Он жадно целовал ее глаза, губы, руки и все повторял:
— Лизонька, подумать только, я чуть было не погубил тебя своим неожиданным появлением! Мне страшно даже подумать, что ты могла упасть…
Он и вправду весь дрожал при этих словах и все крепче прижимал ее к себе:
— Пойдем, родная, нас ждет быстрый экипаж. Ты и оглянуться не успеешь, как опять окажешься в нашем родном Петербурге. Мы с тобой обвенчаемся в первой же церкви… и я сделаю все, чтобы ты забыла перенесенный кошмар!
В первом же костеле! В первой же церкви!.. Еще немного, и она бы сдалась.
Как хорошо было бы закрыть глаза, отдаться на волю этих сильных, надежных рук: пусть забирает ее отсюда, увозит, делает с ней что хочет…
О чем она думает?! Неужели так просто: уехать и забыть? После того, как она прожила другую жизнь и стала другим человеком? Она стала женщиной в объятиях другого мужчины, и кто знает, может, она уже носит в своем чреве его ребенка?!
— Прости, Петруша. — Лиза заставила себя вынырнуть из этой сладкой грезы — если бы только она любила Жемчужникова! Но пользоваться его чувством? — Я не могу…
Он некоторое время тяжело молчал, а потом с пренебрежением проговорил:
— Ах да, мы же на Пушкине воспитаны: «Но я другому отдана и буду век ему верна!» Татьяну Ларину выдали замуж не применяя к ней насилия и не оскорбляя ее достоинства. А он… этот… гнусно похитил тебя, насильно сделал своей женой… Но ты напрасно боишься. Церковь признает недействительным ваш брак, а я… я никогда и словом не упомяну о том, что произошло!
Лиза слушала сбивчивую речь Петра, смотрела на его осунувшееся лицо, измятую, несвежую одежду и думала о том, как часто в жизни случается, что тот, кто действительно достоин любви, ее не получает, а тот, кто причиняет страдания другим, эгоистичен и не ценит подлинных чувств, оказывается в выигрыше совсем не по заслугам.
Она ясно сознавала, что ее чувство к Станиславу мало напоминает любовь, но он сделал ее женщиной, своей женой, и сбегать от мужа к бывшему жениху теперь уже и вовсе неприлично…
К тому же Петр и не интересовался ее чувствами и желаниями. Он не сомневался в том, что Лиза ему обрадуется, и все решил за нее…
Но она успела понять, что со своей судьбой сможет разобраться лишь самостоятельно. Тихая, безоблачная жизнь не влекла ее. Ей бросили вызов, и уехать сейчас с Жемчужниковым на мужском языке означало бы уклонение от дуэли… Аналогии на языке женщин она подобрать не смогла.
— Петя, возвращайтесь домой, — холодно сказала она, отодвинула его от себя и пошла к замку.
— Лиза, вернись! — отчаянно закричал он, но она знала: оглянется — не выдержит, вернется. Станет жалко Петра, а на чаше весов сейчас лежала ее жизнь. Почему-то Лиза была уверена, что Петр вполне без нее обойдется. Может, не теперь, но в скором будущем…
Вечером она с Василисой опять заглянула в гардероб покойной свекрови, отобрала еще несколько платьев, а когда пришло время сна, легла на свое огромное супружеское ложе и заснула, едва коснувшись подушки. Проснулась она лишь после обеда, и то потому, что в спальню заглянула обеспокоенная Марыля — да жива ли пани княгиня?
Лиза подняла голову с подушки и сонно спросила:
— Что-нибудь случилось?
— Нет, — пискнула горничная, — но я подумала, здорова ли вельможная пани?
— А почему я должна быть больна? — сварливо поинтересовалась Лиза.
— Прошу прощения, ваше сиятельство, но я подумала, что вы спите уже шестнадцать часов, может, вам что-нибудь нужно?
— Кое-что нужно, — буркнула молодая княгиня, — но в этом ты мне никак не поможешь.
Она сползла с постели и, завернувшись в шелковый халат все из того же гардероба, уходя, наказала:
— Приготовь зеленое платье, а прическу… спроси Василису, свободна ли она? Если да, пусть придет и меня причешет.
Марыля обиженно поджала губы, но ничего не сказала. Княгиня не позвала ее на свое умывание, потому горничная занялась делом более простым: открыла шторы и стала застилать постель.
Платье было надето и зашнуровано, когда в опочивальне появилась Василиса с двумя алыми розами.
— Одну приколем к корсажу, а другую — в прическу.
— Алую розу к зеленому платью? — с сомнением переспросила Лиза.
— Все будет просто замечательно: вы вся словно зеленый стебелек, который венчает розовое с зелеными глазами личико, — вот вам и бутон…
— Вы поэтесса, Василиса Матвеевна, — улыбнулась Лиза. — Но, наверное, мне надо было бы надеть темную юбку и высокие ботинки — я еще не все посмотрела.
— Сегодня вам не удастся это сделать — на улице идет дождь. — Экономка оглянулась на безмолвно стоящую Марылю. — А ты, Машенька, иди на кухню, пусть Зося даст тебе молока. У тебя очень бледный вид…
Марыля вопросительно перевела взгляд на Лизу.
— Иди, иди, — кивнула та, — понадобишься, позову.
— Вы не возражаете, что я отправила вашу горничную? — спросила у Лизы экономка. — Покорнейше прошу у вас прощения. Возможно, я слишком привыкла командовать слугами — по сути дела, почти пять лет в замке не было хозяйки.
— Конечно, я не возражаю, — несколько рассеянно сказала Лиза, прислушиваясь к себе: с тех пор как она проснулась, у нее не проходило ощущение, что она какое-то дело не довела до конца. Или что-то сделала не так…
N «Вот оно что! — вспомнила она. — Я отправила прочь Петрушу Жемчужникова. Это и не дает мне покоя. Но так будет лучше для всех. Для него особенно…»
Она не сомневалась, что Петино горе не продлится вечно.
Лиза сидела перед зеркалом и смотрела, как проворные руки Василисы Матвеевны опять сооружают ей прическу, какую она прежде никогда не носила.
С этой прической ее лицо словно принимало совсем другое выражение.
Несомненно, экономка обладала талантом художника, ибо она почувствовала происшедшие в молодой княгине перемены. Это была уже не Лизонька Астахова, а подлинная княгиня Поплавская, получившая в мужья человека экспансивного, непредсказуемого и полного всевозможных моральных патологий, как сказал бы врач. Мало того, что Лиза перестала этого бояться, она собиралась сразиться с этими патологиями. А заодно и с самим Станиславом.
— Я бы хотела с вами поговорить, если позволите, — сказала ей Василиса, закалывая последнюю прядь. — Екатерина Гавриловна не желала меня слушать, но, может быть, вы захотите?
— Вы собираетесь поведать мне какую-то тайну? — улыбнулась ее отражению в зеркале Лиза, однако экономка на улыбку не ответила, давая понять, что разговор предстоит серьезный. — Хорошо, хорошо, не хмурьтесь. Я согласна выслушать вас. Вы хотите говорить прямо сейчас?
— Нет, что вы! — Теперь и Василиса улыбнулась. — Для начала все же советую вам поесть, а потом мы встретимся в библиотеке. Ведь вы ее еще не видели?
Библиотека произвела на Лизу ошеломляющее впечатление. Она еще раз убедилась, как богаты были когда-то Поплавские, если могли покупать такие дорогие книги и в таком неимоверном количестве.
Библиотека в доме Астаховых по сравнению с этой казалась небольшой комнаткой, содержащей едва ли одну двадцатую того, что открылось ее глазам.
Книг здесь было так много, что библиотеку вряд ли удавалось использовать еще и как кабинет, а тем более тут не смотрелся бы огромный письменный стол отца и его любимые кожаные кресла.
Стол в библиотеке тоже имелся, но вполовину меньше, и около него впритирку стояли два кресла.
Интересно, почему Василиса решила говорить с нею именно здесь?
— Потому, что библиотека — единственное помещение в замке, разговор в котором невозможно подслушать…
— Но кто из слуг осмелится это сделать? — удивилась Лиза. — А Станислав уехал в Краков на три дня.
— Я не удивлюсь, если он появится уже сегодня вечером, — ответила экономка, — но, коли вдруг он захочет услышать наш разговор, ему для этого придется прежде всего отворить эту тяжелую и скрипучую дверь.
От предпринятых Василисой предосторожностей Лизе захотелось рассмеяться, но лицо ее визави никак к веселью не располагало. Видимо, она все не могла решиться начать разговор, так что разрядить паузу решила Лиза.
— Я все хочу спросить, — проговорила она, — когда умер старший Станислав Поплавский? О смерти княгини говорили, а о нем никто не упоминает…
— Наверное, потому, что до сих пор неизвестно, как он погиб, — задумчиво сказала экономка.
— То есть вы хотите сказать, что его тела не нашли?
— Нашли. Он уходил на охоту и отсутствовал в замке два дня. Княгиня первая подняла тревогу. Отправила слуг его искать. Старый князь лежал мертвый возле не самой крутой тропинки со сломанной шеей. Говорили, он поскользнулся и неудачно упал, ударившись головой о дерево…
— Что-то было настораживающее в его смерти?
— Только мои собственные рассуждения. Дело было весной. Полицейские решили, что он поскользнулся на прошлогодних листьях. Я потом ходила туда и попыталась проделать то же самое. По-моему, на той тропинке нельзя упасть так, чтобы убиться насмерть…
— Вы знаете, в нашем имении был случай, когда мужика убило сухой веткой в то время, как он в сильный ветер шел по лесу.
— Я ничего и не утверждаю. Как говорится, dixi et animam levavi[24]. Я просто рассуждаю вслух. В нашей повседневной жизни могут быть такие совпадения, что никакой романист подобные не придумает! Впрочем, судите сами: через год, день в день, умерла Екатерина Гавриловна. От сердечного приступа.
— Хотите сказать, что до этого она на сердце не жаловалась?
— Нет. Такого сказать не могу. Сердце у нее было слабое, ведь именно поэтому она никого больше не родила. И не смогла оказать нужного внимания подрастающему Станиславу…
— Тогда я не поняла, что вас обеспокоило.
— Выражение ее лица. Перед смертью Екатерина Гавриловна пережила какой-то ужас. Это ее и сгубило.
— Вы об этом хотели со мной поговорить?
— Нет. Это — всего лишь преамбула…
— Судя по вашему вступлению, вы надеетесь, что у меня сердце крепкое, — неловко пошутила Лиза. — Но вы медлите?
— Подбираю слова. Мы слишком мало знакомы, чтобы я могла говорить с вами в таком доверительном тоне, рассчитывая на полное понимание с вашей стороны, княгиня. Ведь мои мотивы могут быть какими угодно…
— Условимся, Василиса Матвеевна, что я вам верю, — сказала Лиза, — в противном случае нам не было смысла удаляться в сие неприветливое помещение;
— Вы тоже ощущаете некое стеснение в груди? — спросила ее Василиса. — Я обычно здесь не засиживаюсь. Возьму с полки нужную книгу и тороплюсь уйти.
И невольно дверь оставляю открытой. Отчего-то мне все кажется, что она захлопнется и я никогда более отсюда не выйду.
Прямо вплотную к письменному столу, где сидели женщины, полка была уставлена книгами по черной магии. Может, владельцы замка покупали и хранили их как некую экзотику, но в соседстве с человеческим черепом, оправленным в золото, производили гнетущее впечатление.
Князь Астахов такие книги не покупал и вообще ими не интересовался. Говаривал, что этот род литературы вызывает у него удушье. Как бы то ни было, но на Лизу это соседство тоже действовала не лучшим образом.
Теперь она ощущала не только стеснение в груди.
Откуда-то в ней возникло и стало расти беспокойство, каковое она чувствовала, когда поблизости оказывался Станислав.
Она встала и взяла с дальней полки первую попавшуюся книгу — «Историю государства Российского»
Карамзина — и положила к себе на колени. И ответила на удивленный взгляд экономки:
— Будем делать вид, что я читаю это вслух.
— Но вы же сами сказали, что князь уехал в Краков.
— А вы сами сказали, что он может до срока вернуться.
Женщины невесело посмеялись.
— Елизавета Николаевна, — несколько торжественно начала Василиса, — так получилось, что в замке Поплавских я живу более двадцати лет. Вначале горничной — надо сказать, без каких бы то ни было прав, потому что их не имела и моя госпожа, а после ее смерти неожиданно я получила власть над прислугой и вообще всем хозяйством замка и даже удостоилась особого доверия Станислава. Если бы такое случилось раньше, до смерти старшего Поплавского, возможно, мне удалось бы как-то повлиять на характер Станислава… Старый князь воспитывал сына весьма своеобразно. Начать с того, что отец всегда брал ребенка с собой на экзекуции, которые он устраивал своим нерадивым слугам. Или тем, кого считал таковыми. Однажды князь даже повез сына на бойню, так как был уверен, что лицезрение крови и предсмертных мучений животных воспитает в ребенке будущего мужчину, который уже ничего не будет бояться. Бедный Станислав после этого посещения чуть было не заболел нервной горячкой. Около года ему снились кошмары, так что я вынуждена была по просьбе Екатерины Гавриловны спать рядом с ребенком и обтирать его лицо святой водой, чтобы страшные сновидения не спровоцировали сердечный приступ…
— Очень необычное воспитание, — пробормотала внимательно слушавшая Лиза; она вспомнила свое безоблачное детство. Отраду, всю в цветах и зелени, слуг, которые лелеяли и баловали красивую и непоседливую девочку, и пожалела Станислава. — Продолжайте, — кивнула она экономке, которая внимательно следила за выражением ее лица.
— Екатерина Гавриловна была чересчур мягка.
Мне кажется, что в конце концов она даже стала получать удовольствие… — Василиса смутилась, — от жестокого обращения во время… я хочу сказать… во время интимных отношений с применением насилия…
Она опустила глаза и даже закусила губу, но упрямо продолжала развивать тему разговора:
— Вы не поймите меня превратно, Елизавета Николаевна. Я вовсе не подглядывала за князем и княгиней и не подслушивала, но на моих глазах происходил процесс превращения чуткой, нежной женщины в равнодушное эгоистичное существо. И при этом подверженное страху. Она могла испугаться сущей ерунды… Вы не представляете, сколько книг я перечитала из этой библиотеки! В основном медицинского характера. Те, в которых описывались болезни человеческой психики, объяснялась их природа и методы лечения… Кстати, в большинстве своем не приносящие никакого результата. Мне пришлось до многих вещей додумываться самой.
— Значит, вас тоже привлекает медицина? — поинтересовалась Лиза.
— Поначалу я стала изучать медицинские книги из желания помочь моей драгоценной крестной, а потом я так увлеклась… Но почему — тоже?
— Потому что и меня увлекла медицина, и я читала медицинские книги и могу рассказать вам кое-что такое…
В это время раздался отвратительный скрип, кто-то открывал дверь в библиотеку, и Лиза, без остановки, как бы продолжая чтение, произнесла:
— Земля Русская, упоенная кровию, усыпанная пеплом, сделалась жилищем рабов Ханских, а Государи ея трепетали Баскаков… Здравствуй, Станислав!
— Заговор мятежников? — проговорил он, усмехаясь. Подошел к Лизе и, не обращая внимания на Василису, обнял жену, по-хозяйски сжав ее грудь. — Я соскучился по тебе, милая княгиня! Представь, я чуть было не загнал своего любимого коня, так торопился к тебе. Ты мне рада?
— Извините, меня ждут дела, — пробормотала экономка и быстро пошла к двери.
— Оставайся, — гнусно ухмыльнулся Станислав, — ты нам вовсе не мешаешь. Не правда ли, дорогая?