Паутина Циолковского, или Первая одиссея «Мира»

Глава двенадцатая ТАЙНА ЗАЗЕРКАЛЬЯ (Возвращение)

Закончив просмотр последних информационных кристаллов, доставленных с Терры, Шестун вызвал к себе Мюррея — нужно было дать венерианину последние инструкции и на всякий случай проститься. Паутина Циолковского могла таить в себе еще немало сюрпризов и Шестун был абсолютно уверен в правильности своего решения — оставить на Терре половину экспедиции.

Створки входа в Центральный Пульт Управления «Мира» плавно поползли в стороны и в проеме показался Мюррей. На его серебристых погонах появилось по две новеньких рубиновых звезды. Шестун произвел Клода в старшие вахтенные офицеры вместо погибшего Косовского. Впрочем, это назначение было скорее символическим, потому что спустя всего час Мюррей вступал в должность командира колонии на Терре, а Пил Сайнс, в свою очередь, должен быть произведен в старшие вахтенные офицеры. Солдатов назначался заместителем Мюррея.

— Входи, Клод. Как настроение?!

— Нормальное, командир. Хочу пожелать вам удачи.

— Спасибо. Как идет отгрузка оборудования и людей на Терру?

— Все по плану. Остались последние четыре капсулы, в том числе и моя.

— Кто возглавит группу в лабиринте? Ее численность?

— Пятьдесят человек, три разрушителя. Из них двое — М2 и М3, имеют опыт боевых действий в конкретных условиях. Их биооболочки и молеоновая основа полностью восстановлены. Командир группы — Снегирев.

— Решили назначить туда своего второго заместителя?

— Так будет надежнее! Я буду чувствовать себя спокойнее. Тем более, что Снегирев — специалист в данной области. Он уже на месте.

Слушая спокойную, уверенную речь венерианина, Шестун поймал себя на мысли, что за время экспедиции Мюррей сильно прибавил, обрел уверенность и рассудительность и со временем из него может выйти неплохой командир-разведчик. Сейчас Мюррею предстояло нелегкое испытание командовать новой колонией в лучшем случае несколько лет, а в худшем, в случае гибели «Мира» — до конца жизни. Конечно же, Шестун волновался, сможет ли Мюррей сделать все верно до конца, но с другой стороны Андрей также понимал и то, что Мюррей был наиболее подходящей кандидатурой. Сайнс был нужен на «Мире» и, кроме всего прочего, был кадровым разведчиком, а для руководства колонией нужны были гораздо более обширные знания и, особенно, в области гражданского управления.

— Как думаешь, командир — повезет?! — спросил Мюррей, нарушив затянувшуюся паузу.

— Не знаю, Клод. Но мы обязательно попробуем пробиться в наше время. Если мы каким-то образом нашли вход сюда, то обязательно должен быть и выход. Ты не хуже меня понимаешь значение наших открытий для Союза. Конечно, мы почти ничего не знаем о временном переходе, если, даже, он и существует, но… Данные, которые мы уже получили и еще получим, окажутся просто бесценными. Конечно, мы можем и погибнуть, но… Такова наша роль — мы разведчики! Ни одна жертва не должна быть бессмысленной, но… Иногда по-другому нельзя. Сейчас именно такой случай! Я, Клод, просто обязан попытаться прорваться в наше время! Я даже не знаю, в прошлом мы или в будущем. Но, скорее всего, в прошлом! Нас окружает чужой мир — нет ни одного бикронного маяка. Маловероятно, чтобы Союз и Цивилизация к этому времени просто погибли. Да и аборигены Терры не слишком-то на нас похожи, чтобы быть нашими потомками. К тому же чисто теоретически переходы в прошлое осуществляются проще.

— Может стоит предложить желающим остаться на Терре? Риск ведь слишком велик! — нерешительно предложил Мюррей.

— Нет. Для стабильной работы корабля мне нужно не менее пятой части экипажа — шестьдесят человек. Но я не знаю, через что нам еще предстоит пройти и должен иметь запас. Разведка, Клод, живет по приказу. Если бы речь шла о действиях одиночки или небольшой группы — желание было бы важно. Но когда мы говорим о полутора сотнях экипажа, трусость отдельных людей, которая еще только может проявиться в будущем, гораздо менее опасна и существенна, чем реальное падение дисциплины в том случае, если бы я пустил формирование колонии на самотек. Речь пока не идет о подвиге — речь идет о передислокации боевого отряда разведки и десантной операции на Терру. Десант отправляется на Терру именно по приказу, а не по желанию каждого разведчика в отдельности. И иначе не может быть! Помни об этом! Клод! И дело не в Уставе — дело во всем моем опыте! — закончив, Шестун подошел к венерианину и, эмоционально сжав Мюррея за плечи, посмотрел ему прямо в глаза: — Поверь мне, Клод! Гуманность не в том, чтобы спасти десяток жизней за счет сотни, гуманность — это самопожертвование и подвиг десятков ради жизней сотен и тысяч людей! Но подвиг только тогда имеет смысл практический (а героический он имеет всегда), когда он осознан и продуман. Но сотни людей не могут мыслить одинаково — мы ведь не разрушители, которые могут объединяться в единую мыслительную систему посредством сетевого сервера! Мы люди! И решения должен принимать только один — командир! Ты понял меня, Клод?!

— Да. Наверное, это верно, — после некоторых размышлений кивнул венерианин. — Только до разведки я как-то этого не понимал… Не то, чтобы не понимал совсем, но не так четко, что ли…

— Разведка многому учит, потому что мы платим слишком дорогую цену: человеческие жизни за любую нашу ошибку. Ну… Пора, Клод! — сказал Шестун и решительно поднялся со своего кресла, чтобы проводить Мюррея к подъемнику.

Венерианин хотел попрощаться у входа, но Шестун отрицательно покачал головой:

— Я провожу тебя до капсулы.

Вместе они съехали вниз в сектор основного внутреннего космодрома и вышли наружу. Погрузочные работы были завершены и последние несколько человек уже находились внутри капсулы, ожидая Мюррея. На космодроме было довольно пустынно — основные работы завершились около часа назад, а официальное прощание команды и колонистов прошло еще два дня назад. В рубке сканерного контроля скучал одинокий инженер-программист, да возле входа в основные отсеки неподвижно стоял разрушитель. Естественно, для охраны он был практически не нужен и сам пост был скорее данью традиции, сохранившейся с тех времен, когда внутреннюю безопасность космодрома иным способом обеспечить было трудно. Разрушитель на космодроме давно стал атавизмом, но по Уставу нужно было выставлять у входа охранника-робота и Шестун, делая это, поступал точно также, как и десятки других командиров разведывательных кораблей.

— Мы вернемся, Клод! Обязательно вернемся, слышишь?! — от волнения Шестун схватил Мюррея за плечи.

— Мы будем ждать! — с грустной улыбкой кивнул Мюррей и они крепко обнялись на прощание.

Когда венерианин уже садился в капсулу, на космодроме появилась Даша. Нахмурившись от досады за такое нарушение дисциплины, Шестун все же промолчал, решив сделать замечание позже. Космодром был режимным объектом «Мира» и вход был возможен лишь с разрешения старшего вахтенного офицера или дежурного вахтенного офицера. Даша скорее всего выпросила разрешение у Сайнса, а тот не посмел отказать, зная об отношениях Даши и Андрея. Но Шестун не хотел, чтобы их отношения, которые уже почти ни для кого не были тайной, стали темой для всеобщего обсуждения — для военного разведывательного корабля это было просто недопустимо.

— Извини, Андрей, я просто не могла усидеть на месте — может быть, мы больше не увидимся, — виновато пояснила командиру Даша и подбежала к капсуле.

Заметив Дашу, Мюррей отложил отлет и вышел из капсулы. Поцеловав венерианина, Даша со слезами в голосе попросила:

— Знаешь, Клод, может мы больше не увидимся, но… Я буду молиться, чтобы мы встретились еще раз. И… Ты тоже можешь… Ты тоже молись…

— Хорошо, — кивнул Клод.

— И… Я все время буду помнить о тебе, о вас всех, кто остается на Терре, если нам не суждено будет встретиться. И… если мы погибнем, ты тоже помни о нас!

— Я буду помнить! — ответил Мюррей и отвернулся, пряча выступившие на глазах слезы.

— Ну, прощай, генерал-губернатор Терры! — сквозь слезы улыбнулась Даша.

Мюррей молча взобрался в капсулу. Даша отошла к Андрею и оперлась на его руку. Шестун обнял девушку и они, помахав оглядывавшемуся на них через пластик купола Мюррею, долго следили за тем, как капсула вначале бесшумно вошла в выпускной шлюз, затем оказалась в открытом космосе и стала удаляться, все еще хорошо заметная через главный иллюминатор вначале в виде большой серебристой капли, затем маленького диска. Постепенно капсула сузилась до крошечной звездочки, пока и та, наконец, не растаяла среди бескрайних космических глубин.

— Андрей, мне нужно с тобой поговорить! — попросила Даша, когда они подошли к лифту.

— Прямо сейчас? — спросил командир.

— Если можно, то прямо сейчас, — кивнула Даша.

— Хорошо, поехали ко мне, — согласился Шестун.

Пока Шестун объявлял часовую готовность к отлету, Даша молча сидела в кресле напротив и внимательно наблюдала за его действиями. Наконец, когда все необходимые распоряжения были сделаны, Шестун внимательно посмотрел на Дашу.

— Тебе было трудно научиться работать левой рукой точно так же, как и правой? — спросила девушка с каким-то странным выражением лица.

Шестун вздрогнул, криво улыбнулся и растерянно пожал плечами:

— О чем ты?

— Командира не часто можно застать врасплох. Ты знаешь, о чем я. Там, в лабиринте, ты стал другим… зеркальным!

— Что ты говоришь?! — еще больше смутился Шестун. — Я — это я!

— Не совсем, — покачала головой Даша. — Ты — зеркальная копия себя самого.

— Если это шутка, то не самая удачная! — нервно отрезал Шестун и вскочил со своего кресла.

— Не волнуйся — я тоже копия, как и ты. Ведь мы вместе были тогда там, в лабиринте! — сказала Даша.

Шестун почувствовал, что его лоб покрылся мелкой испариной. Несколько раз глубоко вздохнув, Андрей сел, чтобы собраться с мыслями.

С ним и в самом деле случилось что-то странное. Возвратившись через туннель к своим, Андрей сразу же почувствовал, что попал в мир, являющийся точной зеркальной копией того, который они покинули вместе с Дашей несколько минут тому назад. Все держали оружие в левой руке, все приборы стали зеркальными отражениями настоящих и даже надписи, что было хуже всего, теперь были написаны справа налево. Шестун старался не подавать вида, решив самостоятельно во всем разобраться. Вначале был бой, во время которого было не до зеркальности, но Андрей уже тогда успел заметить, что его двойник, ставший командиром, ничем не отличается от остальных, в отличие от самого Андрея. Его двойник был не просто копией, а зеркальной копией. И уже тогда Шестун впервые задумался о том, что что-то случилось не с миром, а с ним самим и что именно он является зеркальной копией, а не его двойник. Постепенно Андрей научился владеть своей левой рукой не хуже, чем правой, но вот с надписями по-прежнему были проблемы, но до сих пор никто кроме Даши ничего не замечал. Андрей, конечно же, вначале присматривался и к девушкам не случилось ли с ними чего-либо подобного, но, как ни старался, не мог заметить ничего похожего ни у одной из них. А после гибели одной из них, когда Даша осталась в единственном лице, Андрей так и не был уверен до конца, что это именно она была вместе с ним в лабиринте, несмотря на ее заверения: подробности Даша могла узнать и у своего двойника.

— По тебе не скажешь, что ты — зеркальное отражение, — через силу произнес Шестун, оправившись от замешательства.

— По тебе тоже. Я много тренировалась и ты, думаю, тоже. Но с буквами, командир, до сих пор проблемы, да?

— Да, — честно признался Шестун. — Но почему ты до сих пор молчала?!

— Почему молчала? А ты?! Ты сам почему молчал?! — вопросом на вопрос ответила Даша: — Почему сам не поговорил со мной?!

— Я не был уверен, что это случилось и с тобой. К тому же я не был уверен, что это именно ты была со мной во временном туннеле лабиринта, пояснил Шестун и, встретив горячий, удивленный взгляд, опустил глаза вниз.

— Не был уверен?! Но мы ведь уже несколько раз обсуждали тот случай?! удивленно округлила глаза Даша.

— Ты могла узнать подробности у своего двойника.

— Зачем?!

— Ну, мало ли… Чтобы было меньше вопросов после нашего возвращения.

— Так ты думал, что я могу быть… Значит все, что было между нами, это… Значит… — Даша от возмущения не могла подобрать необходимые слова, но Шестун чувствовал, что девушка вот-вот взорвется от негодования.

Подойдя к Даше, Андрей крепко сжал ее в своих объятьях.

— Пусти, слышишь! Пусти! — потребовала Даша.

— Не пущу, глупая! — возразил Андрей и обнял ее еще сильнее: — Пойми, я ведь все равно люблю тебя! Там, в лабиринте, произошло раздвоение. Но какая разница — я ведь все равно люблю тебя, была ты со мной в туннеле перед раздвоением или нет! Я все равно тебя люблю!

— Значит ты любил и ее! Перед тем, как она погибла?!

— Я люблю только тебя! Но и погибла тоже ты! Именно ты, а не другая! И я. Я тоже там погиб! Не было других — были только мы! В том-то и вся штука, что это именно мы погибли на Терре и именно мы никогда там не погибали, а сидим сейчас с тобой здесь, в Центральном Пульте Управления «Мира» объяснил Шестун, продолжая сжимать Дашу в своих крепких объятьях.

Их беседу прервал старший вахтенный офицер Пил Сайнс, запросивший у командира приказ о начале движения. Освободив Дашу из своих объятий, Андрей подошел к пульту и отдал команду:

— Начать движение!

— Есть — начать движение!

— Расчетное время полета до Паутины Циолковского?

— Восемь часов, командир! — доложил Сайнс.

«Мир» вздрогнул и начал медленно разворачиваться, готовясь занять позицию для выхода с орбиты вокруг Терры. Движение огромного корабля ощущалось только по перемещению звезд в больших полноэкранных иллюминаторах. В левом верхнем углу появился край Терры, все более увеличивающийся в размерах. Терра была покрыта плотным слоем облачности, но даже через небольшие разрывы в облаках можно было различить синеватый океан и желто-зеленые пятна крупных островов. Где-то там, внизу, сейчас были Мюррей, Солдатов, Снегирев и другие члены команды. Корабль продолжал разворачиваться и диск Терры, медленно закрыв весь центральный иллюминатор, понемногу начал смещаться вправо, обнажая растущий, иссиня-черный серп космоса.

— Терра очень похожа на Землю, особенно отсюда! — восхищенно воскликнула Даша, будучи не в силах оторвать взгляд от поразившего ее зрелища.

— Поэтому, наверное, мы ее так и назвали. «Терра» на древнем латинском и означает — Земля. Это Мюррей придумал. Словно заранее знал, что ему придется здесь остаться.

Шестун был рад, что прохождение диска Терры через главный иллюминатор отвлекло Дашу и у него появилась возможность собраться с мыслями.

Едва Терра успела исчезнуть из поля зрения, как тут же в Пульт ворвался целый вихрь света — появился краешек Гефеста. Металлический пластик экрана главного иллюминатора тут же усилил плотность пигмента и теперь диск Гефеста можно было наблюдать без какого-либо дискомфорта. «Мир» уже набрал ход и Гефест исчез из поля зрения так же быстро, как и появился — развернувшись, корабль направился в сторону Паутины Циолковского.

— Как ты думаешь, Даша — что с нами произошло? Почему ты никому не сказала о своей догадке?

— Зачем? Ты — командир и должен им оставаться. Никакого смысла в моем признании не было бы — только лишний повод для брожения команды. Хватит нам и того, что нас занесло на край света.

— Тогда почему не сказала мне?!

— Не знаю. Мне тоже неприятно об этом говорить. Никому не нравиться ощущать себя клоном.

— Почему же решилась сказать теперь?

— Мы пытаемся вернуться. Если удастся — придется разговаривать с командованием разведки. Ты будешь докладывать о том, что произошло? Я имею в виду наше удвоение.

Шестун промолчал.

— Ты будешь об этом докладывать? — настойчиво повторила свой вопрос Даша.

— Я обязан докладывать обо всем существенном, что случилось во время полета, — неохотно кивнул Андрей.

— Ты не должен об этом докладывать!

— Почему?

— У командования может возникнуть к тебе недоверие. Необоснованное недоверие. Я, конечно, не сомневаюсь в том, что они будут считать, что ты это ты, но некоторые изменения твоих внутренних органов могут натолкнуть их на мысль, что твое поведение во время очередной разведывательной экспедиции может быть не всегда до конца продуманным. Мне кажется, что есть серьезная опасность, что может быть принято необоснованное решение о твоем списании.

— Но ведь все и в самом деле может обстоять именно так, как ты об этом говоришь. Вдруг мое поведение и в самом деле непредсказуемо? Тогда такое решение выглядит вполне оправданным. Конечно, для меня мысль о списании…

— Ну что ты говоришь, Андрей?! Ты ведь командир экстра класса! Твоя честность, конечно, тоже говорит о профессионализме, но… Я не теряла времени даром и провела полное комплексное исследование твоего и своего организмов. Данные обработаны с помощью Центрального компьютера. Я сотру всю информацию, как только ты с ней ознакомишься. Но только ты можешь обеспечить мне доступ к ее уничтожению.

— Но остается черный ящик! — возразил Шестун.

— Черный ящик изучается только в случае явных кризисных ситуаций. Во всех других случаях при очередном разведывательном полете новая запись пишется поверх, полностью уничтожая старую. Ведь так?

— Предположим… Какие ты провела исследования? — с интересом спросил Шестун.

— Прежде всего я провела полный анализ молекулярных структур и в особенности — ДНК.

— Ну?! — в голосе Шестуна появились нотки нетерпения.

— ДНК и молекулярная структура полностью идентичны нашим данным, заложенным в базу данных еще перед полетом.

— Иными словами — мы можем пройти любой тест на чужеродность?!

— Да! В том-то и дело, Андрей — мы на 100 % земляне!

— Откуда же зеркальность? Или это нам только кажется?

— Нет, не кажется — мы на самом деле на макроуровне стали зеркальными отражениями самих себя, в том числе поменялись местами нейронные цепи левого и правого полушарий и все зоны — зрительная, речевая и так далее. Но на микроуровне мы остались прежними. Даже аминокислоты не стали зеркальными. А ведь если бы зеркальное отображение произошло бы не на уровне организма, а хотя бы на уровне аминокислот, мы не смогли бы жить! Поэтому зеркальность затронула только макроуровень. Видимо, это единственный способ совместимого с жизнью удвоения организма. Это можно сравнить с удвоением нитей ДНК — их половины зеркальны, но на микроуровне состоят из одних и тех же азотистых оснований и атомов.

— Скорее, это похоже на объемное зеркальное изображение.

— Наверное. Трудно подобрать точное сравнение для того, что мы знаем. Думаю, что на Терре, как это ни странно, продвинулись в этом направлении дальше, чем мы.

— Как, по-твоему, произошло удвоение?

— Точно не знаю, но кое-какие предположения есть, — пожала плечами девушка.

— Давай, выкладывай! — попросил Андрей.

— Вспомним обычную полосу Мёбиуса. Если вырезать полосу, затем один ее конец перевернуть и соединить со вторым, получится единая поверхность.

— Это понятно. Длина сразу же удваивается, а точки, находящиеся друг под другом, реально находятся на максимально возможном расстоянии одна от другой, если придерживаться границ полосы.

— Но это еще не все! — нетерпеливо добавила Даша, недовольная тем, что ее перебили: — Не часто обращают внимание на то, что в реальности существует две совершенно разные полоски Мёбиуса. О первой я уже сказала — в случае наличия определенной толщины Д, никак не соотносящейся с самой плоскостью полоски, длин действительно удваивается и двумерный человек просто движется по ней вперед. Но есть и другой вид листа Мёбиуса, при котором не существует никакой ширины Д. Д=0! В этом случае верхняя и нижняя стороны плоскости полоски составляют собой единое целое. Казалось бы, это не должно приводить ни к каким существенным различиям, но в реальности… Если двумерный человек делает один оборот, он…

— Возвращается в ту же точку в качестве точной зеркальной копии! воскликнул Шестун.

— Именно! Или, если хочешь, мир для него становится зеркальным. Еще один оборот возвращает его в нормальное состояние. На самом же деле мир второй модели листа Мёбиуса абсолютно изотропен — в нем нет зеркального и обычного состояний. Все зависит от того, как на это смотреть, от какой точки вести отсчет. Если смотреть снизу, структура будет в виде Е, сверху — Э. Но совершенно очевидно, что любое перемещение по кругу меняет точку отсчета, а еще одно — возвращает ее в прежнее положение. Отсюда и эффект зеркальности.

— Но ведь мы не стали зеркальными на микроуровне, иначе просто не смогли бы жить, да и круг в петле Мёбиуса, пусть даже и трехмерный, явно не описывали! К тому же, если это объясняет зеркальность, то не объясняет само удвоение.

— Мы действительно не стали зеркальными на микроуровне или, быть может, стали, но дважды. Для зеркальности нам вовсе не нужно описывать полный круг — главным здесь является само расположение понятий «лево» и «право», то есть смена координат отсчета. А она происходит всегда, когда в более высоком измерении поверхность в более низком переворачивается нечетное число раз. Это первый постулат Тищенко. Представь обычную ленту — по ней мы, в данном случае — двумерные, движемся по двумерному же лабиринту. На некотором расстоянии впереди в третьем измерении есть развилка — лента делится на две части и одна, более длинная лента, представляет собой полосу Мёбиуса.

— Если наша конструкция имеет ширину Д, то такой переход невозможен в принципе, так как лента Мёбиуса выводит нас на другую сторону главной ленты. А если ширины нет, Д=0, но как решить, по какому переходу мы должны двигаться?! — возразил Шестун.

— А давай представим третий вариант — наша полоса имеет сверхмалую ширину дельта Д, но все же имеет. Но мы, двумерные, ее не ощущаем, так как одновременно живем на обоих сторонах ленты. Когда мы достигаем развилки, мы будем видеть свет от обоих полос — по основному пути и по ленте Мёбиуса. Но, если их структура одинакова, то переход вообще незаметен, потому что изображения приходят во взаимную интерференцию. Это, видимо, и произошло в туннеле, который неожиданно возник в стене. Вот мы и не заметили перехода. Когда наши двумерные люди достигают развилки, ширина и основного пути, и отходящей от него полосы Мёбиуса уменьшается до половины дельта Д — дельта Д:2. Мы незаметно для себя делимся на две части. Это происходит всего за пару шагов. Прошлое у нас в любом случае будет общим и, даже озираясь назад, мы будем видеть одно и то же, а вот будущее — совершенно разное. Если бы длина основного пути и листа Мёбиуса была одинаковой, мы бы могли столкнуться и даже погибнуть, ибо у нас все органы удвоились бы, уничтожив друг друга, но из-за разности длин, одна из которых в нашем случае основная, обе наши части достигают цели, но по основной — раньше. А копия, движущаяся по ленте Мёбиуса, достигает соединения гораздо позже и… появляется в зеркальном для себя мире.

— А как же быть с шириной?

— Здесь два варианта. Либо второй стороны просто нет, либо… дельта Д и дельта Д:2 ведет себя совершенно одинаково. Возможно, что существует квант ширины и он не может быть меньше дельта Д. Тогда очевидно, что сколько бы дельта Д:2 не сливалась с дельта Д:1 или дельта Д, в итоге все равно ширина будет дельта Д. То есть эта разница играет роль только на линии развилки или объема развилки, если говорить применительно к нашему случаю. Во всех же остальных случаях дельта Д:2 равно дельта Д. Видимо, вне развилок стоит ввести коэффициент Р, численно равный количеству пересекающихся пространств. Тогда вне развилок дельта Д = дельта Д: Р, где Р — коэффициент микрокривизны пространства, не имеющий практического смысла. А в развилке Р приобретает конкретное значение и, возможно, оно бывает только целым положительным числом, ограниченным каким либо пределом. Скорее всего, Р всегда равен 2. Если угодно, я даже могу придумать ему название.

— Чего тут думать — коэффициент Рыбачук! Это грандиозно! — закричали Шестун, ошарашенный глубиной догадок Даши.

Некоторое время Андрей молча сидел, восхищенно любуясь девушкой, но затем вновь поддался нахлынувшим на него эмоциям:

— Великолепно! Все это и просто, и сложно одновременно! И, главное, наглядно. Признаюсь честно — я этого от тебя не ожидал!

— Это еще не все, — заметила залившаяся румянцем Даша.

Ей, конечно, было приятно, что Шестун по достоинству оценил ее открытие, но девушка спешила поделиться своими другими догадками:

— Таким образом, помимо макрокривизны пространства существует его микрокривизна. Что означает, по-твоему, отсутствие зеркальности на микроуровне?

— Ну?! Говори — не тяни! — попросил Шестун.

— Видимо, коэффициент микрокривизны все же величина постоянная и тесно связан с размерами микромира. И на уровне молекул и ниже зеркальность либо невозможна, либо осуществляется дважды. Именно этим и можно объяснить наше теперешнее состояние — мы зеркальны на макроуровне, но абсолютно нормальны на микро. Остается только понять, зачем вообще произошло наше раздвоение на Терре.

— Это приз! Самый обычный приз! — воскликнул Шестун.

— Приз?! — удивилась Даша.

— Именно! Приз! Во многих играх и аттракционах встречаются призы в виде увеличения числа объектов, выполняющих ту или иную задачу. Так легче довести ее до логической цели. Возможно, мы, уничтожив определенное количество чужаков или достигнув определенного радиуса в лабиринте, получили право на приз. Может быть и другие могли бы удвоиться, но… Этого мы не знаем. Как не знаем и того, случайно создатели лабиринта наткнулись на пространственную петлю или специально ее создали. Но, в любом случае, если приспособили ее для своего жестокого космического аттракциона, явно кое-что понимали в ее свойствах. Нужно срочно сообщить обо всем Мюррею на Терру. Думаю, что пространственная петля станет одним из ключей к разгадке тайны искусственных медных звезд и их катастроф.

— Но… Тогда станет известно о нашей зеркальности…

— Я пошлю Мюррею шифровку, чтобы он держал это в тайне. Считаю, что в случае возвращения мы должны доложить обо всем Совету.

— Но…

— Это будет правильно и ты это знаешь! Кроме того, исчезновение корабля-флагмана и его перемещение во времени — более, чем серьезная причина для изучения черного ящика, так что объяснений с Советом и экспертизы нам не избежать, если только…

— Что, если?! — с дрожью в голосе спросила Даша и Андрей отчетливо увидел, что у нее на глазах заблестели слезы.

— Если мы вернемся и, притом — вернемся живыми!

— А мы вернемся?

— Я думаю, что да… Пока ты была занята коэффициентом микрокривизны пространства, я тоже не терял времени зря. Кое-что подсказывает мне, что мы сможем вернуться. Твоя гипотеза, возможно, поможет мне взглянуть на все другими глазами.

— Ты что-то понял?

— Пока очень немногое — скорее интуиция, так что не будем торопиться с выводами. Но у нас есть шанс вернуться? Я должен еще раз проверить все расчеты.

Их беседу прервал вышедший на связь Сайнс:

— Командир, мы зафиксировали незнакомое реликтовое излучение. То же было и при предыдущем проходе через медную туманность. Просьба отпустить офицера Рыбачук в лабораторию анализа излучений.

— Хорошо, Пил — она сейчас будет, — кивнул Шестун и, выключив связь, обернулся к Даше: — Иди — там ты сейчас нужнее. Похоже, мы в двух шагах от временной развилки… или пространственной…

— Хорошо, — кивнула Даша, — но, я хочу попрощаться, на всякий случай.

Шестун подошел к Даше, обнял девушку и их губы слились в долгом, нежном поцелуе.

— Все будет хорошо! — прошептал Андрей.

— Я знаю. Ты всегда знаешь, что делаешь! Все будет хорошо! — повторила Даша, не стыдясь своих слез.

Когда Даша скрылась за створками лифта, Шестун сел в кресло и закрыл глаза — ему нужно было сосредоточиться. Командир чувствовал, что скоро от него потребуются не только мужество и воля, но и полная мобилизация интеллекта и интуиции — от его действий теперь напрямую зависела судьба корабля и, косвенно — судьба колонии на Терре.