Партизан Лёня Голиков

Острая Лука

Ночевали на лесном хуторе, не дойдя километров семи до штаба бригады. Разведчики здесь бывали не раз. Хутор стоял на отшибе, в стороне от проезжих дорог; люди там жили надежные, и партизаны охотно заворачивали сюда, идя в разведку или на обратном пути.

Разведчиков было четверо: Николай Лежнев – Ленькин земляк, Павел Мохов, Ленька да Иван Костин, чернявый молодой балтиец.

Группа ходила на задание в Плюсский район, отсутствовала дней десять и теперь пробиралась к хутору Яны, где обосновался Глебов со своим штабом.

Голодные и усталые, разведчики постучались в крайнюю избу. Вошли, поздоровались. Старик принес охапку соломы, расстелил ее на полу. Партизаны блаженствовали, оттирая занемевшие на морозе ноги.

Разведчики собирались уходить на рассвете и рано улеглись спать. Дед накинул кожух, вышел из избы, побродил с полчаса по хутору, настороженно прислушиваясь к тишине. Воротился он с заиндевевшей бородой и сосульками на усах. Вместе с ним в избу ворвались клубы холодного пара.

– Однако, мороз, того, крепкий! – сказал он, плотнее прикрывая дверь. – Спите, в случае чего – подниму.

Но долго спать разведчикам не пришлось. Старик разбудил их среди ночи.

– Ребятки, а ребятки, – толкал он заснувших партизан, – будто едет кто… Проснитесь…

Партизаны в потемках схватили полушубки, автоматы, нахлобучили шапки и выскочили во двор. Прислушались. Из лесу отчетливо доносился скрип полозьев и громкие голоса. Через несколько минут подъехали подводы. Их сопровождал отряд неизвестных людей. Были они хорошо вооружены, все в меховых шапках и в полушубках. Многие курили. В отсветах цигарок в темноте вырисовывались молодые лица.

– Кто бы это? – недоумевал Костин. – Может, предатели-полицаи? Отходи задним двором в лес.

Подводы остановились посреди хутора.

– Товарищ Чигрин, ночевать, что ли, будем? – послышался в темноте чей-то голос.

– Нет, в такой морозище дальше поедем! Вот дубовая голова!.. Конечно, ночуем. Разводи коней по дворам, а сами – в избы. Ночкин, караулы поставь.

Говоривший стоял недалеко от избы, где укрылись разведчики.

– Свои, – сказал Костин, – можно выходить. Партизаны открыли калитку и вышли на улицу.

– Что за люди? – услышали они тот же голос, который приказывал разводить лошадей. Человек потянулся за пистолетом.

– Свои, – неторопливо ответил Костин. – Брось пистолет! Партизаны мы.

– Тогда другое дело. Из какого отряда? Не глебовские ли?

– Они и есть. С разведки домой идем.

– А я Чигрин. Командир отряда. Слыхали, может? Идем на выручку к вам. Прямым ходом… Да чего мы здесь стоим? Пошли в хату.

Разведчики слыхали про отряд Чигрина. Недели три тому назад его сбросили на парашютах в районе Порхова. Командир Чигрин сразу завоевал себе славу храброго, даже отчаянного, но очень неосторожного человека. На другой же день, как только разбросанные по лесу парашютисты собрались вместе, Чигрин напал на вражеский гарнизон. Разгромил его, забрал с десяток подвод и с тех пор шел на северо-запад, никуда не сворачивая, громя по пути гарнизоны, обозы. Каратели, всполошившись, пошли следом, висели у Чигрина на хвосте, но он увертывался от преследователей и снова шел напрямик в сторону Гдовского района.

Чигрин первым вошел в избу.

– Ночкин, давай огня!

От Чигрина пахло водкой. Зажгли свечу, и разведчики увидели его лицо. Было ему лет тридцать. Густой чуб закрывал половину лба. Темные прищуренные глаза смотрели остро, а тонкий с горбинкой нос и выдающийся подбородок придавали его лицу выражение хищной птицы.

– Мы им вчера дали жару… – рассказывал Чигрин. – Увязались за нами, да и все. Ну, мы их пропустили мимо, а сами с тыла и ударили. Теперь будут помнить!.. Так, говорите, глебовские вы? Далеко стоите?

– Потом поговорим, – ответил Костин. – У стен, говорят, тоже уши бывают.

– Или военная тайна? – насмешливо спросил Чигрин. – А я вот не таюсь: пусть хоть кто знает! Чем больше паники, тем лучше.

– Слыхали уж мы про эту панику. Только в бригаду прямиком не ходи, как раз немцев и приведешь к нам. Им того только и надо.

– А вы уж и перепугались?! Засиделись на месте, окопались, видать. А по-нашему – или грудь в крестах, или голова в кустах. Мы вас воевать обучим!.. Правильно я говорю?..

Партизаны-чигринцы, в большинстве молодые ребята, одобрительно засмеялись.

– А по-нашему, – холодно ответил Костин, – цыплят по осени считают – еще кто кого учить будет.

– Ну, ладно, – перевел разговор Чигрин. – Давайте ужинать.

Разведчикам спать так и не пришлось. До рассвета оставалось часа полтора-два, и они, подкрепившись, решили идти в Яны.

– Так вы все-таки поосторожней, – прощаясь, предостерег Костин. – Заехал бы ты сперва к Глебову посоветоваться.

– Ему надо, пусть сам приедет, а мне ни к чему. У меня отдельный отряд, я Глебову не подчиняюсь.

Костин и Чигрин разошлись, недовольные друг другом.

Утром разведчики доложили Глебову о встрече с чигринским отрядом. Глебов забеспокоился и решил сам выехать навстречу. При штабе оставалось у него человек двадцать пять. На днях он отправил последнюю группу для связи с чигринским отрядом, но связные, видимо, не нашли его и до сих пор не воротились.

В сопровождении десятка партизан Глебов пошел в сторону хутора, где ночевали разведчики. Шли лесной дорогой. Снегу выпало мало, идти было легко.

Прошло не больше часу, когда справа от дороги раздались выстрелы и разрывы мин. Глебов прислушался.

– Бой идет. Привел все-таки! – огорченно сказал он. – Голиков, беги в бригаду, передай приказ – готовиться к отходу. Да вот еще. – Глебов отвел Леньку в сторону и тихо сказал: – Найди Трофима Петрова и скажи, чтобы документы он положил отдельно. Он знает, какие. Пусть положит в мой вещевой мешок. В случае, чего храните их. Беги!

Ленька повернул назад. Глебов шел и прислушивался к разгоравшемуся бою. Прошли еще с полкилометра.

– В Гнилой балке прижали, – определил Глебов. – Выручать надо.

Партизаны вышли к оврагу и увидели, что большая группа гитлеровцев заходит в тыл чигринскому отряду Солдаты на лыжах в белых халатах почти сливались заснеженным лесом. Положение осложнялось…

– Костин, – приказал Глебов, – живо ползи к Чигрину. Предупреди, что его окружают. Отходите лощиной на Яны. Теперь все равно уходить придется. Мы попробуем задержать немцев.

– Есть! – козырнул моряк, и его гибкая фигура исчезла между деревьями.

Партизаны Глебова подпустили карателей поближе и ударили из автоматов. Но вражеские солдаты оказались опытными. Потеряв несколько человек, они не отступили, а залегли в снегу и начали отстреливаться из-за деревьев. Вскоре засвистели и начали рваться мины. Падали они позади того места, где залегли партизаны. Глебов приказал отходить. Поодиночке отползали на другую позицию. Бой на Гнилой балке тоже начал стихать. Только временами настойчиво били пулеметы и опять надолго замолкали. «Отходят, – решил Глебов. – Значит, вовремя пришел Костин. Теперь и нам уходить можно».

Командир бригады приказал выходить из боя.

Гитлеровцы преследовали отряд Чигрина и глебовскую группу почти до самого хутора. Здесь, на поляне, снова разгорелся бой. Утих он только с наступлением темноты. Но каратели и ночью не покинули леса. Вблизи хутора они жгли костры, и багровые отсветы освещали вершины деревьев.

– Да, Чигрин, оказал ты нам медвежью услугу, – говорил Глебов, сидя в избе, где находился его штаб. Были здесь и Трофим Петров, и еще несколько работников штаба бригады: ждали темноты, чтобы незаметно покинуть хутор. Чигрин был смущен постигшей его неудачей. Он хорошо понимал, что, не предупреди его Глебов, каратели могли окружить и уничтожить отряд. Возражал он Глебову больше из упрямства.

– Просто не повезло! – пытался оправдаться он. – Тут дело случая. Вчера я их, сегодня они меня. А завтра я им опять духу дам. Раз на раз не приходится!..

– Не то здесь, Чигрин, дело не в случае. – Глебов был взволнован, но старался держать себя в руках. – Ты думаешь, партизанить – это круши, бей направо и налево? Вот и накрушил… Говорили мне, как ты рассуждаешь: окопался, мол, Глебов, отсиживается, драться не хочет. А знаешь ли ты, товарищ Чигрин, что за эти месяцы мы сделали не меньше, чем другие в самых тяжелых боях? – Глебов поднялся, оперся руками о стол. – От Луги до Пскова у нас теперь везде свои люди. Мышь не пробежит к Ленинграду, чтобы мы о ней не узнали, не то что немецкий эшелон. А ты – случай!.. Не там причину ищешь… Вот он, результат нашей работы. Смотри! – Глебов приподнял со скамьи вещевой мешок, в котором были уложены документы, сводки, донесения. – Это дороже всего. Надо только доставить вовремя. А ты нам все спутал.

Он замолчал, стараясь успокоиться.

– Я думаю, Семен Михайлович, нам к первой бригаде нужно идти. Недалеко это, а следы запутаем. Чигринских коней придется оставить, – предложил начальник штаба.

– Как оставить? А ездить на чем? Никому не отдам своих коней! – вспылил Чигрин. – Никому! Лучше назад уйду…

Глебов не выдержал. Он подошел к Чигрину и, глядя на него в упор, сказал, чеканя каждое слово:

– Ты будешь делать то, что тебе прикажут. И пешком ходить будешь. А станешь портить дело – расстреляем.

Чигрин тоже поднялся, сдвинул брови, хотел сказать что-то резкое, но удержал себя. Махнул рукой:

– Ладно. Выведу штаб, как приказано, а там буду сам себе хозяин. Говорите, что надо делать.

– Вот так-то лучше! – Глебов сел на свое место. – Отойдем к бригаде, а лошадей пустим в другую сторону. Пусть фашисты гонятся по следам. Прикажи, Трофим, трогаться.

Глебов надел шапку. Выходя из избы, он сказал Чигрину:

– Раз и навсегда запомни, Чигрин: одним ухарством не возьмешь. Думать надо… Ты извини меня, я погорячился немного…

Вскоре штаб бригады покинул Яны. Лошадей незаметно вывели с хутора, и трое партизан погнали их в противоположную сторону.

Штаб бригады стоял в лесу, сразу же за овражком, который угадывался в серой мгле ночи. Партизаны вышли по косогору на ровное место и увидели, что впереди за деревьями будто горят огни.

– Чего это они удумали – костры жечь? – удивился Трофим Петров. – Здесь что-то не так!

Подошли ближе. Костры ярко горели в разных местах. Глебов приказал разведать, в чем дело. Отряд остановился.

– Костин, Голиков! – негромко позвал командир бригады. – Пойдите узнайте, что там такое. Ты, Голиков, бывал в бригаде?

– Бывал.

– Ну хорошо, идите.

Тени разведчиков слились с тенями высоких стволов. На деревья падали багровые отсветы пламени. Разведчики подкрались ближе и увидели, что горят не костры, а землянки. Людей около пожарища не было. Только на снегу лежало несколько убитых.

– Эх, Чигрин, Чигрин!.. – вздохнул Костин. – Будто я вчера в воду глядел. И сюда привел врагов…

Разведчики обошли разгромленный лагерь. Определили, что партизаны покинули его несколько часов назад. Вернулись и доложили Глебову. Командир бригады задумался.

– А следы обнаружили? Бригада куда ушла?

– Следы есть, но, возможно, ложные, – ответил Костин.

Решили нагонять штаб первой бригады. Шли до рассвета. Нагнать не удалось. Вскоре и следы затерялись. Костин был прав: партизаны искусно запутали свои следы и исчезли в неизвестном направлении. Глебов объявил привал. Измученные люди засыпали мгновенно. В разные стороны Глебов послал три разведки. Проблуждав несколько часов, разведчики ни с чем вернулись обратно. Соседняя бригада исчезла, точно провалилась сквозь землю.

– В советский тыл выходить будем, – окончательно решил Глебов. – Пойдем на Поддорье – здесь километров двести. Чигрин проводит нас до партизанского края, а там доберемся сами. Главное – сохранить документы.

Так в январе 1943 года начался поход штабной группы от Чудского озера к линии фронта. Сначала дней десять бродили в Лядском и Полновском районах – искали лазейку между взбаламученными Чигриным гарнизонами. На дорогах им всюду встречались немецкие патрули.

С большим трудом удалось выбраться в Струго-Красненский район. С боем перешли железную дорогу Псков – Луга. Здесь стало полегче. Правда, не всегда хватало еды, и донимали морозы – многие партизаны шли в разбитых сапогах, замотанных проволокой или бечевкой.

Шли ночью, а днем сидели на глухих хуторах. Разведка уходила вперед километров на пять и чуть что – сообщала штабу. Часто приходилось менять направление, обходить гарнизоны, возвращаться назад и снова идти по заснеженным холмам, пробираясь к линии фронта.

Через неделю пересекли железную дорогу Псков – Порхово. Перешли удачно – без единого выстрела. Места здесь были знакомые. Остановились на дневку в деревне. Перед вечером к Глебову зашел Чигрин. После того разговора с командиром бригады Чигрин ни разу не проявил своего буйного нрава. Вел себя сдержанно, но явно тяготился выпавшей ему ролью командира охраны штаба. Чигрина тянуло на боевые дела; он с трудом сдерживал себя, наблюдая, как осторожно ведет себя Глебов, как внимательно изучает он каждый раз предстоящий маршрут. «Документы, документы! – думал Чигрин. – Куда они денутся, эти документы? Стукнуть бы разок-другой гитлеровцев, тогда бы заплясали. А то бегаем сами, как голодные волки…»

На этот раз Чигрин вошел к Глебову с твердым намерением поговорить с ним откровенно.

– Что ж, Семен Михайлович, – сказал он, – теперь километров сорок осталось до партизанского края. Скоро можно и расстаться.

– Надоело быть сторожем? – усмехнулся Глебов. – Горячий ты, как Ленька наш. Но тому хоть простительно…

– Не в том дело, что горячий, – без дела маетно, Семен Михайлович! – В голосе Чигрина появились просительные нотки. – Отпустил бы ты меня сейчас? Сегодня вот… Честное слово! Я бы сейчас обратно подался, шум, гам поднял, а вы бы тем временем под шумок и проскочили. Всего-то здесь два перехода осталось.

В предложении Чигрина был смысл. Действительно, места здесь пошли знакомые, а группой в двадцать пять человек будет легче проскользнуть, чем в сотню.

– Как думаешь, Трофим, может, и правда отпустим? – повернулся Глебов к Петрову.

– Что ж, теперь мы можем без него обойтись, – согласился Петров. – Боев вести мы не собираемся, а одним, может, и правда легче сделать эти два перехода. Дальше партизанский край начинается. Там уж будем как рыба в воде.

– Ну, партизанский край уже не тот, – возразил Глебов. – Каратели осенью все пожгли. Несколько дивизий туда бросили. Там теперь как в пустыне.

– Что ж, придется померзнуть: до самого фронта жилья не будет. Не привыкать к этому! И Чигрин тут нам не поможет.

Чигрин ждал решения командиров, нетерпеливо переводя глаза с одного на другого. Глебов подумал и согласился:

– Хорошо, ступай. Помни только наш старый разговор…

Чигрин вскочил, цыганские глаза его заблестели, он расчесал пятерней волосы, тряхнул головой и, казалось, готов был плясать от радости.

– Ну и дам же я им духу, Семен Михайлович!.. Спасибо вам! Так я пойду собирать орлов.

Опасаясь, как бы командир бригады не передумал, Чигрин торопливо вышел из хаты. Не дожидаясь темноты, его отряд выступил из деревни и пошел обратно к железной дороге.

А когда настала ночь, штабная группа Глебова тронулась на Дедовичи. В отряде оставалось двадцать три человека. За ночь прошли километров двадцать – половину пути, отделявшего их от линии железной дороги Дно – Новосокольники. Там, за линией, и начинался сожженный, но непокоренный партизанский край. Оставалось сделать один переход. На дневку расположились в двух просторных избах. Поставили охрану и улеглись спать. Каждый думал: это последняя дневка по соседству с фашистскими гарнизонами…

Железную дорогу партизаны переходили следующей ночью. Разведчики залегли по обе стороны переезда, выждали, прислушались и дали сигнал. Мороз казался невыносимым. Ленька боялся, как бы вовсе не закоченели руки: тогда негнущимися пальцами не нажмешь на спусковой крючок автомата.

Проскрипели полозья розвальней. Разведчики пропустили отряд и присоединились к товарищам. Железная дорога осталась позади. Все облегченно вздохнули. Люди знали, что впереди еще немало тяжелого, но всем казалось, что самое главное – пересечь железную дорогу, что именно здесь их может подстерегать опасность. Оставалось пройти еще несколько километров, миновать последний населенный пункт, а дальше начинался партизанский край. Там партизаны могли чувствовать себя почти в безопасности.

Подошли к селению Острая Лука. Разведчики доложили, что немецкого гарнизона в селе нет. Вражеский отряд стоит в двух километрах, ближе к железной дороге. Чиркнув спичку, Глебов сверил маршрут по карте. Вокруг командира тесным кругом столпились партизаны. Дорога на Поддорье, к линии фронта, проходила краем села.

Заняли три крайние избы.

Дозоров на улице Петров решил не выставлять, чтобы не привлекать внимания. Дежурили поочередно у замерзших окон. Все, кроме дежурных, погрузились в сон.

А рано утром на улице вдруг взорвалась граната, загрохотал станковый пулемет.

– В ружье! – крикнул Глебов. В окно он увидел немецких солдат, перебегавших по огородам. Они окружали крайние избы.

Выскочили во двор. Серая лошаденка пугливо прислушивалась к близким выстрелам. Прислонившись к углу избы, Костин бил вдоль улицы из автомата. Гитлеровцы стреляли издали, боясь подходить ближе. Было их не меньше сотни. Они полукольцом окружали партизан, укрываясь за домами на противоположной стороне улицы. Партизаны, отстреливаясь от карателей, отошли задами. На некоторое время огонь поутих.

Издалека донесся голос:

– Партизаны, сдавайтесь! Вас окружили, теперь не уйдете…

– Сами сдавайтесь, дьяволы! – выкрикнул Ленька. Приметив карателя, высунувшегося из-за дома, он дал очередь.

Бой возобновился. Упал Костин. Когда Ленька подбежал к нему, моряк был уже мертв.

По дороге на помощь фашистам ползли две танкетки.

– Товарищи, будем пробиваться к лесу, – приказал Глебов. – Берегите патроны. Открывай ворота!

Дощатые ворота выходили на огороды. Заваленные снежными сугробами, они не открывались. Партизаны налегли все вместе, распахнули ворота и выбежали наружу. Впереди немцев не было, они расположились с флангов. Отстреливаясь, партизаны ползли по глубокому снегу. Трофим Петров повернулся назад, приподнялся, чтобы выстрелить, и рухнул: автоматной очередью ему перебило обе ноги. Ленька хотел помочь Трофиму, но тот, выругавшись, крикнул:

– Отходи, Голиков, за командиром! Я прикрывать буду…

Трофим приподнялся и, не обращая внимания на пули, начал стрелять. Он разрядил весь диск. Больше патронов не было. Ленька отполз еще шагов на двадцать, оглянулся. К начальнику штаба подбегали фашисты. Трофим приложил к виску пистолет и выстрелил.

Партизаны – их оставалось совсем немного – отползали полем к ручью. Посреди поля виднелся большой обледенелый валун. Добраться бы до него! Там хоть можно передохнуть, укрыться от пуль. Со стороны ветряной мельницы заговорил вражеский пулемет.

– Ложин, бей по мельнице! – Глебов хотел сказать что-то еще и словно поперхнулся.

Ленька подполз к командиру бригады.

– Спасайте… Документы… – прошептал Глебов и упал лицом в снег.

Ленька свободной рукой ухватил вещевой мешок и пополз дальше. Ложин отстал. Он повернул пулемет в сторону мельницы, ответил длинной очередью. Ленька все полз. Ему казалось, что теперь весь смысл его жизни заключен в этом брезентовом мешке, который он волочил за собой. Лишь бы добраться до камня! Он был уже близко. Но пули дырявили снег, и Леньке не суждено было укрыться за камнем. Он вдруг почувствовал, будто его со всего размаха ударили по спине тяжелой палкой. Руки, тело – все обмякло. Ленька не мог двинуться с места. Мимо него полз Ложин.

– Ложин, возьми документы… В мешке они… Теряя сознание, Ленька увидел, как Ложин подхватил за лямки мешок и пополз с ним за камень.

Очевидно, Ленька недолго лежал без сознания. Когда он открыл глаза, бой продолжался. Ленька поднял голову. В белых маскировочных халатах приближались немецкие солдаты. Они взяли в кольцо всю поляну, где проходил бой. Ленька медленно перевел взгляд к ручью. Глаза его оживились. Он узнал Ложина. Пулеметчик, вырвавшись из вражеского кольца, бежал вдоль ручья с мешком в руке. Рядом бежали еще двое. Ленька не мог их разглядеть. Глаза застлало туманом. Потом сознание снова прояснилось. Гитлеровцы все еще обстреливали поляну, хотя никого из партизан уже не было в живых. Ленька увидел, что трое партизан, перебежав ручей, приблизились к лесу и скрылись за деревьями. Он удовлетворенно закрыл глаза; еще одна пуля ударила его в грудь. Но этого Ленька уже не почувствовал…