Паутина Циолковского, или Первая одиссея «Мира»

Глава вторая ФАТА-МОРГАНА (В плену миражей)

— Когда мы непосредственно соприкасаемся с веществом Паутины? — спросил у сидящего рядом Мюррея Шестун.

Командир флотилии чувствовал какое-то непонятное внутреннее беспокойство и это ему не нравилось.

— Мы уже соприкоснулись. По сути, мы вошли в ее пограничные слои, своеобразную корону туманности. В общем-то, мы уже внутри, но основная плотность начнется через пятнадцать минут полета.

— Плотность вещества за бортом? — четко спросил Шестун.

— 0,2 г/см³, - ответил Мюррей.

— Сбросить скорость вдвое, — приказал командир и вывел на дисплей анализ химического состава короны туманности.

«Суспензия. 30 % — СuО, 15 % — Сu, 50 % — Н₂, 5 % — Не. Плотность возрастает. Текущая плотность — 0,4 г/см³», — компьютер бесстрастно вывел на экран ответ на вопрос командира.

— Медь. Целый медный океан. Паутина Циолковского состоит из меди! — возбужденно вскрикнул Шестун.

Мюррей с удивлением посмотрел на экран:

— Да?! В самом деле! Может анализ…

Венерианин никогда еще не только не видел ничего подобного, но даже отдаленно не слышал о том, что такое может быть.

— Это медь! Самая настоящая медь! Это тебе, Клод, не учебник по изотропии Вселенной. Каждый конкретный уголок совсем не изотропный. В этом и есть величие Творца и наша профессия. Никогда не знаешь, с чем предстоит встретиться. Не исключено, что объект — медный астероид. К тому же это не просто медь — это медная пыль. Именно поэтому она прозрачная для излучения оптического диапазона. А со стороны Паутина кажется темной потому, что оксид меди поглощает почти все излучения, иначе, если была бы одна медь, все пространство вокруг Витязей отдавало бы краснотой, — пояснил венерианину восторженный командир.

Не дав компьютерщику опомниться, Шестун попросил сидевшего по другую сторону Косовского:

— Включи обзор.

Старший вахтенный офицер убрал с экрана оптическую защиту и в рубку хлынул поток красного и зеленоватого света.

Вокруг корабля была пустота, образованная его сигарообразным магнитным полем, вне которой на расстоянии каких-нибудь двухсот метров клубились красно-зеленые языки бесчисленных медных песчинок. Чуть дальше, нисколько не теряясь за этим калейдоскопом, параллельным курсом шла «Филадельфия», тоже образовавшая вокруг себя сигарообразную пустоту.

— Включи обзор для членов экипажа и лабораторий — пускай полюбуются. Когда еще увидят такое?! — приказал Косовскому командир.

«Плотность максимальная — 0,6 г/см³. До объекта — 10 000 м. Время подлета — 12 минут. Все параметры среды в пределах нормы», — сообщил компьютер.

— Сбросить скорость вдвое! — вновь приказал Шестун и впился глазами в экран, словно он мог увидеть то, что ожидало их впереди, лучше, чем десятки приборов.

«Филадельфия» синхронно сбросила скорость и подошла к «Миру» ближе. Сквозь медный туман можно было даже различить изумрудные комбинезоны Хоккинса и Александрова, находившихся в рубке управления.

Прошло пять минут. Еще десять. Ничего не происходило. Шестун нервно запросил компьютер. «Плотность прежняя — 0,6 г/см³. Объем отсутствует. Время подлета — не установлено. Все параметры среды в пределах нормы», — сообщил компьютер.

— Мы потеряли объект! — удивленно присвистнул Шестун.

— Запросите показания с «Филадельфии», — посоветовал Косовский.

Но командир и сам уже вызывал Хоккинса. Для экономии времени обошлись радиосвязью.

— Я потерял объект. Сообщи данные своего сканера, — попросил Шестун Хоккинса.

Немного помолчав, Хоккинс сообщил то же самое, что и так горело на экране перед глазами Шестуна.

— Как думаешь, Джим — мы потеряли объект? — спросил командир флотилии.

После некоторой паузы Хоккинс возразил:

— Не уверен, что он вообще был. Мираж, оптическая линза. С таким явлением мы встречались в районе Арктура. Тогда тоже ждали встречи с дырой, а ее не оказалось.

— Хорошо. Все равно пойдем вперед. Маяк — Витязь А! — скомандовал Шестун.

Некоторое время все шло так же, как и прежде. Но при очередном сеансе радиосвязи Хоккинс ответил еще медленнее, чем прежде и Шестун решил, что командир «Филадельфии» нервничает больше, чем следует и уже хотел было его подбодрить, но, взглянув в сторону соседнего корабля, едва не лишился дара речи. Прямо напротив «Мира» горели сигнальные огни «Филадельфии», которая казалась застывшей. Шестун мог различить мельчайшие детали на корпусе корабля и даже тончайшую паутину бикронного радара. Но сразу же за «Филадельфией», словно в гигантском кривом зеркале, закрывая все видимое пространство, друг за другом располагались изображения кораблей причудливые, вытянутые и искаженные до неузнаваемости. Каждое более дальнее изображение было гораздо больше и искривленнее предыдущего и, казалось, что вся туманность заполнена калейдоскопом отражений «Филадельфии».

— Точно Фата Моргана — на Венере часто бывают такие миражи, — прошептал Мюррей.

— Проверить показания приборов! — приказал овладевший собой Шестун.

Командиру казалось, что сердце вот-вот вырвется у него из груди или же разорвется от волнения — он никогда не видел ничего подобного. Сделав себе инъекцию ЛМД, командир почувствовал себя увереннее. Инъекция была вредна для здоровья, но просто необходима в кризисных ситуациях, когда события начинают выходить из-под контроля и нужно уподобиться машине и даже превзойти ее в хладнокровии, чтобы принять четкие и верные решения. А то, что ситуация начинает выходить из-под контроля в буквальном смысле, было уже видно невооруженным взглядом.

Поэтому сообщение Косовского о том, что утеряна связь с «Филадельфией», вовсе не застало Шестуна врасплох, словно внутренне он ожидал чего-нибудь подобного.

— Все параметры среды — нормальные. Расстояние до «Филадельфии» — 250 метров, — доложил Мюррей и, немного помолчав, добавил: — Странно, конечно…

— Что странно? Если есть еще интересная информация — докладывайте. И запомните, Клод, на будущее — Вы должны докладывать мне все, что заслуживает внимания. Я сам решу, что важно, а что не важно, — предупредил Шестун, привыкший к военной четкости.

Его всегда раздражала некоторая бестолковость гражданских специалистов при получении и передаче какой-либо информации. Клод не был исключением, но все же Андрей решил сразу же приучить его к военному режиму. Сейчас это было просто жизненно необходимо.

— Понял, командир, — кивнул Мюррей и пояснил: — Приборы воспринимают изображения Фаты Моргана, как реальные физические объекты. Хуже всего то, что самих отражений очень много… Если не бесконечно много, потому что блок памяти уже переполнен данными об их удаленности, размерах и тому подобной информацией. Согласно показаниям приборов весь космос вокруг нас заполнен гигантскими искривленными кораблями. Позади старых изображений зажигаются все новые. Их нет лишь впереди и позади по курсу. Если это мираж, то почему на него реагируют все приборы? Все до единого?!

То, что отражения добавлялись и росли в размерах, постепенно заполняя окружающий космос, было хорошо видно и без приборов. На многих больших изображениях, словно тени, легко просматривались маленькие силуэты кораблей. Вскоре Фата Моргана заполнила все пространство и лишь прямо позади и впереди по курсу виднелся свободный от миража космос.

— Смотрите, чем дальше мираже, тем они слабее! — заметил возбужденный Косовский.

Ближе к свободному от видений пространству миражи вырождались в какую-то едва различимую, размытую вуаль, не имеющую четких границ.

— Попробуй вновь установить связь с «Филадельфией»! — приказал Косовскому Шестун.

— Связи нет. К нам возвращаются наши же запросы. Причем они, судя по показаниям, отражаются от корпуса «Филадельфии». Но такие же сигналы, правда, с запаздыванием, идут и от каждого из изображений Фаты, — тревожно доложил Косовский.

— Значит полный мираж. Понимаешь — полный?! Если мы не сошли с ума, то есть два выхода. Либо космос и в самом деле заполнен миражами «Филадельфии», либо перед нами еще неизвестный феномен пространственной иллюзии по типу Фаты Моргана. Я думаю, что у нас, все же, второе, поэтому будет двигаться дальше, не изменяя курса. Думаю, что с «Филадельфии» мы смотримся не лучше. Но пока они движутся рядом, можно не беспокоиться, — заметил Шестун: Включить панораму левого борта, насладимся зрелищем в его полноте.

— Не нравится мне эта Паутина Циолковского, — проворчал Косовский: Слишком уж много здесь всего необъяснимого и необычного.

Левый бок корпуса рубки постепенно становился прозрачным для оптических лучей.

— А нас на обычный объект и не послали бы. Тем более — целой флотилией, — заметил на это Шестун и посмотрел в противоположную сторону.

Рядом с «Миром» и с другого бока плыла точно такая же «Филадельфия». Ошеломленный Шестун некоторое время изумленно переводил взгляд с одного корабля на другой, затем посмотрел вверх. «Филадельфия» была теперь везде, образовав вокруг «Мира» своеобразный плотный цилиндр. Вверху можно было отчетливо рассмотреть «днище» соседей, зато внизу прекрасно просматривался «верх».

Зажегся экран экстренной связи и на мониторе появилось лицо Абу Сина, вахтенного офицера дежурной смены:

— Командир — люди взволнованы! Они просят объяснить, что происходит?!

— Это обыкновенный мираж. Своеобразная космическая Фата Моргана. Успокойте людей. Показания приборов свидетельствуют, что мы стабильно движемся в Паутине Циолковского. Сейчас мы проходим сквозь область аномальных оптических явлений, зафиксированную приборами ранее, — солгал Шестун и, немного подумав, приказал: — Поставьте оптические фильтры во всех служебных отсеках, кроме боевой рубки и лабораторий.

— Есть, — кивнул Абу-Син и исчез с экрана.

— Зачем ты оставил изображение в лабораториях? — удивился Косовский.

— Сейчас люди там все равно ничем не заняты — пусть посмотрят. Может быть, это самое грандиозное зрелище из всего того, что они увидят за всю свою жизнь. А вот в служебных отсеках не до того — там эмоции не нужны, пояснил командир.

Взглянув на мираж, Шестун почувствовал какой-то необъяснимый, суеверный ужас, словно Космос неожиданно превратился в таинственное и всемогущее существо. «Мир» и «Филадельфия» были маленькими островками среди этого хаоса изображений и Шестун мысленно обратился молитвой к Создателю. Его спутники в рубке чувствовали то же самое. Мюррей и вовсе лишился дара речи и, как загипнотизированный, не мог оторвать взгляд от череды миражей. Косовский был бледным и, несмотря на две инъекции ЛМД, чувствовал себя неважно.

— Что, Игорь, не по себе? — спросил Шестун и улыбнулся натянутой, неестественной улыбкой.

— Андрей, я не знаю, куда нас занесло. Может это край Вселенной?! Может дальше ничего нет, а? — прошептал Косовский, разглядывая миражи.

— Это не может быть край Вселенной. Мы в области Е-750-751. Это всего млрд св. лет от Солнца. Вокруг на несколько млрд св. лет пространства и звезд, внесенных во все каталоги. Так что до края Вселенной, если он даже и есть, отсюда далековато. Да и самого края, наверное, нет. Во всяком, случае в пределах прямой видимости. Так что здесь что-то другое, — возразил Шестун, тем не менее, напряженно всматриваясь в миражи.

— Может увеличим скорость? — предложил Косовский.

— Вот этого мы делать не будем — мы не знаем, в каком пространстве движемся. Так что лучше пойдем медленнее. Если будет явная угроза кораблю, можно перейти на сверхгравитационную. Это, конечно, займет время и мы потеряем связь с «Де Голлем», но это наш резерв.

Шестун не отрывал взгляда от панорамы миражей. Наконец, ему показалось, что их количество немного уменьшилось, а свободное от отражений пространство впереди увеличилось. Через мгновение командир понял, что это и в самом деле так. «Филадельфия» начала меняться на глазах и постепенно растягиваться в стороны, принимая все более расплывчатые очертания.

— Андрей, с «Филадельфией» что-то происходит! — крикнул старший вахтенный офицер, от которого тоже не укрылись значительные перемены в картине миражей.

— Я думаю, что сама область пространства, в которой мы находимся, меняет свои оптические свойства. «Филадельфия» идет рядом с нами. Думаю, что они наблюдают схожую картину, когда видят нас, — немного помедлив, ответил командир.

— Командир, есть одно «но», — впервые вступил в разговор наконец пришедший в себя Мюррей.

Шестун и Косовский удивленно переглянулись — в пылу обсуждения они просто забыли о существовании венерианина.

— Согласно показаниям приборов, расстояние до «Филадельфии» увеличивается. Более того — соседи уходят от нас. Пока это чувствуют только приборы, но видимые изображения уже изменили курс. Причем это характерно для всех… «Филадельфий», — Мюррей даже запнулся, растерявшись из-за кажущейся нелепости своих собственных слов, — Вернее, всех отражений «Филадельфии», которые нас окружают. И еще…

— Что еще? — быстро спросил Шестун.

— Ничего, — смутился Мюррей и, заметив, что командир недоволен тем, что он не договорил фразу до конца, пояснил: — Радиосвязи по-прежнему нет.

Еще через несколько часов полета миражи почти окончательно исчезли, лишь позади, на фоне вновь ставшего привычным зеленовато-медного пространства едва можно было различить огромные силуэты последних призраков. Но вместе с миражами исчезла и «Филадельфия». Наконец, когда исчезли последние остатки Фаты Моргана, Шестун окончательно убедился в том, что «Филадельфии» нигде нет в пределах прямой видимости. Плотность туманности возросла до 8 г\см куб. и это уже значительно превышало плотность марсианской атмосферы. Конечно, заметить «Филадельфию» теперь было сложнее, но хуже всего было то, что приборы не могли зарегистрировать нигде поблизости даже отдаленное подобие корабля, лишь позади вновь стал видимым в бикронном диапазоне пройденный неизвестный объект.

— «Филадельфии» нигде нет! — с тревогой в голосе доложил Косовский. Может сделаем несколько кругов и поищем их?

— Нам нельзя сбиваться с курса! — возразил Шестун. — Включить на полную мощность сигнальные маяки! — Пойдем вперед. Скоро Паутина Циолковского должна закончиться и мы выйдем в межзвездное пространство. Точно также поступят и на «Филадельфии». Если с ними не случилось ничего внештатного, мы встретимся уже через полчаса полета. И я думаю, что за это время с ними ничего не могло случиться. Это все из-за изменения оптических свойств пространства в Паутине Циолковского.

— Плотность Паутины упала до 4 г/см куб, — сообщил Мюррей спустя еще пятнадцать минут полета.

Еще через четверть часа «Мир» вышел в разреженную корону. Через медное марево начали пробиваться первые звезды.

— Клод, уточни наше местоположение! — приказал командир и по видеосвязи распорядился поднять по тревоге рубку радиолокации — необходимо было направить все силы на поиски «Филадельфии».

— Не удается запеленговать ни одну звезду — компьютер отказывается распознавать видимые сквозь корону объекты, — с тревогой доложил Мюррей.

— Вероятно, все еще продолжается влияние гравитационного поля объекта, — предположил командир и, немного помолчав, добавил: — Прибавим мы работы нашим космофизикам. Да и само открытие объекта явно потянет на Премию Галактики. Необходимо будет дать ему название и внести в каталог, а затем сообщить информацию на ближайшие станции. Какие будут предложения?

Шестун задал вопрос в большей степени для того, чтобы хоть как-то снять тягостное, гнетущее чувство того, что они угодили в какую-то западню. Его тревожило и отсутствие «Филадельфии» — они уже практически вышли в межзвездное пространство, а корабль Джима Хоккинса как будто бы просто растворился. «Филадельфия» обладала огромным запасом прочности и при необходимости могла на скорости пройти даже вблизи сферы Шварцшильда черной дыры и ее неожиданное исчезновение было почти мистическим. Впрочем, открытый объект и в самом деле следовало как-то назвать и первым подал идею старший вахтенный офицер Косовский:

— А что, если — Пристань Мира. Ведь наш корабль называется «Мир». Мы открыли объект. По-моему — логично и неплохо. К тому же Пристань Мира в Паутине Циолковского звучит красиво и поэтично.

— Тоже мне — Пристань Мира! Скорее Пристань Дьявола! — хмыкнул Шестун, но по его лицу было все же видно, что Косовский попал в точку и предложенное название командиру понравилось.

— Так как, Андрей — согласен на Пристань Мира? — после паузы спросил Косовский.

— Согласен, — кивнул Шестун: — Только все равно окончательно судить не нам. Утвержать будут в Главном Управлении Комсических Каталогов.

— Обычно они сохраняют названия, которые дают на кораблях, — заметил Косовский.

— Обычно сохраняют. Но нет никакой гарантии, что какой-нибудь засушенный старичок, летавший в последний раз лет сто назад, вместо Пристани Мира назовет это место как-нибудь вроде «Объект П-1101» и от всей твоей поэзии не останется и следа! — засмеялся Шестун, но глаза командира остались серьезными.

— Не назовет — слишком уж уникальный объект, — возразил Косовский.

— Мюррей, подготовьте информацию для ближайшей станции Каталога об открытии Пристани Мира в толще Паутины Циолковского. Вы должны быть у меня ровно через час! — приказал Шестун.

Мюррей кивнул и, поднявшись со своего места, исчез за дверями лифта.

Шестун взглянул на звезды и убедился, что «Мир» фактически покинул Паутину Циолковского. По данным приборов, в окружающей межзвездной среде практически не было ионов меди и ее оксида. Паутина хорошо просматривалась позади корабля и закрывала почти половину звездной россыпи.