Партизаны Подпольной Луны

* * *

* Исцеляю зад (лат.)

Глава 91.

- Нет, быть того не может! Уж сколько я каталась на муже, и он овладевал мной…

В каких только позах не овладевал… пусть и изредка, но факт остаётся фактом. А я забеременела от одного из мерзавцев, насиловавшего моего Ремуса, единственного на свете любимого мужчину! Не может быть, мне лишь показалось…

Не показалось, и единственное, что мне поможет, это Абортирующее зелье для только что забеременевших. - хоть в панике, но разумно решила Луна.

Она не хотела, чтобы мерзкие Ауроры заделали её брюхатой. Не от них нужно рожать наследника роду Люпинов. Она проскользнула мимо мужа, ничего ему не сказав, и пошла промывать влагалище струёй из крана, такой горячей, что сперматозоиды в матке должны просто сдохнуть, сварившись, но…

Было поздно, время, проклятое время, прошедшее с момента оплодотворения, оказалось слишком большим.

После водной процедуры Луна приложила руку к низу живота и поняла, что горячая вода не спасла её. Но где же в министерских подвалах она могла подмыться? Там даже заключённым воду в камеры не провели.

А заключённые были в камерах, собачьих конурах с низким потолком, чтобы не встать, коротких, чтобы и не вытянуться, а только лежать, свернувшись калачиком. Луне даже показалось, что среди заключённых в эти конуры она увидела знакомое, но почти не различимое из-за грязи, покрывающей лицо, развратного Уильяма Уизли, а в соседней камере обретался тоже кто-то ярко-рыжий, каким может быть только Уизли.

Выйдя из ванной и передёргиваясь всем телом от нервной горячки, Луна поведала Ремусу, что с ней случилось. Тот сначала переменился в лице, а потом попросил еле слышимым шёпотом:

- Загаси все свечи, Луна, страдалица ты моя… любимая.

Луна одним махом погасила свечи и бросилась рыдать на груди мужа от того, что она теперь грязная шлюха, да потому, что любимейший Рем таки назвал её «любимой» и пожалел, но не оттолкнул, как падшую женщину, которой теперь она и была на самом деле. Хоть и забеременела она вне брака, но во имя спасения супруга от неминуемого, в следующую же ночь, насилия и, быть может, смерти или, что значительно хуже, заключения в Азкабан.

- Я сам куплю тебе Абортирующее зелье. Я слышал о… таких от Сева… Северуса Снейпа. Он и сам варил такие зелья для студенток по письменной просьбе их родителей или опекунов, и они скидывали нежеланный плод легко, даже на четвёртом месяце. У тебя же… там даже червячка ещё нет, одна оплодотворённая яйцеклетка. Постой, Луна, а когда у тебя были месячные в… последний раз? - с надеждой спросил Люпин.

- В том-то и дело, пол-месяца тому, и сейчас самое опасное время для того, чтобы забеременеть, любимый мой Рем. От того я и, как это говорят, «подлетела», правда, не знаю, как толковать это слово.

- Залетела, моя ясочка, вот, как правильно. Но уже завтра…

- А вдруг я останусь бесплодной на всю жизнь, а, Ремус?

- Всё это россказни. От обычного Абортирующего зелья ведьмы, хоть впервые залетевшие, не теряют способности зачинать, иначе бы его не продавали в аптеках без письменного соизволения колдомедика-гинеколоджиста. Или как его там.

- Специалиста по женским проблемам, Ремус. И кто научил тебя этому гинеколо… ждис…

Ой, язык сломаешь.

- Северус научил, но я сказал не совсем правильно, а это просто название маггловского целителя, специалиста по женским проблемам.

- Откуда же твоему «невинному» другу, этому лжецу, знать…

Луна зашлась несколько истерическим хохотом.

Насмеявшись до слёз, она серьёзно сказала:

- Скоро Северус Снейп возвращается. Но не рассчитывай на него, он вернётся не один. Я уже говорила тебе об этом в его гостеприимном замке, но не сказала тебе, с кем он возвращается. В общем, с одной из известных тебе не понаслышке персон мужеска пола. А ну их обоих к Дементорам!

Луна второй раз за долгую ночь, незаметно подошедшую к утру, совсем рассвело, послала кого-то, какого-то мужчину вместе с Северусом, любимым Севом в даль светлую, в горы собирать помидоры. Ой, разошлась Луна! Не к добру такое поведение!

Ремус решил успокоить супругу и нежно, как только мог поцеловать… женщину, прикоснулся горячими губами к её полу-открытому от изумления рту и проник в него языком. Впервые за совместную жизнь, всего два с половиной месяца. Но для Луны этот отработанный Ремом с Люцем страстный поцелуй показался истинным откровением. Никогда ещё супруги не целовались так самозабвенно, никогда Рем не посасывал её язык, не проводил своим по всем закоулкам её испоганенного Аурорами рта. Никогда ещё не хотелось… так сильно забыться, растворившись в поцелуях обыкновенно сдержанного и только терпящего её мужа. Да они вообще никогда не целовались!

- Как ты нашла меня… там? - нежно спросил Ремус.

- Ты ушёл, но мне не спалось, я была в крайнем беспокойстве… за тебя, вот и разложила простейшее руническое гадание на поиск любимого человека. Оно указало мне на дом Берканы*, то есть, в окружении остальных рун, всё говорило о злом, нехорошем месте. Я сразу догадалась, что это вовсе не «Башка Борова», куда ты отправился, но здание более дальнее и… тайное, то есть Министерство.

Ремус ещё раз страстно поцеловал такую смелую, умную, догадливую и очень-очень, даже излишне самоотверженную женщину.

Они прилегли на кровать, а до этого Луна сидела в обнимку с мужем, не стремясь лечь, выказывая честность своих намерений. Она, опоганенная, не смела претендовать на любовь супруга. То, что испоганили и самого Ремуса, многажды изнасилованного Аурорами, она и думать забыла. Для неё важен был её добровольный грех, а не то, что сделали с Ремом против его воли. Ведь он-то ни в чём не виноват! Это её, Луны, прегрешение, или, уж если на то пошло, неизбывная беда, что ей пришлось отдаться многим грубым мужчинам и… получить от этого ни с чем не сравнимое удовольствие.

Да, от членов коротких, длинных, толстых, тонких, французских батонов, нарезных, рогаликов, маленьких, мягковатых батончиков с отрубями и много ещё от чего. В общем, всего «хлебного» ассортимента, который только был в пекарнях всея Великия и Малыя магическая Британия.

Она была вскормлена этими «хлебо-булочными изделиями», насыщена ими до краёв, и всё равно хотелось желанного хлебного пудинга, члена супруга, такого вкусного и аппетитного, с корочкой…

И Ремус внял безмолвной мольбе жены и овладел ей, просто лёг сверху, а ноги Луна, по своему обыкновению, закинула на плечи супруга, трудившегося с невиданным прежде пылом в её поистине ненасытном влагалище.

- Совсем, как Люц, если абстрагироваться от женского тела. Только ноги значительно тоньше, легче и стройнее…

Да, ножки у моей Луны, загляденье просто…

А вот фигурка, хоть и с формами, но с такими… мелкими, словно ещё не выраженными. Вот бы сиськи у неё были побольше, ну, хотя бы размера на три. Уж тогда бы я точно полюбил её…

Да вру я сам себе, беззастенчиво вру. Не полюблю я Луну. Никогда!

Она же всё-таки женщина, а я мужчин люблю только.

Ну да, подвигаться в ней ещё немного, и она кончит…

А я? Нет, меня ещё трясёт после многочисленных Crucio, наложенных доблестными садюгами. И как только могла Луна… с ними? Неужели только из-за… меня? Ну, конечно, тупица, не из-за Билли-боя или Джорджи, которых я видел в камерах, конурах эдаких, один из которых и сдал меня на потраву этим министерским. Как теперича Уизелов вызволять? За них же никто не удовлетворит Ауроров!

Так, сконцентрировался, Рем, и довёл жену до оргазма. На счёт «три».

Ремус думал беззастенчиво прямо во время совокупления, а уж Луна только и делала, что стонала, вскрикивала, извиваясь под ним и подлаживаясь под его движения.

Она кончила, и обмякший член Рема запульсировал, пережимаемый стенками вагины сжатиями-разжатиями в долгом, женском оргазме.

- Вот бы мужикам такой же длительный оргазм, а то постоянно надо разогревать друг друга горячими ласками после трахов, чтобы не успело угаснуть желание, - с завистью подумал Люпин. - Неповоротливого в постели, но вёрткого, когда… ему надо, Люца хрен разогреешь простыми поцелуями. Ему, видите ли, минет незавершённый подавай, чтобы его милость сподобился снизойти, дари эту милость Мордред, до дальнейших развлечений. А одного, да даже трёх раз за ночь мне маловато. У меня после неудачной ночи плохие дни выдаются, я уж заметил это…

Эх, выспаться хоть разик бы до самого ланча, как сам Люциус, - размечтался расслабленный Рем до предела, возможного после Круциатусов.

Вдруг Люпин почувствовал что-то липкое на члене, схожее по консистенции с кровью. Он вышел из Луны и попросил её зажечь свечи. Да неужели? Неужели он спровоцировал такой желанный им обоим выкидыш? Точнее, кровотечение.

Свечи загорелись, и тотчас по спальне распространилась злоебучая, насыщенная, ароматическая воня. Но сейчас даже она не ебошила Рема по голове, ему было интересно другое, он припал носом к простыне, где расплылось тёмное пятно и обнюхал его по ликантропьей, богатой обонянием привычке. Но даже человеческого чутья оказалось достаточно, чтобы Люпин уловил терпкий запах отошедших кровей жены, содержащих и саму оплодотворённую каким-то насильником яйцеклетку. Так Луна сама скинула негожий плод?! А всё из-за его, Ремуса, умения довести женщину до сильного оргазма, такого, который вызвал маточное кровотечение!

- Ну, что там, Рем, любимый? - воскликнула в нетерпении Луна.

- Кровь на простыне, кажется, твоя беременность закончилась, не успев толком начаться, моя… дорогая Луна.

Ремусу больше не из-за чего было жалеть супругу, поэтому он, не утешая, не назвал её приятным, обращённым только к Люцу, ласковым прозвищем. Он сделал своё дело, значит, пора ему и удалиться. Люпин лёг на бок, взял палочку и произнёс Кровоостанавливающее заклинание Северуса, удававшееся и ему, причём хорошо с самой первой попытки, а всё тренинг:

- Solidus sanguae!

И, уверенный за успех произнесённого заклинания, отключился с таким храпом, что утомлённая бесконечными событиями ночи и утра Луна была вынуждена проспать до ланча на мягком диване в своём кабинете, укрывшись одной простынёй. Одеяло осталось скомканным в неприглядную груду на спящем и выводящем носом и ртом рулады столь же уставшем Реме.

- Как только лорд Люциус выносит пуленепробиваемый храп моего Ремуса? Или они не спят вовсе, но только занимаются сексом? Нет, Ремус как-то говорил мне, что хорошо выспался у своего… друга. Да, друга. Так мне легче думать о лорде Малфое, который ещё долгое время, наряду с герцогом Густауитчем, будет занимать внимание и большую часть любовного пыла супруга, по закону Мерлинову, должного быть только со мной, а не разгуливать от одного мужчины к другому, потом к третьему…

Ведь будет и третий, и пятый, и много больший. Ремус попал в свет, а там приличное общество педерастов и бисексуалов.

Но против чаинок не пойдёшь.

Луна подумала об этом немного прежде, чем провалиться в глубочайший сон, из которого вывел её супруг, тоже осуществивший давнишнюю мечту. Он проспал даже ланч, а потому посвежел и был полон сил для поздней работы с Отделом Надзора за Учебным Процессом вполне себе цивильного Министерства магии. Не то министерство, не то отдел были рассержены за перенос Выпускного бала на такого своевольного господина Директора, менее полугода занимающего эту высокую должность, но накрутившего столько…

Что даже блистательный ОНУП всем составом был не в состоянии разобраться.

В кипе деловой корреспонденции бодрый Ремус не нашёл извинения за проступок даже от бравших его ещё пьяным оперативников. Ну, да и хрен с ними! Хорошо, что Луна…

Луна же ради него потеряла честь.

Первым делом на рабочем месте, разобравшись с ОНУП и письмами, господин Директор послал хогвартскую сову к лорду Малфою, чтобы сговориться о совместном проведении предстоящей ночи. Люциус ответил тотчас, как только получил «коротенькое» послание Ремуса, гласившее:

«Лорду Люциусу Абраксасу Малфою,

Малфой-мэнор,

до востребования,

сугубо лично

Дорогой, любимейший Люц!

Правда ли, что твоя торговля оружием для развязывания войн между магическими (sic!) странами дышит на маггловский ладан? И как скоро ты собираешься вновь лечь под Густавича, в его не благостные объятия? Я ведь знаю всё о сексе между вами (На этом месте Ремус, не задумываясь, откровенно врал. Ему было известно только о некоторой, возможно, вполне приемлемой жёсткости Густауитча в постели со слов Луны, которым, может, и кнат цена?). Уж будь так добр, в виду твоего близящегося дня рождения раскрой мне тайну сию, как говаривала одна средневековая дома из дома графов Снейп. Ну да ты всё равно никогда (надеюсь на это) не познакомишься с ней. Я впервые за всю историю существования Хогвартса перенёс Выпускной бал, чтобы пригласить тебя на него, в подарок на день твоего сорокавосьмилетия, Люц.

Моя супруга во Мерлине и пред глазами людей сказала мне, что интересующая нас обоих фигура, да, Северус, возвращается не один, чтобы мы с тобой оба не рассчитывали на него потому, как возвращается он со своим возлюбленным, которого знаем мы оба. Но Луна, вот сучка (вымарано) дрянь, не говорит, с кем именно. У меня есть два варианта. Либо наш Гарольд Джеймс Поттер или уродина Том, Тёмный Лорд твой. Так что, в этой ситуации мы не соперники с тобой, Люц.

А, напиши-ка мне, Люц, собираешься ли ты приютить мой о-о-очень одинокий член, удовлетворивший сегодня ночью по праву мою супругу во Мерлине и пред глазами людей, в своём уютном гнёздышке? Как всегда, встретишь меня у калитки и препроводишь в Мэнор, чтобы отобедать всё так же эротично, изо рта в рот накормив меня в отсутствии твоего навязчивого сына? Если да, то отвечай до шести вечера.

Твой и пока только твой Рем.»

«Ремусу Дж. Люпину,

Господину Директору школы

волшебства и магии

«Хогвартс»

от лорда

Люциуса А. Малфоя,

сугубо лично

Любимый мой Рем!

Коли ты уж узнал от своей супруги-Прорицательницы, чем я занимаюсь на рынке маггловском, то знай. Она права во всём, кроме моих неудач на рынке торговли маггловским оружием на рынке между магическими странами (sic!).

Я вполне успешен в деле этом, и мне вовсе незачем опять и снова ложиться под Оста (Остиуса Иванку Густавича, если ты не понял), чтобы развивать биз.

Так, что ты мой единственный любовник и, вообще, любимый, на данное время, которое, как я чувствую, продлится ещё будь здоров. Верь моему предчувствию! Оно меня никогда ещё не подводило.

Разумеется, я встречу тебя сегодня у калитки и безопасно препровожу в… любимый, надеюсь, и тобой, Малфой-мэнор.

А, что, если нам сегодня, по июньскому скорому теплу, не устроить вечеринку и первую часть ночи, пока не выпадет роса, провести в парке рядом с прудом, как в первый раз?..

Всё-таки согласись, любимый мой Рем, что секс на свежем воздухе вдохновляет на подвиги любовные! Не правда ли?

Жду твоего ответа до полуночи. Всё равно, без тебя я не засну спокойно. Достаточно уже, что ты оставил меня этой ночью.

P. S: Да не случилось ли с тобой какой-нибудь беды, о Рем мой? Не то странные сны мне снились сегодня в одиночестве. Будто тебя взяли министерские Ауроры по делу, странно даже подумать, но исповедуюсь, как есть перед св. Эльджиасом, по давно уже закрытому самим герцогом Густавичем делу, касающемуся «Ордена Феникса»! Ты не поверишь, а я кошмаров насмотрелся, как тебя насилуют министерские Ауроры, арестовав тебя по выдуманному делу.

Так что, успокой меня, опровергни мои дурные предчувствия, а я встречаю тебя в пол-седьмого около калитки (разумеется, за её пределами).

Твой и только твой Люциус, лорд Малфой.»

После обмена письмами Рем стал чувствовать себя спокойнее, а ведь он до сих пор переживал из-за санкционированного им самим секса с женщиной, которая только что занялась делами заместителя Директора после первой пары со старшекурсниками, бывшей сегодня лишь после ланча, так она увлеклась гаданием по долбаным рунам.

На всякий случай Люпин отослал лорду Малфою ещё одно письмо.

«Лорду Люциусу

Абраксасу Малфою

от господина Директора

школы

волшебства и магии

«Хогвартс»,

сугубо личное

Милый мой, возлюбленный, позволь тебя впервые назвать так, Люц!

Странно, но твой сон оказался не просто вещим, но практически полностью правдивым отражением событий, произошедших со мной в эту злоебучую (вымарано) очень злополучную ночь. Что самое ужасное, это истинная правда.

Меня заполучили в полное распоряжение министерские садисты, одного из которых я уложил прямо на месте, не знающей промаха Авадой. На остальных, не разобравшись, кто первым напал на меня, наложил простое Tormento, и меня схватили в «Башке Борова», сковали наручниками, и вот в таком неприглядном, жалком виде меня имело четверо. По очереди, не останавливаясь и не давая мне продыха. Было и пять Круциатусов, а куда же без них? Но я так ничего и не сказал, и меня отправили в ледяной карцер, чтобы я подумал хорошенько о будущем.

Но тут ко мне заявилась супруга и запросто скомандовала Аурорам освободить меня. Те почему-то послушались её. Видно, нагадала она им… такие перспективы, если они не отпустят меня, что они просто зассали (вымарано) очень испугались (Ремус решил не открывать Люцу историю падения своей жены. Всё-таки супруга во Мерлине и пред глазами людей. Значит, должна она в глазах общества оставаться честной женщиной.).

Так вот, после этого откровения о том, что я не чист, захочешь ли ты предаваться любви со мной, обесчещенным злобными министерскими (вымарано)?

Прошу, не томи, ответь поскорее.

Вечно твой, несмотря ни на что и ни на кого Рем.»

«Рему Дж. Люпину,

любимому,

сугубо личное…»

Ремус оттаял только от шапки письма, такой… интимной.

«Возлюбленный мой Рем!

Разумеется, я не откажусь от нашей большой и чистой любви даже, если ты подвергся насилию, не по своему желанию пропустил же ты этих подонков через себя.

Меня волнует лишь, что, верно, болит твой анус, и не сможем мы любить друг друга некоторое время. Хотя, вот, шлю тебе черномагическое заклятье, позволяющее вылечить порванный сфинктер…»

Далее описывалось и само заклинание, уже наложенное ранним утром, едва заря вставала, самим Люпином, и инструкция по применению, то есть описание сложного пасса, сопутствующего словам.

Но Ремусу было это уже не интересно, как пройденный материал, однако забота Люца о нём, хоть и чистокровном маге, но всего лишь эсквайре, поразила его.

Одним словом, Люциус приглашал любовника провести ночь вместе, не сходясь плотски, просто за выпивкой и разговорами о наболевшем. И у того, и у другого это наболевшее было. У Люца проблемы с сыном, который всё никак не смирится с потерей такого высококачественного любовника, как рара.

У Ремуса проблем было ещё больше, и частью их он решил поделиться с Люцем, но… на мягкой травке около пруда или в ещё более уютной постели. Его анус уже был готов к совокуплениям, даже множественным.

Ремус был здоров физически, но всё ещё подавлен морально учинённым над ним насилием и окончательной, не восполнимой никаким выкидышем потерей чести, хоть и нелюбимой, но супруги во Мерлине…

… Гарри и Северус закончили счищать кору с нарубленных деревьев. Прошло уже три дня с того, единственного, изумительного, полного не изматывающей работы, а любви прекрасной. И Гарри хотел повторения, пусть и Северус, в свою очередь, овладеет им, и станет невыразимо хорошо, а анус будет пульсировать протяжно. Перед соитием они обязательно обменяются ласковыми словами и прозвищами.

Например, Северус стал называть Гарри «котёнком», но это милое прозвище не напоминало больше молодому человеку о годах рабства тогда ещё с кличкой. Теперь наименование исходило из кажущихся сухими и безвкусными, но такими сладкими и умелыми на самом деле уст возлюбленного.

Но… все три дня они трудились, как рабы на галерах, только с одним отличием. Они пуго очищали со здоровенных брёвен кору. Заклинание, обрубившее все ветви на деревьях, уже было произнесено, а с корой Северус попробовал снова Режущее заклинание, но вместе с ней отвалился и громадный кусман древесины, что была под срезанной корой. Так стало понятно, что работать придётся по-маггловски, руками.

* * *

* Беркана - берёза (др. -сканд.), одна из рун алфавита скандинавов. Считалось, что в берёзе содержится в равной степени и чёрная, и белая магия. На Руси отношение к берёзе было точно таким же.

Глава 92.

У «юного» графа Снейп все три дня было отвратительно на душе. Ещё бы, он, великий знаток всяческого рода заклятий, не смог справиться с грёбанной корой! Вот и приходится пальцы в кровь стирать от вспотевшей в жаркие первые дни календ мая рукоятки пуго, такой скользкой. До волдырей уже натёр благородные кисти с тонкою кожей!

Гарри приходилось легче, кожа на его пальцах только начала размягчаться, но быстро загрубела вновь. Как ни уговаривал Поттер возлюбленного оставить это дело ему, чтобы он не уродовал свои красивые, аристократические руки, куст розана вновь ощетинился длиннющими до неестественности шипами. К Северусу сейчас и близко подойти-то было невозможно. Того и гляди, уколешься, или невидимый, но вполне себе ощутимый шип вонзится в тело.

Конечно, в такой нервозной обстановке речь о любви и не заходила, хотя засыпали любовники рядом, почти в непосредственной близости…

Но почти.

Изъяснялись они даже у стен Хогвартса только на латыни.

Из Некитахуса приходили зеваки, в основном, подростки с малышнёй, но показывались и молодые мужчины, чтобы поглазеть на каменный, тяжеленный замок, построенный из того утёса, который напоминал елду, враз раскрошенного невидимыми орудиями волшебников.

Правда, у зеленоглазого была небольшая деревянная палочка, которой он порой затейливо размахивал и говорил что-то на своём языке, то протяжно, то повелительно, то выкрикивая слово или несколько.

Вестфалам всё это было в диковинку, но теперь волшебники совершенно не по-человечески обтёсывали большущие брёвна маленькими кинжалами. Ну, как дети прям! Взяли бы предложенные селянами топоры, да и справились с работой за несколько часов, только щепки полетели. Так нет, нужно им кинжалами тело древа вспарывать. Ритуальные они у них, эти кинжалы, что ль?

Да уж, видать, всё по своему разумению проделывают волшебники, хоть у младшего и все ладони в крови уже, а не останавливается, терпеливый, значит. Скоро уж волшебство завершат кинжалами своими широкими, не то, что свои, нормальные, узкие и очень длинные кинжалы, достающие аж до сердца медведя, поднятого на рогатину. А вот после начнётся самое интересное, но все они, наблюдатели, кроме самых малых мальчонок, будут уже заняты на пашне.

Э-эх, пропустят интересующиеся жители славного Некитахуса самое волшебное! Как же жалко!

Но пахать на быках неслучных надобно, да распаханную землю семенами ячменя и овса вознаградить, а впереди пойдёт глава Тинга.

Из разговоров назойливых соглядатаев Северус узнал, что, как он и ожидал, главой Тинга выбрали Тиукраггаха, второго сына ушедшего Тиуссудре. Так складывалась у общинников-саксов тинговская знать.

Выбрали бы и первенца Дитриха, но он ведь воевода, герцог, а совмещение таких важных должностей у саксов не допускалось, чтобы не стало над ними, свободными, ни князя или даже крула. Хватит с них и герцога с дружиной, которую содержат рядовые вестфалы, а те только и знают, что напиваться и сладко жрать от пуза.

Весь год свиней им подавай, да баранов, которых они на вертелах здоровенных жарят, соком и жиром поливая, чтоб не пригорела туша, но покрылась румяной корочкой. А сами честные работяги общинники по весне и лето цельное должны обходиться вялеными мелкими кусочками баранины, добавляемой в каши лишь для запаха вкусного. Мяса же с них, почитай, никакого, а словно баранину ешь.

Эти рабы гвасыдах такие умельцы в заготовке баранины тонкими обрезками, на солнце просвечивающими! И в свинине разбираются с толком, варят, парят, жарят, делают отменные навары со скользкими кругами жира в пол-плошки, а уж как помогают бабам рульки, шейки и грудинки коптить! Но это всё по осени, когда заготовки на зиму делать надо.

Но мужчинам никто не помогает свиные туши коптить, выпотрошенные рабами, мужики гоняют всех от себя. Енто мужеская гордость играет, а передаётся это большое искусство от отца к сыновьям всем, по мере входа в возраст. Такой великой зарубкой в жизни мужчины считался день после Купалий, когда все выспятся.

Невинности со взрослыми бабами, охочими до маленьких, и похотливыми нечестными девками лишились? Значит, взрослые таперича. И свинину имеют право учиться коптить. Всё было включено у саксов в годовой цикл, даже развратные Купалии. И тем находилось достойное место в воспитании сыновей. Дочерей-подростков обыкновенно до валяния в стогу, сарае, али в амбаре отцы не допускали. А неча девкам так рано привыкать причинное место чесать! Вот парень, ему можно и нужно, а то повадится дрочить и, глядишь, в девственниках до любушки останется.

Простодушные и мудрые вестфалы не считали купаловскую ночь растлевающей мальчиков-подростков.

Только, зная охочесть женска полу до чесания, не допускали они своих дочерей до излишне ранних беременностей лет в четырнадцать.

Беременную взрослую девку, месяцах на трёх-четырёх, выдавали по обычаю за парня, обрюхатевшего её. Это не считалось позором, напротив, парочка слюбилась и уж теперь всю жисть спать им вместе, плодя потомков-сыновей и пустожорок-дочерей, на которых надо ещё и приданое делать всем бабам не родственным, собравшимся в доме едином.

… Снейп не сдержал восторженного возгласа, когда вся кора была содрана со стволов. Это означало многое, и конец его мучениям лесным, и долгожданное начало строительства внешнего завершения Хогвартеса. Да, Снепиус Северус снова вернулся к тому названию крепости, которое дал возлюбленный брат его Квотриус, но не говорил об этом при Гарри, просто не желая обидеть парнишку.

Северус вообще во многом вернулся в прошлое за эти три изнуряющих дня рабского труда, полного стружек, заноз и едкого, солёного пота, лезущего в глаза. Он не только крепость звал про себя «Хогвартесом», но был решительно настроен против соитий с Гарри его Гарри, желая сохранить относительную неразвращённость парня до возможного для него возвращения в двадцать первый век, но невозможного для Северуса, пока…

Пока Господин дома Снепиусов не аппарирует в уже ставший родным городок Сибелиум у большого моста чрез реку Кладилус, дабы подержать на руках своего первенца, первого настоящего мага в маггловской доселе фамилии.

Профессор чувствовал, что ему необходимо увидеться со своим законным прародителем и порождением, основоположником рода магов Снепиусов, и магической фамилии лордов Снеп, да и графов Снейп.

Без этого убаюкивания младенца на груди и прощания с ним на веки вечные, если удастся оторваться, в прямом смысле слова, от дитяти, своего потомка-предшественника, не будет пути ему, Севу, обратно, в «своё» время.

Не вернуться им с Гарри одновременно, но его бывший профессор, быть может, через несколько минут, вслед за миссис МакГонагал, тоже очутится в Запретном Коридоре. Войдёт туда и сам старина Альбус, разыскивающий их всех. Что значит какой-то шабутной сон о Ремусе, вроде бы, новом господине Директоре?

Но Северус был твёрдо уверен, что отвернётся Гарри от него, и будет стараться вовсе не замечать. Даже когда обнаружит Поттер ещё свежие шрамы на теле от пуго, их одного, разделённого на двоих, изначально принадлежавшего юноше, ни разу не использованному по делу, потому-то такому острому, не вернуть время вспять.

А уж граф Снейп никогда не простит юнцу, в бешенство звериное впавшему, жаждущему боли и крови, себя самого, безвинную жертву.

И не быть им вместе во времени настоящем, зачем сиятельному графу супруг-полукровка, позорящий славный род? Детьми придётся обзаводиться Северусу снова, но уже нормальными наследниками, а не прародителями. Хоть и не очень-то тянет опять связываться с женщиной, но ведь можно реализовать стародавнюю мечту юности и жениться на девственнице, пылкой, всегда верной и покорной воле супруга испаночке… или итальянке, на худой конец.

Но всё это возможно будет лишь при благосклонной воле Мерлина великого. Сначала вернуться бы туда, к себе…

А сейчас надо думать о делах насущных, а не мечтать попусту.

- В Хогвартесе осталось построить только внутренние перекрытия и двигающиеся лестницы. Ну да, я знаю заклинание из черномагических, что заставит лестницы поворачиваться, как любой предмет неодушевлённый. Требует оно лишь немного интеллекта мага, произносящего его. Ладно, у меня ещё ума палата, значит, можно будет достроить классические вращающиеся лестницы Хогвартеса.

… Вот привязался этот «Хогвартес» от ушедшего больше двух месяцев ромейских назад Квотриуса. И никак не отказаться мне от такого наименования, словно должен я Квотриусу причитающуюся долю. Точнее, долг невозвратный, гнетущий.

На пятые сутки после любви, в лесу бывшей, волшебники построили крышу, покрыв её самодельной черепицей, созданной опробованным на месте смешанном заклинании «Сreato tegallae»*. Оно отлично сработало, делая из подготовленной смеси сразу обожжённые черепицы, минуя стадию формования и запекания. Настоящие крупные черепицы были уложены должным образом заклинанием Воздуха, которым, как оказалось, владел Северус.

К концу дня крыша была готова. Всё оказалось так просто, что сам Северус не ожидал таких результатов «светлого» заклинания, усиленного его магическим потенциалом, безграничным, как казалось Гарри, необычайно изумлённому умениями любимого.

Но магическая аура имеет лимит, и в конце дня укладывания кровли Северус «дожимал» её, чтобы закончить строительство крыши Хогвартеса. Он чуть не лишился сил на последнем ничтожном заклинании, творящем из раствора глины в озёрной свежей воде, основе замеса, всего-то трёх последних черепиц крыши замка, но сумел завершить волшебство.

Гарри левитировал вконец выдохшегося Северуса через всё селение. Ему было наплевать, что подумают о них поселяне. А зря.

Многие провожали изумлёнными взглядами такую картинку с выставки, когда подобное нечестивое волшебство в Некитахусе спокойном увидишь! Подумать только, один волшебник тащит за собою другого по воздуху, не касаясь ни освящённых заборов, ни священных колодцев, ни даже забора дома самого предводителя Тинга. А уж его-то он обязан был коснуться для подзарядки волшебством от самого Тиукраггаха.

Ведь он, как известно, лицо священное. Этот хилый Тиукраггах, безликая копия благородного отца, ушедшего к Тиу, во имя которого наречён был «схожий с Тиу», а сынок назван явно не по сеньке шапка, «Тиу, громами разбрасывающийся». Никогда за Тиу, прародителем человечества всего и саксов в особенности, не водилось такого, чтобы он, как Водан, громами кидался. Ну, да как назвал мудрый Тиуссудре своего, не особо широкого в плечах сына от второй жены, всё равно, священный он после избрания главой Тинга.

Однако волшебник так и не притронулся к забору дома Тиукраггаха и его братьев, но пошёл дальше, указуя путь следования неподвижного младшего волшебника своей деревянной палочкой, да и скрылся из виду.

Гарри отлевитировал за счёт собственной, не так сильно израсходованной за день магической ауры, которая на время покинула тело обессилевшего Северуса, и уложил его на кровать, где уже давно тихо сопел Кох`арну. Ох, хорошо, что он не храпит, как померший юный Куильнэ, хоть и жаль его.

Северус в первый же день по смерти Куильнэ дожёг неприглядные останки в магическом пламени Incendio. Хоть и не пахло от него горелой человеческой плотью, Снейп отдал свою длиннорукавную тунику и поддетую под неё, в стирку новому рабу и ходил теперь в одной тунике с короткими рукавами, ведь солнце уже изрядно припекало.

Перед сном Кох`арну приготовил благородным хозяевам роскошный, сытный ужин, уже порядком остывший, и ячменную кашу с устойчивым ароматом баранины, и неизменную яичницу из полутора дюжин яиц со свиными шкварками.

Ненадолго пришедший в себя Северус снова завалился спать, как только одежда была снята с него Раздевающим заклинанием, первым пришедшим Гарри на ум.

Он уложил так и не пообедавшего Северуса отдохнуть в недолгом, голодном сне, а когда любимый пробудится, тут ему и вкусная каша с бараниной, и пол-яичницы, к сожалению, совсем уже холодной, но не просыпай обед! Будет знать впредь, как расходовать магическую ауру. А то, блин, догоним и перегоним! Сдадим досрочно! Ну, куда эти устареллы годятся? Только лазилю под хвост, а, может, и простому маггловскому коту, как Животлоту Гермионы…

Внутреннее убранство замка было завершено ещё за пять дней, зато казалось крепким и… напоминало настоящий Хогвартс. У Северуса, обходившего в «своём» времени в патрулировании коридоров весь замок, сохранилась в зрительной памяти вся внутренняя начинка. Был и Большой Зал, и вращающиеся лестницы под заклинанием «Veresatilis scaelae»,* * хоть и из области Тёмных Искусств, как объяснил Северус, зато действенным, ведь лестницы будут вращаться и после их отбытия в «своё» время, и все коридоры, даже Запретный, который они вместе начинили своеобразнейшей магией. Особенно постарался профессор, «населивший» несчастный коридор половиной известных «тёмных» заклинаний.

На вопрос Гарри: «Зачем всё сие?», Северус ответил с достоинством истинного мастера своего дела:

- Теперь студенту каждому, по глупости ребяческой забравшемуся сюда, мерещиться вопли, стоны, крики, душу леденящие будут, словно с десяток человек пытают разом. Тако студент нерадивый сей убоится и выскочит вон, да ещё и другам своим расскажет об ужасах сих.

- Зачем же вовсе создали мы коридор сей, столь пугающий, что даже я после слов твоих, о Северус, не восхочу оказаться в нём?

- То, что для отпугивания студентов шкодливых сотворил я на словах, затеял на самом деле я ради нас с тобой, Гарри мой Гарри.

Ибо надежду имею я посредством Коридора сего Запретного для всех, но для нас и господина Директора Дамблдора безопасного, пробраться сквозь толщу веков в истинное время «наше».

Разъясню далее я. Из Запретного Коридора сего попали мы с госпожою МакГонагал, разнимая дерущихся не на жизнь, но насмерть уж студентов, во время сие, и произошло событие то без месяца год тому. Честно скажу, что не ведаю о Минерве я, ибо сбежала в Лес Запретный она, в племени пиктском меня оставив, на кое напасть собрались воины х`васынскх`, пешие и на колесницах, по образу ромейских лёгких сделанных. В колесницы сии запустил я Сногсшибателей несколько, и устрашились варвары, род же нечестивый сей под властию вождя военного был народца х`васынскх` всего…

Впрочем, не интересно сие.

Важно лишь, что оскорбил и унизил меня маггл недостойный сей, опоив травой некой и…

Сие тоже не интересно.

- Но мне же интересно, о Северус… возлюбленный мой!

Поттер на пробу осмелился назвать именем ласковым любимого, расшерстившегося так, что и близко не подойдёшь.

Но Снейп не заметил такого обращения, либо… проглотил, не подавившись.

- Сие решать одному лишь мне, что рассказывать тебе, о Гарри мой Гарри, а что опустить можно. Поверь, всё, о чём не говорю я, не достойно воспоминания даже.

Профессор сделал очередную ошибку, солгав Гарри, а у того чутьё врождённое на ложь, на неправду всякую.

- Лжёшь ты мне, о Северус мой, колючий, уже не куст розана ароматный, но кактус голый, некрасивый. Таким перед глазами моими предстаёт лжец каждый, - смело ответил неотвязный Гарри.

- Да как смеешь обвинять ты меня, графа Снейп, во лжи!

- Поклянись лучше именем своим, что ни в чём не солгал ты в рассказе кратком своём, - исхитрился Поттер.

- Твоя взяла, о Господин мой Поттер хитрющий, вот уж извернулся, да подловил старика! - на вульгарной латыни проговорил Снейп, весело рассмеявшись.

Он быстро отсмеялся и сказал уже очень серьёзно:

- Гарри мой Гарри, всё равно не услышишь ты то, что рассказывать не собираюсь я. Ибо не Легиллимент ты, не дано тебе сего, и бояться чтения воспоминаний собственных не стану я. А рассказываю тебе я просто, не вдаваясь в детали излишние, отягчающие и без того запутанную историю, коих воистину множество великое суть. Коль необходимо было тебе узнать их, не медля рассказал я абсолютно всё. Но после возвращения удачного… твоего во время «наше», позабудешь ты всё, что говорил я тут тебе. И обо мне, и о… Квотриусе погибшем позабудешь, даже о годах рабства своего, как и о происхождении шрамов на теле своём, забудешь ты всё.

- Да неужели забуду я тебя, о Северус, колючка моя, коли перенесёшься ты сквозь время вместе со мною? - смеясь, воскликнул Гарри на народной латыни. - Без тебя, один, никуда я не пойду, ни на фиг, ни во время «наше».

Профессор не обратил внимания на некоторую смешную, но терпимую грубость высказывания и торопливо закончил:

- Ежели не веришь ты мне, о Гарри мой Гарри, распоясавшийся не в меру, ничего боле рассказывать не стану я. А солгал тебе я лишь в словесах своих о не интересном, ибо любопытен ты чересчур. Более тратить время на разговоры некогда нам.

Набирать пора нам первый курс волшебников юных и искать Основателей, дабы возглавили они четыре Дома Хогвартса.

- Ну, наконец-то! Снова «Хогвартс»! - подумал с облегченьицем Гарри.

- А разве сами мы не есть истинные Основатели Хогвартса, о Северус… любимый паче меры?

- В каком-то смысле, да, но всё же надеюсь я, хоть и на не скорое, возможно, связанное со взрослением и воспитанием сына, как волшебника достойного, возвращение моё… много после тебя…

- Что ж, стану тоже я воспитывать… сыновей многих твоих, о Северус, покуда не соскучишься ты по времени «нашему» окончательно, хоть бы и состарившись. Всё равно останусь я с тобою, среброглазая душа моя.

- Да откуда научился ты словесам превосходным таковым?

Пределов изумлению Северуса не было, как и… силе мгновенно вспыхнувшего желания. Он прижал к себе юношу и поцеловал, тот запустил руки в прекрасные, иссиня-чёрные волосы любимого и принялся нежно перебирать пряди, едва отвечая на его страстные поцелуи.

Гарри хотел прямо здесь, в отстроенном с нуля здании, на его каменных, холодящих тело, наверное, приятно гладких и скользких, отшлифованных магией плитах пола предаться плотской любви. Он желал, жаждал, чтобы Северус овладел им прямо здесь, в выстроенной школе, в которой никто, кроме них, ещё не бывал.

Зевак, этих маггловских саксонских мальчишек, Северус не впустил в Хогвартс, смешно и важно сказав:

- Дабы не оскверняли простецы жопами шершавыми своими, катаясь на плитах ошлифованных, место воспитания волшебников юных.

Поттеру было сейчас всё равно, пусть придут все мужчины и даже домоседки, затворницы Некутахуса, посмотреть на законченное строение. Он жаждал страсти, которую сам подарил Северусу, кусту розана своему, снова, как две с половиной недели назад, враз сбросившему все колючки. А он так пугал ими несчастного Гарри во время последних актов строительства, словно торопился любимый куда-то опоздать, что-то не успеть…

Того же хотелось и Северусу, он жаждал сойтись с пареньком немедленно, ему было плевать на вопросы морали чуждой религии…

Они прямо в одеждах легли на холодный пол, но не успели ещё, к счастью, приступить к большему, чем страстным поцелуям, заставляющим забыть об опасности обнаружения в довольно фривольной ситуации, как вдруг…

* * *

* Творю черепицу (лат.)

* * Вращаю лестницы (лат.)

Глава 93.

… В здание Хогвартса ступил священный в глазах саксов предводитель Тинга Тиукраггах со свитой и старшим братом Дитрихом с сынами его, чтобы узнать, можно ли герцогу с семейством всем поселиться в замке едином с волшебниками.

Хорошо, что Гарри с Северусом завалились прямо в Большом Зале, а потому профессор услышал тяжёлую поступь, гулко отдающуюся в просторном, большом помещении, как и в настоящем Хогвартсе. Весь замок держался не на маггловских строительных умениях и инженерии, знаний этих толком не было даже у Снейпа, не говоря о Поттере, но удерживался магией великой, как внутренние коридоры, лестницы, холлы и пока немногочисленные гостиные и спальни.

Они вскочили с плит, оправили одежды, и Гарри решил начать разговор перед встречей непрошеных гостей, чтобы определиться с тактикой, да вот Северус что-то призадумался. Стоит подождать, может, чего умного сообразит, на то он и слизеринец.

- Какого Мордреда драного им тут понадобилось, хотел бы я знать?

Неужели у этого Дитриха так мало мозгов, чтобы не понимать, это здание не для него воссоздано из камня и магии? Глупец, обычный маггл зарвавшийся, привыкший к тому, что все слушаются его, как военного лидера, но здесь, в Хогвартсе, кнат ему цена, да и кната ломаного не стоит он на самом деле.

Отказывать придётся чрезвычайно вежливо, чтобы не затаило обиду на нас всё руководство Некитахуса. И заведующее мирной жизнью селян начальство, и военное, имеющее дружину целую, вооружённую. А не то, как бы не выгнали нас из поселения. Тогда и на охоту, и на приготовление пищи времени будет уходит так много, что уму непостижимо.

… Может, всё же пустить Дитриха с дружиной и полным семейством внутрь, пускай себе живут…

Но это означает, что в замке покоя нормального не будет, и как собирать в нём невинных ещё одиннадцатилетних магов и ведьмочек, просто не представляю.

- Гарри, как считаешь ты, пустить ли герцога Некитахуса с дружиной его в Хогвартс? Обещали же мы, что пришли строить замок именно для него. Даже вспомнил я об утонувшем замке деревянном их на болотах в низовьях у Озера.

- Но говорил-то о сём ты с главой Тинга прежним. Может, умирая, дед не рассказал главарю нынешнему, ибо не знал он, кто будет предводителем Тинга вестфальского? А старикан рассказал всё старшему сыну своему, Дитриху.

- Верно, поделился Тиуссудре умирающий с сыном любым, у кровати бывшем, вестями о замке каменном великом, коий строят для себя и герцога с дружиною его волшебники. Ибо Тиуссудре сей заносчив и честолюбив изрядно был, и уж точно, донесли давно ему, что не простецы мы, но маги, камни огромные ворочающие словесами едиными.

Иначе не пришла бы делегация сыновей и внуков Тиуссудре к нам, сюда, столь нежданно-негаданно, что помешали даже…

- Давай не будем о сём, инако восплачу в голос я. Столь долго жаждал я соития нашего, а теперь, - Гарри и правда хлюпнул носом, - когда сумеем мы соединиться и где? Даже холм в Запретном Лесу не безопасен, ибо может в миг любой заявиться туда парочка саксов та.

- Поговорим о любви нашей после мы. Но знай, что у меня есть вариант преотменный для нас с тобою. Уж запасся им заране, когда, как говорил ты, был я кактусу колючками подобен. Но неправда сие, ибо холил надежду я…

Потом, после…

- Дорогие гости Хогвартса! Приветствуем мы вас в замке этом, что веками стоять будет, ведь из вечного камня он создан!

Северус вышел вперёд на два шага, на всякий случай загораживая Гарри.

- С чем изволили вы явиться, Вольфы славные, Тиукраггах, предводитель Тинга, и брат твой старший, герцог Дитрих, да не одни, а с детьми своими?

- Олав попросил меня…

А он мой первенец, уже сражавшийся в битвах с гвасыдах, вот и не сумел я отказать ему. Пришли мы подивиться замку этому с подвижными, видать, из-за кудесничества великого, громадными лестницами и так красно изнутри украшенного, что, глядя снаружи на крепость неприступную, не знали мы о внутреннем убранстве.

- Хотите ли посмотреть замок изнутри, пройтись по длинным, извилистым коридорам его? - вежливо отозвался Снейп.

- Да, оченно хотелось бы, но вот лестницы эти… - промямлил Тиукраггах, - дюже страшными кажутся нам. Так высоко подымаются они, да и на месте не стоит никакая, а все ворочаются. И помещение внутреннее замка громадным оказалось, не таким, что снаружи. Вроде, и крепость не особо большая.

- Заметил, зараза глазастая, что изнутри замок больше, чем снаружи, - с неудовольствием подумал Снейп.

- Так желаете ли вы, гости драгоценные…

- Желал бы сын мой Олав здесь поселиться с семьёй, которой обзавёлся он в марте, и жена его Вольфрига, из знатной семьи Гельфрихов взятая, сильно брюхата. Уж вовсю выпирает у ней чрево.

Да и я хочу переселиться в замок этот из дома, мне не подходящего, всего лишь герцогу Некитахуса. А разве не для нас всех, и вас, господ волшебников, и дружины моей, - оживился Дитрих, - строили вы замок этот взамен двух, хоть и лёгких, дышащих, деревянных, но построенных по решению глупому Тинга в низине, на болотах? Так и утонул один замок за другим, если вы не ведаете историю эту, на месте одном и том же построенные, по дурости и отсутствию моей военной мудрости и всей дружины толковой. Там, в замке первом, погиб мой старший брат, бывший герцогом до меня, единый сын от Вуйи прекрасной, жены первой отца нашего общего с Тиукраггахом.

Северус с трудом переваривал нежданную новость о совсем уж непроходимой тупости вестфалов, построивших два замка на болоте. Он же успел прочитать только об одном!

Потом профессор оглянулся и внимательно посмотрел на Гарри. Тот явно понял не всё, но основную мысль о желании Вольфов попасть в Хогвартс уловил и кивнул понимающе.

Поттер сделал несколько шагов вперёд, оказавшись совсем близко от «гостей», желающих стать хозяевами нового строения и сказал им на ломаном, несмотря на тесное общение, вестфальском наречии:

- О благородные мужи селения Некитахус! Замок этот будет наполнен вскоре детьми-волшебниками. Их будет много. Очинно много.

Так не составят ли дети непредсказуемые, к тому же волшебников отпрыски, дурное общество благородному Дитриху и Олаву Вольфам, да и в каминном здании дышеться с трудом. Каминь, в отличее от древа, плохо пропускает воздух. Камень мёртв, да и в осанавании замка заложены кости человечьи.

Увидев отвращение на лицах пришедших, Гарри продолжал гнуть своё, на что Северус не смог бы пойти при всём желании, тревожа память об ушедшем Квотриусе.

А вот Гарри смог, ну запросто и легко:

- Да, одного из нас, волшебников, мы принесли в жертву комням этого замка, убив его собствиннаручно, особлива мучительной смертью.

Лица гостей перекосило ещё больше, но Гарри не успокоился, провожая незваных пришельцев кровожадной историей убийства «третьего» мага, ни разу не назвав его по имени. Так он, вроде, хранил лицо перед Северусом, ни разу не назвав погибшего «Квотриуссахом». Однако гости всё поняли, особенно, когда Гарри повёл речь о призраке невинно убиенного и заживо расчленённого волшебника. Ими, двумя, специально доставленного в Некитахус для жертвоприношения, о чём тот, разумеется, не знал. А как он умолял их убить его поскорее, не мучая, не издеваясь, не причиняя излишней бо…

- Хватит, Гарри мой Гарри, перестань. Добился своего ты словесами ужасающими своими.

Снейп не знал, радоваться ему или печалиться из-за таких извращённых «подробностей» гибели Квотриуса. Его коробило от осквернения светлой памяти возлюбленного брата названного, и было тяжело от никогда не покинущего воспоминания о его добровольном уходе из жизни в возрасте по-настоящему цветущем. Квотриус был полон любви к нему, Севу, большей, чем любовь к реальной, безоблачной, но краткой жизни с ним.

Сам Господин дома Снепиус Северус так сказал ещё лишь желанному сводному брату, что он из далёкого будущего и мечтает туда вскоре вернуться.

А всё этот Гарри… его Гарри. Он не давал Квотриусу жить спокойно, лишь своим присутствием в доме Снепиусов ли, за пологом ли деревянной избы разъедал сердце возлюбленного брата и душу, заражал разум. Всё было проникнуто тлетворным духом тяжкой, жгучей, непереносимой ревности. Вот и не вынес несчастный Квотриус, когда вновь, всего в третий раз случилось мерзкое. Северус предпочёл ему Гарольдуса.

Но возвращаться к этой теме было по-прежнему больно, если ещё не больнее, чем сразу после смерти возлюбленного брата.

Северус каждый вечер, умывшись после работы, когда Гарри уже вовсю ел сытную кашу с разваренной вяленой бараниной, преклонялся перед погребальной урной с прахом Квотриуса, разговаривал с ней недолго, представляя, что перед ним живой и невредимый Квотриус во плоти, такой прекрасной. А уж душа-то у него была звездоокой, и сам он путеводной звездой был, центром мира для Северуса, вокруг которого вращались и созвездия неведомых миров, и земные «созвездия», видимые лишь внутренним оком влюблённых, по праву любви разделённой, одной на двоих. И сам Северус вместе со звёздами улетал от любви той великой вслед за поздно встававшим солнцем осенью, зимой и мартиусом, единственным весенним месяцем, проведённым урывками вместе, вращаясь вокруг центра мира, Квотриуса. Нет, не забыть Северусу ни во времени этом, ни в «настоящем» последней его ночи с Квотриусом. Снейп не забудет вовсе ни одной ночи и утра, отведённых любви.

Ни стихов Квотриуса не забудет он, которые поклялся именем достойным графа Снейп переиздать книгой отдельной, с основными биографическими данными короткой жизни столь великого поэта, испробовавшего впервые в истории латинской поэзии новый жанр, забытый на века. Верлибр, свободный или белый стих.

Однако сейчас Северус не мог не оценить слизеринскую находчивость Гарри его Гарри, выгнавшего суеверных вестфалов рассказом о жертвоприношении, да ещё и с такими подробностями, что гости с позором сбежали из столь проклятого замка «на костях» с привидением.

А что, вполне себе готично!

Северус ощутил прикосновение выше локтя. Его звал Гарри, говоря:

- Не пересолил ли навар я, Северус сребряноглазый мой? Не противно тебе теперь будет со мною, лживым, дело иметь?

- А что-то забыли мы сделать… вместе?

Снейп нарывался на откровенность.

- Но… Северус мой яснодухий…

Гарри замялся и собрался уже покраснеть, но вдруг решительно, как… в тот раз мотнул головой так, что волосы его прошлись тяжёлыми волнами по спине, и докончил… почти уверенно:

- Северус прекрасноликий мой, чудноглазый, со сребром в очах твоих, там, где становятся очи души колодцами, бледным обликом своим, Луну затмевающим яркостью кожи младой, - он перешёл на английский, - весь ты прекрасен, возлюбленный мой, и пятна нет на тебе.

О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен! Кровли домов наших - кедры, потолки наши - кипарисы.

Северус неприязненно поморщился цитате из маггловской Библии, так много напоминавшей, но тут же сделал вид, что просто ничего не понял. Он хотел узнать, что дальше скажет Гарри. Молодой человек вновь заговорил на латыни:

- Скажу тебе, о Северус мой ясноокий, черноглазый, что взгляд твой с бархатом и атласом одновременно схож. Столь мягок он, но блестит слезами невыплаканными.

Дабы утешить тебя в невиновности в смерти Куотриуса, слушай же словеса царя Соломона и представь лишь, что говорит сие он, возлюбленный брат твой, и поймёшь ты, что не сумел бы он жить долее. Так вот слова сии на англском:

- Положи меня, как печать, на сердце твоё, как перстень, на руку твою, ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы её - стрелы огненные; она пламень весьма сильный.

- А знаешь ли, Гарри мой Гарри, что слова эти, лишь для тебя священные, на самом деле воспевают изрядно откровенно описанное вожделение и плотскую любовь царя Соломона с пастушкой Суламифью? Это просто нелепо, сравнивать мою любовь к Квотриусу и грязную похоть Шлома бен Дауда! О, конечно, красиво, «Сестра моя, невеста!» А ведь посвящена эта поэма ни жене любимой, одной из семисот, ни наложнице, одной из трёхсот, но смуглой пастушке скороспелой, юной совсем!

Ты же просто исказил священный для тебя текст, не стыдно?

Довольно с меня твоих проповедей!

- Хоть это выслушайте, профессор, - настаивал Гарри, - Я же для нас обоих стараюсь, нет, для тебя, возлюбленный мой.

- Хорошо, будь по-твоему, лишь покороче, утешитель.

- Представил же ты, Северус, с мукою коей в сердце жил он с тех пор, как сошлись впервые мы, не плотски даже, а только поцелуями и шлепками развлекаясь? Да и до сего желал убить меня он, лишь узрев единожды, как ухожу из опочивальни твоей заспанный я. Ещё тогда подумал я, что появился двойник у меня, а, значит, умер я на самом деле, но тело моё не схоронили. Не жил, но мучился Куотриус уже тогда, да с самого водворения моего в шатёр ваш с ним, ещё на земле х`васынскх`. Возненавидел меня он, будучи поэтом, обладающим душою тонкою, чувствительною излишне и провидческою. Разве не прав я, о Северус прекрасновласый мой?

- Нет, не прав ты, Гарри. В дни горькие те оба мы с ним были не в себе, на грани смерти и более того, Квотриус несчастный и за гранью побывал, но большего знать нет надобности тебе. То дело его и моё отчасти лишь.

Будь в своём уме он, не возжелал бы ничьей смерти, мне ли не ведать сего.

Тогда скажу я:

- Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют её. Если бы кто давал богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презреньем.

Посему цени любовь ту, коя осталась у тебя, о Северус мой, сложением своим птицу невесомую напоминающий.

Что сказать тебе ещё? Знай только, что словеса сии прекрасные посвящены не одним лишь утехам плотским Соломона, как говорят, бывшего магом с Хирамом своим, строителем, заложившим камень краеугольный храму Иерусалимскому…

- Знаю я и легенду сию о каменщике Хираме, ставшем первой, искупительной жертвой общества Каменщиков осьмнадцатого столетия, рекомых же libre maċоns.

- Так остановиться мне на более бесполом? Не то в проповеди пастор упоминал строки таковые, что зазорно мне даже воспроизвести их.

- Ну, например, о Гарри мой целомудренный?

- Вот же, слушай: Как ты прекрасна, как привлекательна, возлюбленная, твоею миловидностью!

Этот стан твой похож на пальму, и груди твои на виноградные кисти.

- А сейчас сам я скажу непристойное самое, ты не позабудь покраснеть, ибо собирался, - улыбнулся Снейп.

Гарри опустил очи долу, но навострил ушки, что не ушло незамеченным от Северуса, задумчиво продекламировавшего:

- Подумал я: влез бы я на пальму, ухватился бы за ветви ее; и груди твои были бы вместо кистей винограда, и запах от ноздрей твоих, как от яблоков; уста твои - как отличное вино. Оно течет прямо к другу моему, услаждает уста утомленных.

Я принадлежу другу моему, и ко мне обращено желание его. Приди, возлюбленный мой, выйдем в поле, побудем в сёлах; поутру пойдем в виноградники, посмотрим, распустилась ли виноградная лоза, раскрылись ли почки, расцвели ли гранатовые яблоки; там я окажу ласки мои тебе. Мандрагоры уже пустили благовоние, и у дверей наших всякие превосходные плоды, новые и старые: это сберегла я для тебя, мой возлюбленный!

Снейп прибавил тем же тоном:

- О, благоухающие мандрагоры, видимо, нечто мистическое.

- Ещё скажу же я тебе, о любитель прелестей женских, Северус мой непостоянный, словно ветр!

Северус оторопел:

- От… откуда у тебя, Гарри мой Гарри, казавшийся простодушным, ассоциации меня с… ветром неким? Ответь, прошу.

- Да просто вселилось в голову мою, что непостоянен ты, аки ветр, но задуваешь в сторону едину. Лишь не познал пока я, откуда. Будь уверен, пойму едва, тотчас скажу тебе. Теперь за мною несколько строф из «Песни Песней Соломона» и определение направления ветра «тебе присущего».

Так слушай же, коли интересно слушать тебе о женщинах, к коим склонности вовсе не имею я и не имел никогда, поверь.

- Нет, говорил уж я, довольно стихов, и вовсе не охоч до женщин я, женили меня просто во времени этом, вот и всё. Вернусь, а… там будет видно, с кем и когда, да и будет ли сие, - бедный граф Снейп снова поник головой, но не тут-то было.

- Безмерно хочу я улечься с тобою, стихами божественными ублажённому и взогретому пуще меры, и имей меня, хоть женщиной в воображении своём, хоть мужчину настоящего. Всё равно мне, поверь, столь страстно жажду я проникновения скорейшего твоего, ибо стихами любовными сими распалён я.

- Но не сказал ты главного, Гарри мой Гарри, коий ветр есть я! Попробуй угадать, ибо и Квотриус прекрасный ветром звал меня. Тогда и состоится соитие наше, либо… нет, - теперь настаивал уже Северус.

Глава 94.

- Должен угадать я, как называл тебя Куотриус ушедший?! Нет! То было его уделом, называть тебя, как хотелось ему лишь. Моё же дело суть имя новое даровать тебе, о Северус, птица моя улетающая уж, дабы называть так в моменты нежности и близости.

Ветр ты… западный, сухой, отголоски запахов моря Внутреннего приносящий, но не влагу его, запах водорослей прелых на брегу Альбиона, крик чаек над водами¸ хлопание крыльев не знаемых до видения, озарившего разум мой в то время, когда был в тебе я… прекрасных, белоснежных лебедей, как назвал их после ты.

Уж вскоре прилетят они на Озеро наше, подгоняемые ветром западным, тобою, Северус! Увижу наяву я птиц превосходных сих, по красоте превосходящих даже розу, с коей сравниваешь меня ты. Розы многоцветные не раз видены мною на клумбах и близ дорожек в саду Хогвартса… из времени «нашего». Знай, всё более вспоминаю я Хогвартс тот, и кажется мне, будто и сейчас в нём я, только странно и непривычно безлюдном.

Таким он, верно, бывает посреди каникул летних, правда, о ветер мой западный? Северус мой, лебедь белый, свободу любящий, не покорный Гарри несчастному…

- Да, схожее есть нечто… без сомнения.

Северус был в замешательстве от нового прозвища своего и восторженного описания ветра западного, данного Гарри тоже… не без толики поэтичности.

Профессор Снейп никак не мог и не желал рассмотреть этот странный дар в своём студенте, считавшемся полнейшей бездарностью в Зельеварении, особенно, в Основах Алхимии. Мастер Зелий справедливо полагал, что мистер Поттер только и умеет правильно нападать и защищаться в магических поединках, как машина боевая. И на том спасибо, от Избранного большего не требуется!

Но сейчас Северусу стало до щекотки интересно, откуда же такие подробности описания вполне реального западного ветра, прекрасно известные лишь ему.

- Как удаётся рассказывать тебе… поэтично столь о ветре редком в местах сих, ветре западном, хоть и моря самого ты не…

Пожалуй, узрел его в видении ты, дарованном мною. Но откуда запах водорослей сей? Не было их в видении нашем с тобою.

- О, ветер западный задувал в Сибелиуме часто. Верно, город сей неподалёку от моря Внутреннего располагается.

И в видении моём в раз… тот водоросли были, кормились с них мы рачками мелкими и тварями некими изогнутыми, маленькими, прозрачными.

- Сие креветки есть, корм ищущие среди водорослей.

Но скажи, разве ныряли мы, дабы подкормиться рачками и креветками, Гарри мой Гарри?

- Ныряли не раз, но много больше. Длинные шеи опускали под воду, как и положено птицам, дыхание задерживая. Там клювами хватали мы снедь сию.

- Но не было «пропитания» такового в картинке, показанной тебе, Гарри мой! Думаю, приснилось тебе сие.

- Не знаю, но было сие, как наяву, с подробностями всеми. Инако откуда взять мне облик рачков сих и, как назвал ты их, криветок, о лебедь мой белоснежный?

- Хорошо, Гарри мой Гарри, довольно разговоров. Ложись на спину, вот так.

- А поцеловать? Разве не предадимся мы ласкам горячим, дабы распалить тебя, о сребряноокий Северус лукавый, на соитие драгоценное, долгожданное мною?

- Ежели правду говоришь ты о серебре в глазах моих, означает сие, что готов я к соитию, ибо любовь единая возжигает на дне глаз моих огонь сей. Знаю я сие со слов Квотриуса, а ему незачем было лгать мне, да и не умел он лгать, - с горечью произнёс Снейп.

Он был вовсе не настроен на ласки, хотелось ему любви пламенной, дарующей временное забытье. Северус задрал колобий Гарри, обнажая тело, порозовевшее от бурления крови.

- Да вот же член, уже набухший! Видимо, он стоит с времени стихов этих развратных или описания ветра западного. Надо бы порадовать Гарри моего красноречивого любовью оральной, но мне не это нужно. Хочу попасть внутрь и насладиться жаром…

- О Северус, больно мне уже. Или прикажешь самому освободить себя от спермы, рьяно столь подступившей после того, как обнажил меня ты, и плиты шлифованные, нехоженые, холодить стали тело моё беззащитное?

- Мордред меня забери! Он говорит совсем, как Квотриус, так же цветисто и витиевато.

Как превратить любовь в незабываемую сказку? А, просто не буду излишне долго в тебе, не стану увлекаться подробными картинами из жизни лебедей. Не сделаю я тебе больно или неприятно, как ты мне из-за неопытности и пылкости почти невыносимой!

- Соделаю я всё сам, что надобно тебе сейчас, но рукою лишь, дабы не мучить ласками ртом тебя, от коих не смогу удержаться я, - в тон Гарри витиевато высказался Северус.

Гарри уже поглаживает ноющий орган рукой, чтобы хоть немного утишить боль.

Северус сделал положенные движения строго и правильно, как на уроках в школе или у Лорда при варке ядов. Вот о Волдеморте бедный Сев зря вспомнил. Сей же миг отпала всякая охота грешить, снова совращать молодого человека, неискушённого ещё в однополой любви.

Но это как сказать ещё не…

В прошлый раз Гарри оказался на такой недостижимой высоте, что и Северусу пришлось нелегко из-за набранных… возлюбленным, да, возлюбленным оборотов.

Значит, пора действовать, и Северус запустил палец в его неожиданно широкий сфинктер. Поттер только застонал и прохрипел:

- Три сразу, о Се-ве-ру-у-ус-с!

Снейп удивился, но ввёл сразу два пальца в оказавшийся ещё разжатым вход. Он задвигал пальцами внутри Гарри, пока не нащупал простату. От одного лишь прикосновения к ней Гарри выгнулся навстречу Северусу и простонал:

- Та-а-к! Ещ-щ-ё-о!

- А он действительно прирождённый гей, не то, что…я, - только и подумал Снейп.

Он изумлялся, глядя, как извивается в судорогах невыносимого удовольствия, словно в муках похоти и прельщения, прекрасное тело любовника, оказавшегося столь горячим.

Не представлял профессор, откуда в его всё более проявляющийся истинный возраст набраться сил, чтобы сделать счастливым возлюбленного своего.

О, разумеется, Снейп внимательно читал Книгу «Песнь Песней», когда о своей невесте мечтал… примерно в текущем «ненастоящем» возрасте, тогда это была истинная юность. Да Северус всю Библию прочитал, даже неинтересные Книги Царств, где перечисляются все царьки древнего царства Израиль.

С горы Кармил, как помнил Северус историю о забранном живым на небо, значит, имеющем прямую связь с бессмертием при жизни Илие, этот пророк и вознёсся. Вопрос о бессмертии безмерно интересовал Волдеморта в период создания хоркруксов, во время юности Снейпа.

Новозаветный Кармил крепче Ветхозаветного: «Мы же, будучи сынами дня да трезвимся, облекшись в броню веры и любви и в шлем надежды спасения», так сказано было учеником Распятого Раба.

- Вдруг навеки лишу я душу твою надежды спасения, по словам Павла, апостола веры твоей? - на проверку сострил по-английски Снейп.

- Ой, Северус, ну не надо сейчас об апостолах. Читал же я тебе с Куотриусом строфы о любви того же святого Павла. Повторить их сейчас?

- Нет, Гарри мой Гарри, ибо помню гимн сей великий любови я. Но любовь та беспола, ангельской поистине может считаться она.

Давай же любви плотской предадимся ныне. Столь велико желаю я быть с тобою!

Гарри лёг на спину, и Северус счастливо, без приключений, оказался внутри.

- Должен пищать ты, как котёнок слепой, но не скулить.

Северус открыто посмеивался над излишне страстным любовником, нет, возлюбленным. Так, и только так следует называть Гарри теперь, когда дело, начатое Квотриусом, завершено. И дух его должен быть спокоен. Не пропало дело рук его, но возродилось и окрепло в строении Хогвартеса.

Вот Северус начал двигаться, подлаживаясь под более пылкого по темпераменту Гарри, сразу сильными толчками входя в него, но не выходя вон. А он умел это делать отлично.

Квотриус до того не любил, когда высокорожденный брат хоть на мгновение покидал его, что жалобно стонал. За зиму Снейп и научился резко двигать бёдрами, не выходя из возлюбленного брата. Теперь он применял эту технику на Гарри, но ещё не нашёл правильного угла вхождения. Он приподнялся выше, потом опустился, почти сев на колени, ему было страшно неудобно, но Гарри не издавал ни звука, как пай-мальчик, не знающий… что надо выражать свои эмоции бурно и неистово, когда тобой овладевает сам граф Снейп. Только так необходимо выказывать радость интимного общения с высокорожденным патрицием Снепиусом Северусом!..

- Нет, ну что это такое! Лежит себе, как ни в чём не бывало, и не застонет даже…

А если он в картинке с лебедями? Надо срочно штурмовать разум Гарри, добавить пару-другую подробностей в угасшую картинку. Его необходимо взбодрить, я ведь не могу работать вечным двигателем, - на беду решился Северус.

Он глядел на распростёртое тело того, кого он, поторопившись, назвал своим возлюбленным. А графы Снейп слов сказанных назад уж никоим образом не берут. Ни в коем случае, выражаясь на родном языке. Это запрещено даже «Хроникой благородной чистокровной семьи лордов Снеп», не говоря о значительно более позднем «Кодексе поведения чистокровнейших графов Снейп».

Да ладно, ведь граф Снейп лишь подумал, всегда можно передумать, если нужно.

И Северус прорвался в разум Гарри легко, как пушинка, чтобы остаться незамеченным. Желал он, чтобы молодой человек поверил в полный собственный контроль над картиной.

Поттер действительно обитал в теле птицы, но второго лебедя поблизости не было видно, поэтому лебедь-Гарри метался по одиноким, бурлящим водам с бессильно сложенными крыльями.

- Так ты и взлететь не можешь, бедняжка, - подумал Северус…

Но подумал-то он, находясь в сознании Гарри! Тотчас пришёл ответ, точнее, крик разума:

- Где лебедь твой, о Северус легкокрылый, белоснежный, прекрасный, летать умеющий, словно камень из катапульты?!?

Не оставляй Гарри твоего Гарри одного на пенных волнах сих, прибудь ко мне, не то слишком далеко ушёл в фантазиях своих я!

- Уже иду к тебе я, Гарри неразумный мой. Видишь ли, что стало двое нас на море пенном?

Северус не прекращал двигаться, но не доставлял удовольствия Гарри, безрассудно погрузившемуся в картинку, созданную чужим разумом, как может лишь истинный гриффиндорец сделать.

Так думал истинный слизеринец Северус, насильно лишая Гарри тела лебедя, разрушая картинку.

- Северус не обманул! Пришёл так скоро! Так незачем и морю осушаться! Зачем возлюбленный, священный чёрный ворон проделывает это? - недоумевал Поттер.

Вот бы ему сказать это речью человеческой, чем думать «про себя», когда в голове удобно так расположился опытный Легиллимент. Разумеется, эта неразумная голова лишь от страха взорвалась страшной болью, словно от Crucio.

Гарри закричал так громко и истошно, что от выдуманной боли сфинктер сжался и пережал эрегированный пенис Северуса. Тому тоже стало больно, ведь член самое нежное у мужчины место, не считая яичек. Северус мгновенно разорвал ментальный контакт с Поттером, подумавшим…

Подумать только, подумавшем про себя во время сеанса Легиллименции! И чему его только сам Северус учил в школе, а недавно, на том залитом солнцем холме?!

Вытащив член из внезапно ослабевшей хватки сфинктера, Снейп почувствовал себя значительно… свободнее. И он вспомнил, что в конце концов переборол себя, несмотря на «Превосходно» за первый экзамен по любопытству. Снепиус Северус Малефиций перещеголял даже саму Сабиниус Адриану Ферликцию с её своеобычным проникновением в мозг посредством простого, но мощного взгляда в глаза.

Именно то, чему профессор Снейп научил мистера Поттера.

… И теперь этот самый, тот, да не тот Поттер орёт уже по инерции, держась за голову, ведь Северус давно покинул его сознание. Не желал он причинять излишней боли любовнику, а потому оставил картинку в его бредящем мозгу на восстановленном уровне полного моря с двумя лебедями, способными летать. Восходящее солнце добавил Легиллимент, и море слегка утишил. Всё для комфорта Гарри в мире выдуманном, полностью сотворённым Северусом, но незаметно для молодого человека это будет, когда он перестанет отдаваться боли несуществующей, преходящей и… прошедшей.

- Ну, тсс, Гарри мой Гарри, всё прошло, всё. Почувствуй сам, не болит голова твоя более. Сие морок лишь, бывший с тобою.

Снейп погладил Гарри по голове, скорее, не из любви к прекрасному, а чтобы доказать, что она не болит.

И Гарри успокоился, в тот же миг почувствовал голову целой, не разбитой на нестерпимо болящие кусочки, но спокойной, заполненной картиной несколько успокоившегося моря и превосходнейшего… рассвета над ним.

Встающая звезда мира окрашивала высокие безоблачные небеса в оттенки розового, а вот уже и прорезался первый золотой луч, и окрасилось всё в диковинные, багряные цвета, не такие, каким было выцветшее под дождями и летним зноем одеяние Тох`ыма, но более свежие, пряные, насыщенные. Теперь Гарри знал, что в новенькой, роскошной мантии Тёмный Лорд вышел на сражение с ним, грёбанным Избранным, затащившим и его во временную воронку до кучи. Гарри по привычке брал всю вину на себя, а не делился ей даже со смертельным врагом.

Но сейчас, наблюдая пенный рассвет, забыл он о Томе Марволо Реддле, как и обо всём на свете, кроме второго лебедя. Своего единственного возлюбленного, Северуса.

Граф Снейп постарался на славу, воссоздавая по памяти июльский рассвет над морем. Несколько раз он с Ремом аппарировал на побережье Ирландского моря, и они встречали восход счастливыми, ещё полу-пьяными возгласами. Оттуда и яркая память о морских рассветах у Северуса Снейпа.

… Северус, «запустив» картинку в голове Гарри его Гарри, вновь вошёл в него и двигался приятными обоюдно толчками. Гарри не засыпал под Северусом, но отчётливо и очень даже живенько реагировал на каждое его движение. И так это здорово показалось воодушевившемуся Северусу!

Гарри и стонал, и вскрикивал, в общем, всячески показывал Северусу прямую заинтересованность. А уж Северус орудовал в любовнике, нет, снова возлюбленном, напряжённым членом, доводя до истинного экстаза и полёта в Эмпиреи, как красочно рассказывал после Квотриус.