Пандемоний

4

На расстоянии в полквартала от отеля «Хайатт-Ридженси» машины замерли как вкопанные. Мы были в самом центре города, чуть выше Мичиган-авеню, почти под самой тенью черно-серых стальных и стеклянных башен отеля. Беснующиеся группы протестующих и тех, кто протестовал против них самих, покинули пределы своей очерченной территории, высыпав на тротуар перед отелем. И вот теперь они заполонили проезжую часть, зажав как в тиски полицейских и тех, кто просто пришел поглазеть на необычное сборище. У протестующих имелись с собой транспаранты и мегафоны, чего нельзя было сказать про их противников — у тех по части организованности было гораздо хуже. В отличие от них участники «ДемониКона», в плащах, пижамах, красных, белых, синих спортивных трико, явились сюда скорее развлечения ради.

— Ты, главное, высади меня здесь, — попросил я.

Деваться было некуда, разве что назад, откуда мы только что приехали, либо налево, в реку.

— Погоди, — остановил меня Лью. В ухе у него по-прежнему торчал наушник телефона, и я не сразу понял, к кому он обращается. Брат полдороги без умолку трещал по мобильнику — допрашивал подчиненных, которые не то не могли, не то не хотели что-то там установить, какую-то штуковину под названием «контроллер домена». Я с трудом представлял себе, как Лью, этот растяпа-компьютерщик, может быть у кого-то начальником. И все-таки было видно: то, что он сейчас здесь, а не в офисе, выводило его из себя. — Сейчас сделаю круг, и мы снова выедем отсюда.

Я открыл дверь.

— Просто на минуту открой багажник, и можешь возвращаться на работу.

— Господи, как меня достали эти бездельники. Стоит только зазеваться, как от них можно ждать любую глупость. А тогда выбрасывай к чертовой матери все серверы и начинай все сначала.

Стоит только зазеваться? Я расхохотался.

— Лью, ну ты, я смотрю, начальник. Вот уж никогда бы не подумал.

— Займись делом, бездельник.

Багажник «ауди» мгновенно раскрылся. Я забросил на плечо сумку и едва не рухнул на капот под ее тяжестью. Лью вышел из машины, постаравшись при этом не задеть дверью джип, почти вплотную прижавшийся к нашей тачке.

Он пожал мне руку и похлопал по спине.

— Что касается этого лекаря — позвони мне и скажи, как там обстоят дела. Хорошо или плохо. Договорились? Может, нам с Амрой удастся отменить что-нибудь. Ты приходи к нам, посидим, поужинаем вместе.

— А вот этого не надо. Я серьезно.

Он уже извинился за то, что на сегодняшний вечер у него что-то назначено с приятелями Амры, и даже одно-единственное извинение совершенно не в его духе.

— Закажу себе пиццу, пива, посмотрю в номере порнушку и лягу спать.

Ближайшие к нам машины снова пришли в движение, и теперь сзади раздавался оглушительный вой клаксонов.

— Я позвоню завтра.

С этими словами я вышел на тротуар и проследил взглядом, как какой-то коп жестом велел его «ауди» выехать на противоположную полосу, откуда Лью покатил назад — туда, откуда мы только что с ним приехали.

— Черт! — негромко выругался я себе под нос.

Я снова остался один.

Повернулся и побрел вверх по холму по направлению к отелю. Сумка на плече как будто притягивала к земле. Холодный ветер трепал волосы, проникал под куртку — дешевую нейлоновую ветровку. И хотя мне самому это не было видно, где-то впереди, в нескольких сотнях ярдов от меня, раскинулось озеро.

Как только я дошел до края толпы, навстречу неожиданно выкатил какой-то огромный тип, и я был вынужден выкинуть вперед руку, лишь бы не столкнуться с ним. Он был просто огромен. Его легко можно было принять за Толстяка, если бы не прикид. На нем была широкополая шляпа и черный плащ с погонами, туго перетянутый в поясе. Тип ухмыльнулся мне с высоты своего роста, и его лицо показалось мне размером с луну. Может, в него и не вселилась нечистая сила, но я мог поклясться, что в нем обитает явно не одна личность.

— Извините, — произнес я и шагнул в сторону, пытаясь протиснуться между подростком с рожками (Уж не Дудочник ли?) и каким-то ковбоем в кожаных наколенниках.

Сумку я передвинул на грудь и теперь использовал ее на манер тарана, чтобы прокладывать путь сквозь толпу ряженых. Кого только я не заметил в этой толпе! Был здесь и Король-Пират, и парочка кудрявых Ангелочков в белых ночных рубашках, и Джонни Дымовая Труба в полосатом комбинезоне, с полдюжины Капитанов со щитами, два Правдолюба, Нищий, у которого карманы оттопыривались от фишек для игры в монопольку, и Камикадзе в летчицких очках, и Король Джунглей с голой грудью.

Этих было куда больше, нежели протестующих верующих, зато последние компенсировали свою малочисленность шумом, который производили. Они сбились в тесные ряды позади козел для пилки дров и осыпали проклятиями участников «ДемониКона», распевали религиозные гимны, размахивали транспарантами.

Протестующие, по всей видимости, представляли самые разные религиозные течения, от католиков до мормонов, однако их лозунги явно несли на себе отпечаток фундаментализма. Для тех, кто воспринимал Писание буквально, ряженые были одержимы нечистой силой. Большая часть анабаптистов включает одержимость в проповедуемую ими доктрину, и было немало тех, кто поспешил использовать это массовое расстройство в своих целях. Дьявол способен завладеть вашим сердцем, но то же самое может сделать и Иисус. «Впусти Иисуса в свое сердце!» — не просто пустые слова. Он действительно проникал к вам в душу. В отличие от анабаптистов пятидесятники отдавали предпочтение не столько Иисусу, сколько духовной составляющей Троицы. По их мнению, время от времени в истинно верующих вселялся Святой Дух, овладевал голосовыми связками, вызывая у них глоссолалию, после чего покидал их тела, и те, лишившись духовной опоры, без чувств падали среди церковных скамей.

Странновато одетая женщина с огромными серьгами-кольцами в ушах — вот уж кого я бы никогда не заподозрил в склонности к фундаментализму — держала в руках транспарант, который гласил: «Ваше тело — это храм божий». Я про себя улыбнулся пунктуации. Женщина восприняла мою улыбку за проявление интереса и перевернула транспарант — «А не игровое поле для дьявола». На ней была брошь в виде двух христианских рыбок, которые, накладываясь друг на друга, образовывали подобие глаза:

Я кивнул — мол, да-да, очень мило, но мне нужно дальше — и шагнул в сторону. Брошь выдавала в женщине экстатика — возможно, они все здесь экстатики. Что ж, тогда неудивительно, что они собрались здесь. Экстатики видели в одержимости знак приближения Судного дня, столь ярко и образно описанного в Откровении Иоанна. В отличие от других сект фракция довела идею одержимости до ее логического завершения. Армагеддон уже наступил, идет сражение между ангелами и демонами, и полем этой битвы стали человеческие тела. Для экстатика участники «ДемониКона» были не просто заблудшими душами, они являли собой участки вражеской территории, которую следовало всеми правдами и неправдами вернуть себе.

Интересно, кем я смотрюсь в их глазах? Для экстатика я точно был проклятой Иводзимой.

У меня ушла еще примерно минута на то, чтобы протиснуться сквозь толпу фундаменталистов мимо последнего щита ограждения на относительно свободную от человеческих тел площадку перед входом в отель. Толкнув вращающиеся двери, я шагнул внутрь и на мгновение замер на месте, пораженный тем, что здесь не было ни солнца, ни ветра, ни орущих мегафонов.

Вскоре глаза приспособились к полумраку. Атриум представлял собой огромных размеров стеклянную коробку. Обстановка давала понять, что за внешней сдержанностью скрывается роскошь, как у форда «краун-виктори» — сверкающие полы, жесткие диваны и длинная полированная стойка темного дерева.

МКПО уже наверняка начала заседание, потому что в фойе было на редкость пустынно. Нет, здесь и впрямь почти не было ни души — например, у стойки. Лишь человек семь-восемь расположились на диванах и стульях, расставленных в разных концах просторного зала.

Я пересек мраморный пол, и мне бросилась в глаза огромная мраморная колонна в дальнем конце холла. За лифтом располагалось несколько эскалаторов. Один вел вверх, два других — вниз, в залы для танцев цокольного этажа. Площадка перед эскалаторами была отгорожена бордовыми бархатными шнурами, какие обычно можно увидеть в кинотеатрах. Единственный способ пройти внутрь-через металлодетектор, рядом с которым на высоком табурете устроился охранник, черный громила в серой униформе.

Я перебросил сумку на другое плечо и нарочно отвернулся в другую сторону. Все в порядке. Мне ничего не стоит попасть к лифтам и к себе в номер, ради этого не нужно проходить через металлодетектор.

Возле стойки я быстро перебрал кредитки в бумажнике, пытаясь вспомнить, которую из них я использовал для того, чтобы зарезервировать номер. Кстати, интересно, хватит ли мне денег, чтобы за него расплатиться? Мать, бывало, жаловалась, что на нее каждый месяц обрушивается целая «лавина счетов». Вот и я, похоже, тоже начал представлять себе собственные долги — огромный корабль, который медленно, но верно идет ко дну, а я сам при этом заперт в трюме. В том, что корабль шел ко дну, сомневаться не приходилось, хотя в некоторых каютах еще и оставался воздух. Моя работа заключалась в том, чтобы выплыть к тем из них, где я мог набрать полную грудь, как Шелли Винтерс в «Приключениях Посейдона».

— Всего одна ночь? — уточнила дежурная за стойкой, смуглая женщина в синем костюме. Я кивнул. Интересно, что она обо мне подумала? Что я фанат, пытающийся не мытьем, так катаньем пробраться на конференцию? Эх, ну почему я без галстука? — Вы хотите расплатиться «Визой»?

«Какой именно?» — едва не ляпнул я. Карточка «Виза», выданная кредитным союзом, давно испустила дух, а авиаперелет высосал последний кислород из карты, выданной торговой сетью «Лендс-Энд». Черт, хочется надеяться, что на карте, выданной «Сити-банком», завалялись какие-то гроши.

— Нет, лучше «Дискавер-Кард», — ответил я. На ней у меня оставалось около восьмисот долларов.

Я проследил за тем, чтобы улыбка оставалась на надлежащем месте до тех пор, пока сделка не будет завершена.

И вот я уже десять минут нахожусь в своем номере. Черт, чем бы себя занять? Распаковывать вещи не хотелось, поэтому я нанес визит в ванную комнату (сверкающую патологической чистотой), заглянул в стенные шкафы (как ни странно, довольно тесные), после чего провел инспекцию стандартного набора гостиничного оборудования — телевизора, телефона, мини-бара. Каждый предмет был снабжен своей собственной карточкой. Какой-нибудь охламон с таким же дипломом, что и я, возможно, потратил на их разработку не одну неделю. А может даже, еще печальнее — охламону с его бесполезным дипломом дали под зад коленкой, а вместо него поручили дело какому-нибудь головастому школьнику, который умеет пользоваться софтом.

Я отдернул шторы и сел на огромных размеров кровать. В данный момент от земли меня отделяли тридцать этажей. Вид из окна загораживала вторая башня отеля, зато с обеих ее сторон выглядывало озеро Мичиган — широкое пространство стального цвета, кое-где украшенное белыми барашками. Оно простиралось до самого горизонта. Вот это размеры! Даже тесное знакомство с географическими картами было бессильно разрушить мою детскую убежденность в том, что это не озеро, пусть даже «Великое», а третий океан.

Эта мысль беспрестанно вертелась в голове, стуча, словно палка по ребрам радиатора отопления.

Я встал и задернул шторы, после чего сел на стул. Затем снова поднялся, заглянул в выдвижные ящики прикроватной тумбочки. Пусто, нет даже Гидеоновой Библии. Впрочем, ее не было и в последнем отеле, в котором я останавливался. Похоже, ребята из общества распространения Слова Божьего не переработались.

Я открыл сумку и просмотрел распечатки с веб-сайта МКПО.

Имя доктора Рама значилось в списках двух мероприятий. Первое, которое начнется буквально через час, гордо именовалось «постер-сессией» (интересно, что бы это значило?) с несколькими из его бывших студентов. Но событием дня был его доклад, запланированный на три часа в зале «Конкорд» — одном из подземных конференц-залов.

Ага. Надо подстеречь его перед постер-сессией или после доклада, или где-то в перерыве между ними.

Я вытащил две рубашки, которые захватил с собой — одну голубую, другую белую, обе мятые, как из задницы вытащенные. Я пока не знал, какую надену, и потому решил на всякий случай погладить обе. К моему раздражению, имевшийся в номере утюг оказался неподъемным и с кучей ненужных функций. Неудобный по сравнению с тем, которым я привык пользоваться.

Я пока не знал, когда мне лучше всего подойти к доктору Раму и что вообще я скажу ему. Эта часть моего плана была еще довольно туманной, хотя я и написал доктору добрую дюжину писем с тех пор, как впервые узнал о его исследованиях. Я описал ему мою ситуацию, намекнув, что моя болезнь и сфера его профессиональных интересов удивительным образом пересекаются. Некоторые из этих писем блистали красноречием и логикой. Другие были написаны человеком, упрятанным в кокон белого шума нембутала. Ни одно из них я так и не отправил. Объясню почему. Демоны не пишут писем неврологам, значит, никакой я не одержимый. Или, возможно, когда-то был, но это не делало меня чем-то отличным от других жертв. В литературе нет такого понятия, как полуодержимый. Полудемоны не в почете. Так что я либо жертва одержимости, причем жертва уникальной за всю известную историю этого заболевания, либо просто сумасшедший. Честно говоря, лично я склонялся к последнему, ибо все говорило в его пользу.

Однажды я набрался-таки мужества и позвонил ему на работу. Он не принимал пациентов, по крайней мере пациентов с улицы, таких, как я. Я подумал, а не слетать ли мне в Калифорнию и лично преподнести ему свой случай, но потом прочел на веб-сайте, что в этом году доктор Рам намерен посетить конференцию МКПО. Я решил, что это мой единственный шанс, второго такого не будет.

Я надел голубую рубашку, белую повесил на плечики в шкаф, сменил джинсы на бежевые немнущиеся брюки и посмотрел на себя в зеркало. Волосы слегка топорщились на затылке, но в остальном я выглядел совершенно нормальным. Разумный, здравомыслящий человек, который имеет полное право подойти к врачу-неврологу и представиться.

Эта тварь у меня в голове тотчас сдвинулась с места, как ящик с инструментами в кузове грузовика на ухабе.

Выйдя в холл, я кивнул охраннику, заодно одарив его усталой улыбкой, и прошел сквозь металлодетектор. И детектор, и охранник хранили молчание. Следуя указателю, я спустился на эскалаторе вниз и вскоре попал в какое-то помещение без окон. Вдоль стены тянулся ряд столиков, помеченных в алфавитном порядке.

Процедура регистрации участников конференции была задумана таким образом, чтобы удержать как можно дальше любопытных, религиозных фанатиков и участников «ДемониКона», чье сборище проходило параллельно конференции врачей. Регистрационный взнос в размере ста восьмидесяти пяти долларов тотчас отпугивал любопытных и средней руки поклонников. Но даже если в вашем кармане водились деньги, зарегистрироваться в качестве участников могли лишь члены и гости организации-спонсоров МКПО (АПА, АМА, WHO и прочих, обозначенных аббревиатурами).

К счастью, фэн-сайт «ДемониКона» предлагал альтернативное решение этой проблемы.

Зайдите на www.apa.org и попросите принять вас в члены этой организации — как студенту вам это обойдется в сорок пять долларов в год. Впрочем, можете не волноваться, платить не обязательно. Выберите чек или почтовый перевод, но только не кредитку. Введите «левый» адрес электронной почты (он понадобится вам всего на пару минут) и точно такой же «левый» домашний. После того как администратор сайта сообщит вам, что ваше членство будет активизировано лишь по получении денег, идите на страницу «Забыл пароль» и введите ваш временный электронный адрес. Да-да, вы не ошиблись. Сайт автоматически открыл для вас страницу в момент вашего обращения. Спасибо, идиоты! Сайт по «мылу» сообщит вам ваш пароль (разумеется, открытым текстом — эти болваны даже не слышали, что такое шифровка). Теперь отправляйтесь на страничку «Только для членов», после чего переходите на другую — «Внести изменения». Видите идентификационный номер из пятнадцати цифр? Быстренько скопируйте его. После чего прямым ходом дуйте на веб-сайт МКПО. На заявке участника выберите в качестве спонсора АПА, а на следующей картинке вставьте идентификационный номер (судя по всему, это вспомогательная служба сервера АПА, потому что здесь на самом деле проверяют, есть ли в базе данных ваш номер). Наконец, при помощи кредитки заплатите пятнадцать баксов (приношу извинения, но номер с почтовым переводом здесь не пройдет). Вот и все. Ваша единственная проблема: теперь у них есть номер вашей кредитки, и если им когда-либо взбредет в голову проверить, кто вы на самом деле, и выяснится, что никакой вы не студент, вас возьмут за мягкое место как мошенника. Ну а пока добро пожаловать на конференцию.

Я подошел к столику с буквами МНОП и предъявил водительские права и веб-квитанцию. Сидевшая за столиком женщина несколько минут изучала мои документы — то внимательно разглядывала квитанцию, то что-то еще на экране стоявшего перед ней ноутбука. Я понял, что совершил ошибку. Любой представитель МКПО мог при желании проверить сайт. Интересно, сколько участников «ДемониКона» пытались провернуть тот же фокус? Здесь наверняка обратили внимание на неожиданно высокое число заявок со стороны студентов.

Вопреки опасениям, женщина протянула мне значок участника конференции.

— Мой вам совет — ни на минуту его не снимайте, — порекомендовала она, после чего вручила мне программу конференции и сувенирную нейлоновую сумку.

Я отошел от столика и плюхнулся на диван. Первым делом изучил программу конференции. Для большей части докладов и круглых столов были отведены крошечные комнатушки подвального этажа, а вот крупные события, такие как торжественное открытие, круглый стол с участием Ватикана, речь адвоката О. Джея, Роберта Шапиро — все как один должны были состояться в залах. В том числе и постер-сессия. Для нее был отведен один из главных залов.

Ну ладно. Остается только подкараулить доктора.

В конце концов я отыскал нужный мне зал. Народ входил и выходил в огромные двойные двери. При входе их проверял на предмет наличия значков бугай-охранник. Я сделал глубокий вдох, шагнул внутрь и тотчас оказался в гуще этакого школьного дня науки.

В зале стояли двойные ряды столов, каждый из которых при помощи обтянутых тканью досок был превращен в нечто вроде демонстрационной витрины. Я решил, что это и есть та самая загадочная постер-сессия. Впрочем, имелись здесь и настоящие постеры, большая часть которых — наглядные пособия: графики, таблицы, диаграммы. Все как один напечатаны на цветных струйных принтерах на листах бумаги размером восемь с половиной на одиннадцать дюймов и вставлены в ткань. Заголовки почти у всех были даны крупным шрифтом, так что на каждом отдельном листе помещалось лишь несколько букв.

Столы оказались пронумерованы. Я прошелся по проходам, выискивая глазами тот, который в путеводителе по конференции был выделен доктору Раму. Тематика витрин была разнообразна, но предсказуема. Похищение людей летающими тарелками коррелировали со случаями одержимости. Демографические таблицы жертв одержимости. Демоническая космология, основанная на разных аспектах карт Таро. Иллюстрированная история святилищ Камикадзе в аэропортах. Тематическое сходство историй, что рассказывали о себе жертвы. Искажения кирлиановой ауры в результате одержимости. Врожденная предрасположенность к одержимости у близнецов. Обращение к народным средствам, пропагандируемое в статьях «Медицинского журнала Новой Англии». Индийские асуры и американские демоны. Сравнительно-сопоставительный анализ. Теория телепатии посредством квантовой сетки в пенрозовских микротубулах. Жанна Д’Арк как один из ранних примеров заболевания одержимостью. Теория воздушного переноса одержимости в свете розы ветров над сайтами Суперфонда.

Мне бросилось в глаза мое собственное демоническое имя на стенде, озаглавленном «Расширение послевоенной когорты: анализ случаев одержимости за 1944–1950 годы». Бородач перед стендом вел оживленную беседу с другим бородачом, и я воспользовался моментом, чтобы пробежать глазами текст. Понять, к чему клонит автор статьи, я не смог. Потому что объяснять, кто такие Камикадзе, Капитан и Правдолюб, не было необходимости. Все эти три типажа появились примерно в одно и то же время. Согласно автору текста, в список следовало дополнительно включить несколько других: Джонни Дымовая Труба, Художника, Ангелочка, какого-то демона по имени Марвел Бой и моего собственного по имени Хеллион. Ну и что теперь, не жить? Я тотчас представил себе бородатых академиков, которые с пеной у рта спорят по этому поводу.

Спустя несколько минут я обнаружил ряд столов, среди которых должен был находиться и стол доктора Рама. За три стола до нужного мне я замедлил шаг и сделал еще один глубокий вдох, после чего медленный-медленный выдох.

Рядом со столом никого не оказалось.

Я снова проверил номер: 32. Это точно его стол. Должен признаться, мне тотчас стало легче оттого, что доктора Рама здесь нет.

Впрочем, стол отнюдь не пустовал. На белой ткани располагалась тонкая стопка статей. «Морфометрия аномалий серого вещества у пациентов, страдающих одержимостью». Здесь же красовались имена самого доктора и еще какие-то три. Эту работу я уже прочел в Интернете и с великим трудом врубался разве что в каждое третье предложение.

В проходах между столами доктора я тоже не заметил. Я был уверен на все сто, что узнаю его, поскольку не раз видел его на фотографиях. Вскоре моя радость переросла в раздражение. Черт, куда он мог подеваться?

— Мы здесь, — произнесла женщина за соседним столиком.

Она нагнулась над краем стола, зажав в руки листки бумаги.

Я обернулся по сторонам и никого не увидел. Женщина улыбалась мне, словно чего-то ждала. На вид примерно моя ровесница, короткие каштановые волосы, три дырки в правом ухе. Однако одета в строгую темную юбку, на ногах коричневые туфли.

— Извините, вы это мне? — спросил я.

Она кивнула на мой значок.

Я тоже покосился на него.

Женщина рассмеялась.

— Пенсильванский университет. Я там получила бакалавра.

— Ах, ну да!

Как же я мог забыть. Согласно моей легенде я сам там учусь. Вот только откуда мне знать, что она хотела сказать этим своим «мы здесь…».

В ее кабинке я обнаружил серию из семи фотографий — все как одна сильно увеличенные и потому нерезкие. На каждой — девчушка в ночной рубашке. Некоторые снимки, судя по всему, сделаны в больничных палатах. Название исследования, набранное 78 кеглем шрифтом «футура» гласило: «Случаи чуждого разума». За названием следовало пояснение «Перенос информации и сопротивление лечению у пациенток, страдающих одержимостью Ангелочка».

— Вам нужен доктор Рам, — произнесла она. — Насколько я понимаю, вас интересует нейропсихические аспекты заболевания.

— Да-да, что-то вроде того. А вы, как я понял, занимаетесь Ангелочками?

Кстати, последние были так же известны, как Ангелы Милосердия или Девочки в Белом. Демон обычно вселялся в хорошеньких девочек лет десяти-одиннадцати, одетых в кружевные ночные рубашки, после чего отправлялся наносить визиты умирающим — больным раком, жертвам дорожных аварий, несовместимых с жизнью ожогов. Поцелуй Ангелочка убивал их. Согласно городскому фольклору, прикосновение губ такого создания избавляло их от страданий и дарило невыразимое словами умиротворение. Понятное дело, мертвые своего мнения по этому поводу уже высказать не могли.

— Я знаю, — произнесла женщина. — Их отправили на тот свет.

— Нет-нет, я бы так не сказал.

Это почему же? Я взял со стола экземпляр статьи. Страницы — около двух десятков — были скреплены степлером. Я быстро пробежал глазами отрывок, в котором говорилось о том, что некоторые девочки, одержимые Ангелочком, знали вещи, которые были известны только другим Ангелочкам — причем таким, что жили в совершенно других штатах и даже в другое время.

— Значит, вы его не видели? Я имею в виду, доктора Рама? — спросил я.

Моя собеседница отрицательно покачала головой.

— Его материалы уже лежали на столе, когда я принесла сюда свои. Но если я случайно его встречу, то могу передать, что вы его искали.

— Нет-нет! Не надо, — поспешил возразить я. — Я сам найду его. — Взяв в руки ее статью, я добавил: — Благодарю вас вот за это. Похоже, интересная работа.

С этими словами я повернулся и пошел прочь, делая вид, что на ходу читаю ее статью, причем с огромным интересом. Команда исследователей провела опрос очевидцев таких посещений начиная с сороковых годов. Акцент был сделан на то, что говорили при этом Ангелочки и о чем молчали газеты. После этого точно так же команда исследователей опросила родственников тех, кто умер в результате подобных визитов. Таким образом, удалось выяснить пару любопытных вещей. Во-первых, Ангелочкам было известно про пациентов то, что посторонний человек никак не мог знать. А во-вторых, Ангелочки были в курсе подробностей предыдущих визитов, о которых пресса предпочитала молчать.

Дойдя до последних столов, я оглянулся. Женщина не смотрела в мою сторону, но между нами никого не было. Листки бумаги я сунул в сумку. В нескольких футах от себя я заметил урну. Мне меньше всего хотелось оскорблять мою собеседницу в лучших чувствах, и я не стал бросать ее статью в мусорницу прямо у нее на глазах.

А в том, что статья заслуживала такой участи, сомнений не было. Ну и что, что эти представители «чуждого разума» знали вещи, которые им не полагалось знать, и после того, как в них вселялся Ангелочек, сохраняли прежнюю «личность». На любом школьном дне науки в ответ на такие заявления вы бы наверняка услышали скептическое «м-да…»

А эта псевдонаучная фразочка «чуждый разум». Между столами словно шло негласное соревнование, кто выдумает термин позаковыристее: мнемонические образы, архетип, прецедентные личности, вариант синдрома одержимости (ВСО), дискретно-вариабельное сознание (ДВС), социально-сконструированная альтернативная личность (CСАЛЬТ).

Думаю, ни один из этих наукообразных ярлыков не приживется. Чем хуже слово «демон»? Слово «одержимость»? Ведь даже школьник, и тот способен сделать грамматический разбор предложения «Я одержим демоном» — подлежащее, сказуемое, дополнение.

Я обошел зал, стараясь держаться подальше от группок участников, у которых здесь, как я понял, было также что-то вроде встречи выпускников. Для представителей ученого мира конференция — удобное место для общения с друзьями, потому что где им еще встречаться, как не здесь? Читать заголовки стендов было выше моих сил. Больше всего на свете мне хотелось выскользнуть в единственную имевшуюся здесь дверь — ту, через которую я вошел. Лямка сумки больно врезалась в плечо. Лицо раскраснелось и горело.

В десяти футах от двери проход загораживала группа людей, пришедших на презентацию. Экрана не было — этой цели служила белая стена. Я плечом растолкал толпу и поднял взгляд на стену в тот самый момент, когда картинка сменилась. Это было изображение фермы, которую Художник нарисовал в аэропорту — тот самый белый домик самой фермы, красная силосная башня и бурый сарай, золотые поля в окружении деревьев. Правда, в отличие от картинки в аэропорту эта была нарисована на кирпичной стене какого-то дома и имела более внушительные размеры, если судить по гаражной двери на краю изображения — как минимум пятьдесят футов в длину и около двадцати в высоту. Затем картинка сменилась — теперь это был нарисованный мелом мальчик в плавках. Обхватив руками колени, он сидел на валуне посреди реки. Через плечо, словно плащ, переброшено полотенце.

Существо, обитавшее в моей голове, тотчас дернулось и вздрогнуло; к горлу подступила тошнота. Я пулей выскочил из кучи народа, и наплевать, что спину мне обожгли чьи-то недоуменные взгляды. Я выбрался в коридор и зашагал вниз по лестнице, которая вела к выходу — к озеру и свежему ветру.

И пусть ученые дамы и мужи пишут свои опусы о новой тематике творчества Художника. Полагаю, среди них наверняка есть фракции, которые с пеной у рта спорят о значении деталей на этих картинках, а какие-нибудь юные радикалы представляют смелую и необычную интерпретацию мальчика на валуне. Боже, смешно смотреть, как они тщатся увидеть в этом какой-то смысл!

Дело в том, что правда гораздо страшнее: никто из присутствующих даже не догадывался, что происходит на самом деле. Или же они правы, и все так и есть на самом деле: пришельцы, асуры и архетипы, психозы, галлюцинации и геенна огненная.

Пандемоний.

— Слышал стишок про собаку, у которой во рту кость? — спросила меня уличная побирушка.

Правда, у нее не было ни сумки на колесиках, ни пластикового пакета, зато в руках она держала вместительный виниловый ридикюль — в папках такого размера художники обычно носят картины, — который, несомненно, относил побирушку к категории уличных мешочниц.

Впрочем, это она не мне, поэтому я не стал поднимать головы. Бетонная скамейка, похоже, вот-вот отморозит мне зад, но возвращаться внутрь я не стал.

Женщина произносила слова несколько театрально, громче и четче обычного, что свойственно аутичным личностям, на которых я насмотрелся в больнице. Пропустить ее речи мимо ушей было невозможно. На женщине были красная фуфайка с капюшоном, зимняя куртка в голубую полоску и длинная клетчатая юбка, надетая на серые шаровары с начесом. Верх резиновых сапог был отделан мехом «под леопарда».

Обращалась она к немолодому бородатому мужчине, сидевшему на соседней скамейке. Бородачу можно было дать сколько угодно — от семидесяти до девяноста. Он сидел словно статуя, сложив на коленях руки. И внимательно ее слушал. Рядом с ним устроилась удивительно красивая молодая белая женщина, которую я принял за его дочь, если не внучку. Она изучала буклет конференции, хотя на вид я бы ни за что не принял ее за представительницу ученого мира: длинные темные волосы, почти такие же, какие были у Амры раньше, узкая юбка, загорелые ноги.

— Это очень хороший стих, — продолжала тем временем мешочница.

Старик промолчал. Темноволосая женщина оторвалась от буклета и обменялась взглядами с единственным посторонним человеком в непосредственной близости от нее. Это был моложавый мужчина лет пятидесяти, в джинсах и блейзере, с длинными светлыми волосами. Одну руку он держал в кармане джинсов, другой одновременно сжимал сигарету и банку газировки «Маунтин-Дью». Он расхаживал взад-вперед и каким-то уму непостижим образом умудрялся и курить, и пить из банки. Мужчина сделал затяжку, посмотрел на уличную побирушку и пожал плечами.

— Собака подошла к луже и увидела в ней свое отражение, — продолжала тем временем та. — Увидела отражение и подумала, что в луже другая собака, у которой тоже во рту кость. Себя собака не узнала и подумала, что в луже какая-то другая собака, и кость во рту у нее гораздо больше, чем та, что во рту у нее. И тогда она разжала зубы и выпустила кость, чтобы отнять ту, что была больше. Ее кость упала в воду, и теперь друг на друга смотрели две собаки, обе лишившиеся своих косточек. Мораль этой истории в том, что у соседа трава на газоне всегда зеленее. Ну как, теперь понятно?

— Так уж устроен мир, — вздохнул старик.

Голос его звучал глухо и невыразительно, словно был оцифрован и пропущен через специальное устройство для передачи по спутниковому каналу связи.

— Я прочла все книги Филипа Дика, — пояснила мешочница. Словно это логически вытекало из стишка про собаку и ее кость. — «Пролейтесь, слезы…», «Убик», «Дневная сова». Одну его поэму я прочла двадцать два раза. У меня при себе всегда томик его стихов. Вот он.

Я поднял глаза. Мешочница вытащила из бездонного ридикюля книжку в бумажной обложке.

— Вы мне ее не подпишете?

Она открыла обложку и сунула книгу ему едва ли не в лицо. Старик даже не пошевелился. Неспешным движением он вынул из внутреннего кармана ручку, взял книгу и начертил несколько завитков, украсив их посередине буквой X. Мне было плохо видно, что он там написал, но вряд ли это была обыкновенная подпись.

— Огромное вам спасибо, — поблагодарила женщина и, не глядя, захлопнула книжку. — Надеюсь, вы найдете Феликса. А мне пора.

С этими словами она резко развернулась и едва не ударилась о капот автомобиля, который в этот момент выруливал на проезжую часть. Машина резко затормозила. Женщина на мгновение осталась стоять на месте, глядя на водителя, после чего обошла машину и направилась в сторону отеля «Хайатт».

Я посмотрел на старика. Он поймал мой взгляд. Глаза у него были глубоко посаженные, однако взгляд острый и цепкий. Одно веко опустилось, потом открылось снова. Это он мне подмигнул.

Мне тотчас припомнился Художник — тот, в аэропорту. Точно такое же подмигивание.

— Поклонница, — произнес он и его губы сложились в подобии улыбки. И хотя старик даже не пошевелился, у меня возникло ощущение, будто он пожал плечами. — Приходится выполнять свой долг.

Задняя дверь автомобиля открылась, и оттуда вышел темнокожий мужчина с портфелем, в котором угадывался внушительных размеров ноутбук. Я узнал его по портрету на суперобложке книги, особенно шевелюру волнистых, черных как смоль блестящих волос. Своим чубом он чем-то напоминал Элвиса.

Доктор Рам направился в мою сторону, на ходу энергично кивая чему-то такому, что говорил его спутник, который также вышел вслед за ним из машины. Этот был священник, лысый, в длинной, развевающейся сутане с белым воротничком.

Впрочем, нет, все-таки не священник — по крайней мере не католический. Потому что при ближайшем рассмотрении я понял, что это женщина. Голова у нее была обрита наголо, что только подчеркивало красоту лица — высокие скулы, тонкий подбородок. Женщина шагала, слегка нагнувшись к доктору, с таким же, как у него, целеустремленным видом. Хотя Рам кивал ее словам, мне показалось, что они о чем-то спорят.

Я встал со скамейки. Я был не готов к этой встрече, не ожидал, что увижу его прямо сейчас, но что мне еще оставалось делать, если я хотел с ним поговорить, прежде чем он отправится на презентацию. Тогда к нему будет не подобраться сквозь толпу студентов и коллег.

Бритоголовая женщина посмотрела в мою сторону, после чего заметила старика на скамейке и остановилась.

— Привет, ВАЛИС, — произнесла она ровным тоном.

У женщины был легкий австралийский акцент, а может, ирландский. И красивые уши.

— Добрый день, мать Мариэтта, — ответил тот.

Доктор Рам уже толкнул вращающуюся дверь. Женщина устремилась за ним вслед. Я даже не пошевелился.

К ВАЛИСу подошел его приятель (сын? зять?) — с той же сигаретой и банкой коктейля в руке.

— Какого черта здесь забыла О’Коннел? — спросил он. — Я думал, она отошла от дел, стала отшельницей или типа того.

— Она экзорцист, Том, — произнес ВАЛИС своим оцифрованным голосом. — Это ее призвание, а от призвания не уйдешь.

— Мне пора, — произнес я. — Был рад познакомиться.

ВАЛИС легонько кивнул. Женщина улыбнулась, а второй мужчина — если не ошибаюсь, ВАЛИС назвал его Томом — поднял в салюте банку с коктейлем и сигарету.