Ну и рассеянный был этот Груя.
Однажды пришёл домой с непокрытой головой. Где шапка — неизвестно.
Иоана подумала и пришила ему к воротнику петлю, а к шапке — пуговицу. Пристегнула, и на другой день пришёл Груя с шапкой на голове.
Всего лишь маленькая пуговица, — радовалась Иоана, — а шапка на месте.
Но тут она посмотрела Груе на ноги и ахнула: стоит он в одних носках! Где башмаки — неизвестно. А на улице метель и такой мороз, что под носом капли замерзают.
Через три дня ботинки прислали по почте, а ещё через день почтальон принёс Груе шарф и рукавицу. Так и жил этот рассеянный Груя.
Однажды пришёл к ним во двор один крошка и привёл собачку. Лохматую такую голодную собачку.
Груя говорит:
— Это не моя собака.
— Нет уж, дружок, твоя! Писал стихи про бездомную собаку?
— Писал.
— Тогда забирай. Разве ты не видишь — это внук той самой собаки! Такой же кудрявый.
Что было делать? Взял Груя собаку, построил ей конуру во дворе.
Через некоторое время пришёл другой крошка и привёл с собой хромого жеребёнка.
— Вот тебе, Груя, жеребёнок, — улыбнулся он.
— Я не держу лошадей.
— Ну, знаешь! — обиделся крошка. — Ты сейчас врёшь или когда стихи пишешь?
— Какие стихи?
— Про жеребёнка.
И крошка прочёл стихотворение наизусть.
— Не твоё?
— Моё.
— А раз твоё, значит, ты знал, что жеребёнок хочет стать лошадью.
Взял Груя жеребёнка. В баню его сводил, перевязал шарфом хромую ногу. Даже конюшню для жеребёнка построил. Большую конюшню. На вырост.
Груя покупал кобылье молоко, а Иоана кормила жеребёнка из соски. Жеребёнку особенно нравилось, когда Груя гладил его ладонью по спине и живот чесал.
Прошло зелёное лето, ушла осень, забрав с собой целый ворох жёлтых листьев. Наступила зима.
Жеребёнок стал конём. Он смотрел на падающие снежинки и думал, что это небесные деревья роняют белые листья. Мечтательный был этот жеребёнок и немного поэт.
А когда пришла весна и Груя в первый раз повёл своего коня в лес, тот ступал осторожно — фиалки обходил. Он думал, что это голубые глаза земли. Только маленькие.
— Эх, Груя, — говорила Иоана, — пахать бы тебе землю, да нет у тебя земли. Продать коня ты не можешь — он твой друг. Уж береги его, не забудь где-нибудь в лесу.
Груя страшно сердился:
— Конь — не шапка, не забуду.
И конь сердился, стучал копытом о землю — знал, конечно, что Груя его нигде не забудет, не потеряет. И хотелось гнедому сделать что-нибудь для Груи, что-нибудь особенное.
Однажды на краю деревни начался пожар. Пламя было видно издалека.
Груя схватил ведро, побежал на конюшню. Конь сразу понял: что-то стряслось.
— Ну, выручай, — сказал Груя и вскочил на коня.
Конь летел как ветер, и Груя первым примчался на пожар.
Когда потушили огонь и Груя вернулся к коню, гнедой его только по голосу и узнал — хозяин был чернее, чем дно казана. А ведро, конечно, где-то забыл.
Человек и конь, поэт и гнедой жили дружно, как братья.
Чтобы конь по ночам не скучал, Груя принёс в конюшню сверчка. Там было всегда тепло, и сверчок пел не переставая: кри-кри-кри! кри-кри-кри! Сверчок по глупости думал, что на дворе всё лето да лето.
Всё шло хорошо, но однажды скрипнула калитка — и во двор вошёл крошка Никита.
— Дядя Груя, — сказал он, — а ведь лошадка-то моя. Услыхал я, что она у вас живёт, вот и пришёл за ней. Сейчас самое время пахать, не самому же мне в плуг впрягаться.
Груя заволновался.
— Да мне же его жеребёнком привели! Постой, ведь это был твой брат Симион. Я жеребёнка еле выходил.
— Всё правда, — согласился Никита. — Я сам Симиону отдал жеребёнка, чтобы он его вырастил. А потом бы мы вместе пахали — у Симиона лошадь, и у меня лошадь.
— Так, значит, у тебя есть лошадь?
— А как же. Вон она, в вашей конюшне стоит. А что вы сомневаетесь? Вы деньги за него платили? Я только об этом спрашиваю.
— Мне Симион его даром отдал. Ну, ладно. Сколько же он стоит?
— Э, дядя Груя, теперь за него надо платить как за коня.
Опечалился Груя, да что делать Денег у него не было.
Вывел Никита коня из конюшни. Остался там теперь только сверчок.
С тех пор стал Груя из дому уходить. Встанет рано утром — и за порог.
Однажды прискакал посланник короля.
— Не знаю, где Груя, — пожала плечами Иоана.
— Немедленно найди его! Король вызывает! — приказал посланник. — Большая честь для него — будет писать стихи о королеве.
— Ладно, поищу, — сказала Иоана, а сама искать не стала.
Ждут Грую во дворце, а он не идёт.
— Ваше Величество, — сказал королю советник, — может, Груе пешком идти неудобно? Ведь у него лошади нет.
Король приказал послать за Груей белого жеребца.
На этот раз поэт оказался дома. Он погладил коня ладонью по спине, но садиться на него не стал. А стражнику передал записку для короля:
По дворам я не шатаюсь,
Честь мне дорога.
Я поэт родного края,
А не твой слуга!
В тот же день постучался к Груе тот самый крошка, у которого дом сгорел.
— Уходи, — шепнул он поэту, — в эту ночь за тобой придёт стража.
И стража пришла, да нашла только старый башмак и шапку с пуговицей. Хозяина и след простыл.
Хотели схватить Иоану. И её нет.
Решили арестовать щенка. Весь двор обыскали — нету щенка.
Побежали на конюшню — хоть сверчка схватить! Нет и сверчка.
Шапку-то Груя, конечно, позабыл, а вот друзей не оставил. Всех взял с собой и ушёл из страны Панталонии.
Он построил дом на самой высокой горе и стал в нём жить вместе с друзьями. С ним и по сей день живёт Иоана. Живы и щенок со сверчком.
Груя всё такой же рассеянный. Но ему помогают птицы — приносят всё, что он потеряет.
А стихи он пишет по-прежнему: сочинит стихотворение, запишет его на листке, а потом сложит бумажного голубя и запускает его вниз, в Панталонию:
Пусть над вершиной ветер свищет —
Я с вами, кто живёт внизу,
Кто Фэт-Фрумоса всюду ищет,
Ступая босиком в росу.