Пастушка и дворянин

На землях графства Даммартена,

Поблизости от Сен-Мартена,

У поймы — той, где много дичи,

Где не смолкает гомон птичий,

Жил славный рыцарь. Целым краем

Он был за доблесть почитаем.

От рыцаря неподалеку

С своей супругой светлоокой

Жил-поживал сеньор богатый,

И рыцарь, страстью весь объятый,

К любви красавицу склонил.

А раз он по соседству жил,

В двух с половиной лье от силы,

То он частенько ездил к милой.

Турнирам тоже был он рад;

Искал он чести и наград, —

Такого раны не пугали!

Супруг — напротив: тот едва ли

К наградам боевым привык,

Зато был боек на язык.

Рассказывать со знаньем дела,

Судить уверенно и смело

О схватках — это он любил!

Турнир в Санлисе как-то был, —

Супруг пустился в путь-дорогу.

А дама, погодя немного,

Слугу отправила к соседу:

Его, мол, просят на беседу.

Оповещен слугой толковым,

Друг, в алом платье, самом новом,

На горностаевой подкладке,

Горя в любовной лихорадке,

К любезной, как школяр, спешит.

Он на коне своем сидит,

Сверкая шпорой золоченой,

Как на охоту снаряженный;

При нем — обученный недавно

Его линялый сокол славный

И две собачки-невелички,

Ну, сами чуть побольше птички —

Им жаворонка не вспугнуть!

Так снарядился рыцарь в путь

По правилам любви учтивой

И прискакал нетерпеливо

Туда, где, знал он, ждут его.

Во двор въезжает — никого!

До коновязи конь процокал,

На столбике уселся сокол,

А он — к красавице бегом.

Ему давненько путь знаком

В покой, где милая ждала.

Она хотя и не спала,

Но все одежды поснимала —

Нагая друга ожидала.

Вот рыцарь радостно бежит

К постели, где она лежит,

Вся нежной белизной сверкая.

Он, время даром не теряя,

С ней лечь хотел совсем одет,

Но встретил ласковый запрет

От милой дамы рыцарь прыткий:

— Сначала скиньте все до нитки!

Вы сами разве б не хотели

Нагим лежать со мной в постели,

Чтоб не стеснять ничем объятий? —

И, платье сняв, в ногах кровати

Его сложил он на сундук —

С себя покорно сбросил друг

Все от рубахи и до шпор.

Теперь уж не грозит отпор!

Он к милой кинулся в объятья.

Не стану и перечислять я

Их ласки, игры и забавы, —

Кто сам любил, тот может, право,

Все без меня представить ясно:

Зачем слова терять напрасно?

Скажу лишь кратко: вместе лежа,

Они изведали все то же,

Что и другие люди в мире.

А вот сеньору на турнире

Совсем не повезло, как видно:

Он на заре, чуть стало видно,

К себе домой вернулся вдруг.

— Что тут за конь? — кричит супруг. —

Чей сокол? — Речь заслыша ту,

Отсюда хоть до Пуату

Бежал бы рыцарь, если б мог.

Он в самый дальний уголок

Забился, соскочив с постели,

Да захватить успел он еле

Одну рубаху по дороге,

А дама на него в тревоге

Валит меха и покрывала.

Супруг был удивлен немало,

Коня чужого обнаружа,

Но в спальне обуяли мужа

И подозрение и гнев

При виде платья. Побледнев,

Дрожит он с ног до головы.

— Скажите, с кем здесь были вы? —

Кричит, а сам мрачнее тучи. —

Чей это конь, признайтесь лучше!

Что означает платье это? —

Недолго ей искать ответа.

Она сказала: — Боже правый!

Да как не встретились вы, право?

К нам брат мой приезжал недавно,

И вы послушайте, как славно

Он вас задумал одарить!

Мне стоило проговорить,

Что вам, супруг мой, красный цвет

К лицу, — и братец мой в ответ

На ту бесхитростную речь

Наряд свой красный скинул с плеч,

Плащом дорожным заменя.

Да и любимого коня,

И двух собачек для охоты,

И сокола, и позолотой

Сверкающую пару шпор

Вам подарил. Напрасно в спор

Я с ним вступила и сердилась

И даже чуть ли не бранилась, —

Он все подарки вам оставил:

Обратно брать, мол, — против правил.

Придется их принять! Ну что же,

Вольны вы отдарить попозже,

Коль дни продлит вам царь небесный!

Сеньору вести эти лестны,

Теперь он вовсе не нахмурен.

— Ну и подарки! Вот так шурин!

Мне конь, конечно, пригодится,

Да и собаки, да и птица!

Одно лишь чуточку нескладно —

Не слишком ли выходит жадно?

От платья надо б отказаться.

— Но ведь подарками считаться

Между столь близкими людьми

Нейдет, клянусь святым Реми!

Коль брать дары не хочет друг,

Так, значит, сам дарить он туг!

И дело было решено.

Недаром дама столь умно,

Столь ловко обошлась с сеньором, —

На смену спорам и укорам

Пришел спокойствию черед.

А дама снова речь ведет:

— Сеньор, клянусь святым Мартином,

Давненько спать пора идти нам,

Устали вы, вам отдых нужен.

Вот на столе для вас и ужин.

Поешьте да скорей в кровать.

Сеньор, наскуча рассуждать,

Разделся, лег к своей жене.

Хоть он жену, поверьте мне,

Поцеловал и раз и два,

Но та ответила едва,

И вскоре сон сморил супруга.

Жена слегка толкнула друга,

А он того и ждал. И вот

Он платье с сундука берет

На ощупь: в спальне — мрак кромешный.

Не до беседы тут, конечно, —

Надел он молча свой убор

И, выйдя поскорей во двор,

Уехал в полном снаряженье.

Супруг меж тем без пробужденья

Проспал до позднего утра.

Однако и вставать пора.

Вскочил сеньор — и весел снова:

Ему богатая обнова,

Как видно, по сердцу была.

Он позабыл про все дела,

Спешит наряд примерить алый.

Но, как доныне то бывало,

Слуга несет наряд зеленый.

Сеньор, немало разозленный,

Наряда в руки не берет

И говорит слуге: — Не тот!

Какой ты, право, бестолковый!

Я спрашиваю алый, новый,

Что давеча оставил шурин! —

Слуга стоит, глядит как дурень,

Не понял он, о чем тут речь:

Вчера пришлось ему стеречь

Весь день хозяйские покосы.

А дама начала расспросы,

Глубокий испуская вздох:

— Супруг мой, да хранит вас Бог,

Прошу вас, толком объясните,

Какое платье вы хотите?

Вы, верно, новое купили

Иль на турнире получили?

Скажите, где оно, — я вам

Его немедленно подам.

— Я платье то, — сказал супруг, —

Хочу надеть, что на сундук

Вчера ваш братец положил

И мне в подарок предложил.

Я вижу, что ему я люб,

Коль на подарки он не скуп!

Не всякий, право, был бы рад

Снять с плеч богатый свой наряд

И зятю в дар его оставить!

— Хотите вы себя ославить, —

Сказала дама, — это видно.

Сеньор! Ужели вам не стыдно

Вести себя как менестрель?

Послушайте, да вы в уме ль?

Нет, лучше вам в могилу лечь,

Чем на себя позор навлечь!

Принять в подарок одеянье,

Роняя честь свою и званье!

Носить одним жонглерам гоже,

Ну и певцам бродячим тоже,

Чужой наряд. Уж так пошло,

Уж таково их ремесло.

Сеньоры же досель носили

Лишь платье, что портные шили

На них самих, по мерке, впору.

Об этом быть не может спору.

Так образумьтесь, милый друг!

Однако не поймет супруг,

Куда же платье запропало:

Его ведь — в ум ему запало —

Он здесь, на сундуке, видал!

Оруженосца он послал

Слуг допросить. Тот допросил их,

Добиться правды был не в силах;

Они подучены все были,

Двух слов спроста не проронили.

Муж сам на розыски пустился

И тоже толку не добился.

Да разве правду он узнает!

Ведь дама всеми заправляет:

Слуг на веревочке держа,

Вертит всем домом госпожа.

Вот муж, сойдя с женой во двор,

Заводит новый разговор:

— А конь куда же запропал?

Намедни я коня видал,

Да с соколом еще и псами.

И вы же объяснили сами,

Что их, мол, шурин мне дарит.

— Ей-богу, — дама говорит, —

В последний раз здесь был мой брат

Два месяца тому назад.

Да хоть и нынче бы явился,

Так неужели бы решился

Он вас, супруг мой, оскорбить

И вам все это надарить!

Нет, с вами обойтись так странно

Он мог бы только сдуру, спьяну:

Ведь от земли у вас доход

По восемь сотен ливров в год!

Таким по мерке платье шьется,

Таким, поверьте, иноходца

Самим лишь покупать пристало.

К вам, без сомненья, хворь пристала!

Домой вы странный воротились,

В уме как будто помутились.

Меня пугает ваша речь.

Уж не было ль недобрых встреч,

Поветрия, дурного глазу?

В лице вы изменились сразу.

Увы, берет меня испуг:

Скорей спешите, мой супруг,

О милости молиться Божьей!

Да Оррия святого тоже

Просите память вам вернуть.

Довольно вам в глаза взглянуть,

Чтоб порчу заподозрить в вас.

Молю, скажите мне тотчас,

Ужели вправду вы считали,

Что платье и коня видали?

— Ей-богу, мне казалось так!

— Господь, я верю, будет благ,

Вас охранит Его десница,

И память ваша возвратится —

К святому Оррию недаром

Вы съездите с богатым даром.

— Да, верно! А еще, быть может,

Святой Людовик мне поможет,

Илья, Иаков и Ромаклий.

Всех нужно посетить, не так ли?

Она сказала: — С Богом, в путь!

Еще должны вы заглянуть

К Эсторию, затем в обитель,

Где вам поможет сам Спаситель,

Все богомольцы там бывают.

Еще туда, где пребывает

Заступник наш святой Эрнулий,

Вы б по дороге завернули.

Ему ведь с давешнего лета

Вы собирались по обету

Во весь свой рост возжечь свечу,

Ваш долг напомнить вам хочу.

— Супруга, коль угодно Богу,

Готов пуститься я в дорогу!

Так, правде вопреки простой,

Вдруг обратилось в сон пустой,

И в бред горячечный, и в чушь

Все, что намедни видел муж.

Дня через два иль три, не боле,

Собрался он на богомолье, —

Поторопила в путь жена,

Заботою о нем полна.

В моем рассказе — поученье:

Не полагайтесь вы на зренье,

Оно вас может обмануть.

Коль знать хотите что-нибудь,

Без рассуждений вы должны

Внимать словам своей жены.

Дабы пример вам привести,

Что можно в женщине найти

Любовь, и кроткий нрав, и совесть,

Написана мной эта повесть:

Такие свойства не у всех,

И славу им воздать не грех!

Досадно мне и тяжело,

Что у людей уж так пошло

И верности наш мир не ценит.

Ах, если дама не изменит

И не предаст коварно, — боже,

Любых богатств она дороже!

Но в том-то и беда большая,

Что, верность другу нарушая

Из-за корысти самой вздорной,

Иные дамы лгут позорно;

У них сердца — как флюгера,

И словно буйные ветра

Сердцами этими играют, —

Нередко в жизни так бывает!

Держу я также на примете

И о другом сказать предмете.

Здесь по заслугам я воздам

Завистникам и подлецам,

Им зависть — низменная страсть —

Велит чужое счастье красть.

Пускай же всем моим стараньям

Хвала послужит воздаяньем.

О сером в яблоках коне

Быль, достоверную вполне,

Вам Леруа Гугон расскажет

И все, что было, вместе свяжет.

Прислушайтесь к его словам:

Большая польза будет вам.

Жил-был когда-то рыцарь. Он

Отважен был, учтив, силен;

Он мог назваться и богатым, —

Но только доблестью, не златом.

В Шампани жил тот храбрый воин,

И, право, он вполне достоин,

Чтоб я дела его воспел:

Разумен, честен, духом смел —

За это он стяжал по праву

Немалую повсюду славу.

Кошель бы золота ему

Под стать богатому уму,

Тогда бы равных не найти.

Но сбиться не хочу с пути, —

Всё от начала до конца

Вам расскажу про храбреца,

Чтоб стал он всякому любезен,

Да и примером был полезен.

Везде, где появлялся он,

Был каждый рыцарем пленен,

А кто в лицо его не знал,

В беде к нему не прибегал,

Так тот слыхал о нем немало.

Спустив на лоб свое забрало,

Среди турнира самый ловкий,

Он не пускался на уловки,

Не хоронился за барьер,

А несся вскачь, во весь карьер

Туда, где бой кипел опасный.

И как он выглядел прекрасно

На боевом своем коне!

Он год за годом по весне

В доспехах новых щеголял, —

Себя хоть этим утешал

Среди лишений и забот.

Был невелик его доход,

Скудна была его земля,

Не прокормили бы поля:

Они от силы ливров двести

Давали в год, сказать по чести.

И он был рад лесной добыче, —

Кругом водилось много дичи:

В то время заросли и пущи

По всей Шампани были гуще, —

Не то что в наши времена!

Была душа его полна

Любовью преданной и страстной

К девице юной и прекрасной.

Ее отец, суровый князь,

Жил в замке, с ней уединясь.

Хранили каменные стены

Немало роскоши бесценной,

И ливров тысячи доходу

Земля давала. Год от году

У дочки больше женихов, —

К ней каждый свататься готов,

Пленясь красой ее лица,

Да и богатствами отца:

В то время князь уже вдовел

И сам к тому же в гроб глядел.

Был замок, где он жил с княжною,

Чащобой окружен лесною.

Тому, о ком идет рассказ,

Девица по сердцу пришлась,

Да и девице стал он мил.

Но князь за дочкою следил:

Держал ее он взаперти, —

Суров был, господи прости!

Прекрасный рыцарь — всем знаком

Он был под именем Гильом —

Жил в старом замке одиноко

От тех же мест неподалеку,

Где, преисполненный гордыни,

Засел старик в своей твердыне, —

Два лье их земли разделяли.

Девица с юношей не знали,

Как им перенести разлуку.

Любовь их обращалась в муку,

Тоскою горькою томила.

Бывало, заскучав по милой,

Которую всем сердцем чтил,

Как я уже вам сообщил,

Пускался рыцарь в лес густой,

Разросшийся в округе той.

Тропинка узкая ему

Была знакома одному

Да верному коню. Тайком

Один, без спутников, верхом

На сером в яблоках коне

В лесной зеленой гущине

До замка пробирался он.

Но замок весь был огражден,

Друг к другу и не подойдешь, —

Обоим это — вострый нож!

Была ограда заперта, —

Как проскользнуть за ворота,

Не знала робкая девица

И вот решила исхитриться:

В ограде камень вынув ловко,

Могла хоть высунуть головку.

Но ров вкруг замка был глубок,

Шиповник, буен и жесток,

Грозил пришельцу болью жгучей.

Сам замок высился на круче,

А к круче подступ был не прост.

К воротам вел подъемный мост.

И старый князь, как ни был плох,

Не слеп с годами и не глох,

За всем опасливо глядел,

Когда, уйдя от ратных дел —

С трудом держался он в седле, —

Засел на родовой земле

И время с дочкой коротал.

Он глаз почти что не спускал

С своей утехи, хоть не раз

Бедняжка-дочь так и рвалась

К тому, кого она любила.

Меж тем ее избранник милый

Дороги к ней не забывал:

Он у стены подолгу ждал

Иль возвращался ежечасно,

Томясь надеждою напрасной

К девице ближе подойти.

Ему заказаны пути,

И не узнать ему отрады

С ней повстречаться без преграды.

Все ж приезжал он раз за разом —

Взглянуть хотя одним бы глазом!

Но часто и взглянуть не мог:

Ей все не выпадал часок

С ним свидеться хоть издалека,

И сердце ныло в них жестоко.

А рыцарь все сильней любил

Ту, кому свет не находил

Нигде соперницы достойной,

Столь же прекрасной, столь же стройной.

У рыцаря, известно нам,

Был конь. То конь был всем коням:

Весь в яблоках, красивой масти, —

Таких оттенков хоть отчасти

И у цветка не увидать, —

Их на словах не передать.

Все королевство обойдете,

Коня нигде вы не найдете,

Чтоб мягче всадника носил

И даже глазом не косил.

И холил юноша коня,

Его достоинства ценя

Превыше злата, вот вам слово!

Верхом красавца молодого

Не раз видали в той округе.

Частенько он к своей подруге

На славном ездил скакуне.

Сквозь глушь лесную в тишине,

Тропой извилистой и тесной,

Ему с конем давно известной,

И в нетерпенье, и в тревоге

Он пробирался. По дороге

Все озирался, хоронясь, —

Чтоб, часом, не проведал князь,

Что он с девицею встречался.

И долог путь ему казался.

Так грустно время проходило.

Желанье их одно томило —

Своей любовью наслаждаться,

Друг с другом нежно миловаться.

И я скажу вам: без помехи

Уста к устам прижав, утехи

Не знала б слаще эта пара.

Пылающего в них пожара

Иначе бы не угасить.

Одно им нужно — вместе быть.

Им только бы в объятье слиться,

Им только бы наговориться!

При долгожданной этой встрече

У них бы распрямились плечи,

Они б забыли все печали,

Поверьте, радость их едва ли

Кто омрачить бы мог тогда.

Однако то-то и беда,

Что юный рыцарь и девица

Должны без радости томиться.

Одну лишь ведали отраду —

Словцо-другое сквозь ограду,

Но и такие встречи даже

Бывали редки из-за стражи.

Робела девушка, боясь,

Что может догадаться князь

Про их любовь и, раздраженный,

Отдать ее другому в жены.

И рыцарь помышлял с опаской,

Как бы нечаянной оглаской

Любви не повредить пока.

Таился он от старика:

Богатый князь, крутой и властный,

Ему преградой был опасной.

Но как-то над своей судьбой

Гильом подумал день-другой

И снова, раз, быть может, в сотый,

Все перебрал свои заботы,

То радуясь, а то тоскуя,

И возымел он мысль такую:

Спросить уж лучше напрямик,

Не согласится ли старик

Отдать девицу, — будь что будет!

Ведь жизни иначе не будет

Для них обоих, в самом деле,

Ведь с каждым часом все тяжеле

Тоска их будет угнетать.

Так надо счастья попытать!

И вот собрался он в дорогу

Туда, где жил владетель строгий.

Поехал прямо в те места,

Где дочь у князя заперта.

Прием почетен был и пышен:

О рыцаре был князь наслышан,

И слуги все, и домочадцы —

Да и чему тут удивляться?

Про славные его дела

Молва недаром всюду шла.

Сказал он князю: — Буду прям!

К бесхитростным моим словам

Прислушаться благоволите,

И, даст Господь, вы захотите

Исполнить сразу то, о чем

Пришел просить я в этот дом. —

Но старый смотрит на него,

Не понимая ничего:

— О чем же речь? Мне невдомек.

Я вам охотно бы помог,

Но все мне растолкуйте ясно!

— Мой господин, один вы властны,

Когда бы только захотели,

Согласье дать в подобном деле!

— Дам, коли мне по нраву будет,

А не по нраву — не принудит

Меня никто согласье дать.

Зачем напрасно обещать!

Пустой надеждою не муча,

Вам сразу откажу я лучше.

— Пора, — тот молвил, — объяснить,

О чем я вас пришел просить.

Вам ведомы мои владенья,

Да и мое происхожденье,

Вам ведомы мои доходы,

Мои дела, мои походы,

Заслуги и обычай мой.

У вас я милости одной

Прошу — отдать мне вашу дочь.

Коли захочет Бог помочь,

Тогда Он ваш наставит разум,

Чтоб на мольбу мою отказом

Вы не спешили отвечать.

Еще хочу я вам сказать, —

Вблизи не виделись мы с ней.

Но мне отрады нет полней,

Как повидать во всей красе

Ту, что согласно славят все,

К ней обратиться с речью честной.

Ведь вашу дочь весь люд окрестный

Прекраснейшею величает,

Другой такой найти не чает, —

Так говорят и стар и мал.

Но ваша дочь, как я слыхал,

Совсем затворницей живет.

Набрался духу я и вот

Отважился вас умолять

Мне в жены дочь свою отдать.

Весь век я вам служить берусь,

Коль на красавице женюсь.

Итак, мой князь, я жду решенья!

Тогда старик без промедленья,

Не дав труда себе как будто

Поразмышлять хотя б минуту,

Ответил: — Выслушал я вас,

И вот каков мой будет сказ.

Пригожа дочь, юна, умна,

И рода славного она.

Да, знатное ношу я имя,

Владею землями большими:

В год тыщи ливров постоянно

Они приносят. Только спьяна

Возьму я зятя, чей обычай —

По свету рыскать за добычей!

Нет у меня других детей.

Коли покорна будет, ей

Хочу все земли отказать,

И не такой мне нужен зять.

До Лотарингии отселе

Князья любые, в самом деле,

Мечтали о такой невесте, —

Уж вы поверьте слову чести!

Да вот, чтоб не ходить далеко,

Еще и месяца нет срока,

Как приезжал сюда жених —

Пять тысяч ливров золотых

Доход. Я б не чинил помеху,

Но замуж дочери не к спеху,

И сам я так богат к тому же,

Что, право, от богатства мужа

Ей не прибудет, не убудет.

А вот когда постарше будет,

Любого, дочка, выбирай

По всей земле, из края в край:

Пусть это граф иль сам король,

Француз ли, немец ли — изволь!

Обиды полный и стыда,

Собрался юноша тогда

Не мешкая в обратный путь.

Любовь ему терзает грудь.

Беде не в силах он помочь,

И стон сдержать ему невмочь.

Девица слышала тайком

Весь разговор со стариком, —

Печаль сердечко ей щемила:

Ведь не на шутку полюбила,

А полюбив, была она

Душою милому верна.

И не успел он от ограды

Отъехать, полный злой досады, —

Его окликнула девица:

Мол, надо горем поделиться.

Он сетовал о неуспехе

Своей затеи, о помехе,

Которую чинил отец.

— Так что ж мне делать, наконец! —

Воскликнул рыцарь, сам не свой. —

Навек оставлю замок свой

И буду по свету блуждать, —

Увы, мне счастья не видать

И вас мне в жены не добыть.

Да как теперь я буду жить!

Судьба не в добрый, видно, час

Богатством наделила вас.

Уж лучше были б вы беднее,

Тогда бы мужа познатнее

Отец не вздумал вам искать

И не отверг меня, — как знать?

— Поверьте мне, — она сказала, —

Бедней охотно я бы стала,

Когда б моя на это воля!

О боже, если б только боле

Смотрел отец на сердце ваше,

Чем на богатство, зятя краше

Ему и не сыскать бы, право,

Пришлись бы вы ему по нраву.

Умей ценить он не именья,

А доблесть, он бы, нет сомненья,

Ударил с вами по рукам.

Но изменяет старикам

Их разум. Дум моих унылых

Родной отец понять не в силах.

Ведь чувствуй он со мной согласно,

И все бы сладилось прекрасно.

Но старику нас не понять,

У нас совсем иная стать.

Нет, слишком пропасть велика

Между сердцами старика

И молодого. Как вам быть,

Вас постараюсь научить —

И слушайтесь без дальних слов!

— Я, госпожа моя, готов

Исполнить ваши повеленья! —

Воскликнул он в одушевленье.

Тогда красавица сказала:

— Я долго выхода искала,

Но, кажется, небезуспешно.

Ну вот! Вы знаете, конечно,

Как старый дядя ваш богат.

Богатством, люди говорят,

Они с отцом моим равны.

А нет ни братьев, ни жены

У дяди. Вас лишь одного

Сочтут наследником его

Немедля по его кончине.

Пускай узнает о причине

Отказа резкого отцова, —

Не ждать решения иного,

Коль дядюшка не похлопочет.

Ведь если только он захочет

Свои вам земли передать,

То можно свататься опять.

Иной посредник тут не нужен:

Отец мой с дядей вашим дружен,

К тому же оба — старики,

Друг другу, стало быть, близки.

Отец мой крепко верит дяде.

Так пусть, удачи вашей ради,

Отдаст вам дядюшка хитро

На время все свое добро,

Для виду сделав вас богатым,

Пускай поедет вашим сватом:

Лишь захотел похлопотать бы —

И он добьется нашей свадьбы!

Коль о богатстве вашем скажет,

То просьбу мой отец уважит.

А только повенчают нас,

Вы земли дядины тотчас

Ему вернете без обмана.

Как эта свадьба мне желанна,

Вам передать бессильно слово! —

Он отвечал: — И я другого

На свете счастья не хочу!

Немедля к дяде поскачу,

Авось уладим как-нибудь. —

Простился с милою — и в путь.

В обиде на отказ жестокий,

Спешит он тропкой одинокой

На сером в яблоках коне.

И славный рыцарь в тишине

То слезы льет, то веселится:

Что за разумная девица!

Какой совет она дала!

Дорога прямо привела

К владеньям дядиным, в Медет.

Племянник грустен — силы нет

С сердечной совладать тоской.

И, с дядей удалясь в покой,

Прочь от чужих ушей и глаз,

Он о себе повел рассказ

И о своей печальной доле.

— Но все же, дядя, в вашей воле

Свои мне земли передать,

А там и князя уломать,

Хоть несговорчив он пока.

Вот вам на том моя рука:

Когда я на своей княжне

Женюсь, — уж вы поверьте мне, —

Я, дядюшка, беспрекословно

Все возвращу вам в срок условный!

На вас надеяться позвольте.

— Племянник, — тот сказал, — извольте!

Женитьба ваша мне по нраву.

Гордиться будете по праву

Женой прекрасною своею.

Я помогу вам как умею.

— Тогда за дело принимайтесь, —

Сказал племянник, — постарайтесь

Скорее князя повидать,

А я, чтоб время скоротать,

Тем часом на турнир поеду —

Уж там-то одержу победу.

Назначен в Галардоне он,

Что ж, Галардон так Галардон!

Бог руку укрепит мою,

Чтобы не дрогнула в бою.

Вернусь домой — и под венец,

Коль не откажет князь-отец. —

И дядя отвечал: — Мне лестно

Родство с девицею прелестной,

Ну что же, ладно! Пособлю!

Мессир Гильом, как во хмелю,

Прощается — и снова в путь.

Теперь так вольно дышит грудь:

Ведь крепко обещает дядя,

На все препятствия не глядя,

Жену племяннику добыть, —

Возможно ли счастливей быть?

И, полон радости сердечной,

Он на турнир спешит беспечно, —

Ему привычно это дело.

А только день забрезжил белый,

Сам дядюшка покинул двор,

Погнав коня во весь опор.

И борзый конь домчал проворно

Его до самой кручи горной,

Где обретался князь надменный,

Отец девицы несравненной.

Но ласков был на этот раз он, —

Он к гостю, видно, был привязан,

Они с ним были однолетки,

Друзья же старые так редки!

Вдобавок был сосед богат.

Хозяин бесконечно рад,

Приездом гостя восхищен,

Его вниманием польщен.

Теперь он не глядит сурово.

— Здорово, друг вы мой, здорово!

Добро пожаловать, сосед! —

Обильный подают обед:

Ведь надо старого почтить,

Его на славу угостить!

А как пошли из-за стола,

Рекой беседа потекла,

И вспоминают старики

Щиты, и копья, и клинки,

И юных дней былые сечи —

И долго не смолкают речи…

Но дядя рыцаря меж тем

Сюда явился не затем,

И, улучив удобный миг,

Он объяснился напрямик:

— Зачем приехал я сюда?

Я встрече с другом рад всегда,

Вы это знаете и сами.

Но нынче я хотел бы с вами

Поговорить о важном деле.

Дай бог, чтоб только захотели

Вы благосклонно просьбе внять

И мне подмогу оказать,

Тогда бы цели я достиг. —

И, гордый, отвечал старик:

— Клянусь вам головой своей,

Вы мне милее всех друзей.

О чем бы вы ни попросили,

Исполню, если буду в силе,

Ни в чем не встретите отказу,

На все согласен буду сразу.

— Я вам обязан бесконечно

И вас благодарю сердечно, —

Ответил гость, а самому

Уже не терпится ему. —

Я к вам приехал, чтоб узнать,

Согласны ль вы мне дочь отдать.

К ней, если за меня пойдет,

Мое богатство перейдет,

А это, знаете, немало!

Наследников давно не стало,

Как вам известно, у меня:

Вся вымерла моя родня.

Привыкнув тестя уважать,

Жену не буду обижать, —

От вас мы не уедем прочь:

С именьем вашим я не прочь

Свое объединить именье.

Возьмем мы в общее владенье

Богатства, данные от Бога. —

Был князь расчетлив — и премного

Прельстился выгодой большой.

— Я рад, — сказал он, — всей душой

Вам дочь свою отдать в супруги.

Мне ваши ведомы заслуги.

Прекрасней не найдется зять, —

Я лучший фризский замок взять

Не соглашусь за эту честь.

Кого бы здесь ни перечесть,

Вы из соседей всех моих

Наидостойнейший жених!

Так обернулось сватовство,

Хоть дочь держала не того,

Совсем другого, на примете.

Вот услыхала вести эти

Девица в горести и гневе

И Пресвятой клянется Деве,

Что этой свадьбе не бывать,

И не перестает рыдать

И причитать о тяжкой доле:

— Мне, бедной, нет и жизни боле.

Подлей возможна ли измена?

Достоин смерти лжец презренный:

Родной племянник дядей предан.

Прекрасный рыцарь столь мне предан.

Столь юн, столь доблестен и мил, —

А тот старик меня добыл,

Богатством соблазнив отца.

Зову в свидетели Творца,

Безумны стариковы козни:

Конца не будет нашей розни,

Коль совершится этот брак.

Клянусь, лишь как смертельный враг

Вступлю я к мужу на порог.

Увы, ужель попустит Бог

До этой свадьбы мне дожить?

Все буду плакать и тужить, —

Несносен мне жених презренный!

Когда б вокруг не эти стены,

Когда б за мною не глядели,

Своей бы я добилась цели.

Но нет, не выйти из темницы!

Для виду нужно подчиниться

Приказу отчему пока,

Хоть участь эта и горька!

Как быть, что делать, боже мой?

Скорей бы приезжал домой

Гильом, обманутый бесчестно!

Я знаю, будь ему известно,

Как подло дядя поступил,

Каким коварным сватом был,

Так свату бы несдобровать

И жизни больше не видать.

Я головой ручаюсь смело —

Сумел бы взяться друг за дело,

Все по-иному бы пошло.

О, как на сердце тяжело!

Мне жизнь теперь страшнее гроба.

Какой обман! Какая злоба!

И что старик задумал мерзкий!

Но нет отпора воле дерзкой, —

Отец доходов ищет новых,

О чувствах позабыв отцовых.

А у любви закон таков:

Долой богатых стариков!

Коль с мужем счастлива жена,

Богаче всех тогда она.

На что пошел старик бесстыжий!

Ужель я друга не увижу?

Ужель навеки жить нам розно,

Не одолев судьбины грозной? —

И горько плакала она,

Разлукою удручена.

Тоску о суженом, о милом

Забыть ей было не по силам.

Красавица страдала тяжко,

Но из последних сил бедняжка

Скрывала, как душа болит,

Как жениха противен вид —

Того, что князь ей выбрал старый.

И впрямь, красавице не пара

Презренный этот человек:

Из-под нависших дряблых век

Глаза краснеют воспаленно;

Да, от Бовэ и до Шалона

Дряхлее сыщется навряд, —

Но и богаче, говорят,

Не сыщется до самой Сены.

Своею подлостью отменной

Старик прославлен повсеместно.

Девица же, как всем известно,

Красой неслыханной сияет,

А по учтивости не знает

Себе соперницы опасной

И в целой Франции прекрасной!

Он ей неровня — спору нет:

Там — черный мрак, здесь — ясный свет,

Но мрак не может засиять

И свет не может темным стать.

Любви и верности полна,

О рыцаре грустит она.

А рыцарь, о любви мечтая,

Надежды нежные питая,

Окончил все дела удачно

И в мыслях пир готовил брачный.

Он был далек от подозрений,

Не знал о дядиной измене,

Не знал, в какой тоске жестокой

Душа девицы одинокой.

Вы обо всем уже слыхали,

Но догадаетесь едва ли,

Какой конец тут уготован.

Не умолить отца — суров он,

Спешит он выдать дочку замуж,

Три дня лишь сроку дал, а там уж

Сзывает в замок он гостей —

Кто поседей и полысей,

Поименитей, познатнее,

Кто побогаче, посильнее.

На свадьбу просит их прибыть.

А дочь не может позабыть

О рыцаре своем прекрасном,

К нему стремится сердцем страстным,

Его лишь любит одного.

Но понапрасну ждет его —

Нет, не приходит избавленье!

Два старых друга — в восхищенье:

Немало соберется люду.

Обоих стариков повсюду

В округе почитала знать.

Одних соседей только, знать,

Наедет больше тридцати.

Ни одного ведь не найти,

Кто с князем чем-нибудь не связан, —

Так каждый побывать обязан.

На общем решено совете

Девицу завтра, на рассвете,

Со старым рыцарем венчать.

И вот невесту убирать

Уже велят ее подругам.

А те и с гневом и с испугом

Все медлят, будто ждут чего-то,

На лицах тайная забота.

Со свадьбой торопился князь.

К одной девице обратясь,

Спросил ее, готова ль дочь,

Мол, если надо в чем помочь,

Так пусть осведомят его.

— Нет, нам не надо ничего! —

Ему девица отвечала. —

Вот лишь коней как будто мало,

Чтоб всех везти к монастырю,

А много дам, как посмотрю,

Из очень близкого родства

Здесь собралось на торжества. —

И князь сказал ей: — Ну, тогда

Невелика еще беда:

Прибегнем мы к простому средству!

И за конями по соседству

Послал немедля господин.

Вот за конем слуга один

Явился в замок родовой

К тому, кто славой боевой

Сиял всегда и повсеместно,

Чье сердце преданно и честно.

А верный, доблестный Гильом

И не подозревал о том,

Как обернулось сватовство.

Одна любовь гнала его

И в путь обратный торопила.

Одна лишь дума и томила,

Одна забота и была —

Любовь в душе его цвела.

С турнира ехал храбрый воин

И был доволен и спокоен,

Мечтая милой обладать

(Ему бы милой не видать,

Когда б десницею могучей

Бог не послал счастливый случай).

Все думал рыцарь о невесте,

От дяди поджидая вести,

Готовый тотчас в путь собраться

И ехать с милою венчаться.

По замку ходит он, поет,

И менестреля он зовет

Той песне вторить на виоле, —

Счастливой радуется доле,

Да на турнире был он рад

Немало получить наград.

Но час за часом ждет и ждет,

Глаз не отводит от ворот

И все досадует тоскливо,

Что долго вести нет счастливой.

Вот даже петь он перестал:

Так ожидать гонца устал.

И овладело им сомненье.

Но вдруг в то самое мгновенье

Слугу увидел он чужого, —

И сердце выпрыгнуть готово

От нетерпенья и любви.

Тот молвил: — Бог благослови!

Богат наш князь, да вот беда —

Пришла ему в конях нужда,

А ваш скакун, клянусь, прекрасен,

Он хоть резов, да не опасен,

Послушней в целом мире нет!

Вас просит знатный ваш сосед

Ему в нужде его помочь

И дать коня на эту ночь.

— А для кого, дружок, скажи?

— Для дочери, для госпожи,

Чтоб завтра, чуть взойдет заря,

Добраться до монастыря.

— Зачем же это госпоже?

— Да ведь просватана уже

За дядю вашего она

И завтра на заре должна

В лесной часовне с ним венчаться.

Туда далеко добираться.

Но я замешкался у вас,

Так дайте же коня тотчас

Для свадьбы дяди своего;

Ну, конь, скажу вам, — о-го-го!

Неутомимый и могучий,

Он в королевстве — самый лучший! —

В смятенье понимал едва

Мессир Гильом его слова.

— Как! — он воскликнул. — О создатель!

Ужели дядя мой — предатель,

А я не ведал ничего

И положился на него!

Нет, на дела его без гнева

Взирать не может Приснодева.

Но я не верю! Лжешь ты, лжешь!

— Нет, это правда, а не ложь!

Церковный завтра будет звон,

К нам рыцари со всех сторон

Уже съезжаться нынче стали.

— Увы, — сказал Гильом в печали,

И как я обмануться мог!.. —

Едва не падает он с ног,

Готовый горько разрыдаться.

И если б только домочадцы

На несчастливца не глядели,

Он зарыдал бы в самом деле.

И что сказать? И как тут быть?

И как печаль свою избыть?

И где отчаянью конец?

Но недогадливый гонец

Знай только и твердит опять:

— Велите же коня седлать, —

Он всех достойнее, скажу,

Везти в часовню госпожу.

Эх, что за стати, что за масть!

А рыцарь над собою власть

При этом должен сохранять,

Да и коня еще отдать —

Забыв обиду, точно другу,

Такую оказать услугу

Лжецу, предателю, тому,

Кто ненавистней всех ему.

Но все ж решает: «Дам коня,

Напрасно милой не виня,

В своей судьбе она не властна,

Самой несладко ей, несчастной!

Нет, я в коне не откажу —

Хоть чем-нибудь ей отслужу

За всю любовь ее былую.

Винить могу лишь долю злую.

Сама судьба решила, знать,

Что счастья с милой мне не знать…

На что хотел я согласиться?

Да, видно, разум мой мутится.

Кому готов я дать коня?

Тому, кто, чести изменя,

Сам нынче счастлив и доволен,

Тому, кем был я обездолен

И разлучен с моею милой!

Нет, человеку не под силу

Добром предателю платить!

И он посмел меня просить,

Чтоб я коня дал своего

Ему для свадьбы, — каково!

Он обманул меня бесстыдно,

Да так коварно, так обидно —

Ведь завладел христопродавец

Красавицею из красавиц!

Уж я ли не служил ей верно?

И впрямь мне отплатили скверно,

Коли награды самой лучшей

Был удостоен наихудший.

Мне больше радости не знать.

Ужель коня хотел я дать?

Подлец мне перешел дорогу,

А я пошлю ему подмогу?

Нет, никогда! Но что со мной?

Ведь не ему, а ей одной

Пошлю я своего коня!

Конь ей напомнит про меня,

Как только встанет перед ней.

А я о счастье прежних дней

Навеки память сохраню.

О нет, я милой не виню

И ей останусь верным другом.

Пускай же со своим супругом

Она счастливой даже будет

И прежнюю любовь забудет…

Нет, муж-предатель не по ней:

Дела изменника черней,

Чем Каиново злодеянье!

Приходит сердце в содроганье,

Когда подумаю о милой!»

Его тоска не проходила,

Но он велел коня седлать

И княжему гонцу отдать.

И вот гонец — с его конем! —

Обратным поспешил путем.

Гильом уврачевать не мог

Своих страданий и тревог,

Один, час от часу печальней,

Сидел в своей опочивальне.

А челяди был дан наказ:

Мол, если кто-либо хоть раз

Посмеет песню затянуть,

На том веревку затянуть.

Ему теперь уж не до песен, —

Стал мир его отныне тесен,

И жить безвестно, одиноко

Он будет в горести жестокой,

В печали тяжкой день за днем.

А между тем с его конем

Слуга уехал в замок тот,

Где без печалей, без забот,

На пышной свадьбе веселясь,

Сидит с гостями старый князь.

Ночь ясная уже настала.

Соседних рыцарей немало

Князь нынче усадил за стол.

Но вот и пир к концу пришел.

И строго замковому стражу

Тогда приказ был отдан княжий,

Всех разбудить еще чем свет,

Чтоб к утру каждый был одет,

Чтоб конюхам не опоздать

Коней взнуздать и оседлать.

Все удалились на ночлег.

Однако не смыкает век,

Вздыхает и дрожит девица

И участи своей страшится, —

Уж тут бедняжке не до сна.

Все спит кругом. Не спит она.

Не позабылось сердце сном

И все горюет об одном.

Когда б ей волю только дать,

Не стала бы рассвета ждать,

Уехала бы княжья дочь

Куда угодно — только прочь!

Едва лишь за полночь зашло,

Но на дворе совсем светло:

Луна сияет в небесах;

А сторож дремлет на часах

(Хмелек вчерашний бродит в нем);

Открыл глаза — светло как днем,

Подумал — день-то в самом деле.

«Пора! — решил он. — Мне велели

С рассветом рыцарей будить».

И ну кричать, и ну вопить!

— Сеньоры! Рассвело! За дело! —

Всех будит сторож, ошалелый

Ото вчерашнего вина.

А те, ни отдыха, ни сна

Отведать вволю не успев,

Вскочили, тоже ошалев.

Тут конюхи седлать коней

Бегут, увидя, что ясней

Как будто стало на дворе.

Всё так, но рано быть заре:

Пока она еще взойдет,

Пять лье, не меньше, конь пройдет.

Торопит князь: живей! живей!

Почтеннейшие из гостей,

Назначенные в поезд брачный,

К часовне, в лес густой и мрачный

Везти красавицу, вскочили

В седло. Невесту поручили

Тому, что всех почтенней был.

Подпруги конюх укрепил

На сером в яблоках коне

И к ней ведет его, — вдвойне

Ей горше и тяжеле стало,

Но старикам и горя мало:

Не знают, как ей тяжело

И что на память ей пришло,

А думают, что коли плачет,

Так оттого, что жалко, значит,

Невесте дом покинуть отчий.

И невдомек им, что жесточе

На сердце горе быть могло, —

Едва и вспрыгнула в седло.

До леса ехали все вместе,

Не забывая о невесте, —

Я это от людей слыхал, —

Но путь в лесу так узок стал,

Что рядом не проедут двое.

И вот тогда, ряды расстроя,

Один немного отстает,

Другой торопится вперед.

Почетный спутник, даже он

Был от девицы оттеснен.

К тому ж дорога так длинна,

А ночь прошла почти без сна,

Гостей порядком утомила

И головы им замутила,

Да и, признаться, старики

Плохие были ездоки!

Со сном бороться нелегко:

Ведь до рассвета далеко.

Склонившись к шеям лошадиным,

И по холмам и по долинам

Они плетутся все дремотно.

И спутник позабыл почетный,

Что он с невестой быть обязан.

Ведь нынче не сомкнул и глаз он, —

Так рано поднят был с постели,

Немудрено, что одолели

Его дремота и усталость, —

В седле бы подремать хоть малость!

Девица на коне сидит,

Но ни на что и не глядит, —

Любовь на сердце и тоска.

Дорога, я сказал, узка

Была в той заросли густой,

И по дороге чередой

Тянулись рыцари, бароны,

Все головой кивая сонно.

Иные пусть и не дремали,

Но где-то стороной скакали,

Пошли в обгон по разным тропам,

Чтобы не ехать целым скопом

И не толкаться, не тесниться.

Горюет между тем девица,

Бежать бы — на душе одно —

В Винчестер, в Лондон, все равно!

А конь с своей прекрасной ношей

Идет тропой полузаросшей,

Привычной издавна ему.

Они спустились по холму

Туда, где лес темней и чаще,

Где не видать в дремучей чаще

И света лунного. Ветвиста

Была там пуща и тениста.

Долина залегла глубоко.

Немолчный шум стоял от скока.

Одни совсем уж задремали,

Другие весело болтали.

Так подвигались понемногу.

А той же самою дорогой

И серый конь бежит вперед,

В седле красавицу несет.

Но вдруг, оставив главный путь,

Он вздумал в сторону свернуть:

Привычкой давнею влекомый,

Он побежал тропой знакомой,

Что прямо к рыцарю вела, —

Самим конем она была

Давно утоптана отлично,

И он пустился в путь обычный,

Других оставив лошадей.

А сон так одолел людей

И так все рыцари устали,

Что у иных и кони стали

То там, то сям на полпути.

Девицу некому блюсти,

Как только Господу. Вздыхает

Она смиренно и пускает

Коня по воле через лес.

Хоть конь с красавицей исчез,

Никто — и лье проехав даже —

Не спохватился о пропаже.

Те, что в почетной были свите,

Конечно, как ни говорите,

Невесту плохо стерегли,

Но оплошать бы не могли,

Когда б девицу хоть немного

Заботила ее дорога

И было б ей не все равно,

Куда ей ехать суждено.

Конь далеко успел уйти,

Но не сбивается с пути:

Не раз и летом и зимой

Он той дорогой шел домой.

Наездница вокруг глядит, —

А лес густой как будто спит,

Не видно меж лесистых склонов

Ни рыцарей и ни баронов.

Она пугается все пуще

В лесной непроходимой пуще.

Красавица удивлена,

Что вдруг оставлена одна.

Ей страшно — и немудрено, —

А вместе с тем ей так чудно:

Ведь поезд свадебный исчез-то —

Теперь без спутников невеста!

Но не беда, что все отстали,

Она подумала в печали,

Зато с ней милосердный Бог

Да конь, который смело вбок

Свернул на узкую дорогу.

Свою судьбу вручая Богу,

Коню доверилась она;

Сердечной горести полна,

Она поводья опускает,

Молчит, коня не понукает,

Чтоб, часом, кто не спохватился,

За ней вдогонку не пустился:

Уж лучше смерть в лесу найти,

Чем за немилого идти!

Об участи своей тяжелой

Она грустит, а конь веселый,

Неутомимый, быстроногий,

Бежит привычною дорогой.

Так иноходь была быстра,

Что незадолго до утра

Девицу вынес конь из пущи.

Вот впереди ручей, бегущий

Струей прозрачной по оврагу.

Конь даже не замедлил шагу —

Он без труда находит брод

И мчится дальше, все вперед.

По счастью, не был тот поток

И ни широк, и ни глубок.

Но звук рожка вдруг раздается

Оттуда, где для иноходца

Кончался путь его всегдашний.

Там сторож замковый на башне

Стоял, играя громко зорю.

И, к замку подъезжая вскоре,

Глядит девица молодая,

Смущенно взорами блуждая:

Ведь если сбился кто с дороги,

То озирается в тревоге,

Кругом ища кого-нибудь,

Кто указал бы верный путь.

А конь нимало не смущен.

Уже на мост вступает он,

И смотрят все, изумлены,

И сторож с башенной стены,

Хотя играл он на рожке,

Услышал шум невдалеке,

И конский храп, и стук копыт…

К воротам строгий страж бежит,

Забыв про утренний рожок,

Не чуя под собою ног,

И окликает торопливо:

— Кто смеет так нетерпеливо

Без спроса к замку подъезжать? —

Красавица спешит сказать:

— Та, горестней которой нет

Среди родившихся на свет!

Пусти в ограду, ради бога,

Пока не рассветет немного!

А то опять собьюсь с пути.

— Нет, госпожа, уж ты прости,

Я никого пускать не волен,

И въезд в ворота не дозволен.

Дозволить может лишь сеньор,

Но никого с недавних пор

К себе пускать не хочет он,

Изменой подлой удручен.

Тут сторож выглянул в бойницу,

Чтоб лучше разглядеть девицу.

При лунном свете без помехи, —

Хоть на бегу он в этом спехе

Не захватил с собой огня, —

Узнал он серого коня.

Тот конь знаком ему давно,

Но только сторожу чудно:

Откуда мог бы конь явиться?

Потом, что это за девица

Сидит, поводьями играет?

И при луне он различает

Богатство пышного убора.

Да, нужно известить сеньора!

Он в спальню побежал поспешно,

Где тот томился неутешно.

— Сеньор, без зова я вхожу,

Но молодую госпожу,

Печальных полную забот,

Сейчас я видел у ворот.

И разглядел я, что наряд

На ней и пышен и богат;

Широкий плащ искусно сшит

И мехом дорогим подбит;

Одежды цвет, сдается, алый;

Сидит уныло и устало

На сером в яблоках коне

И смотрит словно бы во сне.

Скажу не ложно, до сих пор

Такой обычай, разговор,

Красу подобную едва ли

Во всей стране у нас знавали!

Нет, это фею, без сомненья,

Господь послал вам в утешенье,

Чтоб вы не убивались боле

В своей злосчастной, тяжкой доле.

Вам уготована отрада

И за страдания награда!

Услышав то, мессир Гильом

Вскочил в волнении большом.

Двумя прыжками в тот же миг

Ворот он замковых достиг,

Ворота настежь открывает,

И к рыцарю тогда взывает

Девица в горе и слезах

И говорит, вздыхая: — Ах!

Как я устала в эту ночь!

Молю вас, рыцарь, мне помочь,

Пустите в замок, ради бога,

У вас пробуду я немного.

Я опасаюсь, что за мной

Уже дорогою лесной

Несется свадебная свита

И во всю прыть стучат копыта.

Видать, сама рука Господня

К вам привела меня сегодня!

Внимает ей мессир Гильом,

О горе позабыв своем.

Тот конь знаком ему, — немало

Носил он рыцаря бывало.

Красавицу узнал он сразу.

Не радовался так ни разу

Еще никто до этих пор.

И вводит он коня во двор,

Красавицу с седла снимает,

Ей руку правую сжимает,

Затем в уста десятикратно

Целует — это ей приятно:

Ведь и она его узнала.

Так радостно обоим стало —

Друг друга видят наконец!

Ушла печаль из их сердец.

С девицы плащ дорожный сняли.

Сев на богатом покрывале,

Расшитом золотом по шелку,

Болтают оба без умолку.

Себя раз двадцать осенили

Крестом: уж не пустые сны ли

Им грезятся — понять не чают.

А лишь минуту улучают,

Когда вся челядь прочь пошла, —

И поцелуям нет числа!

Но не было, даю вам слово,

Греха меж ними никакого.

Она поведала тогда,

Как чуть не вышла с ней беда, —

Но случай выручил счастливый,

И сам Господь помог на диво

С Гильомом ей соединиться.

Когда б не Господа десница,

Она уж, верно, не могла б

От дядиных укрыться лап.

Чуть солнце глянуло на двор,

Мессир Гильом надел убор

И повелел просить девицу

Идти в домашнюю каплицу.

Туда же, по его приказу,

И капеллан явился сразу.

Торжественно богослуженье

Он стал свершать без промедленья.

Обвенчан с милою Гильом, —

Теперь им жить всегда вдвоем.

Но вот и служба отошла,

И, позабыв про все дела,

Кругом ликуют домочадцы.

Зато тревогою томятся

Сопровождавшие невесту.

О них сказать тут будет к месту.

Вблизи часовенки лесной

Окончился их путь ночной.

Он всех порядком утомил, —

Бедняги выбились из сил.

О дочке спрашивает князь,

К тому барону обратясь,

Кто был ей в спутники назначен.

Барон и сам был озадачен:

— Я от нее отстал слегка,

Была дорога так узка,

Так темен был лесистый дол!

Куда невесты конь забрел,

Не видел я, вот грех какой!

Дремал, склонившись над лукой,

Лишь глянул раз-другой со сна, —

Все думал, впереди она,

Ан нет, исчезла, что за диво!

Смотрели, видно, нерадиво…

Искал отец и там и сям.

С расспросами ко всем гостям

Он обращался — труд напрасный.

Все смущены, и все безгласны.

Однако более других

Смущен сам дядюшка-жених, —

Досадней всех ему, конечно.

Он начал поиски поспешно,

Но только, право, зря он рыщет:

Что упустил, того не сыщет!

И вот среди такой тревоги

Вдруг видят: к ним на холм отлогий

Чужой слуга верхом спешит.

Подъехал, князю говорит:

— Мой господин! Вам шлет поклон

Мессир Гильом. Сегодня он

Едва лишь солнышка дождался,

Как с вашей дочкой обвенчался.

Теперь он счастлив бесконечно

И просит вас к себе сердечно.

Туда и дядя тоже зван,

Хоть был велик его обман:

Прощает рыцарь ложь людскую,

В дар получив жену такую.

Не верит князь своим ушам.

Как отвечать, не знает сам,

Баронов кличет он своих —

Совета испросить у них.

Совет был — ехать и ему,

И даже старику тому,

Что высватал у князя дочь.

Теперь уж делу не помочь —

С другим поспела под венец!

И, вняв совету, князь-гордец

И неудачливый жених

Спешат поздравить молодых.

Своим гостям мессир Гильом

Богатый оказал прием.

И рыцарь весел был душой,

Как тот, кто, к радости большой,

Желанной овладел добычей.

Стремясь не нарушать приличий,

И князь был весел, рад не рад.

Усы топорща, говорят,

И дядя веселился тоже.

Свершилось все по воле Божьей.

Был сей союз угоден Богу,

И Бог послал свою подмогу.

Все больше славы с каждым днем

Себе стяжал мессир Гильом.

Отвага в нем не убывала,

Сильнее прежнего пылала,

И стал мессир Гильом славней

Могучих графов и князей.

Прошло три года, и скончался

Отец красавицы. Достался

Тогда Гильому замок княжий

И вся земля вокруг, — она же

Была, вы помните, обширна.

Вослед за тем скончаться мирно

Пришла и дяде череда.

Гильом, который никогда

Не нарушал законов чести,

Был чужд и зависти и лести,

Наследовал его богатства, —

Нет, не питаю я злорадства,

Но рад развязкой справедливой

Закончить свой рассказ правдивый.

Кто силу речи разумеет,

Тот, думается мне, сумеет

Поведать людям просто, живо,

Стихами рассказать правдиво

О происшествиях различных.

Порой мы в странствиях обычных

Такое слышим тут и там,

О чем полезно знать и вам.

Но чтоб легко текли слова,

Обдумать надо все сперва,

Слог неустанно выправлять;

В том нашим дедам подражать,

Былым искусникам стиха.

Коль хочешь славы на века,

Ты должен весь свой век трудиться!

Но люди начали лениться,

И развратился нынче свет.

Вот потому у нас и нет

Таких, как прежде, менестрелей;

Ведь труд немалый, в самом деле,

Хорошие стихи слагать!

Сейчас хочу вам рассказать

Про некий случай, все подряд.

Лет двадцать пять тому назад,

С женой и сыном, всей семьей,

Покинул Абевиль родной

Один богатый человек, —

Отбыл из города навек,

Забрав с собой все достоянье:

Осилить был не в состоянье

Коварных недругов своих.

А пребывать вблизи от них

Он не хотел и опасался.

Так с Абевилем он расстался;

Жить с этих пор в Париже стал

И королю присягу дал

Ему по гроб остаться верным.

Купец был не высокомерным,

Жена была любезной дамой,

И, надобно сказать вам прямо,

Неглуп был и пригож их сын.

Все по соседству как один

Их уважали и любили

И в дом нередко заходили,

Свидетельствуя им почтенье.

Порой не надо много рвенья —

Хвалу мы можем заслужить,

Людей к себе расположить,

Приятное сказавши слово.

Ты груб — жди грубость от другого.

Со всеми ласков ты — и что же?

С тобою всякий ласков тоже;

Недаром говорит народ:

Добро вовек не пропадет.

В Париже со своей семьей

Жил тот купец уж год восьмой,

Товаром разным промышлял —

И покупал и продавал,

Торговлю вел весьма умело

И, денежки пуская в дело,

Их возвращал всегда с лихвой.

Разбогатев с торговли той,

Он жил в Париже превосходно.

Но было Господу угодно

Призвать к себе его супругу,

Отнять любимую подругу,

С кем тридцать лет он жизнь делил.

Детьми же небогат он был —

Бог даровал ему лишь сына.

Убитый матери кончиной,

Он вместе со своим отцом

И плакал и тужил о том,

Что их покинула родная;

К усопшей он припал, рыдая.

Отец стал сына наставлять:

— Увы! Твоя скончалась мать…

Да смилуется Бог над ней!

Утри глаза и слез не лей,

Так убиваться, сын, нельзя —

Ведь у людей одна стезя,

И всех конец такой же ждет;

Никто от смерти не уйдет,

Нет людям от нее спасенья!

Скажу тебе я в утешенье:

Ты, сын мой, — статный рослый малый,

Тебя женить пора настала,

Ведь долго я не протяну.

Так вот, сыщу тебе жену

Из почитаемой семьи.

Богатства велики мои;

Друзья ж коварны, бросить могут,

Беда случится — не помогут;

На этом свете все, мой милый,

Приобретаешь только силой!

Хочу, чтобы твоя жена

Была рождением знатна,

Имела б родичей, друзей

Из видных, непростых людей —

Быть может, братьев, теток, дядей…

Тогда, твоей же пользы ради,

О свадьбе я договорюсь

И, уж поверь, не поскуплюсь!

Слыхал я, дамы и сеньоры,

Что в этой местности в ту пору

Три рыцаря, три брата жили.

Они весьма богаты были

Родней — хорошей, именитой,

И бранной славой знамениты.

Но их владения — земля,

Угодья все, леса, поля,

Бывало вечно все в закладе

Турниров и веселий ради,

И до трех тысяч ливров пени

У них лежало на именье, —

Долг разорить их мог дотла.

У старшего из них была

Дочь от жены его покойной;

А дом девицы сей достойной

На той же улице стоял,

Где и купец наш обитал.

Сим домом не распоряжался

Отец девицы — охранялся

Дом родичами и друзьями;

Дохода чистого деньгами

Давал он тридцать ливров в год,

И та девица без хлопот

Сполна все деньги получала.

В родстве же было с ней немало

Больших людей. И вот купец

Стал сына сватать ей. Отец

И все родные той девицы

Готовы были согласиться,

Но знать хотели — что имеет,

Каким добром купец владеет.

И вот что он ответил им:

— Богатствам, мною нажитым,

Не меньше тысячи цена;

Сказать, что большая она, —

Слыть хвастуном я опасаюсь.

Дать сыну я намереваюсь

Сто ливров золотом; известно,

Что деньги мной добыты честно.

— На это не пойдем никак,

Такой нам неугоден брак, —

Сурово рыцари сказали. —

А если бы вы пожелали

Монахом стать? Ведь все богатство

Вы принесли бы в дар аббатству,

Пожертвовали в пользу храма?

Нет, говорим вам, сударь, прямо —

Мы с вами не сошлись в цене.

— А вы что предложили б мне?

— Охотно вам ответ дадим:

Мы только одного хотим —

Все целиком вручайте сыну:

Хозяин должен быть единый

Он всех богатств, нажитых вами,

Дабы никто, хоть вы же сами,

Из них гроша взять не могли.

Когда условья подошли,

Брак будет заключен тотчас,

А нет — вам не видать от нас

Для сына вашего супруги! —

И тут, в смятенье и в испуге,

О сыне думая, купец

Пришел к решенью наконец —

Себе лишь на беду и горе.

Сказал он рыцарям, не споря:

— Даю, сеньоры, обещанье

Исполнить ваше пожеланье:

Коли получит сын невесту,

Клянусь я, не сойти мне с места,

Все, что я нажил, что имею,

Отдать ему не пожалею.

Пусть забирает, как свое,

Все состояние мое,

Владеет им один отныне! —

Так, позаботившись о сыне,

От всех богатств отрекся он,

Остался враз всего лишен,

Что за свой век нажить успел.

Обчистить так себя сумел,

Что стал купец лозы голей —

Без денег он и без вещей,

Подохнуть с голоду он может,

Коли сыночек не поможет:

Он дарит сыну все как есть.

Услышав столь благую весть,

Согласье старый рыцарь дал;

Купцову сыну передал

Он дочь свою, и молодец

Пошел с ней вскоре под венец.

Два года минуло с тех пор.

Жил молодой купец без ссор,

В ладу с женой. И сын родился;

Наследник, значит, появился;

Мальчонка радовал весь дом.

Купец заботился о нем,

Он и жену свою берег

И ублажал ее как мог.

Старик-отец жил с ними вместе.

Убил он сам себя на месте,

Отрекшись от богатств своих,

На милость положась других.

Двенадцать лет он в доме жил.

Внук мальчиком разумным был;

Все примечал он острым взором,

Прислушивался к разговорам:

Себя, мол, дед не пожалел —

Все отдал сыну, что имел.

Слова те в памяти храня,

Мальчишка рос день ото дня,

А дед дряхлел уж постепенно;

Он еле двигался, согбенный,

Рукой опершись на клюку.

Но старика не жаль сынку:

Он саван загодя справлял

И с нетерпеньем ожидал

Лишь дня отцова погребенья.

Хозяйке же одно презренье

Внушал старик; она всегда

Была надменна с ним, горда.

Так свекор был снохе немил,

Что ей терпеть не стало сил,

И к мужу обратилась дама:

— Супруг мой, говорю вам прямо —

Распорядиться не хотите ль,

Чтоб нас оставил ваш родитель?

Клянусь, не буду есть и пить,

Доколе здесь он будет жить!

Хочу, чтоб вы его прогнали.

— Все сделаю, как вы сказали! —

Жены ослушаться не смея,

Отца родного не жалея,

Бедняге объявил купец:

— Покиньте этот дом, отец!

Нам нету дела никакого,

Что вы останетесь без крова.

Идите хлеб искать на воле.

Уже двенадцать лет иль боле

Мы в этом доме кормим вас.

Теперь ступайте прочь от нас!

Кормитесь сами как хотите.

Вставайте же и уходите! —

Старик заплакал, слыша это,

От горя он невзвидел света

И проклял век злосчастный свой.

— Что ты сказал, сыночек мой?

Уважить вздумал ты меня,

За дверь, на улицу гоня?!

Улягусь в крохотном местечке,

Я греться не прошу у печки

Иль укрываться одеялом;

Вели мне под навесом малым,

Там, во дворе, постлать солому,

Но не гони меня из дому,

В котором все делил со мной…

А если гонишь — бог с тобой,

Но жизнь во мне ты поддержи

И в хлебе хоть не откажи,

Избавь от голода мученья!

Щадя отца, грехов прощенья

Вернее можешь ты добиться,

Чем надевая власяницу. —

А сын в ответ ему: — Отец!

Всем спорам и мольбам конец!

Скорей из дома уходите,

Мою супругу не гневите!

— Уж больно ты, мой сын, крутенек.

Куда же я пойду без денег?!

— Вы в город можете идти,

Отсюда десять миль пути.

Там люди обретают счастье,

И было б редкою напастью,

Чтоб вы на улице остались,

Где многие обогащались:

Там кто-нибудь приметит вас

И впустит в дом к себе тотчас.

— О нет! Что до меня другим,

Когда я сыну стал чужим!

Коли в тебе нет состраданья,

В ком я помочь найду желанье?

Кто даст приют мне, друг какой,

Коль прогоняет сын родной?

— Нам препираться ни к чему.

Мне тяжело и самому,

Не по своей решил я воле… —

Старик уже не спорил боле,

Но сердце у него заныло;

Поднялся хворый он и хилый

И тихо к выходу побрел.

— Ты хочешь, сын, чтоб я ушел?

Господь с тобой! Но, ради бога,

Не поскупись, дай мне в дорогу

Хоть старого тряпья лоскут,

Что под рукой найдется тут, —

Чтоб только было чем прикрыться,

От холода мне защититься:

Моя одежка так худа,

Так плохо греет, что беда! —

Давать — у сына нет охоты:

— Вот не было еще заботы!

Так попрошайничать негоже.

Нет у меня для вас одежи!

Вот разве отберете силой?..

— Замерзну я, о сын мой милый,

Ох, не снесу я зимней стужи!

Дай хоть попону — ту, похуже,

Которой ты покрыл коня,

Не то загубишь ты меня! —

Что тут со стариком возиться!

Пожалуй, надо согласиться —

Снабдить отца на долгий путь

Попонкою какой-нибудь…

Купец зовет без дальних слов

Сынка; тот прибежал на зов

И, с живостью своей природной:

— Я здесь, — сказал, — что вам угодно?

— В конюшню с дедушкой сходи,

Попону для него найди,

Сыми ее хоть с вороного;

Пусть будет старику обновой, —

Чтобы от стужи охраняла,

Служила вместо одеяла.

— Пойдемте, дедушка, со мной! —

Сказал мальчишка разбитной.

Тоски и гнева полон, дед

Поплелся за внучонком вслед.

Тот взял попону: не жалея,

Получше выбрал, поновее

Он изо всех, что были там;

Сложивши ровно пополам —

Был мальчик он во всем дотошный, —

Ее разрезал он нарочно

И деду полпопоны дал.

— Что мне с ней делать? — дед сказал, —

Как резать ты ее решился?

Ведь твой отец распорядился

Мне цельную попону дать.

Нехорошо так поступать!

Пойду к отцу я твоему

И расскажу про все ему.

— Хоть и расскажете, а вам

Я больше ничего не дам! —

Вот из конюшни дед выходит.

— На что же это, сын, походит?

Приказ твой, видно, звук пустой?

Знать, плохо сын воспитан твой,

Коль так тебя боится мало:

Решил лишь половину малый

Мне от попоны дать твоей…

— Бог накажи тебя, злодей!

Дай деду всю! — отец сказал.

— Не дам! — сынишка отвечал, —

С него и половины хватит,

Раз за нее он не заплатит,

Другая же сгодится вам;

Когда я взрослым стану сам,

То прогоню и вас — точь-в-точь

Как гоните вы деда прочь.

Ведь то, что дедом вам дано,

Моим же станет все равно;

С собой не больше унесете,

Чем вы ему сейчас даете;

Бездомным нищим дед умрет,

Судьба и вас такая ждет. —

Отец вздыхает. Все, что было,

Ему вдруг память оживила…

В словах, что произнес сынок,

Он угадал себе урок

И, к старцу обратясь лицом,

Промолвил: — Возвращайтесь в дом!

Не прав я был, отца гоня;

На грех сам черт толкал меня,

Но Бог не допустил позора!

Главу семьи своей, сеньора,

В вас почитать я буду впредь,

А коль жена начнет шуметь,

Жить не захочет с вами вместе,

Вас поселю в укромном месте.

Все припасу, что нужно вам,

Подушки, одеяла дам…

Свидетель мне святой Мартин!

Отныне лучшие из вин

И лучшее, что буду есть, —

Все с вами разделю как есть!

В своем покое, у камина,

Греть будете больную спину,

Одеты, как и я, не плоше.

Отец вы добрый и хороший:

Вы дали много лет назад

Мне все, чем я сейчас богат!

Рассказ к концу идет. Итак,

Я показал вам ясно, как

Сын вразумил отца родного

И уберег от дела злого.

Коль подросли и ваши дети,

Запомните уроки эти!

Вы старику не подражайте

И зря назад не отступайте,

Раз впереди вам можно быть.

Безумье — детям все дарить

И ждать от них благодаренья!

Не знают дети сожаленья,

Опасно им судьбу вверять;

Родителей готовы гнать,

Как станут немощны они, —

Пускай, мол, доживают дни,

Выпрашивая подаянье.

Да! Тот достоин состраданья,

Кто жив лишь милостью других,

Кто из былых богатств своих

Подачки только жалкой ждет.

Речь вот к чему Бернье ведет:

Разумным должен быть отец.

На том и повести конец.

Я на сегодня вам припас

О даме и купце рассказ.

Он жил в Амьене постоянно.

А взял жену из Орлеана.

Купец был тертым калачом —

Торговцем и ростовщиком,

Всех дел знал хитрости и штуки;

Того, что попадется в руки,

Уж он не выпускал из рук!

И в город к ним приходят вдруг

Три парня-школяра. Мешки

У них не больно велики,

А сами гладкие такие, —

Видать, обжоры записные;

Те, у кого они стояли,

Хвалы вовсю им расточали.

Один, что повиднее был,

К купцу с чего-то зачастил.

Он в обхожденье был приятен,

Лицом смазлив, собою статен,

И не могла жена купца

Не заприметить молодца.

Ходил он столь охотно к ним,

Что, подозрением томим,

Купец решил застать вдвоем

Свою жену со школяром —

Лишь только бы узнать заране,

Когда и где у них свиданье.

Девица в доме там жила,

Купцу племянницей была.

Вот он зовет к себе девицу:

Наградой, мол, не поскупится,

Пусть выведает то, что может,

И обо всем ему доложит.

Школяр же — парень он упрямый! —

Обхаживал так ловко даму,

Что та сдаваться начала.

Девица тут как тут была:

Подсторожив, все услыхала,

Все вынюхала, разузнала —

И ну к хозяину опять —

О сговоре их рассказать.

Сговорено ж такое было:

Явиться к даме сможет милый,

Лишь отлучится муж из дому —

Не тратя время по-пустому,

Пусть к винограднику придет

И у калитки подождет,

Пока стемнеет. Рад купец:

Он их поймает наконец!

Немедля он идет к жене

И объявляет: — Надо мне

Уехать нынче по делам.

Блюсти весь дом придется вам,

Как надлежит супруге честной.

Когда вернусь я — неизвестно.

— Что ж, с Богом! — дама говорит.

Купец же к возчикам спешит

Сказать, чтоб были те готовы

В путь выступать с зарею новой,

Уже за городом ночуя.

Подвоха мужнина не чуя,

С дружком свиданья дама ждет.

И час урочный настает.

Купец, спровадивши людей,

Сам к винограднику скорей,

А вероломная супруга

Спешит туда же встретить друга.

Калитку дама открывает,

В калитку гостя пропускает.

Любовных помыслов полна,

Кто с ней, не поняла она,

Дружка приветствует, любя…

А муж не выдает себя

И отвечает ей невнятно.

С ним в дом она идет обратно.

Свое лицо скрывает он,

Но, заглянув под капюшон,

Она супруга вмиг узнала

И план коварный разгадала:

Задумал, видно, он схитрить,

Жену в измене уличить?

Пусть! Ей не страшно ничего,

Перехитрит она его!

(Да! Жены — продувной народ,

Их Аргус не устережет!

Так повелось еще с Адама.)

— О, как я рада, — молвит дама, —

Что вас могу здесь принимать!

Я вам хочу в подарок дать

Деньжат толику небольшую,

Лишь обо всем молчать прошу я.

Теперь же, чем гулять в саду,

Я на чердак вас отведу;

Побудете вы там пока —

Ключ у меня от чердака.

А как улягутся все спать,

Я к вам приду туда опять

И в спальню проведу свою:

От глаз людских вас утаю.

— Отлично! — он ей отвечал.

Купец и не подозревал

О тайном замысле ее

(Погонщик думает свое,

Осел кумекает другое).

Теперь купцу житье плохое —

Он взаперти, сидит и ждет,

Когда она к нему придет.

Ну а жена — обратно в сад.

Школяр уж там, свиданью рад;

Встречает дама молодца,

И нежным ласкам нет конца.

Поди, купцу пришлось похуже:

Заставила плутовка мужа

Всю ночь сидеть на чердаке!

А те вдвоем, рука в руке,

Уже в опочивальню входят.

Постель там постланной находят;

И дама друга своего,

Не опасаясь никого,

Целует жарко, обнимает…

Школяр же сразу приступает

К тому, что нам велит любовь:

Пытает силы вновь и вновь

В игре, приятнейшей из всех,

А даме — слаще нет утех!

И долго нежились на ложе

Они, в объятьях тесных лежа.

— Постойте, — молвит дама вдруг, —

Я вас покину, милый друг.

Увы, пора мне уходить,

Мне нужно челядь накормить.

А после мы в укромном месте

Отужинаем с вами вместе.

— Я к вашим, госпожа, услугам! —

И дама в зал, простившись с другом,

Идет. Все домочадцы в сборе:

Задобрить надо их… И вскоре

Обильная, как никогда,

На стол поставлена еда.

Когда же съедено все было,

Она людей не отпустила,

А задержала на сей раз,

К ним с хитрой речью обратясь.

Племянник там хозяйский был,

И тот, кто воду в дом носил,

И три служанки молодые,

И слуги, парни удалые;

Там и племянница была.

— Друзья, — хозяйка начала, —

Хочу сказать вам вот о чем:

Вы видели, что в этот дом

Школяр-красавчик все ходил;

С меня и глаз он не сводил,

К любви меня склонить желая.

Сурова долго с ним была я,

Но, увидав, что все напрасно,

Глупцу я намекнула ясно,

Что дам ему я насладиться,

Лишь только муж мой отлучится.

И вот уехал муженек,

А тот, докучный, на порог —

Небось прийти не поленился

И за обещанным явился!

Сидит он заперт… Пир горою

Я вам сегодня же устрою,

Бочонок выкачу вина,

Коль буду я отомщена.

Скорей идите на чердак!

Отколотите парня так,

Чтоб на ногах не устоял

И наземь от побоев пал,

Чтоб навсегда был отучен

Порочить верных, честных жен!

И слуги шустрые смекают:

Вскочивши с мест, тотчас хватают

Дубинку, вертел или шест,

Тот — кочергу, тот — тяжкий пест,

А дама ключ им отдает.

Кто счел бы их удары, тот,

Ей-богу, преискусный счетчик.

— Пускай покорчится молодчик,

Лишь улизнуть ему не дайте!

А вы, бесстыдник, так и знайте, —

Кричит она, — проучим вас! —

И домочадцы, разъярясь,

За горло бедного схватили

И капюшоном так сдавили,

Что тот не вымолвит и слова.

Поколотив, дубасят снова,

Удар наносят за ударом;

За мзду большую, не задаром,

Ей-богу, лучше не сомнут!

Племянники усердно бьют

Родного дядю в грудь, с боков —

Аж пот катится с молодцов.

Но бить наскучило, однако.

Купца, как дохлую собаку,

Они на свалку волокут,

А сами пировать идут.

Вин белых, красных, всех сортов,

Для них несут из погребов;

Ей-ей, по-королевски прямо

Их угостила нынче дама!

Сама ж ушла к себе в покой,

Но, видимо, не на покой —

Взяла пирог, вино и свечи…

И длятся все услады встречи

Вплоть до зари. Дружку в подарок

Вручает дама десять марок,

Прося — так ей велит любовь! —

Чтоб приходил скорее вновь,

Почаще быть у ней старался.

А тот, кто на земле валялся,

Меж тем очнулся и как мог

Приполз тихонько на порог.

Дивиться домочадцы стали,

Когда хозяина узнали:

Как с ним беда такая сталась?

— Неведомо за что досталось, —

Он простонал. — Несите в дом,

Не спрашивайте ни о чем… —

Купца все разом подхватили,

Скорей в покои потащили.

От мыслей злых освобожден,

Немало был утешен он

И даже боль забыл: жена

Супругу, стало быть, верна.

Лишь только бы здоровым быть,

Век будет он ее любить!

Купца приносят в дом. И вот

Жена его полна забот.

Настоем из целебных трав

Мученья муженька уняв,

Желает знать, что с ним такое.

— Ох, испытание большое

Пришлось пройти мне, — говорит, —

Все тело от него болит! —

Тут домочадцы хвастать стали,

Как лихо парня наказали,

Им выданного на расправу.

Недурно выпуталась, право,

Жена купца из затрудненья!

Не будет больше подозренья

К ней никогда супруг питать.

Зачем же ей любовь бросать?

С дружком и впредь водиться станет,

Коль в их края он вновь заглянет.

Коль слушать есть у вас желанье,

Прошу лишь одного — вниманья.

Стихами рассказать могу,

Притом словечка не солгу,

О случае весьма забавном.

В былые дни, при замке славном —

Не помню я, как звался он,

Не то Дуан, не то Дуон —

Жил некий горожанин честный,

Почтенный старец, всем известный.

Имел немало он друзей

Средь знатных и больших людей,

А потому, хоть не богат,

Ходил в одежде без заплат,

И всякий старца уважал.

Красотку-дочь он воспитал —

Такую, что, сказать неложно,

Залюбоваться было можно;

Хоть обойдите целый свет,

Нигде созданья краше нет.

Такой была девица милой,

Что описать мне не под силу:

Едва описывать примусь,

Глядь, в чем-нибудь да ошибусь!

Так уж не лучше ль помолчать,

Чтоб ненароком не соврать?

И жил горбун в округе той.

Был безобразен он собой:

Чудовищна и велика

Была у горбуна башка —

Тесала наобум природа,

Ну вот и создала урода.

Большеголов, а телом хил,

Он и смешон и страшен был;

Горб острый, вздернутые плечи —

Все было в нем нечеловечье.

Изобразить уродства эти

В стихах иль даже на портрете

Попыткой было бы напрасной.

Горбун вседневно и всечасно

Лишь о наживе помышлял,

Свое богатство умножал,

Хотя — я знаю достоверно! —

Уже богат он был безмерно.

Теперь достаточно вполне

Я рассказал о горбуне,

Чтоб вам дальнейшее понять.

Решив жену себе сыскать,

Девицу высватал он ту,

Чью поминал я красоту.

С женитьбою горбун-урод

Немало приобрел забот.

Жена — красавица на диво;

Смотря за ней, супруг ревнивый

Покой совсем утратил вскоре:

Держал все двери на запоре,

В дом никого он не впускал;

Дверь иногда приоткрывал

Лишь тем, кто денежки принес, —

Жену он сторожил, как пес.

И вот пришли под Рождество

Три менестреля в дом его.

Все трое были горбуны.

— Мы праздник провести должны

С тобою вместе, — говорят, —

Горбаты мы, и ты горбат.

С тобою мы равны и в росте —

Вот по хозяину и гости. —

Так горбуна они просили,

Что наконец уговорили,

И он в покои всех повел.

А там стоит накрытый стол,

И гости за обед садятся.

Тут должен честно я признаться —

На сей раз щедрым был горбун:

Бобы, и сало, и каплун,

Все было вкусно, смачно, — право,

Гостей он потчевал на славу!

Когда ж окончен был обед,

Хозяин — верьте или нет! —

Сам отсчитал, скажу я вам,

По двадцать су трем горбунам,

Но наказал при этом строго

Им позабыть сюда дорогу,

Не подходить к ограде даже:

Хозяин, мол, всегда на страже —

Придут, так искупают их

В волнах потока ледяных

(Там, под горой, текла река,

Стремительна и глубока).

И горбуны тогда, конечно,

Прощаться начали поспешно.

Но все ж они довольны были:

Все трое, уходя, решили,

Что день отлично проведен.

Хозяин тоже вышел вон —

Пройтись к реке пошел. А даме

Расстаться жалко с горбунами.

Зовет она обратно всех:

Послушать песни их и смех

Ей так хотелось! Но сначала

Закрыть все двери приказала.

Покуда горбуны сидели

И, даму забавляя, пели,

Уже по лестнице крутой

Ее супруг шагал домой.

В разгар веселья слышен вдруг

Нетерпеливый, громкий стук

И резкий голос. Нет сомненья,

Хозяин… И, полна смятенья,

Не знает дама, как ей быть,

Куда бы горбунов укрыть.

В углу стоял там ларь большой,

Тогда он, кстати, был пустой.

В ларе — три ящика. Так, значит,

Туда гостей она упрячет!

Пока их дама в ларь пихает,

В покой уже супруг вступает:

Обнять красавицу-жену

Пришла вдруг прихоть горбуну.

Но вскоре он и в этот раз

Ушел, куда-то торопясь.

Жена его уходу рада —

Ей только этого и надо:

Так хочется, чтоб менестрели

Еще хоть что-нибудь ей спели!

И что же? Дама ларь открыла

И в изумлении застыла:

Все трое, лежа взаперти,

Задохлись, господи прости!

Ее испуг представьте сами:

Как быть, что делать с мертвецами?..

Она к дверям — кричит, зовет,

Быть может, кто-нибудь придет?

Прохожий парень слышит зов —

И даме он служить готов.

— Послушай, — та ему, — дружок!

Дай перво-наперво зарок

О том вовеки не болтать,

Что б ни пришлось тебе узнать.

А за услугу небольшую,

Которой у тебя прошу я,

Я сразу тридцать ливров дам. —

И парень рад таким речам.

— Все сделаю, — сказал он, — ладно! —

(До денег жаден был изрядно,

К тому же глуп). Он зря не ждал

И вмиг по лестнице взбежал.

Вот дама ящик открывает.

— Дружок, не бойся! — восклицает. —

Урода в реку бросить надо,

Тебя за труд твой ждет награда. —

И молодец за труд берется:

Он запихал в мешок уродца,

Взвалил мешок себе на спину

И стал спускаться с ним в долину.

К реке с поклажею примчавшись

И на высокий мост поднявшись,

Он горбуна швырнул в поток

И, дело сделав, со всех ног

Помчался за наградой в дом.

А дама между тем с трудом

Уже из ящика другого

Урода извлекла, второго,

И, у стены поставив тело,

У входа отдохнуть присела.

Вбегает парень налегке:

— Ну вот — уродец ваш в реке!

Теперь пожалуйте за труд. —

А та ему: — Ах, низкий плут!

Смеешься, что ли, — говорит, —

Горбун ведь снова здесь торчит!

Он, стало быть, не брошен в воду,

Обратно ты принес урода?

Вот, погляди-ка! — Что за дьявол!

Уже в воде горбун ваш плавал…

В толк не возьму я — как же так

Припер опять сюда мертвяк?!

Дивлюсь таким я чудесам,

Но, будь он хоть Антихрист сам,

Не поздоровится ему! —

Тут подошел он к горбуну,

Тотчас его в мешок всадил

И ношу на плечи взвалил.

Опять к реке спешит упрямо.

Меж тем, одна оставшись, дама

Урода третьего берет,

Близ очага его кладет

И парня ждать идет ко входу.

Вниз головою, прямо в воду,

Тот с маху горбуна бросает.

— Ишь непутевый, — восклицает, —

Не вздумай снова приходить! —

А сам обратно во всю прыть —

У дамы требует награды.

Она не спорит: — Очень рада,

Что наградить тебя могу, —

И с ним подходит к очагу

(Не знает будто бы она,

Что там увидят горбуна).

— О, посмотрите, что за чудо!

Как он попал сюда? Откуда?

Гляди-ка, здесь горбун лежит! —

И парень ошалел: глядит —

И впрямь горбун там у огня…

— Пусть черти упекут меня,

Кто видывал шута такого!

Неужто мне придется снова

Урода на себе таскать?

Топлю его, а он опять

Сюда, как назло, прибегает! —

И он в мешок его сажает,

Аж взмок бедняга от досады,

От ярости и от надсады.

Взваливши ношу, разозлен,

Спускается по склону он —

И из мешка тотчас же, с ходу,

Выбрасывает тело в воду.

— Пошел ко всем чертям, наглец!

Измаял ты меня вконец,

Мне шутки эти надоели,

Вот привязался, в самом деле!

Ты, видно, мастер колдовать,

Но колдовством меня не взять:

Коль приплетешься вновь за мной,

Тебя клюкой иль кочергой

Так по хребту хвачу я, брат,

Что только кости затрещат! —

Уставши попусту ругаться,

Стал парень к дому подниматься;

Уже пройдя ступеней ряд,

Он увидал, взглянув назад,

Что вслед ему горбун шагает.

У парня сердце замирает,

И, наваждением смущен,

Перекрестился трижды он,

Молитву про себя бормочет…

— Вот бешеный-то! Снова хочет

Меня догнать, — он говорит, —

Как резво он за мной бежит!

Ох и наскучило же мне

Таскать урода на спине!

Покончу я сейчас же, право,

С твоей дурацкою забавой

За мной гоняться по пятам! —

И, быстро подбежав к дверям,

Он пест, висевший над дверями,

Схватил обеими руками.

Уж рядом с ним горбун-сеньор.

— Э, братец мой, ты больно скор!

Затеял дело ты чудное.

Клянусь я Девой Пресвятою,

Последний час тебе пришел!

За дурня, что ль, меня ты счел?! —

Тут, тяжкий пест держа в руках,

Урода по башке он — трах! —

Ударил, сколько было сил,

И разом череп раскроил.

Сеньор на землю мертвым лег.

Засунув мертвеца в мешок

И затянув мешок веревкой,

Чтоб было с ним спускаться ловко,

Парнишка снова вниз идет.

Миг — и в реке уже урод:

Чтобы горбун вернее сгинул,

Он так в мешке его и кинул.

— Эй ты, ведьмак! Ступай ко дну! —

Кричит в сердцах он горбуну. —

Ты думал, нет тебе изводу?

Так похлебай, паскуда, воду!

И к даме он бежит скорей,

Награды требует у ней:

Мол, выполнено порученье.

С ним дама не вступает в пренье

И тридцать ливров, все сполна,

Вручает молодцу она.

Хотя цена была немалой,

Но дама все ж не прогадала,

Другое тут пошло житье!

Был день удачным для нее:

Смерть ненавистному уроду

Принес тот день, а ей — свободу,

И счастлива теперь она,

Отделавшись от горбуна.

Дюран вам скажет в заключенье:

Нет человека, без сомненья,

Чтоб жадности к деньгам не знал.

И Бог еще не создавал,

Признаться честно мы должны,

Красот и благ такой цены,

Чтоб их за деньги не купили.

Уроду не они ль добыли

Жену, что столь была прекрасна?

Так будь же проклят тот несчастный,

Кто первый деньги изобрел,

Источник бед людских и зол.

Клерк молодой, кому под стать

Стишки занятные слагать,

За сказку новую берется.

Коль вам послушать доведется,

Жалеть не станете о том.

Порой забудешь обо всем,

Внимая складному рассказу:

Спор шумный утихает сразу,

Спадают все заботы с плеч,

Лишь мерная польется речь.

Богатый землями сеньор

В расправах был суров и скор —

За воровство лихому люду

Здесь приходилось ой как худо:

Сеньор виновных не прощал,

На виселицу отправлял.

И вот однажды на базар

Стеклись в тот край и млад и стар.

И прибыл на базар без слуг

Торговец с клячею сам-друг.

Тюки тяжелые снимая,

Старик заохал: — Мать честная!

Как быть теперь с моим конем?

А травка сочная кругом…

Когда бы знать, что будет цел,

Коня б я здесь пустить хотел,

Чтоб разоряться не пришлось —

Платить за стойло, за овес! —

Те жалобы сосед прервал:

— Не бойтесь ничего! — сказал. —

Тут редко кто проходит мимо,

И лошадь будет невредима;

Хоть всю округу обойти,

Нигде, скажу вам, не найти

Сеньора строже и сильней.

Я научу, как вам верней

Скотину уберечь свою:

С копыт до гривы — лошадь всю

Вручайте вы без разговора

Охране здешнего сеньора;

Пусть даже лошадь пропадет,

Он, говорю вам наперед,

Вознаградит с лихвою вас,

А вора вздернет в тот же час.

Как на земле своей захватит.

Ну вот и все, советов хватит!

Мой конь пасется тут всю ночь.

— Я вас послушаться не прочь, —

Сказал торговец, — приведу

Коня на луг, а сам уйду. —

По-нашему и по-латыни

Он молится, чтобы скотине

Сеньор и Бог защитой стали,

Чтоб лошадь воры не угнали,

Чтоб не ушла она. И что же?

По милости и воле Божьей,

Осталась лошадь, где была:

Голодная волчица шла

Той стороною наудачу

И набрела на эту клячу.

Торговец поутру приходит

И на траве, увы, находит

Останки своего коня.

— С живого срезать бы с меня

Ремень и вздернуть на ремне,

И то бы легче было мне!

Чем жить теперь, как торговать?

Придется, видно, мне бежать

И пешему, кой-как, в скитанье,

Заботиться о пропитанье!

К сеньору все-таки схожу

И без утайки расскажу

Про своего коня, который

Был отдан под покров сеньора:

Быть может, при нужде такой

Покроет он убыток мой.

К сеньору он приходит, плача:

— Да будет в жизни вам удача,

А мне вот горе Бог послал. —

Сеньор на это отвечал

Ему с учтивостью большой:

— Храни Господь вас всеблагой!

Скажите, друг мой, что случилось?

— О, выслушайте, ваша милость!

Я все поведать вам могу

И ни словечка не солгу.

На ваших землях лошадь пас я,

Пустил ее в недобрый час я,

И лошадь волки растерзали!

Помочь беде моей нельзя ли?..

Рассказывали мне, что тут

От всех потерь уберегут,

А ежели что и случится,

Всегда убыток возместится.

Узнав про строгость здешних правил,

Я лошадь на лугу оставил:

На вас и на Господню милость

Я полагался, ваша милость.

Я все вам выложил и верю,

Что облегчите мне потерю… —

С улыбкой молвил господин:

— Вам убиваться нет причин.

Мой друг, по чести мне скажите,

Как есть всю правду говорите

Вы мне о лошади своей?

— Ни слова не соврал, ей-ей!

— А если бы пришла нужда,

По справедливости, тогда

Конягу всю — с хвостом и с гривой —

За сколько бы отдать могли вы?

— Ручаюсь вам и побожусь,

Христовым именем клянусь,

Пускай костей не унесу —

Конь стоил шесть десятков су.

— Что ж, заплатить вам не премину

Я этих денег половину:

Не мне лишь вы коня вручали,

Вы и на Бога уповали!

— Да, призывал я и Его

Хранить кормильца моего.

— Так тяжбу с ним и начинайте,

Свой иск вы Богу предъявляйте.

Не дам я больше ни гроша,

Хоть погибай моя душа!

Всю лошадь мне бы поручили,

Сполна б и деньги получили.

Смекнул торговец обо всем

И зашагал прямым путем,

Через поля, к своим товарам.

К сеньору он сходил недаром —

Свое возьмет он так иль сяк!

«Нет, не такой уж я простак, —

Он рассуждает по пути, —

Когда б управу мне найти

На Вас, Господь, то мне б едва ли

Вы тридцать су не отсчитали!»

Уж он за городом идет.

Святых в свидетели зовет:

Убыток будет возмещен,

Получит с Бога деньги он,

Лишь место бы установить,

Где иск Всевышнему вчинить.

С самим собой такие речи

Он вел — и вдруг ему навстречу

Выходит из лесу монах;

Уж от него он в двух шагах.

Торговец подошел: — Скажите,

Кто ваш сеньор? — Коль знать хотите,

Единый Бог! — монах сказал.

Торговец наш возликовал:

— Да это просто стыд и срам,

Коль вам теперь уйти я дам.

Нет, с вами справлюсь без промашки —

Останетесь в одной рубашке!

Не устерег Господь коня,

Так пусть вознаградит меня.

Уж за себя я постою!

Снимайте мантию свою,

Не то, клянусь святой Мадонной,

Узнаете мой гнев законный:

Черт подери, моя рука

Вам так отделает бока,

Что вы оправитесь не скоро!

За Бога, своего сеньора,

Платите пени — тридцать су.

— Я поношения снесу,

Раз держите меня в руках, —

Торговцу отвечал монах, —

Но я вам, время не теряя,

Пойти к сеньору предлагаю:

Обоим нам лишь польза будет,

Коль нашу тяжбу он рассудит

По справедливости, по праву.

— Пойдемте, это мне по нраву! —

Торговец отвечал ему. —

Пусть буду ввергнут я в тюрьму,

Но своего добра, ей-богу,

Не уступлю я даже Богу!

Живей, снимайте-ка сутану —

Ее считать залогом стану,

Не то придется худо вам!

— Ну что ж, сутану я отдам,

Хоть нелегко сносить обиду, —

Сказал монах. Свою хламиду

С себя он неохотно снял,

Ее торговцу передал.

Пошли к сеньору — пусть сеньор

Как надо разберет их спор,

Решит, кто прав, а кто не прав.

Монах, перед судом представ,

Сказал: — Позор, коли у вас

Так нагло раздевают нас!

Кто грабит бедного монаха,

Лишен и совести и страха!

Сутану он с меня содрал!

Пускай вернет ее, нахал!

— Клянусь души моей спасеньем, —

Вскричал торговец с возмущеньем, —

Вы — наглый, недостойный лжец!

Сюда пришел я как истец,

Ищу я правого суда.

— И я за тем пришел сюда, —

Сказал монах, — не сомневаюсь,

Что я с грабителем сквитаюсь.

Ведь мой сеньор — сам Царь Небесный!

— Он поступил со мной бесчестно!

Я иск вчинил Ему — и мог

Взять эту мантию в залог.

Охране Бога отдана

Была коняга, и она

Погибла. Полцены платите!

— Уж больно вы, мой друг, спешите

С ответчиков залоги брать! —

Сказал сеньор. — Не буду ждать:

Вас рассужу я справедливо,

Чтоб рассчитаться здесь могли вы.

— За тем мы и пришли сюда, —

Монах промолвил. — А тогда

Все делать, как решит судья! —

Монах сказал: — Согласен я.

— И я, — торговец подхватил.

Тут сам сеньор и все, кто был

С ним вместе в зале, не сдержались

И от души расхохотались.

— Ну что ж! Немедля приговор

Я вынесу, — сказал сеньор, —

И в кратких изъясню словах:

Вот вам, почтеннейший монах,

Два выхода — откиньте худший

И постарайтесь выбрать лучший.

Коль, бросив Господу служенье,

Отныне будете почтенье

Являть другому господину,

Залог вернут вам в миг единый.

А коль желаете и впредь

Сеньором Господа иметь,

Торговца удовлетворите

И тридцать су ему платите.

Решайте сами, как вам быть. —

Услышав это, во всю прыть

Монах бы в монастырь удрал, —

Ведь он как в западню попал!

— От Бога я не отрекусь! —

Воскликнул он. — Платить берусь

Хоть шестьдесят, коль вам угодно.

— Лишь тридцать су — и вы свободны,

Сеньор ответил. — Нет сомненья,

Вы можете без опасенья

Расходы эти как-нибудь

Из божией казны вернуть. —

Монах теперь хранил молчанье,

И я скажу вам на прощанье,

Что, хоть поохал он немного,

А деньги уплатил за Бога;

Как надобно, без всякой скидки,

Покрыл он за Него убытки.

От бед нежданных, доли злой,

Храни нас, Боже всеблагой!

Довел я сказку до конца.

Налей, приятель, мне винца!

Рыбак, закинув в море сеть,

Стал с лодки на воду глядеть,

Как вдруг он видит: недалеко

Его знакомец одиноко

С волнами борется. Рыбак

Вмиг бросил тонущему гак,

Задел ему при этом глаз,

Но все же человека спас,

Его в челнок, с большой сноровкой,

Морскою подтянув веревкой.

Своей он сетью пренебрег

И к берегу привел челнок.

Затем к себе он взял знакомца,

И, словно нежного питомца,

Его он холил и кормил.

А тот, уже набравшись сил

И выхоженный рыбаком,

В суд поспешает прямиком

И рыбаку вчиняет иск

За то, что среди волн и брызг

Он впопыхах недоглядел

И глаз ему крюком задел.

Уже злорадствует истец:

— Попляшешь у меня, наглец!

Ты глаз мне изувечил гаком,

Но отомщу тебе я с гаком!

Был суд назначен, и вдвоем

Они предстали пред судом.

Сначала выступил кривой:

— Я иск поддерживаю свой.

Ответчик сей, тому три дня,

Рыбацкий гак швырнул в меня,

И сдуру повредил мне глаз он.

Пускай же будет он наказан

И штраф уплатит за увечье!

На этом и кончаю речь я.

А после выступил рыбак:

— Я бросил гак не просто так.

Ни в чем не стану отпираться,

Но объяснить дозвольте вкратце:

Истец вот-вот в воде бы сгинул, —

Я гак ему на помощь кинул,

Крюком по глазу саданул,

Зато истец не утонул,

Хоть окривел, не отрицаю.

На этом речь свою кончаю.

Ей-богу, нет на мне вины!

Немало судьи смущены —

Никак решенья не найдут.

Но на суде случился шут,

И он воскликнул: — В чем же дело?

Столь спорное решая дело,

Суд должен быть во всем дотошен.

Истец да будет в море брошен;

Коль выплывет — так, значит, прав,

И пусть ответчик платит штраф.

Признали судьи все согласно:

— Распутал дело ты прекрасно!

А мы-то не сообразили…

Когда решенье огласили,

Кривой подумал: «Что?! Опять

Придется пузыри пускать,

Барахтаясь в волнах холодных?

Я утону в глубинах водных!»

И отменил свой иск истец,

Себя лишь осрамив вконец.

Вам из рассказанного ясно,

Что подлецов спасать опасно.

Хоть от петли их откупите,

Вы за добро добра не ждите.

Поверьте, наблюдал везде я:

Злодею только от злодея

Приятно помощь принимать,

А коль в несчастье помогать

Злодею честный малый будет,

В нем только злобу он пробудит.

Бесчестным честный ненавистен,

И это — истина из истин!

Сироты жалкие, когда-то

На свете маялись два брата —

Одни, без близких, без родных.

Как верная подруга их,

Лишь бедность братьев навещала.

А зла творит она немало,

Терзает издавна людей, —

Нет хвори бедности лютей!

Вот так и жили эти братья,

О них задумал рассказать я.

Столь сильно с вечера однажды

Их мучил холод, голод, жажда —

Напасти, кои льнут всегда

К тому, с кем свяжется нужда, —

Что братья принялись гадать,

Как с бедностью им совладать:

Терпеть ее не стало мочи,

Так донимала днем и ночью.

От них близехонько совсем

Жил богатей, известный всем.

Простак он, братья же — бедны.

Идти к нему они должны:

На огороде там капуста,

Да и в овчарне, знать, не пусто,

Голодному же — свет немил.

Что долго думать? Нацепил

Один из них мешок на шею,

Другой взял нож — и в путь скорее.

Вот, притаившись между гряд,

За дело взялся первый брат:

Кочны капусты он срезает.

А в это время проникает

Уже в овчарню брат второй;

Он щупает впотьмах рукой —

Все ищет пожирней барана.

Но в доме спать легли не рано

И услыхали скрип — то вор

В овчарню лез. — Ступай во двор! —

Хозяин посылает сына. —

Не забрела ли к нам скотина

Или чужак какой-нибудь?

Да пса покликать не забудь!

А пес у них звался Тытам.

Но, видно, повезло ворам —

В ту ночь исчез куда-то шалый.

Во двор бежит хозяйский малый

И, как велел отец, зовет:

— Тытам! Тытам! — А братец — тот,

Что был в овчарне, очень внятно

Кричит в ответ: — Я здесь, понятно!

Однако сквозь ночную тьму

Того, кто отвечал ему,

Парнишка не видал, конечно;

Он думал в простоте сердечной,

Что это пес с ним говорил.

Обратно в дом он поспешил.

От страха бледен и смущен,

К родителю явился он.

Тот молвил: — Что с тобой, сынок?

— Ах, батюшка, свидетель Бог,

Тытам наш говорил со мною!

— Как? Пес?! — Клянусь вам головою!

А коли верить не хотите,

Бродягу-пса вы позовите,

И с вами он заговорит!

Отец тотчас во двор бежит;

Он кличет пса: — Тытам! Тытам! —

И вдруг из мрака кто-то там

По-человечьи отвечает…

Дивясь, хозяин восклицает:

— Чудес на свете всяких много,

Но о таких, мой сын, ей-богу,

Не слыхивал я отродясь!

Вот что: беги к попу сейчас

И притащи его с собой.

Захватит пусть воды святой

Да свой стихарь! — И паренек

Помчался, не жалея ног,

Чтоб выполнить приказ отцовский.

Стрелой влетел он в дом поповский:

— Святой отец, пойдемте к нам!

С собакой нашей по ночам

Творятся чудеса; едва ли

Вы в жизни о таких слыхали.

Берите свой стихарь — и в путь!

— С ума ты спятил! Отдохнуть

И ночью даже мне нельзя?

Гляди, уже разулся я.

— Да бросьте ваши отговорки!

Я посажу вас на закорки! —

Настаивал он так упорно,

Что поп схватил стихарь, проворно

Вскочил на парня — и в дорогу

Отправились. Пройдя немного,

Парнишка вздумал срезать путь,

И тут случилось повернуть

Ему на тропку, по которой

С поживой возвращались воры.

Тот, что с капустой брел несмело,

Вдруг видит — что-то забелело.

Решив, что это брат идет,

Барана белого несет,

Спросил он радостно: — Несешь? —

И услыхал в ответ: — А что ж!

Несу! — То закричал юнец,

Подумав, что спросил отец.

— Скорей его на землю брось!

Вчера я в кузнице небось

Свой нож большой точил недаром —

Заколем враз, одним ударом! —

И поп струхнул: — Видать, меня

Здесь поджидает западня… —

Он с парня в страхе соскочил

И ну дралка что было сил.

Но в темноте стихарь за сук

Случайно зацепился вдруг;

Поп не посмел остановиться —

Пришлось со стихарем проститься!

Тот вор, что лазил в огород,

Был так напуган, в свой черед,

Что оторопь взяла его.

Не понимая ничего,

Отважился взглянуть он все же,

Что там белеет. Правый боже,

Попов стихарь он увидал!

А вор другой меж тем шагал,

Бараном жирным нагружен.

Вот брата окликает он,

Который, как я говорил,

Мешок капустою набил,

И молча, лишних слов не тратя,

Свою добычу тащат братья.

Пришли — недолог путь до дому.

Тут показал один другому

Стихарь — и вот была потеха,

Едва не лопнули от смеха!

Уж позабытое давно,

Веселье им возвращено.

Свершая все в короткий срок,

Пошлет за горем счастье Бог,

И засмеется тот с утра,

Кто слезы лил еще вчера.

Горазд я басенки слагать,

Но надоело врать да врать!

Быль расскажу, без всяких врак.

Раз у плетня виллан-простак

Двух куропаток сгреб живыми.

Тотчас же он заняться ими

Велел жене, и та — за дело:

На вертел ловко дичь надела

И крутит, вертит над огнем.

Виллан же мчится за попом:

Отведайте, мол, с нами птицу.

Но не успел он воротиться,

Как дичь зажарена была.

Жена с огня ее сняла

И, кожицу щипнув, украдкой

Попробовала куропатку:

Богатств у Бога не просила,

Но лакомиться страх любила,

Лишь только случай подойдет.

Пришлась по вкусу дичь, и вот

Она уж крылышки ломает.

Потом из дома выбегает

Взглянуть, нейдет ли муженек.

Того все нет — и со всех ног

Она обратно; без остатка

Одну доела куропатку —

Хоть бы кусочек пощадила! —

И глазом не моргнув решила:

Вторую можно начинать.

Всегда найдется что сказать,

Коль спросит муж, где куропатки:

На мясо кошки, дескать, падки,

Едва сняла я дичь с огня,

Обеих птичек у меня

Вдруг вырвали — и прочь с добычей…

А мы теперь сидим без дичи!

И вот бежит она опять

Высматривать и выжидать,

Но муж с попом все не идут.

И слюнки у нее текут,

Как вспомнит дичь, что там осталась.

Коль не поесть еще хоть малость,

Взбеситься от соблазна можно!

Свернула шейку осторожно

И, обглодав ее кругом,

Все пальцы облизав притом,

Задумалась она: «Как быть?

Съесть все — что мужу говорить?

А бросить жаль такую сласть,

Так хочется мне дичи — страсть!

Да что томиться понапрасну?

Доем — и все тут, дело ясно».

Покуда эдак размышляла,

Наелась баба до отвала…

А муж, гляди-кась, у порога.

Входя, он спрашивает строго:

— Что дичь, готова или нет?

— Беда! — жена ему в ответ, —

Кот куропаток утащил! —

Виллан с досады чуть не взвыл

И бросился к жене. Ей-ей,

Глаза бы выцарапал ей,

Когда б не крикнула она:

— Уймись! Шучу я, сатана!

В кладовку отнесла я блюдо…

— Ну то-то! А иначе б худо

Тебе пришлось, клянусь башкой!

Ты кружки захвати с собой

Да скатерть ту, что в сундуке:

Ее расстелем в холодке,

Вон там, где посвежей трава.

— А ты возьми свой нож сперва

И хорошенечко, смотри,

Его о камень навостри, —

Пускай он будет наготове! —

И, сняв кафтан, не прекословя,

С ножом во двор бежит виллан,

А в дом уж входит капеллан —

Откушать дичи он готов.

Хозяюшку без дальних слов

Он нежно к сердцу прижимает,

И вдруг плутовка восклицает:

— Бежать вам надо, сударь, прочь!

Ей-богу, видеть мне невмочь

Погибель вашу и позор!

Мой муж пошел сейчас во двор —

О камень нож большой он точит:

Сказал, что вас зарезать хочет,

Коли застанет здесь со мной!

— Что ты городишь, бог с тобой! —

Поп отвечает, изумлен, —

Отведать дичь я приглашен,

Что куманек поймал за тыном.

— Я вам клянусь святым Мартином,

Нет дичи никакой у нас!

Сама я рада бы сейчас

Попотчевать вас хоть немножко…

Но поглядите же в окошко —

Вон, видите? Он точит нож!

— А что… Пожалуй, ты не врешь,

Здесь оставаться мне опасно… —

И поп, не мешкая напрасно,

Пустился в страхе наутек.

Она ж — к окну: — Эй, муженек!

Гомбо! Беги скорей сюда!

— Какая там еще беда?

— Какая? Все сейчас узнаешь,

Но поспеши! Коль проморгаешь,

Сам на себя потом пеняй,

Я не в ответе, так и знай.

Ведь куропаток поп стащил!

Тут, в ярости, виллан как был —

В руке он нож большой держал —

За капелланом побежал.

— Эй, друг-приятель! Погодите!

Вы что, улепетнуть хотите? —

Кричит виллан в негодованье,

Едва переводя дыханье. —

Всю дичь решили слопать, что ли?

Но я, ей-богу, не позволю

Вам лакомиться одному! —

И страшно сделалось тому:

Виллан — с ножом, не отстает,

Попа нагонит он вот-вот,

Ему расправой угрожает…

Поп что есть мочи удирает,

Виллан за ним во все лопатки —

Ведь пропадают куропатки!..

Но поп стрелой влетел в свой дом

И заперся поспешно в нем.

Виллан ни с чем домой пришел.

С женою так он речь повел:

— Ну, расскажи мне все как было,

Как нашу дичь ты упустила? —

А та в ответ: — Свидетель Бог!

Едва переступив порог,

Поп клянчить стал: «Из уваженья

Такое сделай одолженье —

Дай куропаток поглядеть!»

Я и свела его в ту клеть,

Где, принакрыв, их сохраняла.

Вдруг капеллан твой словно шалый

Схватил их — и давай бежать.

А я, чем вора догонять,

Покликала тебя скорей. —

«Кажись, нельзя не верить ей,

Да не поправить больше дела!»

Так провести она сумела

И муженька, и капеллана.

И я скажу вам без обмана:

Лукава женщина — стремится

За правду выдать небылицы

И лжет, позабывая стыд.

Наглядно это подтвердит

Бесхитростный живой рассказ,

Которым я потешил вас.

Рассказ услышите на диво —

И презанятный и правдивый.

В Байоле жил один мужик;

Не плут он был, не ростовщик,

Он на земле своей трудился.

Проголодавшись, воротился

Пораньше как-то он домой.

Виллан был неказист собой —

Большой, косматый, неуклюжий.

Жена, совсем забыв о муже, —

Несладко жить с таким мужланом! —

Водила шашни с капелланом

И сговорилась с ним тайком,

Чтоб свидеться им вечерком.

Все приготовила она:

Из бочки налила вина,

Зажарила куренка в срок,

И на столе стоял пирог,

Салфеткой чистою накрытый,

Как вдруг, усталостью разбитый,

Идет виллан, домой шагает.

Она к калитке выбегает

Принять любовника в объятья,

А тут приплелся муж некстати,

Пришел не вовремя, нежданно…

И вот, со зла, жена виллана

Решила подшутить над ним,

Постылым муженьком своим.

— Что, друг мой, на тебя напало?

Как бледен ты! — она сказала. —

Как тощ!.. Один скелет остался!

— Я до смерти проголодался, —

Виллан в ответ, — поесть неси!

— Да что ты, боже упаси!

Ты еле жив, мой друг! Ей-ей,

Ты помираешь… Ляг скорей!

Ох, участь горькая вдовы!

Покинет муж меня… увы!..

Слабеешь?.. Господи помилуй!

Последние теряешь силы —

Без долгих мук, знать, обойдешься…

— Жена! Ты надо мной смеешься?!

Так, подобру да поздорову,

Не околеет и корова!

Нет, не пробил еще мой час!

— Скажу я правду, не таясь:

Смерть к сердцу твоему подкралась,

Недолго жить тебе осталось,

Чуть дышишь ты, поверь жене!

— Ну, коль и впрямь так худо мне,

Клади меня на одр тогда!

И вот, не ведая стыда

И не краснея от обмана,

В углу переднем для виллана

Она соломы постлала

И в саван мужа облекла.

Потом, честь честью уложив,

Глаза и рот ему закрыв,

Упала на него, рыдая:

— Скончался муж… Беда какая!

Бог душеньку его спасет,

А мне как жить одной? Убьет

Тоска сердечная меня!

Себя умершим возомня,

Виллан не шевелясь лежит.

Ну а жена к дружку бежит

(Проказлива она и лжива!),

Рассказывает торопливо

О выдумке своей, и, право,

Забава дерзкая по нраву

Пришлась попу! И вот вдвоем

Спешат они к виллану в дом,

Лишь об утехах помышляя.

Вошли — и попик, не зевая,

Давай отходную читать,

Она же — в голос причитать:

Изображала скорбь так ловко,

Что даже плакала, плутовка!

Но вскоре жар ее остыл,

А поп молитвы сократил —

Забыта грешника душа!

Бабенкой овладеть спеша,

Ее схватил он и увлек

Туда, подальше, в уголок,

Где сено свежее лежало;

И оба, не смутясь нимало,

Любовью занялись постыдной.

Виллану все отлично видно:

Хотя он саваном одет,

Его глазам запрета нет!

Он, как охотник из засады,

В любовника вперяет взгляды

И капеллана узнает…

— Эй, потаскун! — виллан орет, —

Сын грязной шлюхи! Прочь ступайте!

Не будь я мертвым, так и знайте,

Я б вас, сударик, проучил —

Так бы отделал, так избил,

Как вряд ли битым кто бывал!

— Сие возможно, — поп сказал, —

Но, будь вы живы, я б тогда

И не дерзнул прийти сюда!

А раз теперь лежите вы

И бездыханны и мертвы,

Что мне мешает здесь побыть?..

Извольте же глаза закрыть,

Усопшему смотреть зазорно! —

Виллан закрыл глаза покорно

И замолчал. Любовный пыл

Тут поп-паскудник утолил

Без опасенья и оглядки.

Пускаться не хочу в догадки,

Поутру было ль погребенье,

Но говорю вам в заключенье,

Что верить женщине столь слепо —

И безрассудно и нелепо.