Пароль «Dum spiro…»

НАША ГРУППА

«Голос» не только мой «псевдоним», но и кодовое название нашей группы.

Каждая радиограмма, посланная в Центр за подписью «Голос», — сконцентрированный труд, риск не одного, а всех членов группы.

Нас готовили отдельно, в разных школах. И до встречи в начале июля 1944 года мы совсем не знали друг друга.

Война причудливо переплела судьбы людей. У каждого из нас была своя работа, своя дорога. И вот в Проскурове[10] дороги эти сошлись в одну.

Первое мое знакомство с Грозой, Грушей и Комаром было заочным. Офицер из разведотдела фронта скупо сообщил биографические данные моих будущих товарищей.

Гроза — Алексей — двадцатидвухлетний комсомолец с Кировоградщины. Молод, но отнюдь не зелен. Был до призыва на действительную секретарем райкома комсомола. В армии еще в довоенное время окончил школу связи. На фронте командовал взводом. Попадал в окружение и выбирался из него.

В тылу гитлеровцев организовал диверсионную молодежную группу, стал ее комиссаром. Что такое гестапо, знает не только по рассказам и фильмам. В одном из боев был схвачен. Испытал на себе все тяготы гитлеровского застенка. Бежал. Сражался в партизанском отряде.

После освобождения Кировограда снова работал секретарем райкома комсомола. Позже получил специальную подготовку в разведшколе.

Ефрейтор Груша — Анка — еще моложе. Груша лишь недавно окончила десятилетку, короткое время работала в горкоме комсомола. Пришла в армию по комсомольской путевке. Окончила школу радистов при батальоне связи.

На рациях разных систем работает четко, быстро. Отлично владеет пистолетом, холодным оружием. Вот и все. И много и мало. Мне не терпелось узнать, какие они на самом деле — мои завтрашние друзья-товарищи.

В начале июля штаб 1-го Украинского фронта находился в Проскурове. Товарищи из разведотдела фронта поселили меня в небольшом домике на окраине города, у железнодорожного вокзала.

В этом домике мы потом жили всей группой.

Почти ежедневно приходили к нам офицеры разведотдела. Отрабатывались легенды, изучался будущий район деятельности. Совершенствовались наши познания о вражеских войсках. Словом, дел, впечатлений хватало. Но из всего мне наиболее запомнилась первая встреча с Алексеем.

Он заявился в наш домик под вечер. Первое, что бросилось в глаза, — буйная, непокорная цыганская шевелюра. Сам среднего роста, худощавый. Из-под спадающего на лоб чуба весело, задорно поблескивают озорные глаза. В домик не вошел, а влетел вихрем. Не усидел на одном месте и пяти минут. Энергии хоть отбавляй. И очень уж подвижный.

Я представлял себе разведчика вообще и своего заместителя в частности совсем другим: спокойным, уравновешенным, медлительным, молчаливым. А этот — говорун, каких мало. Непоседа. Все делает на бегу, в бешеном темпе.

Впрочем, еще в Проскурове я убедился, что Алексей мог легко перевоплощаться. Когда требовала обстановка, становился спокойным, рассудительным. Глазастый, ничего не ускользало от его цепкого взгляда. Стрелял метко, но тренировок не прекращал ни на один день. Вначале облюбовал для себя ТТ, а позже заменил его наганом. Пули одна за другой ложились в черное яблочко мишени.

Он легко сходился с людьми. Обладал этаким магнитом притяжения, особым умением привлекать к себе сердца. Причем все получалось без каких-либо заметных усилий с его стороны.

Еще в Проскурове мы, люди с разными характерами, подружились. Я знал: на Алексея можно положиться. Алексею была присвоена кличка Гроза, а мне — Голос. Мне нравилась его кличка и не очень нравилась моя.

Позже всех в нашем домике появилась Анка — третий член нашей группы. Выше среднего роста, с длинной косой, щуплая, чернявая дивчина. Внешне — полная противоположность Алексею. Гроза — весь порыв, кипение, стремительность. Анка-Груша — воплощение спокойствия. Нетороплива. В группе самая младшая. Двадцатилетие Анки мы отмечали 21 декабря уже в глубоком тылу врага, в Бескидах[11], недалеко от хутора Явоже.

В Проскурове Анка усиленно готовилась: отрабатывала технику работы на учебном «Северке», изучала район предполагаемой деятельности группы и врастала в свою легенду.

Обедали мы всегда вместе. Анка накрывала на стол, а мы с Алексеем были ее помощниками. За обедом, за ужином или просто в свободное время мы никогда не вели разговор о нашей будущей деятельности в тылу врага. Таков был неписаный закон. Но каждый из нас постоянно думал о задаче.

Через несколько дней после освобождения Львова мы оставили Проскуров и поселились в особняке на Глинянском тракте во Львове. Здесь нам был объявлен боевой приказ:

Полковник из штаба фронта ознакомил нас с обстановкой в Кракове. Он же сообщил о судьбе группы «Львов», заброшенной в район Кракова в апреле 1944 года.

Неудачи преследовали ее с первой минуты. Выбросили «львовян» далеко от назначенного места.

Разведка — не увеселительная прогулка. Другие группы тоже оказывались в подобной ситуации. Случалось, попадали в засады, погибали, так и не приступив к выполнению задания. А то замолкали на дни, недели и выплывали из небытия, когда уже не оставалось ни грамма надежды. Однако то, что произошло с группой «Львов», почти не имело прецедентов за всю Отечественную войну.

Меня информировали коротко: группа осталась без командира. При каких обстоятельствах? Об этом я узнал значительно позднее от самой Ольги. Что она знала о своем бывшем командире? «Юзек» был родом из Селезни. Высоколобый, тонколицый, русоволосый, прическа с аккуратным пробором. После создания в Советском Союзе польской дивизии имени Тадеуша Костюшко вступил в ее ряды. Свободно владел русским языком, хотя акцент выдавал иностранца. Знал и немецкий. Готовили группу в освобожденном Киеве, где Ольга и познакомилась с «Юзеком».

Юзек — по легенде — должен был выдавать себя за украинского националистического деятеля Богуславского. Сын кулака из бывшего Львовского воеводства. Работал в мастерских фирмы Ковальского в Луцке. Там же остался после сентябрьских событий 1939 года. Накануне войны познакомился с дочкой врача-украинца Ольгой Петровной. Женился. Вскоре к Ольге переехала сестра Анна, дочь потерпевшего при Советах кулака. Так Комар стала Ольгой Богуславской, «женой» Юзека. И появилась «семья»: муж, жена и свояченица.

Все началось вроде с мелочей. Приземлились кучно, почти рядом. У Ольги рация, НЗ. Шепотом попросила:

— Юзек, возьмите у меня батареи.

— Ишь, чего захотела. У каждого своя ноша.

Ни прежней галантности, ни выдержки. Надо, как учили, присыпать место приземления махоркой, чтобы собаки не взяли след. Ольга напомнила, а он еще и накричал: соплячка, а тоже лезет со своими советами.

На рассвете устроили привал в лесу. У Юзека лицо бледное, словно припорошенное мукой. И глаза какие-то недобрые, чужие. А может, показалось? Может, просто раскис; не очень удачно вышло с высадкой: приземлились, как оказалось, за много километров от намеченного места. Подозрение отгоняла от себя. Что только ни случается с человеком?

В Кракове Юзек действительно ожил. Чувствовал себя в городе, как рыба в своей стихии. Закоулками, обходя патрулей, привел куда следует.

Разведчики имели адреса, по которым должны были явиться в Краков, и фотографию-пароль: на нее возлагались особые надежды. На фотографии — солдат из дивизии имени Тадеуша Костюшко Петр Сендер, а на обороте — надпись, всего несколько слов:

Нашли Томаша — брата Петра. Тот пообещал устроить девчат. О Юзеке речи не было: он оставался в Кракове, как объяснил, для налаживания связей.

Так разведчицы оказались в селе Могила — около Кракова — в доме гостеприимной, приветливой «бабци Сендеровой» — матери Петра.

Установили рацию.

Проходит день, второй; Юзек не появляется. А у него документы, деньги. Тут страшную новость привез из Кракова Томаш: на рассвете, как снег на голову, свалился без предупреждения Юзек. Пришел пьяный, угрожал пистолетом, все допытывался, куда он, Томаш, запрятал «клятых девок».

И все-таки оставалась еще маленькая надежда: может, все это случайно, надо встретиться. Встреча состоялась: у Юзека глаза бегают, как у крысы, лицо багровое, опухшее.

— Что с вами, Юзек? Почему в таком виде, пьяный? Где все эти дни пропадаете?

— Не твое дело. Я командир. Сиди себе тихо, как мышь, и не пискни: жди моего сигнала.

На следующий день снова явился Томаш.

— Цо бендзе? Цо бендзе![12]

У Юзека в жандармерии работает родной дядя. Они ежедневно встречаются. По вечерам, пся крев, в ресторане, с гулящими. Разве так должен вести себя красный командир? Он же всех нас продаст.

Помощь пришла неожиданно. В сумерках к Сендерам заглянули двое: полный, в летах мужчина, а с ним молодая красивая панна.

— Мы знаем все, — заговорил гость на чистом русском языке почти без акцента. — Можете нас не бояться: мы польские коммунисту. Давайте знакомиться: Михал, Валерия. Для вас мы Михаил и Валентина.

Девушки рассказали о странном поведении Юзефа. Кто он: трус, предатель?

— Трус или предатель — один черт. — Лицо Михала чернее тучи. — Теперь он для вас крайне опасен. Надо сменить квартиру. И немедленно. Наша связная отведет вас в Рыбну, к надежным людям.

Так и сделали. А Юзек — Михал в эти дни тоже не дремал — действительно оказался предателем. Почему не выдал сразу? Видно, ждал, чтобы в расставленные им сети попало как можно больше людей из польского патриотического подполья. И, очевидно, был уверен: девушкам некуда деваться. Знал ли он, чувствовал ли после исчезновения Ольги и Анны, что дни и часы его отныне сочтены, что всюду неотступно ходит за ним возмездие? Видно, знал, потому что стал менять квартиры, а ночами отсиживался.

Приговор по решению подпольного комитета привели в исполнение молодые патриоты из села Рыбна — Янек Касперкевич и Франек Чекай. Они не знали предателя в лицо, поэтому договорились встретиться в Кракове с Анкой — разведчицей группы «Львов».

Накануне Анка сообщила Юзеку, что его будут ждать в воскресенье в полдень. Юзек на этот раз был трезв, казался озабоченным. Расспрашивал, где Ольга. Сказал, что его поведение вызвано обстоятельствами, что вскоре группа приступит к выполнению своих обязанностей.

…Стоял солнечный весенний день. Они прогуливались втроем по улице Вьечистой, когда на углу показался Юзек.

Анка кивнула:

— Он!

— Пане, поче́кай! — обратился к Юзеку Франек.

Анка, прижавшись к стене дома, слышала, как Юзек приглашал подпольщиков к себе.

Франек показал на улицу, что вела к Висле:

— Сюда!

Шли молча. Как показалось Анке, хлопцы что-то сказали про Ольгу.

Услышала голос Юзека:

— А я как раз собирался к ней.

Выбрались на пустынную улицу. Вдали маячил на грузовой платформе возчик.

— Именем польского народа предателю — смерть! — тихо, хотя Анка слышала каждое слово, проговорил Янек.

Юзек бросился в сторону. Раздался выстрел. Анка будто во сне видела, как упал ее бывший командир, как побежали почему-то в направлении железнодорожного моста хлопцы.

Они почти достигли его, когда возчик завопил:

— Хватайте бандитов!

Янек и Франек ускорили бег, но гитлеровцы уже заметили их.

Касперкевич и Чекай отстреливались до последнего патрона и упали, прошитые десятками пуль.

Вскоре при других обстоятельствах погибла и Анна — боевая подруга Ольги. Девушка бесстрашная, смелая. И осмотрительная, сдержанная. Тогда, на Вьечистой, выполняя приказ, разведчица оставалась на месте, не бросилась, вопреки желанию, на выручку товарищам. Однако и с осмотрительным слепой случай может сыграть плохую шутку. Произошло все так. Девушка спешила в район Кшешовиц, где должна была встретиться с Ольгой. В старом автобусе вместе с Анкой ехала и связная из Краковского подполья. Она-то потом и рассказала о случившемся.

…Немецкий пост. Проверка документов. С этим Анка уже свыклась. Спокойно протянула свою «кенкарту». Гитлеровец долго рассматривал ее, затем приказал девушке выйти, следовать за ним.

Как оказалось, Анку задержали потому, что (вот он, слепой случай!) она пользовалась «кенкартой», выданной в Мелецке. Партизаны накануне разгромили там немецкий обоз с боеприпасами. Гитлеровцы добивались от Анки, где она взяла «кенкарту». Дочь варшавского врача выдержала все пытки, никого не выдала. Ничего не узнав, фашисты отправили Анку в Освенцим, откуда ей уже не суждено было вернуться.

Так из всей группы «Львов» осталась только радистка Ольга (Комар).

«Не комар — настоящий овод, — говорил о ней полковник из штаба фронта. — На месте посмотришь, проанализируешь еще раз ее работу, пригодится».

Что я знал о ней? Скупые анкетные данные. Комар — она же Ольга Совецка (так называли ее польские друзья) — родилась в ноябре 1922 года в городе Каракол[13] (Киргизия). После окончания семилетки училась в техникуме, получила среднее техническое образование. По путевке комсомола пошла в армию, закончила школу радистов-разведчиков и проявила себя в тылу врага отважной, находчивой разведчицей.

Разный возраст. Разный опыт. Разные характеры.

Когда Груша пошла в первый класс, я уже учительствовал. Когда Комар вступала в комсомол, Грозу призывали на действительную службу.

21 июня в школе, где училась Груша, был бал. До самого рассвета бродили счастливые девчонки по тихим улицам райгородка, еще не зная о том, что война началась.

В ночь на 22-е я, как заведующий гороно, находился на праздничном собрании львовских учителей, а Алексей в то время со своим взводом связистов был поднят по боевой тревоге.

Да, все у нас было разное. Но объединяло нас главное, общее — советская жизнь.

…Незадолго до вылета нашей группы меня вызвали в штаб.

— Догадываешься, зачем вызван?

— Не совсем.

— Решено окончательно. Подписан приказ о твоем назначении командиром группы. Мы, — продолжал офицер, — очень рассчитываем на твой педагогический опыт. Главное — объединить, сплотить членов группы. Четыре голоса должны слиться в один «Голос». И при этом очень важно сохранить, развить индивидуальность каждого.

— Буду стараться.

— Заместитель у тебя хорош. Правда, горяч. Ты студи, но в меру. Подружились?

— Вроде.

— В школе вас многому научили. Но твоя настоящая наука только начинается.

— Понятно.

— И помни, что я говорил насчет группы. Четыре пальца врозь — просто четыре пальца, вместе — почти кулак. Ну, будь здоров и здравствуй, Голос. До встречи где-то в Кракове.