Партизан Лёня Голиков

Неудавшаяся охота

…Ребята собрались в своем излюбленном месте – под двумя ветлами за голиковским огородом. Ленька лежал на животе в тени деревьев и сосредоточенно грыз соломинку. Штаны его были закатаны до колен, а пятки, похожие на пестики медной ступки, устремлены к солнцу. Против Леньки сидел Сашка и палкой ковырял дерн, стараясь выкопать ямку для жука, упавшего с дерева. Воробышком примостился на плетне Валька. Он и не подозревал, что скоро будет в центре внимания ребят. Набрав в подол рубахи мелких камней, Ягодай метал их в разбитый горшок, повешенный на кол. Попасть он никак не мог, но это его не огорчало. Валька прислушивался к разговору под ветлами.

Ленька лениво протянул:

– Теперь скоро охоту объявят.

– А толку что? – возразил Сашка. – Ружье-то негде взять…

– Можно лук сделать и стрелы, – предложил Толька, старший брат Ягодая. – Из иного лука стрелу пустишь – с глаз скроется. Только надо из орешины делать, чтоб тугой был.

– Еще не хватало – лук! Что мы, дикари какие? Лучше ружье купить вскладчину.

Это сказал безбровый Эдик, или Мамис, прозванный так за свою привычку чуть что бежать к матери ябедничать. В деревню они приехали на лето из Старой Руссы, отец его работал там не то в банке, не то в финотделе. Ребята недолюбливали Эдика – вечно всем недовольного и обидчивого мальчишку, глядевшего на всех свысока. Эдику ответило сразу несколько голосов:

– А деньги где взять?

– Ишь какой богач нашелся!

– Ему хорошо: скажет отцу, и все – на тыщах сидит!

Многие были уверены, что работать в финотделе значило «сидеть на тыщах» и распоряжаться деньгами как вздумается. Отца Эдика всего несколько раз видели в Лукино. Не так давно приезжал он в деревню на несколько дней. Ходил по улице в серой шляпе, в синих галифе с кожаными заплатами на заду и на коленках. Он носил очки, бородку клинышком и коротко подстриженные усы. Держался отец Эдика прямо, ходил, оттянув назад плечи. Иногда он прогуливался по деревне с женой и сыном, а всех других сторонился, ни с кем не разговаривал.

И фамилия у них была трудная, не сразу выговоришь – Гердцевы. Лукинским ребятам Виктор Николаевич Гердцев не понравился. Толька определил: «Ходит, будто аршин проглотил».

В ответ на дружные возгласы Эдик надулся.

– Много вы понимаете! – обидчиво пробормотал он. Коричневые его глаза в белесых ресницах стали злыми. – Захочу – куплю себе ружье и один пойду на охоту.

– Ну и катись отсюда! – вспылил Ленька. – Нужен ты нам больно!

– Мама! Они меня прогоняют! – заскулил Мамис и побежал, оглядываясь, домой.

– Беги, беги, скатертью дорожка! – закричал Толька ему вслед.

– Да ладно! – прервал его Сашка. – Давайте про охоту лучше. Дело не в ружье. Люди охотились, когда ружей еще не было, – на мамонтов, например. Они зверей хитростью брали. Мы с Ленькой тоже придумали одну вещь. Уток можно наловить во сколько!.. Расскажи, Ленька!

Приподнявшись на локтях, Ленька сперва повернулся к Вальке:

– Ягодай, по-утиному кричать можешь?

Валька, не понимая еще, к чему все это, уселся поудобнее на плетне, набрал воздуха, втянул в рот нижнюю губу, обнажив верхний ряд зубов, и закрякал. Да как закрякал! Закрой глаза – и покажется, будто совсем рядом утка не то утят созывает, не то селезня кличет.

– Здорово! – восхитились ребята. – Как крякуша!

– Слушайте дальше! Достать бы нам домашнюю утку – и в пожни. Понятно, в чем дело?

Нет, многие еще не понимали. Ленька объяснил, что нужна, собственно, не утка, а ее чучело. Валька наденет на голову утиное чучело, залезет по шею в болото и станет крякать, пока не прилетит какой-нибудь селезень. Конечно, он подплывет к чучелу. Тут Ягодай должен хватать селезня за ногу и тянуть в воду.

– Так за день можно натаскать не знаю сколько! – с жаром закончил Ленька.

Все были в восторге от предложенного плана. Валька соскочил с плетня, начал приплясывать и крякать на разные лады.

Но достать чучело оказалось делом нелегким. Уток в деревне никто не резал, бить их начинали по первым заморозкам, а сейчас был разгар лета. Правда, Толька предложил – и все с ним согласились, – вместо утки взять петуха или курицу: ведь главное здесь – хорошо крякать, а кто там крякает, селезень сразу не разберет.

Охота в районе разрешалась с первого августа, и, хотя у ребят ружей не было, все же они решили единогласно – закона не нарушать и начинать охоту только в положенный срок. Но до охотничьего сезона было еще далеко, и ребята уговорились провести репетицию на болоте за Воронцовом.

Дня через два всей гурьбой двинулись на подготовительную охоту. Чтобы не связываться с воронцовскими, деревню их обошли стороной и пошли вдоль речки тропкой, которая привела их на широкую луговину.

Сначала все шло очень хорошо. Валька, непрестанно подтягивая штаны, говорил по дороге, что, будь у него чучело, назад без добычи он нипочем бы не вернулся. Ему возражали, что охота пока запрещена и ловить уток они будут понарошку. Вместо чучела он накинет на голову кошелку, а если утку и поймают, то придется ее сразу же отпустить.

Ягодай огорчился, будто ему уже приходится выпускать пойманную утку, но спорить не стал и продолжал уверенно семенить босыми ногами. Он наслаждался вниманием и даже некоторым почтением, с которым относились сейчас к нему ребята. Но, миновав луговину, Валька начал скисать, а на болоте, куда добрались они через полчаса, Ягодай наотрез отказался лезть в воду.

Болото походило скорее на озеро. Около берега, поросшего шершавой осокой, поднимались невысокие кочки, а между ними была чистая вода и росли желтые кувшинки. Дно здесь было топкое, илистое. Плавать Валька не умел, и его взял страх.

– Я что, отказываюсь, что ли, крякать? – упрямо говорил Ягодай, обламывая веточки с пахучего багульника. – Третьего дня я что, не крякал на плетне? Крякал! И сейчас буду. А в болотину не полезу, утопнуть можно.

– Да не утопнешь ты! – волнуясь, убеждал его Ленька. – Хочешь, я сперва сам пойду, гляди!..

Ленька засучил штаны и полез в болото. Под ногами сочно чавкала тина. Вскоре Ленька погрузился по пояс и добрел до широкой кочки, из которой торчали голубые хохолки незабудок.

– Дойди хоть вот сюда и крякай, – упрашивал Ленька. Но Ягодай стоял на своем. Самоотверженный Ленькин поступок не оказал на него никакого действия.

– Не пойду, – решительно произнес он и на всякий случай отошел подальше от берега. – Сказал – буду с берега крякать. А в воду сами лезьте, если охота.

– Ну пойми ты, что, кроме тебя, никому нельзя лезть в воду, – стараясь говорить спокойно и внушительно, убеждал Ягодая Сашка Гуслин. – Селезень прилетит, с ним для первоначала поговорить надо. А мы что! Кроме тебя, по-утиному и слова ему никто сказать не сможет…

Однако скрытая лесть, таившаяся в Сашкиных словах, также не повлияла на Вальку. В это мгновение над самыми головами ребят, посвистывая крыльями, пролетел селезень и плюхнулся в воду на другой стороне озерка.

– Видал?! Все из-за тебя! Лучше бы и не связываться! – воскликнул Серега, досадливо махнув рукой.

Появление селезня еще больше разожгло охотничий пыл ребят. Это, кажется, взволновало и Вальку. Он сделал несколько шагов к берегу и… остановился.

– Не… Топко. И осока, как серп, острая. Изрежусь, мать заругается…

Бились с Валькой и уговаривали еще довольно долго, а под конец решили просто столкнуть его в воду. Предложил это Сашка Гуслин. Он так и сказал:

– Раз такое дело, давайте, ребята, дрессировать Вальку. Бросим его в воду силком. Первый раз страшно будет, а потом обвыкнет. Я читал: собак так учат.

Ленька тоже был сторонником крутых мер. Упиравшегося Ягодая схватили и поволокли к болоту. Он неистово орал, начал кусаться, вырвался из рук и дал стрекача. Бросился он не к Лукину, а в другую сторону – к кустам, тянувшимся вдоль просторного заливного луга.

От дрессировки пришлось отказаться, и, чтобы Валька не заблудился, пошли за ним следом.

Ленька брел мокрый, кумачовая рубаха его казалась сшитой из двух разных кусков. Внизу до пояса, где материя была влажной, она потемнела, а на груди и плечах оставалась светлой.

Толька, заложив в рот два пальца, пронзительно свистнул. Ягодай не ответил.

– Боится! – сказал Сашка. – Думает, мы его опять в болото потащим.

– Ягода-а-ай! Не бойсь! – закричали ребята все вместе.

Валька вышел из кустов, но к ребятам подойти все же не решился, так и шел всю дорогу далеко сзади.

Когда миновали луга и надо было поворачивать влево к деревне, Сашка предложил:

– А знаете что? Дома чего сейчас делать в такую рань? Идемте лучше на речку!

Не больше чем через час ватага была уже на песчаных отмелях Ловати. Искупались, позагорали, потом принялись гонять мальков, стараясь брызгами загнать их в крохотный заливчик между берегом и отмелью.

Ленька зашел подальше, споткнулся о скользкую корягу и, поднимаясь, заметил, что в воде что-то блеснуло. Он нагнулся и вытащил из воды небольшой, величиной с ладонь, потемневший старинный крест.

– Чур, одному, чур, одному! – закричал он, показывая свою находку.

Ребята окружили Леньку. Металлический крест был словно из кружева, а в промежутках между узорами виднелась белая и голубая эмаль. Кое-где эмаль отвалилась. В середине креста блестела бусина вишневого цвета величиной с крупную горошину. Ленька протер ее и посмотрел на свет.

– Смотрите-ка, что здесь! – изумленно воскликнул он. – Как переводная картинка!

Ребята поочередно прильнули глазом к вишневой бусине, и каждый отчетливо увидел бородатого человека, идущего в гору с крестом на плече.

– Вот это да! – восхищенно прошептал Ягодай.

– Не трогайте! – предупредил всех Серега. – Это, может быть, цыганский крест, от него всякие напасти бывают.

– Да брось ты! – обозлился Ленька. – Все это бабушкины сказки.

– А вот попробуй разбей крест! Сразу тебя громом шарахнет! Разбей, если бабушкины сказки!

– Захочу и разобью.

– Ну захоти!

Ленька огляделся, увидел валун, поросший мхом, положил на него крест, схватил другой камень и что есть силы ударил по кресту. Брызгами полетела эмаль, и от креста остался только бесформенный кусок темного металла.

– Ну, что? Вот тебе и гром, и цыганский крест… Жалко только глазок с картинкой.

Серега был несколько обескуражен таким оборотом дела. Он верил в магическую силу цыганского креста, так же как верил в домовых и русалок. Ленька сильно поколебал его уверенность. Но Серега в спорах придерживался правила: ни с чем не соглашаться и ни в коем случае не сдаваться.

– Тебе все сказки! – возразил он Леньке. – Может, и свистуны тебе тоже сказки?

– Какие свистуны?

– А те, что за теткой Дарьей гнались на Сухой ниве? Змеи такие, как бесхвостые чурбаны, с петушиными гребешками. Тоже, может быть, не поверишь?

– И не поверю! Когда это они гнались?

– Ну давно, когда нас еще и на свете не было. А что гнались, это точно. Свистят и скачут за ней. Она им что-нибудь бросит, они остановятся, понюхают и опять скачут. А гребешки красные, кровяные, и зубы как у собаки. Ух, страшно!

– Небылицы! – возразил Сашка, хотя с интересом слушал рассказ про зубатых свистунов, которые ночами гоняются за людьми…

Только подходя к деревне, ребята почувствовали, как они голодны.

Ленька прибежал домой и сразу уселся за стол.

– Мам, – проговорил он с полным ртом, – я на Ловати цыганский крест нашел. Глянь!

– Какой же это крест, сынок?

– Нет, он не такой был. Это я его камнем разбил. На спор. Сказали, что громом меня убьет, а я вон как его разукрасил – и ничего.

– Да что ж это ты, греховодник, делаешь! – рассердилась вдруг Екатерина Алексеевна. Рассердилась, так, что лицо ее покраснело. – Беды нажить хочешь? Да видано ли дело, чтобы православный крест камнем бить? Вот я тебя сейчас!..

Мать ухватила с порога обшарпанный веник. Ленька никогда не видел ее такой сердитой.

– Ты чего? – едва не плача, Ленька выскочил из-за стола. – Все равно бога нет!..

– Перестань богохульничать! – Она говорила что-то еще, но Леньки в избе уже не было.

Спал он на сеновале. Утром проснулся чуть свет, сразу вспомнил про вчерашнюю ссору, и у него снова испортилось настроение. Хмурый вошел он в избу. Но мать встретила его новостью: отец собирается в Ленинград по делам и хочет взять с собой Леньку. Вот это была радость! Где уж тут вспоминать о вчерашних неприятностях! Мир в доме был восстановлен.

Через неделю собрались ехать. Александр Иванович попрощался с женой, с дочками, проверил бумаги, посмотрел, не забыл ли чего, взял фанерный баульчик с вещами. В сапогах и ватном пиджачке гордо и широко шагал Ленька по улице рядом с отцом. Он не чувствовал жары, он вообще, казалось, ничего не чувствовал, кроме огромной радости: ему предстояло впервые ехать на поезде, да еще так далеко – в Ленинград!