Парад теней

5

Конечно же, ни в какой клуб Константин не поехал. Позвонил и сослался на всякие непредвиденные обстоятельства, которых в таких случаях бывает неправдоподобно много. Но напиваться ему не хотелось. Впрочем, ему ничего уже не хотелось: ни пить, ни есть, ни перемещаться в пространстве. Единственное, что он сейчас мог позволить себе, так это следить ленивыми полуприкрытыми глазами за совершенно незнакомой своей бывшей женой и вполуха слушать их с Кобриным разговоры на лабушском птичьем языке. Но и от этого Ларцев притомился. Гулко глотая, попил водички и вздохнул так громко, что Даша обернулась. Они втроем сидели в гостиной на креслах за низким столиком и уже на сытый желудок по-западному, без закуски, развлекались разнообразными напитками. Даша испуганно спросила:

— Что с тобой?

— Да ничего! — откликнулся он и энергично, показывая, в какой он замечательной форме, лихо закинул ногу на ногу. И, естественно, носком ботинка задел столешницу низкого столика. Все задребезжало, но ничего не разбилось. Все же Михаил Семенович чисто автоматически пробурчал:

— Посади кой-кого за стол, оно и ножки на стол…

— Поосторожней со мной, носитель народной мудрости, — нестрашно предупредил Константин и на этот раз зевнул. — О чем вы для меня непонятно журчите, дорогие мои москвичи?

— Мишка меня уговаривает не отменять намеченные концерты, — серьезно ответила ему Даша. — А я и подумать сейчас не могу, что буду петь.

— Значит, я тебя не услышу, — заметил Константин и вдруг оживился. — А ты представляешь, восемь лет не только не видел тебя, но и не слышал.

— Не слушал, — жестко уточнила Даша. А он внес полную ясность:

— Не хотел слышать. А сейчас послушал бы.

— Извини. Не могу сегодня. Даже для тебя.

— Твое дело, конечно, — обиделся Константин.

— Мое, — подтвердила Даша, строго поджав губы. Обиделась ответно.

Михаил Семенович с зоологическим изумлением переводил свой взор с идиота на идиотку. Ну идиот, допустим, темный, только что из-за бугра, но идиотка-то могла додуматься. О чем он ей и сообщил:

— А видак для чего? — И поднялся. — Какой поставить? Юбилейный?

Ответная обида была вмиг забыта. Даша заискивающе, высоким детским альтом спросила еще дувшегося Константина:

— Осенью исполнилось десять лет, как я на эстраде. Если честно, конечно, то несколько больше, но во всяком случае осенью мой юбилей этот отмечали. Я весь вечер пела. Хочешь послушать? Запись в живую.

Михаил Семенович воткнул в видеомагнитофон кассету, включил его, включил японский с громадным, заметно изогнутым экраном телевизор и, усевшись, пультом нашел нужный канал.

А какой она была полгода тому назад! После вступительных подношений юбилейных букетов, оставшись на сцене только с аккомпанировавшей группой, Дарья взялась за любимое дело. Песни были разные: хорошие и, мягко говоря, похуже, с настоящими поэтическими текстами и на ужасающие до паранойи слова с бесконечными модными ныне убогими повторами, но все это было неважно. Важно и восхитительно то, что на эстраде была Дарья. Она не пела песни, она пела себя. Свой безудержный темперамент, свою счастливую ярость, свое неостановимое озорство и открытое, почти беззащитное кокетство. Свой маленький мир она делала громадным и дарила, дарила, дарила его всем, выплеснувшись до дна.

Когда в конце первого отделения на сцену полезли с поздравлениями коллеги, которые — каждый по отдельности- безудержно рвались к оригинальности в своем восхвалении Дарьи, Константин попросил Михаила Семеновича:

— Выключи пока, а, Миша?

— Надоело? — твердо зная, что это не так, предположила Дарья.

— Вот такой ты была, когда мы с тобой познакомились, — вспомнил Константин. — В жизни.

— А теперь все — туда. Только туда, — Даша легким кивком указала на продолжавший юбилейное безумство экран. Экран безумствовал потому, то Михаил Семенович и не думал выключать его. Пригревшись в кресле, он сладко спал, во сне расплывшись в блаженной улыбке. Нравилось ему Дашино искусство. Даша встала, подобрала с пола пульт, выпавший из ослабевшей руки поп-магната, и выключила телевизор.

— Ты — замечательная артистка, Даша, — убежденно сказал Константин.

— Певица, — поправила она, усаживаясь рядом.

— Певицы — в Большом театре, — не согласился он. — А ты — артистка. От первородного понятия арт — художество.

— Каким ты был, таким ты и остался, — максаковским голосом спела Даша и рассмеялась. — Но не орел степной и не казак лихой. Начитанный мальчик из интеллигентной семьи. Даже пятнадцать лет плебейского футбола этого мальчика выбить из тебя не смогли. Как папа с мамой, Костя?

— Ты же знаешь, они семь лет назад в Ялту переехали. Квартиру поменяли, я малость доплатил, и стали они владельцами шикарного дома по соседству с чеховской дачей. А теперь то воды нет, то электричества. И газа опять же.

— Вот ведь несчастные. А ты им вернуться не поможешь?

— Если бы не отцовская астма, разве они из Москвы уехали бы?

— У кого астма? — всполошенно спросил хриплым голосом проснувшийся Михаил Семенович.

— Ты спи, спи. Не у тебя, — успокоила его Даша.

— Да не хочу я спать! — возмутился Кобрин. — Выпьем, а?

— Если только посошок на дорожку, — без энтузиазма согласилась Даша, а Константин попросил у энергичного после краткого оздоровительного сна Мишани:

— Дай мне эту пленку на день. Переписать.

Михаил Семенович бурно подхватился, подскочил к видеомагнитофону, выщелкнул кассету и протянул ее Константину:

— Бери. Дарю. Такого говна у нас навалом.

— Чего, чего?! — грозно не поняла Даша.

— Навалом у нас кассет с записью твоих концертов, — поспешно поправился деловой Михаил Семенович. — А ты у нас одна, золотце наше!

— Доиграешься, Миша. Обижусь, — предупредила она. — Который час?

— Девять, — откликнулся первым продюсер. — Двадцать один ноль-ноль.

— Пора. — Даша встала и попросила Константина. — Поедем ко мне, Костя?

— Восстановление и скрепление по новой брачных уз! — возликовал Михаил Семенович.

— Балбес. Мне просто ужасно не хочется быть одной за городом.

— А где Берта Григорьевна? — удивился Михаил Семенович.

— Берта Григорьевна — баба. А Костя — мужик, защитник.

— Сирых и обездоленных, — дополнил Константин и согласился: — Поехали, Даша.

— Я вас провожу. Самолично довезу. Развеяться мне надо.

— За рулем? — с опаской осведомился Константин.

— Да ты что? Я за баранкой лет пять как не сижу, — с гордостью сообщил продюсер.

Ехали через центр. По опустевшим к ночи московским улицам катить одно удовольствие. Редко задерживаясь на светофорах, «линкольн» по Комсомольскому, по набережной, по бульварам выкатил к Сретенке и, миновав проспект Мира, набрал приличную скорость. Настоящая Москва кончилась, и в поздних сумерках смотреть было не на что. Поэтому и заговорили. До разговора было время подумать, и Константин спросил всерьез:

— Сколько у тебя подопечных, Миша, в раскрутке?

— Что считать раскруткой, — оживленно обернул ся к нему Михаил Семенович. — Раскручиваю ли я Дарью? Ее уже года четыре, как раскручивать нет необходимости. — С ходу пошутил: — Ее скоро скручивать придется! — И быстро, чтобы не перебили: — А раскручиваю я молодых — Владлена, Олега Хазарцева, Марфу, Элеонору Белл и Петра Заева.

— Все на слуху, — понял Константин. — Вполне возможно продолжение фокусов.

— Ты о чем?

— Да все о том же, Мишаня. Раз, два, три, четыре, пять. Вышел зайчик погулять.

— Типун тебе на язык! — злобно пожелал встревожившийся Кобрин.

Миновали Мытищи, поворот на Калининград, мост над Ярославкой и свернули направо. Королевское хозяйство, переезд через пути, еще направо и вскоре налево. Мост через Клязьму, Старые Горки…

— Знакомые места! — обрадовался Константин и тут же огорчился: — Но нынче, как я понимаю, не особо престижные. Почему не Николина Гора, Жуковка или Красная Пахра? А, Даша?

— В стаде быть не желаю.

Одновременно со звонкой трескотней в машину ворвался частый молоточный стук. Даша с Костей еще ничего не поняли, а Михаил Семенович понял все. Он молниеносно упал, сложившись в мелкий комочек, на пол и тонко-тонко прокричал шоферу:

— Гони, Славик, гони!

Вторая автоматная очередь успела достать «линкольн» с другой стороны. Достать, но не более: могучая машина бешено рванула и ушла от автоматчиков за поворот. Кобрин спросил снизу:

— Все целы?

Славик яростно вел машину. Костя и Даша в ужасе смотрели друг на друга. Не отводя глаз от несчастного Дашиного лица, Константин успокоил Михаила Семеновича:

— Все.

Славик знал дорогу. Покрутившись в узких проулках Новых Горок, «линкольн» подъехал к двухэтажной, под швейцарское шале, даче из темно-красного кирпича. Ворота, слава богу, были открыты. Славик подогнал автомобиль вплотную к освещенному, под фундаментальной крышей крыльцу. Видимо, услышав шум мотора и узнав его, на крыльце объявилась яркая пышная еврейка и по русскому обычаю напевно пригласила долгожданных гостей в дом:

— Добро пожаловать, родные мои!

Но ее родные пока не собирались жаловать. Они приходили в себя в салоне автомобиля, ибо двигаться не было сил.

— Где же твои охранники, Миша? — спросил, наконец, Константин.

— Охранники наши — только Дашиных поклонников отгонять, — пояснил Миша. — Если нас всерьез захотят пришить, никакие охранники не спасут.

— Значит, сейчас все было не всерьез?

— А черт его знает. Даша, телефон работает?

— Вчера во всяком случае работал, — произнесла свои первые после автоматных очередей слова Дарья.

— Тогда в дом, — приказал Михаил Семенович.

Патрульную машину с Первомайки принимал Михаил Семенович. Он вместе с лейтенантом, младшим лейтенантом и сержантом-водителем ходили вокруг «линкольна», освещенного подъездным фонарем и фарами милицейского «газика», и считали пробоины в элегантной металлической шкуре американского средства передвижения. Насчитали двенадцать дырок. Семь с одной стороны и пять — с другой.

— Хорошо, что не тринадцать, — почему-то сказал лейтенант, пытаясь засунуть мизинец в ближайшую к нему пробоину. Не удалось. Тогда он этим же мизинцем задумчиво почесал щеку и принял решение: — Протокол будем составлять. Снимем со всех вас показания.

— У всех показания одни и те же. Можно я за всех? — предложил свои услуги Михаил Семенович.

— Не положено, — твердо возразил лейтенант, потому что ему очень хотелось пообщаться со знаменитой певицей Дарьей.

Берта Григорьевна дальше каминной милицию не пустила. Пришлось лейтенанту составлять протокол и снимать показания, согнувшись в дугу за журнальным столиком. Знаменитая певица спустилась на пять минут и особого впечатления на милицейский патруль не произвела: бледная какая-то, худая и одета — ничего особенного. Даша стоя смотрела на живой огонь за каминной решеткой и односложно отвечала на лейтенантские вопросы, последний из которых был:

— Товарищ Дарья, вы бы не могли дать нам свой автограф?

Расписывалась Дарья на чистых бланках для заполнения протоколов допроса. Зачарованно глядя на то, как, по-девчачьи присев на корточки у журнального столика, Дарья орудует шариковой ручкой, отчаянный младший лейтенант со сладким ужасом, будто с десятиметровой вышки нырнул, на нервном выдохе брякнул:

— Может, и фотографию свою подарите?

Даша угрюмо поднялась и тихонько засмеялась. Указательным пальцем легко дотронулась до единственной звездочки на однопросветном погоне и с искренней готовностью пообещала:

— У меня есть, есть! Я вам всем подарю. Сейчас же подарю!

По лестнице взбегала уже не свидетельница, а артистка. Что произошло неизвестно, но весь милицейский патруль, затаив дыхание, в шесть восторженных глаз с восхищением смотрел ей вслед.

Даша исчезла, патруль пришел в себя, а Михаил Семенович спросил:

— Ну и что теперь делать собираетесь?

— Начнем осуществлять розыскные действия, — предварительно кашлянув в кулак, сообщил лейтенант.

— Когда?

— Что — когда? — не понял главный здесь милиционер.

— Когда осуществлять начнете?

— А-а-а… ну, не ранее завтрашнего утра. Что же мы сейчас во тьме найдем?

— Понятно. — Действительно, все понял Михаил Семенович Кобрин. Преступники шуруют ночью, а розыскные действия вы осуществляете днем. И успешно осуществляете?

— Вы свое дело делаете, а мы свое… — начал было обижаться лейтенант, но откуда-то сверху грянул на весь дом суперхит поп-звезды Дарьи под убойным названием "Все путем, ребятки". Плавно и в абсолютном ритмическом синхроне с песней по лестнице спускалась Дарья, держа в царственной руке расправленные, как веер, три цветные фотографии. Забыв все обиды, патруль стал по стойке «смирно». Даша, пританцовывая, обошла мини-строй и каждому вручила по фотографии. Милиционеры приняли дар и тотчас принялись рассматривать карточки с обратной стороны, где были дарственные надписи. Некое разочарование читалось на их мужественных лицах. И опять на амбразуру кинулся отважный младший лейтенант:

— Вот вы пишете, Дарья Васильевна, — отчество ее он в протоколе прочитал, — "Милому младшему лейтенанту". А какому младшему лейтенанту? Вот я, к примеру, младший лейтенант Евгений Васильев…

— Женя… — поправила его Даша и отобрала фотографию. Лейтенант и сержант сей момент протянули ей свои с четким представлением:

— Сережа Бугров…

— Володя Минаев…

— Значит, Женя Васильев, Сережа Бугров и Володя Минаев. — Даша, перечисляя по порядку, осмотрела каждого и вновь взбежала по лестнице.

— Только не перепутайте! — взмолился настырный Женя.

В отсутствие Дарьи ее песня продолжала уверять ребяток, что все путем.

— Но кто же все-таки сегодняшней ночью обеспечит нашу безопасность? мрачно вопросил Михаил Семенович.

— Вы со Славой, как я понимаю, собираетесь здесь заночевать, — сказал Константин. Все это время он сидел у камина и отрешенно смотрел на буйное пламя. — Вот мы, трое мужиков, и обеспечим.

— Но мы же безоружны! — не без резона драматически отметил продюсер.

— Патрульная машина будет регулярно осуществлять… — любил слово «осуществлять» лейтенант Сережа Бугров, — проверку обстановки вокруг вашей дачи.

— Регулярно осуществлять проверку — это разок-другой прокатиться на «газоне» по нашему переулку? — доставал милицию зануда бизнесмен.

— Да нечего вам опасаться, Михаил Семенович! — добродушно заверил лейтенант Бугров. — Никто сюда не сунется. Через дом от вас Смирнов живет.

— А через дорогу — Иванов, Петров, Сидоров, — желчно добавил Кобрин.

— Смирнов — это такой здоровенный дед, который летом все на велосипеде катается? — сверху спросила Дарья. Она слушала Мишанины стоны, опершись о перила балюстрады второго этажа. — Мы с ним регулярно здороваемся.

Дарья — та, что на компакт-диске — приступила к следующему, не менее знаменитому хиту под странным названием "Парад теней" — о том, что тени прошлого живей и человечней, чем реальные люди настоящего.

— И этот дед спасет тебя от киллеров, бандитов, а также от комаров и мух, — прорываясь сквозь песню, прокричал ей Михаил Семенович. И милиционерам: — Все ясно — спасение утопающих есть дело рук самих утопающих. Мы вас больше не задерживаем, блюстители законности и порядка.

Но милиционеры не торопились. Они, задрав головы, выжидательно смотрели на Дарью.

Она шаловливой девчушкой скатилась с лестницы, вручила фотографии, поинтересовалась:

— Ничего не перепутала?

Они, как по команде, заглянули за спины фоткам, и младший лейтенант Васильев за всех ответил, хваля внимательную певицу:

— Память у вас просто замечательная, Дарья Васильевна. — И под влиянием только что прозвучавшей песни добавил: — Все путем. Спасибо и до свидания, Дарья Васильевна.

— Спасибо и до свиданья, — повторил за ним лейтенант Бугров.

— Спасибо и до свиданья, — эхом вслед за начальством откликнулся сержант Минаев.

Милиционеры ушли. "Парад теней, парад теней, парад теней родных и близких", — допела песню Дарья с компакт-диска и умолкла. Видимо, Берта Григорьевна выключила музыкальный центр. Михаил Семенович так и понял, потому что заорал ужасным голосом:

— Берта!

Беззаветная поклонница таланта, компаньонка и домоправительница Дарьи Берта Григорьевна достойно и не спеша спустилась по лестнице не на хамский крик, а по служебной необходимости. Сообщила хозяйке дома:

— В столовой давно уже все готово, Дашенька.

— Берта, — на этот раз тихо, но угрожающе позвал Кобрин.

— Что может быть хуже выпившего еврея? — сама у себя спросила Берта Григорьевна и сама же ответила: — Только выпившая еврейка.

— Так давай же надеремся с тобой вдвоем, Берта! — взревел Михаил Семенович и вдруг зашептал: — Водка есть?

— У нас все есть, — гордо ответила Берта.

— Сейчас же Славику налей. Он в трезвости наверняка от страха в штаны наделал.

— Тогда ему душ надо принять, а не стакан водки, — резонно возразила Берта.

— Душ он уже принял, — сообщил Михаил Семенович и позвал: — Славик!

Комната для гостей, соответствующих рангу шофера Славика, находилась на первом этаже впритык к прихожей. Оттуда Славик и явился.

— Слушаю вас, Михаил Семенович.

— С нами посидишь или у себя водки выпьешь и спать? — спросил босс так, что Славику ничего не оставалось, как ответить:

— Лучше у себя. Больно спать хочется.

— Ну, как хочешь. Берта, распорядись.

— По какому праву вы здесь командуете, Михаил Семенович? — раздувая ноздри греческого своего носа, спросила Берта Григорьевна.

— Не командую — прошу. Просто голос у меня такой, — примирительно объяснил Кобрин и для большей убедительности погладил Берту по заду. Она демонстративно отвела его дерзкую ручонку и пошла выполнять просьбу.

В столовой долго не задержались: издергались, нанервничались, смертельно устали. Поклевали по малости (пить вообще больше не хотелось) и разбрелись по своим комнатам.

Константин смотрел в окно — не спалось. Слабый свет от подъездного фонаря обнаруживал у его окна черные, будто изломанные страхом переплетения подвижных ветвей — был ветер. Он в который раз поменял бок. Перевернулся, еле звеня пружинами неширокой гостевой кровати.

Скрипнула дверь, и невидимая Даша спросила:

— Можно к тебе?

— Входи, — разрешил он и включил ночник.

В ночной рубашке, в накинутом на плечи цыганистом платке, Даше стояла на пороге и заплетала косичку из своих не особо длинных волос. Сообщила в полумрак (ночник освещал только Костины руки на белой простыне):

— Не спится.

— Ага, — согласился он.

Она присела на край кровати доплетать косичку. Он закинул руки за голову и откинулся на подушки. Она доплела косичку, послюнила пальцы, туго закрутила ее хвостик, чтобы косичка не расплеталась, и спросила грустно и протяжно:

— Почему все так страшно, Костик?

— Потому что ты сама себя боишься, — твердо ответил он.

— А ты?

— А я тебя боюсь, — сказал он так, что она поняла: он улыбается.

Она тоже улыбнулась и погладила его по щеке. Он поймал ее руку и поцеловал в ладошку. Даша длинно — рывками — вздохнула и, уронив платок на пол, прилегла рядом с ним. Костя отодвинулся к стене, чтобы она смогла лечь на спину. Она вздохнула еще раз, поцеловала его в плечо и легла на спину. Он осторожно и медленно, начиная от щиколоток, стал сдвигать ее рубашку. До колен. До бедер. Она вздохнула в третий раз и приподняла ловкую свою попку, чтобы ему было удобнее.

А через голову скинула рубашку уже сама. Он положил ладонь ей на шею. Ладонь эта подождала недолго и отправилась в обратный путь. Меж маленьких твердых грудей. По нежному вздрагивающему животу. Через аккуратную ямку пупка. К темному треугольнику.

— Господи, — прошептала она. — Будто и не было этих лет.

— Парад теней, — напомнил он ей о песне.