Павел I без ретуши

Великодушный деспот

Ранним утром 12 марта 1801 года Россия присягнула новому императору Александру I. Правда, новоявленный монарх находился в состоянии глубочайшей прострации. Темные круги вокруг глаз, нарисованные напряженными треволнениями минувшей ночи, свидетельствовали о его крайнем нервном истощении. И немудрено: восшествие Александра на престол сопровождалось жестоким убийством его отца, императора Павла I.

Россия XVIII века пережила несколько дворцовых переворотов. Посылом к этому явился указ Петра I о престолонаследии от 1722 года, согласно которому по воле правящего монарха русский трон мог занять любой достойный (или не достойный?) претендент. При этом сам Петр, скончавшийся в январе 1725 года, своим указом воспользоваться не успел (или не решился, не обнаружив среди своего окружения истинного преемника?).

Петровский указ сыграл на руку череде отчаянных авантюристов, сумевших, опираясь на гвардейские штыки, взойти на русский престол. Этим указом намеревалась в конце жизни воспользоваться и Екатерина II, которая планировала назначить своим непосредственным преемником любимого старшего внука Александра, минуя нелюбезного ее душе и сердцу сына Павла Петровича. Об этом при русском дворе говорили чуть ли не в открытую. Льстивые царедворцы практически смеялись Павлу в лицо. А уж что говорилось за спиной законного наследника!

Впрочем, почему законного? В этом отношении закон был матушке Екатерине не писан. Она сама заполучила русский трон в 1762 году посредством жесткого, стремительного переворота, предложив России себя в качестве всевластной императрицы, а русскому обществу — сказку о «геморроидальных коликах» свергнутого императора-мужа Петра III, якобы повлекших за собой его скоропостижную смерть.

6 ноября 1796 года Екатерина II скончалась в Санкт-Петербурге, не осуществив своих намерений относительно смены престолонаследника. Спокойно, без проволочек и неуместных в такой ситуации манифестаций, великий князь Павел Петрович вступил на российский престол. Первое распоряжение коронованного императора касалось закона о легитимности власти. Отныне власть в России будет передаваться от отца к сыну, а если такового нет — следующему по старшинству брату императора. Согласно этому указу страной, вплоть до краха дома Романовых в 1917 году, управляли «Павловичи», что обеспечивало достаточную стабильность при смене каждого из правлений.

Павел I почитал закон, справедливо считая, что он есть основа правильного государственного устройства. Екатерининские вельможи, доставшиеся ему по наследству от покойной матушки, воспринимали павловские законы как смирительную рубашку, выдавая требования своего императора за проявления вздорного характера слабоумного, неадекватного человека. Ложь и клевета, сопряженные со страхом и ненавистью, сопровождали немногим более чем четырехлетнее правление этого тонкого, искреннего, нервного, жаждущего понимания и любви, окруженного сонмом родни и придворных, но при этом бесконечно одинокого императора-романтика.

Павел I родился 20 сентября 1754 года в Санкт-Петербурге, в одном из помещений Летнего дворца императрицы Елизаветы Петровны. Его царственная бабка Елизавета, Петра Великого «дщерь», на протяжении долгих девяти лет ждала появления наследника.

В 1742 году бездетная русская императрица Елизавета Петровна призвала к российскому двору племянника, сына своей сестры, старшей дочери Петра I Анны, голштинского принца Карла Петера Ульриха. Юноша был миропомазан и уже под именем Петра Федоровича провозглашен наследником престола. 21 августа 1745 года его женили на скромной немецкой принцессе Софии Фредерике Августе Ангальт-Цербстской, в православии Екатерине Алексеевне. Появление в 1744 году на русском придворном небосклоне будущей Екатерины II историк Н. К. Шильдер охарактеризовал следующим образом: «Между тем оказалось, что в Москву прибыла представительница будущей славы России, державное воплощение забытого после Петра Великого русского государственного эгоизма».

Рождение в 1754 году (почти через десять лет после начала супружества) у великой княгини Екатерины Алексеевны ребенка, названного Павлом, сопровождалось придворными сплетнями и слухами. Говорили, что истинным отцом мальчика был красавец-камергер С. В. Салтыков, настойчиво неравнодушный к женским чарам Екатерины и сумевший добиться успеха в своих ухаживаниях. Поговаривали даже, что при родах ее ребенок умер и был заменен новорожденным чухонским младенцем.

Позднее, составляя «Записки» о своей молодости, Екатерина II настойчиво намекала, что великий князь Петр Федорович к рождению ее сына Павла причастен не был. И это понятно: в начале 1770-х годов наследник Павел Петрович приближался к возрасту совершеннолетия, и императрице вовсе не хотелось не только отдавать власть, но даже делиться ею. Может быть, поэтому прекрасно образованный и воспитанный великий князь Павел при екатерининском дворе всегда отстранялся от дел и выставлялся по меньшей мере недоумком.

Екатерина II женила сына дважды. Первый раз в 1773 году, когда наследнику едва исполнилось 19 лет. Это был блестящий повод вежливо устранить многолетнего наставника и воспитателя Павла, умнейшего царедворца Н. И. Панина, откровенно готовившего своего любящего воспитанника на трон. Ему недвусмысленно дали понять, что мальчик вырос — пора жениться, и с обучением было покончено. «Дом мой очищен!» — радостно воскликнула Екатерина, когда неугодный Панин был удален от двора. Стало быть, для женитьбы, по логике императрицы, мальчик вырос, не достигнув и 20-летнего возраста, а законный престол своего низвергнутого отца он получит ох каким переростком!

В жены Павлу Петровичу была определена принцесса Гессен-Дармштадтская Вильгельмина, в православии Наталья Алексеевна. Первоначальное восхищение императрицы юной невесткой вскоре сменилось тревожным раздражением. Прежде всего, «эта особа» была слишком расточительна; во-вторых, не успев хорошенько оглядеться и освоиться при русском дворе, она обзавелась фаворитом — им стал ближайший друг великого князя, граф А. К. Разумовский; в-третьих, ее влияние на мужа было слишком велико, а честолюбивые планы выходили далеко за рамки дозволенного. Поэтому, когда в апреле 1776 году Наталья Алексеевна скончалась «от неудачных родов», Екатерина, особо не опечалившись, без проволочек потрудилась подыскать сыну новую жену, с более мягким и покладистым характером. Она не прогадала. Вторая невестка, вюртембергская принцесса София Доротея Августа Луиза, ставшая женой Павла под православным именем Марии Федоровны, боготворила мужа, почитала его мать и одного за другим рожала здоровых детей. За двадцать два года супружества Мария Федоровна принесла новому отечеству десять порфирородных «Павловичей»: Александра, Константина, Александру, Елену, Марию, Екатерину, Ольгу, Анну, Николая, Михаила.

Воспитанием детей занималась сама Екатерина. Особой заботой и трепетной нежностью она окружила старшего внука Александра. Точно так же, как некогда Елизавета Петровна, отнявшая у нее сына и лишившая ее радости материнства, она полностью отстранила родителей от великокняжеской детской комнаты. Павел Петрович и Мария Федоровна вели тихую уютную жизнь в пожалованной им в 1777 году пригородной резиденции Павловске, к которой через шесть лет была добавлена «мыза Гатчина». А во всем, что касалось вопросов политики, дипломатии, армии, финансов, двора и даже воспитания их собственных детей, Екатерина и сама знала, что и как надо делать.

Большим событием в жизни молодой супружеской пары стало их совместное заграничное путешествие 1781–1782 годов по странам Европы, которое продолжалось 14 месяцев. Несмотря на то что они путешествовали инкогнито, под именем графа и графини Северных, королевские дворы и герцогства были прекрасно осведомлены о высоком статусе своих гостей. Впервые за всю свою жизнь великий князь почувствовал себя наследником престола великой страны. Ему оказывали высокие почести, с ним говорили о делах, к его высказываниям прислушивались…

Павел и Мария Федоровна произвели на европейское общество самое благоприятное впечатление. Все отмечали их ум, обаяние, широкий кругозор, блестящий художественный вкус. Наследник покорил всех умением держаться с воистину царским достоинством, несмотря на общеизвестную щекотливость его положения при русском дворе: когда в 1781 году, проезжая через Вену, он должен был присутствовать на придворном спектакле и решено было показать пьесу У. Шекспира «Гамлет», актер И. Ф. Брокман отказался исполнять эту роль, сказав, что в театральном зале окажутся два Гамлета.

Если говорить о личных впечатлениях Павла от путешествия, то наиболее яркие из них он получил во время пребывания в Берлине, столице Пруссии, которая считалась в то время одним из самых могущественных государств Европы. Установленные Фридрихом II порядки, четкая дисциплина во всем, и прежде всего в армии, привели наследника престола в восхищение. Вернувшись домой, он начнет моделировать свое представление о государстве и армии на примере «гатчинской империи» и гатчинского гарнизона, ориентируясь на прусский эталон.

После заграничного путешествия конфликт великого князя с матерью обострился. По дворцовым закоулкам носились слухи, что Екатерина активно готовится к его устранению от престолонаследия. Павел молча терпел. В присутствии матери он неизбежно был спокоен, любезен, молчалив. «Если чему обучило меня путешествие, то тому, чтобы в терпении искать отраду», — отметит он в одном из писем этого времени.

Терпение увенчалось успехом. В 1796 году великий князь Павел Петрович стал императором всероссийским Павлом I. К этому времени у него уже была выработана четкая программа развития страны. Одним из свидетельств того служит написанное двадцатилетним Павлом и безрезультатно представленное им на суд матери еще в 1774 году сочинение «Рассуждение о государстве вообще…» и последовавшая за ним «Собственноручная записка о гвардии». Анализ этих текстов показывает, что их составлял умный, думающий человек. Они представляют собой грамотную, жесткую критику екатерининского правления и наглядным образом отражают политическую и военную мудрость учителей Павла Петровича. Еще один программный блок документов был составлен наследником в 1788 году, когда он решительно готовился в поход к театру военных действий (сначала он намеревался отправиться на юг, где шла война с Турцией, но в результате оказался на северо-западном фронте, где разворачивались бои со Швецией). Это семь памятных документов: три — на случай его собственной гибели и четыре — на случай кончины Екатерины во время его отсутствия. Программа Павла опиралась на два главных начала: устранение привилегий во имя равенства перед законом и установление единого порядка во славу закона. Письма-завещания жене и детям свидетельствуют о его глубоком понимании своего назначения: радеть о народе и государстве. Именно здесь он обдумывает основные принципы, в дальнейшем положенные в основу указа о престолонаследии, обнародованного в день его коронации, 5 апреля 1797 года.

Итак, в 1796 году император Павел I был готов к переменам. Но была ли к этому готова Россия, и прежде всего сановный Санкт-Петербург?

Императора Павла I часто называют трагическим персонажем на российском политическом небосклоне. Трагедия заключалась в том, что окружающие не понимали его, а он не понимал их. Это был замкнутый круг непонимания, перераставшего в страх, раздражение, ненависть. Его ближайшее окружение не стало и не могло стать сплоченной командой, в едином порыве устремленной к общей цели. А ему ошибочно казалось, что его монаршей воли будет достаточно, чтобы в одночасье изменить все: страну, армию, людей, характеры, вкусы, моды… Он лихорадочно спешил в своих переменах, отнюдь не задумываясь о том, что лихорадочная спешка приводит к плачевным результатам. Он жаждал уважения и любви — его боялись; он стремился к славе и почитанию — над ним потешались; он искал благородных друзей — его обманули и предали…

«Павел вступил на престол с обширным запасом преобразовательных программ и с еще более обильным запасом раздраженного чувства, — писал историк В. О. Ключевский. — Но ему уже было значительно за сорок лет… он так долго дожидался престола, что, вступив, подумал, что вступил уже поздно…»

Царствование Павла I началось с манифеста, провозгласившего мирную политику Российской империи. В стране стали проводиться тотальные преобразования. Стремительная законотворческая деятельность Павла-императора свидетельствует, что годы его «гатчинского затворничества» сопровождались напряженной работой в этом направлении. Создается ощущение, что некоторые документы были уже давно подготовлены наследником, выверены и переписаны набело. Павел отменил прежний чрезвычайный рекрутский набор (по 10 человек с тысячи), осуществил меры по уменьшению цены на хлеб. С высоты царского престола впервые в России была предпринята попытка облегчить каторжный труд крестьян, ограничивающая барщину тремя днями в неделю работы на помещика. Особое внимание уделялось вопросам реорганизации армии. Основываясь на своих собственных представлениях о воинском порядке и дисциплине, Павел в одночасье переодел и переобул солдат и офицеров на прусский манер, переписал уставы, выпустил новые штаты и точные правила рекрутских наборов. Привыкшие к вольготной жизни екатерининские офицеры были вынуждены «нести прямую службу, а не по-прежнему наживать себе чины без всяких трудов». Все петербуржцы в одночасье должны были сменить покрой сюртуков, платьев и шляп, который ни в коем разе не должен был напоминать о французской моде, свидетельствующей, по мнению нового императора, о французской «революционной заразе» и «духе якобинства».

Жажда исторической справедливости толкает Павла на умопомрачительный шаг: он отдает распоряжение об эксгумации останков Петра III и с почестями хоронит его вместе с усопшей Екатериной II в Петропавловском соборе. При этом он весьма жестоко обходится со всеми оставшимися в живых участниками переворота 1762 года, вознесшего на престол его мать. Это было демонстративное назидание окружающим, которое, впрочем, не предотвратило его собственного рокового конца.

Он хотел быстро-быстро добиться результата во всем. Как в детстве — быстро заснуть, быстро проснуться, быстро позавтракать, быстро приготовить уроки… В характере этого взрослого человека осталось много детского: излишняя искренность, излишняя наивность, излишняя обидчивость, излишняя подозрительность. Последнее погубило его отношения с семьей. «Павла стали преследовать тысячи подозрений, — писал современник А. Чарторыйский, — ему казалось, что его сыновья недостаточно ему преданы, что его жена желает царствовать вместо него. Слишком хорошо удалось внушить ему недоверие к императрице и к старым его слугам. С этого времени началась для всех, кто был близок ко двору, жизнь, полная страха и вечной неуверенности».

Он остается один, еще до конца не понимая этого. Его взрывная, неуправляемая вспыльчивость и гипертрофированная подозрительность отталкивают от него даже «любезную жену» Марию Федоровну, взрослых сыновей и тех немногих из его окружения, кого он мог бы назвать друзьями. Он хочет везде поспеть сам: сам всем указать и сам все показать. Он раздражается людской нерадивостью, непочтительностью, недисциплинированностью… Он запрещает, наказывает, высылает, арестовывает… И ошибается, ошибается, ошибается.

Павловский двор и семья Павла I пребывали в молчаливом, гнетущем повиновении, окрашенном постоянным страхом. Подозрительный император приветствовал шпионаж и доносительство, которое становилось поощряемой нормой. Доносили все и на всех, даже на членов императорской фамилии…

Борясь с лихоимством и казнокрадством власть имущих, Павел I повелел вывесить на фасаде Зимнего дворца специальный ящик, куда каждый мог опустить жалобную бумагу, которая без проволочек попадала прямо к нему в руки. В Москве и Санкт-Петербурге полицейские чины активно шпионили за иностранцами. Во избежание проникновения «французской заразы» в Россию не дозволялось ввозить иностранные книги, газеты, журналы, ноты, «модные картинки». В 1798 году был выпущен указ о запрещении молодым русским дворянам выезжать на обучение в заграничные университеты.

Ненависть к французской революции определила в достаточной степени первоначальное направление внешней политики Павла I. В 1798 году Россия вступила в антифранцузскую коалицию, в состав которой вошли Англия, Австрия, Неаполитанское королевство и даже Османская империя. По договоренности с Австрией была создана объединенная русско-австрийская армия для освободительного похода в Северную Италию, захваченную войсками французской Директории. Союзники обратились к Павлу I с просьбой назначить командующим армии А. В. Суворова.

Великий полководец А. В. Суворов в это время находился в ссылке. Легко представить, как этот убеленный сединами и увенчанный славой воин, известный своим неуживчивым, язвительным характером, воспринял военные преобразования Павла. Особенно те меры, что касались введения нового обмундирования! И здесь с ним трудно было не согласиться. «Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, я не немец, а природный русак», — острая суворовская прибаутка гуляла в армейских кругах, подчеркивая общее настроение и отношение к реформам и реформатору.

Павел сумел переступить через мелочные обиды. «Граф Александр Васильевич! — пишет он А. В. Суворову в ссылку. — Теперь нам не время рассчитываться. Виновного Бог простит. Римский император требует вас в начальники своей армии и вручает вам судьбу Австрии и Италии».

Легендарные победы А. В. Суворова в Итальянском и Швейцарском походах позволяли России получить надежную основу для развития внешней политики в районе Средиземноморья. Однако это не входило в планы Австрии и Англии, которые, преследуя свои интересы, откровенно не желали усиления российского влияния на западноевропейской арене. Поняв это, Павел I стал смело рассматривать возможности заключения русско-французского союза, тем более что с падением Директории он рассчитывал на дальнейшее восстановление французской монархии, а само учреждение консульства и консула в лице Бонапарта воспринимал как первые шаги в этом направлении. Начало русско-французских дипломатических контактов 1800 года и совместный Индийский поход не на шутку встревожили его недавних английских союзников, не намеренных расставаться с лакомым куском в виде своей индийской колонии. Даже на стадии подготовки предстоящий договор между Россией и Францией расставлял четкие приоритеты на Европейском континенте, угрожая Англии экономической блокадой. Не случайно, узнав о насильственной кончине русского императора, Бонапарт пришел в яростное отчаяние; в Париже не сомневались в причастности Англии к трагедии, разыгравшейся в Михайловском замке.

Важнейшим событием в укреплении внешнеполитического курса Павла I стало принятие под покровительство России в начале его царствования Мальтийского ордена. Французская революция пошатнула основу этого старейшего западноевропейского христианского ордена. В 1797 году по просьбе орденского братства Павел I принял титул протектора (покровителя) Мальтийского ордена. Это звание налагало на него известные обязанности, особенно когда в июне следующего года молодой французский генерал Бонапарт захватил Мальту. Русский император не только предоставил членам ордена убежище в своей столице и обеспечил пребывание ордена в России материально, но и распространил деятельность его на русской территории восстановлением польского католического и учреждением русского православного великого приорства. Историк А. В. Скоробогатов, утверждает, что символика ордена «отражает идею воссоединения христианских церквей, центром которых должна стать Российская империя».

29 ноября 1798 года Павел I принял Мальтийский орден в свое «державство» и возложил на себя знак великого магистра. Через месяц был издан манифест об «Установлении в пользу российского дворянства ордена Св. Иоанна Иерусалимского». Новый российский Мальтийский орден состоял из двух отделов: православного и католического, что должно было символизировать грядущее преодоление раскола между христианами России и Европы. Помимо этого Россия получала прекрасный стратегический плацдарм в Средиземном море. Рыцарский дух Павла I, его благородная и порывистая натура не позволили ему оставить мальтийцев в беде. Кроме того, в его планы входило намерение вернуть ордену остров Мальта.

Что касается родной православной церкви — ее пастыри могли рассчитывать на самое внимательное отношение к себе. Павел I не разделял равнодушия своей матери к священнослужителям русской церкви и их насущным нуждам. Вот как писал об этом в своих воспоминаниях рыцарь Мальтийского ордена граф Франц Габриэль де Бре, пребывавший в Санкт-Петербурге в 1799–1800 годах в качестве депутата: «В сношениях с духовенством император выказывает больше ловкости и знания людей: он его осыпает милостями и знаками почтения. Он первый наградил епископов орденами, которые до сих пор давались только мирянам. Везде, при всяком случае он высказывает им самое глубокое уважение, но в этом у него меньше системы, чем чувств». Павел пресекал какие-либо преследования православной церкви и даже предоставил определенную легитимность старообрядцам. В начале 1798 года в Нижегородской губернии, центре старообрядчества, им было разрешено открывать свои церкви. Неслучайно потом, когда императора не станет, старообрядцы будут так сердечно скорбеть о нем.

Мистической тайной окутаны повествования о встрече Павла I с православным монахом, иноком Авелем, обладавшим даром пророчества. Предсказание дня и часа кончины Екатерины II привели его в один из казематов Шлиссельбургской крепости. Освобожденный новым павловским правлением, он, согласно легенде, имел беседу с императором Павлом и предрек ему скорую трагическую кончину, а также судьбу его потомков.

Быть может, отсюда столь пристальная, навязчивая, мистическая подозрительность Павла I ко всем окружающим? Особенно в последние месяцы, недели и дни. Тем более что подозрительность не была беспочвенной. Вокруг него усиленно плелась паутина заговора. И он это чувствовал. Присутствовавший на его вечерней трапезе 11 марта 1801 года М. И. Кутузов впоследствии рассказывал: «После ужина император взглянул на себя в зеркало, имевшее недостаток и делавшее лица кривыми. Он посмеялся над этим и сказал мне: «Посмотрите, какое смешное зеркало; я вижу себя в нем с шеей на сторону»». Через два часа его не стало…

Самое отвратительное заключалось в том, что в заговоре принимали участие наиболее близкие, доверенные люди императора. Идеологом стал друг детства Павла I, племянник его любимого, к тому времени уже покойного учителя Никиты Ивановича Панина, обласканный и самим Павлом, и павловским двором Никита Петрович Панин. Ревностный англофил, он пытался всячески противиться формированию франко-российского политического сближения. Его несанкционированные встречи с английскими дипломатами вызывали резкое недовольство императора. Павел яростно осадил его. И тогда осенью 1800 года Н. П. Панин начал тайные переговоры с наследником Александром Павловичем о введении в России регентства наподобие английского: в 1788 году в Англии была совершена попытка ограничить власть короля Георга III, настигнутого припадком безумия, посредством определения при нем регента, старшего сына принца Уэльского.

Свидания заговорщиков с наследником были тщательно засекречены. Наиболее осведомленными персонажами на первом этапе готовящейся трагедии являлись представители политической элиты Англии. Впоследствии, анализируя события, приведшие к гибели Павла I, многие исследователи придут к выводу, что дело не обошлось без английского вмешательства и «английского золота».

Следующий шаг в осуществлении своих намерений осторожный Н. П. Панин предпринимает в сторону человека, пользующегося исключительным доверием императора и наделенного огромной властью, — начальника полиции и военного губернатора столицы П. А. Палена. Современники называли его хитрым, ловким, пронырливым вельможей, умеющим при любой передряге выйти сухим из воды. Переговоры принесли ожидаемые плоды. Поэтому, когда в конце 1800 года Н. П. Панин попадает в опалу и уезжает в свое смоленское имение, запущенный им механизм заговора продолжает работать в заданном направлении. Теперь уже П. А. Пален медленно, но верно расширяет круг заговорщиков…

8 ноября 1800 года в жизни Павла I произошло знаменательное событие. Завершилось строительство его императорского дворца, его личной царской резиденции, получившей название Михайловский замок. Эта постройка стала олицетворением комплекса эстетических мировоззрений императора, символически отразила глубину его воистину имперских амбиций. В феврале 1797 года, во время закладки здания на месте снесенного Летнего дворца его бабки Елизаветы Петровны, эмоциональный Павел, рисуя в своем лихорадочном воображении уже целостный образ желанного рыцарского замка, пророчески воскликнул: «Здесь я родился, здесь хочу и умереть!» Он действительно умер здесь в ночь с 11 на 12 марта 1801 года.

С начала 1801 года дворцовый заговор набирал силу. Одной из причин стало появление при русском дворе 13-летнего племянника Марии Федоровны, принца Е. Вюртембергского. Радушный прием, оказанный мальчику императором, и его иносказательные намеки заставили многих опасаться, что Павел, не удовлетворенный своими старшими сыновьями и имеющий двоих сыновей-младенцев, намеревается усыновить принца и даже обеспечить ему в будущем русский трон. Подросток ни о чем не подозревал. Он всюду бывал, все замечал и, повзрослев, оставил яркие воспоминания о последних днях жизни самого Павла и его близких в Михайловском замке.

Пережив кончину Павла I, многие очевидцы и даже непосредственные участники трагедии 11 марта 1801 года взялись за перо. Наиболее объективными считаются записки полковника лейб-гвардии Конного полка Н. А. Саблукова, который в заговоре не состоял, а в роковую ночь цареубийства осуществлял командование охраной Михайловского замка.

В 1908 году в Санкт-Петербурге вышла книга «Цареубийство 11 марта 1801 года». Она включает записки и воспоминания современников императора Павла I, в той или иной мере соприкоснувшихся с трагедией его насильственной гибели. Среди более чем десяти версий этого события — свидетельства руководителя заговора П. А. Палена и непосредственного участника убийства императора Л. Л. Беннигсена. Разночтения, которые присутствуют в текстах различных авторов, естественны: каждый проживает жизнь со своим видением ее оттенков и нюансов; а кому-то просто выгодно пересказать событие так, а не иначе.

По сути своей, П. А. Пален совершил задуманное грязное дело чужими руками. Его часть мятежного отряда намеренно не прибыла вовремя к спальне несчастного императора, и Пален терпеливо ждал исхода дела где-то поблизости, чтобы в случае успеха руководить наследником Александром, а в ином случае — выступить в роли спасителя императора.

Что касается Л. Л. Беннигсена, который стал свидетелем последних минут жизни Павла I, то трудно поверить, что в решающий момент ему вдруг понадобилось отлучиться из царской спальни и все произошло помимо его воли.

Да, на подмостках театра жизни порой разворачиваются воистину шекспировские трагедии… Но если шекспировский Гамлет гибнет в грациозном картинном бою, эффектно пронзенный отравленным острием шпаги, то на русской земле законы ренессансного театра не действуют. Нашего царственного Гамлета убивали зло, исступленно, в пьяном мужицком угаре. Обезображенное тело, прежде чем показать близким, долго приводили в порядок. Сомнительно, что этими господами руководила святая идея спасения отечества от тирании, как они утверждали позже…

Потом о Павле практически забыли. Почти на 100 лет. В конце XIX — начале XX века негласный запрет с этой темы был снят и воспоминания очевидцев и непосредственных участников тех событий наконец увидели свет. Однако новые политические потрясения низвергли российский трон, и имя Павла I вновь было предано забвению.

Конец XX столетия принес очередной всплеск интереса к личности правнука Петра I и прапрадеда Николая II. Многочисленные свидетельства современников, переизданные в последние годы, позволяют понять Павла I как чрезвычайно тонкого, нежного, ранимого, искреннего, честного человека. Попробуйте с этими качествами управлять! Честный политик во все времена — нонсенс. Вас тут же объявят дураком или сумасшедшим. И вы начнете нервничать, добиваясь своего, допускать несправедливости, и невольно впадете в противоречия..

Противоречивость натуры императора Павла I проявлялась буквально во всем. Он был смешон и велик, невероятно силен и катастрофически слаб. Его называли обаятельным и безобразным. Он был страшен в гневе и великодушен в прощении. О нем слагали анекдоты, над ним смеялись, его пародировали, но в то же время его глубоко уважали за честность, справедливость, рыцарское благородство, стойкость. Он умер императором. Только четыре года он был императором и нес Богом данный крест до конца.

Е. И. Лелина

Датировка во всех текстах настоящего издания, где не отмечено особо, дается по старому стилю.

Биографические сведения о мемуаристах помещены в раздел «Указатель имен» (выделены жирным шрифтом).