О боже, ты его застрелил? Командир не давал распоряжений…
Заткнись, Бертрам! Я даже пальцем не притронулся к нему, черт бы его побрал!
Ради бога, подними его, подтяни стул выше…
Ничего не понимаю. Дэл никогда не говорил, что его брат эпилептик…
Да заткнитесь вы все, кому сказано! Неужели вам непонятно, что все это фокус? Не подходите к нему, слышите!
Никакой это не припадок!
Прошу вас, придержите ему голову, иначе он…
Что она там сказала?
Я чувствовал его. Там, в темноте, я протянул к нему руку. Я протянул руку и схватил…
Свет.
Пространство ковра, оно протянулось, подобно бескрайней равнине.
Голоса: О'Коннел, Луизы, Бертрама, кого-то еще.
Кому говорят, не подходите даже близко к нему!
Появляются черные ботинки, огромные, как дом. Гигантская рука.
Еще один мужской голос, на сей раз ближе: если это фокус, то мы испепелим вас тазером. Вы меня поняли? Ты можешь говорить?
я…
Голос Лью, отдающийся странным эхом, словно кто-то слишком громко включил микрофон в небольшой комнате.
Я тону, произнес его голос.
Он боролся, пытался сбросить меня с себя, я же вцепился в него мертвой хваткой, вроде той, какой он обычно сжимал меня под конец наших с ним борцовских поединков.
Руки его были заведены за спину, запястья, схваченные твердым пластиком, соприкасались.
Напрягись.
Лью напряг мышцы рук.
— Ты не тонешь, — произнес охранник. — Ты просто упал навзничь…
Потяни.
Руки резко разомкнулись. Пластик треснул. Руки пронзила боль.
Не обращай внимания на боль. Хватай его.
Одна рука ухватила охранника за щиколотку и потянула. Хрустнули мелкие кости. Охранник с воплем рухнул на землю.
А теперь вставай.
Картина перед моими глазами покачнулась. Верзила в черном камуфляже открыл огонь. Из тазера вылетела стрела и во что-то впилась. Верзила вновь нажал на спусковой крючок. Выражение его лица изменилось — теперь на нем читалась не злость, а растерянность.
Врежь ему.
Удар кулака — и стрелявший отлетел к стене. Фотографии в рамках полетели на пол, стекла разбились вдребезги.
Бертрам, по-прежнему в шлеме и с батареей питания на спине, похоже, пребывал в состоянии шока. Глаза его были прикованы к человеку в черном, который только что рухнул на пол, ударившись о стену. Луиза вжалась в диван. Сидевшая рядом с ней О'Коннел поджала губы. Это выражение могло означать что угодно: страх, потрясение, ярость.
— Кто ты такой? — спросила она.
Руки Лью вытащили из груди кусок проволоки с наконечником и отбросили в сторону.
— Я умираю, — произнес голос моего брата.
Беги.
Тело знало, что ему делать. В три прыжка оно пересекло комнату, выскочило в дверь, перепрыгнуло через ступеньки крыльца и приземлилось на гравийной дорожке. В правой ноге что-то хрустнуло. Тело развернулось и со всех ног бросилось к домику номер пять.
Быстрее.
Тело подчинилось, хотя теперь бежало рывками, как будто с трудом поддерживало равновесие из-за поврежденной коленки. Легкие накачивали в сосуды кислород, сердце гнало его дальше, через забитые пробками артерии, питая кровью и необходимыми химическими соединениями мышцы. Сигналы боли бежали вверх по спинному мозгу, но головной мозг на них не реагировал.
Тело знало, что ему делать, хотя еще ни разу не делало этого с такой силой.
Деревья хлестали его, проносясь мимо. Желтый свет прачечной освещал другое тело, безжизненно лежавшее посреди дороги — одна рука отсутствовала, плечо оканчивалось лужей крови, размером с дождевую.
Тело перепрыгнуло через мертвеца, оставив его позади. Через десять секунд оно достигло домика, через три — вбежало сквозь заросли на дощатый пирс и устремилось к воде.
Шугарат сидел на корточках в самом конце настила. Он был занят тем, что разрывал на части куски мяса, скрепленные медной проволокой. Со стороны могло показаться, будто он разделывает рыбу, отделяет мясо от костей. Обитатель озера поднял голову. Его мучнисто-белая грудь была перемазана кровью. Он открыл рот и издал рык — мол, прочь от меня.
— Прочь от меня! — раздался голос Лью.
Шуг бросил похожий на бревно кусок мяса, которым был занят, и поднялся во весь рост навстречу бегущему человеку. За считанное мгновение, прежде чем им столкнуться, Шуг сделал шаг в сторону и беззвучно нырнул в воду, не издав ни единого всплеска. Бегущий человек и не думал сбавлять скорости.
Ныряй.
Мгновение — и его обожгла ледяная вода. Подкожный жир и воздух в легких на какой-то момент снова вытолкнули его на поверхность, однако мощные ноги упорно работали, толкая все глубже и глубже. Десять футов, пятнадцать футов. Вскоре руки нащупали илистое дно.
Руки вонзались в придонную грязь, перебирали камни, набрякшие водой палки, острые края битого стекла. Глаза широко раскрылись, стараясь уловить как можно больше проникавшего сюда света, но вода была мутной, насыщенной илистой взвесью, так что поле зрения ограничивалось лишь парой дюймов. Тело, которому и без того не хватало кислорода после долгого бега, было вынуждено работать ногами, чтобы снова не всплыть на поверхность. Руки продолжали свою работу по изучению дна, прочесывали ил и придонный мусор.
Пирс. Передвинься ближе к пирсу.
Лью заставил свое тело передвинуться ближе. Руки нащупали основание деревянной опоры, после чего тело повернуло назад, словно ламантин, двигаясь у самого дна. Оно упорно работало ногами и руками, приказывая себе не обращать внимания на жжение в груди, на ручеек крови из носа.
Пальцы коснулись кабеля в резиновой изоляции и сжали его, а потом двинулись дальше, пока не нащупали шлем и батарею питания, а потом и само тело утопленника, все еще присоединенное к кабелю. Обе руки схватили тело под мышки и оторвали от илистого дна.
К берегу.
Одной рукой придерживая утопленника, тело Лью устремилось вверх в сторону берега. Через несколько мгновений его голова вынырнула из воды. Рот автоматически открылся, жадно хватая воздух. Затем тело вновь нырнуло и приподняло над водой Дэла. А приподняв, вышло из озера и, подхватив утопленника на руки, словно жених невесту, зашагало к берегу.
О'Коннел стояла у кромки воды, и секунду спустя рядом с ней, тяжело дыша, вырос Бертрам. Он успел снять шлем и батарею питания, лысый череп блестел капельками пота.
— Опусти его на землю, — велела О'Коннел.
Голова Лью наклонилась и посмотрела вниз. На грудь утопленника упало несколько капель крови. Это была кровь Лью. Силой воли тело сумело остановить кровотечение.
— Послушай меня! — крикнула О'Коннел.
Тело вновь подняло голову.
Не сводя глаз с Лью, О'Коннел спрыгнула с невысокого выступа и принялась стягивать с себя куртку.
— Опусти его. Положи на землю. Он не дышит. Я ему помогу.
Опусти его.
Руки, ноги и спина скоординировали движение, чтобы опустить утопленника на расстеленную на земле куртку. Лицо утопленника — мое лицо — было бледным как полотно и полупрозрачным как рисовая бумага, с легким голубым оттенком. Голубые глаза, голубые губы. Дыхания не было.
О'Коннел склонилась над ним и осторожно стащила с утопленника шлем. После чего задрала до подмышек намокший джемпер и футболку — руки утопленника были по-прежнему связаны за спиной — и приложила щеку к его груди. Какое-то время она оставалась в этом положении.
— Ничего не слышу, — призналась она наконец, по всей видимости, самой себе.
Затем наклонила голову и как можно глубже запустила ему в рот палец. А когда вытащила обратно, он был весь в чем-то липком и черном — не то в грязи, не то в слизи, не то в крови, скорее всего во всем сразу. Мариэтта поправила голову утопленника и, зажав ему пальцами нос, дохнула в рот. После чего нажала на грудную клетку — три быстрых нажатия — и снова принялась вдувать утопленнику воздух через рот.
— Он окоченел, — произнесла она, — нужно снять с него мокрую одежду.
Мариэтта жестом подозвала Бертрама.
— Дай мне свой свитер.
Тот выполнил ее просьбу. О'Коннел на мгновение прервала свои действия по реанимации утопленника. Расстегнув на нем ремень, она сдернула с тела брюки.
— Нам нужны одеяла, и чем больше, тем лучше. Найди Луизу. Живее!
Бертрам повернулся, чтобы уйти, но в это мгновение на берег из кустов вылез один из боевиков «Лиги людей» — тот самый, которого кулак Лью едва не размазал по стенке. Его мощная физиономия раскраснелась и блестела от пота. Он посмотрел на крупного мужчину у кромки воды, затем на О'Коннел, которая была занята своим делом на земле, пытаясь оживить утонувшего парня.
— Они мертвы, все как один, — произнес он, обращаясь к Бертраму. — Харп, Торренс, Парриш. Необходимо найти нашего полевого командира. Нам нужно…
Бертрам кивком указал на пирс — на безжизненную массу плоти, ткани и проволоки. До боевика не сразу дошло, что, собственно, он увидел. Когда же он понял, что перед ним, то издал похожий на всхлип звук и растерянно повернулся к Бертраму.
— Выполняй! Живо! — рявкнула на Бертрама Мариэтта О'Коннел.
И тот потрусил к лесу. Боевик «Лиги» пару секунд размышлял, что ему делать, и бросился вслед за ним.
О'Коннел возобновила процедуру искусственного дыхания, чередуя нажатия грудной клетки с вдыханием воздуха в рот утопленнику. Через пару минут она уже сама задыхалась от усталости.
— Бесполезно, — проговорила она, отрывая рот от бездыханного тела, чтобы отдышаться.
Затем перевела взгляд на тело Лью. Из-за травмированной коленки оно накренилось вправо, хотя и оставалось в вертикальном положении. Если не считать того, что его била дрожь, оно было неподвижно, словно ждало очередной команды.
— Дэл, тебе придется вернуться.
Тело Лью никак не отреагировало на ее просьбу.
— Ты ведь делал это раньше. Вспомни омут. Ты уже спасал себя раньше. Хочешь не хочешь, а нужно вернуться.
Как?
— Не знаю, — ответил голос Лью.
— Черт побери, раз сумел выбраться наружу, значит, способен вернуться назад. — О'Коннел поднялась на ноги. — Ты ведь не можешь оставаться… — она взмахнула рукой, словно хотела раскроить Лью грудную клетку, — оставаться там. В ком-то другом. Кому сказано, возвращайся в собственное тело, Дэл!
В мое тело.
Рокот мощных моторов. С каждым мгновением он делался все громче и громче. Затем к нему присоединился гул винтов, и над верхушками деревьев, в круге света, возник вертолет. Он сделал разворот, накренился в сторону озера и улетел прочь.
В глазах Лью то место, где только что находился вертолет, превратилось в пустоту, в черную точку на фоне темного неба.
Пасть колодца открылась, края растянулись в стороны, пожирая небо. Извивающийся столб, ведущий то ли куда-то вниз, то ли куда-то вверх, взорвался бесчисленным множеством ответвлений, которые, в свою очередь, также продолжали взрываться и ветвиться подобно гигантскому фейерверку.
Черный колодец по-прежнему пытался затянуть меня, но уже не с такой силой как тогда, когда я находился под водой. Теперь выбор был за мной — сопротивляться ему или уступить, рухнуть в его глубины. Все, что от меня требовалось, — это вновь возжелать собственной смерти.
Каким-то чудом Мариэтта О'Коннел сумела-таки доставить нас в больницу на принадлежащем Луизе «форде» выпуска 1992 года. Он оказался единственной машиной, способной вместить сразу всех нас.
Бертрам с Мариэттой ехали впереди, я по диагонали лежал сзади, завернутый в одеяла. Лью устроился на центральном сиденье, прислоняясь к окну. Луиза сидела рядом с ним, прижимая к его носу полотенце. Трицепсы Лью были порваны и он не мог поднять рук.
Я был в сознании, глаза открыты. Я также слышал все, что говорилось рядом со мной, однако не мог ни пошевелиться, ни произнести ни слова. Впрочем, это даже к лучшему.
Больница была бедным, в духе пятидесятых годов заведением в сорока пяти минутах езды от Гармония-Лейк. Когда я поступил в приемный покой, температура моего тела составляла всего 83 градуса[3], сердце билось с частотой двадцать ударов в минуту. Дыхание замедленное, но регулярное, что крайне удивило врачей. При такой температуре тела моя нервная система давно должна была прекратить деятельность.
Штат в больнице был невелик, но знал, как бороться с гипотермией: в округе каждый год немалое число пьяных рыбаков оказывалось в ледяной воде. Мне на лицо надели маску, от которой в легкие поступал разогретый, увлажненный кислород, в руку воткнули капельницу с подогретым физраствором.
А вот с травмами Лью у местных эскулапов возникли проблемы. О'Коннел сказала им, что он прыгнул в воду, чтобы меня спасти. Хотя, честно говоря, глядя на брата, можно было подумать, что он угодил в автомобильную аварию. Кровеносные сосуды в носу и на лице лопнули, что обернулось обильным кровотечением, которое было практически невозможно остановить. Лицо распухло, глаза заплыли, превратившись в узкие щелочки. В придачу к порванным трицепсам он растянул часть спинных мышц, а правая коленная чашечка оторвалась от связок и теперь свободно ездила под кожей туда-сюда. Похоже, без хирургической операции не обойтись. Но и это еще не все. Анализы крови свидетельствовали о том, что брат перенес сердечный приступ. Лишь выброс нечеловеческой дозы адреналина спас его от неминуемой смерти.
Наконец действие маски сказалось самым благотворным образом. Меня перестала бить дрожь, температура тела постепенно повысилась. Врачи смогли вздохнуть с облегчением. К утру маска мне уже не требовалась, а ректальный термометр показывал 94,2 градуса[4].
Первым меня навестил Бертрам. Он сразу излил на меня целый поток извинений.
— Клянусь Господом Богом, Дэл, это не было частью нашего плана. Это совершенно… совершенно противоречит философии «Лиги». Мы используем лишь самое человечное, самое щадящее оружие.
— Щадящее? В тебя когда-нибудь стреляли из тазера?
— Но ведь мы не причинили тебе вреда. Для нас нет преступления страшнее, чем использование силы. Это одна из наших основных заповедей. В наши планы не входило убивать тебя.
— Ты сам, Бертрам, был частью плана.
Он не знал, что ответить на мои слова, и на какой-то миг мне сделалось его жалко. Наконец мне удалось выпроводить Бертрама — я честно признался, что устал. К каким только уловкам в общении с людьми не приходится прибегать, когда валяешься на больничной койке.
Чуть позднее в дверном проеме палаты появилась Мариэтта О'Коннел. Посмотреть на нее — классический экзорцист. Она вновь облачилась в просторную черную мантию с гигантским серебряным крестом на толстенной цепи. Распятие было около девяти дюймов в длину и представляло собой в высшей степени натуралистичное изображение крестных мук Иисуса. На мой взгляд, оно весило никак не меньше пяти фунтов.
Не знаю, как долго она стояла в дверях. Притворяться спящим больше не было смысла.
— Привет, — поздоровался я.
— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовалась Мариэтта.
Не исключено, что это дежурный вопрос священника во время посещения больного. Похоже, церковный этикет существует даже для непонятно кем рукоположенных священников далеких от ортодоксии сект.
— Неплохо, — ответил я. Рот был словно набит ватой. Чтобы избавиться от неприятного ощущения, я прочистил горло. — Уже почти не знобит.
На меня надели нечто вроде жилета-грелки, и теперь температура тела поднялась выше некой критической для здоровья отметки. Окоченевшие конечности мне также отогрели — медсестры навалили на меня с полдесятка одеял, натянули поверх них простыню, края которой подоткнули под матрас. В результате получился небольшой холмик, внутри которого были спрятаны мои ледышки-руки и ледышки-ноги. Я старался не шевелиться, чтобы не разрушить их творение.
— Врачи говорят, ты делаешь поразительные успехи.
— Сегодня утром я удивил сестер тем, что выпил куриный бульон. Чем не успех. — Я вымучил улыбку, хотя, признаться, не слишком убедительную, и поспешил сменить тему разговора: — Ты видела Лью?
— Только что заглянула к нему. В данный момент он находится под действием лекарств, так что ему не больно, — ответила Мариэтта и подошла к моей кровати. Я заметил, что она не знает, что делать с руками. — Он не помнит, как спасал тебя. Но это обычное дело.
Обычное для одержимых, имела она в виду.
Я вновь попытался сменить тему:
— В некотором роде это даже к лучшему. Чем меньше он знает, тем лучше для него самого. Он не станет втягивать себя в расследование.
— Какое такое расследование? — удивилась О'Коннел, хотя не похоже, что искренне.
В палате кроме нас никого не было, но тем не менее она сочла нужным разыграть небольшой спектакль.
Я не знал, что ей на это ответить. Командир Штольц и по крайней мере трое боевиков его «Лиги» мертвы — пали жертвой Шуга. Остальные — все, за исключением Бертрама — предпочли спастись бегством на вертолете. Согласен, эти ребята явились с намерением убить меня, так что в полицию они точно обращаться не станут. Тем не менее мы имеем четыре трупа. Когда в вашем городе гибнут люди, трудно делать вид, будто ничего не случилось. Должно возникнуть желание выяснить, что все-таки произошло.
Или нет. Допустим, обратятся они в полицию. И что будет дальше? Копы арестуют Тоби? Или даже убьют его? Но тогда Шуг просто переселится в кого-то другого.
Вряд ли это первый случай, когда люди бесследно исчезали в озере. И наверняка не последний.
О'Коннел внимательно следила за моим лицом и, похоже, заметила, до меня наконец дошло.
— Это ведь Гармония-Лейк, Дэл, — произнесла она.
Черт возьми, ну кто бы мог подумать!
— Тем не менее тебе придется ответить на кое-какие вопросы, — добавила она и отошла к окну. — Лью хочет знать, что с ним произошло. Мои ответы его не удовлетворили.
— Что ты сказала ему? — спросил я.
— То, что видела своими глазами, — ответила О'Коннел. Солнечный свет проникал из-за ее спины, так что ее лицо оставалось в тени. — Я видела, как он разорвал на себе наручники, как они треснули, словно картонные; как сбросил с себя тазер и вырубил двух вооруженных громил. А еще я видела, как он спас собственного брата, вытащил его из воды. — Она на минуту умолкла. — Это то, что я видела. А теперь почему бы тебе не поведать мне о том, что произошло.
— Я был на дне озера, как ты знаешь, без сознания, до того момента, как…
— Только не надо мне лгать, — негромко произнесла О'Коннел.
Мне было больно смотреть на солнечный свет, поэтому я уставился на холмик из одеял, который закрывал меня от подбородка до пят, подобного белой крышке гроба.
— Как ты это сделал, Дэл?
— Не понимаю, о чем ты! — огрызнулся я.
— Я бы советовала тебе не повышать голос.
Она выпрямилась, но лицо ее по-прежнему оставалось в тени.
— Ты перепрыгнул в Лью. Ты вселился в собственного брата, ты управлял им, а потом вновь вернулся в собственное тело. Ты можешь и дальше притворяться, что ничего такого не произошло, можешь делать вид, будто это была предсмертная галлюцинация, но ты это сделал.
— Послушай, я ведь не говорил, что… — Я набрал полную грудь воздуха.
— Ладно, проехали, — оборвала она меня. — Что-то случилось. Не знаю как, но случилось. Ты согласен со мной?
Я закрыл глаза, чтобы получить на размышления хотя бы пару минут, после чего медленно их открыл, как будто мучимый некой неразрешимой дилеммой. Тактика номер 12.
— Я рассказывал тебе про черный колодец. Так вот, я видел его снова. На этот раз я в него прыгнул, я был внутри него. И в самом его конце находился… Лью.
— То есть ты хочешь сказать, — произнесла она, — что просто щелкнул каблуками и загадал желание.
— Я понятия не имею, как это работает, — возразил я. — Какого дьявола ты от меня добиваешься?
Мариэтта отошла от окна и обошла мою кровать. Мне снова стало видно ее лицо — эта была все та же непроницаемая маска, которую я имел возможность лицезреть не единожды.
— И что теперь? — холодно спросила она и встала напротив, сложив на груди руки и буравя меня глазами. — Теперь ты окончательно излечился?
— Нет, — честно признался я. — Все по-прежнему. — Я присел на кровати. От слабости тотчас закружилась голова, и я поспешил закрыть глаза. — Хеллион сидит внутри меня. Я чувствую его присутствие.
— Ага, а вот это уже нечто новенькое.
О'Коннел подошла к двери и оглянулась на меня через плечо.
— Почему же он тогда не перепрыгнул, когда ты его оставил? Ты ведь больше не сдерживал его? А ведь именно это ты и делал все это время — пытался его сдерживать.
Палата Лью находилась через пару дверей дальше по тому же коридору, но для меня это расстояние равнялось почти что целой миле. При желании мы могли бы позвонить друг другу, но мне не хотелось его беспокоить. Мне сообщили, что он едва ли в состоянии поднять руки, а раз так, то как он снимет телефонную трубку? Но по крайней мере один звонок он все-таки сделал. Мать позвонила мне днем сказать, что к вечеру они с Амрой будут здесь — или, на худой конец, завтра утром. Они уже в пути, однако сомневались, что успеют попасть к нам в разрешенное для посещений время. Мать задала лишь несколько вопросов — похоже, чтобы проверить версию событий, полученную от Амры, которая, в свою очередь, получила ее от Лью. Было видно, что мать пытается держать себя в руках. Пока.
Большую часть дня я провел в неподвижности, будто статуя — то погружался в сон, то вновь просыпался, не отрывая голову от подушки. Медсестры навещали меня с интервалом в два часа — мерили температуру, однако их вопросы не требовали большего, нежели кивок или нечленораздельное мычание.
Я лежал и думал про Кристофера Рива, исполнителя роли Супермена. Пытался представить себе, каково это — быть парализованным, каждый день наблюдать, как солнечные лучи ползут по стене. Впрочем, Рив не лежал в кровати. Рив был парень богатый и потому сидел в напичканной всякими электронными прибамбасами каталке и имел в своем распоряжении целый штат врачей, медсестер и физиотерапевтов. Он поставил перед собой цель непременно встать на ноги. В журналах писали, что он целый год разрабатывал мизинец. Сколько же ему для этого требовалось упорства? В конечном итоге он даже заставил свое тело дышать без аппарата «искусственное легкое». Дюйм за дюймом он отвоевывал для себя территорию за пределами навороченной инвалидной коляски.
И что потом? Бывший Супермен умирает от инфекции из-за какого-то там пролежня!
За окном постепенно сгущались сумерки. Часы, отведенные для посещения больных, истекли, мать с Амрой так и не появились. Я с облегчением закрыл глаза.
— Ты подглядывал за мной, — упрекнул меня Лью.
Я сидел в темноте, в кресле рядом с его кроватью. Верно, я следил за его сном на протяжении нескольких часов, не зная, стоит его будить или нет. Было далеко за полночь. Ночью в больнице оставалась лишь горстка дежурных врачей и медсестер, так что никто не заметил, как я, словно старик, прошаркал по коридору. От Лью меня отделяли всего две двери, но это расстояние показалось мне вечностью. Ощущение было такое, будто все мышцы от пребывания под водой превратились в кисель. Я огромным усилием воли заставлял себя передвигать ноги — одну, другую, одну, другую.
Пошевелите мизинцем, мистер Рив.
— Извини, так получилось, — произнес я.
— Вот уж не знал, что ты способен к передвижению.
Брат едва ворочал языком — сказывалось действие болеутоляющих, которыми его накачали под самую завязку.
Я залился краской.
— Тебе пришлось куда хуже, чем мне.
Он слегка наклонил голову, словно хотел пожать плечами.
— Пожалуй.
Лью сидел в кровати, руки неподвижно вытянуты вдоль тела. Правая нога закована в гипс от бедра до голени — нужно было обездвижить колено. Мои глаза успели привыкнуть к полумраку, но выражение его лица я так и не разобрал — в темноте синяки сливались с ночными тенями.
— О'Коннел говорит, будто ты ничего не помнишь, — произнес я.
— Помню, сначала я был рядом с ней, Луизой и охранниками, но уже в следующее мгновение лежу рядом с водой и ору, как оглашенный.
— А больше ничего не помнишь? Как мчался за мной, как прыгнул в воду?
— А что, разве я должен что-то помнить?
Беги.
Быстрее.
— Да нет. Лучше поспи. — Я заставил себя подняться с кресла. — Утром сюда приедет мать, и тогда тебе точно будет не до сна.
— Но ведь ты сам меня разбудил.
— Хочешь я почитаю тебе комиксы?
— Что?
— Ничего. Мать рассказывала мне про нас, какими мы были в детстве. По ее словам, ты любил сидеть вместе со мной и читал мне…
Я тотчас представил себе тогдашнего Лью. Как он переворачивает страницу «Флэша». Помнится, это был Флэш против Доктора Лайта, и Флэш передвигался в размытом красножелтом пятне, которое мчалось быстрее скорости света.
— С тобой все в порядке? — поинтересовался Лью.
— Просто я… — Мой голос дрогнул. — Просто я хочу спать. Увидимся утром.
Я ухватился за притолоку и пошаркал в коридор. На счастье, мне удалось незаметно вернуться в палату — меня никто не засек. Я сел на край кровати, не в состоянии выбросить из головы картинку: семилетний Лью сидит в кресле. В руках у него комиксы про Флэша. Сколько вечеров он просидел так, ожидая, когда вернется в нормальную жизнь его младший брат? Когда жуткое неуправляемое создание, искалечившее его мать, наконец-то уберется вон из их дома.
Я представил себе, как мать в очередной раз читает мне про Майка Муллигана и его паровой экскаватор.
Затем мне вспомнилась Мариэтта О'Коннел, которая спрашивает меня: «То есть тебе это нравилось?».
Я щелкнул выключателем настольной лампы. Перед глазами все расплывалось, и я с трудом разобрал инструкции на лицевой панели телефона. Однако в конечном итоге мне удалось набрать городской номер. Трубку на том конце взяли буквально через пару гудков. Голос Луизы звучал точно так же, как и в тот раз, когда я позвонил из дома Лью в Гарни: усталым и слегка раздраженным.
— Это Дэл, — произнес я, пытаясь сохранять спокойствие. — Дэл Пирс.
Идиот, со сколькими Дэлами, по-твоему, она знакома? Скольких Дэлов за свою жизнь отвезла в больницу?
— Я хотел бы поговорить с матерью Мариэттой. Вы не могли бы передать ей, чтобы она позвонила мне в больницу, как только вы ее увидите? Алло!
В телефонной трубке воцарилось молчание. Я сначала решил, что она повесила трубку, но затем на том конце провода раздался голос Мариэтты О'Коннел:
— В чем дело? Что случилось?
Я прочистил горло и провел ладонью по глазам.
— Ты ведь знала! Ты все знала еще до того, как появился командир Штольц.
— Что я знала, Дэл?
— Я не должен помнить, как они читают мне комиксы. Я не должен помнить, что был Хеллионом.
— Что ж, может быть, и не должен.
— Когда я вселился в Лью, то чувствовал его, ощущал, как он сопротивляется мне. Он сопротивлялся мне, как если бы…
— Дэл, я сейчас приеду. Ничего не предпринимай. Я сейчас на минутку передам трубку Луизе, главное, ты тоже не клади трубку…
О боже! Хеллион по-прежнему сидел внутри меня, царапая череп изнутри своими когтями. Брыкался, бился о клетку. И стены постепенно начинали давать трещины и рушиться.
Бруклин, Нью-Йорк, 1977 год
К тротуару подъехал огромный черный «мерседес». Доктор Уэйн Рэндольф шагнул из-под навеса и, словно заправский швейцар, держа наготове зонтик, поспешил под дождь. Доктору было все равно, какой при этом у него вид — напуганный или нет. Он привык считать, что в его положении нет необходимости притворяться.
Не выпуская из рук зонтика, он открыл пассажирскую дверь автомобиля. Из-под полей шляпы на него посмотрела пожилая дама. Она одарила Рэндольфа мимолетной улыбкой.
— Как я понимаю, вы доктор Рэндольф, — произнесла она с заметным швейцарско-немецким акцентом.
Их первая встреча состоялась довольно давно, еще во время первой МКПО, но пожилая дама наверняка его не помнила. Это сейчас он доктор Рэндольф, а тогда был всего лишь студентом-медиком. Доктор Тони Вольф, однако, ничуть не изменилась и была такой, какой он запомнил ее двадцать лет назад: пожилая, сухонькая и, тем не менее, стойкая и несгибаемая. Она чем-то напоминала засушенное насекомое. На Тони Вольф было строгое вечернее платье, на коленях — легкомысленная коричневая сумочка.
— Как хорошо, что вы приехали так быстро, — произнес Рэндольф. Она проделала путь через весь город всего за двадцать минут. Для Нью-Йорка — настоящее чудо. — Извините, что прервал ваш вечер.
— Спасибо, что позвонили в «Красную Книгу», — сказала Вольф. — Некоторые из ваших коллег упорно отказываются помочь.
Ее голос был точно таким, каким Рэндольф его помнил: он нес отпечаток огромного количества выкуренных сигарет и Швейцарии.
Водитель, подтянутый мужчина в смокинге, выгрузил на тротуар из просторного багажника старомодное инвалидное кресло и поставил рядом с машиной.
— Здравствуйте, меня зовут Фредерик, — представился он.
Он уже пересадил пожилую женщину в кресло-коляску, когда к входу подкатила другая машина. Маленький белый автомобиль резко затормозил и остановился в считанных дюймах от бампера «мерседеса».
Из водительской двери выскочила молодая женщина в облегающем красном платье и обежала спортивную машину сзади. Как она при этом умудрилась двигаться легко и изящно, несмотря на туфли на высокой платформе, — оставалось загадкой.
— Извините, но я опаздываю! — крикнула она.
Ее темные волосы как будто сияли в каплях дождя. Шелковое платье-обертка, завязанное на бедре тесемкой, грозило в любое мгновение перестать быть платьем.
— Это Маргарет, — сообщила доктор Вольф.
Фредерик наклонился, чтобы что-то шепнуть ей на ухо.
— Боюсь, как бы вам не промокнуть.
Доктор Рэндольф пришел в себя и бросился вперед, чтобы помочь им пройти в дверь.
— Мы заперли ее в одной из палат. Я последовал вашей подсказке и заверил ее, что мы потеряли ключи. Но это ее не успокоило. Она, как бы это помягче выразиться, решила продемонстрировать характер.
— А как она выглядит внешне? — поинтересовалась Маргарет.
— Точно так же, как и в газетах — маленькая девочка, лет десяти, в белой ночной рубашке. Прекрасные длинные волосы.
Он свернул направо и повел их в онкологическое отделение.
— Внешне — вылитая Ширли Темпл.
— Она успела поцеловать или прикоснуться к кому-то из пациентов? — не унималась Маргарет.
— Похоже, что одну женщину успела, — ответил доктор Рэндольф.
— Это как понимать?
— Мы не уверены, что именно явилось причиной смерти, то ли девочка, то ли волнение самой пациентки. Она была уже в преклонных летах.
Неожиданно до него дошло, что он только что сказал, но доктор Вольф, похоже, не обиделась.
— Как бы то ни было, нам к ней не попасть.
— Она все еще в одной палате с другой пациенткой? — уточнила доктор Вольф.
Доктор Рэндольф мысленно поморщился.
— Нам ничего другого не оставалось. Потому что мы обнаружили ее именно в этой палате.
До них донеслись крики, затем стук кулаков о дверь.
— Предупреждаю вас, мистер! — крикнул чей-то пронзительный голос.
Перед дверью в палату собралась небольшая толпа медсестер, ординаторов и пациентов. Правда, на приличном расстоянии от двери и небольшого окошка в ней. Пойманная внутри девчушка пинала дверь ногой, и та сотрясалась от ударов.
— Прошу вас, отойдите в сторону, — попросил Фредерик.
— Доктор Рэндольф, — обратилась к нему Маргарет. Он обернулся и усилием воли заставил себя смотреть ей в лицо. Вырез ее платья достигал едва ли не пупка. — Нужно увести отсюда людей, чтобы никто, не дай бог, не пострадал.
Он кивнул.
— Тогда почему вы этого не делаете?
— Извините, я сейчас отдам распоряжения.
Как только доктор Рэндольф очистил коридор от любопытных — таковых набралось как минимум два десятка человек, — он вернулся к двери, где застал доктора Вольф с каким-то блокнотом в руках. Маргарет и Фредерик о чем-то перешептывались вполголоса. Интересно, они женаты? — задался Рэндольф мысленным вопросом. Или они любовники? Впрочем, не исключено, что просто коллеги.
— Это девчонка с Лонг-Айленда, — произнес Фредерик. — Я узнаю эту мордашку где угодно.
Он прислонился к стене рядом с дверью и сложил на груди руки.
— Одному Богу известно, как она добралась сюда через весь город босиком и в ночной рубашке, да так, что при этом ее никто не заметил. И как она, черт возьми, пробралась в больницу.
— Никто не читает наших предупреждений, — пожаловалась Маргарет.
— Доктор Рэндольф читает, — ответила Вольф, не поднимая глаз. Рэндольф не сразу сообразил, что его пожилая коллега заметила, как он вернулся. — И за это мы ему благодарны.
За дверью палаты девочка колотила по двери ногами и кулаками и что-то кричала. Правда, слов Рэндольф не разобрал.
— Нужно что-то сделать, прежде чем демон нанесет ей увечье, — сказала доктор Вольф. — Вопрос заключается вот в чем: какие меры предпринять, постоянные или временные?
— Она делает это вот уже три года, — заметила Маргарет. — Свое она заплатила.
— Согласен, — поддакнул Фредерик.
— Что вы имеете в виду, какие еще постоянные или временные? — не понял доктор Рэндольф. — Что это, экзорцизм?
— Выпустите меня отсюда! — истошно вопила девочка.
— К сожалению, люди неправильно понимают это слово, — произнес Фредерик.
— Почему бы вам не выбрать постоянную меру? — Терпение доктора Рэндольфа было явно на исходе.
Доктор Вольф открыла сумочку.
— Сколько в ней веса, доктор: сорок фунтов, сорок пять?
— Около того.
— Хорошо, а еще мне понадобятся ножницы, — добавила она. — Маргарет, вы не могли бы раздобыть для меня пару ножниц? В таком месте, как это, в них не должно быть недостатка.
Маргарет тотчас развернулась и бросилась выполнять просьбу. От резкого движения платье распахнулось, обнажив загорелое бедро.
— А вас, доктор, я попрошу отомкнуть для меня дверь.
В следующую секунду в дело вмешался Фредерик.
— Будет лучше, если в палату войду я. Мне она уж точно не причинит никакого вреда.
— Я обязана поговорить с ней, прежде чем она уйдет отсюда, — стояла на своем доктор Вольф. — Правда, это еще не значит, что я войду одна. Фредерик, вы можете выступить в роли моего личного охранника. Через несколько минут вы мне понадобитесь, доктор. Вы подержите ее для меня.
Желудок Рэндольфа как будто стянуло в тугой узел.
— Не думаю, что в моем…
— Не волнуйтесь, доктор, — успокоила его Вольф, — уверяю вас, вы не ее тип.
Доктор Рэндольф извлек из кармана связку ключей и долго перебирал ее в поисках нужного. Он ощущал на себе пристальные взгляды сотрудников. Стоило ему вставить ключ в замочную скважину, как девочка по ту сторону двери успокоилась.
— Доктор Вольф, думаю, вам не стоит входить к ней, — взмолился Фредерик.
— Тихо! — цыкнула на него доктор Вольф, а потом, уже громче, обратилась к девочке: — Мой ангелок! Мы нашли ключи. Потерпи секундочку, сейчас мы тебя выпустим.
Слово «секундочка» она произнесла как «зекундочка».
— Давно пора! — отозвалась из-за двери девочка.
Доктор Рэндольф приоткрыл дверь, и доктор Вольф тотчас прошмыгнула вперед в своей коляске и загородила собой дверной проем.
— Отец небесный, да ты у нас просто красавица!
Доктор Рэндольф посмотрел сквозь окошко в двери. Девочка и в самом деле была хорошенькая, правда, личико худое и бледное. Волосы ниспадали ей на плечи каштановыми кудряшками.
Девочка подозрительно посмотрела на доктора Вольф.
— Я вас знаю, — произнесла она, — вы приходили в то, другое место.
— Верно, моя дорогая, мы с тобой встречались в прошлом году.
— Ты старая, — заметила девочка. — Очень старая.
— Верно, — согласилась доктор Вольф и подкатилась к ней ближе еще на несколько дюймов. — Но давай лучше поговорим о тебе. Расскажи нам про самое первое место, куда ты приходила. Ты помнишь, где это было?
Девочка наклонила голову.
— Ты больная. Ты ведь умираешь, признайся честно?
Маргарет сделала шаг вперед и встала за спиной доктора Рэндольфа.
— Господи, только не это, — прошептала она.
— Обо мне можешь не беспокоиться, — невозмутимо ответила доктор Вольф. — Лучше расскажи о своих приключениях. Ты помнишь, как побывала в Канзас-Сити?
С этими словами доктор Вольф подкатилась ближе. Маргарет и Фредерик переглянулись.
— И все-таки тебе страшно, — произнесла девочка и сделала шаг вперед.
Тонкая полупрозрачная ночная рубашка колыхнулась колоколом вокруг ее грязных ног.
— У меня в сумке есть нечто такое, — сообщила доктор Вольф, пропуская ее реплику мимо ушей, — что я хотела бы тебе показать. Признайся, ты любишь сюрпризы?
— Не пытайся меня одурачить, — ответила девочка, — ты ведь боишься, что тебе будет больно, когда ты будешь умирать. Ты боишься, что это будет длиться долго-долго.
Фредерик выскочил из-за двери и ухватился за ручки инвалидной коляски. Девочка закричала. Фредерик вытащил доктора Вольф обратно в коридор. Старушка отчаянно брыкалась. Как только вход в палату стал свободен, Маргарет бросилась внутрь и, навалившись на девочку, прижала ее к полу.
К Ангелочку прикасаться нельзя, подумал доктор Рэндольф. Это правило номер один.
— Фредерик! — закричала доктор Вольф. — Уберите от нее Маргарет!
Одержимая сбросила с себя Маргарет, и та, пролетев через всю палату, ударилась о самую дальнюю кровать. Для своей хрупкой физической оболочки Ангелочек обладала огромной силой. Доктор Рэндольф поспешил пригнуться и испуганно втянул голову в плечи.
— Мег! — крикнул Фредерик.
Доктор Вольф взяла с колен сумочку и кинула ее доктору Рэндольфу.
— Доктор, приготовьте шприц!
Рэндольф непонимающе уставился на нее.
— Двадцати кубиков более чем достаточно, — пояснила доктор Вольф. — Хватит, чтобы обездвижить демона, не убивая при этом девочку.
Доктор Рэндольф открыл сумочку и вытащил шприц.
— Что в нем? — спросил он, снимая с иголки пластиковый колпачок.
— Она встала, — спокойным тоном сообщил Фредерик.
— Ты, — услышал доктор Рэндольф детский голосок, — ты прошлый раз обманул меня.
— Извини, так уж получилось, — произнес Фредерик.
Он вскинул руки и встал, загораживая собой пожилую докторшу. Доктор Рэндольф вжался в стену в надежде на то, что девочка его не заметит. В его потных, липких руках был зажат шприц.
Девочка сделала шаг вперед.
— Ты еще молодой, — сказала она. — И совсем не больной.
— Верно, здоров как бык.
— Но ты плохой.
С этими словами девочка вышла вон. Доктор Рэндольф по-прежнему сжимал в руке шприц и не мог даже пошевелиться. От девочки его отделяла всего пара шагов, и хотя теперь она была повернута к нему спиной, он словно окаменел от ужаса.
Наверно, он издал какой-то звук, потому что девочка оглянулась на него через плечо и нахмурилась. Потные пальцы разжались, шприц выскользнул и упал на пол.
Тогда девочка переключила внимание на Фредерика и доктора Вольф.
— Я всего лишь хочу ей помочь, — произнесла она и протянула руку. — Но злые люди всегда мне мешают.
Внезапно девочка взвизгнула от боли и завертелась волчком, как будто иголка по-прежнему торчала в ее ягодице.
— Что ты сделала? — воскликнула она.
Маргарет держала шприц между пальцев, словно сигарету.
— Спокойной ночи, милая. — Она улыбнулась.
Одержимая зашаталась, и Фредерик подхватил ее, не дав упасть на пол.
— Господи! — прошептал доктор Рэндольф. — Она собиралась убить нас. Убить сразу всех.
Фредерик скорчил гримасу.
— Вам бы она ничего не сделала. — Он повернулся к доктору Вольф: — А вот что касается вас, доктор, то мне не понравилось, каким тоном это создание разговаривало с вами. И если она, не дай бог, придет к вам…
— Услышав мой зов или сама по себе, со мной будет Бог, — ответила доктор Вольф. — А теперь, Маргарет, пока она не проснулась…
— Я уже занимаюсь этим, — ответила Маргарет и щелкнула в воздухе ножницами.
Она опустилась на колени рядом с лежащей без сознания девочкой, приподняла локон и обрезала его у самой головы.
— В этом есть необходимость? — поинтересовался доктор Рэндольф.
Маргарет одарила его улыбкой.
— У Ангелочка есть пунктик — волосы. Без них она никуда не выйдет.
— А… понятно, — протянул доктор Рэндольф, хотя на самом деле ничего не понял. — И что с ней теперь будет?
— Для начала нужно найти ее родителей, — ответила доктор Вольф. — После чего начнется самое трудное.