Очень многие из постепенно собиравшихся прихожан были старыми девами от пятидесяти до шестидесяти лет, некоторые оглядывались с любопытством на двух незнакомцев, которые сидели на заднем ряду центральных скамеек рядом с пустым местом, предназначенным для церковного старосты. Льюис и выглядел, и чувствовал себя необыкновенно скованно, в то время как Морс принялся осматриваться вокруг с мягкой уверенностью.
– Мы делаем то же, что и все делают, понимаете? – прошептал Морс, через пять минут после того, как колокола прекратили свой монотонно меланхоличный перезвон.
Хор возглавил процессию, выступившую из ризницы. Она двинулась по проходу главного нефа, сопровождаемая кадильщиком и мальчиком с сосудом для ладана, служителями со светильниками, церемониймейстером и также тремя важными персонажами, одетыми схоже, но не одинаково, последний носил, среди прочего, стихарь, митру и ризу – атрибуты церковной «высшей» службы, насколько Морс уже успел усвоить. В алтарной части, действующие лица разошлись по соответствующим местам с отрепетированной готовностью, и вдруг всё повторилось еще раз. Рут Роулинсон заняла свое место в хоре, как раз под каменным резным ангелом. Служба началась с песнопения сводного хора. В это время церковный служка проскользнул бесшумно на свое место и передал Морсу небольшой листок бумаги с пояснениями к порядку мессы. Начиналась она с гимна: «Iste Confessor – музыка и слова Палестрины»; при этом Морс кивнул с умным видом, прежде чем передать его Льюису.
В перерыве один из важных деятелей временно снял ризу и, вознесшись быстрыми шагами по винтовой лестнице на кафедру, принялся наставлять свою паству об опасностях и глупостях блуда. Но Морс сидел на протяжении проповеди, как тот, к кому увещевания не относятся. Один или два раза он поискал глазами Рут, но всех членов женского пола, теперь заслоняла толстая восьмиугольная колонна. Морс откинулся назад, рассматривая цвета оконных витражей: глубокий красный рубин, дымчато-синий сапфир и яркий изумруд, – его ум продрейфовал назад в детство, когда он и сам пел в хоре…
Льюис, также, хотя и по иным причинам, очень быстро потерял интерес к вопросам блуда. Будучи, в любом случае, из тех, кто редко бросал похотливые взгляды «на жену ближнего своего», он позволил своему уму спокойно пройтись еще раз по делу, и спросил себя, был ли прав Морс, настаивая, что еще один визит на церковную службу наверняка поможет разжечь ассоциации, «чтобы закрутить коктейль из атомов», как Морс изложил это – все, это может означать…
Потребовалось около двадцати минут, чтобы проповедник исчерпал свои антиплотские увещевания; после чего он сошел с кафедры, исчез из поля зрения за экраном со стороны часовни Девы Марии, потом повторно появился, опять облачившись в ризу, в верхней части главного алтаря. Это было сигналом для двух других членов триумвирата подниматься и идти в ногу к алтарю, где они присоединились к своему собрату. Певчие снова обратились к партитуре Палестрины, и после многократного преклонения колен, крещений и поклонов, служба подошла к решающему моменту. «Приимите, ядите, сие есть Тело Мое», сказал священник, и два его помощника вдруг наклонились к алтарю с идеальной синхронизацией движений и жестов – как если бы эти двое были одним. Да, так же, как если бы двое – один…
И в памяти Морса всплыл случай, когда в детстве он был на шоу в концертном зале с родителями. В одном из номеров женщина танцевала перед огромным зеркалом, и в течение первых нескольких минут он был не в состоянии ничего понять вообще. Она не особенно ловко владела телом, и все же публика, казалось, была в восторге от ее выступления. Только потом он сообразил: перед танцоркой не было никакого зеркала! Отражением в действительности была еще одна женщина, она танцевала, повторяя точно такие же шаги, делая в точности те же жесты, одетая точно в такой же костюм. Были две женщины – не одна. Так? Таким образом, если было двое танцоров, могли быть два священника в ночь, когда был убит Джозефс?
И мысль чайкой воспарила вновь…
Через пять минут после финального благословения, церковь опустела. Юноша в рясе, наконец, погасил последнюю свечу в галактике, и даже ревностная миссис Уолш-Аткинс ушла. Missa est ecclesia[11].
Морс встал, и они с Льюисом прогулялись к часовне Девы Марии, там они постояли, читая душевное напоминание, прикрепленное к южной стене:
В склепе похоронены наземные останки Ин. Болдуина – эсквайра, почетного благотворителя и верного раба этого прихода. Умер в 1732 году, в возрасте 68 лет. Покойся с миром.
Мекледжон улыбнулся безрадостно, подходя к ним, стихарь свисал с его левой руки.
– Что еще мы можем сделать для вас, джентльмены?
– Мы хотели бы получить запасной комплект церковных ключей, – сказал Морс.
– Ну, есть запасной комплект, – сказал Мекледжон, слегка нахмурившись, – можете мне сказать, зачем?
– Просто мы хотели бы иметь доступ в церковь, когда она закрыта, вот и все.
– Да я вижу, – он печально покачал головой, – у нас было несколько случаев бессмысленного вандализма, – боюсь, это в основном школьники. Я иногда задаюсь…
– Они нам понадобятся всего на несколько дней.
Мекледжон привел их в ризницу, взобрался на стул и снял связку ключей с крючка под верхней частью шторы.
– Верните мне их обратно, как только сможете, пожалуйста. Сейчас у нас есть только четыре комплекта, и кому-то они всегда требуются – и для колокольного звона, и для разного рода вещей.
Морс посмотрел на связку, прежде чем положить ее в карман: старомодные ключи, один большой, три гораздо меньше, и все они с любопытной и тонкой кованой резьбой.
– Может нам запереть дверь за собой? – спросил Морс. Это должно было прозвучать слегка шутливо, но получилось скорее непочтительно.
– Нет, спасибо, – ответил пастор спокойно, – у нас бывает довольно много посетителей по воскресеньям, им нравиться приходить сюда, чтобы побыть в одиночестве и подумать о жизни – даже помолиться, возможно.
Ни Морс, ни Льюис не преклонили колени за всю службу; и Льюис, по крайней мере, покидал церковь с чувством немного виноватым и немного пристыженным; это было, как если бы он повернулся спиной к священной жертве.
– Пошли, – сказал Морс, – мы теряем хорошее время для выпивки.
В 12.25 часов пополудни в тот же день, позвонил главный констебль из Шрусбери в управление полиции «Темз-Вэлли» в Кидлингтоне, где дежурный сержант тщательно записал сообщение. Он и не подумал, спросить имя звонившего, но отправил сообщение по соответствующим каналам. И только положив трубку, он понял, что не имеет ни малейшего представления, что это были за «соответствующие каналы».