни неолитических стоянок, но почти нет более поздних памятников вплоть до славянских и финских курганов. Прежде отсюда делали вывод о перерыве в заселении Карелии. Целеустремленные поиски стойбищ века металла опровергли столь категорическое утверждение, но все-таки период упадка в развитии культуры на Севере, видимо, был. Никак не исключено, что люди, молившиеся у Онежского и Беломорского святилищ, покинули этот край, а новым племенам, освоившим его некоторое время спустя, рисунки на скалах, созданные их предшественниками, казались непонятными и ненужными.

По-иному складывалась судьба Кобыстана. Тут свежие композиции появлялись во всяком случае в средневековье, если не в прошлом и нынешнем столетии. На Лене известны изображения русских солдат в форме XVIII в., в Туве — охотников, стреляющих из ружей. Пятиконечные звезды, вырезанные рядом, показывают, что эти сценки возникли совсем недавно^{53}. До сих пор высекают на камнях схематические силуэты горных козлов в Таджикистане^{54}. Итак, традиция, зародившаяся в палеолите, в ряде уголков нашей страны еще жива. Дольше всего она поддерживалась у скотоводов, тесно соприкасавшихся с миром животных — домашних и диких — на степных, пустынных и высокогорных пастбищах и соблюдавших старые обряды. Земледельцы резче порвали с охотничьим бытом, и у них эта традиция угасла быстрее. Нельзя назвать ни одного наскального рисунка, связанного с культурой анау или трипольской. И не случайно нет петроглифов на Правобережье Украины или на Балканах — в районах древнейшего земледелия.

Какой же смысл был заложен в росписи и гравировке на скалах? Гипотез высказано много. Одни выдвигали тезис об «искусстве для искусства». Первобытному человеку, мол, просто доставляло удовольствие рисовать мамонтов и оленей. Другие приписывали петроглифам мемориальное значение: в них якобы увековечены выдающиеся события в жизни людей, например удачные охоты. Третьи утверждают, что лошади и бизоны на стенах пиренейских гротов — это мишени и наглядные пособия для обучения юношества метанию копья.

Прежде чем попытаться ответить на поставленный вопрос, надо определить, о каком времени мы говорим. Самые поздние рисунки действительно могли сделать для развлечения, от скуки в подражание ранним композициям наблюдавшие за стадом пастухи. Этнографы и археологи сталкивались с этим в Сибири, Таджикистане, Азербайджане (по словам Джорджо Вазари, пастушок Джотто также чертил всякие фигуры на камнях). Сомнительно, однако, что подобное чувство руководило кроманьонцами 20 тыс. лет назад. Сейчас мы читаем сказки для забавы, а ведь в них сохранились отголоски священных племенных мифов и преданий. Некоторые средневековые гравировки, например всадники со знаменами в Шишкине на Лене или караваны верблюдов в Кобыстане, возможно, имеют мемориальное значение. Но для петроглифов эпохи камня и бронзы любое из этих объяснений явно несостоятельно. Некогда французский исследователь палеолита А. Бегуен удачно возражал против догадок такого рода, приглашая их авторов поползать вместе с ним по темным сырым закоулкам пещер, где таятся древнейшие произведения живописи и графики.

В пещеру Фон де Гом попадают с огромными трудностями, протиснувшись через маленькую щель — «Рубикон». В Ля Мут подобное отверстие пришлось расширить, и все же проникнуть вглубь можно лишь по-пластунски. В Нио зал с росписями удален от входа на целых полмили. В Тюк д’Одюбер, чтобы увидеть барельефы из глины, надо проплыть по подземной реке, подняться по узкой трубе на второй этаж и, согнувшись, пройти по нему изрядное расстояние до последнего зала. Вход в Пиндаль расположен на отвесной скальной стенке, в Пасьегу спускаются по карстовому колодцу, в Кабрере проползают по запутанным коридорам, образующим настоящий лабиринт.

То же и в нашей стране. Панно с мамонтами находится в абсолютной тьме на втором этаже Каповой пещеры, куда нужно влезать по расщелине среди опасных для жизни трещин и провалов. В Сураты-сае в Киргизии изображения выбиты на обрывистой круче. Вскарабкаться на нее археологам помогали альпинисты. Иначе как на животе не пробраться в основной грот Каменной могилы.

Создавая рисунки для собственного удовольствия или в назидание потомству, человек выбрал бы, несомненно, другие места — доступные, заметные, хорошо освещенные. Поклонник красоты или тот, кто мечтает увековечить некое событие, не будет рисовать поверх старых композиций, так что порой нелегко разобрать, к какой фигуре относится та или иная деталь. В Кобыстане склоны трех гор — Беюк-даш, Кичик-даш и Джингир-даг усеяны обломками известняка, оторвавшимися от края плато и скатившимися вниз. На этих глыбах сколько угодно плоскостей для гравировок, но люди каменного и бронзового века вырезали их очень на немногих камнях, повреждая более ранние силуэты и контуры.

Нередко встречающаяся интерпретация петроглифов первобытной эпохи как графической летописи опровергается и давно установленной закономерностью в развитии культуры. Эволюция литературы и искусства идет не от документальных изображений отдельных людей и событий к обобщениям, а от обобщенной трактовки явлений к изобразительности реализма. Архаичные формы фольклора — эпос, сказка восходят к действительности, по-своему отражают ее, по стремление изобразить человека или происшествие мы находим только в позднем городском фольклоре^{55}. Палеолитические росписи на территории СССР монохромны. Палитра художников последних столетий непрерывно обогащается. Портрет возник в классовом обществе Древнего Востока, а портрет, рисованный с натуры, еще позже — в период Ренессанса. Пейзаж в нынешнем понимании зародился в Голландии XVII в., а живопись, создающаяся на пленэре — на лоне природы, стала господствующей на исходе XIX. Нет портрета и пейзажа и в сказке, и в эпосе. Реализм в искусстве и литературе утверждается лишь в новое время. Вот почему невозможно видеть в петроглифах сценки из жизни первобытных людей, сделанные на память детям и правнукам.

Не забудем и об этнографии. Сто лет назад бушмены и австралийцы украшали живописью стены гротов и навесов отнюдь не для развлечения или из тщеславия. Это было ритуальное магическое действо, обязательное, на их взгляд, для того, чтобы охота удалась.

Не совсем исчезли древние представления и у пас, в Сибири и на Кавказе. Близ скалы Суруктаах-хая якуты кладут жертвы до сего дня. Состав их примерно тот же, что в неолите. Тогда в числе приношений были кремневые наконечники стрел и деревянный прибор для добывания огня, теперь — свинцовые пули и коробки спичек. В Кобыстан и сейчас ходят на поклонение священной роще можжевельника и шести «пирам» — домусульманским языческим капищам.

Круг сюжетов, запечатленных на петроглифах, очень узок. Мы увидим здесь диких животных и стреляющих в них лучников, какие-то ритуальные действия, но не увидим посева, жатвы, домов, сосудов, доения коров, разделки туш, даже обычной трапезы и многого-многого другого. Повторение одних и тех же сюжетов в крайне ограниченном наборе, отсутствие рисунков самых распространенных предметов, вроде домов, решительно противоречит истолкованию интересующих нас памятников как мемориальных изображений и скорее свидетельствует об их культовом характере.

Итак, все говорит о том, что для наших далеких предков гравировки и росписи на скалах были частью тайных, сокровенных религиозных церемоний, без которых первобытный человек не мыслил благополучия своей общины.

У многих народов описаны очень похожие магические обряды: изготовляется скульптура или на песке очерчивается контур тела какого-нибудь животного. Затем в изображение кидают копья или стреляют из лука. Считается, что это поможет охотникам сразить настоящего зверя. Ритуал сам напрашивается на сравнение с палеолитической живописью Франции, где лошади, бизоны, носороги нередко показаны ранеными. Глиняная статуя медведя в пещере Монтэспан была изрешечена ударами копий. Судя по убедительной реконструкции, на статую раньше надевали шкуру. Очевидно, знакомые нам по этнографическим материалам обряды существовали еще в палеолите. В итоге восстанавливается следующая картина. В укромных закоулках в глубине пещер при свете факелов охотники древнекаменного века время от времени совершали магические церемонии. Отправляясь на промысел, изображали желанную добычу и оружие, пригвоздившее со к земле. Через определенный срок весь ритуал повторялся и старые рисунки перекрывались новыми.

Эти поверья держались очень долго. Даже земледельцы, обитавшие на стоянке Джейтун в Туркмении, лепили из глины фигурки диких быков и втыкали в них острые палочки. С тем же сюжетом мы не раз столкнемся и при просмотре наших петроглифов. В Зараут-камаре и Кобыстане нам бросятся в глаза мезолитические композиции с быками, оторопело стоящими под градом стрел. На протертых в песчанике фигурах быков и оленей из Каменной могилы сделаны дополнительные круглые и удлиненные углубления, вероятно, обозначающие раны и вонзившиеся в животных дротики (рисунок на обложке книги). Примыкают сюда и отдельные карельские силуэты, росписи Тагила и грота Шахты.

Было бы, конечно, ошибкой сводить все первобытное искусство только к этому ритуалу. По удачному наблюдению советского историка культуры Б. Л. Богаевского, для палеолитических рисунков, рельефов и скульптур Франции типичны парные изображения — то самца и самки бизонов, то четы северных оленей. Этнография и здесь спешит на выручку археологам. Оказывается, известны обряды, направленные не на истребление дичи, а на ее размножение^{56}. Люди достаточно рано поняли, что мало быть сытым после ближайшей охоты. Куда важнее с уверенностью глядеть в будущее. Поэтому они по-своему заботились, чтобы не иссякли охотничьи угодья. Этой мыслью проникнут австралийский обряд «интичиума».

Черты, свойственные мадленскому творчеству, улавливаются и в более поздних памятниках нашей страны. Парные фигуры лося и лосихи встречаются на ленских писаницах, на скалах Енисея и Карелии. На Онежском озере заслуживают внимания также силуэты лебедей с лебедятами и утиных выводков (см. концовку к этой главе).

Выше мы говорили об изображении солярной ладьи, не раз повторявшемся на петроглифах. Столь же обычны для них и схематические рисунки солнца на колесах. Они обнаружены в Скандинавии и Монголии, в Средней Азии и на Кавказе, под Новгородом и в Туве, иллюстрируя другой вариант мифа о движении светила по небосводу. Шведский археолог О. Альмгрен собрал большой материал о бутафорских кораблях, зачастую снабженных колесами, фигурирующих во время карнавалов у разных народов Европы. Само слово «карнавал» происходит от латинского currus navalis, т. е. «морская колесница». Альмгрен убедительно показал, что это пережиток солнечного культа, соединение солярной ладьи и колесницы^{57}. Были такие празднества и у русских вплоть до XIX столетия. В Иркутске на корабле с парусом, стоявшем на полозьях, возили по улицам Масленицу, медведя и песенников. В лодке на санях катались на святки в Тихвине и на масленицу в Архангельске^{58}. В белорусских селах в праздничный день Ивана Купалы сжигали телегу^{59}.

Не означают ли изображения ладьи и колесницы на скалах, что эти рисунки тоже делали в период охотничьих или скотоводческих празднеств? Это очень и очень вероятно. Хакасы в Минусинской котловине и буряты в Забайкалье приносили жертвы около писаниц в дни осенних и весенних праздников^{60}. Подновление древних рисунков в Зараут-камаре, Кобыстане и на Каменных островах совершалось скорее всего в какие-то определенные сроки. Австралийцы «ретушируют» пещерную живопись весною. По их поверьям, если ее не освежить, летом наступят засуха и голод^{61}.

Не случайно и то, что большинство петроглифов находится на утесах, обращенных на юг или восток — к солнцу, а на скалах много танцующих фигур. Таковы человекоподобные существа со звериными ликами на росписях и гравировках во французских пещерах — колдуны в масках, разыгрывающие перед охотой магическую пантомиму (если принять интерпретацию, подсказанную этнографическими параллелями), танцоры, акробаты, трубачи на гравировках Южной Швеции.

Древнейшие кобыстанские композиции — это нечто вроде хороводов: ряды взявшихся за руки людей, с луками, надетыми через плечо. На гравюрах конца мезолита пли начала неолита в Кобыстане мы найдем сходные рисунки, но уже в комплексе с другими. Внизу маленькие человечки охотятся и тащат на себе убитых животных, наверху — они же пляшут, держась за руки (рис. 15). Хороводы есть и среди петроглифов периода металла в Чулакских горах Казахстана^{62}, в Шишкине на Лене и на Каменных островах Ангары. В урочище Тамгалы под Алма-Атой, кроме групповых, запечатлены и сольные танцы ряженных в шкуры людей, потрясающих бубнами над головой^{63}.

Так понятия «искусство» и «праздник» оказываются связанными между собой с самого начала. Суровая, полная жестокой борьбы за существование жизнь первобытного человека время от времени разряжалась бурным весельем, музыкой, пляской, пантомимами в те дни, когда зима шла на спад, когда возрождалась природа, когда завершался сбор урожая.

Может сложиться впечатление, что от каменного до железного века тематика гравировок и росписей совсем не менялась. Разумеется, и этот вид искусства эволюционировал, но, действительно, намного медленнее, чем хозяйство и общество, да и некоторые области творчества — орнаментация, например.

На рубеже II и I тыс. до н. э. население Азербайджана было уже знакомо с металлом, земледелием, скотоводством; родовой строй распадался, а сюжеты кобыстанских петроглифов остались почти такими же, как и в мезолите. Вместо пеших лучников, целящихся в быков, теперь рисовали всадников с копьем и вилами, преследующих козлов и оленей. Объясняется это тем, что мы имеем дело не с импровизациями свободных художников, а с отражением в искусстве очень устойчивых обрядов.

В XIX в. в Ярославской губернии был записан охотничий заговор: «Стану я сзывать своих слуг-сторожей… большеухих и малоухих, рогатых и косолапых, хвостатых и шерстатых — загонять в мои ставушки-ловушки и в булатные клепы, чтобы все были пути-дороги, перебеги и их игрища обставлены, заставлены, чтобы попадались в мои ставушки и ловушки и булатные клены лисицы-красовицы, куницы черные, зайцы белые, зайцы серые, рыси пестрые, волки серые, медведи бурые. Поклонюсь своим пригонщикам и загонщикам до мать-сырой земли, чтобы они всех зверей замахивали, заганивали во все мои ставушки… чтобы мимо моих ставушек… не пробегали, не проскакивали… Пусть им кажется: по ту сторону — огонь, по другу — стена, сзади — калена стрела»^{64}. Русские крестьяне, хлебопашцы в сотом поколении, собираясь на промысел, шептали заклинания, восходящие по меньшей мере к неолиту, взывали к каким-то зооморфным помощникам. Эти таинственные «большеухие» и «хвостатые» «сторожа» не кто иные, как благожелательные к охотнику полулюди, полуживотные, вроде персонажей палеолитических росписей.

Поздние наскальные изображения Кобыстана, Сибири и Средней Азии — прямая аналогия ярославскому заговору. И тут, и там повторяется древняя доземледельческая обрядность. Как русские мужики обращались к хозяевам зверей, так и обитатели Азербайджана копировали мезолитический церемониал поражения нарисованного зверя. Новое сводится только к упоминанию в заговоре булатных капканов и к появлению фигур всадников с бронзовыми вилами на гравировках Кобыстана. Уже в XIX в. этот район был излюбленным местом охоты на джейрана у бакинских и шемаханских ханов. До сих пор функционируют кобыстанскне святилища. Неудивительно, что две тысячи лет назад приезжавшие сюда охотники начинали свой день с совершения традиционных магических ритуалов.

Не отличались в этом отношении от Кавказа Сибирь и Средняя Азия. На одном из поселений земледельческо-скотоводческой андроповской культуры в бассейне Иртыша при раскопках встретилось очень много костей дикого козла — архара. Больше всего силуэтов архаров и на петроглифах Казахстана и Средней Азии. Даже во дворце бухархудатов VII в. и. э. в Варахше на алебастровом декоре вырезаны горные козлы, пронзенные стрелами. На Лене в VI–X вв. курыканы не раз добавляли к Шишкинским писаницам сцены охоты на лосей и косуль. В промысловую магию верили по-прежнему, и искусство столетие за столетием должно было обслуживать на редкость архаические культы.

Тем по менее наскальная живопись и гравюра эволюционировали. В палеолите носорог и 11 мамонтов были показаны в Каповой пещере каждый сам по себе (рис. I). В мезолите от одиночных изображений сделали шаг к многофигурным композициям. В Зараут-камаре и Кобыстане — это лучинки, убивающие быков (рис. 14, рис. II), в Каменной могиле — стада быков и оленей (рис. на обложил? книги). Еще сложнее некоторые енисейские петроглифы железного века. Большая Боярская писаница построена по принципу панорамы. Сразу охватить ее глазом невозможно. Этот длинный фриз надо осматривать постепенно, участок за участком. Сибирские мастера I тыс. до н. э. проявили подлинную изобретательность и нащупали новый метод медленного развертывания, лежащий в основе музыки и художественной литературы. Средневековая писаница у Подкаменного улуса говорит о знакомстве ее создателей с правилами перспективы: изображения бегущих коров заходят одно за другое и уменьшаются. Итак, развитие по восходящей линии налицо.

Но весьма наглядны и свидетельства регресса. Несмотря на обобщенность фигур мамонтов Каповой пещеры, лошадей Кобыстана, быков Зараут-камара, они воспринимаются как произведения первобытного реализма, как закрепленное на камне свежее непосредственное впечатление художника. При всем желании этого не скажешь о поздних гравировках с безоаровыми козлами в Западном Прикаспии пли бесчисленных козликах на скалах Армении, Казахстана, Таджикистана, Тувы. Здесь перед нами лишь условные идеограммы. Люди эпохи бронзы в Азербайджане и Дагестане высекали на утесах подобие буквы и или арки, а на ее углу помещали два полукружия рогов (рис. 16). В Средней Азии выбивали пару соединенных вершинами треугольников, а над ними такие же полукружия.

На палеолитических росписях пещеры Ляско во Франции бизоньи копыта и рога трактовались чуть ли не 20 способами. Среди наскальных рисунков бронзового и железного века нет такого разнообразия и, напротив, выделяются целые серии почти тождественных силуэтов и контуров. Творчество вытеснялось каноном, сухой формальной схемой.

И это, и отмеченная выше на материалах Кобыстана тенденция к уменьшению работы по камню указывает на вырождение первобытного искусства. Успех или неуспех охоты не был для земледельцев и скотоводов вопросом жизни и смерти. Охота все чаще превращалась в спорт, в забаву. Естественно, что и в связанные с пей обряды уже не вкладывали столько чувства, как раньше.

Влияние производственной магии на петроглифы велико и бесспорно. Но смысл их, несомненно, был шире. Рисуя мамонтов и быков, лосей и оленей, загонщиков и танцоров, человек не только выполнял определенный ритуал, но и познавал мир. Иначе искусство не получило бы дальнейшего развития и умерло вместе с присваивающим хозяйством. Этого не случилось. Памятники II тыс. до н. э. отразили более высокую по сравнению с палеолитом и мезолитом стадию мышления.

Тематика петроглифов обогатилась. Появились те солнечные знаки, о которых шла речь в предшествующей главе, солярные колесницы и ладьи и, наконец, контуры стоп человека. В бронзовом веке их наносили везде — на Беломорье, на писаницах Тагила, Томи и Енисея, на глыбах Кобыстана и Каменной могилы.

Нет нужды объяснять значение следопытства для охотников. Они никогда не спускают глаз с запутанной сети следов, оставленных на земле зверями, птицами и людьми, и с легкостью читают эту книгу природы. Не забыта она и в искусстве. В крайне схематизированную композицию, выбитую точечной техникой близ Беломорска, входят и следы лосей, и лыжни, и углубления от лыжных палок. Украшая резьбой деревянные ковши, нивхи непременно поместят рядом с медведем, вылезающим из берлоги, его следы, а за фигурами лыжников — по две колеи на снегу и отпечатки палок по сторонам. Современному художнику эти детали вряд ли показались бы самыми существенными. О роли следопытства в прошлом можно судить и по обширности семьи слов с корнем «след»: следовательно, исследование, наследие, последний, следить, следовать, преследовать, следствие, последователь, наследник и т. д., и т. д.

И все же не совсем понятно, почему этот сюжет свойствен не искусству палеолита или мезолита, а периоду металла и земледелия. Преобладают человеческие следы. Факт немаловажный, ибо в бронзовом веке людей вообще начали изображать чаше, чем раньше. В Греции, где очень долго Аполлона чтили в виде каменных и медных столбов, в святилище в Амиклах Павсаний застал примитивное изваяние: «…если не считать того, что эта статуя имеет лицо, ступни ног и кисти рук, то все остальное подобно медной колонне»^{65}. Всего пять черт требовалось для создания образа бога или человека, и в их числе были стопы.

Недалеко от Новгорода, близ деревни Мытно, лежит камень с высеченными знаками — двумя ладонями, двумя ступнями и солярным символом — овалом с вписанным крестом (рис. IV, а). Аналогии им можно подобрать среди наскальных рисунков конца II тыс. до н. э. в Швеции и на Каменной могиле. Думается, что этот валун своего рода идол солнечного бога, каким был и античный Аполлон.

Кроме мифа о светиле, путешествующем на ладье или колеснице, в эпоху бронзы были популярны и другие легенды. Эпизоды некоторых мифов увековечены в гравировках и росписях на скалах.

Поздние петроглифы ближе всего по своему назначению к фрескам в храмах, запечатлевшим сцены Ветхого завета или Евангелия. Эти произведения искусства оценивались в христианской литературе совершенно определенно: «Если к тебе придет один из язычников, говоря — покажи мне твою веру… ты отведешь его в церковь и поставишь перед разными видами святых изображений» (Иоанн Дамаскин). «Часто, что ум не схватывает с помощью выслушанных слов, зрение воспринимает не ложно, растолковывает яснее» (патриарх Никифор). «Умеет немая живопись говорить на стене» (Григорий Нисский)^{66}. В первобытную эпоху к святилищам с изображениями приводили скорее всего не чужаков, а юношей из своего же рода во время обрядов инициации — посвящения в полноправные члены племени. На скалах они видели сцены, отражающие представления о мире, существовавшие у данной общины.

Уже при первом взгляде на Онежские или Беломорские петроглифы ясно, что это не просто магические рисунки животных и охоты на них, а гораздо более сложный комплекс. Расшифровать его пытался ряд наших ученых — В. И. Равдоникас, С. Н. Замятнин, А. М. Линевский, А. Я. Брюсов. Интересна недавняя статья К. Д. Лаушкина, сопоставившего онежские композиции с архаичными пластами «Калевалы» и фольклора саамов.

В «Калевале» неоднократно говорится про дверь в преисподнюю — щель в скале, омываемой водой:

Преисподняя — страна Туонела кишит гнусными пресмыкающимися. Вот как выглядит в этом краю частокол у домов:

Воплощением царства мертвых был и гигантский налим:

Правит в Туонеле божество смерти, облик у него отталкивающий, но человекоподобный, а не звериный.

Все эти мотивы мы найдем на петроглифах одного из мысов Онежского озера. Гранитный берег, на который при ветре набегает волна, рассечен глубокой трещиной. Она стала центром монументальной композиции и осью двухметровой фигуры, резко отличающейся по трактовке и размеру от всех человеческих изображений. Уродливое существо с четырехугольной головой и кривым ртом, раскинувшее руки с растопыренными пальцами, как бы распахнуло объятия, чтобы схватить очередную жертву. По обе стороны на равных расстояниях — столь же большие силуэты налима и ящерицы (рис. 18). «Композиция представляет собой нечто вроде жуткой триады смерти», — пишет К. Д. Лаушкин^{67}. Центральная фигура вызывала страх даже несколько тысячелетий спустя у русского населения Прионежья, назвавшего мыс на озере Бесовым Носом. В XIV или XV в. монахи Муромского монастыря решили обезвредить «беса» и выбили на нем крест и монограмму Христа.

Рис. 18. Изображения, выбитые на камне в урочище Бесов Нос на Онежском озере

Другой сюжет онежских петроглифов — космогонический. По «Калевале», Вселенная возникла из яйца, снесенного чудесной уткой на колене девы воздуха Ильматар — маленьком острове среди моря. Затем:

На скалах по берегу озера разбросано немало силуэтов водоплавающих птиц — скорее лебедей, чем уток. Рядом с каждым из них по одному яйцу. Самые любопытные гравировки обнаружены на островке Гурий, что, по всей вероятности, не случайно. Лебедь здесь необычный: на теле у него три изогнутые линии, как бы радуги. Тут же яйцо, солнце и звери — олицетворения неба и тверди земной (рис. 19)^{68}.

Рис. 19. Изображения, выбитые на камне на острове Гурий на Онежском озере

Легенда, вдохновившая художника, известна во всем мире. Есть запись египетского мифа о том, как из первоначального хаоса поднялся кусочек суши, на нем гусь — «великий Гоготун» устроил свое гнездо и высидел солнце^{69}. Эта версия, пожалуй, ближе к сценке на острове Гурий, чем та, что попала в «Калевалу». Согласно учению орфиков — греческих мистиков VI в. до н. э., из яйца сотворены и небо, и земля. Универсален и образ преисподней, но в рассказе о Туонеле мало бродячих сюжетов. В основе он самобытный и чисто северный. Так, во II тыс. до н. э. в Карелии скрещивались и переплетались местные предания каменного века и мифы, заимствованные у передовых земледельческих культур Юга и Юго-Запада.

С большей или меньшей убедительностью К. Д. Лаушкин разгадывает содержание других онежских рисунков, но работа его пока не завершена. Она сулит еще немало открытий. Богатый духовный мир наверняка заключен и в петроглифах Юга СССР, например армянских — с фигурами змей, драконов, знаков зодиака^{70}. К анализу их ученые только приступают. Для Тамгалинских гравировок на юго-востоке Казахстана — яркого и многообещающего памятника — не установлен даже возраст.

Пора подытожить наши наблюдения. Наскальные изображения — очень трудный, но весьма благодарный материал, в особенности если изучать сразу все его аспекты. Исследователь должен решать четыре задачи: определить дату, разобраться в технике исполнения рисунков, оценить их как произведения искусства и постичь их тайный смысл. Мы знаем теперь, что этот специфический вид творчества развивался на территории СССР минимум два десятка тысячелетий — с палеолитического времени до нынешнего столетия. От изображения отдельных животных первобытный человек перешел к композициям. На них среди быков, лосей, оленей и уток все чаще и чаще появляются люди. Позднее магические изображения охоты и раненных стрелами и копьями зверей сменились более сложными картинами, отразившими мировоззрение земледельцев, скотоводов и их северных соседей. Мифы о движении Солнца, о возникновении Вселенной, о стране мертвых и другие важнейшие идеологические представления запечатлены на скалах во II тыс. до н. э.

Начиная с эпохи бронзы яркие изображения зверей почти исчезают. Всюду распространяются сухие геометризованные схемы. Пример тому — профили горных козлов, высеченные на утесах Азербайджана, Дагестана, Средней и Центральной Азии. Люди затрачивают на создание петроглифов все меньше усилий, наспех процарапывая на камне маленькие фигурки. И хотя в Сибири и на Кавказе почитали святилища до XIX–XX вв., а кое-где рисунки выбивают и в наши дни, древнее искусство никогда уже не возродится. Оно исчерпало свои возможности, как исчерпали себя эпос и сказка. Все его высшие достижения в прошлом. Это росписи Каповой пещеры и Зараут-камара, гравировки Кобыстана и Каменных островов. Это и мифологические сцены на Онежском озере и Белом море — менее выразительные, но заслуживающие самого пристального внимания историков, фольклористов и социологов.